Иллюзия любви

Глава 10

После смерти Бориса квартира стала совсем жуткой. Нина каждый раз, когда ей нужно было выйти из своей комнаты, ежилась в темноте от страха, что вот сейчас из-за косо свисающей портьеры возникнет неуклюжая фигура, тяжело волочащая непослушные ноги.

Да еще иногда просыпалась среди ночи от криков, хрипов и ужасных матерных проклятий – долго лежала с открытыми глазами и успокаивала себя, что все позади.

И засыпала, когда высыхал на лице холодный пот.

Человек на черной машине, безответно погудев две ночи подряд под окном Нины, больше не приезжал. У Нины не было больше необходимости каждую ночь продавать свое тело, чтобы хоть немного продлить жизнь своему мужу. У нее оставалось немного денег, отложенных на тот черный день, когда она не сможет выйти на свой еженощный заработок – на эти-то деньги Нина сейчас и жила.

Спускалась в магазин, покупала продукты. Да еще – ходила в больницу навещать Васика, который до сих пор так и не вышел из комы.

Родственников Васика Нина отыскать не смогла. Она припоминала, что когда-то Васик давал ей номер своего телефона – на всякий случай, но воспроизвести этот номер уже не могла. Необходимые Васику лекарства она покупала сама – пока на это денег хватало.

Вот и сейчас она собиралась в больницу. Накинуть плащ и надеть туфли – было делом одной минуты (ходить в своем квартире в домашнем Нина отвыкла давно – с тех пор, когда перестала считать то место, где жила домом – убежищем и приютом).

Нина вышла во двор. На лавочке у ее подъезда, как обычно, сидели две дряхлые старушки, курили «Беломор» и вяло между собой переругивались.

– Ты, Никитишна, старая манда, – говорила одна старушка другой.

– А ты, Сикуха, если опять чифирь закрысятничаешь, по рогам получишь, падла, – парировала вторая.

– А вот за падлу ответить бы надо...

Так как лекарств никаких сегодня покупать не надо было, Нина прошла мимо аптеки, которая располагалась неподалеку от ее дома и направилась прямо к станции метро.

Через пять минут она уже тряслась в подземном вагоне. Стены черного тоннеля мелькали перед ней.

– Вот так и жизнь моя, – мысленно вздохнула Нина, – все куда-то несется, огни... Скорость... А на самом деле – черная пустота, сырые стены и крысы, шмыгающие по гудящим рельсам.

Она закрыла глаза, чтобы ничего вокруг себя не видеть и вдруг ей вспомнились события одного дня... так резко отделившего ее тогдашнюю жизнь от той жизни, какой она жила сегодня.

– Кажись, с Борькой твоим беда, – сказал ей тогда один собравшихся на лестничной клетке соседей – старичок из квартиры напротив, – орет, как резаный. То замолчит, то снова заорет. Вот, вот... Кажись, опять начал... Глотка прямо луженая...

А Нина охнула. Рев, рвущийся из-за закрытой двери совсем не был похож на человеческий. Скорее, он походил на стон умирающего зверя.

Стараясь унять бешено забившееся сердце, Нина все рвала и рвала из кармана застрявшие там по неизвестной причине ключи от квартиры.

Когда ворвалась в квартиру, вопли Бориса уже стихли. Он лежал на пороге ее комнаты, свернувшись клубочком, словно неродившийся младенец. Вокруг его головы медленно растекалась грязно-желтая лужица.

А в квартиру, дверь в которую Нина забыла второпях закрыть уже, со страхом оглядываясь, входили на цыпочках истомившиеся любопытством соседи...

После врачи сказали, что Борис умер от остановки сердца. Но Нина знала, знала, что причиной смерти ее мужа была очередная доза зелья дяди Мони. Доза, оказавшаяся для Бориса последней.

И, конечно, никаких посторонних примесей в крови Бориса обнаружено не было.

Иначе и быть не могло.

От печальных воспоминаний у Нины заныло сердце и голову заволокло туманом.

«Может быть, – думала он так, как всегда думала, когда вспоминала тот страшный день, – может быть, я могла бы помочь Борису – сбегать к дяде Моне за очередной дозой, но... Если бы не поехала в больницу вместе с внезапно потерявшим сознание Васиком. Конечно, вряд ли успела бы я к дяде Моне – даже если бы с машиной скорой медицинской помощи и не поехала бы – но все-таки... Тем более, рано или поздно Бориса ждал бы точно такой же конец. И... Это я ответственна за то, что случилось с Васиком. Как мне вылечить его? Доктор говорит, что летаргия не поддается лечению и нельзя предсказать, когда придет в себя больной и придет ли он в себя вообще... Снова идти к дяде Моне? Если из-за его зелья Васик впал в летаргию, то дядя Моня – и есть тот человек, которому под силу вылечить Васика»?

– Ну нет, – беззвучно, не шевеля губами, прошептала Нина, – дважды я просила у дяди Мони помощи. И что теперь – Борис мертв, а Васик...

Поезд остановился. Металлический голос проговорил название остановки, и Нина встрепенулась. Она пробралась к выходу и выскочила на перрон как раз тогда, когда двери уже начали закрываться.

Нина поднялась по эскалатору и вышла наружу. Воздух уже начал по-вечернему синеть. В больнице заканчивалось время, назначенное для посещения больных, и Нина ускорила шаг.

Вот перед ней мелькнула знакомая грязно-серая стена корпуса больницы. Теперь всего несколько минут до проходной, потом бегом по коридору...

«Успею», – подумала Нина.

– А у нас уже большие успехи! – радостно заявил Нине врач – он как раз выходил из той палаты, где лежал Васик. – Наш пациент сегодня пришел в себя.

– Правда? – воскликнула Нина. – И мне можно будет с ним поговорить? Ему можно? Можно к нему?

– К нему можно, – сказал врач, – но вот насчет поговорить. Боюсь, это будет трудновато.

