Империя вампиров

8

На следующий день Ноэл проснулся в плохом настроении, здоровый, но изломанный болью, неудобством, ощущая себя бледной тенью человека, вышедшего из Буруту. На заре они скудно позавтракали пшенной кашей с кассавой и земляным горохом. Гендва дал Квинтусу темный порошок, который надо было подсыпать больным. Хотя порошок не был горьким и его специфический вкус не ощущался в пище, было нелегко убедить Лангуасса, Кори и Лейлу проглотить всю дозу. Они спали беспокойно, но проснувшись, почувствовали себя здоровыми, есть им не хотелось. Все трое хотели пить, Квинтус убедил их поесть, запивая кашу горячим кофе.

Когда экспедиция тронулась в путь, Ноэл не заметил значительного улучшения состояния больных, казавшихся неуверенными в движениях, но постепенно шаги их стали более твердыми, хотя ощущалась их близость к трансу.

Было трудно прокладывать дорогу в высокой траве, от утра до полудня они ярошли чуть больше десяти миль, Двигались и после полудня, пока жара, усталость не превозмогли. Лангуасс, Кори и Лейла сразу же уснули, Ноэл растянул над ними палатку, укрывая от палящего солнца.

Нгадзе пришел к Ноэлу сообщить, что идет в заросли травы за пищей. Попросил Ноэла пойти с ним, взяв ружье, чтoбы попытаться добыть мяса, но тот отказался - плохой стрелок. Попросил пойти Селима, турок охотно согласился. Нгадзе, Мбурраи и Селим отправились вместе, пообещав вернуться до наступления сумерек.

Однако солнце уже почти зашло, а их все еще не было.

Ноэл да Нтикима собрали охапки травы для большого костра, который должен был стать маяком для охотников, хотя такой сигнал едва ли был нужен. Ноэл чувствовал - что-то случилось.

Квинтус не будил спящих к ужину, сказав Ноэлу, что опасается за их жизнь, особенно за Кори. Гендва отметил, что их шансы на жизнь были бы меньше, остановись они в океане травы.

Через два часа после прихода ночи Нгадзе и турок, раненный в голову, наконец пришли. Скользящий удар копьем оторвал Селиму часть левого уха, длинную полосу кожи на черепе, пополнив и без того жуткий набор шрамов. Его кремневое ружье исчезло. Нгадзе удалось собрать что-то из съестного, но этого было недостаточно, чтобы уберечь запасы от дальнейшего истощения.

Нгадзе рассказал, что они попали в засаду фулбаи, которые следили за экспедицией несколько дней. Селима ранили сразу - главным для нападающих было захватить ружье. Ибо пытались сопротивляться, звали на помощь, но они ушли слишком далеко от лагеря. Мбурраи прикончили, затем убийцы исчезли с ружьем, только один нападавший был убит.

- Они не вернутся, - сказал Нгадзе. - Конечно, будут пытаться украсть что-нибудь еще, но их маловато для нападения на лагерь.

Квинтус забинтовал Селима под его невнятные проклятия. Гендва дал ему пожевать порошок, от которого должна была уменьшиться боль, но воздействие лекарства не было быстрым.

- Когда закончится степь, фулбаи перестанут нападать на нас, - успокоил всех элеми. - У холмов, где возвышается Логоне, мы будем в безопасности. Но нужно спешить изо всех сил.

Разбудили изнуренных спящих, и они поели немного вместе с Нгадзе и Селимом, но потом Кори опять уснул. Это показалось Ноэлу плохим признаком. Лангуасса и Лейлу мучили боли, они стонали. Кордери сидел рядом, успокаивая, затем уснул. На рассвете он сам почувствовал необходимость в порошке Гендва, но не осмелился попросить, убеждая себя, что это только усталость и нельзя поддаваться лихорадке.

Кори с трудом подняли, убедили принять немного пищи с порошком. Ему стало еще хуже. Ноэлу было больно смотреть на него - так сильно он похудел. Лангуассу и Лейле было лучше, но на пирате с самого начала сказывался возраст.

