Императрица после смерти

Глава 2

Я сидела в своем обычном закутке за пальмой в кадке на лестнице и рисовала. Я видела сегодня на улице очень красивого парня и пыталась изобразить его на бумаге, но все никак не воспроизводился его взгляд. Заинтересованный взгляд. Да, я, наверное, нафантазировала себе, но на меня обычно смотрят как на пустое место.

Хлопнула дверь – отец вернулся. Хорошо бы, он меня здесь не заметил. Разве я много прошу? Я не выпила свою порцию лекарств, подавляющих гнев и сопротивление – трудно будет изображать бездушную куклу. Но надежды пропали зря.

– Златослава! Я сколько раз говорил тебе не с-смей с-сидеть под лестницей как нищенка! Иди с-сюда, немедленно! – сразу начал шипеть отец.

Он никогда не кричал – он шипел. Это было настолько неприятно, а может и просто страшно, что я всегда выполняла его требования. Лучше бы он кричал. Я осторожно вылезла и поднялась к нему на лестницу, бережно прижимая к себе свою любимую тетрадь. Последний год отношения ко мне с его стороны поменялось существенно. Теперь у него в привычках числится бить меня по лицу, когда он считает меня неблагодарной тварью, не ценящей все, что он для меня делает, то есть каждый день. Приходится постоянно замазывать тональным кремом синяки и носить одежду с длинными рукавами. Ссадины не успевают заживать. Часто сочатся кровью. Но я уже привыкла. Больно – значит живу. Глупое утешение, но другого нет. Жаль, что успокаивающее забыла выпить. Мое имя вообще отдельная история. Где он его выкопал? «Злату – слава». Идиотизм полнейший. Как можно поклоняться деньгам с помощью имени ребенка?! Но, видимо можно. Мой богатый отец тому пример. Жанна сократила его до «Злата» – я ничего не имею против, даже нравится. Во всяком случае, звучит красиво. Полное же имя я практически ненавидела.

У отца сегодня видимо настроение хуже некуда, надеюсь, он закончит «мое воспитание» быстро. Я без лекарств долго не смогу не расплакаться, а это распаляет его еще больше.

– Ну, чего же ты медлишь, паршивка?! Я не яс-сно выражаюс-сь? – вот и шиплячие нотки прорезались.

Неужели мне страшно? Я думала, что за это время у меня уже нет этого чувства, также как и слез. Я не должна плакать и бояться, не такая уж и слабачка.

– Ты думаешь, что можешь делать все так, как тебе вздумаетс-ся? Игнорировать мои приказы? Забыла, что обязана мне рождением, а? Отвечай, когда с тобой разговаривают! – вот и первая пощечина. Не сильная, но обидная. Хотя какие обиды? Разве ж я еще не привыкла? Наивная душа, все надеюсь, что отец изменится однажды, и мы всей семьей будем жить долго и счастливо... Мать при первых звуках его недовольства скрылась у себя в комнате, чтобы потом если что сообщить, что ничего не видела и не слышала, а я все выдумываю... Но я отвлеклась.

– Нет, папочка, что ты! Я не хотела тебя обидеть, я...– начала судорожно оправдываться я.

– Что это ты у себя прячешь? Дай сюда! – с этими словами отец выхватил у меня мою тетрадь с таинственным незнакомцем на листке.

Пройдет время, меня спросят – с чего же все началось? А я отвечу – с незнакомого парня, который просто подмигнул мне в толпе и скрылся за поворотом.

– Так, ты еще и хахалей своих рис-суешь?! Я за это отдавал деньги в художественной школе? Шлюха! Кого ты еще рисуешь?? Вс-сех, с кем спишь?! Я сейчас уничтожу твой сборник разврата, ты у меня еще свое получишь, хватит терпеть твое неподобающее поведение! – и отец начал выдирать листы с моей тетради.

Как будто красная пелена стала на глазах. Я уже привыкла к его несправедливым обвинениям и угрозам, но тетрадь – это единственное, что у меня есть в этом мире, чтобы не сойти с ума от одиночества. Отстраненно мелькнула мысль, что зря я не выпила хотя бы антидепрессант. И я бросилась на отца, защищать свою реликвию, не думая о последствиях и возможно опять сломанной какой-то кости.

– НЕТ! Отдай!

– ЧТО?! Ты смеешь на меня кричать и указывать мне, дрянь! – и он со всей силы залепил мне пощечину.

Я не устояла на ногах. Зря мы спорили на лестнице... Очень зря... Я прокатилась один пролет и встретилась виском с углом мраморной ступеньки. Кажется что-то хрустнуло. Он мне все же что-то сломал. В стремительно подступающей темноте я увидела, что в руках все же сжимаю тетрадь и на ней капли крови. «Жаль, испортился рисунок... Но я его перерисую...» это была моя последняя мысль и я слабо улыбнулась, представляя, что теперь меня никто с неделю не будет трогать, и я успею закончить этот портрет. Еще успела услышать слова отца: «Вот же блин! И куда ж мне ее теперь...», но удивиться я не успела. Я уснула. И почти не больно.