Иллюзия любви

Глава 5

– Порядок, – проговорила Даша, повернув баранку руля, – успеваем. Сейчас еще один поворот и...

– А времени-то всего-навсего – одиннадцать часов, – сказала я, посмотрев на циферблат. – Вполне можем успеть побеседовать со старушками.

– А-а-а... у стар-рушек... ушки на макушке!!! – проревел с заднего сиденья внезапно проснувшийся Васик. – Пр-р-ротив старушек мы достанем п-пушки!!!

Даша вздрогнула и непроизвольно выкрутила руль чуть больше, чем следовало – машину занесло и она, едва миновав придорожный столб, вылетела на середину дороги. Даша, вскрикнув, вдавила педаль тормоза в днище, и машина, визжа всеми шестеренками, развернулась посреди дороги и остановилась.

– П-приехали, – констатировал Васик и икнул.

– Дурак! – рявкнула я на него, обернувшись, – из-за тебя мы чуть в аварию не попали! Хорошо, что еще в столь позднее время на этой дороге нет движения почти, а то бы...

Никакого ответа я не услышала. Васик снова заснул, вытянувшись на заднем сиденье и поджав под себя свои длинные ноги.

– Разворачивайся скорее, – посоветовала я Даше, вернувшись в исходное положение, – вон, видишь, на нас прямо какая-то машина едет.

– Сейчас... – с трудом переводя дыхание, проговорила Даша, – только приду немного в себя... Подумать только, едва в столб не влетели. И все из-за этого алкоголика...

– Разворачивайся! – скомандовала я. – Машина уже близко, и это...

– И это патрульная машина ДПС, – упавшим голосом проговорила Даша, разглядев приближающийся к нам автомобиль, – черт возьми, как они невовремя. Не успеем мы развернуться – стоим на дороге, как корова, раскорячившись... Одна надежда – что они мимо проедут...

– Ну да, как же... – вздохнула я и снова чертыхнула мирно спавшего поганца Васика, – так они и проехали мимо... Готовься, Даша, платить штраф за этого балбеса.

Как того и следовало ожидать, подъехав к нам ближе, машина ДПС замедлила ход и остановилась. Даша только-только начала разворачиваться, как выпрыгнувший из кабины милиционер махнул нам полосатой палочкой.

– Все, – мрачно проговорила Даша, – теперь попались. Интересно, у меня денег хватит на штраф? Я немного совсем с собой взяла. Я же не знала, что...

– Если что, – сказала я, – я добавлю. Только потом с Васика сдерем по полной программе. Надо же – мы ему помогаем, а он нас так подставляет.

Даша отъехала к обочине и притормозила. Милиционер неторопливо приблизился к нашей машине со стороны водительского сиденья и постучал палочкой в стекло.

– Вылезай, что уж теперь, – сказала я Даше и она, еще раз горько вздохнув, выбралась из машины.

Дверцу она закрывать не стала, так что мне был слышен весь разговор до единого слова.

– Инспектор Барбосов, – представился милиционер, с интересом разглядывая потупившуюся Дашу, – почему нарушаем?

– Нарушаем? – пожала плечами Даша. – Просто машину занесло, вот и все. Ничего не случилось.

– Не случилось, так могло бы случиться, – резонно заметил милиционер, – вот это вы видели?

Он указал своей полосатой палочкой куда-то вверх, и я, вслед за Дашей, повернула голову в том направлении.

Знак, запрещающий машинам двигаться со скоростью, превышающей отметку шестьдесят на спидометре. Вот так здорово. Мы ведь этот знак и вправду не заметили. Да и где же тут заметить – темно, а знак наполовину закрыт веткой растущего рядом дерева.

– Конечно, видели, – тем не менее, сказала Даша, – просто я не справилась немного с управлением. А ехали мы ровно шестьдесят. Даже, по-моему, меньше.

Милиционер усмехнулся.

– Дорога ровная, – заговорил он, – дождя нет и снега не предвидится. Сухой асфальт. При низкой скорости машину так не заносит.

– Да я... – начала было Даша.

– Что вы мне мозги пудрите! – повысил голос инспектор Барбосов. – Ваши документы.

«Ого-го, – мелькнуло у меня в голове. – Вот тут-то и начинается самое интересное».

Даша набрала в легкие побольше воздуха и, заискивающе улыбаясь, затараторила:

– Понимаете, товарищ инспектор, машина мне не принадлежит. Просто нас с подругой попросили отвезти нашего... коллегу домой. Он праздновал в ресторане свой день рождения и немного того... переусердствовал. Не садиться же ему за руль в таком состоянии. Посудите сами. А лучше сами посмотрите – он за заднем сиденье валяется. Совсем ничего не соображает.

