Игра в зеркала

Отражение тринадцатое

Месяц спустя.

— …только имейте в виду, если вы опять доведете ее до слез, можете забыть сюда дорогу. Я вас просто не пущу. О… Видите, она спит. Так что…

— Я не сплю, Генди.

Я выпросталась из горы покрывал и резко села на кровати. Дежурная бросила на меня неодобрительный взгляд и вышла.

— Значит, я все-таки довел тебя до слез?…

Алан поколебался, но все же присел на кровать. Виноватая пауза начала затягиваться.

— Не обращай внимания. От бездействия я становлюсь капризной и жутко плаксивой. К тому же… От радости тоже плачут, Алан.

— Все равно. Тебе и так сейчас тяжело, не стоило мне…

— Стоило. Иначе мне было бы куда тяжелее.

И это правда. Почти два месяца невысказанные вопросы, боль и разочарование грызли меня, не давая покоя, мешаясь с болью физической от операций, процедур и самого бесконечного заточения в палате… Пока две недели назад ко мне не стали пускать посетителей. Алан пришел первым, неизвестно как прорвав кордон из дежурных медблока. В тот, первый, раз я не решилась спрашивать. Сухие улыбки, натянутые фразы и умело сыгранные сценки. «Я устала, Алан». Устала… Я устала лежать и бесконечно смотреть в потолок, в пустое белое пространство и видеть там то, что могло бы быть. Поверил. И ушел… Чтобы прийти на следующий день, и на следующий… Но глупому, слабому женскому сердцу хотелось, чтобы тогда, в самый первый раз, не поверил. Не поверил, не ушел, а говорил, говорил бесконечно и не оставлял бы до тех пор, пока силой бы не вытащил на свет душившую меня мерзость. Я слишком хорошо сыграла. И Алан, мой милый Алан никогда не подумает, что я могу столько лгать. Ему.

И это хорошо.

А после… То ли спектакли перестали мне удаваться, то ли действительно я стала не в меру слезливой. И вчера он прямо спросил, люблю ли я его. Кажется, я разрыдалась. И, кажется, выложила все.

Он спросил, почему я не сказала раньше, а я… Что могла ответить я? Что откладывала, бесконечно откладывала страшный миг, когда узнаю правду, потому что боялась ее так, как не боялась ничего в этой жизни? Или что с языка не шли слова, говорящие о том, что со мной никогда не было светлого ангела, а был кто-то другой, неизвестный мне чужак? Или не могла своими руками разбить собственное счастье?

Я не сказала ничего.

Он тоже промолчал. Потом все же заговорил. Говорил долго и мучительно, но суть была проста.

Он подтвердил все, каждое слово отчета. Кроме, разве что, того, что официальные родители погибли по его вине. А дальше… Тайна, тайна, бесконечная тайна.

«Я не хочу…не могу лгать тебе. Так… было нужно. Мне нужно было кем-то стать в этом мире. И я стал. Не занимая чужого места, нет. Я сам его создал, это место. Но, клянусь, не ради денег, не ради того, чтобы заполучить что-то, мне не принадлежащее. Так было нужно. И в мотивах моих не было ничего…бесчестного.

— Эрро знает? Правду?

— Я объяснил ему.

— Тогда…все в порядке. Не будем к этому больше возвращаться.

— Ты веришь мне? Действительно веришь? Скажи правду, Ким.»

Я поверила. Поверила в огромный знак вопроса, просто потому, что ангел, дарящий мне крылья, никогда никому не желал зла. Просто потому, что слова были искренни. И, наконец, я просто этого хотела. Кому, как не мне, знать, что такое бесконечная ложь и рот на замке, бесконечное недоговаривание и невозможность ответить на прямой вопрос.

Я поверила и была счастлива, получив, наконец, возможность свободно дышать. И теперь наверстывала пропущенное за всем этим кошмаром время, предаваясь маленьким радостям. Огромный букет из оранжереи, принесенный Марлен. Ощутимые толчки в ее изрядно выросшем животике. Первая короткая прогулка в соседнюю палату, к Чезе. Из всего блока только он все еще составлял мне компанию в медблоке. Как сильнейший из оставшихся тогда псионов, он дрался до последнего. Ему и досталось больше других.