К обеду прошли двенадцать миль. Лангуасс и Лейла, казалось, чувствовали себя такими же больными, как Кори, который без поддержки больше не мог двигаться. Гендва хотел идти дальше, но Квинтус настоял на остановке. Монах надеялся, что за ночь больным станет лучше, и они смогут больше пройти. Нгадзе, Нтикима, Квинтус и Йоэл по очереди дежурили с ружьем в руках, опасаясь, что фулбаи, догадавшись об их слабости, рискнут напасть.

На следующее утро все изменилось. Кори поднялся, но Ноэл не верил, что тот выдержит еще сутки. Лихорадка у Лангуасса и Лейлы спала, но марш вскоре подорвал их неокрепшие силы. Харматтан дул во всю мощь, принося дым вперемешку с едкой пылью, заставляя прилагать большие усилия, чтобы двигаться вперед. В одиннадцать часов далеко на севере показались длинные столбы дыма от пожара. Они продолжали идти под палящим солнцем, с короткими остановками через каждый час.

Настроение Ноэла совсем упало, степь казалась бесконечной. Жажда и голод мучили. Он чувствовал приближение лихорадки. Хотелось упасть на землю от слабости, но Ноэл видел Гендва и Мсури, идущих впереди, стариковские ноги передвигались, как детали часов, тогда как его мышцы напоминали струны на костях. Мсури, такой же старый, даже не вампир, следовал за элеми без видимых признаков напряжения. Ноэл, крупнее и моложе их, говорил себе с гневом, что может делать то, что делают они. Презирал себя за слабость мертвенно-бледных мышц. Эта решимость была в конечном счете вознаграждена, хотя пожар приблизился на несколько часов раньше, чем они ожидали.

Позже Ноэл гадал, был ли пожар проклятием или благословением, так как заставил караван двигаться быстрее, а фулбаи отказаться от погони, повернуть назад. Солнце садилось за их спинами, трава стала реже, попадались рощицы. Они легко находили место для лагеря, Нгадзе и Нтикима даже на ходу отыскивали пищу. Когда остановились, Мсури из лука подстрелил птицу для ужина. Все говорило Ноэлу: худшее должно быть позади.

Ночью Ноэл и Квинтус наблюдали отдаленное зарево лесного пожара, который распространялся на запад, выжигая участки, где они недавно прошли. Нтикима присоединился к ним, сказав, что теперь не следует беспокоиться о пище, перед безжизненным лесом будет полоса хорошей земли с деревнями и элеми, которые помогут. Он подвел их к другой стороне лагеря и показал на востоке огоньки костров.

Нтикима сообщил, что это костры племени сахра, близких родственников мкумкве. Они дадут пищу, а элеми возобновят запас лекарств Гендва. Мальчика взволновало сознание того, что Адамавара лежит за землями сахра. Ноэл не нашел в себе сил разделить энтузиазм Нтикимы.

Лангуасс и Лейла спали ночью спокойно. Ноэл посчитал, что им становится лучше. Сон Кори был другим. Ему не снились кошмары, но, казалось, утром он не проснется. Так и случилось, Кори умер ночью. Квинтус произнес над ним молитву, труп оставили для хищников, потому что не было времени копать могилу примитивными инструментами. Лангуассу и Лейле действительно стало лучше, но Гендва настаивал, чтобы они опять приняли лекарство, в этом случае они могли идти быстрее.

В деревню сахра путешественники пришли до полудня, их встретили как гостей. Это была маленькая деревня, разбросанная вокруг колодца, к каждой конусообразной хижине примыкал небольшой участок земли, отгороженный плетнем. Амбары, сделанные из соломы в форме ульев, возвышались на деревянных подпорках для защиты от насекомых. Женщины племени носили круглые пластинки, растягивающие их губы и придававшие им вид птиц с широким клювом. Татуировка мужчин напоминала рисунки на телах воинов мкумкве.

