Индекс страха

Глава 9

Практическое отсутствие информации о Хоффмане — его таинственный облик — было достигнуто не без усилий. Однажды, в начальный период создания «Хоффман инвестмент текнолоджиз», когда под управлением компании находилось лишь около двух миллиардов долларов, он пригласил представителей из старейшей швейцарской фирмы по связям с общественностью на завтрак в отель «Президент Уилсон». И предложил им сделку: ежегодные выплаты в двести тысяч швейцарских франков в обмен за изъятие его имени из всех газет. Поставил только одно условие: за каждое упоминание он будет вычитать десять тысяч франков из их гонорара; если же такое произойдет более двадцати раз в год, фирма начнет платить ему.

После длительной дискуссии партнеры приняли его условия и дали советы, прямо противоположные тем, что обычно предлагали своим клиентам. Александр не должен делать никаких публичных благотворительных вкладов, ему не следует поддерживать политические партии, участвовать в торжественных обедах или церемониях награждения, встречаться с журналистами, попадать в какие-либо списки богатых людей, поддерживать учебные заведения и выступать там с лекциями или речами. Тем редким журналистам, которые пытались найти какую-то информацию о нем, предлагалось обратиться к главным брокерам компании, и те охотно брали на себя ответственность за процветание фонда или — если газетчики проявляли выдающуюся настойчивость — их отправляли к Квери. Партнеры всякий раз получали гонорар полностью, а Хоффман продолжал наслаждаться анонимностью.

Вот почему посещение первой выставки Габриэль стало для него необычным опытом, можно даже сказать, суровым испытанием. В тот момент, когда Александр вышел из машины, пересек тротуар и оказался в шумной галерее, у него возникло желание развернуться и сбежать. Люди, которых он, наверное, видел раньше — друзья Габриэль, — подходили к нему и о чем-то заговаривали. Хоффман мог в уме перемножать пятизначные числа, но лица забывал моментально. Казалось, таким образом компенсировались другие его достоинства. Он слышал обычные бессмысленные и глупые слова, но не брал их в голову. Осознавал, что бормочет какие-то ответы, далеко не всегда адекватные. Ему предложили бокал шампанского, но он выбрал воду и тут только заметил, что с противоположной стороны зала на него смотрит Боб Уолтон.

Уолтон — как он мог здесь оказаться?

Хоффман ничего не успел предпринять, а его бывший коллега уже решительно направлялся к нему сквозь толпу с протянутой рукой.

— Алекс, как давно мы не виделись, — сказал он.

Хоффман холодно пожал ему руку.

— Не думаю, что мы виделись после того, как я предложил тебе работу, а ты ответил, что я — дьявол, явившийся, чтобы забрать твою душу.

— Сомневаюсь, что выразился именно так.

— Нет? А я помню, что ты ясно дал мне понять, как относишься к ученым, которые переходят на темную сторону и становятся финансовыми аналитиками.

— Неужели? Тогда приношу свои извинения. — Уолтон обвел рукой с бокалом зал. — В любом случае, я искренне рад, что у тебя все получилось.

Он произнес эти слова с такой теплотой, что Хоффман тут же пожалел о своей враждебности. Когда он впервые оказался в Женеве после Принстона, с двумя чемоданами и англо-французским словарем, Уолтон занимал должность главы отдела в ЦЕРНе. Он и его жена взяли Хоффмана под свое крыло — ланчи по воскресеньям, поиски квартиры, подвозили его на работу, даже пытались познакомить с девушкой.

— И как продвигаются поиски частицы Бога? — спросил он, стараясь говорить дружелюбно.

— О, мы на верном пути. А ты? Далек ли неуловимый Святой Грааль искусственного разума?

— Аналогично — мы на пути к нему.

— Правда? — Уолтон удивленно приподнял брови. — Так ты не отказался от своих изысканий?

— Конечно.

— Ничего себе… Такая решимость требует мужества. Что произошло с твоей головой?