Наемникам то ли мало заплатили, то ли по натуре своей они были не прочь подработать на стороне, однако факт в том, что почти всех моих агентов Эрик обнаружил в грузом отсеке вражеского штурмовика, по самые уши упакованных в риатин. Псионы — бросовый товар только в Корпусе, на невольничьих же рынках Свободной Зоны они стоят дороже истребителей.

Только не всегда и не везде их возможно взять живьем. Какое-то чувство самосохранения есть и у самых отпетых корыстолюбцев. О потерях со стороны силовиков мне не сообщили… Значит, не хотели расстраивать. Мои агенты, слава богам, целы все — побитые, поломанные, раненые, но живы. Иногда даже у нас свято чтят приказы. А я приказывала не лезть на рожон.

— Я на «Полюсе», а ты где-то далеко. Может, тебе и в правду отдохнуть?

Мягкий голос Алана вернул меня к реальности.

— Ты шутишь? Я наотдыхалась на сезон вперед. Видеть не могу уже эту палату!

— Восстановительная терапия из кого угодно вытянет душу — по себе знаю, можешь не отнекиваться. Особенно при таких тяжелых травмах.

— Алан, я действительно не устала. Сейчас с этим гораздо проще, на самом деле.

— Тогда сдаюсь, — Алан с улыбкой поднял руки вверх. — Тебя не переспоришь.

— А надо? — я улыбнулась в ответ и поманила его пальчиком.

— Нет, — он послушно наклонился.

Затянувшуюся паузу в разговоре, но не в действиях прервал звонок в дверь. В палату влетел робот-рассыльный, гнусаво буркнул «Процедуры через десять минут» и дал задний ход.

— Тогда я зайду вечером, — Алан встал. — После первой вахты, как тебе?

— Более чем. Только учти, — я сделала «страшные глаза», — если опять явишься без свежих сплетен, не пущу на порог. Кстати, ты так и не рассказал, как мой блок пережил проверку. Обещал, между прочим, еще неделю назад!

— Тебе же говорили, что все… что ревизия благополучно вас миновала, — он помолчал и новым, каким-то странным тоном продолжил: — Я расскажу подробности. Завтра. Или приведу Селена. Думаю, он расскажет лучше меня.

Алан коротко поклонился и вышел. Я осталась сидеть на кровати со смутным ощущением тревоги. Хотя, нет. Он же сказал, что все в порядке.

— Я же говорил, Шалли. Стоит вернуться домой… — насмешливый голос с соланским «эхом» раздался где-то над головой. Эрик, к сожалению, тоже повадился проверять состояние моего драгоценного здоровья.

— Вуайерист хренов, — буркнула я в потолок.

— Набирайся сил, солнце мое. Пригодится, — отозвался потолок. — Вдруг захочется еще кого-нибудь убить?

Если только тебя, дух ты мой недоупокоенный.

Я пристрелю эту тварь! Удавлю собственными руками!..

И не буду говорить, что не могу в это поверить. Думать надо было! Головой, Бездна меня подери, а не задницей! Что я — не знала, с кем имею дело?

Сама виновата. От начала до конца.

— Ну как? Нравится расклад? — Эрик скрестил руки на груди и хищно ухмыльнулся. — Я же говорил — зря едешь.

— Я допустила.

— Допустила, — индифферентно проронил он, присев на край стола и с интересом наклонившись над считывателями с документацией. — К слову сказать, это не так уж сложно сделать, находясь на другом конце Ветки.

— Руки убери от документов, — я спихнула его со стола. — И сам уберись куда-нибудь. Хочешь, чтобы вдобавок к моей бледной физиономии увидели и твою? В конце концов, это не моя спальня, здесь шатается куча народу!

