К концу своего президентства М С. Горбачев вынужден был снова и снова объяснять, ради чего затевалась перестройка. Парадоксальность ситуации заключалась в том, что инициатор и архитектор перестройки стоял среди рухнувшего здания и воодушевленно рассказывал, как это было важно — укрепить его фундамент, переложить, пересыпать стены…
А между тем было, есть нечто, что он действительно перестроил и спас (не он один, разумеется, но его заслуги особенно значительны). Но об этом почему-то говорил редко, мимоходом, без привычной увлеченности. А именно: как спасено было здание планетарное, возможно, будущее всего человечества. На путях той самой, вроде бы неудавшейся, горбачевской перестройки.
Так уж устроено наше сознание. О близкой болячке думаем и заботимся куда больше, чем о неизбежной катастрофе, поджидающей каждого, — о собственной смерти. А уж о смерти всего рода человеческого — об этом и вовсе не привычны задумываться.
Но вспомним то, доперестроечное время: советские СС-20, угрожающе нацеленные «на древние камни Европы» — на Париж, Лондон, Рим. Пять — семь минут подлетного времени, и американские «Першинги-2» обрушатся на Минск, Киев, Москву. Черные шуточки президента США, от которых американцы холодеют: «Пять минут назад я приказал бомбить Москву». И не менее жуткие «успокаивающие» заявления тогдашнего вице-президента Джорджа Буша: нет, 5 % американцев все-таки выживут…
Уже становившееся привычным безумие, когда ученые-футурологи спорили: 60 или 70 процентов зато, что ядерная война не начнется в этом году. Соглашались, сходились на сорокапроцентной вероятности всеобщей погибели.
Ну а что происходило за пропагандистским шумом о мире и разоружении, организуемым нашей стороной, тоже известно. За счет жизненного уровня трехсотмиллионного народа и разорения природы наклепали ракет и ядерных подводных лодок чуть не вдвое больше, чем Запад, едва не спровоцировали ядерную войну с кастровского «острова Свободы» и в Тайваньском проливе, упрямо двигая таран «социалистического выбора» в направлении всех континентов. А как же, нам отступать было нельзя, марксистско-ленинские законы «исторического прогресса» предписывали коммунистическое покраснение всей планеты. Даже если кто-то и выкрикивает: лучше быть мертвым, чем красным!
А уж как отзвук этих московских забот, но на минском уровне, можно рассматривать мой, еще доперестроечный разговор в ЦК Белоруссии. Специально вызвали туда пацифиста, — вправить мозги. Что вы, мол, пугаете народ всеобщей погибелью? Совсем работать перестанут. И откуда вы взяли, что ядерная война загубит всех? И дальше бессмертная фраза — квинтэссенция номенклатурной мудрости ядерной эры: «Если от всего нашего народа останется десять человек, важно одно: чтобы они оставались советскими людьми».
Не думаю, что собственными мозгами сварили вы это, Иван Иванович. (Это я к Антоновичу И. И. обращаюсь, которого до путча страна не раз видела на телеэкране, изворотливо отстаивающего позиции полозковской РКП.)
Признайтесь, Иван Иванович, не ваша это, а по меньшей мере Михаила Андреевича Суслова[172] формула. Не по чину она была для вас в те времена. (И не «по бункеру».) Другое дело, когда вы стали членом полозковского политбюро, приобщились к московскому супербункеру, — тут бы я поверил, что сами дошли до столь людоедских рассуждений. Кстати, а сколько в сусловско-брежневские времена было членов и подчленов политбюро? Не удивлюсь, если ровно десять.
Что всё это было всерьез, несмотря на смертельный риск для самого рода человеческого, свидетельство тому — огромные атомные бункеры, которые номенклатура для себя готовила во всех наших республиках, ну и прежде всего в Москве. В десятки (если не сотни) миллиардов рублей обошлась система оповещения, позволявшая рассчитывать, что члены Политбюро успеют-таки захлопнуть за собой дверь супербункера.
Это была пора, когда высшим достижением мировой политики считалась доктрина возмездия: если вы ударите (или даже компьютеры сфальшивят), мы сокрушительным ответим! Да так, что ни одной букашки на всей планете сам Господь Бог не сыщет!