– Почему? – опешила Нина.

– Дело в том, – начал объяснять врач, привычно поглаживая свою седеющую бородку, – что Василий пришел в себя только на минуту. Точнее – на две минуты сорок две секунды. И снова уснул. Я как раз был рядом с ним, когда он очнулся. Я так обрадовался... Дело в том, – тут врач понизил голос, – что историю болезни нашего пациента я положил в основу своего научного исследования. Поэтому, кстати, больница и оплачивает довольно дорогие препараты, необходимые для поддержания жизни Василия в состоянии летаргии, из своего кармана... Ну и частично из моего. Так вот – я только что ввел недавно разработанный препарат – Василий очнулся, открыл глаза, проговорил несколько слов и потом еще какое-то время лежал с открытыми глазами... Потом снова уснул. Вы понимаете?

– Н-нет... – растеряно ответила Нина, – пока что ничего не понимаю... Так он поправится?

– В том-то и дело! – восторженно воскликнул врач. – Что Василий пришел в себя после того, как я ввел ему препарат! Который, кстати говоря, я сам и разработал. Значит, летаргию можно излечить! Между прочим, – добавил врач, потупив взгляд, – такое дело Нобелевской премией пахнет.

Нина некоторое время молчала.

– Что же это получается, доктор, – тихо проговорила она, – вы используете Васика, как подопытного кролика?

Врач поморщился, и радость на секунду покинула его морщинистое лицо. Но только на секунду.

– Что вы такое говорите! – с доброй улыбкой сказал он. – Я же пытаюсь помочь вашему... другу. И кое-каких успехов я уже достиг... А вы – про подопытного кролика... Стыдно, матушка.

Нина пожала плечами.

– Я буду очень рада, доктор, если вы и вправду поможете Васику, – сказала она, – а если что-нибудь пойдет не так? Ведь разработанные вами препараты никем не проверены. Если вы случайно убьете Васика, то перед родственниками вам отвечать не придется – они ничего не знают. И вообще... Насколько я понимаю, на подобные вещи нужно брать разрешение у родственников?

Нина сама не ожидала, что у нее вырвутся такие слова. Беспокойство за жизнь Васика мигом пересилило обычную ее вежливость и тактичность.

– Я права? – твердо спросила Нина, глядя в забегавшие вдруг по сторонам глаза доктора.

Тут уж улыбка исчезла с лица врача.

– Я вас просил что-нибудь узнать о его родне, – пробормотал он, – а вы ничего мне так и не сказали.

– Но, доктор, – возразила на это Нина, – вы же говорили, что обратитесь в милицию, если не получите задокументированных сведений о личности больного.

– Я обратился... – отводя взгляд в сторону, проговорил врач, – вы же знаете нашу российскую систему... Пока они раскачаются, пока то, пока се... Короче говоря, если сами родственники нашего пациента на озаботятся обратиться в милицию, то никто там и не почешется... Как говорится.

– А так как никто насчет Васика в милицию не обратился, то вы решили...

– Да ничего я не решил, матушка! – всплеснул руками врач. – Я же говорю – я пытаюсь помочь вашему другу. А вы вдруг мне начали...

– Ладно, – проговорила Нина, на которую вдруг навалилась страшная усталость, – простите, доктор. Я же переживаю, вот и получаются... всякие недоразумения. Простите, ради бога.

– Конечно, конечно, – забормотал доктор и его лицо снова залучилось радостью, – я вас прекрасно понимаю.

– Мне сейчас можно будет к нему?

– Да-да...

– И еще... Что проговорил Васик, когда очнулся? Вы помните, доктор?

– Конечно!

Врач полез в карман и вытащил сложенную вдвое ученическую тетрадку. Открыл ее и, никак не интонируя, прочитал следующее:

– Где я. Как я здесь оказался. Где Нина. Что с ней.

Дочитав, врач поднял глаза на Нину и укоризненно покачал головой:

– Ну разве можно так, матушка? Не запускайте свои нервы! Не надо плакать... Вот мой платочек...

За окнами больничной палаты сгущалась ночь – словно сворачивались в плотный комок кольца чудовищной змеи. Васик поднялся с койки, огляделся и в полной тишине вышел из палаты.

Как был – в одном только нижнем белье – он прошел по пустым и тускло освещенным коридорам, достиг проходной и прошел мимо крепко спящего охранника.

И вышел на улицу.

Там он снова огляделся и направился в мерцающий неоновыми огнями ночной город.

Он шел, не думая ни о чем, он не выбирал дорогу – просто привычно сворачивал там, где нужно было сворачивать – он быстро шел той дорогой, которой ходил уже несколько ночей подряд.

Через некоторое время он был уже возле дома, где жила Нина. Тут Васик остановился.

– Не нужно сегодня, – беззвучно прошептали его губы, – я каждую ночь... с тех пор, как меня убили, хожу к этому дому, поднимаюсь в эту квартиру и сижу у кровати Нины. Она спит, но время от времени с криком просыпается и долго лежит в полной темноте, не закрывая невидящие глаза. Время от времени она вздрагивает, словно смертельный холод проходит ледяной иглой сквозь ее тело. О чем она думает? Что мучит ее в эти страшные ночные часы?.. Мне кажется, что когда я с ней, ей немного легче. К рассвету глаза ее снова закрываются и она забывается сном...

– Не нужно сегодня... – повторил Васик и в последний раз посмотрел на темное окно.

Он повернулся и пошел прочь. Когда он покинул двор и вышел на пустынную проезжую часть, невесть откуда взявшийся автомобиль с визгом вывернул из-за ближайшего поворота и на чудовищной скорости понесся прямо на Васика.

Васик не попытался отпрыгнуть в сторону. Он даже не остановился – шел дальше – так, как шел до этого. И только тогда, когда автомобиль пролетел сквозь ее тело, как сквозь бесплотное облако пара, Васик поежился.

