Играю втемную!

Глава 7

— А теперь, Илюха, будем тренировать твою память, — хлопнув стопку белой, Илья Борисович Ананьев понюхал корочку хлеба и хрустнул малосольным огурчиком. Затем с кряхтением, скорее показушным, мол стар я стал, а старость уважать надо, оторвал зал от мягкого офисного кресла, которое недавно подобрал на какой-то мусорке и отремонтировал. Он указал мне на банкетку от фортепиано. — Садись-ка, пацан, на этот стульчик лицом к стенке и чур не подсматривать. — Я безоговорочно выполнил требование единственного в этом мире уважаемого мной человека. За спиной послышались какие-то стуки и шуршания. Через некоторое время моего плеча коснулась твердая рука наставника и меня развернули на сто восемьдесят градусов на вращающемся музыкальном стульчике. — А теперь смотришь и запоминаешь, где что лежит. За все про все тебе минута времени. — По истечении означенного срока, Илья Борисович вновь развернул меня лицом к стенке. — А теперь закрой глаза, постарайся воскресить в памяти, то, что увидел и перечисли все предметы.

Я сделал, как было велено — крепко-крепко зажмурился и постарался воскресить перед глазами картинку разбросанных по полу без какой-либо системы предметов. И начал перечислять:

— Кусок угля, раз два, три, всего три штуки. Книжка… огрызок яблока… целое яблоко… фанерка подставка под чайник… кружка… в ней ложка… чекушка… еще, вроде… ага… коробок спичек… — я назвал еще около дюжины разных предметов, — вроде все, Илья Борисович.

— Неплохо, для первого раза, — похвалил истопник и тут же обломил: — Вот только кусков угля было четыре, также ты не назвал пуговицу, сломанную спичку и мундштук. За каждый пропущенный предмет пять отжиманий от пола и пара подтягиваний на турнике. Оно ведь всякая наука не только через голову дается, но и через другие части тела. Так что с тебя двадцать отжиманий и восемь подтягиваний.

— А если все предметы назову?

— Эт ты щас о награде гуторишь, как я понял? — расплылся в широкой лыбе Ананьев. — Правильный подход, паря, стимул это не только наказание, но и поощрение, хотя древние погонщики ослов так не считали. — С этими словами он извлек из ящика стола кулек с конфетами-подушечками с начинкой из сливового варенья. — При правильном ответе всякий раз будешь получать пять штук в качестве заслуженного приза. Так что, упор лежа принять! Поехали!..

Открыв глаза я понял, что это был всего лишь сон. Яркий, почти реальный, но все-таки сон. Я еду в Москву в купе спального вагона. Колесные пары выбивают мерную дробь на стыках рельс: «Тку-тук, тук-тук…». Мои каникулы подошли к концу, пора возвращаться в МУМ теперь уже не в качестве случайного претендента, а полноценным студиозусом со всеми правами и обязанностями. Присел на кровати, голыми ногами ощутив прохладу линолеумного покрытия.

Только что увиденный во сне кусок прошлого из первой моей реальности никак не хотел отпускать. Количество предметов со временем увеличивалось, вместе с тем время для их запоминания неуклонно сокращалось. Через год, мой наставник просто вращал кресло на триста шестьдесят градусов и попробуй не запомни за краткий миг, что и где лежит. Приходилось напрягать память, иначе физкультура. Отжимания от пола, еще полбеды, а вот подтягивания на вмурованном в стену куске рельса, та еще задачка для малолетнего пацана — попробуй зацепись руками. А истопник-садюга подсадит, чтобы ухватился и сидит в своем кресле «Приму» смолит, да на мои усилия по подтягиванию поглядывает, к тому же комментирует обидно, мол сосиска немощная. Короче, кому веселуха по полной, кому адовы муки. Стоит отметить, что со временем у меня получалось запоминать предметы все лучше и лучше. Дошло до того, что за краткое мгновение на сетчатке глаза успевало сформироваться четкое изображение увиденного. Как результат, наши экзерсисы все чаще и чаще заканчивались поеданием мной конфет.

Потом настал черед книг. Передо мной на короткое время открывалась страничка с текстом, далее томик захлопывался. Зажмуриваю глаза и начинаю воспроизводить текст сначала перед внутренним взором, затем вслух.

