Их благословила судьба

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Опершись локтями о деревянную изгородь, Бриджет Макклауд поднесла к глазам бинокль. Вдали, на вершине холма, она увидела всадника верхом на диком мустанге и не удержалась от радостного возгласа: это был тот, кого она искала, крепкий, сильный, мужественный и сексуальный мужчина. Нет, она не была алчной охотницей за лихими ковбоями или отчаявшейся старой девой. Мисс Макклауд, президент и владелица «Бриджет Макклауд адвертайзинг», собиралась осуществить свой первый крупный проект совместно с производителями мужского одеколона «Дикий мустанг».

Фигура всадника на холме идеально соответствовала ее замыслу: это был живой символ нового одеколона, заказ на рекламу которого ей удалось получить; она нашла главное, и теперь ее ничто не остановит. Она даже усмехнулась про себя — жаль, рядом нет Кейт, ее администратора и лучшей подруги, вместе насладились бы упоительным зрелищем. Не то чтобы она уступила бы ей свой бинокль, это вряд ли. По крайней мере не сейчас.

Вырисовываясь на фоне голубого неба Невады, дикая лошадь и всадник двигались как одно целое. Бриджет почти слышала ритмичный стук копыт, чувствовала подрагивание мышц под джинсовой рубашкой мужчины и запах… она почти ощущала пряный, пьянящий аромат одеколона «Дикий мустанг».

Она перевела дыхание и опустила бинокль на грудь — надо было сразу сделать несколько снимков, и она достала из футляра фотоаппарат.

Неизвестно откуда взявшийся велосипедист налетел на нее совершенно неожиданно; Бриджет не успела отскочить, и он врезался в нее и опрокинул на землю. Велосипед грохнулся на грунтовую дорогу рядом, а его владелец отлетел в сторону.

Бриджет с трудом поднялась на ноги: голова гудела, тело ныло от ушибов. Отчаянный велосипедист стоял на четвереньках и разглядывал свои ободранные коленки.

— Простите, — стал извиняться мальчуган, подняв на нее широко открытые голубые глаза, когда она, прихрамывая, подошла к нему. — Я думал, тут никого нет.

— Я тоже, — призналась Бриджет. — Но тебе, пожалуй, досталось основательно. Как и твоему велосипеду, — добавила она, заметив погнутые спицы и свернутый набок руль. — Давай я отвезу тебя домой, чтобы тебя перевязали.

— Я и так дома, — сказал мальчик, махнув в направлении полей по другую сторону изгороди.

Он с видимым трудом поднялся, но пошатнулся и упал бы, если бы Бриджет не подхватила его. Покрытые пылью волосы мальчика защекотали ей нос. Она почувствовала, как он напрягся всем телом, словно раненый зверек, желая вырваться из ее рук.

— Я в порядке, — произнес он с гордым видом, но голос его при этом слегка дрожал. — Я успею пролезть через изгородь и вернуться домой, пока папа не узнал, что меня нет.

— А что, если мне тоже пролезть через изгородь и проводить тебя? — предложила она.

Он пожал узкими плечами. У него стучали зубы, и Бриджет не знала, что и думать: то ли у мальчика сильная боль, то ли он боится отца.

— Ладно, нужно торопиться. А то папа спустит с меня шкуру.

— Или то, что от нее осталось, — пробормотала Бриджет, посмотрев на него с беспокойством и протискиваясь вслед за ним между перекладинами изгороди.

Пошатываясь, они начали взбираться по заросшему полынью холму к дому на вершине — два шага вперед, один назад, отчего бинокль бился о грудь, а фотоаппарат, висевший на плече, мотался из стороны в сторону. Бриджет уже начала сомневаться, кто кому помогает. Чем дальше они шли, тем сильнее становился мальчик и тем слабее она. Ах, стать бы снова юной, думала она, держа в своей руке его маленькую грязную ручонку, тянувшую ее вперед. Носить бы удобные туфли вместо босоножек.