– Никак не могу привыкнуть, – слегка улыбаясь, пробормотал он, – никак не могу привыкнуть к тому, что мое тело неосязаемо и легко, словно сгусток утреннего тумана. Да, в общем-то, нет у меня никакого тела теперь. Мое тело – обездвиженное и полумертвое – лежит на больничной койке. А сам я сейчас... Как это называет специалист в таких вещах – Ольга – астральное тело... Или душа... Не знаю, как правильно. Не понимаю... И вообще – я многого не понимаю и еще больше хочу понять. Например – какая сила вышибла мою душу из привычного теплого тела? И как мне вернуться обратно? Ведь я не умер. Я это чувствую. И к тому же – кто оставит лежать труп на койке в больничной палате? Значит, я жив. Жив и... Одновременно мертв.

Васик широко шагал по ночной дороге. Время от времени ревущие автомобили проносились сквозь его тело, но Васик уже не вздрагивал от этого. Он весь – целиком и полностью – был занят своими мыслями.

– Никто не может меня увидеть. Никто не может меня ощутить. Для всех я – бессильное тело на койке. Но как люди не понимают, что я – это я. А не оболочка, опутанная прозрачными трубочками медицинских аппаратов. Да что там... Я и сам раньше не понимал этого. До тех пор, пока... Ладно...

Васик горько усмехнулся и поднял глаза в безмолвное черное небо.

– Только один человек может помочь мне, – прошептал он, останавливаясь, – Ольга. Я знаю, что смогу войти с ней в контакт в своем теперешнем состоянии. Только мне удивительно – почему она не пытается разыскать меня? Что родители меня не ищут – это понятно. Я и сам не объявляюсь им многие месяцы – а что толку? Отец вечно занят, ему не до меня. Матери тоже не до меня – он в России редко появляется, уже несколько лет мотается по Европе, налаживает деловые контакты, помогая отцу в его занятиях бизнесом... Но Ольга... Я не могу ее найти, и она не пытается найти меня. Вот это-то и странно... Может быть, с ней что-то случилось? По ночам я не могу застать ее дома, а днем... Почему-то мое астральное тело получает свободу лишь ночью. Почему? Тоже не знаю...

Несколько автомашин – одна за другой – пролетели сквозь Васика, даже не шелохнув волос на его голове.

Васик оглянулся и пошел дальше.

– Вот что странно, – повторил он, – я же вижу, что ее квартира не заброшена. Там кто-то появляется. Днем. Но ночью? Что Ольга делает по ночам? Куда она пропадает? И почему она не ищет меня? Ну, ничего... Рано или поздно я смогу застать ее дома ночью и тогда-то... Надеюсь, что она мне поможет...

Васик бормотал что-то еще – довольно долго, до самого Ольгиного дома, дорогу до которого он сильно сократил, проходя преграждающие ему путь дома и ограды насквозь – но поднявшийся ветер комкал только что произнесенные слова и относил их – бесплотные, мгновенно иссушенные – куда-то в сторону, где они, умирая, переставали существовать.

Я посмотрела на часы. Черт возьми, как время может двигаться так медленно? Последний раз, когда я смотрела на циферблат, минут пятнадцать назад, кажется, стрелки показывали половину второго. Сейчас – без двадцати девяти два... Неужели всего минута прошла?

Невероятно.

Я закурила сотую, наверное, сигарету за сегодняшний день и прошла в кухню. Из кухонного окна прекрасно видел весь двор дома, в котором я живу и подъезд, и подступы к подъезду. Короче говоря, если кто-то заходит в мой подъезд, то я смогу это увидеть.

Только вот никто не заходит.

То есть – шныряют туда-сюда подростки в надвинутых на глаза кепках, неторопливо дефилируют дворовые красавицы и, озабоченно оглядываясь, переваливаются с ноги на ногу бабушки и дедушки всех мастей и конфигураций.

Но того, кого я жду, нет.

Я снова посмотрела на часы. Без двадцати девяти два. Это что же – время вообще остановилось? Нет... вот секундная стрелка, подрагивая, идет вперед...

Или назад?

В какую сторону должна двигаться стрелка? Может быть, она на самом деле отсчитывает секунды в обратную сторону?

При мысли о том, что время может пойти вспять, я покрылась холодным потом.

Прошла в ванную, умылась, насухо вытерлась полотенцем и, когда, наконец, немного пришла в себя, рассердилась.

– Да что это такое? – гневно нахмурившись, проговорила я, обращаясь к своему отражению в зеркале. – Я так совсем с ума сойду! Нужно держать себя в руках, иначе шарики легко могут зайти на ролики...

Я вернулась на кухню и опять посмотрела на часы.

Без двадцати восьми два. Слава богу, прошла еще одна минута. Сколько таких бесконечных минут мне предстоит еще вынести? Ну где же он? Где же ты, Иван, Ваня?.. Ты обещал зайти за мной в полдень и до сих пор тебя нет... Может быть, что-то случилось? А я даже и не знаю, где тебя искать... Позвонить в милицию? А что я им скажу? А что они скажут? Мой молодой человек опоздал на свидание... Проверьте, не случилось ли что с ним...

Я подошла к стоящему на полочке в прихожей телефону.

Телефон? У Ивана нет телефона, как он сам мне сказал. Говорит, что не любит, когда внезапный звонок отвлекает его от размышлений. На тему искусства.

Без двадцати семи два.

Черт возьми, черт возьми, черт возьми... Что мне делать?

Я снова покружилась по кухне, посмотрела в окно – мне показалось, что кто-то, чьего лица я не успела рассмотреть, вошел в подъезд. Вне себя от радости я выбежала на лестничную площадку, как была – в домашних тапочках – слетела вниз и... лицом к лицу столкнулась с совершенно незнакомым мне усатым мужчиной определенно кавказской национальности.

Извинилась и поднялась к себе в квартиру, не слыша, что там мне весело кричит кавказец.

Без двадцати шести два.