Может, это была чья-то фантазия, легенда, не вполне вписывавшаяся в «доктрину»: на океанской глубине висят толстые туши подлодок с ядерными зарядами, никакой связи ни с кем, лишь время от времени выбрасывают «буй», вслушиваются: жива ли еще планета? Если окажется, что уже пронесся ядерный смерч, команда немедленно наносит «удар возмездия», завершающий, добивающий. Чтобы уж наверняка.
Из чувства ужаса перед «доктриной возмездия» — в годы ее повсеместного торжества — возник замысел «Последней пасторали», которую я начал писать в 1982 году, будучи прикомандированным к белорусской миссии ООН в Нью-Йорке в качестве писателя-корреспондента. В начале 1987 года Сергей Залыгин[173] напечатал повесть в «Новом мире», и тут же раздался телефонный звонок из Чернигова. Молодой голос, не называя себя, сообщил, что завтра утром он хотел бы быть у меня. На десять минут. Поговорить. У него уже и билет на руках. Пришлось согласиться.
Я увидел молодого парня в джинсах, румянец во всю щеку, глаза живые, пытливые. В руках у него мартовский «Новый мир»; пока я готовил чай, он уличающе зачитывал мне мой же текст. «В нашем летающем гробу (в повести — американский „Шаттл“) тоже были свои философы. Тоже мучились, кто трус-предатель, а кто герой, если теперь одна бомба на всех. Врач наш — все рентгены-бэры у него в тетрадках — дразнил самых больших патриотов: „Вот ты как считаешь — отдельный человек ради народа жизнь отдать должен? Правильно, обязан — не радостью. Умничка! Ну а отдельный народ — во имя человечества? Разве он не такая же единица по отношению ко всему роду, как я и ты — по отношению к своему народу?..“»
Истинный герой у вас, укорял меня парень в джинсах, тот, кто не нажмет на кнопку. Даже в ответ на первый ядерный удар. Впрочем, вы прямо заявили об этом в «Московских новостях». А вот в повести: «Желающие называться трусом есть? А предателем? А подлецом и врагом собственного народа? Который не нажал в ответ, пожалел не свою часть человечества. Потому что другой, своей уже нет, не осталось».
«Не нажать, если другие уже нажали? Не мстить всему живому на Земле только за то, что кто-то и где-то не сумел договориться? Кому ты мстить будешь — уцелевшим букашкам и последним осколкам человеческого рода? По принципу: ах, ты по левой щеке планету, ну так я лупану по правой!»
И подытожил: автору не кажется, что своей «Пасторалью» он провоцирует противную сторону? Можете наносить ядерный удар, мы не ответим!
Я начал было терпеливо объяснять ему, говорил почти то же, что чуть позже, на писательском пленуме, выкладывал перед неодобрительно гудящей цэдээловской аудиторией — в ответ на упреки (из песни слова не выкинешь) Дмитрия Волкогонова (в то время — пуровского генерала), что, мол, один из уважаемых писателей «дошел до того, что…». Что заявил: ая не ответил бы на ядерный удар, даже по моей стране — не нажал бы! (Помню, сошел с трибуны, а мне знакомый критик-фронтовик и говорит: «Если бы это был не ты, я посчитал бы, что выступает предатель».)
Парень в джинсах выслушал всё, что я посчитал нужным ему ответить, вдруг извинился и сообщил: он перепроверял, испытывал меня. Потому что сам он думает точно так же. За что его из армии выгнали…
Потом он мне прислал стихи: искреннее и серьезнее о ядерном апокалипсисе, по-моему, в то время не писал никто. Вот как человека проняло, прохватило — «процесс пошел», как выражался Михаил Сергеевич. Понял, как и я: лишь шокирующие, пугающие всех заявления вроде наших могут понудить и других задуматься.
А я тем временем всё искал встреч с командирами подводных лодок, несущих космическую мощь, чтобы понять: на что могут рассчитывать пять миллиардов жителей планеты, нажмут или не нажмут те, у кого кнопка? Если прозвучит команда. «Вышел» на наших двух капитанов и на одного американца. Первый (наш, действующий) ответил: не скажу, они не должны знать, как я поступлю. Отставные капитаны (наш и американский) высмеяли мою наивную надежду, что не нажмут. Не для того военных людей готовили, не для того они служат: пуск! — и пошла! Каждый капитан с космической мощью в руках почти Бог — рассуждает лишь в пределах предписанной, поставленной ему задачи, цели, — остальное его не касается. Но ведь все сгорим, всё погибнет! А это уже дело политиков. Нажимайте на политиков.
