Иллюзия любви

Глава 9

Настроение у бабушек – Никитишны и Сикухи – было более, чем отвратительное. А какое еще может быть настроение у человека, только что вышедшего из милицейского участка, если учесть еще и то, что ужасно трещит с похмелья голова, что особенно неприятно на девятом десятке жизни.

– Мусора – козлы, – констатировала Никитишна, тяжело опускаясь на поперечину вывороченной из земли лавочки, – поганые...

– И уроды, – подтвердила Сикуха, присаживаясь рядом, – прямо сил никаких нет. Едва дотащились до дома.

– Ага, – кивнула Никитишна, – сейчас немного отдохнем, да и пойдем себе понемногу – домой. Ну, если лифт, как всегда, не работает...

– А кто это, интересно, выворотил лавочку? – осведомилась Сикуха, доставая из толстого шерстяного носка окурок сигареты.

– Как это – кто? – усмехнулась Никитишна. – Ты и выворотила. Когда нас мусора ластали – кто схватился за спинку лавочки? Да так, что даже двое патрульных отодрать не могли? Тебя же едва вместе с лавочкой в воронок не запихали...

– Да? – удивилась Сикуха, – а я и не помню...

– Еще бы, – проворчала Никитишна, – нажралась ты, подруга, как свинья, надо тебе сказать...

– Можно подумать, ты лучше была, – огрызнулась Сикуха, затягиваясь сигаретой, – тоже мне пионерка нашлась...

Никитишна вздохнула и подняла глаза наверх.

– Утро, – неожиданно проговорила она, – птички поют. Щебечут, щебечут... падлы.

– Башка с похмелюги раскалывается – а они разорались, – проворчала Сикуха и выпустила из черных волосатых ноздрей две толстых струи сизого дыма.

– Дай дернуть, – попросила Никитишна, жадно косясь на тлеющий окурок.

Сикуха вчастую несколько раз затянулась и отдала совсем крохотный окурок подруге.

– Свои надо иметь, – заметила она.

– Свои?! – от возмущения Никитишна даже подавилась едким сигаретным дымом. – Ты что – не видела, как меня мусора шмонали? Все курево и вытащили! И бабки еще...

– Бабки и у меня сперли. – вздохнула Сикуха. – Надо бы поправиться немного, а не на что... Хоть бы червончик был. Тогда б можно – самогона по стопочке купить у деда Тараса в соседнем доме...

– Мусора – козлы, – однообразно высказалась Никитишна.

– И уроды, – добавила Сикуха.

Никитишна снова открыла почти беззубый рот, очевидно, для того, чтобы снова пройтись насчет поганых ментов, но вдруг осеклась и схватила свою подругу за рукав.

– Не лапай, не твое... – сердито отодвинулась от нее Сикуха, – чего ты?

– Гляди!

– Чего гляди-то?

– Вон там!

Сикуха посмотрела туда, куда указывала ей Никитишна и испуганно притихла.

– Тот самый фраер идет, – прошептала она, – с которого мы тогда бумажник сняли и мобилу... Может, он нас ищет? Давай-ка валить отсюда...

– Да чего ты забздела! – быстро-быстро заговорила Никитишна. – Видишь, он совсем кирной. Идет, головой мотает. Ничего вокруг себя не видит... Давай-ка у него пошарим по карманам – глядишь и найдем чего... Поправимся. А насчет того случая – не беспокойся. Он такой бухой был, что и не помнит ни хрена...

Сикуха не долго сомневалась.

– Ладно, – махнула она рукой, – смотри, он сюда идет. К нашему подъезду. Небось, опять к своей марухе прется...

Васик шел к подъезду, в котором было квартира Нины, нетвердой походкой. После Нининого поцелуя, мозг его словно застопорился. Васик едва мог видеть – очень мешала мутная пелена, маячившая перед глазами. Почему он шел именно туда, куда убежала от него Нина, он не знал. Должно быть, в его сознании отпечаталось это направление, как наиважнейшее – настолько значимое для самого Васика, что даже дурман зелья дяди Мони не смог стереть этого...

Двух старушек, сидящих на перевернутой лавочке, он не заметил бы вовсе, если бы они его не окликнули.

– Эй, милок! – ласково позвала Сикуха. – Подойди к бабушкам!

