Икона, или Острова смерти

Глава 2

В неясном утреннем свете, когда самолет парил над Миконосом, городок внизу казался опрятным и тихим, как монастырь. Ослепительно белые, кубической формы, домики и церкви с маленькими красно-синими куполами вереницей тянулись вдоль скалистого побережья. Я видел, как волны ласково накатываются на утесы. Идиллический, как на картинке, вид, привлекающий сюда толпы туристов.

Некоторые приезжают ради песчаных пляжей и чистого синего моря и целыми днями дремлют на солнце, надеясь обрести покой. Другие — вероятно, большинство — что-то слышали или читали о здешних запретных удовольствиях. Скрытые в запутанном лабиринте улочек и аллей, стоят бары и кабаре, благодаря которым Миконос считается чуть ли не самым безумным в плане ночной жизни местом на Эгейском море. Этот тихий маленький остров — знаменитое прибежище толстосумов и огромного количества геев, а также излюбленное местечко ищущих развлечений туристов со всех концов земного шара.

Раннее утреннее солнце уже заливало жаркими лучами черную посадочную полосу. Я вышел из маленького двенадцатиместного самолета. Здание аэропорта было небольшим, но даже в этот час толпы путешественников его буквально заполонили.

Я подошел к стоящему поодаль молодому таможеннику. Казалось, работа не вызывала у него никакого интереса. Он быстро осмотрел мой багаж и жестом позволил пройти. Я вышел вслед за американской четой. Судя по акценту, можно было догадаться, что они южане. Женщина непрерывно болтала, растягивая слова на южный манер. Я с удовольствием наблюдал за ней, когда она расспрашивала грека, где найти хороший отель, пересыпая речь характерными словечками.

На улице было очень светло — точь-в-точь как мне помнилось. Знаменитое греческое солнце, о котором писали и говорили веками. Многие художники пытались передать его удивительную прозрачность, называя этот свет «смягчающим». Говорят, если прожить под солнцем Греции достаточно долго, то можно стать лучше с этической точки зрения: будешь склонен сглаживать неловкости человеческих взаимоотношений вместо того, чтобы поддаваться невротическим импульсам. Мне нравится греческий подход к жизни — вино, музыка, танцы. Все дионисийские качества выходят на свободу.

Неуправляемая толпа разгоряченных туристов толкалась и пихалась, стоя в длинной очереди за несуществующими такси. Я уже освоился на острове и хорошо знал, что делать, — миновать толпу, немного спуститься по улице и помахать приближающемуся такси. Очень приятный пожилой шофер увидел поднятую руку и остановился. Он взял мои вещи и сложил их в багажник с неисправным замком, перевязанный куском старого телефонного провода.

«Добро пожаловать в Грецию, — подумал я. — Все сломано, но почему-то работает».

Такси ехало по узкой извилистой дороге по направлению к пляжу «Парадиз», а я постоянно думал о том, насколько я далек от доверия к Андерсену, и гадал, во что меня втянули. Конечно, всегда приятно вернуться на Миконос, но относительно данной поездки меня по-прежнему не покидало дурное предчувствие. Может, все дело в моей плохой карме?

Бесплодные полоски каменистой земли только усугубляли мрачное настроение. «Мне нужно подбодриться», — настраивался я мысленно. Огибая маленькую деревушку, мы увидели толпу одетых в черное людей, стоящих вокруг повозки, запряженной лошадью.

— Что там такое? — спросил я у всезнающего таксиста.

— Pethani… Кто-то умер, — равнодушно ответил тот, указывая на небо.

Я откинулся на спинку сиденья, чувствуя себе еще более подавленным от увиденного, чем прежде.

Когда мы достигли вершины, перед нами открылся великолепный вид: белые песчаные пляжи, оттеняемые сияющим, бирюзового цвета морем. Но отчего-то моя радость была омрачена. Я бесстрастно рассматривал морщинистую, обожженную солнцем шею таксиста.

Я попал в беду и знал, что нужно выбираться. В конце концов, я на солнечных островах Греции. Чего еще можно желать?