— Ничего страшного. Несчастный случай. — Он посмотрел в сторону Габриэль. — Извини, мне нужно поздороваться с женой…

— Конечно, прости меня. — Уолтон снова протянул руку. — Ну, рад был тебя повидать, Алекс. Нам нужно договориться о встрече. У тебя ведь есть адрес моей электронной почты.

— Честно говоря, нет, — сказал ему вслед Хоффман.

Уолтон обернулся:

— Нет есть. Ты прислал мне приглашение.

— Приглашение? Куда?

— Сюда.

— Я не посылал.

— Думаю, ты увидишь, что посылал. Одну секунду…

«Как это характерно для Уолтона, — подумал Александр, — с привычной педантичностью настаивать на такой мелочи, даже если он ошибается». Но затем, к удивлению Хоффмана, он показал ему свой «Блэкберри» [37]с приглашением.

— О, да, извини, должно быть, я забыл, — неохотно признал Александр. — Мы еще обязательно встретимся.

Он повернулся спиной, чтобы скрыть смущение, и отправился на поиски Габриэль. Когда ему наконец удалось добраться, она с некоторой обидой сказала:

— А я уже решила, что ты не придешь.

— Я пришел, как только смог.

Александр поцеловал ее в губы и ощутил шампанское в ее дыхании.

— Посмотрите сюда, доктор Хоффман, — послышался мужской голос, и менее чем в метре от него последовала вспышка фотоаппарата.

Он инстинктивно дернулся, словно кто-то плеснул кислотой ему в лицо, и фальшиво улыбнулся.

— И что, черт возьми, здесь делает Боб Уолтон?

— Откуда я знаю? Ведь это ты его пригласил.

— Да, он мне только что показал приглашение. Но вот, что скажу: я уверен, что этого не делал. Зачем бы мне его приглашать? Именно он закрыл мое исследование в ЦЕРНе. Я не видел его много лет…

Неожиданно рядом с ними оказался владелец галереи.

— Вы должны очень гордиться ею, доктор Хоффман, — заявил Бертран.

— Что? — Александр продолжал смотреть на своего уходящего бывшего коллегу. — О, да. Я очень горжусь. — Он постарался выбросить Уолтона из головы и сказать Габриэль нечто, подобающее случаю. — Тебе удалось что-то продать?

— Спасибо, Алекс, но речь здесь не столько о деньгах, ты же знаешь.

— О, да, конечно, я знаю. Просто спросил.

— У нас еще полно времени, — вмешался Бертран. Его мобильник заиграл первые такты симфонии Моцарта — текстовое сообщение. Хозяин галереи удивленно заморгал. — Прошу меня простить, — пробормотал он и поспешно отошел.

Хоффман был все еще ослеплен вспышкой. Когда он смотрел на портреты, их центральные части превращались в пустоту. Тем не менее он попытался похвалить работы Габриэль.

— Это фантастика — собрать их все вместе, верно? У тебя поразительная способность смотреть на мир другими глазами. На то, что скрыто под его поверхностью.

— Как твоя голова? — спросила Габриэль.

— Хорошо. Честно говоря, я о ней даже не вспоминал. А вот это мне особенно нравится. — Он указал на ближайший куб. — Ведь это ты?

Он вспомнил, что у жены ушел целый день только на то, чтобы сидеть на корточках, как жертва Помпеи, с коленями, подтянутыми к груди, руки сжимают голову, рот застыл в крике. Когда она в первый раз показала ему эту работу, Хоффман был шокирован не меньше, чем после изучения зародыша, что являлось естественным его продолжением.

— Сюда заходил Леклер, вы с ним немного разминулись.

— Только не говори мне, что они нашли того парня.

— О, нет, речь шла не о нем.

Тон Габриэль заставил Александра насторожиться.

— И чего же он хотел?

— Расспросить меня о нервном срыве, который случился у тебя, когда ты работал в ЦЕРНе.