Бриджет Макклауд не была замужем. Всегда страстно мечтая о детях, она и предположить не могла, что в этом возрасте не найдет себе спутника жизни. Увы! Она до сих пор была одинока. И теперь представляла себе, что маленькая рука, лежащая в ее ладони, — рука ее собственного ребенка. Бриджет вздохнула. Видно, этому не суждено сбыться: недавно она пережила крушение всех своих надежд на замужество и семейную жизнь и в результате направила всю энергию на одно-единственное, что еще чего-то стоило в этом мире, — на карьеру. Крохотная рука, тянувшая ее вперед, неожиданно вызвала в ее душе прилив материнских чувств, желание заботиться и защищать, которые, как ей казалось, она благополучно похоронила. Впрочем, со своими синяками и ушибами она вряд ли была способна сейчас кого-либо защитить, тем более этого малыша.

— Сколько тебе лет? — задыхаясь, спросила Бриджет, чувствуя, как раскаленный воздух обжигает легкие.

— Пять с половиной. Скоро шесть. — Он повернул голову и посмотрел на нее, щурясь от яркого солнца. — А вам?

— Тридцать один.

Его голубые глаза расширились от удивления.

— Вы не выглядите такой старой.

— Спасибо, — сказала Бриджет, деланно улыбнувшись.

— Мой папа старше вас.

— Правда? А он случайно не на ранчо?

Мальчик указал на холм позади дома:

— Он там, на лошади.

— А мама?

Мальчик показал вверх на безоблачное голубое небо:

— Она на небесах.

От неожиданности Бриджет запнулась и остановилась, не в силах передвигать налитые свинцом ноги.

— Да идемте же. — Мальчик потянул ее, чуть не вывихнув ей руку.

Она вытерла пот со лба и заставила себя двинуться дальше. Для сочувственных слов не было времени, да и что сказать ребенку, у которого мама на небесах. Следовало сменить тему.

— Твой папа объезжает диких мустангов? спросила она, с трудом переводя дыхание.

— Откуда вы знаете?

— Если его зовут Джентри, то я слышала о нем и хочу поговорить с ним.

— Это касается лошадей?

Бриджет едва не произнесла: «Нет, это касается мужского одеколона», но удержалась: сейчас не самое подходящее время и место, чтобы говорить о ее планах. Она просто кивнула, тем более что, благодарение Богу, большой каменный дом был уже в нескольких шагах.

Когда мальчик толкнул массивную дубовую дверь, Бриджет сделала глубокий вдох и шагнула в типичную ковбойскую гостиную: те же туземные коврики на широких досках пола и большие кожаные кресла по обе стороны от внушительных размеров камина, что и в доме любого другого владельца ранчо. Их шаги отзывались эхом среди толстых стен пустого дома.

Она успела лишь мельком взглянуть на большую фотографию женщины в рамке, стоявшую на каминной полке, — мальчик тащил ее через длинный коридор в прохладную, облицованную кафелем ванную. Прежде чем Бриджет успела остановить его, он взобрался на раковину и, стоя на коленях, из которых на фаянс капала кровь, принялся рыться в шкафчике с медикаментами; пузырьки, флаконы и тюбики летели на пол и с грохотом валились в общую кучу.

— Подожди, не знаю, как тебя зовут, дай я тебя помою, — сказала Бриджет, положив свое снаряжение на край ванны.

Внезапно почувствовав прилив сил, она сняла мальчика с раковины, надежно устроила его на сиденье унитаза и взяла с полки губку. Как ни странно, он сидел смирно, сжав руки в кулаки, с бледным под слоем веснушек лицом, пока она осторожно промывала ему раны на коленях, а затем занялась ссадиной под бровью.

