Империя вампиров

3

Ноэл Кордери сидел на треногом табурете, наблюдая за котлом, кипевшим на огне.

Он находился в комнате без окон, со скамьями вдоль стен, уставленными кувшинами, перегонными кубами, лампами, подсвечниками, зажимами и напильниками.

Это была типичная каморка алхимика, если не учитывать вещей, не характерных для таких мест: клеток с шумными собаками и большими коричневыми крысами, грызущими проволочную сетку; швабр и аммиака для уборки; микроскопа на столе. Но было и другое, что случайный наблюдатель мог принять за свидетельство занятий еще более мрачными делами: трупы для вскрытия, удаленные хирургами конечности, бутыли, склянки, кувшины, кубки, тыквенные бутыли, бурдюки, заполненные кровью. Кордери стал самым серьезным исследователем крови во всем мире и мог сказать, что знает о ее тайнах больше, чем любой живой человек… но не достаточно.

Далеко не достаточно.

Он пытался заглянуть в глубину человеческой природы, найти и понять оживляющую душу, но когда подвел итог своим открытиям, смог только отнести себя к неудачникам. Он нашел эликсир жизни, но не знал, как эликсир действует и почему иногда не действует.

Хотя комната была холодной кельей, летняя жара и огонь в камине прогнали прохладу, окутали теплом усталого Ноэла, погрузили в близкое к трансу состояние, когда воспоминания слились в один поток обрывков, клочков забытых снов.

Наблюдая за котлом, вспомнил кухню монастыря в Кардигане, где зарабатывал себе на пропитание. Вспомнил вкус пудинга, подобных которому больше не пробовал, кастрюли, в которых тот доводился до совершенства.

Он вспомнил другую кастрюлю, которую видел маленьким ребенком в лондонском Тауэре. Вокруг колдовского сосуда кудахтали и пели три колдуньи, посылая смертного отпрыска на гибель. Теперь он мог вспомнить о юности очень немногое. Это было беззаботное время, покрытое слоем боли, оставившей в душе более сильные впечатления. Но некоторые контуры былого все же теснились у порога сознания, он нахмурился, вспоминая их.

«Два, два, - говорили колдуньи, - труд и беда».

Куплет было нетрудно дополнить: «Огонь горит, кипит вода». Эти слова он мог сказать о своем котле содержавшем более жуткую смесь, чем та, у которой сидели жалкие ведьмы. Но его котел не кипел, а только нагревался, чтобы сохранить содержимое. Он не помнил рецепта, заставлявшего людей говорить с отвращением о вредности ведьм, но прочел все лучшие книги с рецептами и магическими наставлениями. Он знал «Компендиум Малерикарум» Гуаццо, так называемую «Клавикула Соломонис», «Аре Мачка» Рамона Лалла, книгу о черной магии, ошибочно приписываемую Корнелию Агриппе, работы Марчелло Фичино и бесчисленное множество других книг об оккультном искусстве. Достаточно хорошо знал ингредиенты, используемые ведьмами и колдунами в своих зельях. Перепробовал все, но напрасно.

«У меня более сильные смеси, чем те, о которых я читал, - думал он, - я готовлю растворы, чтобы дать долгую жизнь смертным людям, и яды, чтобы отобрать ее».

Этот драматург, служа вампирам-правителям, писал драмы о недавней истории, - их Ноэл не видел, чтобы польстить вампирам, но сохранял свое искусство, чтобы писать трагедии о более отдаленных временах, подробно повествующие об опасностях бренности, откровенно обращался к толпам обычных людей. Ноэл хотел вспомнить кое-что из спектакля, но вспомнил лишь взволнованную речь превратившего жизнь в ходячую тень, взобравшуюся на короткое время на сцену, прежде чем погаснуть, как свеча. Он пытался сложить стихи по порядку, но не мог, хотя вспомнил начало.

Из его рта исходили фразы, которые он не произносил вслух. Завтра, и завтра, и завтра… подкрадывается мелким шагом, но память отказала: это длилось слишком долго, и его молодое «я» не знало, как прислушаться.