Инспектор достал из кармана фонарик и выстрелил лучом света в салон автомобиля – на заднее сиденье, где спокойно похрапывал Васик.

Потом скептически покачал головой и открыл дверцу. Лучше бы он этого не делал. Устоявшийся в салоне ужасающий аромат смешанный спиртных напитков разной степени крепости ударил ему в ноздри с такой силой, что инспектор отшатнулся на несколько шагов.

– Как же вы-то терпите такую вонь? – сдавленным голосом проговорил инспектор. – Дышать совсем нельзя...

– Пообвыкли, – пожала плечами Даша, – надо ехать все-таки. Этому пьянице завтра на работу. Нас шеф попросил отвезти – мы же не могли отказаться...

– Кошмар... – прохрипел инспектор.

Он несколько раз вдохнул и выдохнул чистый и холодный ночной воздух, который, вероятно, прочистил его мозги настолько, что инспектору пришел на ум следующий вопрос:

– А может быть, вы и сами немного того?.. – поинтересовался он.

– Чего того? – не поняла Даша.

– Немного выпимши, – пояснил инспектор Барбосов, – вот и ничего не замечаете. Ну правильно! – голос его окреп и он усмехнулся. – Все-таки в ресторане гуляли. Как там не выпить. Если еще, наверное, и на халяву!

– Я вообще не пью! – оскорбленно заявила Даша. – И подруга моя – тоже! Как вы могли такое подумать, товарищ инспектор! Мы же все-таки взрослые интеллигентные женщины! И не все в ресторане гуляют. Некоторые просто приходят туда поужинать с друзьями.

Инспектор, судя по всему, несколько смутился.

– Ну, ладно, – неохотно проговорил он, оглянувшись на свою машины, из оконца которой делал ему непонятные знаки его коллега, высунувшийся наружу по пояс. – Пускай ваш друг предъявит документы на машину и можете быть свободны.

– Это можно! – мгновенно повеселевшим голосом отозвалась Даша. – Сейчас!

Она нырнула в салон автомобиля – на заднее сиденье к Васику – предварительно набрав в легкие воздуха, словно перед прыжком в воду и принялась ловко обшаривать карманы Васикова пиджака.

В процессе обыска Васик ненадолго проснулся, поднял голову и что-то невнятно пролаял, после чего снова сомкнул веки и оглушительно захрапел.

– Н-ничего нет, – растеряно сообщила Даша, выбираясь наружу, – в его карманах ничего нет.

– Как так? – нахмурился инспектор. – Так это его машина или нет?

– Конечно, его, – подтвердила я, выходя из машины со своей стороны, – вы же не думаете, товарищ инспектор, что мы угнали эту машину.

Инспектор Барбосов озадаченно поскреб в затылке. Видимо, об этом он как раз и подумал.

– В бардачке посмотрите, – посоветовал он, – или там еще... У него с собой сумка есть какая-нибудь? Барсетка там или... папка?

– Нет, – снова заглянув на заднее сиденье, ответила Даша, – нет сумки.

Я проверила бардачок. Там, кроме наполовину истлевшей шоколадки, довольно свежей на первый взгляд сосиски и пустой бутылки из-под пива, не было ничего.

– Та-ак... – зловеще протянул инспектор, – а вот это уже хуже. Придется вам, гражданочки проехать вместе с нами...

Барбосов повернулся к своему коллеге и призывно махнул рукой. Тот немедленно выскочил из патрульной машины и стремительным шагов направился в нашу сторону.

Даша беспомощно оглянулась на меня. Я развела руками. А что я могла сделать в самом деле?

Хотя...

«Постойте, постойте, – закружилось у меня в голове, – я ведь могу заставить этих двух архаровцев в форме развернуться, залезть в свою тачку и укатить отсюда подальше. И никогда больше обо мне, Даше или Васике даже и не вспоминать. Это мне по силам – только одним взглядом и все... Однако... Эти люди все-таки представляют закон, а мои принципы не позволяют мне идти вопреки закону. Ну, если только в исключительных случаях. А то что же получается – сначала я буду использовать свои исключительные экстрасенсорные способности, чтобы отваживать гаишников, а завтра буду из магазинов продукты воровать? Нет, так не пойдет. А сейчас, вполне возможно, милиционеры успокоятся, когда Даша сунет им сотню-другую. Посмотрю. Пока не время лезть в бутылку».

– Вот, – сказал инспектор Барбосов своему коллеге, – нарушают правила дорожного движения, игнорируют дорожные знаки, да еще у них и документов нет на машину.