— Желание леди — закон, — Эрик насмешливо прищурился. Миг — и он уже за моей спиной, положил руки на спинку моего кресла, чуть наклонился и шепчет: — Неужели вы хотели бы, чтобы и в вашей спальне его было не меньше?… Только честно?…

Он ушел. Я уже научилась ловить ту тонкую грань между пространством, в котором он есть, и пространством пустым. Между приходом и уходом. Между резкими, дергаными и непонятными сменами его настроения. Научилась звать, а лучше того — прогонять его, когда становилось уж совсем невмоготу. Это оказалось просто — достаточно было просто привести внятную аргументацию. Иногда было достаточно простого «Я устала»…

А иногда он сидел со мной ночь напролет и слушал жалобы на жизнь. Причины этого небывалого сострадания понимались мной с трудом, ибо мне было плохо, совсем плохо, а думать не хотелось вовсе. В кои-то веки я позволила себе эту слабость, руководствуясь фатализмом существа, знающего, что лишнее дрыганье конечностями ничего не изменит перед заведомо сильнейшим противником. На данный момент сильнейшим, отметим в скобках. Ибо он был вполне здоров и мог себе позволить быть великодушным. Впрочем, моя безобидная болтовня никого не могла обмануть. Все, или почти все из сказанного ему было известно. Но как упоительно сладостен был процесс!.. И как легко становилось душе только от того, что проблема была пусть не решена, но обсуждаема и разделена с кем-то. С гнездом. Со стаей. На худой конец — с одним-единственным…кем-то. Пусть этот кто-то не совсем нормален, совсем не красив и питает ко мне чувства, далекие от дружеских. Просто-таки вся полнота ощущений, что перед тобой незабвенный Филин. Сидит и смотрит на тебя огромными печальными глазами, или (что чаще) дремлет на жестком больничном стуле, скрестив руки на груди, и, не закрывая до конца глаз, делает вид, что все слышит. И я делаю вид, что верю.

Я доказала, что можно жить на сублимации Сети. А вот на сублимации разделения долго прожить не смогла, как оказалось. Понадобилось живое, настоящее.

Чтобы выяснить это, у меня было много времени — медблок высосал из меня все моральные силы, в отличие от физических. А Эрик… казалось, он всегда был где-то за дверью, только протяни руку, — и этот призрак материализуется у твоей кровати. Но чаще не требовалось и протягивать руки — он приходил, даже когда ко мне еще запрещали пускать кого бы то ни было.

По сравнению с тем, что на меня свалилось сейчас, я еще буду вспоминать медблок как рай на земле.

Пальцы сжимали виски в тщетной надежде, что такая малость поможет найти выход из западни.

Моя подруга отняла у меня то единственное, чем я еще дорожу в этой конторе — мой блок. Занавес. Она дала официальный ход тем подтасованным бумажкам, которые мы с ней подписали, и теперь моего блока не существует в природе. Есть блок Рилы. Такие вот дела… да… Ее блок дышал на ладан, раздираемый интригами и взаимными обидами, что ни в коей мере не способствовало продуктивной работе, а следовательно — и росту ее карьеры. А она честолюбива. И жадна, не так чтобы слишком, и не так, чтобы сознательно, но…

Все это я знала, и тем больше нет мне прощения за желание пойти по пути наименьшего сопротивления. Что больше всего мне интересно в данной ситуации, так это то, что же такое заставило Рилу оторваться от благодушного созерцания моей самостоятельной деятельности в качестве куратора и решиться перейти к активным действиям. К слову сказать, действиям не самым безопасным, ибо если Арроне ничего и не сможет сделать официально, по головке он Рилу все равно за это не погладит.

Эрро, думаю, на все глубоко наплевать.

Ну что ж… Я задвинула свою оскорбленную невинность подальше и включила переговорник.

— Селен, зайди ко мне в кабинет.

Возникло чувство, что он ждал под дверью.

— Да, куратор.

— Я ведь уже не куратор, Селен. А «руководитель группы».

— А блок уже не блок… По бумажкам.

— Было по бумажкам. И ты не хуже меня это знаешь, — я сложила ладони домиком. Сощурилась. — Скажи… Ты ведь был здесь, видел… С чего все началось? Мне надо знать.