Хоффман не был уверен, что правильно расслышал. Шум разговоров отражался от белых стен и напомнил ему гудение компьютеров.

— Он наводил справки в ЦЕРНе?

— О твоем нервном срыве, — добавила она громче. — О котором ты никогда мне не рассказывал.

Хоффману показалось, что его ударили в живот.

— Я бы не стал называть это нервным срывом. И не понимаю, почему его понесло в ЦЕРН.

— А как бы ты это назвал?

— Мы должны обсуждать данную проблему прямо сейчас? — По выражению ее лица Александр понял, что жена не намерена отступать. «Интересно, сколько бокалов шампанского она выпила?» — подумал он.

— Ну что ж, как пожелаешь. У меня началась депрессия. И я взял отпуск. Встречался с психиатром. Мне стало лучше.

— Ты встречался с психиатром? Тебя лечили от депрессии? И ты ни разу не упомянул об этом за восемь лет?

Пара, стоящая неподалеку, повернулась в их сторону.

— Ты делаешь из мухи слона, — раздраженно сказал Александр. — Это просто смешно. Все произошло до того, как мы познакомились. — Потом он добавил, понизив голос: — Перестань, Габи, давай не будем портить вечеринку.

На мгновение ему показалось, что она начнет возражать. Ее подбородок поднялся высоко — верный признак надвигающегося шторма. Глаза остекленели и покраснели — в последнее время она тоже не высыпалась. Но в этот момент послышался стук металла по стеклу.

— Леди и джентльмены, — обратился ко всем Бертран. Он держал в руке бокал шампанского и стучал по нему вилкой. — Леди и джентльмены. — Получилось на удивление эффективно. В заполненном зале быстро воцарилась тишина. — Не нужно беспокоиться, друзья. Я не собираюсь произносить речь. К тому же для художников символы значат больше слов.

Бертран что-то держал в руке. Хоффман никак не мог разглядеть, что именно. Он подошел к автопортрету — к тому, на котором Габриэль беззвучно кричала, — оторвал кусок красной клейкой ленты от катушки, зажатой в руке, и приклеил ее к надписи под экспонатом. Все в галерее понимающе зашумели.

— Габриэль, — сказал он, поворачиваясь к ней с улыбкой, — позвольте мне вас поздравить. Теперь вы официально стали профессиональным художником.

Посетители принялись аплодировать и поднимать в воздух бокалы с шампанским. Напряжение тут же исчезло с лица Габриэль. Она совершенно преобразилась, и Хоффман воспользовался моментом, чтобы взять ее за запястья и поднять руки над головой, как победителя в боксерском поединке. Все закричали еще громче. Снова вспыхнула камера, но на этот раз Хоффман не сомневался, что улыбка не исчезла с его лица.

— Хорошая работа, Габи, — прошептал он. — Ты это заслужила.

Она радостно улыбнулась мужу.

— Спасибо тебе. Благодарю всех вас. А в особенности того, кто купил мою работу.

— Подождите, я еще не закончил, — снова заговорил Бертран.

Рядом с автопортретом находилась голова сибирского тигра, который умер в прошлом году в зоопарке Сервьона. Тело заморозили по просьбе Габриэль, чтобы она могла обезглавить его и вставить череп в сканер магнитно-резонансного томографа. Гравировка на стекле освещалась снизу кроваво-красным светом. Бертран наклеил рядом с ним красную ленту. Экспонат был продан за четыре с половиной тысячи франков.

— Еще немного, и ты будешь зарабатывать больше, чем я, — прошептал Хоффман.

— Ах, Алекс, перестань твердить о деньгах.

Но он видел, что Габриэль довольна, а когда Бертран сделал еще шаг и прикрепил очередной красный лоскуток, на этот раз к «Невидимому человеку», главному экспонату выставки, который стоил восемнадцать тысяч франков, она радостно хлопнула в ладоши.