Васик остановился и покачнулся так, что едва не упал. Впрочем, приказание, он тут же исполнил, ведь его мозг – посредством адской мази – был запрограммирован на беспрекословное выполнение любой просьбы или приказа.

– Совсем бухой, – сказала Никитишна, обращаясь к своей подруге, – посмотри – не сечет поляны совершенно...

– Ага, – согласилась Сикуха, вглядываясь в ничего не выражающее лицо Васика, – труп. Точно. С таким и церемониться-то не надо.

– Ну так чего ты сидишь? – зашипела на нее Никитишна. – Действуй! Сейчас еще рано – никто не видит. Давай быстрее, а то народ на работу попрет!

– Опять – я? – возмутилась Сикуха. – А ты на стреме? На стреме-то на стреме, а кусок себе требуешь, как на равных. Оборзела ты на старости лет, Никитишна, вот что я тебе хочу сказать...

– Кончай базар! – хрипнула Никитишна. – Пока я по сторонам зыркаю – давай!

Сикуха проворно спрыгнула с лавочки, подбежала к бессмысленно раскачивающемуся из стороны в сторону Васику и молниеносно обшарила его карманы.

– Ни хрена нет, – сообщила Сикуха, – вообще ни копья. Даже сигарет нет.

Никитишна внимательно всмотрелась в лицо Васика.

– Да он же не пьяный, – проговорила она несколько удивленно, – он же вмазанный, причем конкретно. Вот сука!..

– Ага, – подтвердила Сикуха, отходя к лавочке, – гнида какая! Все бабки проширял, падла! Из-за таких, как он, и опохмелиться нельзя нормально...

Васик, не издавая ни звука, стоял на одном месте, слегка покачиваясь, словно тростник.

– А ну пошел отсюда!!! – заорала во всю свою похмельную мощь Никитишна. – Вали!

Васик развернулся на шестьдесят градусов и, пошатнувшись, побрел прочь.

– Во какой! – возмущенно квакнула Сикуха, – совсем ничего не соображает, падла...

– Урод, – прорычала Никитишна, совершенно выведенная из себя невозможностью как следует подлечить изъеденный похмельем организм, – чтоб ты сдох!

Последняя фраза, словно пуля, впилась в голову Васика. Ноги его подкосились и, шатаясь, он едва добрел до угла дома и надолго замер, упершись обеими руками в холодную кирпичную стену.

Запрограммированный на исполнение любого приказания мозг Васика начал потухать, как экран неисправного телевизора. Васика шатнуло в сторону, он едва устоял на ногах, но очередная судорога швырнула его на землю.

– Во торкнуло, – пробурчала Сикуха, поднимаясь с опрокинутой лавочки, – пойдем, Никитишна. А то этот ханурик ширевой в деревянный макинтош завернется, а на нас палево падет...

– Пойдем от греха, – согласилась Никитишна, и старухи, опираясь друг на друга, заковыляли вверх по подъездной лестнице.

Васик приподнял голову. Что-то осмысленно на мгновение появилось в его глазах. Но только на мгновение – через секунду он захрипел и желтая пена полетела с его губ.

Звякнуло где-то сверху открывающееся окно. Истошный женский визг вонзился в небо, а Васик, изогнувшись в смертельной муке, в последний раз открыл глаза и, прохрипев совсем тихое:

– Умираю... – уронил голову на сырой асфальт.

И умер.

– А мы еще встретимся? – несмело поднял на меня глаза Иван.

Мы стояли у моего подъезда. Давно уже рассвело. Час назад Иван подвез Дашу к ее дому, сейчас он провожал меня.

– Может быть, – сказала я, хотя в груди у меня немедленно полыхнуло огнем – после слова Ивана.

– А где?

– Я думала, назначать свидание – прерогатива молодых людей, – сказала я.

– Ах, да...

Иван заметно покраснел.

– Тогда... Тогда приходи завтра вечером к Марианне Генриховне, – предложил Иван, – она приглашала на чай с пирогом. Придешь?

– Приду, – конечно, сказала я.

Вообще-то я думала, что Иван пригласит меня куда-нибудь в другое место... В ресторан, например, или в театр. Или – хотя бы – прогуляться по набережной, сходить в парк... Да мало ли. Конечно, не совсем обычно – назначать свидание дома у постороннего человека, но воспоминания о проведенном у Марианны Генриховны времени были такими чудесными, что спорить я не стала.

