Индекс страха

Глава 14

Хоффману удалось взять такси до улицы Лозанны, которая находилась в одном квартале от отеля «Диодати». Водитель запомнил эту поездку по трем причинам. Во-первых, он ехал по авеню де Франс, а Хоффману требовалось в противоположном направлении — он попросил, чтобы его доставили по адресу в пригороде Вернье, рядом с местным парком, — для чего пришлось совершить запрещенный разворот через несколько полос. Во-вторых, клиент выглядел нервным и озабоченным. Когда им навстречу попалась полицейская машина, он опустился пониже и прикрыл лицо. Водитель наблюдал за ним в зеркало. Пассажир сжимал в руках ноутбук. Однажды зазвонил его телефон, но он не стал отвечать на звонок, а потом и вовсе его выключил.

Сильный ветер развевал флаги над административными зданиями; температура воздуха опустилась существенно ниже той, что обещают туристические путеводители для этого времени года. Казалось, вот-вот пойдет снег. Прохожие исчезли с тротуаров, пересев в автомобили, и движение сразу стало более напряженным. Вот почему они добрались до центра Вернье только после четырех. Неожиданно Хоффман наклонился вперед и сказал:

— Выпустите меня здесь.

Он протянул водителю стофранковую банкноту и пошел прочь, не дожидаясь сдачи — третья причина, по которой таксист его запомнил.

Вернье расположен в гористой местности на правом берегу Роны. Поколение назад это была самостоятельная деревня, но потом город перебрался на другой берег и сделал ее своей частью. Теперь кварталы современных зданий находились так близко от аэропорта, что жители могли прочитать названия компаний на бортах снижающихся самолетов. И все же в центре оставались места, которые сохранили характер традиционной швейцарской деревни, с низкими крышами и зелеными деревянными ставнями, какими их помнил Хоффман последние девять лет. В его памяти они ассоциировались с меланхоличными осенними днями, когда зажигаются уличные фонари, а дети возвращаются домой из школы. Он свернул за угол и нашел круглую деревянную скамейку, где сидел, когда слишком рано приходил на встречи. Она опоясывала зловещее старое дерево, покрытое буйной листвой. Александр увидел скамейку, но не смог к ней подойти, оставшись на противоположной стороне площади.

Здесь почти ничего не изменилось: прачечная, магазин, продающий велосипеды, грязноватое маленькое кафе, где собирались старики, похожий на часовню дом народного творчества. Чуть в стороне стояло здание, в котором его лечили. Когда-то здесь находился магазин, где продавали овощи или цветы — короче, что-то полезное; владельцы, вероятно, жили на втором этаже. Теперь большое стекло внизу стало матовым, похожим на операционную дантиста. Единственное отличие — камера наблюдения над входом, она появилась недавно.

Хоффман дрожащей рукой нажал на кнопку звонка. Хватит ли у него сил пройти через все это снова? В первый раз он не знал, чего ожидать; теперь же его не защищала броня невежества.

— Добрый день, — раздался молодой мужской голос.

Хоффман назвал свое имя.

— Я лечился у доктора Полидори. Моя секретарша должна была записать меня на завтра.

— К сожалению, в пятницу днем доктор Полидори осматривает пациентов в больнице.

— Завтра будет слишком поздно. Мне необходимо повидать ее сейчас.

— Вы не можете попасть к ней на прием без предварительной записи.

— Назовите ей мое имя и скажите, что это срочно.

— Повторите ваше имя.

— Хоффман.

— Пожалуйста, подождите.

Домофон замолчал. Александр посмотрел на камеру и инстинктивно поднял руку, чтобы прикрыть лицо. Она больше не была липкой от крови: когда он проводил по шву пальцами, на кончиках появлялись ржавые мелкие частички.

— Пожалуйста, заходите.