Эти занятия с нашим истопником, вне всякого сомнения, пошли мне на пользу в постижении школьной учебной программы. Учителя меня хвалили и советовали по окончании средней школы поступать в институт. Но я не захотел. После трагической смерти от некачественного алкоголя моего друга и наставника Ильи Борисовича Ананьева оставаться в стенах интерната не очень хотелось и после восьмого класса я слинял в ПТУ.

Впрочем, вернемся к моим тренировкам с истопником Ананьевым. Выработкой у воспитанника фотографической памяти этот Макаренко не ограничился.

— Тебе, Илюха, нужно ощущение пространства. — как-то сказал Илья Боорисович.

Для этого он притащил из ближайшего оврага жирнющей глины и заставил своего ученика лепить из нее шарики диаметром пару сантиметров. Эх, знать бы заранее, для чего я их леплю в столь массовых количествах! После сушки и обжига истопник завязал мне глаза, поставил лицом к стенке и принялся кидаться в меня шариками. Зашибись, как «приятно», когда в тебя прилетает кусок обожжённой глины. А мучитель на все мои протесты лишь приговаривает:

— Не спи, паря, развивай чуйку. На то у тебя не только зрение, но и куча других органов восприятия.

Поначалу я не понимал, чего именно добивается от меня учитель. Однако постепенно до моего сознания дошло, что всякое действие в этом мире тем или иным образом оставляет след в виде звука, запаха, касания или еще какого эффекта. То есть, как бы ни старался Илья Борисович сделать всё по-тихому, взмах его руки во время броска я довольно быстро научился вычленять из множества других звуков, а также слышать полет снаряда и понимать, куда он нацелен. Так или иначе, через год я свободно избегал попаданий в мою тушку любых брошенных человеческой рукой предметов с расстояния от пяти метров и дальше. Также научился чувствовать чужое присутствие в закрытых помещениях при выключенном освещении, иже с этим проявляемый ко мне интерес со стороны других людей на открытых пространствах.

Вдобавок из меня сделали амбидекстра. Для этого во время моего пребывания в котельной истопник привязывал мою правую руку к телу, левой заставлял совершать различные действия. Например, написать нежное письмо моей несуществующей матушке, картошку почистить, очередных шариков из глины налепить, ну и так далее в том же духе. Вскоре левой рукой я владел не хуже чем правой.

К картам мы перешли после того, как мне исполнилось десять лет. Сначала мне было продемонстрировано несколько фокусов, которые требовалось повторить. Далее все сложнее и сложнее. В какой-то момент я понял, что знаю правила практически всех азартных карточных игр, также влет запоминаю какой карте принадлежит та или иная рубашка, а еще их расположение в колоде, и при необходимости во время сдачи могу незаметно передернуть колоду таким образом, чтобы расклад лег наиболее благоприятным для меня образом.

Помимо карт мы с наставником частенько играли в шахматы, шашки, а также в старинную китайскую игру го на доске с сеткой девятнадцать на девятнадцать линий. Весьма продвинутым в плане разного рода игр оказался Илья Борисович. За годы нашего тесного общения наставник сумел многому меня научить. Все это впоследствии здорово помогло Илюхе Мурашкину крепко стать на ноги, не прилагая для этого титанических усилий.

Мои мысли о прошлой жизни были прерваны легким стуком в дверь купе.

— Войдите!

Дверь отъехала в сторону и нарисовавшийся на пороге пожилой усатый проводник в фирменном кителе уведомил хрипловато-осипшим голосом:

— Доброго утречка, ваш высокбродь! Через час в Москве будем. Чайку не желаете-с?

На что я достал из кармана штанов кошелек и наградил мужчину рублем. Заслужил. Чай приносил по первому требованию, на заварке и сахаре не экономил и вообще, человек хороший, а у меня настроение преотличное. Отчего бы не поднять его кому-нибудь еще?

— И вам доброе утро! Спасибо, отец, чаю не нужно. Позавтракаю на вокзале по прибытии.

— Премного благодарен, ваш высокбродь, — принимая подношение, поклонился мужчина. — Ежели чего надумаете, дык я у себя.

— Хорошо, буду иметь в виду.