Те, кто мог, делали это, воздействовали, нажимали на политиков. Был создан авторитетный Комитет ученых против ядерной угрозы («велиховский», а затем «сагдеевский»), который начал активно взаимодействовать с американскими учеными и пацифистскими организациями. Был подготовлен совместный труд на английском и русском языках («Прорыв»), в котором ядерное оружие рассматривалось как единственный и главный противник, враг как американцев, так и русских, советских народов. Марш мира домохозяек получил мощного союзника — ученых. Борис Раушенбах, академик, который позволил нам взглянуть на обратную сторону Луны, произвел сложнейшие математические расчеты, которые не оставляли надежды на то, что «доктрина сдерживания» обещает человечеству что-либо, кроме неизбежной катастрофы. Следящие друг за другом электронные системы рано или поздно «объявят войну» друг другу, независимо от воли людей, политиков, военных.
У меня в шкафу за стеклом лежит искореженный взрывом «фрагмент» от нашей ракеты средней дальности — первой подорванной по соглашению Горбачева и Рейгана. Я специально летал в Казахстан, чтобы присутствовать при таком событии. Радости и надежд было много. Но даже такое соглашение мало что изменило: род человеческий остался смертным, заложником десятков тысяч боеголовок, по-прежнему нацеленных на весь мир.
Никуда не исчезли две мировые Системы: у каждой кнопка Судного дня, каждая готова ответить самоубийственным залпом по другой половине планеты, даже если придется умирать от собственной радиации.
Как было разорвать петлю, захлестнувшую горло рода человеческого? А. Д. Сахаров первый об этом заговорил: предложил выход через конвергенцию Систем — взаимопроникновение капитализма в социализм, и наоборот.
Помню, в 1988 году мы с Владимиром Синельниковым[174] брали интервью у горьковского узника, вернувшегося в Москву: речь зашла об этом. Сахаров стоял твердо на позиции конвергенции, хотя само слово это вызывало у номенклатуры глухую ярость. И, видимо, не случайно. Это Горбачев не понимал, а лигачевцы-полозковцы хорошо понимали: достаточно вынуть кирпичик, другой из их Системы — и рухнет всё.
Так и произошло: слишком много «кирпичиков» генсек и президент позволил выдрать из глухой ленинско-сталинской стены. Рухнула.
Такая угроза может вернуться: это весь мир ощутил 19 августа. И все-таки петля сдернута с шеи человечества. Теперь важно не позволить никому накинуть ее снова.
И сразу проблема гибели или спасения рода человеческого сместилась в иную плоскость. Она не снята окончательно. Но изменилось всё. Ядерный конфликт (локальный, типа хусейновского) всё еще возможен. И даже пошире. Но это уже не угроза взаимного добивания двух мощнейших систем, половинок земного шара.
И вот вопрос: что все-таки произошло? Ведь никто не рассчитывал на такое всерьез. Чтобы без единого выстрела, толчка извне вдруг рухнула, казалось, несокрушимая мировая империя тоталитаризма, грозившая поглотить весь остальной мир. Помню страшноватый разговор с одним очень гуманным я мирно мыслящим человеком (это было где-то в семидесятые годы), который с отчаянием вдруг подумал вслух: ну что поделаешь, если спастись от этой системы бесчеловечной мир может лишь через войну? И вот не понадобилось. Какие-то внутренние, в общем, даже не сильные толчки, колебания — и система осела, посыпалась, как спитакские дома, стены, возведенные ворюгами-халтурщиками.
Мировые «революционные» амбиции расплющили, раздавили экономику? Ложь разъела всё и вся?.. Эти и подобные объяснения, аргументы можно множить, усложнять. Когда-то должен был этот экономический абсурд, репрессивный кошмар, бесчеловечный эксперимент над человеческой природой закончиться, лопнуть. Когда-то да. Но чудится помимо всех очевидных причин, и еще что-то воздействовало на ситуацию и внезапный результат. Ведь веб остальное могло еще длиться и длиться. Годы, если не десятилетия. За счет богатейших наших природных ресурсов. И за счет «ресурсов страха», инертности, покорности, накопленных за семь десятилетий и ценой чуть ли не ста миллионов загубленных жизней.
