— Сан авиация, — хрипит мама.
Руками закрывает лицо, и я вижу, как подрагивают ее плечи.
Глажу ее по спине, пытаюсь успокоить. Но разве хоть что-то может успокоить мать, у которой ребенок тяжело болен?
Я бы тоже с удовольствием поплакала. Но мне нельзя. Мне надо оставаться сильной. И думать…
Думать, как выйти из этой ситуации.
Но ничего на ум не приходит.
Врач, извинившись, уходит, обещая подойти позже. Медсестра приносит маме в стакан с успокоительным. Она благодарно кивает и жадно пьет лекарство.
— Я позвоню отцу, — шепчет, глядя мне в глаза.
А я морщусь.
— Не надо, мам. Ты же знаешь, это бесполезно.
— А вдруг, Алис. Вдруг у него что-то екнет и он поможет, — с надеждой в голосе достает телефон.
— За столько лет ничего не екнуло, а сейчас вдруг должно.
Кулаки сжимаются только об одной мысли о нем. Хорошо, что этот трус и слабак давно не появлялся на горизонте.
— Привет…
— Мама, не надо, — рычу, пытаясь отобрать у нее телефон, но она встает и отходит метров на пять от меня.
Я не слышу их разговор. Лишь вижу, как меняются эмоции на мамином лице.
Мольба о помощи и надежда на спасение, сменяются отчаянием и горем.
Когда их разговор заканчивается, мама медленно подходит и буквально падает в кресло.
— Не поможет, — не спрашиваю. И так знаю ответ.
— Нет. У него третий ребенок недавно родился…
— Ну и пусть катится ко всем чертям! Бог ему судья. Мы и сами справимся. Сами ее на ноги поставим!
Я буквально кричу от нахлынувшей ярости.
Ненавижу его.
— Жалкий трус. Предатель. Ничтожество
— Он твой отец, — тихо шепчет мама.
— У меня нет отца, — жёстко припечатываю.
Мама качает головой, открывает рот, чтобы что-то сказать. Но видит мой злой и решительный взгляд и отступает. Ничего не говорит.
Вот и правильно. Не надо напоминать о том, чье имя мне даже противно слышать.
— Пойду кофе выпью. Позови, если будут новости.
Мама кивает, а я вылетаю на улицу. Возле парковки видела кофейный аппарат. Именно туда я и направляюсь.
Беру бодрящий напиток, и грею о картонный стакан руки.
Я не всегда так относилась к отцу.
Когда-то я его очень любила. Когда-то я была его любимой доченькой.
Потом родилась Надя.
И все было прекрасно. Первые несколько лет.
Пока она не заболела. Часто капризничала, плакала. Начались частые визиты к врачам. Не всегда получалось попасть на бесплатную консультацию. Бегали и в частные клиники. А сколько денег уходило на лекарства? Тогда я не догадывалась, что практически все, что удавалось заработать уходило на лекарства.
Вот из-за этого всего отец и не выдержал.
Помню, был сильный скандал.
Мы с Надей сидели в своей комнате. Она тогда так сильно плакала, кричала. А я знала, как ее успокоить. Потому что тоже плакала. Только тихо, чтобы она не слышала.
А потом отец ушел.
Просто собрал вещи и даже с нами не прощался.
Мама тогда долго грустная ходила, с красными глазами. Улыбалась через силу.
Однажды я пошла к нему в гости. Детская наивность говорила, что папа нас любит. Папа нас не бросит. Просто вот так случилось…
Но он не согласился вернуться. Сказал, что будет платить алименты, но так больше жить не может. Просил его понять.
Но я не поняла.
Помню, как тогда было больно.
Нас тогда только бабушка с дедушкой поддержали. Мамины родители.
Наверное, тогда я и решила, что заменю отца, если он не смог.
Не знаю, зачем мама ему сейчас позвонила.
Наверное, от отчаяния.
Выкинула пустой стакан в урну и пошла обратно в приемную.
Потом мы снова ждали. Ждали, когда нам что-то сообщат о Наде. Когда разрешат ее навестить. Но медсестра всегда повторяла одно и то же:
— Ждите.
И мы ждали.
Но мысли невозможно остановить. Они не хотят ждать.
Я боялась. От страха в голову лезли ужасы того, что может случиться с Надюшей.
Вспоминала все последствия болезни, о которых нас предупреждали.
Полная слепота. Инвалидность. Или смерть.
Дрожащими руками провела по лицу.
Я так больше не могу. Надо что-то делать. Надо как-то решать……
Неожиданно почувствовала вибрацию в кармане.
Достала телефон.
Стас.
— Алло, — голос звучал хрипло, надломлено.
Тишина.
Он ничего не говорит.
А я встаю с кресла, и на ватных ногах иду по коридору.
— Стас, — хрипло выдыхаю, на грани слышимости.
Но он молчит.
Слезы текут по щекам. Утыкаюсь лбом в холодную стену и плачу. Беззвучно. Как тогда в детстве.
— Стас, помоги. Умоляю. Она всего лишь ребенок. За что? Она не заслужила.
Меня накрывает истерика. От отчаяния сердце готово остановиться.
Поворачиваюсь спиной, и медленно сползаю по стене. Ноги не держат.
Поджимаю колени и плачу.
— Стас. Я все верну. Клянусь. Все оплачу. Умоляю, помоги. Ты ведь можешь. Только ты один можешь. Ей всего десять. У нее еще вся жизнь впереди.
— Где ты? — выдыхает, и слышу какой-то шум на заднем фоне.
Кто-то кричит. Зовет Волкова.
— Алиса! — орет так, что я бы подпрыгнула на месте, если бы была в нормальном состоянии. А сейчас лишь слегка вздрагиваю. Совсем не много. — Где ты? Куда приехать? Отвечай!
— Я в больнице, — называю адрес.
И пока Стас не сбросил вызов, успеваю услышать, как его зовет смутно знакомый женский голос.