— Еще бы не надо… — Селен поджал губы. — Я очень мало видел, шеф. Слышал — еще меньше, так что не думаю, что в блоке вы доищитесь правды. По крайней мере — сейчас. Не того размера здесь причина, чтобы она не начала подванивать рано или поздно. Скоро узнают все, я думаю.

— И будет уже поздно, без сомнения, — я бросила на него внимательный взгляд. Очень хороший, очень многообещающий и умный агент. Правильно понимающий ситуацию. Редки такие таланты в наше время. — Все же вспомни. Мне интересен твой взгляд на проблему.

— Проблема в ревизии.

— Мне сказали, что нас не проверяли.

— Но не то, что нас не заметили вовсе, — пауза. Он перевел на меня глаза, ранее отстраненно смотревшие поверх моего плеча. — Сизые что-то много здесь крутились. Не все, кто-то из начальства. Хотели видеть главного, и я отправил… Наверное, не стоило.

— С тех пор и началось? — он кивнул. Ну ладно… — Ты не виноват. В той ситуации это было правильным.

— Что вы будете делать?

— Посмотрим, — пауза. Долгая-долгая. Я внимательно посмотрела на своего агента и еще раз обдумала свое намерение. Перепроверила. Подбила итог и решила, что все же права. — Селен, у меня к тебе будет дело. Весьма деликатно свойства.

— Да?

— Мне нужен шпион, — просто сказала я.

— И?…

— Переходи в стан нового руководства. Без лизоблюдства. Очень сдержанно и спокойно. Ты — чистый профессионал. Тебе безразлично, с кем работать. Это установка. Приоритет — не вызвать подозрений, а не добыть сведения.

— Но какой тогда в этом смысл?

— Никогда не знаешь, какие действия могут понадобиться в критический момент. Мне нужен страховочный трос, ты им будешь. А информацию я могу добыть из массы других источников.

Что верно, то верно. Уже через полчаса я была на пути к координационному центру.

Ароне сделал вид, что меня не знает, а так же не видит и не слышит.

Деликатное покашливание и хождение вокруг его рабочего стола выраженного эффекта не возымели.

— А где же вопль «Я же говорил!»? — кисло поинтересовалась я у начальства над ухом, устав от бессмысленного кружения.

— Что, мозги в медблоке вправили? — не оборачиваясь, процедил он.

— Нет, кое-что другое.

Высоко вскинув голову, я уселась в кресло для посетителей, нарочито аккуратно расправила складки мундира.

— А не помешало бы, — бросил сол и замолчал.

Пауза затягивалась.

— Ладно, сделаем вид, что ты свое «фе» высказал, я посыпала голову пеплом, и закончим на этом. Больше, чем я себя, никто меня не накажет.

Молчание.

— Ну и что делать собираешься, дурында ты эдакая? Бороться до конца, не жалея зубов и когтей?

— Если бы они у меня еще были, эти когти. Растеряла где-то по пути… Не знаю, честно говоря. Еще не решила, нужно оно мне или нет.

— Нужно или нет? — он посмотрел на меня с таким искренним удивлением, что я не удержалась от смешка. — Ты отдашь свой блок?

— Я не сказала, что не буду делать вообще ничего. Но будет ли стоить игра свеч, совсем другой вопрос. В последнее время я, знаешь ли, стала экспертом в вопросе соотношения усилий и результата. Безответной тенью со сцены не сойду, это факт, но все остальное…

— Значит, мстить будешь? — скучным тоном сказал координатор.

— Мстить можно по-разному, — я криво усмехнулась. — Уже одно то, что Пешш окажется у Рилы, можно считать актом изощреннейшей мести.

— Полагаю, что это далеко не конец.

— Далеко не. Поучаствуешь?

— Как именно?

— Информационно. Из-за чего вообще начался этот бардак? Что за шашни у Рилы с проверяющими?

— А, ты об этом… Не думал, что ты еще не в курсе. Забавно вышло, весьма забавно… — Этан ухмыльнулся, всем своим видом излучая многозначительность.

— Не тяни.