Послышалось тихое гудение, и дверь открылась. Хоффман вошел. Внутри все выглядело удобнее, чем прежде, — диван и два мягких кресла, ковер спокойных пастельных тонов, искусственные растения. За головой секретаря стену украшала большая фотография заросшей лесной прогалины — сквозь листву пробивались лучи солнечного света. Рядом висел сертификат: доктор Жанна Полидори, магистр психиатрии и психотерапии Женевского университета. Еще одна камера наблюдала за комнатой. Молодой человек оценивающе посмотрел на Хоффмана.

— Поднимайтесь наверх. Дверь прямо по коридору.

— Да, — ответил тот. — Я помню.

Знакомый скрип ступенек вызвал поток старых воспоминаний. Иногда Александр с огромным трудом заставлял себя подняться наверх; в худшие дни возникало ощущение, что нужно забраться на Эверест без кислородной маски. Слово «депрессия» здесь не слишком годилось; больше подошло бы погребение — заточение в камеру с толстыми бетонными стенами, куда не проникает ни звук, ни свет. Теперь он был уверен, что второй раз не выдержит таких испытаний. Лучше покончить с собой.

Доктор Полидори сидела в своем кабинете за компьютером и встала, как только он вошел. Она была ровесницей Хоффмана и, вероятно, в молодости отличалась красотой, но сейчас от мочки левого уха через всю щеку до самой шеи шел узкий желобок. Это делало ее лицо кривым, словно она перенесла удар. Обычно Полидори носила шарф, но сегодня его не надела. Однажды Хоффман в своей обычной неловкой манере спросил: «Что, черт подери, случилось с вашим лицом?» Она рассказала ему, что на нее напал пациент, который получил приказ от Бога убить ее. Теперь этот человек полностью вылечился. Но с тех пор она всегда держит в письменном столе перцовый баллончик: доктор открыла ящик и показала его Александру — черный контейнер с распылителем.

Она не стала тратить время на приветствие.

— Доктор Хоффман, сожалею, но я сказала вашей секретарше по телефону, что не могу вас лечить без направления из больницы.

— Я не хочу, чтобы вы меня лечили. — Александр открыл ноутбук. — Я хочу, чтобы вы кое на что взглянули. Вы можете это сделать?

— Зависит от того, что там. — Она внимательно посмотрела на Хоффмана. — Что случилось с вашей головой?

— В наш дом забрался грабитель, он ударил меня сзади.

— Вы обращались в больницу?

Хоффман наклонил голову и показал шов.

— Когда это произошло?

— Сегодня утром.

— Вы были в университетском госпитале?

— Да.

— Они делали вам компьютерную аксиальную томографию?

Александр кивнул.

— Нашли несколько белых пятен и сказали, что они могли появиться из-за удара, который я получил, или уже существовали прежде.

— Доктор Хоффман, — сказала она немного мягче, — у меня складывается впечатление, что вы просите о врачебной помощи.

— Нет, вовсе нет. — Он поставил перед ней ноутбук. — Я лишь хочу услышать ваше мнение.

Она с сомнением посмотрела на него и протянула руку к очкам. Как и прежде, доктор Полидори носила их на цепочке на шее.

Пока она изучала документ, Хоффман наблюдал за выражением ее лица. Уродливый шрам каким-то непостижимым образом делал ее еще красивее. Тот день, когда Хоффман впервые это осознал, стал переломным в его болезни — ему казалось, что именно тогда он начал поправляться.

— Ну, — сказала она, пожав плечами, — очевидно, это беседа двух мужчин; один фантазирует об убийстве, другой мечтает о смерти и хочет знать, какие впечатления приносит с собой смерть. Они говорят высокопарно, но не очень складно: наверное, разговор происходит в Интернете, в каком-то чате. Тот, кто хочет совершить убийство, владеет английским не слишком свободно; предполагаемая жертва говорит правильно. — Она посмотрела на него поверх очков. — Сомневаюсь, что вы услышали от меня нечто новое.

— Такие вещи распространены?

