Информаторы Сталина. Неизвестные операции советской военной разведки. 1944-1945

Весна 1945 года была горячей. Напряженные и кровопролитные сражения шли на Восточном и Западном фронтах. Германия была сильна. Немецкая армия сражалась отчаянно. Гитлер и его генералы не теряли надежды сохранить Третий рейх. Спасти фашистскую Германию могло только резкое обострение противоречий между союзниками — СССР, США и Англией. В Москве высоко ценили союзнические отношения и понимали, что, несмотря на существовавшие между ними противоречия, взаимопомощь и доверие среди союзников — залог долгожданной победы над фашистской Германией.

В 1944–1945 годах за огненными кулисами войны происходили события тайные и важные. Замыслы их зарождались в Берлине, Вашингтоне и Лондоне. О некоторых из этих тайных планов узнавали советские разведчики. Сведения, добытые ими, докладывались Верховному главнокомандующему. Сталин обращался за разъяснениями к президенту США Ф. Рузвельту. Ответы Рузвельта были неубедительными. Между лидерами США и СССР возникло недоверие. Оно не ослабевало до конца войны и, подобно холодному ветру, наносило вред отношениям между двумя великими государствами.

Глава 1. Атомный фактор

Холодные ветры возникают не случайно. И опасны они бывают не только в природе, но и в отношениях между государствами.

В советско-американских отношениях периода Второй мировой войны резкие дипломатические похолодания были обычным явлением. Если эти похолодания в 1941–1945 годах не переросли в ледниковый период, то это произошло только потому, что в Европе бушевало пламя, в котором сгорали государства, города, миллионы людей и их надежды. Потушить это пламя и полностью ликвидировать источник пожара могли только объединенные усилия государств, которые входили в состав антифашистского союза. Среди основных членов этого союза были СССР, США и Англия. В отношениях среди этой великой «Тройки» было далеко не все безоблачно. Это ослабляло усилия СССР, США и Англии в войне с общим сильным противником и вело к новым большим потерям и жертвам.

Признавая главную цель союза — разгром фашистской Германии, члены «Тройки» прежде всего упорно добивались достижения своих национальных целей и защищали свои национальные интересы. Эти цели и интересы СССР, США и Англии не совпадали.

Англичане хотели сохранить свою колониальную империю и привычное для них исключительное положение в мире. Американцы уже почувствовали свою индустриальную мощь и серьезно подумывали о мировом лидерстве. В СССР мечтали о мировой пролетарской революции, в результате которой центром социалистической планеты могла бы стать Москва. В идеологических и, как теперь принято говорить, национальных целях и интересах этой антифашистской «Тройки» было мало общего. Их объединяло только одно: стремление разгромить сильного и коварного противника — фашистскую Германию, лидеры которой тоже мечтали о мировом господстве.

Более того, союзников разделяли не только идеологические противоречия, но и другие барьеры, которые им до конца войны так и нс удалось преодолеть. Одним из таких барьеров был атомный фактор.

Роль атомного фактора в союзнических отношениях между СССР, США и Англией до сих пор мало изучена, но, несомненно, этот фактор оказывал на состояние межсоюзнических отношений нс положительное, а значительное отрицательное воздействие.

И в США, и в Англии, и даже в России пока принято рассматривать роль этого фактора только с одной точки зрения — советская разведка «украла для Советов» основные атомные секреты у союзников, что ускорило процесс создания атомной бомбы в СССР[26].

В истории создания атомной бомбы не это главное. Советские физики и конструкторы тоже были специалистами мирового класса. И они были в состоянии проникнуть в тайны получения атомной энергии самостоятельно, что, впрочем, и было сделано.

Главное же значение атомного фактора состоит в его политической роли, в его влиянии на советско-британские и советско-американские отношения периода Второй мировой войны. Психологическая составляющая этого фактора, а она существовала, тоже оказывала влияние на взаимоотношения между Сталиным, Рузвельтом и Черчиллем. Каким было это влияние?

Уроки из Прошлого извлекать трудно, но, даже если они имеют отрицательный характер, их надо знать и по возможности учитывать в Будущем.

Когда и как возник этот атомный фактор? Как он влиял на отношения между союзниками в годы Второй мировой войны? Кто информировал Сталина об английском и американском атомных проектах?

Впервые в Москве о появлении атомного фактора узнали 10 августа 1941 года. Источником этих сведений был военный разведчик полковник Семен Кремер, сотрудник резидентуры советской военной разведки в Лондоне. Он первым добыл сведении о том, что английские физики начали работы по созданию атомной бомбы. На основании данных, добытых Кремером, резидент генерал-майор И.А. Скляров (псевдоним Брион) направил в Центр донесение, в котором сообщил о встрече Кремера с физиком Клаусом Фуксом, который работал в группе британских ученых, исследовавших возможности создания «ураниевой бомбы». Фукс сообщил советскому разведчику, что новая бомба будет обладать огромной разрушительной силой. При реализации хотя бы одного процента энергии десятикилограммовой бомбы из урана взрывное действие будет равно 1000 тонн динамита[27].

Резидент Брион сообщал также, что доклад Фукса по этому вопросу он высылает в Москву.

Через некоторое время, приблизительно 3 октября 1941 года, сведения об усилиях британских ученых по созданию нового сверхмощного оружия добыли и разведчики 1-го управления НКВД СССР. Им стало известно содержание секретного доклада британского Уранового комитета. В донесении разведчиков внешней разведки НКВД сообщалось, что англичане приступили к созданию условий для реализации уранового проекта, в результате чего планируется создать бомбу, обладающую огромным разрушительным эффектом. В справке, подготовленной на основании донесения из Лондона, указывалось, что, «помимо огромного разрушительного эффекта урановой бомбы, воздух на месте взрыва будет насыщен радиоактивными частицами, способными умерщвлять все живое, что попадет под действие этих частиц…»[28].

Сведения об усилиях англичан по созданию урановой бомбы, несомненно, представляли для руководства СССР значительный интерес. Но в октябре 1941 года вряд ли они привлекли внимание. В то время немецкие дивизии уже подошли к Москве, положение было критическим и важно было сосредоточить все возможные усилия на обороне столицы. Тем не менее начальник 4-го спецотдела НКВД СССР направил наркому Л.П. Берии записку, в которой сообщил о работах в Англии по использованию атомной энергии в военных целях и необходимости организации этой работы в СССР. В той записке, в частности, отмечалось, что «присланные из Англии совсекретные материалы британского правительства, касающиеся работ английских ученых в области использования атомной энергии в военных целях, содержат два доклада Научно-совещательного комитета при Английском комитете обороны по вопросу атомной энергии урана и переписку по этому вопросу между руководящими работниками комитета»[29].