Тут жили четверо элеми - больше, чем в деревнях, которые экспедиция посетила раньше. Элеми сидели в ряд перед хижиной вождя и казались старше, чем кто-либо, кого Ноэл видел до сих пор. Они были более морщинистыми, чем Они-Олорун, почти без волос, с глубоко впавшими глазами. Кордери не мог определить их возраст, но не удивился бы, если бы ему сказали, что старики живут здесь тысячу лет. У них не было кисетов на поясе, на бедрах - только тонкие тесемки вместо повязок. Кордери увидел: с ними проделали то же, что и с Гендва. Пенис каждого представлял собой неровный выступ, такой же уродливый и неестественный, как нос бедного Селима. Однако мошонки остались нетронутыми, значит, кастрация была неполной.

После официального обеда, на котором Лангуасс и Лейла едва могли говорить, сахра подали своим гостям араки, напиток более крепкий, чем обычное пшенное пиво. Квинтус едва пригубил, Ноэл пил очень умеренно, а Лангуасс, Нгадзе и Нтикима изрядно напились. Эти излишества не понравились Гендва, заботившемуся о выполнении своей миссии. Ноэл же забеспокоился, как бы это опьянение не вызвало новых приступов лихорадки.

Ноэл внимательно наблюдал за тем, как Гендва вел себя здесь и как обходились с ним. На западе он был высокомерен, даже когда встречался с элеми, ожидая к себе почтения, как к важной персоне. Теперь все было совершенно иначе. Местные элеми общались с ним как с равным. Ноэл понял, что, хотя черные вампиры не были ни богатыми, ни сильными, они пользовались большим авторитетом.

Ночью спали в деревне, не выставляя часовых, и спали спокойно, впервые за много дней. Однако Ноэл чувствовал, что не избавился окончательно от недомогания.

Следующую ночь тоже провели здесь. К уходу Лангуасс и Лейла почувствовали себя достаточно здоровыми, чтобы отказаться от лекарств Гендва. Оба похудели.

Лангуасс выглядел озабоченным, хотя они уверяли, что самое плохое позади. Еще один осел пал, осталось только шесть. Рана Селима по-прежнему беспокоила, требуя постоянного ухода элеми. Запасы пищи пополнили в деревне. Нгадзе и Нтикима на самочувствие не жаловались.

Территория, принадлежащая племени, была узкой полосой плодородной земли, и, тронувшись в путь, караван опять стал подниматься по лесистым склонам. Гендва вел их с уверенностью бывавшего здесь человека, но мешали жара и насекомые. Ноэл и Квинтус не снимали сеток, к этому же Квинтус вынудил Лангуасса, но никто не посмел убеждать обозленного турка. Больше всего страдали от укусов черные, вечером Гендва накладывал мазь на их спины и лица.

Таких деревьев, как здесь, Ноэл еще не видел. Знал только немногие, такие, как пышные пальмы, овала, дика, но и они были больше обыкновенных, часто с искривленными стволами, будто какой-то гигант мял их. Другие, с черной корой, увитые лианами, стояли в величественном одиночестве, отбрасывая тень на много ярдов. Их стволы походили на множество тыкв, нанизанных на длинные копья. Подлесок был скудный, а кусты даже на полянах казались чахлыми и больными.

Вечером Нгадзе и Нтикима пошли за фруктами. Принесенные плоды Гендва внимательно осмотрел, некоторые выбросил.

По холмам путешественники вышли к другой реке, Логоне, - полувысохшей, с влажной и липкой грязью посредине русла. За рекой лес оказался еще более странным. Подлесок почти исчез, ветви деревьев были высоки и не мешали движению, но, несмотря на это, место было неприятным. Здесь почти не было птиц, не встречались обезьяны. Насекомых было много, а цветов очень мало. Самым ярким, что освещали проникающие сквозь листву солнечные лучи, были древесные грибы оранжевые, желтые, иногда белые в ярко-красных или голубых прожилках. Они часто росли на стволах погибших деревьев. Чем дальше караван углублялся в лес, тем больше казалось Ноэлу, что вместо деревьев он видит только их гниющие, искривленные стволы.