— Да, и с каждым днем все в большей степени. С этим отрицательным аспектом Интернета нам теперь приходится все чаще иметь дело. Мировая сеть позволяет найти друг друга людям, которые в прежние годы — к счастью — никогда бы не встретились. Они могли бы так и не узнать, что имеют предрасположенность к подобным аномалиям и результат может оказаться катастрофическим. Со мной несколько раз консультировалась полиция по подобным случаям. Существуют сайты, потворствующие сговорам о совершении совместных самоубийств, в особенности среди молодежи. Конечно, есть сайты педофилов, сайты каннибалов…

Хоффман сел и опустил голову на руки.

— Человек, который мечтает о смерти, — я, верно?

— Доктор Хоффман, вы должны знать ответ на свой вопрос лучше, чем я. Вы помните, как писали все это?

— Нет, не помню. Тем не менее какие-то мысли я узнаю — например, мои сны во время болезни. Создается впечатление, что я страдаю провалами памяти. — Он посмотрел на нее. — Как вы думаете, существует ли в моем мозгу нечто, вызывающее подобные вещи? Могу я совершать поступки, выходящие за рамки моего характера, о которых я потом ничего не помню?

— Такое возможно. — Она отодвинула ноутбук в сторону и повернулась к собственному монитору, что-то напечатала, потом несколько раз щелкнула мышкой. — Я вижу, что вы закончили лечение у меня в ноябре 2001 года без всяких объяснений. Почему?

— Я поправился.

— А вам не кажется, что решение должна была принимать я?

— Нет, не кажется. Я не ребенок. И в состоянии понять, когда болезнь прошла. Много лет я о ней не вспоминал, женился, основал компанию… Все было замечательно. Пока не началось это.

— Вы могли прекрасно себя чувствовать, но боюсь, что депрессивные состояния имеют свойство возвращаться. — Она просмотрела свои записи и покачала головой. — Вижу, прошло восемь с половиной лет после нашей последней консультации. Вам придется напомнить мне, что спровоцировало вашу болезнь в первый раз.

Хоффман так долго старался об этом не вспоминать, что ему потребовалось серьезное усилие, чтобы вернуться в прошлое.

— У меня возникли трудности в ЦЕРНе. Началось внутреннее расследование, оказавшее на меня негативное влияние. Все закончилось тем, что они закрыли проект, над которым я работал.

— О каком проекте идет речь?

— Интеллектуальная деятельность машины — искусственный интеллект.

— А в последнее время у вас не возникало похожих стрессов?

— В некотором смысле, — признал Хоффман.

— Какого рода депрессивные симптомы у вас были?

— Никаких — это и показалось мне странным.

— Летаргия? Бессонница?

— Нет.

— Импотенция?

Хоффман подумал о Габриэль. Интересно, где она сейчас.

— Нет, — спокойно ответил он.

— А что вы можете сказать о своих прежних мечтах о самоубийстве? Раньше они были у вас очень яркими и детальными — никаких повторений?

— Нет.

— Мужчина, который на вас напал, — правильно ли я поняла, что он был вашим собеседником в Интернете?

Александр кивнул.

— Где он сейчас?

— Я бы не хотел сейчас об этом говорить.

— Доктор Хоффман, где он сейчас? — Он не ответил, и она сказала: — Покажите мне свои руки, пожалуйста.

Александр неохотно встал, подошел к письменному столу и протянул руки, чувствуя себя, как ребенок, который должен доказать, что мыл их перед тем, как сесть за стол. Доктор осмотрела его поврежденную кожу, не прикасаясь, потом заглянула в лицо.

— Вы дрались?

Хоффман долго не отвечал.

— Да, — наконец, сказал он. — Это была самооборона.

— Все в порядке, садитесь, пожалуйста.

Александр повиновался.

— Я считаю, что вам следует немедленно обратиться к специалисту. Существуют определенные болезни — шизофрения, паранойя, — которые могут заставить больного действовать вопреки своему характеру, о чем потом он может совсем ничего не помнить. Возможно, это не относится к вашему случаю, но я не думаю, что мы имеем право рисковать, вы со мной согласны? В особенности когда сканирование вашего мозга показало, что там есть отклонения.

— Возможно, это не так.