И вновь КПП головного ВУЗа Мажеского корпуса. Служивые, едва завидев неброский крестик на моей груди вытянулись в струнку и взяли под козырек, даже пропуск не потребовали. Думаете, обычное российское раздолбайство, основанное на исконной доверчивости русского человека? Ан нет. Здесь вам не там, и незаслуженную награду кто угодно на грудь не повесит, чревато, понимаете ли, пожизненной отработкой, например, по добыче бивней мамонтов, на островах моря Лаптевых, которое в этой реальности именуют Студеным, ну еще могут отправить золотишко добывать в речке Юкон или на далеком Австралийском континенте. Золото, оно ведь имеет специфическое свойство попадаться там, где либо чересчур холодно, либо невыносимо жарко. Во всяком случае, в Подмосковье или Воронежской губернии его отродясь не бывало. Так что если какая медалька или орденок украшает грудь гражданина Российской Империи, можно не сомневаться, награда вполне заслуженная.

Первым делом направился в учебную часть второго курса. На сей раз в кресле куратора восседал не милейший и душевнейший Иосиф Михайлович Розенфельд, а неизвестная мне дама, на вид весьма серьезная.

— Студент второго курса факультета Артефакторики Зубов Владимир Прохорович прибыл для прохождения дальнейшего обучения! — По военному отчеканил я.

— Екатерина Васильевна Яровая, магистр правоведения и младший магистр ментальной магии, — не отрывая взгляда от какой-то бумаженции на автомате представилась женщина. — Буду курировать второй курс. Помимо меня этим будут заниматься кураторы факультетов. — Наконец, дочитав содержимое документа, она подняла глаза на меня. Красивые, кстати, глазищи, и если бы не наносная суровость, Екатерина Васильевна была бы еще той очаровашкой. Пару минут, она пялилась на меня, как тот пресловутый баран на новые ворота, затем выругалась так, что у любого армейского унтера уши бы в трубочку завернулись. После чего выскочила пулей из своего кресла и, подбежав ко мне, принялась бесцеремонно рассматривать мои награды. — Зубов, етит твою мать, это где ж ты такое отхватил, еть тебя в задницу?! — М-да, такое впечатление, что госпожа Яровая все свое солнечное детство провела в казарме среди самых отъявленных матерщинников Российской Империи. Затем дама усадила меня рядом с собой на диван и не подразумевающим отказа тоном потребовала: — Рассказывай!

Пришлось исповедоваться — куратор, как никак, если не понравишься, говнеца по жизни может подкинуть изрядно. Я хоть и старался излагать в краткой сжатой форме, все равно мой рассказ занял не меньше получаса. За что получил георгиевский не сказал, сославшись на военную тайну. Наконец закончил следующими словами:

— … Так вот, Екатерина Васильевна, отбыв на малой родине полагающиеся каникулы, прибыл для дальнейшего обучения.

— Ну ты прям орёл, Зубов. И на границе умудрился знатно отличиться и селянок потискать! Скольких отодрал, признавайся! — На что мне пришлось смущенно опустить глазки в пол и даже слегка покраснеть, мол я не совсем такой, за кого вы меня принимаете. — Ладно, щучу я так. Не обращай внимания Володя. Тут твоей персоналией Константин Константинович интересовался. Так что, сначала дуй к ректору, итить тя в… ладно, опустим куда, за направлением в общежитие после зайдешь в учебную часть своего факультета.

М-да, весьма колоритная дамочка, но на внешность хороша. Интересно, сколько ей годков? Хотя, совсем и не интересно, к такой на сраной козе не подкатишь, скорее сама мужика охомутает и будет из него веревки вить, каким бы крутым тот ни был.

— А, Владимир, заходи, заходи наш герой, — доброжелательно выдал Константин Константинович после моего бравого представления, мол, такой-то и такой-то по вашему приказанию прибыл. — Да ты не тянись тут, как солдатик-первогодка перед унтером. Присаживайся вон на тот стул.

Помимо хозяина кабинета в помещении присутствовал еще один хорошо известный мне человек, а именно декан факультета артефакторики Савелий Митрофанович Терновой. Эдакий добродушный старичок-боровичок. Не понимаю тягу продвинутых магов надевать на себя личины седобородых библейских старцев, ведь вполне способны быть молодыми. Им, наверное кажется, что серебро в бороде и шевелюре кардинально добавляет солидности. Ладно, коль ты старик, на хрена, в таком случае иметь, фигуру Шварценеггера? То ли дело господин Блинов, ну полтинник с натягом ему дать можно, избыточной мускулистостью не злоупотребляет, из толпы никак не выделяется внешностью.