Просто невыносимо! Опустившись на стул посреди кухни, я расплакалась, не в силах выносить больше этой муки. Что случилось? Почему Иван опаздывает на свидание? И это уже не в первый раз. Когда он... вчера опоздал на полчаса, я здорово расстроилась. А позавчера – когда он пришел, спустя целых два часа, после назначенного времени – я думала, что вообще с ума сойду.

И сейчас вот...

А может быть, он вообще не придет?

Нет, нет, об этом лучше не думать. У меня тогда просто разорвется сердце. Я тогда просто умру.

Выплакавшись, я решила немного отвлечься и позвонить Даше. Поговорю с ней – глядишь, и время пролетит незаметно. А там – и Иван подойдет. Тем более, я и забыла уже, когда в последний раз общалась с Дашей. Нет, мы часто виделись с ней в уютной кухоньке нашей милой Марианны Генриховны, но только там нам было не до разговоров друг с другом. Даша упоенно слушала бесконечные рассказы Марианны Генриховны. А я... А я общалась с Иваном.

Черт возьми, где он?!

Я сняла трубку и набрала Дашин номер. К счастью она оказалась дома, но вот ее голос...

– Алло, – уныло проговорила Даша в трубку.

– Привет, – сказала я, – это я тебе звоню...

Надо думать, голос у меня был не намного веселее Дашиного.

– Как дела? – задала я первый попавшийся вопрос.

– Плохо, – вздохнула моя подруга, – представляешь, я сегодня, как обычно, пошла в гости к Марианне Генриховне, постучалась в дверь, а мне никто не открыл.

– Наверное, ее не было дома? – предположила я.

– Не знаю, – проговорила Даша, – наверное... Только я часа три – с самого утра простояла под дверью в надежде, что Марианна Генриховна вернется, но она так и не вернулась. Пришлось мне идти домой. А куда она подевалась?

– Вышла в магазин.

– Магазин в трех минутах ходьбы от ее дома, – сказала Даша, – поход туда никак не может занять три часа... Тем более, я знаю, что Марианна Генриховна никогда раньше из дома не отлучалась. А сейчас... Нет ее и нет... Я теперь не знаю, что мне и думать...

– Ну, может быть, она пошла в другой магазин, – высказалась я, – или зашла к кому-нибудь в гости. Или еще что... Мало ли. Не понимаю, почему ты так беспокоишься. А вот у меня... – я не смогла удержаться от судорожного вздоха, – Иван назначил мне встречу у меня дома в двенадцать часов дня. И не пришел. До сих пор от него ни слуху, ни духу. Я уже не знаю, что мне и думать...

– Ага, – печально произнесла Даша, и я поняла, что мои проблемы ее интересуют мало.

Мы помолчали немного. Я хотела спросить что-нибудь у Даши, чтобы поддержать разговор, но не находила – что именно спросить. Через минуту напряженного молчания я подумала о том, что совершенно не представляю себе, о чем нам с Дашей разговаривать, кроме как о Марианне Генриховне или об Иване. Но ведь ее явно не интересовали мои проблемы, а мне, честно признаться, были абсолютно неинтересны ее проблемы.

– Ладно, – проговорила наконец Даша, – пока. До встречи. Я скоро снова пойду к Марианее Генриховне. Вы с Иваном тоже зайдете, как обычно?

– Так Ивана же нет! – воскликнула я немного громче, чем следовало бы.

– Ах да, – сказала Даша, – я и забыла...

Мы снова помолчали.

– Как продвигается твой роман? – спросила я, вспомнив о том, что Даша с помощью Марианны Генриховны пишет роман.

– Не очень, – призналась Даша, – когда Марианна Генриховна рядом... Или когда я работаю с теми материалами, которые она мне предоставляет, мне кажется, что все в порядке. И роман хорошо пишется... И вообще. Но сейчас, когда я так выбита из колеи... Ни за что не хочется браться, вообще ничего не хочется.

Снова наступило довольно неловкое молчание. Я думала о том, что бы мне еще спросить, но так ничего и не придумала.

– Пока, – сказала я, – до встречи. Увидимся сегодня, как обычно, у Марианны Генриховны.

– Так ведь нет ее! – воскликнула Даша немного громче, чем следовало бы.

– Ах да, – спохватилась я, – я и забыла, прости...

Разговор замкнулся в кольцо и больше разговаривать было не о чем.

– До встречи, – все-таки сказала я и, услышав голос Даши, проговорившей:

– До встречи... – положила трубку.

Владимир Михайлович Пронин сидел в своем кабинете. На его столе – прямо перед ним – лежал только что распечатанный документ. Владимир Михайлович хмурился, глядя в расплывающиеся из-за скверного качества принтера строчки.

Что-то очень не нравилось Владимиру Михайловичу. Он закурил, поднялся с кресла и прошелся по кабинету. Взад-вперед, взад вперед. Потом подошел к окну и задумался.

– Что за дьявольщина, – пробормотал он сквозь зубы, – могущественнейшая организация, а технику нормальную приобрести не можем... Как распечатают – читать невозможно. Стыд!

Владимир Михайлович символически сплюнул на паркетный пол и замолчал. Зря он грешил на качество принтера. Буква на распечатанном документе были, конечно, плохо видны, но все же – видны. И читались слова, в которые складывались эти буквы, вполне нормально. И слова образовывали вполне понятные предложения. Только вот общий смысл всего напечатанного на листке бумаги очень не нравился Владимиру Михайловичу.

Именно это, а не негодный принтер, расстраивало и сердило его больше всего.