— Что ж, сейчас я хочу, чтобы вы посидели внизу, а я поговорю со своим коллегой. Быть может, вам стоит позвонить жене и рассказать ей, где вы находитесь. Вы не возражаете?

— Да, конечно.

Он думал, что доктор его проводит, но она продолжала сидеть за своим письменным столом, не спуская с него взгляда. Наконец, он встал и забрал ноутбук.

— Спасибо, — сказал Александр. — Я спущусь вниз.

— Хорошо. Это займет всего несколько минут.

У двери Хоффман обернулся. Ему в голову пришла новая мысль.

— Вы изучали мою историю болезни?

— Верно.

— Она в вашем компьютере?

— Да. И так было всегда. А почему вы спрашиваете?

— Что именно там написано?

— Мои заметки о течении вашей болезни. Лекарства, которые я вам выписывала, сеансы психотерапии и так далее.

— Вы записываете ваши сеансы с пациентами?

— Некоторые, — поколебавшись, ответила Полидори.

— А мои?

И вновь она ответила не сразу.

— Да.

— А что с ними происходит потом?

— Мой ассистент их расшифровывает.

— И вы держите их в компьютере?

— Да.

— Могу я на них взглянуть? — Александр сделал два шага и оказался рядом с письменным столом.

— Нет, конечно.

Доктор Полидори схватилась за мышь, чтобы закрыть документ, но он вцепился в ее запястье.

— Пожалуйста, позвольте мне взглянуть на мою историю болезни.

Ему пришлось вырвать у нее мышь. Рука врача метнулась к ящику стола, где она хранила перцовый баллончик. Хоффман блокировал его ногой.

— Я не причиню вам вреда, — сказал он. — Просто мне необходимо проверить, что явам говорил. Мне потребуется минута, чтобы просмотреть ваши записи, и я уйду.

Хоффман увидел страх в ее глазах, и ему стало не по себе, но он не собирался отступать, и через пару секунд доктор сдалась, отодвинула свое кресло и встала. Он занял ее место перед монитором. Она отошла на безопасное расстояние и наблюдала за ним от двери, запахнувшись в свой кардиган, словно ей стало холодно.

— Где вы взяли этот ноутбук? — спросила она.

Однако Хоффман уже не слушал. Он смотрел на мониторы, сначала на один, потом на другой — казалось, он видит себя в двух темных зеркалах. Слова на мониторах совпадали. Все, что вылилось из него девять лет назад, кто-то скопировал и поместил на сайт, где заметки прочитал немец.

— Ваш компьютер связан с Интернетом? — спросил Хоффман, не поднимая головы.

И тут он сам увидел, что так и есть. Зашел в системный реестр и очень скоро нашел вредоносную программу — странные файлы со шрифтом, который ему никогда не приходилось видеть, — всего их было четыре:

— Кто-то взломал вашу систему, — сказал Хоффман. — Они украли файл с моей историей болезни.

Он посмотрел на дверь, где только что стояла доктор Полидори. Комната опустела, дверь осталась открытой. До него донесся ее голос. У него возникло ощущение, что она говорит по телефону. Он схватил ноутбук и устремился к лестнице. Секретарь встал и вышел из-за стола, чтобы задержать Александра, но он легко оттолкнул его в сторону и оказался на улице.

Все вокруг оставалось совершенно нормальным — старики выпивали в кафе, мать катила перед собой коляску с ребенком, пара забирала белье из прачечной. Хоффман свернул налево и быстро зашагал по тенистой улице, мимо старых зданий с окнами, выходящими прямо на тротуар, мимо уже закрытого кондитерского магазина, мимо заборов и проезжающих небольших автомобилей. Он и сам не знал, куда направляется. Обычно, когда Александр занимался физическими упражнениями — ходил или бегал, — это помогало ему фокусировать мысли, стимулировало творческое начало. Но не сейчас. Его разум пребывал в смятении.