Новые воспоминания вытеснили прежние - воспоминания о других темных и душных комнатах, без прохладного дуновения, с близкой лихорадкой. Он больше всего ненавидел воспоминания об Адамаваре, хотя не знал почему, ведь ничего ужасного там не случилось, именно там Береника открыла ему женскую любовь. Но это была жизнь, которой он не принадлежал, потому что ее народ был странным, созданный им сверхъестественный мир со страхами и надеждами был отталкивающе чужд ему.

Свое путешествие в Адамавару и проведенное там время Ноэл вспоминал как кровавый сезон. Это был его Эйодун, когда он растянулся на жертвенном алтаре, отдав свое здоровье и силу в обмен на капризную мудрость, используемую многими, исключая его самого. Он пил человеческую кровь, но что-то сделал неправильно. Думал о своей смерти как о наказании - мести Бога, хотя не мог определить свой грех.

Дверь кельи открылась, скрипя петлями, и он, вздрогнув, сел, готовый виновато отрицать свой сон, если бы его обвинили в этом. Но обвинения не было; была только Лейла, самая верная из всех слуг и помощников. Сейчас у него их было много. Каждую неделю он творил вампиров, но время истекало - пламя свечи его жизни дрожало на холодном ветру враждебности Галлии и Валахии. Он знал: его вампиров будет недостаточно, если гроссмейстер ордена сможет вооружить рекрутов только луками и кинжалами. У них не было ни пушек, ни мушкетов, даже стрел было мало.

- Уже поздно, - сказала Лейла. - Тебе пора в постель. Подмастерья проследят за работой.

- О нет, - возразил он. - Теперь, конечно, работа не требует такого внимания - даже новая, отчаянная работа, которую я веду параллельно со старой. Все спокойно, но мне не хочется уходить. Новости есть?

- Лангуасс и Валетта послали корабли с пушками в гавань Палермо с попутным ветром. Они навредили тесно стоящим судам, но врагов слишком много, чтобы можно было так просто победить. Они вернулись в Большую бухту несколько часов назад, говорят, сейчас все галеры в море и завтра пойдут в последний поход, чтобы нанести большой удар.

- А что с магометанами?

- Гази - в море на юге, подкрадывается ближе, но они хотят только наблюдать. Султаны вступят в войну лишь после того, как мы разобьем для них большую часть врагов.

- А друзья?

- Молчат.

Ноэл наклонил голову, усаживаясь поудобнее на табурете. К флоту в обороне присоединились английские каперы, чтобы участвовать в битве на собственный страх и риск - они герои, учитывая шансы, хотя после битвы уведут свои суда. Таких союзников нельзя попросить бросить якорь и участвовать в сражении на суше, где армии рыцарей-вампиров впервые будут драться. Никто не может упрекнуть моряков, что они не присутствуют в этом кровавом цирке.

Ноэл хранил слабую надежду на то, что часть флота Кенелма Дигби может присоединиться к рыцарям Святого Иоанна, хотя считал это романтической иллюзией. В душе он не сожалел, что друг решил быть осторожным. Безопасность Англии была для Дигби превыше всего, воздерживаясь от конфликта, страна станет сильнее. Жаль, что больше не было английских пушек.

Лейла нежно положила руки Ноэлу на плечи, посмотрела в его глаза, которые так ослабли, что даже в очках он не мог четко видеть ее лицо. Это его печалило. Но в его памяти навсегда останется блеск ее кожи, яркие глаза и пышные черные волосы.

Ноэл надеялся, что она тоже запомнит его, если будет жить и сохранит честную душу на века, которые заслужила. Но больше всего надеялся на то, что ласки всех ее последующих любовников будут всегда ей напоминать его собственные. Лейла была одета почти как в первый раз, когда он увидел ее, - в мужской костюм из кожи, но без треуголки и пистолета с кинжалом. Ноэл провел рукой по рукаву ее жакета, слегка удивленный тканью. Он был несколько шокирован, поняв, почему она так оделась.

- Ты пришла прощаться, - прошептал Ноэл.

- Нет еще, - сказала она. - Я пришла увести тебя, чтобы мы распрощались в более удобном месте.

- В удобном месте? - Ноэл осмотрел мрачные стены, едва различая бутыли и мензурки на полках, книги и рукописи, приборы и инструменты. Его внимание привлекла медная труба микроскопа, сделанного для него Кенелмом Дигби так давно, блестящая в свете огня.