– Угонщики, – констатировал коллега Барбосова, смерив нас с Дашей взглядом.

– Да как вы смеете! – снова взвизгнула Даша, но милиционеров было уже не смутить.

– Можете, гражданочка, не кричать, – проговорил Барбосов, – мы представляем закон, а вы этот закон нарушаете. Правда всегда на нашей стороне будет.

– Но ваш... товарищ утверждает, что мы с подругой преступники! – негодующе заявила Даша. – такая клевета просто недопустима! Мы взрослые интеллигентные женщины и не позволим...

– А что же нам еще думать? – усмехнулся коллега Барбосова, меланхолически постукивая полосатой палочкой по голенищу высокого шнурованного ботинка. – Документов нет, этот тип... – он кивнул на вовсю храпящего Васика, – совсем невменяемый и, конечно, подтвердить, что именно он – владелец машины – не может. А если вы его специально напоили и теперь везете, чтобы... с целью похищения, а?

– Какого похищения? – пролепетала совсем сбитая с толку Даша.

– Его и машины, – коллега Барбосова снова кивнул на Васика.

– Постойте, – проговорила я, – если мы его похитили, то зачем нам его документы на машину скрывать? Так бы все прекрасно получилось, покажи мы документы...

– Он документы в ресторане потерял, наверное, – робко вставила слово Даша, – когда праздновал свой день рождения...

Минуту милиционеры озадаченно молчали, потом инспектор Барбосов выдвинул следующую гипотезу:

– Тогда он ваш подельник. Специально подделывается под владельца машины, чтобы сбить нас с толку.

– И для этого специально напился до положения риз? – поинтересовалась я.

– Не исключено...

Даша снова вопросительно посмотрела на меня. Я кивнула.

– Товарищ инспектор, – прокашлявшись, начала Даша, – я думаю, это недоразумение легко разрешится, если мы поедем с вами. Но ведь это лишние хлопоты и все такое... А вот если бы мы вам предложили...

Он полезла в свою сумочку и вытащила оттуда несколько денежных купюр.

– Та-ак... – зловеще протянул коллега Барбосова, – дача взятки должностному лицу! Нет, гражданочки, теперь вы точно с нами поедете!

– Поедете! – подтвердил Барбосов.

«Как бы не так, – подумала я, чувствуя, как энергия, сконцентрировавшаяся в кончиках моих пальцах, покалывает кожу, – как бы не так. Их всего двое. Если действовать правильно и быстро, то я легко смогу ввести их в транс почти одновременно... Ну, одного за другим с небольшим интервалом времени. Нужно только, чтобы один не успел запаниковать, видя, что его товарищ действует и движется не так, как должен действовать и двигаться. Черт, был бы только один милиционер, было бы гораздо легче»...

Инспектор Барбосов тем временем обернулся к патрульной машине и громко выкрикнул:

– Петька!

Тотчас из патрульной машины показался громадный размеров мужик в камуфляже. На груди у здоровяка болтался автомат, казавшийся совсем игрушечным по сравнению с таким чудовищным корпусом.

«Так-так, – стукнуло у меня в висках, – теперь намного хуже. Но попытаться все-таки стоит... Нужно только выбрать подходящий момент».

Милиционеры уже вытаскивали из салона нашего автомобиля Васика. Тот явно проснулся от такого неучтивого обращения и что-то орал благим матом. Здоровяк Петька отодвинув свой автомат в сторону, взял Дашу под руку, приглашая пройти вместе с ним к патрульной машине.

«Совсем плохо, – успела подумать я, – куда же Дашу уводят?»

Даша оглянулась на меня. Полная растерянность была написана на ее лице.

– Ольга... – начала она, но не договорила.

Я хотела крикнуть ей что-нибудь, чтобы подбодрить, но все мои мысли вдруг полетели кувырком от страшного душераздирающего вопля:

– Мусора!!! Вонючие козлы!!!

Конечно, это орал Васик. Инспектор Барбосов со своим коллегой заламывали ему руки, а Васик подгибал ноги, всей своей тяжестью выскальзывая из назойливых объятий милиционеров – при этом он извивался ужом и, не переставая, вопил что-то не совсем разборчивое, но совершенно оглушительное.

Здоровяк Петька, уже успевший посадить Дашу в машину, теперь бежал к своим коллегам, придерживая на груди автомат.

– Вот незадача, – пробормотала я, – как их теперь ввести в транс?

Я обогнула машину, поближе подойдя к пыхтящим от натуги милиционерам и орущему Васику. Тем временем ситуация несколько изменилась – инспектор Барбосов, вероятно тысячу раз пожалевший о том, что не согласился на предложенные деньги и выведенный из себя недостойным поведением задерживаемого, отпустил руку Васика и широко размахнулся.