Он начал спускаться с холма. Слева находились садовые участки, потом — поразительно — появились открытые поля, еще дальше — огромная фабрика с парковкой и кварталами многоквартирных домов; за ней — горы, над которыми сияла полусфера неба с огромной флотилией облаков, движущихся, словно боевые корабли на параде.

Дорогу пересекла бетонная эстакада. Она превратилась в тропинку, идущую вдоль грохочущей автострады под кронами деревьев, которая вскоре вывела его на берег реки. Здесь Рона была широкой, метров двести. Она лениво катила воды, сворачивая в открытую местность, окруженную лесом. Далее ее противоположный берег начинал подниматься. Пешеходный мостик Шевр связывал берега. Хоффман его узнал. Он не раз проезжал мимо и видел, как летом мальчишки прыгали с него в воду. Умиротворенность пейзажа находилась в странном противоречии с ревом несущихся по автостраде машин, и, пока он шагал по мостику, ему казалось, что нормальная жизнь исчезла — и вернуться обратно будет очень трудно. Посреди моста Александр остановился и перелез через металлические перила. Ему требовалась всего пара секунд, чтобы преодолеть пять или шесть метров, отделявших его от медленно текущей воды. И он позволит ей унести себя прочь. Теперь Хоффман понял, почему Швейцария стала мировым центром эвтаназии — казалось, вся страна организована так, что ты можешь исчезнуть, не привлекая внимания любопытных глаз и не причиняя окружающим никаких неудобств.

Он испытывал сильное искушение, и у него не осталось иллюзий. В комнате отеля более чем достаточно улик — ДНК и отпечатки пальцев свяжут его с убийством; арест — вопрос времени. Подумал о том, что его ждет, — долгие допросы в полиции, адвокаты, журналисты, вспышка камер, бесконечные месяцы ожидания. Потом подумал о Квери и Габриэль — в особенности о последней.

«Но я не безумен, — убеждал себя он. — Возможно, и убил человека, но я не безумен. Либо жертва сложного заговора, цель которого состоит в том, чтобы убедить меня в собственном безумии, либо кто-то пытается меня подставить, шантажировать, уничтожить».

Верит ли он властям — педантичному Леклеру, к примеру? Сумеет ли тот добраться до автора ужасной ловушки? Сделает ли это лучше, чем сам Хоффман? Ответ показался ему очевидным.

Александр вытащил из кармана мобильный телефон немца. Тот упал в воду с едва слышным плеском, белая полоска появилась и тут же исчезла на мутной поверхности.

На дальнем берегу стояли дети с велосипедами и смотрели на него. Хоффман перелез обратно через перила, быстро пересек мост и прошел мимо них, сжимая в руках ноутбук. Он ожидал, что они его позовут, но дети стояли с серьезными лицами и молчали. Он подумал, что в его внешности было нечто напугавшее их.

Прежде Габриэль никогда не заходила в ЦЕРН. Он сразу напомнил ей университет Северной Англии, где она училась, — уродливые, но функциональные кварталы, выстроенные в шестидесятые и семидесятые годы; в неряшливых коридорах полно серьезных людей, как правило, молодых. Они о чем-то беседовали, стоя возле плакатов с рекламой лекций и концертов. Габриэль узнала даже характерный запах мастики, пота и столовской пищи. Она подумала, что Алекс чувствовал бы себя здесь комфортно, в отличие от нее, когда она попадала в изящные кабинеты квартала О-Вив.

Секретарь профессора Уолтона попросил ее подождать в вестибюле компьютерного центра и отправился на поиски шефа. Теперь, когда Габриэль осталась одна, ей ужасно хотелось сбежать. Мысль, возникшая у нее в ванной комнате в Колоньи, когда она нашла визитку — женщина сразу ему позвонила и, не обращая внимания на его удивление, попросила о встрече, — теперь казалась ей глупой и бессмысленной. Она повернулась, чтобы направиться к выходу, но заметила старый компьютер в стеклянной витрине. Подойдя ближе, прочитала, что это процессор NeXT, который положил начало «Всемирной паутине» в ЦЕРНе в 1991 году. На металлическом корпусе так и осталась надпись: «Эта машина является сервером — не обесточивать!»