На докладной записке Берии нет пометок, свидетельствующих о том, что нарком с ней ознакомился. Впрочем, первые материалы по атомной проблеме, полученные в августе и сентябре 1941 года Разведывательным управлением Красной армии из Лондона, гоже никому не докладывались. Москва была в опасности. Сведения об усилиях английских ученых в области создания атомной бомбы в тот критический для СССР момент были второстепенны.

После того как немецкие дивизии были отброшены от Москвы, военная разведка доложила о материалах по британскому атомному проекту руководителю спецотдела Академии наук СССР М. Евдокимову. О материалах Разведуправления по атомной проблеме стало известно и в Наркомате внутренних дел. В Разведуправление поступил запрос, в котором излагалась просьба выслать эти материалы в адрес наркома Л. П. Берии[30].

На основе материалов внешней разведки НКВД и Разведуправления в аппарате наркома внутренних дел была подготовлена подробная докладная записка на имя И. В. Сталина. В ней сообщалось о том, что в Англии начаты работы по созданию атомной бомбы. В этой записке была дана оценка не только перспектив создания нового оружия, но и признавалась его исключительная роль в военном деле, а также высказывались конкретные предложения об организации работ подобного рода в СССР[31]. Однако финансовых возможностей для начала таких работ в стране не было. Все, что имелось, направлялось для нужд фронта.

Докладная записка — свидетельство того, что в марте 1942 года И. В. Сталин получил обобщенные сведения советской разведки о том, что в Англии ведется серьезная работа по созданию оружия огромной разрушительной силы, оружия, которого не было и в то время не могло быть в СССР.

Против кого готовилось это оружие? Против фашистской Германии? Логично было предположить, что так и должно быть в условиях войны. Сталин, несомненно, первоначально так мог предполагать, ожидая, что союзники сообщат ему о том, что. вскоре в США или Англии появится оружие, использование которого позволит ускорить разгром фашистской Германии.

Из материалов, добытых советской разведкой, в Москве знали, что английские физики Чедвик, Дирак, Фаулер и Коккрофт направляют свои усилия на выявление возможности получения сверхвзрывчатых веществ путем использования ядерной энергии атомов урана. К английской команде физиков присоединились первоклассные ученые Фриш, эмигрировавший из Дании, где он был сотрудником лаборатории Нильса Бора, и прибывшие из Франции физики Холбан и Коварский. Эти ученые были крупными специалистами по физике атомного ядра. Объединение их волну «международную команду» под британским флагом неизбежно должно было привести к прорыву в области ядерных исследований.

Сталин дал указание передать добытые разведкой сведения советскому физику И. В. Курчатову для экспертной оценки.

Курчатов в октябре-ноябре 1942 года изучил добытые материалы. 27 ноября ученый подготовил подробное научное заключение, которое было направлено Председателю Совета народных комиссаров СССР Вячеславу Молотову.

В заключении Курчатова, в частности, отмечалось следующее:

«…В исследованиях проблемы урана советская наука значительно отстала от науки Англии и Америки и располагает в данное время несравненно меньшей материальной базой для производства экспериментальных работ.

Масштаб проведенных Англией и Америкой в 1941 г. работ больше намеченного постановлением ГКО Союза ССР на 1943 г.

Ввиду того, что получение определенных сведений об этом выводе связано с громадными, а может быть, и непреодолимыми затруднениями; и ввиду того, что возможность введения в войну такого страшного оружия, как урановая бомба, не исключена, представляется необходимым широко развернуть в СССР работы по проблеме урана и привлечь к ее решению наиболее квалифицированные научные и научно-технические силы Советского Союза…

Для руководства этой сложной и громадной трудности задачей представляется необходимым учредить при ГКО Союза ССР под Вашим председательством специальный комитет, представителями науки в котором могли бы быть академик Иоффе А. Ф., академик Капица П. Л. и академик Семенов Н. Н.»[32].

Прочитав еще раз докладную записку, Курчатов подписал ее и поставил дату — «27.11.42».

Вячеслав Молотов, прочитав докладную Курчатова, сделал на ней пометку: «Тов. Сталину. Прошу ознакомиться с запиской Курчатова. В. Молотов. 28.XI»[33].

Сталин внимательно изучил докладную записку Курчатова. Оценка эксперта была однозначной — после создания атомной бомбы в истории человечества начнется новая эра. Какой она будет? Если секретом атомной энергии будут монопольно обладать только одно или два государства, то это неизбежно создаст новые угрозы, опасность которых в 1942 году еще было трудно понять и оценить.

Атомный фактор с первых же дней своего секретного существования превращался в фактор стратегической важности. Об этом Сталину докладывала разведка, об этом предупреждали его советские ученые, во главе с И. В. Курчатовым, и с этим Сталин не мог не согласиться.

Разведки Наркомата обороны и Наркомата внутренних дел в 1941–1943 годах продолжали действовать разобщенно, добывая каждая по своим линиям сведения об атомных проектах союзников.

Военная разведка добыла сведения о том, что Рузвельт и Черчилль на совещании в Квебеке в августе 1943 года приняли решение объединить усилия двух государств по созданию атомной бомбы. Это донесение военной разведки не могло еще больше насторожить советское руководство.

Сталин еще не исключал, что атомная бомба готовится союзниками для применения против агрессора — фашистской Германии. Он ожидал, что во время встречи с Рузвельтом и Черчиллем, которая должна была состояться в 1943 году, американский президент сообщит об усилиях союзников по созданию атомной бомбы.

Во время работы Тегеранской конференции в конце ноября 1943 года президент США не сообщил Сталину о создании англо-американского атомного союза. Это не могло не разрушить хрупкие надежды Сталина на доверительные отношения с лидерами США и Англии.

Сталин не мог не понять того, что, пока Красная армия в одиночку ведет кровопролитные бои против фашистской Германии, союзники СССР по антигитлеровской коалиции, действуя согласованно, скрывают от него основные секреты встречи в Квебеке. Главным из них был секрет объединения усилий США и Англии по созданию атомной бомбы. Основные усилия британских и американских ученых и конструкторов планировалось сосредоточить в США, в отдаленных районах, недоступных не только для германской авиации, но и закрытых для посещения представителей советских дипломатических учреждений, действовавших в Вашингтоне и Нью-Йорке. Американцы опасались и того, что сведения об их атомном проекте могут стать известны советской разведке. Заблаговременно они приняли самые серьезные меры предосторожности, но неправильно оценили возможности и способности советских разведчиков.