Вот оно — главное занятие мальчиков, осенило ее, падать с велосипедов и обдирать коленки, а основное занятие их мам — отмывать их. Но она не была его мамой. Она не была ничьей мамой. И вряд ли будет когда-нибудь. Жизнь складывалась иначе. И это хорошо. Есть много вещей помимо того, чтобы быть матерью. И она занималась ими. Неожиданно, впервые за много недель, перед ее глазами встало лицо Скотта Марстена. В ушах зазвенели его жестокие слова: «Взгляни правде в глаза, Бриджет. В тебе нет того, что может сделать мужчину счастливым. Я думал, это потому, что ты отдаешь все силы работе, но теперь вижу, что ты и для рекламного бизнеса не годишься».

Она часто заморгала, прогоняя непрошеные слезы, и отрезала большой кусок лейкопластыря, когда в прихожей раздались тяжелые шаги и недовольный голос громко позвал:

— Макс, где ты?

Так вот как его зовут!

Макс замер, широко раскрыв глаза от ужаса. Бриджет приклеила пластырь к коленке мальчика и живо представила себе разъяренного разбойника, который ищет их со своим топором, чтобы содрать с обоих шкуру.

— Что, черт возьми, здесь происходит? — спросил мужчина, заполнив дверной проем всеми своими шестью футами тремя дюймами и пригвоздив Бриджет к месту пронзительным взглядом голубых глаз.

— Это… это дорожное происшествие, — сказала Бриджет запинаясь. По ее лепету могло показаться, что ей пять с половиной, скоро шесть, а не все тридцать один и скоро тридцать два.

Он перевел взгляд на сына, который стоял, широко расставив ноги.

— Макс?

— Я врезался в эту тетю на велосипеде, и мне нужно забрать его. Она пришла поговорить с тобой насчет лошади, — быстро затараторил он, осторожно обходя отца.

Подгибающиеся ноги больше не держали Бриджет. Она осела на унитаз, прислушиваясь к торопливому топоту Макса в прихожей. Когда за мальчиком захлопнулась входная дверь, Бриджет взглянула в суровые голубые глаза под густыми широкими бровями.

— Я все объясню, — слабым голосом произнесла она.

Ну и ситуация! Совсем не так собиралась она встретиться с мужчиной, которому предстояло продать миллион флаконов мужского одеколона в следующем году. Во всяком случае, не сидя на унитазе, с шестью ссадинами на ноге, с разбитым лбом и почти полностью заплывшим глазом. Теперь, когда он стоял всего в нескольких футах от нее, она лишний раз убедилась, что он — то, что надо. Верхом на лошади он был великолепен, но и сейчас это… это был мужчина ее мечты — в качестве рекламы одеколона, разумеется. Сильный, красивый, мужественный, сексуальный… Она вдруг почувствовала слабость, подалась вперед и уронила голову между колен.

— Что с вами? — Джош Джентри положил одну руку ей на плечо, а другой приподнял подбородок, чтобы заглянуть в лицо. Он беспокоился о Максе и не заметил, что глаз женщины был иссиня-черным и почти не открывался. Кроме того, на ноге были ссадины. — Господи, да вы же поранились. Это работа Макса?

Она отрицательно покачала головой, отчего ей отнюдь не стало легче.

— Никто не виноват. Я просто оказалась не в том месте и не в то время.

Джош схватил с полки чистое полотенце, намылил его и осторожно промыл ее ссадины. Он не однажды проделывал это с лошадьми и часто с Максом, но ни разу с женщиной с длинными красивыми ногами в льняных шортах. Он так давно не смотрел на женские ноги, да и вообще на женщин, что почувствовал некоторое потрясение, словно это его сбил велосипед.

— Я прошу за него прощения, — сказал Джош, накладывая слой антисептической мази и повязку и помогая ей подняться. — Где, говорите, это случилось?

Женщина неопределенно махнула рукой в западном направлении.

— На грязной дороге, по ту сторону изгороди.