К тому же... Мне очень понравился Иван. То есть... Сказать, что он мне очень понравился – значило бы – сильно исказить истину...

Мы расстались у подъезда, я поднялась к себе в квартиру, вошла и остановилась у большого зеркала в прихожей. И только там, глядя в свои счастливые глаза, я проговорила – тихо-тихо – сама себе:

– Боюсь, что я влюбилась...

Я прошлась по комнатам. Свет включать уже не имело смысла – солнце поднялось достаточно высоко, чтобы осветить мою квартиру ровным желтым утренним светом.

Снова остановившись у зеркала, я засмеялась и замотала головой.

– Не-ет... – вслух проговорила я, – нужно срочно пообщаться с кем-нибудь. А то так и рассудком недолго тронуться. От счастья.

Я бросилась к телефону и набрала Дашин номер. Очень долго телефон не отвечал – очевидно, Даша спала. Но мне так хотелось с ней поговорить, что я решилась все-таки разбудить ее.

Наконец, на шестой или восьмой звонок, трубку на другом конце провода сняли и нисколько не заспанный Дашин голос проговорил:

– Алло?

– Даша! Извини, что разбудила... – по инерции воскликнула я.

– Да я и не спала, – ответила Даша, – я писала.

– Писала? – удивилась я. – Что ты писала?

– Я начала записывать истории, которые мне Марианна Генриховна рассказывала, – объяснила Даша, – чтобы не забыть потом... Знаешь, у меня получается что-то вроде черновика романа. Так хорошо все складывается... Здорово! Я так рада, что мы познакомились с Марианной Генриховной!

– А я уж как рада, – поделилась я, – этот Иван – он просто душка.

– Какой Иван? – спросила вдруг Даша.

– Как это? – спросила в свою очередь я. – Ты что не помнишь? Это жених пропавшей без вести дочери Марианны Генриховны. Он же тебя подвозил до дома! Ты что – забыла, что ли?

– А-а... – протянула Даша, – да-да, теперь вспомнила – заходил какой-то молодой человек.

– Какой-то! – не удержалась от возмущения я, но Даша не дала мне договорить.

– А история про дочь Марианны Генриховны великолепна, правда? – проговорила Даша со вздохом. – Мне так жалко Анну... Да и Марианна Генриховна так рассказывает! У нее просто дар прирожденного сказителя. Я удивляюсь, почему она сама не хочет написать роман. Я ее слушала, слушала... Мы ведь просидели у нее в гостях до самого утра. А, как приехала домой, первым делом к компьютеру – записывать, чтобы не забыть. Погоди-ка! – вдруг воскликнула Даша. – Хочешь я тебе сейчас прочитаю, что написала, а? По-моему, хорошо получилось, но только это ведь по-моему... А? Давай, я прочитаю, а ты скажешь мне свое мнение.

«Н-да, – подумала я, – вряд ли теперь с Дашей можно говорить о чем-нибудь личном. Она теперь вся в своем романе и ничего слушать о моих томлениях сердца не станет. В другой раз позвоню ей. И сейчас нужно с этим телефонным разговором заканчивать – а то она меня по уши загрузит своим творчеством. А мне сейчас вовсе не до ее творчества»...

Даша тем временем тараторила в трубку какую-то ерунду.

– Дашенька! – позвала я ее, притворно зевнув. – Давай, завтра созвонимся с тобой, а?

Даша обиженно замолчала.

– Почему это? – спросила она.

– Мы ведь всю ночь не спали, – напомнила я, – я сейчас с трудом воспринимаю то, что ты мне читаешь. А вот завтра я уже выскажу свое мнение – будь спокойна!

– Ну ладно, – вздохнула Даша, – завтра, так завтра... А вот мне спать совсем не хочется.

– А я прямо умираю, – сказала я и снова зевнула, – так хочу спать. Ну ладно – до завтра.

– До завтра, – сказала Даша и положила трубку.

Вот и поговорила. Ну, да ладно, не важно, успею еще наговориться со своей подругой. А сейчас мне лучше подумать о том, что я надену вечером на свидание с Иваном... На работу я, конечно, завтра опять не пойду, скажу, что все еще больна – не успела выздороветь за один день. А я и правда больна... Как там у классика – «Мама, ваш сын прекрасно болен... Мама, у него пожар сердца... Скажите сестрам – Люде и Оле – ему уже некуда деться...» И так далее. Вот и у меня, кажется, пожар сердца.