Своих воспоминаний Верховный главнокомандующий не написал. Поэтому его личные впечатления о встрече с лидерами союзников в Тегеране, которые скрыли от него факт активных совместных научно-исследовательских работ по созданию нового супероружия, никому не известны. Впрочем, нетрудно предположить, что он понял — Рузвельт и Черчилль не скажут ему о работах по созданию атомной бомбы до тех пор, пока она не будет создана и не наступит время для проведения ее испытаний, которые скрыть будет невозможно.

Можно утверждать, что нежелание Рузвельта и Черчилля сообщать Сталину о секретных работах по созданию атомной бомбы было учтено руководителем СССР, который уже многое знал о британском и американском атомных проектах.

Что же знал Сталин об атомных программах союзников?

Данные об атомных проектах союзников добывали военные разведчики Артур Адамс, Ян Черняк, Жорж Коваль, Павел Ангелов. Среди разведчиков НКВД значительных успехов добились Александр Феклисов, Владимир Барковский, Анатолий Яцков и другие.

Добыванием атомных секретов также занимались в Англии полковник С. Кремер и У. Кучински. Они руководили работой агента Клауса Фукса, который сотрудничал с советской военной разведкой с августа 1941 по октябрь 1943 года. Итоги работы Фукса за этот период подведены в справке Главного разведывательного управления, в которой говорится:

«За время работы на Разведуправление Красной армии Фукс передал ряд ценных материалов, содержащих теоретические расчеты по расщеплению атома урана и созданию атомной бомбы. Материалы направлялись уполномоченному ГКО СССР тов. Кафтанову, а позднее — заместителю председателя Совнаркома СССР тов. Первухину.

Всего от Фукса за период 1941–1943 годов получено более 570 листов ценных материалов».

Военной разведке удалось привлечь к сотрудничеству еще одного английского ученого. Его имя — Аллан Нанн Мей (Allan Nunn May). По указанию из Москвы его завербовал военный разведчик Ян Черняк.

Черняк провел с Меем несколько встреч, получил документальные сведения о ходе работ по урановой проблеме в Кембридже. Позже Мей передал Черняку данные по установкам для отделения изотопов урана, описание процесса получения плутония, чертежи «уранового котла» и описание принципов его работы. Всего Я. Черняк получил от английского физика около 130 листов документов, часть из которых попала в руки И. Курчатова в октябре 1942 года.

В январе 1943 года А. Мей вместе с группой профессора А. Холбана, состоявшей из 12 человек, был переведен в монреальскую лабораторию Национального научно-исследовательского совета Канады. В Канаде с ним сотрудничал военный разведчик Павел Ангелов.

В конце 1943 года, то есть после возвращения из Тегерана, где надежды Сталина на доверительные отношения с лидерами союзников не оправдались, он дал указание объединить усилия советских разведслужб по добыванию атомных секретов США и Англии. Советская разведка должна была держать усилия США и Англии в этом направлении под постоянным и неослабевающим контролем.

В 1943–1944 годах по указанию Сталина в СССР были приняты важные меры, направленные на проведение научно-исследовательских работ в области атомной энергии и координации усилий советских разведслужб по добыванию секретов производства атомной бомбы. Но это были только первые важные шаги в этом направлении.

В начале 1944 года по указанию Сталина состоялось первое совещание руководителей Главного разведывательного управления (ГРУ) и внешней разведки НКВД. Обсуждался только один вопрос — координация усилий двух советских специальных служб по добыванию сведений об атомных проектах иностранных государств.

Проводил совещание Л. Берия. Были приглашены начальник военной разведки генерал И. Ильичев и полковник А. Мильштейн. Разведку НКВД представляли П. Фитин, Г. Овакимян. Присутствовал на совещании и полковник П. Судоплатов.

Главным координатором действий двух разведок в этом важном деле стала разведка НКВД, в которой была создана группа «С». Возглавить ее было приказано П. Судоплатову. Основными задачами этого подразделения были: «координация деятельности работы Раэведупра и НКВД но сбору информации по урановой проблеме и реализация полученных данных внутри страны». С этого дня результаты работы двух разведок по добыванию всех сведений но «атомной проблеме» докладывались лично Л. Берии.

В 1944 году агент ГРУ Фукс был передан «для дальнейшего использования 1-му управлению НКГБ». Другие агенты по различным причинам продолжали сотрудничество с разведчиками ГРУ.

В целом сотрудники военной разведки и внешней разведки НКВД добыли около 11 тысяч листов секретных документов по атомным программам США и Англии, а также 25 образцов материалов, связанных с процессом создания оружейного урана.

Радикальные решения в области создания советской атомной бомбы были приняты только в сентябре 1945 года, то есть после окончания Второй мировой войны.

Атомный фактор, о котором Сталин узнал в первые дни 1942 года, постоянно учитывался советским руководством в ходе принятия всех внешнеполитических решений советского правительства в годы Великой Отечественной войны.

Глава 2. Брион

Фамилия военного разведчика, который числился в ГРУ под псевдонимом Брион, редко упоминается в книгах по военной истории или истории специальных служб. Причин тому две. Первая — о Брионе впервые стало известно только в 2003 году, когда он был упомянут в статье «Секретный фронт Генерального штаба», опубликованной в газете «Красная звезда». Вторая — агенты, которые помогали Бриону, длительное время сотрудничали с советской военной разведкой даже после окончания Второй мировой войны.

Под псевдонимом Брион в Главном разведывательном управлении числился генерал-майор Иван Андреевич Скляров. Он был военным атташе при полпредстве СССР в Лондоне. На этой должности Скляров работал с октября 1940 по ноябрь 1946 года.

Родился Иван Андреевич в 1901 году, в 1927 году был призван в ряды Красной армии, в 1935 году окончил Военную академию моторизации и механизации имени Сталина, в 1939 году он завершил обучение в Академии Генерального штаба и был отобран для дальнейшего прохождения службы в военной разведке.

Перед направлением в командировку на военно-дипломатическую работу в Лондон Скляров прошел специальную подготовку на разведкурсах. Для того чтобы стать профессиональным военным разведчиком, этого было недостаточно. Но Скляров и не должен был заниматься в Лондоне проведением специальных операций, встречаться с агентами и руководить их работой. Перед ним были поставлены другие задачи. Среди них — укрепление военно-дипломатических связей между военными министерствами СССР и Англии, выполнение представительских задач. Одним словом, выполнение обязанностей, определенных соответствующими международными конвенциями. С этими задачами генерал-майор Скляров, видимо, справлялся вполне успешно, что и предопределило такой длительный срок его работы в Лондоне.

Когда фашистская Германия вероломно напала на Советский Союз, задачи военного атташе Склярова значительно расширились. Ему предстояло поддерживать рабочие контакты с представителями британского Генерального штаба, военными дипломатами союзных государств, отвечать на запросы начальника советской военной разведки по различным проблемам, связанным с ходом боевых действий на советско-германском фронте.