Он кивнул, плотно сжав губы, чтобы не взорваться. Предполагалось, что Макс на ранчо у дедушки с бабушкой учится ухаживать за лошадьми.

— Пойдемте раздобудем немного льда для вашего глаза, — мрачно проговорил он.

— Я в порядке, точно, — запротестовала она и схватила свой фотоаппарат с биноклем, но Джош повел ее через прихожую к кухне, крепко держа за руку, чтобы она не вздумала улизнуть, а потом обвинить его в жестокосердии.

Нельзя было не признать ее мужества: Бриджет даже не моргнула, когда он промывал ей раны, и не жаловалась на подбитый глаз. С другой стороны, судя по одежде и манерам, это была, без сомнения, типичная городская дамочка, туристка-фотолюбительница, которая могла уйти, сказав, что с ней все в порядке, а потом размякнуть и забиться в истерике.

Его бывшая жена, Молли, встала у него перед глазами. Спокойная, рассудительная и собранная в критических обстоятельствах, будь то неурожай, несчастный случай в поле или необходимость накормить две дюжины внезапно нагрянувших голодных мужиков. Если бы Молли была сейчас здесь, она уложила бы эту женщину на диван, закутала в одеяло и принялась бы лечить льдом и горячим супом. Воплощенная заботливость. Так хорошо справлявшаяся с несчастьями, что он всегда думал: Молли сама ищет их. Она была так занята заботами о других, что времени на него почему-то не оставалось… Он прогнал эти предательские мысли. Молли была святая. Каждый подтвердил бы это. Так говорили и когда она была жива, и после ее смерти — два года назад, от неизлечимого вируса. С тех пор его жизнь уже не была прежней. И никогда не станет. При одной мысли о рухнувших надеждах на идеальную жизнь с идеальной женой у него во рту появился горький привкус.

Он открыл морозилку, взял пригоршню кубиков льда, положил их в пластиковый пакет и прижал к веку женщины, сидевшей за кухонным столом.

— Ну как? — спросил Джош.

— Превосходно. — Она взяла пакет со льдом из его рук и демонстративно положила на стол. Это была неправда. Бледная Бриджет вымученно улыбнулась. — Я Бриджет Макклауд, — сказала она, протянув руку. — «Макклауд адвертайзинг».

Джош машинально подал ей свою и был удивлен ее крепким пожатием. Женщина, привыкшая получать то, что хочет, подумал он. Чего она хочет сейчас, догадаться было нетрудно. Его.

— Я приехала в ваши края в поисках кого-нибудь, кто представлял бы моего заказчика — производителей одеколона «Дикий мустанг».

Забыв о пакете со льдом, таявшим на круглом дубовом столе, Джош отодвинулся на своем стуле с прямой спинкой и уставился на нее.

— Вы делаете одеколон, который пахнет диким мустангом? — спросил он.

— Разумеется, он не будет пахнуть в точности как лошади. Они постарались уловить дух дикого мустанга. Понимаете, кожа и… и…

— Навоз? — спросил он.

Она поджала губы, не скрывая досады.

— Конечно, нет. Оставим сейчас запах…

— Запашок, вы имеете в виду, — сказал он, явно забавляясь. Она была, черт возьми, такая городская, такая чистенькая, такая напористая. Здесь это выглядело смешно.

— Неважно. Оставим это. Цель моего сегодняшнего визита…

— Помимо того чтобы быть сбитой велосипедом и получить несколько синяков… — продолжил он за нее. — Кстати, что вы делали у моей изгороди?

— Искала живой символ «Дикого мустанга». Искала вас. — В ее здоровом карем глазу сверкнуло воодушевление.

— И фотографировали… меня?

— Да, вас. Мне пришлось проделать длинный путь из Сан-Франциско, чтобы найти мужчину, который воплощал бы сущность Дикого Запада. Когда я увидела вас верхом на лошади, там, на холме, то поняла, что нашла его.