Рука Васика на секунду оказалась свободной, чем Васик немедленно и воспользовался – очевидно, вообразив, что его жизнь в страшной опасности и поэтому ему нужно сопротивляться до конца, он рухнул на колени и сильно пихнул локтем инспектора Барбосова.

Удар пришелся в область детородных органов инспектора. Барбосов тоненько пискнул и замер, воздев приготовленный для удара кулак к лунному небу.

От неожиданности на несколько секунд окаменели – и второй милиционер, и здоровяк Петька, уже подбежавший к дерущимся почти вплотную.

Васик, видя, что его удары достигают цели и вовсе озверел. Очевидно, в его задурманенных алкоголем мозгах соскочил какой-то рычажок и теперь Васик вопил во весь голос:

– Убивают, бандиты проклятые убивают!! – и дубасил растерявшихся милиционеров почем зря.

Честно говоря, я тоже не ожидала от Васика такого буйства и даже онемела, когда увидела, что мой приятель мощным ударом в челюсть свалил коллегу Барбосова на асфальт и, оскалив зубы, бросился на здоровяка Петьку, явно намереваясь отобрать у того автомат.

Однако, надо отдать должное нашей милиции – подготовка кадров там идет нормально. Инспектор Барбосов, не вполне еще оправившийся от предательского удара Васика, вытащил рацию и вызывал наряд на место происшествия – говорил инспектор почему-то очень тонким голосом – словно маленькая девочка.

«Вот и все, – подумала я, – теперь воздействовать на милиционеров своим даром внушения – не только бессмысленно, но и опасно. Теперь нужно думать о том, как бы свести все это безобразие на нет... Ведь за такие дела Васику грозит минимум – пятнадцать суток. Или пятнадцать суток теперь уже не дают?»

Пока я стояла у машины, не зная, что мне предпринять, здоровяк Петька уже справился с окончательно озверевшим Васиком – придавив его к земле громадных размеров коленом, он ловко защелкнул на запястьях нарушителя наручники, и поднявшись с земли, отряхнул руки и поправил на груди автомат:

– Готово, – прогудел здоровяк Петька, обращаясь, судя по всему, к инспектору Барбосову, – и не надо было наряд вызывать. Я этого ханурика за пять секунд скрутил бы. Чего вы канителились, непонятно...

– Я его, гада... – сдавленным голосом пробормотал один из милиционеров, потирая ушибленную челюсть, – он у меня еще в отделении натерпится, падла... Оказание сопротивления при задержании.

– И нанесение тяжких телесных повреждений исполняющим свои обязанности, – пропищал инспектор Барбосов.

– Да ладно вам, – басом сказал здоровяк Петька и неожиданно подмигнул мне, – у него же беляк просто. Белая горячка... А ты, красавица, чего ждешь?

– Это вы мне? – осведомилась я.

– А кому же еще? – удивился Петька. – Тебе, конечно. Пожалуйте в машину.

– А-а...

– А ваш транспорт мы отгоним сами...

Ничего другого мне не оставалось, как подчиниться. Конечно, я могла бы сконцентрировать всю свою экстрасенсорную энергию и несколькими энергетическими разрядами уложить всю компанию на месте, но...

Но я все-таки не преступник. Мы ведь ни в чем не виноваты... Ну, кроме Васика, конечно. Так значит, разберутся и отпустят. Особенно, если Даша позвонит своим родителям, или Васик – своим.

– Красавица! – снова гуднул мне здоровяк Петька. – Не заставляй нас ждать!

– Да-да, – вздохнула я, – сейчас иду.

Васик, совершенно потерявший человеческий облик, извивался на асфальте, словно огромный червяк; рычал, лаял и пытался укусить инспектора Барбосова за форменный ботинок.

Телефон она отключила, и тотчас – родившаяся в динамиках пустота рванулась наружу – и погасила шум автодвигателей, гудки, крики, текущий под садовыми лавочками шепот; но прежде всего звуки ее собственного голоса.

Да, да, так и все было, да, так и все и начиналось – тогда, когда она – Нина – в первый раз была вынуждена расстаться с Борисом, в очередной раз выезжая за границу.

Тогда она уже была замужем. Первый муж Нины был намного ее старше и разница лет, словно длинный коридор, наполненный гулкой пустотой, с первых же дней ее замужества начала отдалять молодоженов друг от друга – и неизбежно привела к тому, что в одну из случайных поездок в родной город (Нина уехала вместе с мужем в Европу, где тот трудился на производстве, как квалифицированный специалист, необходимость в задействованности которого была такова, что его даже выписали из-за границы); да, в одну из случайных поездок в Москву Нина встретила бывшего товарища по музыкальному училищу и после бурной вечеринки с вином и танцами, осталась с ним на ночь, а потом и на всю жизнь.