Я еще раз прошлась по комнатам, в надежде хоть немного успокоить бешено заколотившееся сердце и присела, наконец, на диван в гостиной.

Потом незаметно опустила голову на подушку и нечувствительно отошла ко сну.

Я подняла голову и поняла, что оказалась в какой-то странной комнате – вдоль стен которой были навалено столько самого разнообразного хлама, что даже становилось странно – как все это может уместиться здесь и даже еще свободное место остается.

Я посмотрела прямо перед собой и вздрогнула.

Посреди комнаты стоял человек, одетый в какую-то серую хламиду. Смирно стоял, сложив маленькие коричневые ручки на выпуклом животике, но при одном взгляде на этого человека мои внутренности словно стянуло судорогой, а на лбу выступил холодный пот.

Дело в том, что у этого человека в хламиде не было головы. Вместо этого органа копошился огромный клубок отвратительно шипящих змей. Змеи извивались, и тени их окутывали стены комнаты серой паутиной.

Я хотела немедленно бежать, но мои ноги словно увязли в грязном полу.

Человек шагнул ко мне. Потом еще раз. И еще.

Открыв рот, я попыталась позвать на помощь, но с моих губ сорвалось только жалкое хрипение.

Змеи тянулись ко мне, клацая крохотными зубами, напитанными смертоносным ядом.

Змееголовый вдруг остановился и на мгновение в его страшном облике мелькнули очень знакомые черты. Но только вот чьи – я так и не смогла понять.

Собрав последние силы, я рванулась и...

... И, конечно, проснулась.

Тяжело дыша, я огляделась – да, так оно и есть – я незаметно прикорнула на диване в гостиной – и села, опершись руками в диванные подушки.

Холодный пот стекал по моим щекам, но у меня не было сил, даже поднять руки, чтобы вытереть его.

– Дядя Моня, – прошептала я, не зная, откуда явилось в моей памяти это имя.

– Дядя Моня...

– Где я слышала это имя? – пробормотала я, поднимаясь на ноги. – Где я могла слышать это имя... Какое странное... дядя Моня. Кто он такой? Неужели так зовут странного змееголового, который явился ко мне в этом ужасном сновидении?

Я подошла к окну.

Занавески вздрогнули и пошевелились, словно волосы на голове убитого. Что-то ударило в стекло. Вскрикнув от испуга, я отпрянула в сторону и вдруг что-то заколотилось у меня в голове.

Господи, как я могла забыть?!

Ведь мы с Дашей шли к дяде Моне, когда попали в квартиру Марианны Генриховны... Постойте, так она же и живет в той самой квартире, где должен жить дядя Моня. Она нам сказала, когда мы пришли туда...

Я замычала от невероятного напряжения. Закрыла глаза, но в моем памяти удивительным образом стерлись все последние события и мысли. Только улыбалось лицо Ивана – такое милое и родное, что я едва заставила себя снова открыть глаза.

Она нам сказала...

Черт возьми, ничего не помню...

Вот тут-то я испугалась по-настоящему. Я бросилась к телефону и набрала номер Даши. Мне пришлось прослушать более десяти длинных гудков, прежде чем Даша подняла трубку.

– Алло... – проговорила она. Голос ее звучал так устало, что я едва узнала его, – что с тобой случилось? – спросила я, прежде чем заговорить о том, что случилось со мной. – Твой голос...

– А что с моим голосом? – сказала Даша.

Я не нашлась, что ответить.

– Устала просто, – сказала Даша, – я ведь еще не ложилась. Все пишу, пишу... Знаешь, я подумала, что мне необходимо зайти еще раз к Марианне Генриховне. Так сказать, почерпнуть вдохновение.

– Я тебе как раз по этому поводу и звоню, – сказала я.

– Да? – обрадовалась Даша. – Тоже хочешь пойти? Тогда пойдем вместе... Я еще хотела купить чего-нибудь к чаю... Торт там или пирожное. Как ты считаешь, что лучше? А, может быть, цветов купить ей – Марианне Генриховне?

– Погоди, погоди, погоди! – остановила я Дашину скороговорку. – Ты хоть помнишь, зачем мы приходили в эту квартиру?

– К Марианее Генриховне, – как-то неуверенно проговорила Даша. – Мы же с ней сколько общались...