— Но я не пользуюсь одеколоном и не хочу знать тех, кто пользуется. Поэтому на меня не рассчитывайте, мэм.

Она подалась вперед, опершись локтями о стол.

— Вам и не нужно пользоваться одеколоном. Вам не нужно ничего. — Ее глаза блуждали по его пыльной джинсовой рубашке и линялым «Ливайс». Вдруг она залилась румянцем и поспешно вернулась взглядом к его лицу. — Кроме одежды, конечно же. Клетчатая рубашка, куртка, кожаные штаны, шарф. Для цветных рекламных щитов и телерекламы. Я уже все себе представляю.

Он вскочил на ноги.

— А я не представляю. Не на того напали. Вы и вправду думаете, что я буду выставлять себя дураком по телевизору? Рекламировать какие-то там чертовы духи? Чтобы стать посмешищем всей округи.

Мысль о мужчине, пользующемся духами, приводила его в бешенство.

— Да перестаньте, — сказала она, вставая, чтобы заглянуть ему в глаза. — Вы преувеличиваете.

— Вы считаете? — спросил он, свирепо взглянув на нее. — Я прожил в Хармони всю свою жизнь. А вы здесь сколько — всего один день? Мои родители обрабатывали эту землю до меня, а их родители — до них. Наше дело — покупать диких лошадей, объезжать и продавать их, так что духами мы не пользуемся.

— Одеколоном, — поправила она.

— И не позируем для рекламы. Мы занимаемся делом.

— Я понимаю, — произнесла Бриджет. — Я тоже занимаюсь делом. Рекламным делом, и мне необходимо найти олицетворение «Дикого мустанга». И теперь, когда я нашла его, я не собираюсь дать ему уйти. Хотя бы потому, что одно другому не мешает. Вы прекрасно сможете продолжать заниматься своей работой, а вас будут просто снимать — за покупкой, продажей, выездкой… за всем, чем вы занимаетесь. И вы заработаете достаточно денег, чтобы отправить сына в колледж. Вы заработаете денег больше, чем когда-либо мечтали.

— Откуда вам знать, о чем я мечтал? — спросил он.

— Я не знаю. Я просто пытаюсь…

— Вы пытаетесь подкупить меня. Так вот: меня не купишь. Что бы вы ни говорили, моего мнения ничто не изменит. А теперь, если вы в состоянии идти, я вас провожу.

Он выпроваживал ее.

Бриджет часто заморгала. Из-за отказа, подумал он. Ей пора было понять, что его ответ «нет», и поискать это свое олицетворение где-нибудь в другом месте.

Крепко держа за руку, он проводил ее к входной двери. Нельзя сказать, чтобы она шла слишком бодро.

— В округе есть и другие ранчо, — заметил он, стараясь побыстрее и без проблем выпроводить ее из дома. — Может, вам удастся уговорить кого-нибудь продать душу и стать посмешищем на телевидении. Если вам нужны имена…

— Имен у меня предостаточно, благодарю вас, — холодно произнесла она, крепко держась за дверную ручку. — Но я знаю, чего хочу.

— Я тоже, — сказал он. — И в первую очередь хочу, чтобы меня оставили в покое городские пройдохи, рыщущие в полях в поисках манекенщиков.

— К вашему сведению, манекенщиков хватает и в городе, но мне нужен настоящий мужчина, с настоящими мышцами; мужчина, который занимается настоящей работой. Мне нужны вы. Когда к вам вернется рассудок, позвоните мне. Я снимаю комнату здесь, в городе. — Она высвободила руку, порылась в кармане и протянула ему свою визитную карточку.

— Не надейтесь. — Он взял карточку, намереваясь избавиться от нее, как только Бриджет скроется из виду.