Развестись с бывшим мужем оказалось на удивление легко. Нина из Москвы больше не выезжала, просто выслала заверенные адвокатом бумаги в Европу, а приехавший спустя несколько месяцев муж подписал их. Несколько часов ожидания заседания суда (Нина с молодым и будущим супругом ждала в машине на улице, а бывший муж, неловко выпрямив горбатую спину на деревянной скамье, уныло стирал с пальцев вечные чернильные пятна, которые только и запомнила Нина из той, прошлой жизни); полчаса казенного разговора, когда никто из участников процесса старался друг на друга не смотреть – и вот Москва захлопнулась вокруг Нины последним обручальным кольцом.

Прошло только несколько недель, и Нина уже получила возможность упиваться целыми днями счастья, совместными походами в кино и в гости, которых была лишена за неполный год жизни с всегда занятым первым мужем.

Все трудности жилищного, финансового либо какого-другого житейского плана Нина, да и Борис тоже – воспринимали как очередное приключение, поэтому, наверное так легко они эти трудности преодолевали.

Нина часто вспоминала это время – потом... Когда вдруг солнечное утро, всегда пылавшее за окном, независимо от того, какого положение принимали стрелки на часовом циферблате, внезапно и мгновенно сменилось угрюмой и безмолвной темнотой; и остановились старинные часы, доставшиеся Борису от его прабабушки-графини... Стрелки второй год уже показывали половину третьего не то ночи, не то пополудни, а Нина иногда подходила к неподвижным гирькам и мертвому маятнику и тихонько бормотала:

– Тик... тик...

Так вот неожиданно оборвалась лента времени, и все, что было до этого, полетело в бездонную дыру разрыва, скользя по обугленным краям.

– А ведь могло все быть совершенно иначе, – вдруг вслух проговорила Нина, – ведь Борис... Он был такой талантливый музыкант. И только-только его будущее начиналось. Он уже давал раз в месяц по одному или два сольных концерта в самых престижных залах Москвы. Еще немного и он бы получил всемирное призвание, но...

– Все очень просто, – помолчав, добавила она, – просто в поисках счастья он зашел не в ту дверь.

Нине пришлось сделать над собой усилие, чтобы подняться с кровати и подойти к окну.

Борис в соседней комнате уже затих, но Нина прекрасно знала, что это ненадолго. Ей нужно было идти к тем, кто ее этой ночью ждет, с тем, чтобы утром вернуться и принести деньги, которые все, без остатка, пойдут дяде Моне – и повторится то, что было сегодня, а ведь самое страшное – что сегодняшний день это просто слепой отпечаток вчерашнего.

Нина представила себе свернувшуюся змеиной петлей оборванную ленту времени, кем-то неведомым и страшным закольцованную в круг без начала и конца.

Под ее окнами засигналила машина.

Нина знала, что это приехали за ней, но не двинулась с места. Круг, превратившись в стальной обруч, безжалостно сдавил ей виски.

Она поморщилась и, замотав головой, шагнула к стоящему на столе телефону – оставшейся в квартире единственной вещью, которая что-то еще стоила.

Упреждая очередной гул автомобильного сигнала, Нина сняла трубку и, мучительно морщась, стала набирать номер, который припомнила только что.

Она и сама не знала, зачем делала это. Просто ей нужно было, чтобы что-то еще ее поддержало, кроме засохшим и сморщившихся белых цветов беспорядочно рассыпанных по пыльному столу.

– Алло... – проговорила Нина после нескольких ужасно длинных гудков в трубке, – алло...

– Чавой-то? – прервав гудки, вдруг спросил ее женский старческий голос.

– Мне бы... – сказала Нина, – Василия... – дальнейшую фразу она проговорила совсем без усилий, и как ей даже показалось, не размыкая губ, словно говорила она не при помощи рта, а прямо бешено стучащим и рвущимся наружу сердцем. – Я хочу услышать Василия.

– Чавой-то? – снова прозвучал в трубке старушечий голос, но Нина ничего больше не сказала.

– Ошиблись номером, – сообщил ей тот же голос, и сразу после этого застучали короткие гудки.

Нина медленно опустила трубку на рычаг.

– Вот и все, – проговорила она и вдруг почувствовала, что дрожит от смертельного страха перед жутким закольцованным отрезком времени, куда попала так давно.

За окнами снова настойчиво прогудел автомобильный клаксон.