«И если бы только, — с горечью подумал потом Хоффман, — все на этом закончилось, выставка стала бы триумфом. Почему Бертран этого не понял? Почему он пошел на поводу у своей жадности и не остановился?» Однако довольный владелец методично прошел по всей галерее, оставляя красные метки на своем пути — оспа, чума, эпидемия гнойников, выплеснувшихся на выбеленные стены. Красные метки появились на лошадиных головах, мумифицированном ребенке из берлинского музея народоведения, на черепе бизона, детеныше антилопы, полудюжине других автопортретов, и даже на зародыше: он остановился только после того, как показал, что все экспонаты выставки проданы.

Посетители отреагировали на происходящее довольно странно. Сначала при каждом следующем красном знаке они радостно аплодировали. Но постепенно их возбуждение стало сходить на нет, и вскоре в галерее повисло неловкое молчание, а когда Бертран закончил, стало совсем тихо. Словно люди присутствовали при розыгрыше, который поначалу показался забавным, но продолжался слишком долго и получился жестоким. Было что-то сокрушительное в такой массовой распродаже. Хоффман, наблюдавший, как меняется выражение лица Габриэль — от счастья к недоумению и непониманию, а потом к подозрению, — испытал боль.

— Похоже, у тебя появился почитатель. — Он отчаянно попытался спасти положение.

Казалось, Габриэль его слышала.

— Все купил один человек? — спросила она.

— Да, так и есть, — ответил Бертран.

Он сиял и потирал руки.

Посетители выставки снова начали тихонько переговариваться, и лишь один американец громко сказал:

— Господи, это же просто смешно.

— Но кто? — недоуменно спросила Габриэль.

— К сожалению, я не могу вам сказать. — Бертран посмотрел на Хоффмана. — Могу лишь назвать его: «анонимный коллекционер».

Габриэль повернулась к Хоффману. Она сглотнула.

— Это ты? — едва слышно спросила она.

— Конечно, нет.

— Если это ты…

— Нет, не я.

Дверь распахнулась, зазвенел колокольчик, и Хоффман оглянулся через плечо. Люди начали расходиться; Уолтон оказался в первой волне, он уже застегивал куртку, чтобы защититься от холодного ветра. Бертран понял, что происходит, и сделал незаметный знак официанткам, чтобы они перестали разносить шампанское. Вечеринка потеряла смысл, и никто не хотел остаться последним. Две женщины подошли к Габриэль и поблагодарили ее, и ей пришлось сделать вид, что их поздравления были искренними.

— Я бы и сама что-нибудь купила, — сказала одна из них, — но у меня не было ни единого шанса.

— Это поразительно.

— Никогда не видела ничего подобного.

— Вы ведь сделаете что-нибудь еще, дорогая?

— Я обещаю.

— Ради бога, скажите ей, что это не я, — обратился Хоффман к Бертрану, когда все ушли.

— Я не могу сказать, кто это сделал, потому что и сам не знаю. Все предельно просто. — Бертран развел руки в стороны. Он явно наслаждался происходящим: тайна, деньги, необходимость соблюдать конфиденциальность; его тело надувалось под дорогим черным шелком. — Мой банк только что прислал сообщение по электронной почте, в котором говорится о переводе денег на покупку экспонатов выставки. Должен признать, что меня поразила сумма. Но после того как я взял калькулятор и сложил стоимость всех экспонатов, то обнаружил, что она составляет сто девяносто две тысячи франков. Именно столько переведено на счет галереи.

— Электронный перевод? — уточнил Хоффман.

— Именно так.

— Я хочу, чтобы вы их вернули, — сказала Габриэль. — Мне не нравится, когда к моим работам так относятся.

Большой нигериец в национальных одеждах — тяжелая вязаная черная с желтым тога и шляпа в тон — взмахнул розовыми ладонями в сторону Габриэль. Это был еще один из протеже Бертрана, Ннека Особа, который специализировался на производстве племенных масок из обломков западной индустриальной цивилизации в знак протеста против империализма.

— Прощай, Габриэль! — закричал он. — Хорошая работа.