Карточка пахла ею — дорогой запах, как у цветов из оранжереи. Чем быстрее он избавится от нее и от ее запаха, тем будет лучше. С чувством облегчения он смотрел с крыльца, как женщина хромала по тропинке, а затем исчезла в поле в направлении дороги. К облегчению примешивалось чувство вины. Может быть, она действительно сильно ушиблась. Но слишком горда, чтобы признаться. Он мог бы проводить ее до машины, от него бы не убавилось. Все же он что-то сделал для нее — перевязал ногу, которую она поранила из-за его сына.

Да, сын. Что с ним делать? Что делать со своей жизнью? Он закрыл лицо ладонями — он не мог быть отцом-одиночкой, это было не для него. Окончив школу, он загадал желание: жениться на единственной девушке, которую любил. Любил сильно, как только мог. Его желание исполнилось — он женился. Может быть, слишком скоро. Может быть, слишком рано. И что теперь? Должен ли он провести оставшуюся жизнь один? Конечно же, да. Именно так поступила бы Молли, если бы первым умер он. Но Молли была святая. А он… он просто мужчина, обычный мужчина, с обычными желаниями и потребностями. Он смял карточку в руке, но вместо того, чтобы выбросить, сунул ее в задний карман.

Бриджет вернулась в город с больной головой, тяжелым сердцем и ноющей ногой. Но не сломленная. Одного отказа недостаточно, чтобы сломить дочь Ангуса Макклауда, единственного восьмидесятилетнего шотландца, участвовавшего в марафоне Сан-Франциско. Он не победил, но добежал до финиша, а затем доставил до финиша бутылку шотландского виски на последовавшем праздновании. Она поставила машину на Мэйн-стрит, позади закусочной на колесах, и взглянула вверх, на окно комнаты, которую снимала на втором этаже дома, над мастерской по ремонту обуви. Она решила позвонить в свой офис с платного телефона, прежде чем подняться к себе, принять душ и переодеться.

— Кейт, — сказала она, услышав голос подруги, — ты мне не поверишь, но я нашла его. Честно скажу, даже в самых безудержных фантазиях я не могла представить себе более подходящего мужчину для «Дикого мустанга».

— Но ты же едва успела приехать.

— Вот именно, разве не чудо? Всего один день здесь, а уже сняла комнату, составила по опросам список фермеров и ковбоев в округе, и первый же в моем списке оказался им.

— Им? Кто он?

— Его зовут Джош Джентри. Он тебе понравится, гарантирую. И заказчик тоже будет от него без ума…

— А как насчет тебя, ты тоже от него без ума? — обеспокоенно спросила Кейт. — Помни, Бриджет, ты в очень уязвимом положении. Ты влюбишься в первого встречного, который тебе улыбнется.

— Об этом не беспокойся — парень не из улыбчивых, — заверила ее Бриджет, мечтая лишь, чтобы голова не так сильно раскалывалась, и вспоминая о том пакетике льда. А также желая, чтобы Кейт перестала наконец напоминать ей о ее злоключениях, и тогда она сама могла бы о них забыть. — Я получила хороший урок, — успокоила она Кейт. — В общем-то, за прошлый год я получила так много уроков, что в голове у меня все перепуталось. Не смешивай работу и удовольствие — вот одно из правил. Замужество и семья — не единственная возможность для женщин в наши дни.

— Не влюбляйся в недоступных мужчин — следующее правило, — подсказала ей Кейт. — И не влюбляйся с первого взгляда.

Бриджет подумала о мужчине, который прикладывал губку к ее голени, о мужчине с суровым взглядом, крутым характером и нежным прикосновением, и дрожь пробежала по ее спине.

— Не буду. Я намереваюсь посвятить себя работе. Я вообще не собираюсь влюбляться. Никогда больше, — сказала она, окидывая взглядом просторы высокогорных пустынь Невады по ту сторону Мэйн-стрит, вспоминая боль, нарушенные обещания и разорванную помолвку.

— Никогда — довольно долгий срок.

— Я вытерплю.