– Дядя Моня, – пробормотал Владимир Михайлович Пронин, – дядя Моня... Оказывается, он есть в нашей картотеке и, причем – под этой же самой кличкой. Очень опасный человек. Загадочный и опасный. Практически ничего про него не известно, даже настоящего имени и фамилии не известно, не говоря уже о предположительном месте жительства. Уже несколько десятков лет правоохранительные органы пытаются задержать его за преступления, совершенные когда-то давным-давно... но почему-то это ни у кого не получалось. И, судя по всему, дело этого дяди Мони давно отложено в долгий ящик. Пришлось изрядно покопаться в архивах, чтобы отыскать это дело. А ведь, судя по оперативным данным, дядя Моня проживает, скорее всего, в Москве и вовсю занимается своей деятельностью... Только вот какой деятельностью? Из того, что мне рассказала Даша, я многого не понял, но тут и ежу ясно, что все это может быть очень опасным. Да, я прямо задницей чувствую – очень опасным...

Владимир Михайлович Пронин помолчал немного, разминая в пальцах дымящуюся сигарету и продолжал размышлять вслух, глядя сквозь оконное стекло и ничего не видя, кроме своих мыслей.

– А что мне не нравится больше всего, – проговорил он еще, – так это то, что Дашка каким-то образом связалась с этим старым ублюдком. Дашка, которая мне будто дочь родная. Чьего отца я знаю со школьной скамьи... Что же делать? С чего начать? Ни одной ниточки нет в моих руках. Разве что – позвонить Даше? Может быть, у нее появились какие-то новые сведения.

Владимир Михайлович вернулся к своему столу, потушил в пепельнице недокуренную сигарету и набрал Дашин номер телефона.

– Алло! – бодро проговорил он, дождавшись Дашиного «алло», – привет, дорогая. Узнала меня?

– ...

– Нет? – удивился Владимир Михайлович. – Странно. Вроде бы и не так много времени прошло с тех пор, как мы с тобой в последний раз виделись...

– ...

– Что? – еще больше удивился Владимир Михайлович Пронин. – Тоже не помнишь? Ну ты даешь, родная. Ты же сама мне позвонила... Ну, если у тебя в памяти не отложилась поездка ко мне, то тогда, у тебя, наверное, все в порядке... А ты тогда показалась мне довольно встревоженной...

– ...

– Что? Даша, да что с тобой? Еще не проснулась, что ли? Владимир Михайлович я! Пронин! Ну, дядя Володя. Узнала, наконец-то? Слава богу. А то я-то уж думал, что у тебя с головой не в порядке... Как отец?

– ...

– Да и я, честно признаться, давно его не видел. Все дела, дела... – Владимир Михайлович вздохнул, – ну, если у тебя все в порядке, тогда я разговор заканчиваю. А то мне кажется, что я тебя все-таки разбудил. По голосу видно, что ты еще от сна не очухалась. А вообще-то почти два часа дня уже...

– ...

– Ага. И тебе – доброго здоровья. До свидания... Вообще-то, Даша, ты мне позвони сегодня, хорошо? После того как позавтракаешь.

– ...

– Ну, ясно. Всего доброго. Пока.

Владимир Михайлович положил трубку и нахмурился еще больше. Закурил сигарету, заглянул в лежащий перед ним листок бумаги и снова погрузился в тягостные раздумья.

– Что-то здесь не так, – пробормотал он сквозь зубы через несколько минут, – что здесь точно не так. Надо бы мне заняться этим делом плотнее... А как? Ага, пошлю людей к Даше, пускай, они разберутся...

Владимир Михайлович поднял трубку, но тут же положил ее.

– Не то, – озабоченно проговорил он, потирая ладонью горячий лоб, – не нужно людей. Поеду-ка я сам. В гости к Даше. Поговорю с ней, чай попью. И все выясню – при прямом контакте с человеком всегда все более ясно, чем при телефонном общении.

Он поднялся с кресла и задумчиво прошелся по кабинету.

– Нет, – остановившись, произнес он, – и этого пока не нужно. Слава богу, что у меня развита интуиция, которая подсказывает, что сейчас к Даше ехать не нужно в гости. А что нужно так это!..

Владимир Михайлович улыбнулся пришедшей ему на ум удачной мысли и подошел к своему столу. Поднял с рычага телефонную трубку и набрал внутренний телефонный номер.

Даша – полностью одетая, в легком летней плаще и туфлях на высоком каблуке – сидела к кресле за журнальным столиком, тупо глядя на телефонный аппарат.

– Что это за козел мне звонил? – проговорила она. – Где-то я его голос слышала, только вот – где? И пришлось ведь из вежливости сказать, что я его узнала. То есть, не из вежливости, а чтобы он от меня отвязался. А то чехлил там что-то совсем непонятное. Типа – я к нему зачем-то заезжала, что-то у него просила... В упор не помню, что и зачем...

Даша пожала плечами.

– Как там его звали, он говорил?.. – напряженно нахмурилась она, припоминая. – Владимир... Михаил... Владимир Михайлович? Михаил Владимирович? Еще дядей себя моим называл почему-то...

Она махнула рукой. Потом посидела еще немного в кресле с закрытыми глазами и поднялась.

«Пойду – еще раз наведаюсь к Марианне Генриховне, – решила она, – и на этот раз буду ждать ее до последнего, если ее до сих пор нет дома. Да нет, скорее всего, она уже вернулась. Ведь не может же она отстутствовать столько времени? Конечно, не может! А вдруг она дома, но по каким-то причинам не открывает мне дверь? Тьфу, какая противная мысль... По каким это, интересно, причинам Марианна Генриховна не будет открывать мне дверь. Просто глупости! Марианна Генриховна – лучший на свете человек. Она – моя лучшая подруга – и не будет открывать мне дверь? Глупости, глупости и еще раз глупости!»

Даша даже усмехнулась. Она закрыла за собой дверь квартиры и, торопясь, застучала каблучками вниз по лестнице.

Минуя проходную, Нина вдруг подумала – куда ей пойти сейчас? Домой? Как только перед ее мысленным взором появилось это обрыдлое жилище, Нина поморщилась. Нет, слишком тяжело ей находиться в собственной квартире – слишком много ужасных воспоминаний связано с этой квартирой. Когда находишься там, никак не можешь избавиться от мысли, что вот сейчас, за тонкой перегородкой скрипнет кровать и хриплый голос, срываясь на крик, простонет:

– Ни-ина-а!.. Скорее!..