– Вспомни! – воскликнула я. – Мы же – когда на ту квартиру шли – и понятия не имели ни о какой Марианне Генриховне! Мы искали... Кого?

– Кого? – повторила Даша. Она явно была очень озадачена этим вопросом.

– Дядю Моню, – сказала я.

Даша минуту молчала.

– Ты знаешь, Ольга, – медленно выговорила она, – я не помню, кто такой этот дядя Моня. То есть – что-то знакомое слышится в имени, но... Ничего определенного. Не могу вспомнить и все тут.

– Понятно, – сказала я. – Тогда программа действий такая...

– Какая? – живо поинтересовалась Даша. – Сначала в кондитерскую зайдем?

– Никакой кондитерской! – завопила я. – Сиди дома и жди, пока я приеду, понятно? У меня такое впечатление – довольно устойчивое – что нам с тобой очень умело запудрили мозги. Гипноз или... что-то в этом роде. Впрочем, на гипноз не похоже – тебя можно было бы им одурманить, но на меня он вряд ли бы подействовал... Я же все-таки... сама понимаешь, кто...

– Кто? – очень тихо проговорила Даша.

Мне вдруг стало страшно.

– Ты хоть что-нибудь понимаешь из того, что я говорю тебе? – спросила я.

– Прости, Ольга... – после длительной паузы ответила Даша каким-то не своим голосом, – я вообще что-то после того, как ты мне позвонила, соображать перестала. В ушах трещит и голова... словно раскалывается. Ты извини, но я, наверное, разговор продолжать не смогу. Выпью таблетку какую-нибудь и лягу.

– И хорошо! – поддержала я свою подругу. – И ложись! Отдохни немного и никуда не ходи. Ни в кондитерскую, ни... Я к тебе скоро приеду, поняла?

– Ага, – уже совсем слабо вякнула Даша и положила трубку.

Я отошла от телефона и вдруг почувствовала, что у меня подкашиваются ноги. В ушах раздавался мерный шум – словно волны накатывали, а голова закружилась вдруг так, что мне пришлось опереться о стену, чтобы не упасть.

«Вот так новости, – подумала я, – что же это со мной происходит? Дядя Моня... Господи, да тут и без него, как выяснилось, история покруче, чем можно было бы предположить. Или нет. Или не так все совсем... А может быть, дело все в том»...

Почувствовав, что я сейчас точно упаду, я кое-как добрела до дивана и тяжело опустилась на мягкие подушки.

Голова болела адски. И кружилась так, что мне стало дурно. Я едва успела наклониться и меня вырвало прямо на пол.

– Что за чертовщина, – пробормотала я, вытирая с губ горькую липкую слюну, – мне нужно... мне нужно...

Что мне было сейчас нужно, я внезапно поняла четко и ясно. Единственный выход из сложившейся ужасной ситуации.

– Мне нужно ввести себя в транс, – прошептала я, не видя уже ничего вокруг, кроме кружащихся зеленых пятен, – нужно успеть ввести себя в транс, пока я не потеряла сознание... Нужно... А потом поехать к Даше и соответствующим образом обработать ее, пока мозги у нее окончательно не свихнулись набекрень...

Я закрыла глаза и попыталась сосредоточиться. Очень мешала надоедливая проклятая зелень перед глазами. Потребовалось просто титаническое усилие воли, чтобы отогнать круги, я готова была уже войти в транс, но тут прозвенел звонок в дверь.

– К черту! – яростно прохрипела я. – К чертовой матери! Меня ни для кого нет дома.

Наверное, мое сознание совсем взбесилось – второй дверной звонок я услышала настолько отчетливо, как если бы сама сидела в маленькой металлической тарелочке, по которой невыносимо звонко молотил бы металлический молоточек.

Третий звонок стряхнул меня с дивана.

Застонав от мучительной боли в гудевших висках, я открыла глаза.

В дверь звонили настойчиво и упорно. Чтобы прекратить этот ужасный, сводящий меня с ума шум, я с трудом поднялась на ноги и пошла к двери.

Никаких сил, чтобы посмотреть в глазок или спросить – «Кто там?» – у меня уже не оставалось. Мертвеющей рукой я отомкнула замок и открыла дверь.

– Привет, – сказал стоящий на пороге Иван и с улыбкой протянул мне огромный букет цветов, – извини меня, пожалуйста, но я так и не смог дождаться вечера. Можно пройти?