Дорога, ведущая к пляжу «Парадиз», была неровной и извилистой, усыпанной галькой и обломками скал, что делало ее крайне небезопасной для ночной езды. Огромное облако коричневой пыли тянулось за скрипучим, потрепанным временем и непогодой такси серого цвета, пока мы спускались по голому склону.

Пляж «Парадиз». Шестисотметровая полоса ослепительно белого песка, сплошь занятая обнаженными и полуобнаженными любителями солнечных ванн. Неподалеку находились две наспех сооруженные из досок и бамбука закусочные и битком набитый бар.

Излюбленное местечко богатых туристов — по большей части гетеросексуалов или людей нормальной ориентации, никаких специфических правил поведения здесь не существовало. Чуть ниже по шоссе, на пляже «Суперпарадиз», ситуация была совсем другой. Там отдыхала безумная толпа геев. В «Суперпарадиз» можно было наткнуться на что угодно — от прилюдного орального секса до откровенной содомии. На Миконосе правило «живи сам и не мешай жить другим» было неписаным законом как для местных, так и для туристов.

Фредди, тощий седобородый владелец кемпинга, выскочил поздороваться со мной, когда такси подъехало к воротам. Он сдавал внаем комнаты и палатки. Очень подвижный и моложавый для своих шестидесяти лет, он превратил это безлюдное место в один из самых популярных пляжей в мире.

Широко улыбаясь, Фредди раскрыл мне объятия, как только я вылез из такси.

— Гарти… рад снова видеть тебя, — сказал он, обнимая меня и ласково целуя в обе щеки.

— Погоди, погоди, Фредди, старина. Прибереги поцелуи для своих приятелей в «Суперпарадиз».

— Всегда ты шутишь. — Фредди засмеялся и взял мой багаж.

— А где этот ненормальный ирландец?

Фредди помрачнел.

— Этот malaka… снова мне должен. — Он с завистью потыкал пальцем в сторону пляжа — туда, где из таверны на побережье доносился сиплый хохот.

Видимо, ничто не изменилось. Мои старый друг давал одну из своих печально знаменитых «корпоративных вечеринок», которая на самом деле для Юджина и его приятелей являлась лишь поводом выпить, поиграть в карты и затеять очередную аферу. Планы по быстрому обогащению могли оправдать или же не оправдать себя, но несомненно, что в первую очередь этих парней привлекала возможность поглазеть на полуголых женщин, лежащих на горячем белом песке.

Как я вскоре понял, идефикс сегодняшнего дня заключалась в том, чтобы зазывать клиентов на печально известные «круизы с выпивкой» (в этом Юджину помогал местный рыбак Димитри). Димитри — крепкий, работящий, надежный и сговорчивый парень, владелец огромной турецкой шлюпки — каика.

Каик являлся для них источником жизненной силы; когда Юджин и Димитри были относительно трезвы, они каким-то образом умудрялись заманивать туристов в невероятные лодочные путешествия, предполагающие целодневное пьянство. Эти удивительные круизы были задуманы, чтобы залатать очередную финансовую брешь, и представляли собой поездку вдоль побережья, а также барбекю и пикник на одном из отдаленных пляжей. Поездка стоила всего пятьдесят евро с человека и включала в себя традиционный ленч из цыпленка с жареной картошкой и салатом, а также то количество узо[1] и вина, какое был в состоянии поглотить турист. Юджин извлекал неплохой доход из этих экскурсий за счет туристов, которые отправлялись домой с пустым кошельком и жесточайшим похмельем.

Юджин был коренастый энергичный ирландец, на пару лет старше меня, но благодаря курчавым рыжим волосам, веснушчатому носу и ярко-синим глазам он казался гораздо моложе. Юджин получал от жизни максимум удовольствия и неизменно умудрялся выходить сухим из воды, не теряя присутствия духа и чувства юмора. Он слегка походил на сказочного гнома и улыбался с потрясающей искренностью. Его легко можно было счесть жуликом и шутом гороховым, но под этой внешностью скрывалось чуткое, нежное, поистине золотое сердце.

Теперь Юджин танцевал на столе, балансируя на макушке стаканом вина. Он заметил меня и дружески помахал, а потом спрыгнул, подбросил стакан в воздух, поймал его, не пролив не капли, и выпил залпом. Я подошел к их столику, уставленному пепельницами с торчащими из них окурками, пустыми винными бутылками и недопитыми стаканами. Это были остатки сегодняшнего пиршества.