В кабинете даже при широко распахнутых окнах явственно ощущался приятный запах дорогого табака и тонкий аромат недешевого бренди. Все понятно, до моего появления мужчины решали крайне важные вопросы, а какая беседа между деловыми людьми без доброй выпивки и качественного табачку.

— Здгавствуй, здгавствуй, Владимиг! — ужасно картавя, поприветствовал меня мой декан.

Пришлось вновь вытягиваться в струнку и персонально приветствовать Савелия Митрофановича:

— Здравия, желаю, Ваше Высокопревосходительство!

— Ты это дело бгось, чай не на плацу, — вяло махнул рукой главный артефактор МУМ. — Тут уважаемый Константин Константинович кое-что поведал о твоих делах юноша…

Продолжить нашу беседу ему не дал господин Блинов.

— Савелий Митрофанович, позвольте мне задать пару вопросов студенту вашего факультета. У вас еще будет время вволю пообщаться. — Затем, оборотив довольную физиономию в мою сторону, сказал: — Нуте-с, молодой человек, расскажи-ка, как докатился до жизни такой?

Рассказать конечно можно, но у меня вдобавок подробный письменный отчетец имеется.

— Если позволите, Ваше Высокопревосходительство, — я протянул ему папку с описанием всех моих деяний на поприще начальника магической службы сто тридцать седьмой заставы. После чего начал свой рассказ с момента убытия из стен университета. Разумеется, некоторые пикантные подробности пришлось опустить. Все равно получилось долго, к концу моей длинной речи у меня аж в горле пересохло. Заботливый хозяин нацедил стакан волы из графина и придвинул ко мне. Я выпил и поблагодарил.

Поначалу мне показалось, что ректор слушал мой рассказ не очень внимательно, поскольку одновременно пролистывал мой отчет. Похоже навыками скорочтения и быстрого усваивания информации тот обладал, на ознакомление с содержимым папки у него ушло не более пяти минут. Не прерывая рассказа я наблюдал, как по мере чтения его брови все выше и выше лезли на лоб. Закончив чтение моих писулек, он протянул папку Терновому. Декану также хватило считанных минут, чтобы ознакомиться с её содержимым. Реакция была точно такой же, как у ректора — бровки вверх, глазенки размером с медный пятак. Теперь на меня смотрели с нескрываемым интересом, но до окончания моего повествования не перебивали. А вот потом, просто завалили вопросами и первым оказался Савелий Митрофанович:

— Все хогошо, все складно у тебя получается, Владимиг. Вот только скажи мне, молодой человек, откуда в твоем гаспогяжении появились магические угавнения высшего погядка? В своем отчете ты подгобно описываешь весь агсенал, коим пользовался пги создании охганной сети, таки скажу, весьма огигинально, в изюминкой.

— Видите ли, уважаемые господа, в наследство от почившего в Бозе капитана Коловратова мне осталось много разной литературы научного содержания. Так что все рунные ряды и другие магические формы были мной созданы на основе почерпнутых оттуда знаний. Например, в процессе привязки друг к другу реперных точек сторожевой сигнальной системы я воспользовался методикой господина Лозинского из его «Практикума по рунологии», а насыщение оных от энергии Прорвы… простите, прорыва иной внепространственной реальности в наше измерение, мне помогли осуществить «Размышления» Шарля Бенуа. Также в процессе зачарования персональных амулетов…

— Так, стоп, Владимир, — похоже, Константинк Константиновичу надоели мои разглагольствования, в которых он, как специалист совершенно иного профиля, практически не разбирался. — Короче, ты молодец. Не только наладил мажескую службу на вверенной заставе, еще и отличился на ниве охраны границы. Насчет «георгия» не удивляйся, заслужил. Сам Государь Император ходатайствовал за тебя… Впрочем, знать об этом тебе не полагается, так что носи с гордостью. Единственное, о чем я хотел бы тебя попросить: убери военную форму вместе с орденами в шкаф подальше от глаз посторонних, переоденься в обычную студенческую одёжку. Ты, конечно, можешь проигнорировать просьбу старика, поскольку никто не имеет права боевому офицеру запретить ношение военной формы и государственных наград, но существует ряд не зависящих от нас обстоятельств. Видишь ли, юноша, основной контингент учащихся в МУМ выходцы из знатных и Великих родов. А тут ты, весь такой красивый, да еще с медалью и орденом. Заклюют, понимаешь ли, от зависти, или дело вовсе до смертоубийства дойдет. У тебя уже имеется печальный опыт в этом плане. Надеюсь, ты не собираешься до десяти раз на дню драться на дуэлях со всякими придурками, желающими померяться длиной пениса с кавалером ордена Святого Георгия. Такой, бардак во вверенном в мое распоряжение заведении мне ни к чему. Надеюсь, ты меня понял?