«Поразительно, — подумала она, — с каких приземленных вещей все начиналось».

— Ящик Пандоры, — раздался голос у нее за спиной; она повернулась и увидела Уолтона. Ей стало интересно, как долго он за ней наблюдает. — Или Закон непредвиденных последствий. Ты начинаешь с того, что пытаешься создать исходную вселенную, а все заканчивается тем, что получается «eBay»… [59]Давайте пройдем в мой кабинет. Боюсь, у меня мало времени.

— Вы уверены? Я бы не хотела вам мешать. Могу зайти в другое время.

— Все в порядке. — Уолтон внимательно посмотрел на Габриэль. — Вас интересуют проблемы искусства и элементарных частиц или речь пойдет об Алексе?

— Честно говоря, я пришла из-за Алекса.

— Так я и подумал.

Он повел ее по коридору с развешенными на стенах фотографиями старых компьютеров. Далее шла череда кабинетов — двери с матовыми стеклами, слишком яркие лампы дневного света, линолеум, серые стены, — Габриэль совсем не так представляла себе дом Большого адронного коллайдера. И вновь она с легкостью смогла представить Алекса: такое место работы куда больше подходило человеку, за которого она вышла замуж, чем его нынешний вылизанный кабинет, созданный дорогим дизайнером, с кожаными креслами и шкафами с экземплярами первых изданий книг.

— Именно здесь когда-то спал великий человек, — сказал Уолтон, распахивая дверь спартанского кабинета с двумя письменными столами, двумя терминалами и видом на парковку.

— Спал?

— Ну если быть честным, то и работал. Двадцать часов работы в день и четыре — сна. Обычно он раскатывал матрас вот здесь, в углу. — По губам Уолтона промелькнула слабая улыбка при этих воспоминаниях, но он тут же обратил на Габриэль свои серьезные серые глаза. — Когда вы познакомились с ним на нашей предновогодней вечеринке, Алекс уже покинул этот кабинет — или собирался. Насколько я понимаю, у вас возникла проблема.

— Да, совершенно верно.

Уолтон кивнул, словно ожидал чего-то похожего.

— Заходите и присаживайтесь. — Он провел ее в соседний кабинет.

Помещения ничем не отличались друг от друга, но здесь стоял лишь один письменный стол. Уолтон немного его облагородил — положил на линолеум старый персидский ковер и поставил несколько горшков с цветами на ржавый металлический подоконник. На шкафу стоял приемник, из него доносилась негромкая классическая музыка — струнный квартет. Он ее выключил.

— Так чем я могу вам помочь?

— Расскажите, чем он здесь занимался и что пошло не так. Насколько я поняла, у него был нервный срыв, и у меня возникло ощущение, что все начинается снова. Сожалею. — Она опустила взгляд. — Но мне больше не к кому обратиться.

Уолтон сел за письменный стол, сделал домик из длинных пальцев, потом прижал их к губам и некоторое время изучающе смотрел на Габриэль.

— Вы когда-нибудь слышали о десертроне? [60]Он должен был стать американским сверхпроводящим суперколлайдером — восемьдесят семь километров туннеля, пробитого в скалах Ваксахачи, в Техасе. Но в 1993 году Конгресс США, в своей бесконечной мудрости, проголосовал за прекращение строительства, сэкономив американским налогоплательщикам десять миллиардов долларов. Однако это уничтожило карьерные планы целого поколения американских физиков, в том числе и блестящего молодого Алекса Хоффмана, заканчивавшего в то время Принстон. В конечном счете Алексу повезло — он являлся одним из двадцати пяти известных ученых, получивших грант на работу в ЦЕРНе с Большим электрон-позитронным коллайдером, предшественником Большого адронного коллайдера. Основная часть его коллег была вынуждена уволиться — они стали аналитиками на Уолл-стрит, где помогали создавать финансовые инструменты, а не ускорители частиц. Когда банковская система рухнула, Конгресс пришел к ней на помощь, и американским налогоплательщикам это обошлось в три и семь десятых миллиарда долларов.