Среди сотрудников аппарата военного атташе Склярова были и военные разведчики: полковник Семен Кремер, подполковник Иван Козлов и другие. Скляров руководил их действиями и делал это вполне успешно.

Один из сотрудников аппарата военного атташе в Лондоне Лаврик рассказывал автору этой книги о том, что Скляров был медлительным, рассудительным и внимательным человеком. Хорошее образование, полученное во время обучения в двух лучших советских военных академиях, было достаточной базой, которая позволяла Склярову глубоко понимать сложнейшие политические и военные процессы, которые происходили на Европейском континенте, охваченном пламенем Второй мировой войны. Ежедневно из Лондона на имя начальника военной разведки генерал-лейтенанта Ильичева поступали за подписью Склярова два-три донесения, которые представляли для военной разведки несомненный интерес. За годы войны Скляров направил в Центр несколько тысяч таких донесений. Многие из них с незначительными стилистическими поправками, но за его подписью, докладывались начальнику Генерального штаба и Верховному главнокомандующему.

Авторитет военного атташе генерал-майора танковых войск Ивана Андреевича Склярова в Центре и в Генеральном штабе был достаточно высок. От Склярова и его разведчиков в Центре в августе 1941 года впервые узнали об английском атомном проекте, разведчики Склярова получили доступ к перехваченным и расшифрованным английской разведкой шифротелеграммам министерства иностранных дел Германии и штабов германских вооруженных сип. Благодаря усилиям Склярова главный секрет британского премьер-министра У. Черчилля, связанный с германской шифровальной машиной «Энигма», был известен Сталину с первых же дней 1942 года и до конца Второй мировой войны[34].

Глава 3. Адмирал Харламов

По мере расширения военных действий в Западной Европе руководители военных разведок Польши, Чехословакии, Бельгии, Голландии, Франции и их штабы со средствами связи обосновались в Лондоне. В то же время добывающие резидентуры этих разведок продолжали действовать на территориях оккупированных государств. Шеф германской политической разведки В. Шелленберг[35] считал, что на территориях оккупированных немцами стран действовало до 250 радистов. А это значит, что радисты передавали сведения, поступавшие от источников 250 резидентур советской, чехословацкой, польской, французской, бельгийской, английской, норвежской, американской и других разведок. Возможно, этих резидентур было гораздо больше.

После нападения фашистской Германии на СССР 22 июня 1941 года Генеральный штаб Красной армии был крайне заинтересован в получении разведданных о Германии, ее сателлитах и их вооруженных силах. Главным поставщиком таких сведений была советская военная разведка. Не исключалась возможность получения данных о противнике и от англичан, которые заявили о своей готовности оказывать помощь Советскому Союзу. Вечером 22 июня У. Черчилль, выступая по радио, заявил: «Мы поможем России и русскому народу всем, чем только сможем…»[36]

Обещания У, Черчилля были конкретизированы во время визита в Лондон генерал-лейтенанта Ф. И. Голикова[37].

Миссия Голикова прибыла в Лондон 8 июля 1941 года. За четыре дня пребывания в британской столице Голиков провел переговоры с министром иностранных дел А. Иденом[38], с начальником имперского Генерального штаба генералом Диллом[39] и другими высшими политическими и военными деятелями Англии. Возможные направления военного взаимодействия СССР и Англии в войне против Германии приобрели конкретные очертания и были закреплены в советско-британском соглашении. Оно было подписано 12 июля 1941 года во время визита в Москву британской военно-экономической миссии, которую возглавлял посол Стаффорд Криппс[40]. «Соглашение о совместных действиях Правительства Советского Союза и Правительства Его Величества в Соединенном Королевстве в войне против Германии»[41] стало первым политическим документом, положившим начало формированию антигитлеровской коалиции. В Соглашении были зафиксированы следующие положения:

«1. Оба правительства обязуются оказывать друг другу помощь и поддержку всякого рода в настоящей войне против гитлеровской Германии.

2. Они обязуются, что в продолжении этой войны не будут ни вести переговоров, ни заключать перемирия или мирного договора, кроме как с обоюдного согласия».

В ходе советско-британских переговоров в Лондоне и в Москве обсуждались возможности взаимодействия вооруженных сил двух стран, конкретизированы перспективы и объемы британских военных поставок, заложены основы советско-британского военного сотрудничества, в том числе и в сфере обмена разведывательными сведениями о фашистской Германии. «Поддержка всякого рода», о которой говорил Черчилль, предполагала и обмен разведсведениями о Германии между разведками Советского Союза и Англии. Предполагалось это взаимодействие осуществлять по двум направлениям.

Первое — обмен сведениями о противнике. Второе — оказание помощи в проведении отдельных оперативных мероприятий.

Реальное развитие получил обмен сведениями о противнике между генеральными штабами Красной армии и английских вооруженных сил. Инициатором развития усилий в этом направлении был контр-адмирал Н. М. Харламов[42], который после отъезда Ф. И. Голикова возглавил советскую военную миссию в Лондоне. Харламов наладил взаимодействие с британской военной разведкой, военным министерством, министерством экономической войны, другими государственными учреждениями, располагавшими сведениями о фашистской Германии. Харламов был человеком высокообразованным, тактичным, настойчивым и, что немаловажно, представительным. Военный дипломат из него получился первоклассный. Такой вывод напрашивается в результате изучения основных результатов деятельности Харламова в Лондоне.

Контр-адмирал Харламов стремился к организации взаимовыгодного обмена разведсведениями о противнике. Ему часто приходилось преодолевать сопротивление не только высоких должностных лиц в Лондоне, ответственных за советско-британское военное взаимодействие, но и в Москве. Тем не менее практически ежемесячно Харламов сообщал в Москву: «…Докладываю изменения в боевом составе, дислокации и организации войск немецкой армии за прошедший месяц по данным Военного министерства Великобритании…»[43].

Сведения, поступавшие от Харламова, в основном были интересны и полезны для советского командования, однако иногда страдали неточностями или запаздывали.

После отъезда Харламова в Москву в 1944 году советскую военную миссию в Лондоне возглавил генерал-лейтенант А. Ф. Васильев[44].

В годы войны британской военной миссией в Москве руководили генерал-лейтенант Г.Л.К. Мартель[45] и бригадный генерал М. Барроуз[46]. Представители британского командования часто обращались в советский Генеральный штаб с различными запросами о Германии, ее вооруженных силах и военной промышленности. Запросы английских генералов, как правило, удовлетворялись без задержки. Контроль за выполнением заявок и запросов представителей союзников осуществлял генерал-майор Н. В. Славин[47], начальник Управления спецзаданий Генерального штаба КА, которое руководило деятельностью советских военных миссий в союзных государствах.