Юджин крепко, по-медвежьи, меня обнял.

— Эй, старина, здорово, что ты к нам выбрался.

— Как дела в этом сезоне? — спросил я, наливая себе вино.

— Неплохо. Уже набрал двадцать красоток на завтрашнюю поездку, — сказал Юджин, подмигивая, потирая руки и похотливо ухмыляясь, а потом придвинулся ближе к моему уху. — Впрочем, забудь о бабах. Я хочу поговорить с тобой об одном куда более интересном дельце. Давай-ка выйдем.

Мы шли по пляжу, пока не добрались до укромного уголка; тогда он вытащил скатанный в трубочку буклет из кармана шорт и протянул мне. На обложке золотыми буквами было напечатано одно-единственное слово — «Знаток».

— Ты заинтересовался чем-то, кроме женщин? — пошутил я, переворачивая страницы. Буклет представлял собой специальное издание, в котором речь шла о коллекции древнегреческих ваз. Фотография одной особенно красивой винной амфоры была обведена красным фломастером.

— Видал? — Юджин просиял. — Этот кувшинчик неделю назад ушел на аукционе «Кристи» за двадцать тысяч фунтов! Только представь! Двадцать штук! Да мы с Димитри знаем, где можно найти сотню точно таких же, они там лежат и ждут, пока их заберут. Я беру тебя в долю, потому что ты единственный, кому можно доверять. — Он помолчал, чтобы убедиться, что до меня дошло, затем положил руку мне на плечо и продолжил: — Ты отлично ныряешь, старина Димитри умеет управлять лодкой, но он не полезет в воду, даже если от этого будет зависеть его жизнь.

Я был не слишком удивлен, но тем не менее недоверчиво взглянул на него.

— Ты хочешь сказать, что этот хренов моряк до сих пор не научился плавать?

— Таковы греки. В любом случае все проще простого. Димитри отвозит нас на место — неподалеку от Делоса, — как будто мы самые обыкновенные туристы, которые отправились осматривать достопримечательности. Потом, когда на берегу никого не будет, мы быстренько переберемся через борт, соберем кувшины и подсчитаем барыши. Если возникнет проблема — Димитри посветит фонариком, и мы всплывем без груза. Сделаем вид, что просто решили поплавать. — Юджин говорил как ребенок, придумавший новую проказу. — Уверяю тебя, это золотое дно, дружище, золотое дно!

— У меня уже есть дела, — быстро отозвался я.

Юджин явно упал духом, как будто я впервые покинул друга в беде.

— Да брось, парень. Где твоя отвага? Где любовь к приключениям, как в старые добрые времена? Ты ведь меня не подведешь, а? Мы же столько вместе прошли.

— А как ты собираешься их продать? — поинтересовался я, надеясь, что Юджин не сочтет эти слова согласием. Он, разумеется, счел.

— Не беспокойся, — с готовностью ответил он. — У Димитри есть свои связи. Деньги разделим на троих.

Слово «нет», очевидно, было ему незнакомо.

Деньги. Мне всегда были нужны деньги, и, подобно большинству людей, я хотел разбогатеть. Так соблазнительно иметь много денег. Это предприятие в том виде, в каком его задумал Юджин, могло окупиться без особых проблем. Я сказал ему, что подумаю. А потом сделал то, что обычно никогда не делаю. Я ни с кем не обсуждаю проектов, в которых мне предстоит принять участие. Но Юджин никогда меня не подводил и только что взял в долю. И потому я рассказал ему о сделке с Риком в Саусалито.

Юджин искоса взглянул на меня. Мы подошли к старой таверне и нашли благословенный кусочек тени под полосатым навесом. Я рассказал ему всю историю от начала до конца. Он одобрительно кивнул. Я видел, что Юджин потрясен — самим предприятием и моей откровенностью. Мы были близкими друзьями и нередко исповедовались друг другу буквально во всем, начиная с женщин и заканчивая сделками.

— Давай выпьем за наши новые начинания. И за грядущие тоже, — предложил он, жестом подзывая официанта.