Усталая группа переходила притоки, питающие Логоне в дождливый сезон, в которых сейчас почти не было воды. Ноэла удивило отсутствие постоянных обитателей африканских вод - крокодилов, пиявок, речных птиц и рыбы.

Затем, уже перейдя Логоне, много миль шли по мрачному лесу, не встречая ни одной деревни. Дважды разбивали лагерь у мутных речек, не слыша по ночам ни звука. Лангуасс страдал от приступов лихорадки, Лейла же постепенно избавилась от болезни.

- Об этом безжизненном лесе ты говорил? - спросил Ноэл Нтикиму в лагере на склоне горы. - Неприветливый край, не думаю, чтобы люди его охотно посещали. Более неподходящего места для садов Эдема трудно представить.

Нтикима подтвердил, что этот большой лес, окружающий Адамавару, плохое и безжизненное место. Однако кое-какая жизнь здесь существовала - насекомые, деревья, летучие мыши, находившие какие-то плоды на вершинах деревьев. Обитали здесь и шимпанзе, мальчик сообщил, что среди них есть бывшие черти, жившие сверх положенного срока и пившие кровь самок и детенышей, как элеми поступают с людьми. Ноэл не знал, верить ли.

Путешественники подошли к хребту - черной каменистой гряде в три четверти мили. В дождливый сезон здесь был водопад шириной в сорок - пятьдесят ярдов с пятью утесами посредине. За водопадом тянулся длинный каменистый выступ; сейчас, когда воды было мало, он представлял собой что-то вроде мостика. Люди перешли, но ослам было нелегко идти по узкой, с выбоинами тропе, поэтому их пришлось переводить через грязное русло внизу.

За выступом был еще один крутой подъем, более трудный для животных, чем подъем к плато Баучи. Их пришлось разгрузить, и все-таки один осел, поскользнувшись, сломал ногу, и его пришлось забить на мясо. Каждый человек нес свой груз, теперь он увеличился у всех, кроме Лангуасса, который сам еле передвигался. Гендва не разрешил оставлять пищу, говоря, что с ней дальше станет еще труднее. Ноэл беспокоился о запасах воды.

Тропа вилась среди камней. Деревьев стало меньше, а дорога - трудней из-за крутого гористого подъема. Нещадно палило солнце и чем выше поднимался караван, тем нестерпимее становилась жара. Сетки стали ненужными, насекомые исчезли.

Гноящаяся рана Селима, несмотря на старания Гендва, видимо, сильно болела, потому что турок, стоически переносивший все, постоянно вскрикивал и стонал. Ноэлу представлялось, что Селим ведет некий спор с мстительным божеством, жестоко наказавшим его. По спине страдальца, рядом с раной, от затылка к плечу стало распространяться странное пятно - будто что-то росло под кожей. Квинтус не видел раньше ничего подобного, но Они-Осангин смотрел на пятно с большой тревогой. Пятно казалось Ноэлу черным или темно-серым, и он не сразу связал его с серебряной смертью, о которой говорил Нтикима. Но мальчик сказал, что это она.

Мсури и Нгадзе возились со своими небольшими ранами, которые не заживали, с каждым часом перехода все больше беспокоя их. Поначалу это были обыкновенные ссадины, но скоро появились роковые признаки чего-то, распространявшегося в мышцах. На иссиня-черной коже пятно выглядело серым, и Ноэл понял, почему туземцы называют болезнь серебряной смертью. Гендва раздал лекарство всем троим, но улучшения не наступало, да элеми его и не ждал, расспрашивая, тем не менее, о развитии болезни.

Ночью разбили лагерь на наибольшей высоте за весь переход. Ноэл пошел за сухостоем для костра и нашел в небольшой пещере несколько трупов, лежащих вокруг давно потухшего костра. Иссушенные, сморщившиеся тела мумифицировались. Кожа, натянутая на костях, была не черной или коричневой, а имела пепельный оттенок, как пятна на теле его спутников. Квинтус заметил, что трупы, видимо, лежат здесь много лет, но хищники не тронули их. Леопард, шакал или стервятник не пытались есть это мясо, не было даже червей или личинок, питающихся останками.