Но было еще что-то, что дальше ждать не могло. Или — или. Вопрос о жизни-смерти самой популяции homo sapiens, человека разумного, встал. А в таких случаях срабатывают механизмы и силы, не всегда объяснимые. Сокращаться начала популяция каких-либо зверьков, и тут же помет детенышей от каждой матки возрастает. Кто распорядился, кто повелел? Природа. Тоже ответ, но не очень вразумительный.
Когда-нибудь наука займется этим всерьез. И если ответит — да, то, возможно, одним из аргументов будет то, что случилось, произошло в конце восьмидесятых-начале девяностых годов: непонятным образом рухнуло огромное социально-политическое образование, и именно в тот самый момент, когда роду человеческому, всему виду homo sapiens реально грозило исчезновение.
Поэтому не кляните Горбачева, даже если вы самые большие патриоты. Не он главный «виновник» развала и распада, среди которого мы оказались. Вряд ли это он направлял события, если по большому счету скорее всего действия и поступки его (а порой и бездействие, имевшее, может быть, еще большие последствия) корректировались неопреодолимыми силами, исходившими из глубин человеческого естества, инстинкта выживания не только человека, но и всего живого на планете. Можно допустить, что суммарное защитно-инстинктивное воздействие миллиардов видов и подвидов различных живых существ, жучков-червячков, на которых тоже упала тень погибели, было не меньшим по результату, чем деятельность всех вместе взятых депутатов.
Сегодня модным стало подчеркивать неадекватность масштаба личности «инициатора перестройки» и того глобального результата, который приходится признавать: изменен сам ход, само направление истории. И это всё он, Горбачев? Который то-то и то-то, такой-сякой? Скажем так: он — плюс всемогущий Инстинкт выживания рода человеческого.
Я привык всерьез относиться к тому, что пишет, говорит Валентин Распутин[175]. Даже если с ним не согласен. В «Литературной России» от 17 ноября 1991 года в его интервью есть такой абзац: «Деды, нередко по самому прямому родству, приняли коммунизм, внуки предали его анафеме — не те-де оказались исполнители. Но дело не в этом. Пока коммунизм исполнял роль разрушителя государства, пока он перемалывал народ во имя единого интернационального духа, он устраивал и западную демократию, и внутреннюю „передовую“ интеллигенцию. Всё было в порядке. Мы не хотим признать одну очень важную вещь, которая полностью изменила отношение интеллигенции к своему учению. Это было всё равно, что переварить атомную бомбу, но ценой огромных жертв и страданий. Россия переварила коммунизм и поставила его на службу своей государственности. Призванный погубить страну, он постепенно стал державником, на свой, разумеется, твердолобый и непререкаемый манер, которому не близко до желанного блага».
Не стану встревать в спор о будто бы предательнице-интеллигенции, только и мечтающей, как бы Родине было похуже. При случае, может быть, устно попытаемся с Валентином Григорьевичем вернуть какие-то общие позиции. Не все же они уплыли у нас из-под ног.
Но вот за что внимание всерьез зацепилось, так это: «Россия переварила коммунизм, и переварит атомную бомбу». Мысль странноватая, но попробую ее «переварить» — в развитие того, что я хотел в статье сказать.
Если вопрос ставится так: «государственность» надо утверждать любой ценой, даже в союзе с коммунизмом, т. е. убийцей десятков миллионов граждан бывшего государства, тогда о чем разговаривать. Можно смело утверждать: никакие «координационные комитеты» из алкснисов и петрушенко под любыми фамилиями спасти такое государство не в силах. И нет будущего у республик-государств, пока они всё еще согласно «переваривают», усваивают коммунистические «традиции» структуры. История может горько посмеяться не только над демократами Средней Азии, но и Украины, Беларуси. Не меньше, чем уже посмеялась над Грузией. Это войдет в историю нашей перестройки: министр культуры принародно и сладострастно назвал себя рабом Гамсахурдиа[176], недавнего диссидента.
Нет, один народ не в состоянии переварить коммунизм и сохранить при этом способность к развитию, а следовательно, к самой жизни.