Глава 4. Эдуард

В 1942 году началось взаимодействие советской военной разведки с разведками стран, оккупированных германскими войсками. Инициативу в этом направлении проявили поляки. В сентябре 1941 года советский военный атташе в Лондоне генерал-майор танковых войск И. А. Скляров докладывал в Москву, что представитель военной разведки Польши предложил организовать «совместную разведывательную работу» против Германии. «Для ускорения прохождения важных разведывательных сведений в ближайшем будущем, — докладывал Скляров начальнику Разведывательного управления Красной армии, — поляки планируют организовать связь по радио между польской военной миссией в Москве и подпольным центром своей военной разведки в Польше». Далее Скляров сообщал: «Польский штаб обещает создать свои разведывательные группы в тылах немецких войск на территориях, лежащих к востоку от польско-советской границы».

В Разведуправлении Красной армии конструктивное предложение представителей польской военной разведки оценили по достоинству. Открывалась уникальная возможность получения разведывательных данных о Германии не только от поляков, но и других разведывательных служб союзных правительств в Лондоне, которые, как предположили в Центре, должны были иметь разведывательные возможности в своих оккупированных немцами странах. Предположение оказалось правильным.

По согласованию с британским правительством сотрудник аппарата советского военного атташе в английской столице майор Александр Федорович Сизов[48] (оперативный псевдоним Эдуард) был назначен советским военным атташе при союзных правительствах в Лондоне. В 1942 году Сизов установил дружеские отношения с помощником военного атташе Чехословакии подполковником Л. Свободой[49] и начальником чехословацкой военной разведки полковником Ф. Моравцем[50]. Сизов также смог установить хорошие взаимоотношения с начальниками разведывательных служб Бельгии, Голландии, Польши, Норвегии, Франции и Югославии, которые работали в британской столице. Контакты с представителями военных разведок этих государств Сизов осуществлял на основе личного распоряжения Сталина.

В 1942–1943 годах Сизов получал сведения о фашистской Германии от начальника военной разведки Чехословакии полковника Ф. Моравца, сотрудника польской военной разведки подполковника С. Гано, бельгийского разведчика подполковника Мариссала, начальника норвежской разведки подполковника Р. Лянда, сотрудника голландской военной разведки подполковника Лифтинка, начальника французской разведки генерала Матенэ.

За 1943 год от чехословацких разведчиков, которые имели на территории своей страны разветвленную агентурную сеть, Сизов получил значительное количество материалов о положении в Германии, о производительности основных германских военных заводов, выпускавших танки, самолеты и артиллерийские орудия.

Не менее продуктивным было сотрудничество А. Сизова в 1943 году и представителей бельгийской военной разведки. Бельгийцы хорошо знали немецкую армию и при помощи агентов и разведчиков, действовавших в Бельгии, имели полные данные о дислокации всех немецких дивизий в Бельгии, имели сведения об их перебросках с Западного на Восточный фронт. В 1943 году бельгийцы тоже передали Сизову значительное количество ценных материалов, которые были признаны в Разведуправлении Красной армии важными и своевременными. Они представляли особый интерес в период подготовки советского командования к Курской битве.

На такой же бескорыстной основе сотрудничал Сизов и с представителями военной разведки Норвегии. Норвежцы также передавали советскому офицеру важные материалы по Германии и ее вооруженным силам. Особый интерес представляли сведения о немецких дивизиях, находившихся в Норвегии, и системе обороны, которую немцы создали вдоль норвежского побережья.

В целом в 1943 году Сизов получил от представителей военных разведок союзников важные материалы о Германии и ее вооруженных силах. Представителям разведок этих стран были переданы обобщенные материалы о том, как организовывать партизанские отряды и руководить их действиями в условиях германской оккупации. Такие сведения особенно важны были силам сопротивления, которые активно начали действовать во Франции и Норвегии.

В первой половине 1944 года, в период разработки Генеральным штабом Красной армии плана операции «Багратион», взаимодействие А. Сизова с представителями военных разведок стран антигитлеровской коалиции достигло наибольшей эффективности. В целом в 1944 году Сизов ежедневно направлял в Центр 5–6 донесений о противнике.

Как правило, донесения Сизова в Центр начинались словами: «Французская разведка сообщила…»; «Бельгийская разведка сообщила…»; «Барон сообщил…»; «По данным норвежской разведки…».

Донесения Сизова неизменно получали в Центре высокие оценки. 5 февраля 1944 года, например, начальник ГРУ писал Сизову: «Значительная часть полученных от вас сведений по немецкой армии и ВВС является ценной…»

Сизов еженедельно получал из Москвы конкретные задания. Часто Центр направлял разведчику и срочные задания, на выполнение которых отводилось один-два дня. Естественно, сам полковника. Сизов из Лондона не мог вылететь в Венгрию, Румынию или Польшу для сбора сведений, которые интересовали начальника ГРУ. Но в этом и была главная заслуга Сизова, которому в 1944 году было досрочно присвоено воинское звание полковник. Находясь в Лондоне, Сизов получал сведения о противнике, которые добывали разведчики, действовавшие на территориях Бельгии, Франции, Чехословакии, Норвегии, Голландии и других стран.

Среди источников Сизова наиболее активным и ценным был начальник военной разведки Чехословакии полковник Франтишек Моравец, которому в Главном разведывательном управлении был присвоен псевдоним Барон.

Только в 1944 году Моравец передал А. Сизову около двухсот материалов по различным военным и военно-политическим вопросам. На их основе Сизов 197 раз направлял в Центр срочные донесения.

Моравец был кадровым военным разведчиком. Находясь в британской столице, он продолжал руководить работой чехословацкой военной разведки, имел ценных агентов в ряде стран Западной Европы и, самое главное, в Верховном главнокомандовании вермахта (ОКБ).

В конце февраля Моравец сообщил Сизову содержание плана ОКВ на лето 1944 года, который был утвержден Гитлером.

Источник Моравца в немецком Генеральном штабе передавал сведения о перебросках германских войск на Восточный фронт, о дислокации немецких соединений в Дании, Голландии, Франции и других странах Западной Европы. От этого источника также поступали обобщенные данные о производительности немецких авиастроительных и танковых заводов, о количестве подводных лодок, которые создавались на германских судостроительных заводах, о ежемесячном выпуске авиационных бомб, снаряженных химическими отравляющими веществами, о производстве артиллерийских снарядов и патронов для стрелкового оружия. Благодаря этому источнику в ГРУ поступали сведения даже о выпуске автомобильных покрышек на германских заводах резиновых изделий.