— Прощай! — крикнула она в ответ, с трудом выдавив улыбку. — Спасибо, что пришел.

Дверь снова мелодично звякнула. Бертран улыбнулся.

— Дорогая Габриэль, мне кажется, вы не понимаете. Совершена законная сделка. На аукционе, как только молоток опускается, лот считается проданным. Аналогично в галерее. Когда экспонат куплен, его уже нет. Если вы не хотите продавать, не выставляйте свои работы.

— Я заплачу вам вдвойне, — в отчаянии сказал Александр. — Вы получаете комиссию в пятьдесят процентов; считайте, что вы только что заработали сто тысяч франков — верно? Готов перевести на ваш счет двести тысяч, чтобы вы вернули работы Габриэль.

— Алекс, прекрати, — вмешалась жена.

— Это невозможно.

— Хорошо, я еще раз удвою сумму. Четыреста тысяч.

Бертран раскачивался в своих легких обтягивающих туфлях, этика и жадность вели неравный бой на просторах его лица.

— Ну я не знаю, что сказать…

— Перестань! — закричала Габриэль. — Перестань немедленно, Алекс. Вы оба. Я не в силах вас слушать.

— Габи…

Но она увернулась от протянутых рук мужа и метнулась к двери, расталкивая последних гостей. Хоффман устремился за ней, стараясь не отставать. У него возникло ощущение, что он попал в кошмар, так успешно Габриэль ускользала от него. В какой-то момент кончики его пальцев коснулись ее спины. Он выскочил на улицу, но только после дюжины шагов сумел схватить жену за локоть. Потянул ее к себе, и они остановились в дверном проеме.

— Послушай, Габи…

— Нет. — Она отмахнулась свободной рукой.

— Послушай. — Он тряхнул ее, и женщина перестала вырываться. Хоффман был сильным человеком, и ему не пришлось прикладывать заметных усилий. — Успокойся, пожалуйста. Спасибо. А теперь выслушай меня. Происходит нечто очень странное. Я уверен: тот человек, который купил все твои творения, прислал мне книгу Дарвина. Кто-то пытается воздействовать на мой разум.

— Перестань, Алекс. Не начинай снова. Это ты все купил — я знаю.

Она снова попыталась вырваться.

— Нет, послушай. — Хоффман снова тряхнул Габриэль, почувствовав, что страх делает его агрессивным, и попытался успокоиться. — Клянусь, это сделал не я. Дарвин приобретен аналогичным образом — перевод наличных через Интернет. Я могу поспорить: если сейчас мы вернемся к господину Бертрану и он назовет счет человека, купившего твои творения, то они совпадут. Ты должна знать: несмотря на то, что на нем стоит мое имя, он мне не принадлежит. Я ничего о нем не знаю. Однако я доберусь до тех, кто за этим стоит, обещаю тебе. Ну вот, я сказал все, что хотел.

Александр отпустил жену.

Она молча смотрела на него, массируя локоть, а потом беззвучно заплакала. Хоффман понял, что сделал ей больно.

— Извини, — сказал он.

Она сглотнула и посмотрела на небо. Наконец, ей удалось успокоиться.

— Ты ведь так и не понял, насколько важной была для меня эта выставка?

— Конечно, я понимаю…

— А теперь все разрушено. И это твоя вина.

— Перестань, как ты можешь такое говорить?

— Но так и есть, потому что либо ты все купил, как безумный альфа-самец, который считает, что делает мне одолжение, либо это сделал другой человек, пытающийся воздействовать на твой разум. В любом случае — все дело в тебе, снова.

— Неправда.

— Ладно, так кто же этот таинственный покупатель? Ко мне он не имеет отношения. У тебя должны быть какие-то идеи. Твой конкурент? Или клиент? Может, ЦРУ?

— Не говори глупости.

— Или Хьюго? Очередная идиотская шутка в стиле младших школьников?

— Это не Хьюго. Я совершенно уверен.