Официант подошел немедленно — что крайне необычно для Греции, где обслуга перемещается со скоростью улитки.

— Ena kilo retsina, garcon,[2] — сказал Юджин.

Только он мог смешивать греческие и французские слова в одной фразе.

— Из бочонка, parakalo.

Он произнес греческое «пожалуйста», делая ударение на каждом слоге, совсем как турист, разговаривающий на ломаном языке, даже несмотря на то, что Юджин, когда ему нужно было, изъяснялся по-гречески довольно бегло.

— Это мой filo,[3] он заплатит, — добавил он и подмигнул.

Официант кивнул и ушел за вином. Юджин откинулся на спинку стула.

— Давай выпьем за всех этих прелестных обнаженных девчонок там, на пляже, на которых так приятно тратить деньги.

Я разглядывал большую двухмачтовую шхуну, подходившую к пляжу. Красивое, элегантное судно — и две шикарные молодые леди, которые маячили за плечом у капитана. Я готов был поклясться, что шхуна примерно шестидесяти футов в длину — отличный корабль для морских путешествий. И снова мне стало ясно, что красивая жизнь требует денег. А я не хотел оказаться за бортом жизни.

Предстоящее приключение и, разумеется, вино взбодрили Юджина. Вскоре он уже танцевал и громко напевал сентиментальные ирландские баллады, пока мы рассеянно брели через Маврогенос-сквер, крупнейшую стоянку такси в городе, с двумя рядами таверн и кафе вдоль причала, битком набитых местными жителями и туристами.

Когда мы зашли в «Кафе Коста», я уже подумал, что мы влипли, потому что Юджин подошел к бармену и сделал ему точно такое же предложение, как и мне.

К счастью, бармен не обратил на него внимания, потому что ничего не понял. Юджин прожил на Миконосе слишком долго — а жуликам на маленьких островах быстро приходится закрывать лавочку. Я потянул его прочь, но он увидел двух греков, которые сидели в углу и передвигали черные и белые фишки на доске. Игра в нарды подходила к концу. Я заметил знакомое выражение в глазах Юджина. Больше он не в силах был сдерживаться и дерзко бросил вызов победителю. Этот парень был просто помешан на азартных играх, он мог поставить на кон все, лишь бы ему позволили играть. Если у него не было при себе наличных, он играл на стакан виски или на собственные часы.

Грек хитро ухмыльнулся, обнажив ряд обломанных, гнилых зубов.

— Пятьсот евро победителю! — крикнул он на ломаном английском.

— Согласен, — охотно отозвался Юджин. — Начинай, красавчик!

Пока они играли, я сидел в баре и пил пиво, наблюдая за тем, как мимо проходят местные и туристы. Меня увидел старый знакомый и радостно улыбнулся. Ян Холл был писателем, который приезжал на Миконос уже много лет. Он был довольно нелюдим и по каким-то своим причинам неизменно воздержан, но тем не менее хорошо знал человеческую природу. Он был близко знаком с шефом местной полиции, и потому мы с ним почти не общались. Под шестьдесят, высокий и худой, Ян Холл всегда держался джентльменом. Он, в подражание богеме, носил кардиган; за воротником хрустящей, сшитой на заказ сорочки всегда виднелся элегантный шелковый шарф. Ян сел на табурет рядом со мной и заговорил низким, приглушенным голосом:

— Слышал про Джона, старина?

Джон Ролстон был нашим общим знакомым — художником, зарабатывающим на жизнь, рисуя островные пейзажи. У него была репутация эксцентричного и зачастую склонного к непредсказуемым поступкам человека, поэтому не стоило сильно удивляться, что бы там с ним ни случилось.

— Говорят, впал в буйное помешательство. Перебил все стекла в своей студии. Всех уверял, что на него наложены не то чары, не то проклятие. Неделю назад его на самолете отправили в Афины, в психиатрическую клинику.

— Ты шутишь?

Яркое солнце и летняя жара в Греции играют странные шутки с людьми. За все время, что я знал Джона, он никогда не покидал Миконоса. Я предполагал, что со временем рутина островной жизни может повредить человеку. Особенно если ты прожил здесь четверть века.