— Умница. Теперь о лице «Дикого мустанга». Мне позвонить заказчику? Собрать съемочную группу? Купить мебель для офиса?

— Вероятно, лучше отложить это на несколько дней, — ответила Бриджет. — Есть одна маленькая проблема. Парень сказал «нет».

— Нет? Он отказался от возможности стать нашим символом «Дикого мустанга»? — недоверчиво переспросила Кейт.

— Думаю, это был просто шок от… понимаешь, эта новость, то, как я преподнесла ее, все сразу… Но у него есть моя карточка, и когда он все обдумает… возможно, он уже пытается до меня дозвониться. А если нет, я сама ему позвоню.

— У нас не так много времени, Бриджет. До сих пор не внесена арендная плата за офис, и не думаю, что мы можем и дальше простаивать.

— Сделаем так. Я пришлю тебе только что отснятую пленку. Покажи ее заказчикам. Пусть увидят, что мы не какие-нибудь новички, у которых ничего, кроме амбиций. Они увидят: мы не стоим на месте. Может, даже заплатят нам вперед.

— А если они посмотрят снимки, одобрят твой выбор, заплатят вперед, а потом твой парень не согласится?

— Он не может не согласиться, — сказала Бриджет с уверенностью, которой не чувствовала. — Ну ладно, мне пора идти раздобыть лед для глаза.

— Что?

— Утром я попала в небольшую аварию на дороге.

— Дорожное происшествие в Хармони, штат Невада? В жизни не поверю.

— Ты не поверишь во многое из того, что происходит в Хармони, — пробормотала Бриджет.

В том числе в то, что пятилетний мальчик пробудил в Бриджет материнский инстинкт, который она решительно вытравляла из себя после того, как рухнули ее надежды на замужество. В фермерский дом, мечту любой женщины, с любовью украшенный женщиной, присматривавшей за ним со своего места на каминной полке или откуда-то с небес.

В тот же день после обеда Джош позвонил родителям, чтобы спросить, не видели ли они Макса.

— Да, он здесь, — сказал его отец. — Пришел со своим сломанным велосипедом. Хочет, чтобы я помог починить его.

— Вернее, он будет помогать тебе. Лучше отправь его домой, — сказал Джош.

— С ним все в порядке. Он в лучшем состоянии, чем та женщина, на которую он наехал. Так он говорит. Она хочет купить лошадь?

— Не совсем. Мужчину на лошади.

— Она нашла его?

— Нет, — твердо сказал Джош.

— Это, верно, не составит ей труда, если она такая красивая, как говорит Макс.

Джош покачал головой. Неужели его пятилетний сын разглядел пшенично-золотые волосы, обрамлявшие лицо, и гладкую шелковистую кожу длинных ног?

— Что за ребенок?! Хотел бы я, чтобы он проявлял столько же интереса к лошадям, сколько к десятискоростным велосипедам.

— Или к хорошеньким женщинам, — заквохтал отец. — Бьюсь об заклад, он пошел не в тебя. Все, что тебя когда-либо занимало, — это ранчо и дикие мустанги да соседская дочка, превратившаяся потом в хорошенькую девушку.

— С тех пор я не изменился, папа. Я всегда буду интересоваться только этим. Теперь, когда Молли нет, у меня остались ранчо и лошади, и Макс, конечно же.

— Молли нет уже больше двух лет, сынок, так что, может быть, тебе пора двигать.

— Я не собираюсь никуда двигать. Ты прекрасно это знаешь, — отрезал Джош. — Здесь мой дом, и здесь он будет всегда. С Молли или без.

— Я говорю не в географическом смысле. Я говорю образно. Молли поступила бы…

— Молли поступила бы точно так же. Осталась бы верна моей памяти.

— Конечно, осталась бы. Разумеется. Но даже если бы на твоем месте оказалась она, я бы посоветовал ей то же самое: устраивай свою жизнь, найди того, кто поможет тебе растить Макса.