Нину передернуло.

«Вот странность, – пришла ей в голову неожиданная мысль, – я ведь любила этого человека – Бориса. И сейчас люблю. Кажется... Во всяком случае я не предала его, когда ему было тяжело и оставалась с ним до конца. А теперь... Теперь, когда при мне произносят имя Борис, мне всегда вспоминается не тот мальчик-музыкант с сияющими глазами, а получеловек-полуживотное, заросшее волосами, испражнявшееся на пол и дико орущее от постоянно грызущей его боли... Что это? Любовь или жалость? Или... что-то вроде самопожертвования? Не знаю»...

Тут сердце ее ударило звонко и радостно.

«Знаю только одно, – подумала она, глядя на солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь густые ветви деревьев больничного парка, – вот это новое... это тепло в груди, которое появляется каждый раз, когда я думаю о Васика – это наверняка любовь... А остальное мне не важно. Ничего больше мне не важно. Он сейчас болен. Но он жив! И, конечно, поправится. Если вот только»...

Мысли Нины потекли в другом русле. Она отвернулась от солнечных лучей и побрела по аллейке, ведущей вглубь парка.

«Если только этот полусумасшедший доктор не залечит Васика, – размышляла она, – как он ловко намекнул на то, что Васика содержат на дорогих препаратах только потому, что пораженный летаргическим сном Васик – предмет научного исследования доктора... У меня нет денег, чтобы оплатить лечение и содержание в больнице Васика, а его родственников я не нашла. Вот доктор мне и дал понять, что, если я буду поднимать шум, то Васика могут отключить от аппаратуры и необходимых препаратов он получать тоже не будет. И все правильно, все законно. Ни к чему придраться нельзя... Только вот большие у меня опасения, что лечение Васика идет правильно. Этот врач... Ведь препараты, которыми он Васика пичкает, только что разработаны, никем еще не опробованы и, уж конечно, никаким министерством не одобрены».

Нина присела на скамейку в тени раскидистого дуба, могучая крона которого была очень похожа на курчавую голову древнего греческого титана. Мысли Нины – тягучие и тяжелые – медленно текли в уставшей от своего пережитого за последние годы голове.

«Пойти к дяде Моне? – снова подумала Нина. – Из-за его проклятого зелья Васик едва не погиб. Конечно, это я поцеловала Васика, предварительно обработав губы мазью, но... но ведь я хотела как лучше. Я хотела, чтобы он никогда больше не виделся со мной и тогда бы опасность того, что он столкнется с дядей Моней тот погубит его – была бы практически нулевой... А теперь? А теперь Васик спит, словно заколдованный принц и... И доктор не остановится ни за что в своем варварском лечении. Ведь Васик уже приходил в себя один раз – то ли по воле случая, то ли на самом деле – из-за препаратов, введенных им доктором»...

Новая мысль, внезапно пришедшая голову Нины, заставила ее вздрогнуть.

«Теперь я поняла, почему я боялась лечения, навязанного бесчувственному Васику доктором, – подумала он, ежась от подступившего страха. – Ведь летаргия наступила вследствие воздействия на организм Васика зелья дяди Мони! Значит, обычное лечение может быть не только не перспективным, но и смертельно опасным! Нет! Нужно все-таки еще раз пойти к этому вурдалаку и упросить помочь Васику! Пусть дядя Моня запросит за это какие угодно деньги, я заработаю и отдам ему... Ведь это я виновата в случившемся!»

Нина поднялась со скамейки и, больше не колеблясь, направилась к открытым воротам, ведущим из больничного двора на улицу.

– К дяде Моне, к дяде Моне, – стучало у нее в висках.

Ивана все еще не было. Не было никаких вестей от него.

Через час после того, как я позвонила Даше, я уже ослабела от переживаний настолько, что у меня едва хватило сил добрести до кухни и взять оттуда оставленную мною на подоконнике пепельницу.

Сразу после звонка Даше, меня вдруг посетила мысль о том, что Иван может больше не прийти ко мне. Кто знает – может быть, его сбила машина, может быть, застрелил уличный псих-грабитель или не дай бог он повстречал какую-нибудь... девушку своей мечты.

Хотя, как я тотчас вспомнила, Иван говорил, что девушка его мечты – это я. Но что только мне не приходило в голову! Наконец я разрыдалась и проревела, наверное, полчаса. А что мне еще оставалось делать – ведь я всего-навсего слабая женщина.

Голова у меня разболелась ужасно после этих истерических рыданий, а когда я выкурила сигарету, мне стало так дурно, что меня вырвало несколько раз подряд.

Не в силах даже убрать за собой, я опустилась на диван и лежала, мыча от непереносимого тошнотворного дурмана, царившего в моей голове, пока тяжелый горячечный сон не сжалился надо мной.

Тук-тук по поверхности старой обшарпанной двери... Как только пальцы Нины коснулись дряхлой деревянной обшивки, ее сознание сразу же охватил привычный страх.

«А я думала, что никогда сюда больше не вернусь, – совсем беззвучно пробормотала она, – однако, снова я здесь. Но это уж точно в последний раз. Никогда-никогда я сюда больше не вернусь»...

Скрипнув, отворилась дверь.

– Дядю Моню, – окостеневшим языком выговорила Нина.

– Опять приперлась, шалашовка, – злобно заворчала бабка, открывшая Нине дверь, – иди-иди... Он как раз тебя поджидает, сучку мокрохвостую...

«Он поджидает меня? – с удивлением подумала Нина. – Но откуда он мог узнать, что приду? Я ведь приняла это решение только час с небольшим назад... И никому не говорила. Боже мой, как странно все это».

В несколько шагов преодолев угольно-темную прихожую, Нина коснулась костяшками пальцев невидимой в кромешной мгле двери.