Открытие встревожило Ноэла, особенно сейчас, когда экспедиция находилась рядом с Адамаварой. Казалось, что Лангуасс не дотянет до цели, а турка серебряная смерть настигнет через день. Кордери не знал, доживет ли сам до роковой встречи, искал при свете костра на коже признаки болезни более страшной, чем любая лихорадка. То же делал Квинтус, осматривая любую царапину или ссадину.

Ноэл признался монаху в своих страхах, как бы прося отпущения тревог. Квинтус успокоил его, показав свою невосприимчивость к страху:

- Гендва уверяет, что через день мы подойдем к Адамаваре, самое большое - через два. Мы ушли так далеко, столько претерпели, и можем надеяться, что Господь избавит нас от страданий. Даже Лангуасс, великий грешник, пока что уберегся от серебряной болезни. Верь в провидение, Ноэл, я уверен: ангелы смотрят за нами.

Ноэл, благодаря, прикоснулся к плечу старика. Они сели на валун и посмотрели на звездное небо. Воздух был очень чистый, надоедливая пыль харматтана не достигала этих мест, Кордери думал, что никогда в жизни не видел таких ярких, сверкающих звезд.

- Их свет делает наше тепло призрачным, - сказал Ноэл. - Иногда из-за звезд я чувствую себя крошечным, как под микроскопом, затерянным в бесконечности мироздания.

- Это неверие делает тебя крошечным, - заметил Квинтус. - Без веры люди пропали бы.

- Не сомневаюсь, - согласился Ноэл, - но думаю, найду ли верный путь. Сознание малости и потерянности препятствует моей вере. И все же…

Он замолчал, Квинтус сказал: «Продолжай!»

- Иногда… если смотрю на небо долго… впечатление меняется. Начинаю ощущать себя огромным, а не крошечным… будто что-то от меня в них и что-то от них во мне. Я как бы расширяюсь, будто мое тело - Вселенная, а каждое мгновение - вечность.

Квинтус открыл рот для ответа, но обернулся, услышав шорох. Ноэл насторожился, увидев Лейлу и Нтикиму, и пошел им навстречу.

- Что-нибудь случилось? - спросила цыганка.

- Нет, - ответил Квинтус, - мы только измеряем величину Вселенной и величие человеческой души.

- Звезды - зерна из жерновов, которыми мелет Олорун, - сказал Нтикима, - когда идет по земле с солнцем в сердце.

- Я так не думаю. - Лейла по-матерински обняла мальчика за плечи. - Лангуасс сказал, что вертится Земля, а на месте стоят звезды. Это так, брат Квинтус?

- Вращается круглая Земля, - подтвердил Квинтус, - ее вращение отражается на изменении сезонов. Звёзды могут вращаться вокруг другого центра очень далеко отсюда, но мы не можем увидеть солнце в середине Создания нашим ограниченным зрением, так же, как и руку Господню за работой.

Нтикима не поверил.

Цыганка села за спиной Ноэла:

- Звезды очень далеки - больше миль, чем ты и я можем сосчитать, даже если начнем сейчас и продолжим до самой смерти. Они ведь действительно так далеко, святой отец?

- Планеты от нас в миллионах миль, - ответил Квинтус, - а звезды так далеко, что сомневаюсь, сможем ли мы измерить удаление. Это солнца со своими собственными мирами, где есть моря и леса, люди и звери. На какой-нибудь другой земле, невидимой на небосклоне, другие люди идут к своей Адамаваре в поисках дыхания жизни и света разума.

Нтикима взглянул вверх, будто проникнувшись этим понятием, Ноэлу хотелось бы увидеть выражение его темного лица.

- Там, наверное, миллион миров, - спросил мальчик, - где Шанго прячет свои молнии? Нужно ли искать сердце Олоруна в каждом мире, чтобы сделать лучших людей мудрыми и заковать Шигиди в темных углах сна, усмиряя его гнев?

- Миллион и больше миров, - сказал Квинтус. - И в каждом Божье сердце питает людские души, ведя в райское царство желающих туда идти.