Моравец на встречах с полковником Сизовым всегда сообщал ему, что «сведении получены от надежного источника» или «сведения получены от первоклассного источника». Имя этого источника, от которого начальник чехословацкой военной разведки на протяжении всей войны получал ценные сведения о планах германского военного руководства, осталось нераскрытым.

Источники Моравца имели возможность прослеживать передвижение Гитлера, добывали материалы о результатах совещаний в ставке фюрера. Агенты полковника Моравца даже имели возможность присутствовать на испытаниях новых систем оружия гитлеровской Германии. В апреле 1944 года, например, когда немецкие конструкторы проводили испытания ракетных установок ФАУ-2, на одном из таких испытаний присутствовал агент Барона. Этот источник сообщал: «Немцы проводили испытания ракет реактивного действия на северном побережье острова Рюген. Ракета стартовала с поверхности земли. Она с сильным шумом поднялась при сохранении начального угла вылета без искривления траектории, до высоты 8700 метров (высота измерялась точными приборами), затем полет продолжался по горизонтальной траектории. Корпус ракеты снабжен двумя небольшими несущими плоскостями. Внизу хвостовой части ракеты можно было наблюдать трубу, из которой в момент старта выбивалось пламя длиной около 30 метров…»

Данные об этих испытаниях Моравец передавал советскому разведчику, который незамедлительно отправлял их в Центр.

Полковник Сизов хорошо знал английский язык. Это позволяло ему оперативно изучать разведывательные материалы, которые он получал на английском языке от чехословацкой разведки, и без задержки сообщать в Москву наиболее важные сведения по Германской армии. В конце марта 1944 года полковник Сизов направил начальнику военной разведки генерал-лейтенанту И. Ильичеву письмо, в котором сообщал о том, что не успевает обрабатывать сведения, которые поступали к нему от представителей французской и бельгийской разведок.

Центр безотлагательно направил в Лондон в распоряжение Сизова переводчика, свободно владевшего французским языком. За 1944 год подчиненные Сизова перевели с французского языка более двухсот разведывательных материалов. На их основе Сизов подготовил и направил в Центр 147 информационных донесений, которые в Центре получили высокие оценки.

Сотрудники французской и бельгийской разведок добывали сведения о частях и соединениях германской армии, которые дислоцировались на французской, бельгийской и румынской территориях, о перебросках войск, которые в первой половине 1944 года производило германское командование в ожидании крупных сражений на Восточном и Западном фронтах, о выпуске новых образцов военной техники, о производительности германских заводов, выпускавших самолеты, танки, артиллерийские орудия, порох, боеприпасы, химические отравляющие вещества, синтетический бензин.

Французские и бельгийские военные разведчики передали Сизову сведения о германском ракетном оружии и реактивных самолетах.

Французская разведка имела своих источников в Берлине в кругах, близких к высшему немецкому командованию. К такому выводу можно прийти, знакомясь с содержанием многих донесений полковника А. Сизова. Например, Сизов в январе 1944 года сообщал в Центр: «Исходя из имеющихся контингентов запасных частей в Германии, начальник департамента ОКБ общей мобилизации генерал Унрух предложил сформировать к 1 марта 25 новых полевых дивизий. Источник из Германии, сведения которого до сих пор подтверждались».

Мобилизационные возможности Германии истощались. В армию призывались квалифицированные рабочие, которые трудились на военных заводах. В поисках замены этим рабочим Гитлер принял решение увеличить завоз в рейх специалистов из оккупированных стран.

4 апреля 1944 года Сизов сообщал в Москву: «В штаб-квартире Гитлера состоялось совещание, в ходе которого обсуждались проблемы набора дополнительной рабочей силы для Германии. Принято решение, в соответствии с которым в Германию должно быть в ближайшее время доставлено: из Голландии — 250 тысяч человек, из Бельгии — 250 тысяч человек, из Италии — 1,5 миллиона человек. Собственно в Германии за счет сокращения управленческого аппарата и мобилизации дополнительных возрастов должно быть мобилизовано до 1 миллиона человек».

В 1944 году в Германию были вывезены сотни тысяч квалифицированных французских и бельгийских рабочих и инженеров. Однако чем больше иностранных рабочих трудилось на военных заводах Германии, тем уязвимее становился Третий рейх. Эту тенденцию Гитлер и его ближайшее окружение не поняли до конца войны. Но это хорошо понимали военные разведчики Франции, Бельгии и Голландии. В среде рабочих они вербовали источников важной военно-технической информации.

Французы и бельгийцы умело использовали этот канал получения сведений о военной промышленности Германии. Добытые таким образом данные они передавали советскому военному разведчику полковнику А. Сизову. Французские источники работали на заводах, где выпускались танки «Тигр» и «Леопард»; на авиационных заводах в Лейпциге, Магдебурге, Ратенове; на заводах в Ганновере, где производились артиллерийские орудия и пушки; на подземном заводе боеприпасов в Вольпренмузене, который располагался в 15 километрах от Ганновера; а также на судостроительной верфи «Гроссе Дойче Верке» в Филькенварнде южнее Гамбурга, где строились подводные лодки.

Особое внимание в Центре вызвали сообщения Сизова о создании в Германии реактивных истребителей. Эти данные советский разведчик получал от представителя бельгийской военной разведки. 3 марта 1944 года Сизов, например, докладывал в Центр: «Бельгийская разведка сообщила, что… авиамоторные заводы фирмы «Прим» в Штольберге выпускают турбинные авиационные двигатели, которые при установке на самолет не требуют винта. Самолет получает движение за счет реакции выхлопных газов. Фирма «Прим» строит в окрестностях Цвенфалля дополнительные цеха. Ежемесячный выпуск реактивных двигателей в ближайшее время достигнет 1000 моторов. Дирекция завода в Штольберге каждые два дня обязана докладывать генералу Мильху и Шпееру о состоянии производства. Завод Юнкерса в Дессау тоже выпускает самолеты с турбинными двигателями. Гитлер лично присутствовал на демонстративных полетах нового одномоторного истребителя TL-262 (турбинный «Мессершмитт»). Самолетом управлял летчик-испытатель Голланд».

17 апреля начальник ГРУ писал Сизову: «Выясните название, тип и тактико-технические данные реактивных самолетов, строящихся фирмой «Мессершмитт»…»

Сизов выполнил и это задание начальника ГРУ. Бельгийские коллеги передали ему сведения о немецких реактивных истребителях-перехватчиках Me-163 и истребителях Мс-262, а также сведения о производстве ракет ФАУ-2 и ФАУ-1.

Французские и бельгийские разведчики передавали полковнику А. Сизову разведывательные материалы, ничего не требуя взамен.