«Здесь мое самое удобное, самое лучшее место, - думал он, - место алхимика здесь, на его кухне ведьм, где он варит жидкости жизни и смерти, жонглируя судьбой и темными тайнами Бога».

Тем не менее Ноэл позволил поднять себя и увести к двери, где его ждал Квинтус. Ноэл был рад ему, так как не хотел оставлять комнату без присмотра, хотя в ней не было ничего важного. Среди легиона учеников он никому не мог доверить дежурство, но Квинтусу верил, как всегда.

Ноэл взял руку монаха и сжал ее, говоря этим жестом больше, чем любыми словами. Рука монаха была много сильнее, чем его, он чувствовал силу мышц. Когда они жили в Буруту, Ноэл был моложе, в расцвете сил, высокий, стройный, гибкий и красивый, сейчас - много старше, не годами, но всем видом.

Лихорадка Ноэла в Адамаваре, эликсир вампиров оставили печать на душе и теле, и, когда Квинтус процветал от дыхания жизни, Ноэл сморщился и ослабел без него. Казалось, что, давая кровь Квинтусу эти годы, Ноэл передавал ему жизненную силу, но он не завидовал другу. Все же это он, Ноэл Кордери, вдохнул жизнь в Квинтуса и тысячи других, после смерти они будут превозносить его, и не важно, что другие назовут дьяволом.

- Я буду молиться за тебя, - пообещал Квинтус, когда Ноэл шагал по ступенькам.

- Молись за всех нас, - сказал Ноэл. - Молись за наших капитанов, пушкарей и лучников. Молись за наши ядра и стрелы. Молись за Англию, за новую Атлантиду, за еще не рожденные поколения. В эту ночь всех ночей мы не сможем молиться много, нам нужно чудо, чтобы спасти нас от гибели.

Лейла повела его улицами Мдины, но они не пошли к ней домой, а направились в противоположном направлении, к церкви - месту первого христианского богослужения на острове. Здесь стоял дом Публия, сделанный мальтийским епископом самим святым Павлом, потерпевшим вместе со святым Лукой кораблекрушение у острова через тридцать лет после распятия Христа. На месте церкви, построенной когда-то Публием, стояла другая, большая, возведенная нормандцем Роджером Сицилийским - этот остров, как и Британия, был захвачен нормандцами в одиннадцатом веке, в период наибольших завоеваний Галльской империи. Ноэл не знал, в каком родстве находился Роджер с Ричардом Львиное Сердце или Шарлеманем, хотя узнал бы, прочитав «Галльских вампиров». Он не открывал эту книгу не меньше десяти лет, сделав ее своей жизнью настолько устаревшей, что никто уже не мог обновить или дополнить ее.

В церкви было светло. Солнце сияло за матовыми окнами, в последние сутки здесь зажглись тысячи свечей - почти все мужчины, женщины и вампиры Мдины молились здесь. Но в это время, в час сиесты, почти никого не было, были видны несколько коленопреклоненных фигур - женщин, скрывающих под накидками лица и чувства. Ноэл не встал на колени, сел на предпоследнюю скамейку рядом с Лейлой. Они оба были здесь чужими: он - неверующий и она - некрещеная язычница.

- Мы пришли молиться? - спросила вампирша.

- Я слишком горд, чтобы молиться, - ответил он. - Я не делал этого молодым, и если я не делаю это честно, пусть лучше молятся другие. Я никогда не просил ни за душу, ни за тело. Ни тогда, ни сейчас.

- Мы можем найти более удобное место, чтобы провести вместе последние часы, - сказала Лейла.

- Ты хочешь моей крови?

- Нет, у меня достаточно крови, но скоро в море прольется столько крови, что океан покраснеет от Сицилии до Триполи.

- Но ты должна уйти по этому кровавому морю, - сказал он. - Когда галеры прорвутся сюда и рыцари-вампиры хлынут на остров, ты должна заставить Лангуасса отправиться в Англию. Бессмертие не очень остудило его, боюсь, он приведет «Спитфайр» к берегу, чтобы участвовать в этом безнадежном сражении. Он все еще хочет рассчитаться с Ричардом, никто в мире не остановит его, кроме тебя. Надеюсь, ты спасешь его от горячности и сохранишь корабль для другого дела.