— Он был в очень скверной форме. Отказывался принимать душ, отпустил бороду. От него уже воняло, — мрачно сказал Ян. — Все думали, это просто белая горячка, но Джон так и не вышел из этого состояния. Никто в точности не знает, что с ним случилось. Может быть, какая-то душевная болезнь. Мы испугались, что он покончит с собой, и позаботились, чтобы его немедленно отправили отсюда в смирительной рубашке.

Я был в шоке. Ролстона, возможно, и считали ненормальным, но у него были все задатки гения. Очень грустно осознавать, что такой человек окончит жизнь в лечебнице. Ян зашел за стойку, налил два стакана «Метаксы» и поставил их на деревянный стол.

Новости о Ролстоне заставили нас обоих погрузиться в размышления. Ян вытащил трубку из нагрудного кармана своего льняного пиджака, открыл пачку ароматного датского табака, закурил и лениво облокотился на стойку.

Благоухающий дым окружил нас, побуждая к воспоминаниям и раздумьям; было грустно, что Джон так кончил. Я вспомнил, сколько раз мы с ним славно проводили время, философствуя о жизни и искусстве, не говоря уже о встречах во время Юджиновых «круизов». Ян, казалось, тоже погрузился в собственные мысли и думал о Джоне.

Юджин выиграл одну партию и тут же потребовал продолжения, бросая кости с выражением отчаянной решимости. Должно быть, он поднял ставку, потому что его лицо светилось восторгом, который был мне так хорошо знаком.

Пока я допивал коньяк, комнату облетело любопытное шушуканье, как это бывает, когда входит местная знаменитость. Парень, сидящий рядом со мной, обернулся.

— Вы только посмотрите… — негромко произнес он.

Женщина была высока ростом, ее длинные черные волосы ниспадали до талии. Классическая греческая красота, если она существует. Надменный взгляд и походка, исполненная королевской грации, — гостья знала, что все взгляды направлены на нее.

— Кто это? — шепнул я.

— Не то, что ты подумал, дружище, — сказал Ян. — Она неприступна. Почти все лето здесь, но, насколько мне известно, неизменно одна. Хотя, поверь, нет на острове мужчины, который бы не попытал счастья.

Я почти не обратил внимания на его слова. Мой взгляд не отрывался от женщины. Кто бы она ни была, но ее явно создали боги. Я много выпил, но чувствовал себя трезвым, как священник. Лицо у нее было невероятно красивым: прямой нос, яркие бирюзовые глаза, полные алые губы.

— Афродита жива, здорова и обитает на Миконосе, — сострил Ян, допивая коньяк. — Во всяком случае, помни, что я тебе сказал.

Я встал, решив взглянуть поближе. В ее ушах покачивались золотые полумесяцы; они сверкали, пока женщина пересекала комнату, направляясь в нашу сторону. По пятам за ней следовала кучка молодых людей. На солнце блеснула золотая цепочка, висевшая в глубоком вырезе черной шелковой блузки. Она увидела, что я на нее смотрю, и высокомерно откинула голову — этот жест дал мне понять, что я вторгаюсь в ее частную жизнь.

Я отвел взгляд. Юджин по-прежнему сидел, согнувшись над нардами, и ничего не замечал. Но когда я снова посмотрел на нее, она приближалась к нам грациозными шагами. Ее длинные красивые ноги в узких черных брюках двигались плавно и легко — она как будто плыла. Я почувствовал тяжелый аромат дорогих духов, когда женщина приблизилась. Но ее лучистые глаза, синие, как Эгейское море, смотрели не на меня.

— Куда ты пропал, Ян? — спросила она. — Я давно не видела тебя на корте.

Я неуклюже отступил вбок, совсем как деревенский олух, который до сих пор не видел женщины. Она легко прошла мимо, и в эту секунду стакан выскользнул из моих пальцев. Коньяк залил ей брюки.

Я пытался не казаться слишком смущенным, наверное, подсознательно мне хотелось сделать нечто подобное.

— О Господи!.. Простите, — пробормотал я, глядя, как мокрая ткань облепляет ее бедро.