Дверь открылась, словно кто-то изнутри потянул за ручку. Глубоко вдохнув смрадного воздуха, Нина перешагнула через порог.

Дядя Моня, улыбаясь, стоял посреди комнаты, сложив сухие ручки на животе.

– Здравствуй, родная, – елейно заговорил он, – вот ты и пришла ко мне. А я ждал тебя, ждал...

Нина хотела спросить, откуда дядя Моня мог узнать о ее возможном приходе, но не решилась. Крылатая тень черной молнией промелькнула в умильно полузакрытых глазках дяди Мони. Но в следующую секунду он уже тихо рассмеялся – словно рассыпал по полу крохотные, но смертельно острые иголки.

Нина опустила глаза в пол.

– Я... Мне нужна... твоя помощь, – кусая губы, выговорила Нина.

– Ну, конечно! – всплеснул руками дядя Моня. – Иначе и быть не может! Ах, молодые люди, молодые люди... – прищурившись, горько заговорил он. – Если б вы знали, как обидны для старика такие слова... Все вы приходите, когда вам нужна какая-нибудь помощь. А чтобы зайти просто так – попроведать старого человека – это нет... Ах, как мне обидно!

Нина от удивления подняла на дядю Моню глаза.

«Что это с ним? – подумала она. – Мне даже на секунду показалось, что его слова звучат искренне... Но никак не могут они искренне звучать, потому что произносит их – дядя Моня. Я давно знаю этого человека и только моя осторожность спасла меня от его когтей. Но Борис... Но Васик...»

Дядя Моня снова рассмеялся, закинув голову вверх. Лампочка метнулась в сторону и со скрипом закачалась на тонкой шее из перекрученных проводов. Дикие очертания теней заметались по стенам комнаты.

Нина задержала дыхание, стиснув зубы, чтобы не поддаваться испугу.

– Так что ты хотела спросить у меня? – отсмеявшись, проговорил дядя Моня.

– Ты дал мне мазь... чтобы я помазала губы и... А получилась так, что... – сбиваясь и путая слова, Нина рассказала улыбающемуся дядя Моне о том, как Васика ударил приступ, приведший в летаргии.

– Очень интересная история, – закивал головой дядя Моня, когда Нина закончила рассказывать. – Только причем же здесь я?

– Я... Ты дал мне эту мазь, – тихо, неожиданно твердо проговорила Нина. – Которая убила Василия... Васика.

– Мазь? – очень натурально удивился дядя Моня и снова всплеснул руками. – При чем здесь мазь? После того, как снадобье подействует, ты должна была сказать то, что твой друг должен был для тебя исполнить. Насколько я понял из твоего рассказа, ты ничего ему не сказала...

– Я просто не смогла!.. – срываясь на слезы, вскрикнула Нина.

– Значит, за тебя это сделал кто-то другой, – закончил свою мысль дядя Моня, – я не знаю, что там сказали твоему возлюбленному... э-э... бывшему возлюбленному, но результат налицо. И в случившемся виновата только ты.

Дядя Моня печально покачал лысой головой. Нина медленно подняла глаза и посмотрела прямо в лицо своему собеседнику. Внезапная мысль словно ударила ее, когда она увидела тлеющие огоньки издевательского смеха на дне глубоко запавших глазенок дяди Мони.

«Он знал, – холодея от догадки, мысленно проговорила Даша, – он точно знал, как это должно было случиться... Да, теперь я в этом уверена. Это не я – это он убил Васика».

Дядя Моня отрицательно покачал головой и снова тихо рассмеялся.

– Сама-а... – протянул он, указывая скрюченным пальцем на Нину, – сама-а-а...

«Он читает мои мысли? – у Нина закружилась голова. – Как это... Он... Он... Он – чудовище»...

Дядя Моня смеялся.

Неожиданно что-то лопнуло в голове Нины, душу ее наполнила обжигающая отвага.

– Сволочь! – закричала она, сжимая кулаки. – Зачем ты все это делаешь?! Зачем тебе нужно это?!

Уже не соображая ничего и не помня себя, Нина бросилась на стоящего перед ней старичка, но дядя Моня едва заметно шевельнул рукой – и Нина вдруг рухнула, как подкошенная, сраженная диким приступом боли в животе.

– Гадина... – хрипела она, корчась на полу от непрекращающейся муки, – зачем тебе все это? Зачем тебе все это?..

И тут в голове ее прозвучали слова. Неизвестно, возник ли ответ на заданный Ниной вопрос сам собой – огненным пузырем возбух в обожженном болью сознании – или долетел из каких-то никому неведомых сфер – или каким-то образом донесся от молча улыбавшегося дяди Мони...

– Мне нужны ваши души, мои маленькие друзья... – услышала Нина сквозь звон в ушах, – мне нужны ваши силы... Это естественно – чтобы жить, ты должен убивать других. Но ведь я никого не убиваю...

Нина затихла на полу. Боль постепенно успокаивалась, давая возможность девушке соображать и мыслить трезво. Она подняла голову и увидела, что дядя Моня, участливо склонившийся над ней, что-то ласково говорит:

– Я ведь никого не убиваю, – улыбаясь, говорил дядя Моня, – тебе уже не больно?.. Вот... У тебя был острый приступ какого-то заболевания, судя по всему. А отчего всего это? А это все от нервов. Хочешь, я принесу тебе сейчас замечательную микстурку?

Нина нашла в себе силы отрицательно покачать головой. Туман в сознании ее рассеивался.

«Что это? – подумала она. – „Мне нужны ваши души“... „Мне нужны ваши силы“... Это говорил дядя Моня или мне просто послышалось? Я где-то читала, что от сильной боли люди иногда галлюцинируют»...

– Ну вот все и прошло, – проговорил дядя Моня, выпрямляясь, – ведь не болит теперь?

– Нет, – едва слышно пробормотала Нина.