Ноэл замолк, и она заговорила опять:

- Лангуасс сказал, что галеры могут не пройти - его орудия уничтожат их.

- В морском сражении, - возразил Ноэл, - парусный корабль победит галеру и разнесет ее в щепки одним выстрелом. Но мы говорим о сотнях галер, которые даже не будут драться в море, а соберутся вместе, пробираясь к берегу, чтобы высадить лошадей и стрелков с мушкетами. Форты у Большой Гавани задержат их, но они высадят людей в бухте Святого Павла и в Марсамксетте; в крепостях нет пушек. Настоящая битва развернется, когда армии сойдутся у стен Мдины, где Дюран должен их задержать и выиграть время. Не важно, что потом будет, - «Спитфайр» должен идти в Англию, надо готовиться к ее защите.

- Во всем этом кроется какая-то тайна, - сказала она, - которую ты не хочешь открыть, хотя Квинтус ее знает. Ты желаешь отправить меня не только из-за Англии и моей безопасности.

- Тайна есть тайна, - ответил Ноэл, - поэтому ее скрывают.

- Даже от меня? - спросила Лейла, не пряча обиды.

- Даже от тебя.

Избегая ее осуждающего взгляда, он поднялся, пошел по проходу к алтарю, где в сфере отражалось множество свечей. Она последовала за ним, пока он не остановился перед изображением Богородицы Марии, авторство которого приписывалось святому Луке. Ноэл смотрел на мадонну, мигая уставшими глазами, - даже в очках контуры расплывались.

- У нее нет красоты вампирши, - сказал он правду, даже не видя четко мазков, - как у любой смертной женщины. Судьба коварно играет с обычными людьми, наделяя красотой другой род, не могущий рожать. Эту глупость способны объяснить только грегорианцы. Жаль обычных мужчин, которые всегда будут любить тебя, милое дитя, и жаль матерей будущих мужчин, которых нельзя будет любить до конца.

- Иди домой, - посоветовала Лейла. - Иди домой и поспи, будет лучше, если твоя тайна уляжется.

Она взяла его за руку и повела к выходу. Когда они выходили из церкви, накрахмаленные шелковые капюшоны повернулись вслед за ними - женщины, прервав молитву, наблюдали их уход. «Присматриваясь, - думал Ноэл, - как мы идем…» Он вспомнил другой ряд, свечи, освещавшие глупцам дорогу к пыльной смерти. Позади него пламя свечей перемежалось с яркими солнечными лучами, струившимися внутрь сквозь большие мозаичные стекла.

Ноэл думал, каким станет мир, когда все люди превратятся в вампиров с детьми, которых будет нужно кормить. Как матери вскармливают своих детей, так и детям тогда придется вскармливать родителей. Это будет менее странный мир, чем представлялось в его необузданном воображении.

- Ты меня сейчас поцелуешь? - спросила Лейла, когда они стояли у церкви на жарком солнце.

- Да, - сказал Ноэл, обнимая ее, наверное, в последний раз. Привлек ее к себе, вспомнив, что делал это задолго до того, как она стала вампиршей и его любовницей, будучи еще девушкой, чужой в чужой тоскливой стране. Но не целовал ее тогда, дурачок… Тогда он был слишком горд, чтобы предложить свою кровь жаждущей вампирше.

Он поцеловал ее сейчас и сказал, что любит ее.

Но когда она в свою очередь сказала ему, что тоже очень любит его, подумал, что он еще глупее, чем был в давно прошедшей юности, потому что стал стар и нездоров, слеп и беспомощен и, однако, заставлял себя верить таким нежным словам, хотя их произнесло создание, прекрасное, как солнце.

- Я не могу сохранить себя, - прошептал Ноэл, - но хотел бы точно знать, что ты будешь в безопасности. Храни себя, прошу, ради тебя и меня, в твоих глазах и сердце все бессмертие, которое мне необходимо.

Лейла заплакала, опровергнув всех, утверждающих, что вампиры не могут плакать, и тех, кто верил, что не чувствующие боли не чувствуют жалости. Если бы Ноэл Кордери смог тогда глубже заглянуть в человеческую душу, он бы увидел: его любовница настолько полна сожаления и страдания, что их хватило бы на триста лет, эти чувства никогда не покинули ее полностью.