Камера представляла из себя довольно большое помещение без окон и с одной стеной в виде решетки. Вдоль трех других стен тянулись низкие и грязные нары.

На одних нарах присели рядышком мы с Дашей, а напротив нас положили скованного наручниками Васика, который после пленения ментами впал в какой-то ступор и теперь молчал, пяля на нас страшно покрасневшие глаза. На наши вопросы он не отвечал, вообще – за все полчаса, которые мы провели в этом ужасном месте – он не проронил ни слова, и совершенно нельзя было понять, пьяный ли он до сих пор до беспамятства или протрезвел и теперь медленно приходит в себя, припоминая, что же это он такого натворил.

Кроме нас троих, никого в камере не было.

– Да-а... – в который раз вздохнула Даша, – вот уж никогда не думала, что попаду в милицию. Это же надо – сидеть в камере. Ничего себе прогулялись.

– А это разве камера? – усмехнулся давно подслушивавший наш разговор дежурный, который сидел, раскачиваясь на стуле, прямо за решеткой. – Это вовсе и не камера. Это только обезьянник. Мы здесь алкашей держим и других... мелких нарушителей порядка. А камера в подвале. Там-то настоящие преступники и сидят.

– Значит, нас не считают настоящими преступниками? – обрадовалась Даша.

– А я почем знаю, – пожал плечами дежурный и откровенно зевнул, – камера под завязку забита, вот вас первых сюда и сунули. Мне же не докладывают – кого и за что задержали. Я же не майор...

– Можно все-таки позвонить? – в который уже раз спросила Даша у дежурного.

– Нет, нельзя, – покачал он головой, – я не имею права выпускать вас отсюда без специального разрешения. А где разрешение?

Разрешения не было. И мы, и дежурный – знали об этом прекрасно. Даша ничего не ответила на глупый вопрос. Я – тоже.

– Нас ведь скоро отпустят, – сказала только я, – так чего уж... Нам просто позвонить и все недоразумения сами собой разрешаться.

Дежурный молчал, раскачиваясь на стуле.

– Они и так разрешаться, – включилась в разговор Даша, – только – после моего звонка – в десять раз быстрее. А пока ваши коллеги раскачаются... Что же нам теперь – всю ночь здесь сидеть. Еще заразу какую-нибудь подхватим...

– Вот вас, например, за что задержали? – поинтересовался вдруг дежурный.

– Да ни за что! – в один голос воскликнули мы с Дашей.

– Тогда чего вы беспокоитесь? – снова зевнул дежурный. – Ни за что – значит, скоро выпустят. Посидите, отдохните...

– Посидим, – неожиданно злобно проговорила Даша, – только как бы вам вместо нас не сесть... После того, как все выяснится.

Дежурный равнодушно рассмеялся.

– Сколько раз я уже эту песенку слышал, – высказался он, – мэром города угрожать будете? Или самим Путиным.

– Ну... Путиным, не Путиным, а... – Даша загадочно усмехнулась, – знаете, кто это такой?

Она указала на Васика.

– Алкаш какой-то, – поглядев, ответил милиционер.

– Алкаш-то он алкаш, – согласилась Даша, – но если б вы знали, кто его папа...

Не договорив, она замолчала, сохранив в конце фразы интригующую загадку. Дежурный, однако, никакого интереса к родителям Васика не выказал. Он меланхолично сплюнул и потянулся за сигаретами в карман форменной куртки.

– А папа его, – не выдержала Даша, – не последний человек в Москве. Он...

Тут Даша, усмехнувшись, назвала фамилию очень известного в городе бизнесмена-олигарха. Дежурный усмехнулся.

– Хватит дурить-то, – проговорил он, – дети таких родителей не сидят по обезьянникам. Они все в Испаниях и Америках сидят... в испанских и американских обезьянниках... А вот вас, гражданочка, если много будете разговаривать, я сведу вниз – в подвал. В женскую камеру. Там как раз партия проституток-кокаинисток парится. Хочешь?

Победоносная ухмылка разом слетела с бледного Дашиного лица и она снова надолго замолчала, уставясь в пол.

Я решила не отвлекать ее разговорами. Прислонилась спиной к холодной каменной стене и задумалась, закрыв глаза.

«А ведь всего этого могло и не быть, – размышляла я, – если бы я сразу ввела в транс того гаишника... инспектора Барбосова. Он бы вернулся к своим в патрульную машину и сообщил бы, что все в порядке... И менты по своим делам поехали бы... А я... С другой стороны – нехорошо ведь так с представителями власти обращаться. Я не могу использовать свой дар во зло. И отождествляться с экстрасенсами-преступниками, гипнотизирующими милиционеров, чтобы избежать задержания. Но... Если б я знала, что так все выйдет, то, наверное, все-таки попробовала бы. Мы же ведь ничего такого не сделали с Дашей. И машину не угоняли... Кто же знал, что Васик по пьянке потерял где-то свои права? И бумажника у него Даша не нашла. И телефона мобильного. Вот ведь растяпа, этот Васик. Теперь из-за него сиди здесь... в клоповнике, как последний бомж».