— О нет, конечно, нет, твой драгоценный Хьюго не мог ничего такого сделать! — Габриэль больше не плакала. — В кого ты превратился, Алекс? Леклер хотел знать, почему ты ушел из ЦЕРНа, были ли тому причиной деньги. И я сказала ему, что нет. Но сейчас мне кажется, что ты уже и сам не слышишь, что говоришь. Двести тысяч франков… Четыреста тысяч франков… Шестьдесят миллионов долларов за дом, который нам не нужен…

— Насколько я помню, ты не жаловалась, когда мы его купили. Ты сказала, что тебе нравится мастерская.

— Да, но только для того, чтобы не расстраивать тебя. Неужели ты думаешь, мне там нравится? Такое впечатление, что мы живем в проклятом Богом посольстве. — Тут ей в голову пришла новая мысль. — Кстати, сколько у тебя сейчас денег?

— Прекрати, Габриэль.

— Нет, скажи мне, я хочу знать. Сколько?

— Я не представляю. Тут все зависит от того, как считать.

— Ну так попытайся. Назови мне цифры.

— В долларах? Приблизительно? На самом деле я точно не знаю. Миллиард. Миллиард и две десятых.

— Миллиард долларов? Приблизительно? — Она была так удивлена, что потеряла дар речи. — Знаешь, что я тебе скажу? Все кончено. Для меня теперь имеет значение только одно — убраться подальше из этого проклятого города, где всех интересуют только деньги. — Она отвернулась.

— Что кончено?

Хоффман снова схватил ее за руку, но теперь уже неуверенно, на этот раз она резко повернулась и влепила ему пощечину. Удар получился легким, почти невесомым, но Хоффман сразу ее отпустил. Такое произошло между ними в первый раз.

— Никогда больше, никогда, не смей так меня хватать! — прорычала Габриэль.

В следующее мгновение она уже уходила прочь. Дошла до перекрестка, быстро свернула за угол и скрылась из вида, оставив его стоять одного с прижатой к щеке рукой. Хоффман еще не мог осознать всю глубину постигшего его несчастья.

Леклер наблюдал за происходящим с удобного сиденья своей машины. Представление разворачивалось перед ним, как в кинотеатре для автомобилистов. Он видел, как Хоффман медленно повернулся и зашагал обратно в галерею. Один из двух телохранителей, стоявших у входа со скрещенными на груди руками, перекинулся с ним несколькими словами, и Хоффман сделал усталый жест — вероятно, попросил его, чтобы тот последовал за его женой. Телохранитель повиновался. Потом вошел в галерею со своим напарником. Леклер мог легко отслеживать происходящее внутри: окно было большим, а галерея почти полностью опустела. Хоффман подошел к владельцу, господину Бертрану, и принялся его в чем-то упрекать. Затем вытащил мобильник и замахал им перед лицом Бертрана. Тот поднял руки и оттолкнул Хоффмана, но тот схватил владельца галереи за отвороты пиджака и толкнул к стене.

— Боже мой, что теперь? — пробормотал Леклер.

Он видел, что Бертран пытается освободиться, но Хоффман снова его толкнул, теперь уже сильнее. Леклер выругался, распахнул дверцу машины и выбрался наружу. У него затекли колени, и он поморщился, торопливо шагая через дорогу к галерее, размышляя о жестокости своей судьбы: ему приходилось заниматься такими вещами, когда до шестидесяти осталось всего несколько лет.

К тому моменту, когда Леклер вошел внутрь, телохранитель уже успел встать между Хоффманом и владельцем галереи. Бертран разглаживал пиджак и выкрикивал оскорбления в адрес Александра, который отвечал ему тем же.

— Джентльмены, джентльмены, — сказал Леклер, — вам следует успокоиться. — Он показал свой значок телохранителю, который посмотрел на него и слегка закатил глаза. — Мистер Хоффман, вам не следует так себя вести. После всего, что вы сегодня перенесли, мне совсем не хочется вас арестовывать, но, если потребуется, я так и поступлю. Что здесь происходит?