Полковника. Сизов направлял в Центр сведения, которые он получал и от норвежской военной разведки. 3 мая 1944 года Сизов докладывал: «Директору. Норвежцы сообщили состав и дислокацию немецких войск в Норвегии по состоянию на 26 апреля 1944 г.».

Такие доклады поступали в Центр регулярно.

Сизов докладывал в Центр данные о состоянии береговой обороны Норвегии, о количестве батарей морской и сухопутной артиллерии, о составе и дислокации дивизионов береговой обороны. о количестве и дислокации крепостных батальонов, предназначенных для охраны артиллерийских батарей.

Источники норвежской военной разведки тщательно отслеживали все переброски немецких войск и сообщали о них советскому разведчику полковнику Сизову.

На основе данных, полученных от офицеров норвежской разведки, Сизов в 1944 году подготовил и направил в Центр 43 донесения. Это был незначительный, но тем не менее достаточно весомый вклад норвежской разведки в общую борьбу против фашистской Германии. Уровень отношений, сложившихся у полковника Сизова с представителями норвежской разведки и вооруженных сил, можно оценить по содержанию телеграммы, которую он получил 23 февраля 1944 года от главнокомандующего норвежской королевской армией Иоганна Бейхмана: «Норвежская королевская армия посылает сердечные поздравления могучей, храброй русской армии, гремящие победы которой являются примером и вдохновением для всех народов, борющихся за свободу».

В 1944 году Сизов добился в своей разведывательной работе уникальных результатов. С 1 января по 17 декабря он направил в Центр 423 донесений и значительное количество документальных материалов. Многие донесения Сизова были использованы для подготовки специальных сообщений И. В. Сталину, В. М. Молотову и начальнику Генерального штаба А. М. Василевскому.

Полковник А. Ф. Сизов был единственным офицером Главного разведывательного управления, который в 1944 году за добывание ценных сведений о противнике в течение трех месяцев был дважды награжден орденом Красного Знамени.

Глава 5. Авиакатастрофа над Гибралтаром

5 июля 1943 года в штаб-квартиру Главного разведывательного управления поступило донесение из Лондона от резидента Бриона. Разведчик сообщал о том, что 4 июля над Гибралтаром потерпел катастрофу американский самолет А-533 «Либерейтор». На борту самолета находился премьер-министр польского правительства в эмиграции Владислав Сикорский[51]. Премьер-министр и все сопровождавшие его лица, в том числе и члены экипажа, пилотировавшего самолет, погибли. Злосчастный «Либерейтор» упал в море через минуту после взлета с аэродрома в Гибралтаре.

Погибла и дочь Сикорского. Она всегда сопровождала отца в его заграничных поездках и была его личной шифровальщицей. В живых оказался лишь первый пилот Э. Прхал, на котором оказался спасательный жилет…

Брион сообщал, что Сикорский возвращался из Каира в Лондон после посещения польских воинских частей, дислоцировавшихся на Ближнем Востоке и находившихся под командованием генерала Андерса. В войсках назревало брожение, причинами которого было недовольство молодых офицеров и командующим, и премьером. В ходе инспекционной поездки Сикорскому вроде бы удалось уменьшить накал страстей в офицерской среде, и он, проведя инструктивные беседы с Андерсом, влияние которого в польской эмиграции стремился ограничить, вылетел в Лондон с посадкой в Гибралтаре.

Причины трагедии над Гибралтаром до сих пор не выяснены и, вероятно, уже никогда не будут раскрыты. Но последствия этой авиакатастрофы привели к возникновению невероятных догадок об истинных причинах гибели польского премьера. В правых и левых газетах появились рассуждения о том, что Сикорского убрали агенты Сталина за опубликование сведений о расстреле польских офицеров в Катыни[52].

Сталин в мае 1944 года обвинил британскую разведку, заявив, что агенты британской Интеллидженс сервис «убили генерала Сикорского в самолете, а потом ловко сбили самолет — никаких свидетелей, никаких следов».

Свою версию высказал и капитан Е. Климковский, который был адъютантом генерала Андерса и якобы возглавлял заговор молодых офицеров. Климковский обвинял в убийстве Сикорского англичан и подозревал в организации этой катастрофы Андерса.

Стало известно, что до полета на Ближний Восток У. Черчилль почему-то уговаривал дочь Сикорского не сопровождать отца в этой поездке и остаться в Лондоне. Английский премьер, несмотря на свои годы, с симпатией относился к этой польской красавице. Это подкрепляло версию Климковского о том, что Сикорского убрали по указанию Черчилля из-за того, что он был слишком самостоятельным и мешал урегулированию отношений в антигитлеровской коалиции[53].

Англичане создали следственную комиссию. В ее состав нс были приглашены не только эксперты из СССР, но и наблюдатели из США, хотя самолет был американского производства.

Члены английской комиссии, действовавшие без международных экспертов, не смогли «обнаружить следов заклинивания рулей в механизмах утонувшего самолета». Тем не менее подозрения с первого пилота, спасшегося во время катастрофы, были сняты. Комиссия заявила, что акта саботажа не было, и подтвердила, что самолет был исправен и готов к вылету[54]. Такая версия бросала тень на неизвестных диверсантов, которые, как предполагали в Англии, действовали по указанию из Москвы. Но это были бездоказательные утверждения. Все косвенные аргументы говорили о причастности к смерти Сикорского англичан.

Тело Сикорского было доставлено в Англию и торжественно предано земле в Ньюарке на кладбище польских летчиков. Останки дочери Сикорского на упавшем и море самолете обнаружены не были.

Новым премьер-министром польского правительства в эмиграции стал Станислав Миколайчик. Он поклялся закончить дело Сикорского: разгромить фашистскую Германию вместе с союзниками и установить с ними тесное сотрудничество в деле создании прочного мира после войны.

Сикорский активно боролся за восстановление независимой Польши. Он был одним из первых польских лидеров, который на востоке вместо врага увидел союзника и доброго соседа, в сотрудничестве с которым можно было побиться разгрома фашистской Германии, восстановить независимость и суверенитет Польского государства.

Среди версий о гибели Владислава Сикорского, которые высказывались в 1943-м и последующие годы, не были названы еще две. Первая — польский премьер-министр погиб в результате заговора, организованного теми поляками, которые были против возможного решения советско-польских территориальных проблем на основе предложения британского лорда Джорджа Керзона, высказанного им в 1920 году. Керзон, министр иностранных дел Англии, 12 июля 1920 года обратился к советскому правительству прекратить наступление Красной армии, громившей белополяков, и остановить советские войска на линии, рекомендованной в качестве советско-польской границы Верховным советом Антанты в 1919 году[55].