Уолтон сделал паузу.

— Вам известно, что пять лет назад Алекс предложил мне работу?

— Нет.

— Еще до кризиса банковской системы. Я ответил, что, на мой взгляд, профессиональная наука и деньги суть вещи несовместные. Это нестабильное соединение. Возможно, я использовал слова «темная магия». Боюсь, что мы снова поссорились.

Габриэль энергично закивала.

— Я понимаю, что вы имеете в виду, — сказала она. — В нем есть внутреннее напряжение. Но в последнее время оно стало более отчетливым.

— Так и есть. За долгие годы я знавал многих, кто перешел от занятий чистой наукой к накоплению больших денег. Должен признать, что никто из них не добился таких же выдающихся успехов, как Алекс, но все они слишком громко уверяют, что довольны своей жизнью… Сразу возникает ощущение, что большинство презирают себя.

Он выглядел таким расстроенным из-за того, что многие способные ученые ушли из науки, и Габриэль вновь подумала, как сильно Уолтон напоминает ей священника. Как и Алекс, он был человеком из другого мира.

— Но вы начали говорить о девяностых годах… — напомнила она.

— Алекс появился в Женеве всего через несколько лет после того, как ученые ЦЕРНа изобрели Интернет. Странное дело, но именно это поразило воображение Алекса: не воссоздание Большого взрыва, поиски бозона Хиггса [61]или создание антиматерии. Его увлекла идея глобального мозга, пробуждение разума у машины. Его переполняли романтические идеи, а это всегда опасно. Я являлся его начальником в Компьютерном центре. Мэгги и я немного помогали ему встать на ноги. Он сидел с нашими мальчиками, когда они были совсем маленькими. Однако получалось у него не слишком хорошо.

— Ясное дело. — Габриэль прикусила губу при мысли об Алексе и детях.

— Он был совершенно безнадежен. Мы приходили домой — Алекс спал в их спальне, а они внизу смотрели телевизор. Он всегда работал из последних сил, до полного изнеможения. Совершенно помешался на идее искусственного разума, хотя ему не нравились высокомерные ассоциации, которые возникали при его упоминании, он предпочитал называть его НМР — независимый машинный разум. Вы хотя бы немного знакомы с техникой?

— Нет, совсем нет.

— Это не мешает вам быть женой Алекса?

— Честно говоря, скорее наоборот. Именно благодаря этому наш брак и может существовать.

Точнее, так было раньше, едва не добавила Габриэль. Он был полностью ушедшим в себя математиком; его неумение вести себя в обществе, странная невинность — из-за этого она и влюбилась в него. А вот с новым Алексом, миллиардером и президентом хедж-фонда, она не знала, как жить.

— Ну если не вдаваться в технические детали, то главная наша проблема состояла в том, что нам приходилось анализировать огромные объемы информации, полученной в результате экспериментов. Сейчас это около двадцати семи триллионов бит в день. Алекс хотел изобрести алгоритм, который будет постоянно учиться искать то, что нужно, а потом сам сумеет сделать следующий шаг. И, значит, станет работать в бесконечное число раз быстрее, чем человек. С точки зрения теории — гениально, но в практическом плане — полнейший провал.

— И его алгоритм не работал?

— О, он работал. Это и стало катастрофой. Он начал распространяться по системе, точно вьюнок. Настал момент, когда нам пришлось поместить его в карантин — иными словами, закрыть. А я был вынужден сказать Алексу, что его линия исследований слишком нестабильна, чтобы ее продолжать, и что ее необходимо сдерживать, как ядерную технологию, в противном случае она начнет вести себя как вирус. Он не смог это принять. Некоторое время все выглядело ужасно. Однажды его пришлось силой выдворить из ЦЕРНа.

— Тогда у него и случился нервный срыв?

Уолтон печально кивнул.

— Я никогда не видел человека в таком отчаянии. Можно было подумать, что я убил ребенка.