От размышлений меня отвлек какой-то неясный шум. Я поглядела на дежурного. Он тоже прислушался и внезапно вскочил со стула, торопливо притушив сигарету.

– Еще одного пациента притаранили, – пробурчал он, – но мою-то голову.

Он нахлобучил фуражку поглубже и шагнул в коридор, оставив дверь открытой. Я встала с нар и подошла к решетке. И прислушалась.

– Кого привезли-то? – услышала я голос нашего дежурного.

– Психа одного, – ответили ему, – отмороженный придурок. Вроде ширнутый чем-то. У подъезда напал на тетку с сумками. Чуть не убил ее железным прутом. Пытались выяснить – за что – он молчит. Все твердит про какой-то последний и решающий бой. Абсолютно невменямый.

– Так зачем его в обезьянник-то? – воскликнул дежурный. – Не хватало мне еще отморозка! У меня там трое... вроде приличные люди. Причем двое – женщины. А вы мне психа какого-то... Вниз его – в камеру.

– Да нельзя в камеру! – закричали сразу несколько голосов. – Там и так битком набито. Ни одного человека не втиснешь. Сегодня же рейд был по анашным точкам. Нарков – полная коробочка. А они все гнилые, как на подбор. Еще от недостатка воздуха подохнет кто – а нам отвечать! Скажут – специально уморили.

– А если ваш псих моих пациентов ухайдакает?! – не сдавался дежурный. – Тогда мне придется отвечать. Ты-то, Смирнов, как обычно выкрутишься, а я...

– Ладно, – перебил тот, кого называли Смирновым, – хватит базарить. Никого он не убьет. Он в наручниках. Тем более, давно уже успокоился – только бормочет что-то. А если хочешь, я постою рядом с тобой у обезьянника – подежурю. Если что – то успеем его скрутить – вместе-то...

– А вот и хочу! – заявил дежурный. – Тогда и на тебе тоже ответственность будет.

– Договорились, – ответил ему Смирнов.

– Ну и все, – усталым голосом резюмировал наш дежурный, – заносите, ребята.

Как только топот нескольких ног стал ближе, я отошла от решетки и села на свое место рядом с Дашей.

Даша так же безучастно, смотрела в пол. Васик ничего не выражающими глазами пялился в стену. Даже на расстоянии в два с половиной метра от него нестерпимо несло ужаснейшим перегаром.

Ну, хоть они ничего не слышали – не прислушивались. Вот еще – не было печали. Так теперь еще и психа в наш обезьянник приволокут...

Додумать мысль я не успела. К решетке вместе с нашим дежурным подошли два милиционера. Под руки они вели какого невысокого коренастого человека с короткой стрижкой в потрепанной одежде с бледным, разбитым в кровь лицом. Ноги задержанного подгибались, будто на плечах его лежала невыносимая тяжесть, а руки были скованы наручниками. Приглядевшись, я заметила, что наручники на запястьях застегнуты очень плотно – железо врезалось в кожу чуть ли не до крови.

Должно быть, это было очень больно, но задержанный явно не чувствовал этой боли. Он, кажется, вообще ничего не чувствовал. Бормотал только что-то неразборчивое себе под нос.

Лязгнула решетчатая дверь, и задержанного прямо в наручниках швырнули на бетонный пол камеры. Дверь тут же захлопнулась.

Один из милиционеров попрощался за руку со своими коллегами и ушел. А другой – чья широкая физиономия была украшена пышными пшеничными усами – видимо, тот самый Смирнов – закурил сигарету и, заложив руки за портупею, остался стоять напротив решетки.

Дежурный снова уселся на свой стул.

– О, господи, – проговорила Даша, очнувшись от своих размышлений, – он же избит весь! Он едва живой, а вы его в наручниках на камень швыряете. Звери.

– Добрая какая, – ухмыльнулся Смирнов, не выпуская сигаретку изо рта, – тебя бы на место той тетки, которую он арматуриной отоварил...

– Какой тетки? – спросила недоуменно Даша, но никакого ответа не получила.

Задержанный долгое время не пытался подняться. Наконец он пошевелился и сел, прислонившись спиной к опущенным нарам напротив решетки.

Милиционер вдруг вздрогнул, вглядевшись в его лицо.