– Отлично! – воскликнул дядя Моня и легонько прихлопнул в ладоши. – Тогда иди себе с миром. Но не забывай старика. Если что-нибудь тебе понадобиться, приходи. Я всегда рад вам помочь... мои маленькие друзья.

Нина вздрогнула. Она с трудом поднялась на ноги и только тогда вспомнила, что не получила еще совета от дяди Мони – как быть со впавшим в летаргический сон Васиком. Нина оглянулась и с изумлением увидела, что она одна в тесной, заваленной различным хламом комнате.

– Дядя Моня, – позвала она, но никто ей не ответил.

Чуть слышно, скрипнув, приоткрылась дверь, словно приглашая ее выйти из комнаты.

Нина вздохнула и вдруг снова – горячечный дурман окутал ее. И откуда-то издалека принеслись слова:

– Я даю вам то, что вы хотите... Я ни к чему не принуждаю – я просто даю вам все желаемое... А дальше – ваше дело. Человек очень слаб. Поэтому и происходят такие неприятные вещи...

– Какие? – механически задала вопрос Нина, но тут же поняла, что не разобрала голоса, произносившего слова, которые она только что услышала. Ей даже показалось, что слова эти возникли в ее голове совсем не при помощи обычного для всех людей голосового озвучивания.

– Господи... – пробормотала Нина и тряхнула головой, чтобы избавиться от остатков тумана, клочьями блуждавшего по темной пустыне ее сознания.

Дверь снова призывно скрипнула и Нина поспешила выйти. Дверь захлопнулась за ней.

Даша постучала снова и снова. Тишина была за дверью квартиры Марианны Генриховны.

– Не может быть... – шептала холодеющими губами Даша, – не может быть... Куда она могла подеваться? Что случилось? Как мне быть? Позвонить в милицию? А что они мне скажут? Что мне лечиться пора...

Даша поежилась. Ее вдруг начала бить сильная дрожь. И снова – несмотря на свежий никотиновый пластырь – очень захотелось курить.

– Выйду в магазин, – решила Даша, – немного пройду, согреюсь и дрожь прекратиться... куплю сигарет и выкурю одну или две... Безумно курить хочется. Нет сил больше терпеть – нельзя же истязать себя так. А Марианну Генриховну я вряд ли пропущу – до магазина всего пару минут ходу. Туда и обратно... За пять минут вряд ли что-нибудь измениться... Но а вдруг – я вернусь из магазина – а Марианна Генриховна – уже дома...

Даша даже зажмурилась, ей стало хорошо, словно она только что проглотила ложку горячего вкусного супу. Но как только она открыла глаза, перед ней снова встали обшарпанные стены подъезда и громыхающая под ногами нечистая лестница. И безмолвная дверь.

Вздохнув, Даша направилась вниз по лестнице. Но когда она достигла первого этажа, звук внезапно отворившейся двери, гулко лязгнувшей в пустом подъезде, заставил ее вздрогнуть.

«Что это? – беззвучно прошелестела губами Даша. – Это дверь в квартиру Марианны Генриховны? Да-да! Я из тысячи звуков узнаю этот звук – такой родной и милый... Но как могло так случиться – я несколько часов подряд стучалась – мне никто не открыл. А сейчас – дверь открылась сама... Не может быть»...

Даша испуганно замолчала. По лестнице кто-то спускался. Кто-то – кто вышел из квартиры Марианны Генриховны. Дашу вдруг охватила паника. Она совершенно не знала, что ей делать. В голове ее мелькало множество различных образов – один другого ужаснее – грабители... зарезавшие Марианну Генриховну и ожидающие в забрызганной кровью квартире – когда уйдет нежданный и надоедливый посетитель... сама Марианна Генриховна, внезапно и тяжко заболевшая – только что очнувшись, выбралась на лестничную площадку, чтобы позвать на помощь – телефона-то нет...

Стук шагов приближался. Даша метнулась в самый темный угол скудно освещенного подъезда и затаила дыхание. Через несколько секунд мимо нее, пошатываясь и тяжело дыша, прошла девушка с удивительно бледным лицом.

Девушка была явно не в себе. Смотря вперед совершенно невидящими глазами, она бормотала под нос себе какую-то чепуху:

– Мне нужны ваши души... мои маленькие друзья... Мне нужны ваши силы... Теперь мне понятно... почему этот упырь дядя Моня делает...

Больше ничего Даша услышать не успела – девушка прошла мимо нее и исчезла. Хлопнула подъездная дверь – шаги девушки, раздающиеся уже во дворе, скоро стихли.

– А это что значит? – пробормотала почти доведенная до сумасшествия Даша. – Эта девушка... Какое знакомое лицо. Где-то я ее видела, но вот только не помню – где... Помню, что с ней было связано что-то очень важное... И это имя – дядя Моня – мне тоже откуда-то знакомо... Но... Нет, ничего не могу вспомнить.

Вдруг, спохватившись, Даша рванулась вверх по лестнице, за минуту – откуда только взялись силы? – достигла нужного ей этажа и громко забарабанила в дверь квартиры Марианны Генриховны кулаком.

Никакого ответа.

Еще несколько сильных ударов.

Тишина.

Всхлипнув, Даша бросилась вниз и, мгновенно пролетев несколько темных и вонючих лестничных пролетов, выбежала из подъезда с твердым намерением остановить бледную девушку и спросить у нее...

Никакой девушки во дворе не было.

– Значит, мне показалось... – вслух проговорила Даша, которая была уже не уверена в том, видела ли она ту самую девушку, которая выходила из квартиры Марианны Генриховны, слышала ли он то, что бормотала себе под нос эта девушка. А может быть, совсем из другой квартиры девушка вышла, а, может быть, и не было никакой девушки.

– Ничего не понимаю, – растеряно произнесла Даша и вдруг, не в силах больше выносить сомкнувшегося вокруг нее кошмарного змеиного кольца неприятностей, горько разрыдалась, опустившись на колени.