Женщина негодующе взглянула на меня. Это был отработанный взгляд, чтобы смутить нахала, но потом она сдержанно улыбнулась, как будто ощутив мое беспокойство. Улыбка смягчила черты ее лица; мысленно я уже целовал ее губы.

— Пожалуйста, принесите мне салфетку.

— Конечно, — ответил я, заходя за стойку. Мой поступок, возможно, не был самым лучшим способом завязать знакомство, но по крайней мере он принес результаты.

— Ничего страшного, — улыбнулась она, вытирая брючину. — Но вам, похоже, придется заново заказывать себе выпивку.

— Да. И вы бы, наверное, тоже не отказались.

Я предложил ей виски безо льда. Она кивнула и принялась наблюдать за мной с чем-то большим, нежели праздное любопытство.

— Ян, дорогой, — проворковала она, — представь мне своего неловкого друга.

Ян вспомнил о манерах.

— Гарт Хенсон. Из Калифорнии. Художник, фехтовальщик, бизнесмен, бывший священник — не то что мы, простые смертные. Прибавлю — одаренный во многих областях.

Слова Яна произвели на нее впечатление.

— Линда Геллер, — сказала она, протягивая изящную руку, украшенную множеством золотых колец с бриллиантами. — Значит, вы были священником?

— Давным-давно, — ответил я, притрагиваясь к ее длинным тонким пальцам. Но прежде чем я успел их поцеловать, она отдернула руку, в то же время продолжая пристально смотреть мне в глаза.

— Художник и фехтовальщик… Похоже, вам следовало родиться в эпоху Ренессанса.

— Учитывая нынешнее положение вещей, я бы не отказался.

Линда пропустила мимо ушей мое довольно бестактное замечание. Ее брови удивленно приподнялись.

— Если вы художник, то, может быть, знакомы с Джоном Ролстоном?

— Да. И мне очень жаль, что у него такие проблемы.

— Все мы знали, что Джон был слегка помешан на религии, — холодно прервала она. — А вы? Вы ведь были священником?

— Да. Но сложил с себя сан, когда мне едва перевалило за двадцать. И не вижу в этом ничего странного. Наверное, все зависит от того, как человек смотрит на вещи.

— Извините мое любопытство. Не каждый день выпадает шанс побеседовать по душам со священником. Могу я спросить, что побудило вас совершить такой поступок? Я имею в виду принять обет.

Я пожал плечами:

— Так хотела моя семья.

— Что же вас остановило?

— Если вам интересно, я всегда мечтал быть художником. — Я видел, что она уже готовится задать следующий вопрос. — Знаете, я не очень хочу ворошить прошлое…

— Ну не будьте настолько щепетильным. Звучит интригующе. Когда-нибудь вы расскажете мне поподробнее.

Я почувствовал слабую надежду. Может быть, Линда не такая уж и неприступная. Я собирался сказать что-нибудь остроумное, какую-нибудь фразу, которая подхлестнула бы ее любопытство, но громкий голос Юджина внезапно прервал наш разговор.

— Черт подери, два и один? Да ни за что, приятель! — протестовал он.

Он молниеносно передвигал фишки и весь вспотел. Я понял, что Юджину, должно быть, не везет в игре, потому что грек невозмутимо покручивал черный ус. Кости летали со скоростью света, алебастровые фишки гремели так, будто грузовой поезд шел по старому подвесному мосту.

Вокруг собрались несколько зевак: они наблюдали за проигрышем Юджина. Я опасался, что в любой момент у него может лопнуть жила на лбу. Не отрываясь от доски, он заорал официанту, требуя водки.

— Двойная шестерка, два и один… Твою мать!.. — Он с грохотом отодвинул стул, разбросав груду фишек, и сердито затопал к бару, то и дело оглядываясь на противника и бормоча: «Чертов грек!»

Я попытался его успокоить.

— Брось, приятель. Это всего лишь деньги.

По красному лицу Юджина градом катился пот.

— Конечно… Но если этот парень узнает, что мне нечем платить, он переломает мне ноги, чтоб ему!.. А потом вырвет сердце и скормит его акулам.

— Я возьму тебе выпивку, — предложил я.

— Не надо, — отозвался тот. — Ты меня не выручишь?

Я знал, чем закончится разговор, еще до того, как он это сказал. Я прикусил губу.

