Глава 24

Эдвард сидел в кресле на лужайке, окруженный своей семьей. На нем была старая альпаковая куртка и новенькая панамка – подарок Цинтии. Свою вновь обретенную свободу он воспринял очень спокойно – по крайней мере внешне. Он был похож на человека, безмятежно отдыхающего в родных стенах после долгого путешествия.

Это был лихорадочный уикэнд. Адвокаты и члены суда, оторванные в воскресенье королевским прокурором от сиесты и игры в гольф, работали весь день. Их усилия принесли плоды, о которых вечерние газеты в понедельник писали как о «поразительных разоблачениях».

Короткое заседание суда, проходившее в понедельник, породило несколько новых прецедентов в законодательстве. Судья Хэнберри, ознакомленный с «поразительными разоблачениями», прямо-таки лучился от удовольствия на председательском месте. Сэр Эндрю Фэрби вместо того, чтобы выступить с обвинительной речью, категорически заявил, что на скамье подсудимых находится человек, невиновный в приписываемом ему преступлении. Обвинение в сотрудничестве с представителями защиты раскрыло, по его словам, «дело более неправдоподобное, чем любое из описанных в литературе». Судья должным образом настроил жюри присяжных в защиту арестованного и снял с Эдварда обвинение, сопроводив свой вердикт небольшой речью, в которой принес ему свои поздравления и выразил сожаление по поводу содержания его под стражей. Во время состоявшейся затем перед зданием суда демонстрации Эдвард был едва ли не единственным человеком, не затронутым всеобщей восторженной истерией.

Он провел дома уже несколько часов, и радостное волнение начало понемногу успокаиваться. Поток людей, стремившихся пожать ему руку и поздравить его, иссяк; Труди больше не приходилось каждую секунду подходить к телефону. Репортеры и фотографы из Лондона записали и сфотографировали все, что хотели, и уехали. Коттедж «Лаванда» постепенно приобретал свой старый уютный облик.

Хью с мечтательной улыбкой откинулся на спинку стула.

– А знаешь, – заметил он, – тебе придется заново ко всему привыкать. После здоровой тюремной пищи стряпня Труди может показаться тебе безвкусной.

– Это клевета! – заявила Труди.

– Ах ты, клеветник, – добродушно протянул Квентин, обводя взглядом счастливые лица домочадцев. – Итак, наконец-то все кончилось!

– Спасибо Цинтии, – сказал Хью.

– Спасибо Цинтии, – эхом отозвался Квентин. Его законопослушная душа была потрясена, когда он впервые узнал о нападении Цинтии на королевского прокурора, и лишь впечатляющий результат примирил его с такой формой следственного эксперимента. Это было подобно неповиновению героев в сражении, когда непозволительный поступок оправдывается достигнутым успехом.

– Я никак не ожидал, что судья окажет нам такую честь, – заметил Хью. – Как сейчас вижу его попытки сдержать улыбку: «Я не могу одобрить… э-э… необычные методы, с помощью которых было разрешено это примечательное дело, но должен признать, что в результате была предотвращена одна из наиболее вопиющих ошибок в истории нашего правосудия».

– Мне кажется, он наслаждался ситуацией, – заметила Цинтия. – То же самое относится и к Фэрби – он так ласково обошелся с нами…

– У него не было выхода: держу пари, что его никогда раньше не целовала такая хорошенькая девушка… Кстати, па, если ты завтра собираешься отобедать с Фэрби, поезжай в купе проводника. По-моему, это единственный способ укрыться от этих гарпий.

Телефон зазвонил снова, и Труди ушла в дом. Эдвард, желавший поскорее отделаться от поздравлений, взял грабли и пошел по тропинке в сад.

Когда он проходил мимо живой изгороди, из кустов высунулась маленькая головка.

– Привет, мистер Лэтимер!

– О, привет, Кэрол Энн. Как твои дела?

– Спасибо, замечательно, – девочка стояла на одной ножке и с надеждой смотрела на него. – Мама сказала, что мы можем поиграть вместе.

Эдвард улыбнулся.

– Наверное, лучше поиграть завтра. Сегодня я слишком занят.

– Мама сказала, что вы уезжали. Вы хорошо провели отпуск?

Эдвард мягко рассмеялся.

– Могло быть значительно хуже, – ответил он.

Загрузка...