— Так точно, Ваше Высокопревосходительство! — я вновь вскочил со своего стула и вытянулся по-военному. — Форму поменять на стандартную студенческую, ордена не надевать, вести себя тише воды, ниже травы.

— Посмотрите, Савелий Митрофанович, что армия с людьми делает. Человек в её рядах без году неделя, а службу понимает правильно. — И обратившись уже ко мне, сказал: — При таком старании, Владимир, до высоких чинов дорастешь в нашем Мажеском корпусе.

Тут меня будто сам чёрт за язык дернул:

— Дык, Ваше Высокопревосходительство, не собираюсь я по окончании университета поступать на военную службу. Выплачу потребную сумму отступных и в запас.

— Ну да, ну да, — вовсе не рассердился командир Мажеского корпуса, — все вы выпускники стремитесь к независимости, а у тебя, насколько я понимаю, для этого имеются реальные возможности…

Тут речь Блинова была прервана Савелием Митрофановичем:

— Это вы о чем, Константин Константинович?

— Видите ли, Савелий Митрофанович, перед вами не просто Владимир Зубов, а тот самый Владимир Зубов…

— Не понял вашего юмога, Константин Константинович.

— Ну тот самый, который любимый вами «Чубчик кучерявый» и еще кучу других популярных песен насочинял, и с этого поимел, как я понимаю, столько денег, что может позволить себе откупиться от государства и по окончании университета податься на вольные хлеба.

— М-да, а я-то думаю, где это мог слышать твою фамилию, Владимиг, — недоуменно захлопал глазками декан. — Дочугке моей младшенькой Настеньке зело нгавятся твои песенки, ну и супгуге, да и сам я кое-что слушаю в свободное вгемя. Так вот ты какой Владимиг Зубов! — После этих слов я был подвержен самому пристальному осмотру. Не найдя во мне каких-либо особых признаков, присущих исключительно гениальным сочинителям песен, господин Терновой выдал оптимистическое: — Надеюсь… нет… не сомневаюсь, что на ниве агтефактогики ты пгоявишь себя не менее твогчески.

— Буду стараться Ваше Высокопревосходительство! — по солдафонски рявкнул я.

Засим наша беседа подошла к своему логическому завершению. Меня вежливо выпроводили из кабинета. После чего я вновь потопал в направлении, теперь уже учебной части факультета Артефакторики.

Дождавшись ухода бравого лейтенанта, Константин Константинович извлек из ящика стола коробку дорогих кубинских сигар и вопросительно глянул на Тернового. Получив в ответ отрицательное покачивание головой, извлек сигару для себя, отрубил кончик специальной гильотинкой, сунул в рот и, прикурив от своего указательного пальца, принялся смаговать ароматный дым.

— Может коньячку, Савва?

Проигнорировав предложение ректора, Савелий Митрофанович отчего-то тихонько, едва ли не одними губами прошептал:

— До сих пог повегить не могу, Костя. Самый настоящий самогодок это Владимиг Зубов. Во вгемя пгактики он выполнил габоту уговня, магистга от агтефактогики. Повегь мне, по гезультатам его двухмесячной деятельности, ему можно спокойно выдать диплом с пгисвоением уговня, как минимум, младшего магистга. Погазительно! Без опыта и пгактики столь вигтуозно манипулиговать заклинаниями высших погядков!

— Я, конечно, не специалист в тонкостях артефакторики, но некоторое представление имею и прекрасно отдаю себе отчет о том, с каким феноменом мы столкнулись. И это, Савва, случилось не в первый раз. Да будет тебе известно, именно после посещения Владимиром Зубовым внезапно захлопнулась Прорва под Малоярославцем. Ну в которой мы прокачивали магические способности сотрудников МУМ и студентов.

— Да что ты говогишь! — брови архимага в очередной раз за это утро удивленно взлетели вверх. — Вообще-то я что-то кгаем уха слыхал, но без подгобностей.