Восточная Европа это продемонстрировала (а Африка — еще раньше), мы это демонстрируем. И нет сомнения, что Китай, Северная Корея придут к тому же результату.
Это действительно то же самое, что «переварить атомную бомбу». Невозможно. Как сказано у классика: «Богородица не велит!»
Встал вопрос о жизни или смерти рода человеческого — что должно включиться? Какой механизм, инстинкт? У рода человеческого он есть, инстинкт выживания? На уровнечеловеческой особи — есть, на уровне племени, народа — ответить сложнее. Ну а в масштабах всего человечества, рода человеческого — как насчет природного инстинкта выживания?
Так что при всех бедах развала и чувстве безысходности, в которые погружаются сегодня души миллионов, надо всё же осознать, и это нам поможет выстоять, возродиться: страдают миллионы — спаслись миллиарды. От самой прямой погибели. (В их числе и эти страдающие миллионы.) Мы не рухнули. Мы спаслись. От куда большей и непоправимой беды. Народам, обретающим новую историческую судьбу, понадобятся снова терпение, стойкость, твердость. А силы-то потрачены и, кажется, что на исходе. Ну что ж, мы столь расточительно их расходовали, готовя себе и всему живому погибель. Так неужто пожалеем их себе во благо?
И вот встает вопрос о ядерном потенциале России. Если он будет вопреки всякой логике сохраняться даже в приближенном к нынешнему объеме, остальной мир свои ядерные силы будет удерживать на прежнем рискованнейшем уровне. И даже наращивать и модернизировать.
23 августа в Белом доме собрались союзные депутаты, участвовавшие в защите российского парламента, чтобы обсудить направление работы на предстоящей чрезвычайной сессии ВС СССР. Вел собрание Александр Руцкой. Ему я и передал записку для российского президента, смысл которой: грядет ядерный виток коммунистического путча. В нескольких «ядерных» республиках партократия вдруг страстно возлюбила суверенитет, теперь они располагают средствами шантажировать победившую демократию. Когда об этом же я заговорил по телевидению и еще на Съезде народных депутатов СССР, и еще на вечере, организованном радиостанцией «Свобода», кто-то из моих друзей не выдержал: «Кто о чем, а вшивый о бане!»
И тем не менее возвращаюсь к этой теме. Что произошло за последние месяцы на этом направлении нашей государственной жизни? Больше мы не слышим, слава Богу, от претендентов на президентские посты и от руководителей воинственных команчских выкриков: наша Бомба, не отдадим! А ведь до чего доходило. Один из потенциальных президентов объяснял народу: ядерное оружие — дорогая штучка, за так не отдадим! Второй: наша суверенная держава равнинная, черноземная, богатющая — каждый на нас рот раззявит, без ядерной защиты нам невозможно! Ваше есть ваше, а наше есть наше — твердо звучало из казахстанских степей. А руководитель белорусского правительства ничего новенького придумать не мог, так сослался на угрозу со стороны НАТО…
Я очень ждал, что именно Беларусь первая и решительнее других заявит о немедленном отказе от всего, что ей напоминает о чернобыльской катастрофе. Украина (отдадим должное) оказалась, прямо скажу, сообразительнее. Забрала приоритет безъядерной. А с белорусской родины вести самые невразумительные. Ну ладно, партократия, которая там сильна, как нигде. Так вот сюрприз — откуда не ждешь. Беру сообщение из «Российской газеты» от 11 января 1992 года (звонил в Минск: всё верно, выступал в белорусском парламенте авторитетный народнофронтовец Заблоцкий, это его расчеты, калькуляция):
«Группа депутатов — членов белорусской парламентской оппозиции от Народного фронта республики подсчитала, что при разделе имущества Вооруженных Сил бывшего СССР Беларусь может претендовать на довольно большой „кусок пирога“. По их мнению, республике должно принадлежать около 60 межконтинентальных баллистических ракет, 40 баллистических ракет с разделяющимися боеголовками, установленных на подводных лодках, 5 атомных и 11 дизельных подводных лодок, 7 крупных кораблей, в том числе авианесущие крейсеры».
Что ты Гекубе, что тебе Гекуба? Это для чего же белорусу 60 межконтинентальных, да еще «разделяющихся» — кто нам на мозоль наступил на других континентах? Размах — имперский.