— За твоим блоком тянется шлейф из раскрытых дел. Весьма особенных и весьма неплохо раскрытых дел. Что, впрочем, не удивительно, учитывая, что большинство из них тебе поручал лично Командор… Понятно, впрочем, что об этой маленькой особенности ревизии никто не докладывался. В общем, в выборку на проверку вас не включили, но решили подъехать в частном порядке. Что там им надо было, я уж не знаю, но, очевидно, за это «что-то» Риле, как якобы руководителю блока, был обещан весьма жирный кусок. Думаю, что в кредитах, но, кто знает, может, обещали надавить на Эрро в плане повышения. Как бы то ни было, отдавать это тебе она не пожелала…

— Ясно, — тихо сказала я. Так же тихо встала и ушла, кивнув на прощанье.

Я крайне не любила, когда меня продавали.

Неделя прошла в тишине и покое. Мои агенты ходили по блоку, стараясь не встречаться взглядами друг с другом, а более того — со мной.

Еще через неделю встретиться глазами стали бояться только со мной. Только Чезе еще пытался радовать меня маленькими пустячками. Я вполне отдавала себе отчет, что, вздумай я уйти, никто не уйдет следом за мной. Погрустят, поругают старо-новое начальство, но… втянутся, вработаются, даже если будет (а — будет) хуже, чем раньше. И ни единой мыслью я не собиралась их винить. Сама бы не стала ввязываться в чужие дрязги «за идею». И это при том, что мне ничего, в сущности, не грозит. Так что решение о том, будет ли борьба, целиком зависело от меня.

Через два дня обо мне поползли первые слухи. Автор, видимо, решил, что мой круг общения весьма узок и о том, что мое имя тайком полощут в сточной канаве, я не узнаю.

А я обиделась. И завязала узелок на память.

Алан был для меня единственной отдушиной в мерзопакостных помоях тайного злобствования и показных, фальшивых улыбочек, но судьба выкинула очередной фортель, и его отправили на Ситре-6. На два месяца.

Хуже мне было только на Станайе.

Увы…

Эрик тоже куда-то пропал, что не могло не радовать — злорадства и насмешек мне хватало и без него.

К сожалению, через три недели после нашего последнего разговора он объявился вновь. С остриженными волосами и заострившимися чертами ставшего каким-то невероятно худым лица. Бакенбарды он тоже сбрил. Как ни странно, меня не покидало ощущение, что таким он был всегда.

Странное ощущение. Я не выдержала, спросила.

— Что-то случилось?

— Думаешь?… — он пожал плечами. — Нет. Насколько я помню, «что-то» случилось у тебя.

— Дурацкий день. Дурацкий месяц. Что еще может со мной случится…

— Дурацкая жизнь, — ровно продолжил Эрик.

— Поздно. Это со мной уже случилось, — я попыталась улыбнуться. Нет, не получается.

Он посмотрел на меня. Я посмотрела на него. Вдруг зачем-то попыталась представить вместо встрепанных прядей, не прикрывающих даже ушей, соланскую длинную гриву. Представила, и — отмахнулась от этого образа, как от ядовитой гадины. Знать бы еще, почему.

Все-таки он стал другим. А может…

Эрик медленно прошел мимо к крошечному иллюминатору и остановился, невидящими глазами глядя на кусочек звездного неба.

— Что ты будешь делать?

— А нужно?

— Ты спрашиваешь меня?

— Ты же на все знаешь ответ, о Великий. Посоветуй глупой примитивной твари, как ей лучше жить, — устало сказала я, опускаясь в кресло. Как же все это глупо…

— Жить… — он сунул руки в карманы брюк и обернулся ко мне. — Тебе могут поставить условия, задать насильно переменные, но уравнение решаешь ты. Даже если думаешь, что это делают за тебя.

— Слова Филина.