— Вот тебе и подробность. А еще этот юноша знатно отметелил наследника рода Демидовых. То есть не тушуется перед авторитетами.

— Откель же он такой богзый?

— Сын сельского кузнеца, всего-то, но как ты правильно заметил, весьма и весьма борзый. Если ты обратил внимание, несмотря на показушное чинопочитание, с нами он общался без должного пиетета и робости, будто ровня. А еще, мне, как не самому последнему в империи специалисту в вопросах менталистики иногда кажется, что этот юноша под ментальным давлением ведет себя несколько странно.

— Как это?

— Понимаешь, реакция на мои магические манипуляции у него заторможенная, как будто, ощутив ментальный посыл, он какое-то время размышляет, каким образом на него отреагировать. Задержка хоть в считанные микросекунды, но, по идее, таковой вообще не должно быть.

— Но он же пгоходил стандагтную провегку. И каковы гезультаты?

— Все в пределах нормы, мой друг. Довольно слабое средоточие, регенерация Силы на среднем уровне. Крепкий середнячок в плане магии, не более того. Помимо этого отмечены прекрасная память и реакция на разного рода раздражители. К тому же, физиологические параметры организма значительно выше средневозрастных показателей. Но это легко объяснимо — по словам самого Зубова, ему сызмальства приходилось помогать отцу в кузнице, к тому же, для гармоничного развития он регулярно занимался гимнастикой и бегом, что документально подтверждено в процессе опроса жителей его родного села нашими людьми. Я даже попросил прогнать его через более сложные тесты и артефакт Гирха. Никаких аномалий не выявлено кроме заторможенной реакции на разного рода ментальные воздействия. И еще один момент, с особами противоположного пола он ведет себя не как сопливый пацан, а как вполне взрослый опытный в подобных делах мужчина.

— Ну это вовсе и не стганно, Костя. Пагень из дегевни, где пгивыкли тгахаться сызмальства. Мальчик симпатичный, за таким всякая девка на стог полезет, в кустики ну или на сеновал. Опыт, сам понимаешь, пгиходит с пгактикой. А подобной пгактики у Володьки, вне всякого сомнения, в пгедостатке. — После этих слов декан факультета Артефакторики на какое-то время впал в задумчивое молчание. Однако довольно скоро заговорил: — Озадачил ты меня, Костенька, матегиал хогоший пегспективный, а вот что с ним делать, даже не пгетставляю. Боюсь, скучно ему будет в пгеделах учебной пгоггаммы.

— Я тоже так считаю, Савелий. Может, экстернат ему устроить, коль он у нас такой одаренный? К тому же Мажескому корпусу крайне необходимы грамотные офицеры.

— Так он же пять минут назад заявил, что не собигается посвящать себя агмейской службе.

На что ректор загадочно ухмыльнулся:

— Это он сейчас от Мажеского корпуса нос воротит. Поживем, может и поменяет свое мнение. Мы ему год на подготовку предоставим, потом экстерном сдаст экзамены. В качестве дипломной работы можно засчитать его деятельность на пограничной заставе. А взамен, он обязуется отслужить Родине годика четыре или пять — это как договоримся. Кстати ты не забыл, что у нас великая бойня на носу. Япошки зашевелились, османы, персы также что-то нехорошее измышляют. К тому же о наших партнерах-европейцах забывать не стоит. Не даром Его Величество Государь Император приказал хорошенько процедить человеческие ресурсы на предмет выявления как можно большего количества одаренных, а также поднять максимально их уровень в самые кратчайшие сроки. Ладно, друг мой старинный, давай еще по стопочке за встречу. Оно хоть и утро, но нам магикам не помешает.

— А наливай! Кстати, ты обгатил внимание, какой ошагашенный Владимиг примчался в твой кабинет?

— Хе, на сто пудов уверен, что это Катюха Яровая его в оборот взяла, — ухмыльнулся, Константин Константинович, расплескивая по рюмкам благородный алкоголь. — Эта штучка кого хошь до инфаркта довести способна. Прокурорша отмороженная. Не даром многие доблестные генералы во время Маньчжурской кампании при одном лишь упоминании её имени вздрагивали и покрывались холодным потом. А скольких интендантов она отправила на каторжные работы! Не пересчитать…

— И не говоги. Эта может. Твое здоговье, Костя!

— Наше здоровье, Савва!