– Конечно, – опуская глаза, прошептала я и пропустила его в прихожую.

С радостью чувствуя, как терзающая меня боль и дурнота бесследно уходят, уступая место всеобъемлющей эйфории и неземному счастью.

Врач – типичный такой эскулап – полноватый мужчина средних лет с седеющей бородкой и в серебряных очках – деловито установил капельницу.

– Вот так, – ласково проговорил он, – теперь уже можно не опасаться.

– Доктор, – чуть не плача, произнесла Нина, – он... будет жить?

– Пока серьезных опасений нет, – сказал врач, – вы молодец – успели вовремя вызвать скорую. Если бы вы опоздали хоть на минуту – ему пришел бы конец. Приступ у него был – ого-го! Но только вот в чем загвоздка – он, кажется, в коме...

– А что с ним? – спросила Нина.

– Острая сердечная недостаточность, – сказал врач, – у него, наверное, давно проблемы с сердцем были?

– Я не знаю, – ответила Нина.

– Как это? – нахмурился врач. – Ведь это вы вызвали скорую?

– Ну да...

Они вместе посмотрели на раскинувшееся на больничной койке полуголое тело.

– Я думал, это ваш муж, – проговорил врач, – мне санитары говорили, которые привезли его – женщина вызвала скорую, сказала, что мужу плохо стало.

«Что я там могла наговорить по телефону? – устало подумала Нина. – Я так испугалась. Выглянула в окно, а там... Завизжала как сумасшедшая, тут же кинулась к телефону... Сказала первое, что пришло на ум. Хорошо, что машина быстро пришла».

– Тогда кем же вы ему приходитесь? – удивленно спросил врач.

– Боюсь, что... никем, – ответила Нина.

– Вы что – даже не знаете, как его зовут?

– Знаю, – сказала Нина, – мы были знакомы... То есть – мы знакомы. Его зовут Васик... Василий.

– Это хорошо, что вы с ним знакомы, – заметил врач, – вы сообщите родным о случившемся. А то – у него при себе документов не было. Ни документов, ни денег. Хорошо... А то нам пришлось бы с милицией связываться, чтобы они потом сами выясняли. С него-то теперь с самого не спросишь...

– А надолго он... в коме? – тихо выговорила Нина.

Врач пожал плечами.

– Этого я вам сказать не могу, – ответил он, – тут по-разному бывает. Может быть, он через час очнется, а, может быть, через десять лет. Вы же читали в средствах массовой информации статьи о случаях, когда больные впадали в летаргический сон? Сейчас об этом много пишут.

– Читала, – прошептала Нина.

Врач посмотрел на часы и озабоченно погладил свою бородку.

– Вы извините, – сказал он, – мне нужно идти. На осмотр. Всего хорошего. Не забудьте, пожалуйста, сообщить родным пострадавшего о случившемся.

Прежде чем Нина успела что-либо ответить, врач поднялся со стула и стремительно покинул палату.

«Вот так дела... – устало шевелились в голове Нины мысли, – это он, наверное, из-за меня... С приступом-то. Даже и не знала, что есть на свете такая сумасшедшая любовь. А мне теперь – как поступить? Я ведь о нем ничего не знаю. Доктор сказал – сообщите родным, а откуда я этих родных возьму?.. Ладно... Черт возьми, о чем это я? Ведь он... ведь у него был приступ как раз после того, как я поцеловала его, нанеся на губы мазь из коробочки дяди Мони... Нужно идти. Бориса я одного оставила. А он что-то надолго затих в своей комнате. На него не похоже – раньше такого с ним не бывало. Он обычно в такое время»...

Нина поднялась со стула и посмотрела сверху на неподвижное, изжелта-белое лицо Васика.

– Спит, – прошептала она, и что-то очень горячее – до боли горячее – ворохнулось у нее в груди, – спит, – повторила она. – Ну, спи, спи... Я еще приду навестить тебя, Васик...

Через час она поднималась к двери собственной квартиры. При виде столпившихся на лестничной клетки жильцов у Нины неприятно екнуло сердце.

– Что еще случилось? – катнулась шальная мысль в ее голове. – Что случилось? – спросила она у собравшихся.

– Кажись, с Борькой твоим беда, – ответил ей старичок из квартиры напротив, – орет, как резаный. То замолчит, то снова заорет. Вот, вот... Кажись, опять начал... Глотка прямо луженая...