— Я тебе уже говорил, что не взял с собой крупных денег. И кроме того, банк уже закрыт.

Грек поднялся. Он подошел к нам и взглянул на Юджина так, будто перед ним был прах земной. Он не стал тратить время на объяснения, а просто схватил Юджина за глотку, словно с цепи сорвался. Полетели стулья и стаканы. Мы с Яном бросились на выручку, стараясь их разнять, но этот парень был словно обезумевший бык. Я ударил его бутылкой коньяка. Без толку. Все равно что бросаться на носорога с мухобойкой. Юджин начал синеть от удушья. Ян отреагировал быстро. Он что-то сказал по-гречески, упомянув полицию. Тогда носорог задумался и быстро отпустил Юджина. Друзья торопливо проводили сородича в угол, пытаясь усадить его и успокоить. Я залпом выпил рюмку текилы. Староват я уже для таких переделок. Подошла Линда и умиротворяюще положила руку мне на плечо.

— Похоже, у вашего друга небольшие проблемы, — произнесла она; сцена ее явно позабавила.

Я покачал головой.

— Все гораздо серьезнее. Этот ненормальный известен всей округе как настоящий убийца.

— Что?!

— Ну да, он работает на местной бойне.

Она взглянула на грека.

— Я понимаю, что вы имеете в виду. — В голосе Линды прозвучало беспокойство. — Послушайте, вы мне нравитесь, — сказала она, равно удивив Юджина и меня. — Сколько нужно дать этому неандертальцу, чтобы он убрался отсюда?

Юджин заколебался, что было просто невероятно, учитывая неприятности, с которыми он столкнулся. Но отчего-то — возможно, из-за своей ирландской гордости — он не решался поверить свои финансовые проблемы постороннему человеку.

— Спасибо. Это мое дело. Уж я как-нибудь о себе позабочусь.

— Отлично, — ответила Линда. — Но если этот парень сломает вам шею, вы умрете. А мне сегодня хочется быть щедрой. Итак, сколько нужно, чтобы он от вас отстал?

Юджин взглянул на меня. Я был потрясен не меньше. Он слегка приподнял бровь и холодно произнес:

— Пятьсот евро.

Линда открыла кошелек и принялась отсчитывать из пачки банкноты по пятьдесят евро. Кем бы ни была эта женщина, но в деньгах она явно не нуждалась.

— Вот, — сказала она, продолжая считать, — четыреста пятьдесят… пятьсот. Берите. Считайте, что я вам одолжила. Когда-нибудь вернете. — Линда протянула ему пачку купюр.

Грек наблюдал за нами. Он видел, как деньги перешли в руки Юджина. Юджин развязно подошел, швырнул банкноты ему под ноги и удалился. Грек собрал разлетевшиеся по полу деньги и, облизывая губы, пересчитал их. Я посмотрел на него, когда он стоял с деньгами в руках. Грубое лицо, глубоко посаженные черные глаза, взгляд человека, у которого мало проблем в жизни.

Юджин и Ян уселись у стойки, чтобы выпить. Я был рад тому, что у меня появился шанс поговорить с Линдой.

— Как благородно с вашей стороны — выручить незнакомца, — начал я разговор.

— У меня есть деньги, и я трачу их как хочу. — В ее голосе прозвучала спокойная уверенность.

— Он вернет долг.

— Меня это не волнует, Гарт. — Она произнесла мое имя так, будто мы уже были знакомы целую вечность. — Я слышала об этих безумных круизах с Выпивкой. Я доверяю своим инстинктам.

— Спасибо. — Я потянулся к ней и чмокнул в щеку. Она благодарно улыбнулась.

— Не стоит благодарности. Но вы можете угостить меня сегодня вечером в «Дублинере». Часов в десять.

— Разумеется, мисс Геллер.

Она улыбнулась мне, выходя на улицу. Фиолетовые сумерки окружили ее таинственным сиянием. Вечернее небо обрело алый цвет, и маленькие фонари на лодках вдоль пристани мерцали, как крошечные серебристые звезды. Я смотрел, как Линда исчезает в одном из узких, вымощенных булыжником переулков, а потом взглянул на часы. До десяти было еще далеко.