Неужто и мы заболеваем этой болезнью? Бред сивой кобылы, дорогие мои сябры по Народному фронту.
Жизнь показала и подтверждает: именно присутствие красного тоталитаризма на планете угрожало всеобщей погибелью. Распалась Система, и угроза тут же отступила, отступает с каждым днем. (По программам сокращения ядерного потенциала Америки можно об этом судить.) Повторим: угроза локальной ядерной войны еще долго, видимо, будет присутствовать в мировой политике. Но чтобы как было недавно: одна половина человечества готовит Судный день для другой (и тем самым — для себя), а другая — то же самое, это безумие, хочется верить, не вернется. (Хотя и 19 августа, когда всё могло повториться, мир не скоро забудет.) И вот с нами остается:
«Мы сидим за столом, пьем кофе и читаем газету, а в следующее мгновение можем оказаться внутри огненного шара с температурой в десятки тысяч градусов» (Джонатан Шелл. «Судьба Земли» — до сих пор не изданная у нас книга, сотням миллионов людей поведавшая еще в 80-е годы об истинных масштабах ядерной угрозы). Впрочем, небольшой спецтираж был напечатан для публики, приписанной к атомным спецбункерам.
Горбачевская программа: к 2000 году без ядерного оружия в мире — как никогда, близка к своему осуществлению. Хотя Горбачев, конечно, никак не предполагал, что прыжок к этому будет совершен через отказ от «коммунистической перспективы».
Сегодня нужна новая программа, дабы процесс ядерного разоружения был адекватен новым социально-политическим условиям, возникшим в России и многих сопредельных государствах.
Начало таким действиям, новым инициативам положено, ну хотя бы президентским заявлением о том, что российские ракеты больше не нацелены на американские города. Но на чьи же города их нацеливать теперь, раз они всё еще есть у России? СА есть, существует — следовательно, чьи-то потенциальные удары всё равно притягивают и провоцируют. Раньше, когда бредили «капиталистическим окружением», свои многочисленные ракеты, заряды расставляли, нацеливали исходя из количества «врагов», а теперь как будем — специально придумывать, изобретать «врагов» под количество сохранившихся ракет?
Именно смелые действия инициативы России способны создать новую «тягу» — во всемирном процессе окончательного избавления от угрозы для самой жизни на планете.
В чем эта инициатива могла бы состоять? Недавно «М-Э» («Megapolis-express») напечатал статью-письмо «Слепые ястребы». Под ней подписи Е. Велихова, В. Гольданского. Б. Раушенбаха, А. Яблокова. Если вспомнить еще академика Н. Моисеева, то это как раз те авторитеты, которые сегодня выступают за «оонизацию» ядерного оружия. Национальные ядерные арсеналы по мере сближения декоммунизированного Востока и демократического Запада всё больше будут расцениваться как анахронизм времен варварского противостояния Систем. Пока будет ощущаться нужда в каком— то количестве ядерных средств (дабы вразумить потенциальных Саддамов), они должны быть в распоряжении международной организации — той же ООН. И кто-то должен показать пример смелого продвижения к такому состоянию в мире. России (и Ельцину) эта инициатива, миссия очень подошла бы. Во-первых, всё еще одна из сильнейших ядерных держав (слабый за собой не увлечет других). А во-вторых, сама экономическая ситуация к этому понуждает. Правда, существует и такая точка зрения на нашу ситуацию: а кто бы с нами возился как с писаной торбой, когда бы не беспокоились о судьбе нашего ядерного арсенала? Хороши же мы, если такими глазами смотреть: в одной руке шапка, в другой — пистолет. Помогите, кто жить хочет! Нет уж, избави Бог нас от соблазна такого «сотрудничества» с миром, такого «вхождения в цивилизацию».
Спаслись, спасли планету через крушение коммунистических режимов — раз это произошло, давайте продолжим историческое движение к цивилизации XXI века: покажем человечеству пример в ядерном разоружении. С передачей своей квоты Организации Объединенных Нации и полным уничтожением (с помощью мирового сообщества) тысяч боеголовок, всегда грозивших и всё еще грозящих прежде всего нам самим, — а в нашем развале особенно. Это неизбежный процесс и путь для современного человечества. Так пойдем же впереди — тут-то мы имеем такую возможность.
[1992]