— Моя жена очень огорчена, и все из-за того, что этот человек вел себя как последний идиот…

— Да, так и есть, — вмешался Бертран, — как последний идиот. Я продал все ее работы в первый же день выставки, а теперь ее муж меня преследует.

— Я хочу только одного, — заявил Хоффман, и у Леклера возникло ощущение, что он на грани истерики, — узнать номер счета покупателя.

— А я сказал ему, что об этом не может быть и речи. Конфиденциальная информация.

Леклер повернулся к Александру.

— Почему это так для вас важно?

— Кто-то, — заговорил Хоффман, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно, — пытается меня уничтожить. Я сумел обнаружить счет, с которого оплачена книга, присланная мне вчера. Кто-то хочет меня напугать, и у меня есть номер счета в моем мобильном телефоне. Я считаю, что банковский счет, якобы принадлежащий мне, использовали, чтобы саботировать выставку моей жены.

— Саботировать, — презрительно бросил Бертран. — Мы называем это продажами.

— Но речь шла не о разных продажах, ведь так? Все куплено одним лицом. Такое когда-либо случалось прежде?

Бертран презрительно махнул рукой.

Леклер посмотрел на него и вздохнул.

— Пожалуйста, покажите мне номер счета, господин Бертран.

— Я не могу. Да и зачем?

— В противном случае, я арестую вас за то, что вы мешаете уголовному расследованию.

— Вы не осмелитесь.

Леклер молча смотрел на него. Да, он был уже совсем немолод, но с Ги Бертранами этого мира мог разобраться даже во сне.

— Ладно, он у меня в офисе, — наконец, пробормотал хозяин галереи.

— Доктор, ваш мобильник.

Хоффман показал ему монитор.

— Это сообщение, которое я получил из книжного магазина, в нем указан номер счета.

Леклер взял телефон.

— Пожалуйста, оставайтесь здесь. — Он последовал за Бертраном в его маленький кабинет.

Там было полно старых каталогов, рамок и инструментов; пахло странной смесью кофе и клея. На поцарапанном письменном столе стоял компьютер. Рядом с ним лежала груда писем и счетов. Бертран взял мышь и сделал пару щелчков.

— Вот письмо от моего банка. — Он встал с мрачным видом, уступая стул. — Должен сказать, что я не принял всерьез ваши угрозы меня арестовать. Просто решил с вами сотрудничать, как и всякий достойный гражданин Швейцарии.

— Ваше сотрудничество оценено, — сказал Леклер. — Благодарю вас. — Он сел за компьютер, поднял мобильник и принялся сравнивать номера счетов. Одинаковый набор цифр и букв. И имя владельца счета А. Дж. Хоффман. Леклер вытащил записную книжку и переписал в нее номер счета. — И вы больше не получали никаких сообщений?

— Нет.

Вернувшись в галерею, инспектор протянул мобильник Александру.

— Вы правы, номера сходятся. Однако я должен признать, что так и не понял, как это связано с нападением на вас.

— Все связано, — заявил Хоффман. — Я пытался вам об этом сказать еще утром. В моем бизнесе вы бы не продержались и пяти минут. Вы бы даже не сумели войти в дверь. Проклятье, зачем вы задавали вопросы обо мне в ЦЕРНе? Вам следовало искать того парня, а не изучать мою жизнь.

Черты его лица заострились, глаза покраснели, словно Александр их все время тер. Он не брился уже сутки и выглядел как человек, скрывающийся от правосудия.

— Я передам номер счета в наш финансовый отдел и попрошу их во всем разобраться, — мягко сказал Леклер. — В Швейцарии умеют неплохо распознавать фальшивые банковские счета. Я сразу сообщу вам, если нам удастся что-нибудь узнать. А сейчас я самым настоятельным образом советую вам вернуться домой, сходить к своему врачу и поспать.

«И помириться с женой», — хотел добавить Леклер, но почувствовал, что это будет лишним.