— Нет… — он покачал головой и медленно улыбнулся. — И Филин умел подбирать с земли умные мысли. Зачем тебе, и в самом деле, эта возня? Скандал? Эрро не любит скандалов, снимет с должностей обеих, а для тебя добавит кое-что еще. Стоят ли того те агенты, тот блок, которому отроду-то без году неделя? Тем более для тебя? Ты много лет была крошечным незаметным винтиком, так есть ли смысл что-то затевать? Ведь правда?… — он прищурился, все так же улыбаясь. Одними губами. — А давай я задам тебе переменные будущей жизни. Скажу, например, что согласно официальному уставу, который ты не читала со времен вступления в Корпус, чины старше майора в обязательном порядке приставляются к руководящей должности. Еще скажу, что ревизия сейчас строго проверяет соответствие реального положения дел всем пунктам устава, и Эрро ради тебя не будет подставлять свой зад. Решишь уравнение?…

— Довольно многословный способ сказать, что я смалодушничала.

— Нет, это довольно краткий способ донести до твоей плохо сегодня соображающей головки, что тебя переведут либо в научный отдел, либо в архив, — индифферентно отозвался он. Пожал плечами: — Судя по запросам Эрро — в архив.

— С меня просто снимут степень-другую, — я пожала плечами, автоматически скопировав его жест.

— В ревизионной комиссии тоже не дураки сидят. А некоторые реальную степень вычисляют лучше, чем ты. Посчитай, сколько степеней с тебя уже сняли и представь, что будет, если один такой читающий встретит тебя в коридоре в нашивках капитана.

— В каюте посижу, — рыкнула я и стукнула кулаком по подлокотнику. — Я не пойду в архив! И пусть Эрро только попробует…

— Если ты и дальше собираешься егозить по креслу, пожалуйста, слезь с моего мундира.

— Что?… — я недоуменно посмотрела на него.

— Ты на нем сидишь.

Я растерянно посмотрела на его белую рубашку, с по-домашнему закатанными рукавами и расстегнутым воротом, смутно припомнила, что, вроде бы, приходил он в чем-то другом, и осторожно запустила руку себе за спину. Ну… Я действительно на нем сидела.

— Нечего раздеваться у меня в каюте, — я перебросила изрядно пожеванную форменную куртку в другое кресло. Его неприкрыто расслабленный, домашний вид вызывал у меня глухое раздражение. — Не у себя в каюте, в конце концов.

— Да уж, насколько ты помнишь, я теперь поселился в медблоке, — с неприкрытым сарказмом отозвался он, потягиваясь.

— Неужели! А вид у тебя, будто поселился как раз-таки здесь! Может, хочешь заодно перебраться в мою постель?! Ради богов, что я, в конце концов, могу сделать! — мои губы предательски задрожали. — Только учти в таком случае, что платяной шкаф у меня в прихожей!!

— Я знаю, — процедил он сквозь зубы. Резким движением схватил мундир и ушел. Через дверь. В первый раз.

Я зажмурилась. Из глаз текли слезы.

Черт!

Резким движением стерла редкие капли, на секунду замерла и почти сразу же включила переговорник.

— Чезе?… Зайди ко мне. Нет, не в кабинет. Я знаю, все равно зайди. Что?… Нет, я просто решила начать войну.

Неделю спустя.

Эрик прогулочным шагом двигался по узкой улочке, проходящей задами двух десятков баров и клубов всех мастей. Мусорные баки, которых здесь было больше, чем света, мешали ему гораздо меньше гомонящей толпы полуночников, заполняющей «парадные» улицы.

Через десять минут впереди замаячил тыл знакомого заведения. Без особых усилий открыв предположительно запертую дверь черного хода, Эрик зашел внутрь. Миновав несколько коротких коридоров, он шагнул в зал маленького бара, отмахнулся от робота-официанта и осмотрелся. Блондин, сидевший у барной стойки, приветственно кивнул ему и указал на место рядом с собой. Эрик закатил глаза, но прошел через зал и сел рядом с блондином. Снял шляпу, бросил ее на стойку и небрежно бросил:

— Ну, и какие-такие претензии мне хочет высказать… — насмешливая пауза, — капитан Ад'ер? Учти, я все буду отрицать.

— Ты забыл поздороваться, Салэнэ, ри, ик.