Нина охнула. Рев, рвущийся из-за закрытой двери совсем не был похож на человеческий. Скорее, он походил на стон умирающего зверя.

Стараясь унять бешено забившееся сердце, Нина все рвала и рвала из кармана застрявшие там по неизвестной причине ключи от квартиры.

Погуляв немного по городу, мы, конечно, зашли в гости к Марианне Генриховне. И я совсем не удивилась, увидев там Дашу.

– Проходите, – приветливо проговорила Марианне Генриховна, – а мы с Дарьей только вас и ждем. Дашенька принесла мне торт такой большой, что вдвоем нам с ним никак не справиться...

– Спасибо, – вежливо откликнулся Иван, – но мы со своим...

И он вытащил из-за спины громадную белую картонную коробку, в которой находился торт, только купленный нами в близлежащем кондитерском магазине.

– Неплохо, – оценила Даша, когда мы открыли свою коробку, – но у меня все равно больше.

– Больше в магазине не было, – проговорила я, просто умирая от желания сказать Марианне Генриховне что-нибудь приятное, – а то бы мы, конечно, купили.

– Это потому что мой торт по заказу делали, – объяснила Даша, – а заказчик не пришел. Так что – когда я спросила самый большой торт – мне предложили вот этот.

– Балует меня Даша, – заметила Марианна Генриховна, ласково посмотрев на мою подругу.

Даша зажмурилась по ее теплым взглядом – как будто Марианна Генриховна погладила ее по голове.

Я немного неловко рассмеялась, чувствуя что-то похожее на ревность.

– Зато, – сказала я, – наш с Иваном торт бисквитный.

– Бисквитный? – ахнула Марианна Генриховна. – Это же мой любимый!

– Я как чувствовала, – сказала я, задорно подмигнув Даше – мол, знай наших...

И едва удержалась от того, чтобы показать Даше язык.

– Давайте, я сейчас порежу торты, а вы пока, Оленька и Ваня, присаживайтесь. Чай я уже налила...

Марианна Генриховна отошла, чтобы порезать торт. Иван сунулся помогать ей.

– Что за чудесная женщина! – шепнула Даша, наклонившись ко мне. – А какие прекрасные истории она рассказывает! Мне так в этом доме нравится...

Я понимающе кивнула. Боже мой, как я ее понимала. Сейчас я прямо-таки задыхалась от любви к Марианне Генриховне – почти так же, как от любви к моему Ивану.

– Мне кажется, – шепнула мне еще Даша, – что мы сейчас как будто... как будто члены одной семьи...

Я снова кивнула. Мне почему-то не хотелось говорить. Словно – скажи я хоть слово – то теплое чувство, приятно греющее мне грудь – стало бы растрачиваться понемногу.

Мы сели пить чай и за разговорами я забыла обо всем. А потом – утром – Иван проводил меня домой, и... мы еще долго сидели, разговаривая, разговаривая...

После его ухода я позвонила на работу и сказала, что, очевидно, проболею еще неделю.

И так потекла для меня сладкая жизнь. Каждый день мы сидели у Марианны Генриховны, либо гуляли с Иваном... С Дашей я почти не общалась, у меня просто не оставалось времени – все мое время, всю меня – заняла любовь к Ивану. Мы почти не расставались с ним, а Даша, у меня создалось такое впечатление, просто поселилась в уютной кухоньке Марианны Генриховны, слушая ее рассказы и записывая в бесчисленные школьные тетради.

А для меня не было ничего, кроме Ивана. У меня и мыслей других в голове не было, кроме как о нем.

Как-то раз я случайно заглянула в свою старую записную книжку и вдруг поймала себя на том, что не узнала ни одной фамилии, из тех, что были там записаны.

То есть – я читала фамилии и имена. Они казались мне знакомыми, но не больше. Я, как ни старалась, не могла представить себе людей, которые должны были бы стоять за этими фамилиями.

Вот, например... Васик...

Кто он такой? Как я с ним познакомилась? Что он вообще за человек и почему я записала его номер телефона в свою записную книжку?

Васик какой-то...

Но тут – я помню – раздался звонок в дверь и я радостно побежала открывать, поскольку прекрасно знала, что это за мной зашел Иван.

Чтобы идти в гости к нашей милой Марианне Генриховне.