— У меня есть ты и мама, — возразил Джош.

— Мы ведь не всегда будем с тобой, — сказал его отец.

— Куда вы собираетесь?

— Никуда конкретно. Не сегодня. Не завтра. Но однажды…

— Мы это еще обсудим. Ты знаешь, что я пережил, когда не стало Молли. Я больше не хочу любить. Ничто не стоит боли, которую я вынес.

— Упрямец. Хотя бы в этом вы с сыном схожи.

— На том и поставим точку. Отошли его домой, когда он тебе надоест. А мне тут нужно объездить кобылу и загнать ее в конюшню. Надеюсь, это удастся сделать без назойливой дамочки с камерой. Ты едешь со мной в Центр приручения диких лошадей в четверг?

— Не могу. Твоя мать записала меня на какую-то добровольную работу в церкви.

— И он еще хочет, чтобы я позволил женщине оседлать меня!

— Подожди минутку, — сказал отец.

— Не могу. Работа ждет.

Когда на склоне дня появился Макс и поставил починенный велосипед рядом с пикапом отца, Джош сел за обеденный стол, намереваясь поговорить с сыном.

— Когда я отправляю тебя к дедушке с бабушкой, я хочу, чтобы ты находился у них.

— Знаю, — ответил Макс с набитым ртом.

Джош прикрыл на мгновение глаза, надеясь, что Молли никогда не узнает о том, что он кормит ребенка консервированными спагетти. Сегодня он по крайней мере разогрел их.

— Если бы ты был там, где должен был быть, и делал то, что должен был делать, ты не врезался бы в тетю. А если бы ты не врезался в тетю, она не пришла бы сюда и не докучала бы мне.

— А кто бы тогда заклеил мне коленку? — возразил Макс с железной логикой пятилетнего ребенка.

— Тогда ты не… Забудь. Я просто хочу знать, где ты.

— Да я же здесь, папа.

— Вижу, вижу, что здесь. — Он положил в свою тарелку спагетти из миски. — Хочешь, куплю тебе ослика на этой неделе? Или лучше пони?

— Разве у нас мало лошадей? — спросил Макс. — Лучше мотоцикл.

Джош разочарованно взглянул на сына. Если бы он не был лично причастен к зачатию и рождению этого мальчугана, он бы усомнился, что это его сын. Отец прав — он в возрасте Макса интересовался только лошадьми. Объездка, выездка, чистка, а ему все было мало. Он даже любил убирать навоз из конюшен. А его сыну подавай мотоцикл!

Джош глубоко втянул воздух, чтобы сдержаться. Взглянул на прикрепленную к холодильнику фотографию улыбающейся Молли с грудным Максом на руках и помрачнел. Если бы она была здесь, то нашла бы что сказать ему. Но ее здесь нет, и Джош должен выкручиваться сам.

Все, что он смог придумать, — это банальное: «Подрасти сначала».

Сын хмуро смотрел на него, все еще не теряя надежды. Губы и подбородок были в томатном соусе, под глазом — иссиня-черный, переходящий в малиновый синяк. Наконец Макс справился с обедом и спрыгнул со стула.

— Что она сказала? — поинтересовался он.

— Кто? — спросил Джош, словно не понимая, о ком идет речь.

— Ты знаешь кто, — заявил Макс.

— Она сказала, что ты не виноват.

Макс ухмыльнулся, показав щербины, оставшиеся после выпавших молочных зубов.

— Она тебе понравилась?

— Нет, — отрезал Джош. — Но тебе, я вижу, понравилась.

Удовлетворенный, Макс помчался к задней двери, собираясь прокатиться по лужайке на своем только что починенном велосипеде.

Джош стоял у окна, наблюдая, как маленький сорванец мнет колесами траву, так заботливо посеянную и политую им.

— Она мне не понравилась, — громко проговорил он, теперь уже пытаясь убедить не сына, пытаясь убедить себя.