– Слышь, – сказал он дежурному, – посмотри-ка на этого гаврика... Никого он тебе не напоминает?

Дежурный поднялся со своего стула, подошел к Смирнову и присел на корточки, посмотрел на отделенного от него решеткой мужчину.

– Кажись... – начал было он, но прервал сам себя, – да нет, не может быть.

– Как это не может! – как-то встревоженно воскликнул Смирнов и тоже приземлился на корточки рядом с дежурным. – Посмотри! Как две капли воды.

Даша посмотрела на безучастного ко всему, что происходит вокруг мужчину и тихо охнула. Я тоже не удержалась и глянула в лицо скованного. Да, черт возьми! Где-то я видела этого человека... Постойте, постойте... По телевизору я его видела... И не один раз – много раз! Спортивная передача, канаты, гонг, трусы до колена... Перчатки. Удар, удар! Нокдаун! Ну, точно, это он, всемирно известный...

– Это он! – взволнованно проговорил дежурный, поднимаясь на ноги. – Точно он... Только как он... Нет, не может быть. Двойник?

– Нет, не двойник, – Смирнов глядевший на скованного наручниками, как зачарованный, уверенно тряхнул головой, – тот же шрам у левой брови... А нос! Посмотри на его нос!

– Эй, мужик! – позвал дежурный задержанного. – Тебя как зовут?

Задержанный приподнял голову. В глазах его, мутных и полузакрытых, на секунду качнулось нечто осмысленное.

– То-оша... – протянул задержанный.

– Антон, значит, – ошарашенно выговорил дежурный, – подумать только – кто у нас в обезьяннике сидит. Сам Буденный! Антон Семенович! Десятикратный чемпион мира по боксу в полутяжелом весе.

– Мать твою, – сглотнув, негромко произнес Смирнов, – я же его поклонником был, когда он десятый раз американских негров мочил и чемпионом мира становился. А помнишь про него говорили, что он, мол, свою родословную ведет от того самого Буденного. Который это... в гражданскую войну воевал?

– Ага, – подтвердил дежурный, – просто глазам своим не верю. Такой спортсмен... Такой великий человек, а так нехорошо кончил... За что его, говоришь, забрали? Тетку прутом чуть не забил до смерти?

Смирнов, не сводя глаз с Буденного, молча кивнул.

– Мать твою, – снова сказал Смирнов, – мать твою...

Я внимательнее вгляделась в окровавленное лицо экс-чемпиона. Что-то странное было в его глазах. Что-то странное и что-то до боли знакомое.

Мужчина на полу вдруг поднял голову и посмотрел на меня. Прямо в глаза мне.

По его лицу прошла судорога. Губы его дернулись, будто он что-то хотел сказать, но в тот момент словно острая боль прошила насквозь его крепкое тело.

Буденный вскочил с пола, сделал несколько неровных шагов к решетку и снова рухнул – на этот раз ничком, сильно ударившись лбом об бетонный пол.

Даша вскрикнула.

Милиционеры стояли безмолвными манекенами. Смирнов только разводил руками и что-то растерянно мычал.

Я успела оправиться первой. Я спрыгнула с нар и подбежала к неподвижно лежащему на полу телу. С большим трудом перевернула бывшего спортсмена на спину. Лоб его был рассечал, но глаза смотрели прямо и вполне осмысленно.

– Он сказал... – выговорил Тоша, – он сказал... – и по лице его побежали волны судорог. Казалось, говорить ему так же сложно, как идти против ураганного ветра, – он мне сказал...

Пена выступила на его губах и он закашлялся.

Глаза его начали стекленеть, и я поняла, что этот человек сейчас умрет. Но прежде чем последняя судорога замерла гримасой смерти на его лице, ему удалось выговорить:

– Он сказал, что это в последний раз... Так и получилось – в последний раз...

– Кто сказал? – спросила я. – Кто?

– Дядя Моня...

Даша ахнула от удивления и страха.

Бывший чемпион дернулся и вытянулся на бетонном полу уже мертвым. Словно что-то ударило меня, и я заглянула в его глаза, пока они совсем не остекленели...

Когда мне наконец удалось отвести взгляд от мертвых зрачков и отшатнуться в сторону, сил у меня больше не осталось. Меня била крупная дрожь, пот выступил у меня на лбу и только одно желание целиком овладело моим сознанием – чтобы я никогда больше не видела того, что увидела секунду назад.

В глазах умирающего на полу милицейского участка человека я увидела тот самый страх, который мучил меня с тех пор, когда заглянула в сознание Нине Рыжовой.

Почему? Почему?

– Дядя Моня... – вспомнила я последние слова Антона Семеновича Буденного.