Вторая версия — Сикорского уничтожили агенты германской разведки, которая, выполняя указания Верховного главнокомандования Третьего рейха, должна была создать предпосылки для раскола единства стран антигитлеровской коалиции.

Глава 6. «Неожиданные обстоятельства» случайно не возникают

Польская территория, оккупированная немцами в сентябре 1939 года, находилась между двумя основными воюющими державами — Советским Союзом и фашистской Германией. В начале 1943 года Сикорский узнал о том, что территория Польши включена в оперативные планы советского Генерального штаба. Это означало, что Красная армия сможет взять Берлин только после того, как пройдет по территории Польши. Это обстоятельство заставило Сикорского внести коррективы в его планы строительства советско-польских отношений после окончания войны.

В Вашингтоне и Лондоне возникли опасения, что в Варшаве после ее освобождения советскими войсками будет создано просоветское правительство. Не исключали, что Сикорский пойдет в состав этого правительства. Для такого вывода у союзников были достаточно веские основания. В первые годы Второй мировой войны советско-польские отношения строились на основе соглашения, которое было подписано в британской столице между правительством СССР и польским эмигрантским правительством Сикорского. Это соглашение, вступившее в силу 30 июля 1941 года, предполагало оказание взаимной помощи друг другу в войне против фашистской Германии. Это соглашение также стало основой для успешного и взаимовыгодного взаимодействия советских и польских разведчиков.

14 августа 1941 года в Москве было подписано польско-советское военное соглашение, которое предусматривало формирование на территории СССР польской армии.

В 1943 году позитивное развитие советско-польских отношений неожиданно прекратилось. Советские дипломаты и разведчики докладывали в Москву о том, что представители польского эмигрантского правительства выступают с заявлениями, подрывающими авторитет СССР. В феврале 1943 года по инициативе поляков прекратилось сотрудничество между советской военной и польской разведками. Произошло это за полгода до гибели польского премьера Сикорского[56].

25 апреля 1943 года Советский Союз был вынужден прервать с польским правительством в Лондоне дипломатические отношения. Обосновано ли было такое решение? Видимо, причины для этого были. В Москве сделали ставку на те польские силы, которые обосновались в Москве, а не в Лондоне.

Гибель польского премьер-министра В. Сикорского, который планировал после поездки на Ближний Восток еще раз посетить Москву и провести переговоры с советским руководством, несомненно, произошла нс из-за неисправности американского самолета. В 1943 году Сикорский заявил о согласии на переговоры с Польской рабочей партией и включении ее представителей и состав своего правительства. В это же время лидеры Польской рабочей партии заявили о намерении предоставить Сикорскому пост премьер-министра в правительстве, которое демократические деятели будут создавать в освобожденной Красной армией Польше.

Во второй половине 1943 года и в Москве, и в Лондоне, и, несомненно, и Вашингтоне уже думали о будущем Польши. Сталин, говоря о сильной, независимой и демократической Польше видел это государство в сфере влияния Советского Союза. В Лондоне вопрос о будущих руководителях Польши сомнений не вызывал — в Варшаву после разгрома Германии должно было возвратиться проанглийское польское правительство. Это мнение в целом разделял и американский президент Ф. Рузвельт, хотя он предпочитал открыто не вмешиваться в развитие советско-польских отношений.

Противоречия между СССР и союзниками назревали не только на польском направлении, но и в вопросах о послевоенном устройстве Югославии, Чехословакии и других государств, находившихся под оккупацией германских войск. Черчилль придавал работе с руководителями правительств этих стран, находившихся в Лондоне, первостепенное значение. Характерен в этом отношении такой факт. Когда министры иностранных дел США, СССР и Великобритании в октябре 1943 года готовились к встрече в Москве, в Лондоне прошло закрытое совещание, которое провел руководитель британского внешнеполитического ведомства А. Иден. Это совещание состоялось 7 октября. На него были приглашены министры иностранных дел союзнических правительств. Иден проинформировал их о целях своей поездки в Москву и заверил, что «британская делегация не будет пытаться прийти к определенным соглашениям, но вполне возможно, что удастся заключить временное соглашение по ряду вопросов, касающихся сотрудничества трех держав во время и после войны». Решение Идена стало известно советским разведчикам, и они доложили в Москву об этой позиции британского министра иностранных дел.

12 октября 1943 года Иден сообщил в Москву британскому послу К. Керру[57], что «на конференции также будут обсуждаться польские дела, положение на Балканах и в Иране»[58].

Советская разведка (внешняя разведка НКГБ и военная разведка) добыла сведения о совещании, проведенном Иденом в Лондоне, и даже узнала о содержании послания Идена Керру. Как это было сделано — профессиональная тайна советских разведок.

Вопрос о будущем Польши обсуждался на переговорах И. В. Сталина с президентом США Ф. Рузвельтом и премьер-министром Великобритании У. Черчиллем на Тегеранской конференции.

Польская проблема неоднократно возникала в переписке руководителей стран антигитлеровской коалиции в первой половине 1944 года. Активизировалась эта переписка между Москвой, Вашингтоном и Лондоном летом 1944 года.

В Москве не было недостатка в сведениях о взаимоотношениях руководителей США и Великобритании с польским правительством в эмиграции и о планах нового премьер-министра С. Миколайчика. Некоторые сведения закрытого характера по этой проблеме из Вашингтона направлял в Центр разведчик Л. А. Сергеев (Морис), из Лондона — генерал-майор И. А. Скляров (Брион), советский военный атташе в британской столице.

Тем нс менее ни Брион, ни Морис не смогли добыть сведений о том, что польское правительство в эмиграции готовилось летом 1944 года поднять восстание в Варшаве с целью установления в польской столице своей власти до вступления в нее передовых частей Красной армии.

Отсутствие сведений в распоряжении советской военной разведки о подготовке восстания в польской столице можно считать одним из крупных недостатков в работе ГРУ в 1944 году. Произошло это, как представляется, по двум основным причинам. Первая причина состоит в том, что сотрудники резидентуры советской военной разведки потеряли контакты с польскими разведчиками. Неофициальных источников в польской эмиграционной среде военная разведка нс имела. В Центре считали, что в этом не было никакой необходимости. Вероятно, не обо всех планах польского правительства и эмиграции были информированы американский президент и британский премьер-министр.

Вторая причина отсутствия сведений в Главном разведывательном управлении о планах польского эмиграционного правительства начать восстание в Варшаве, как представляется, состояла в том, что подготовка этого восстания проходила в режиме абсолютной секретности. В планы поляков был посвящен ограниченный круг лип.

В июне 1944 гола советский разведчик Л. Сергеев докладывал и Центр из Вашингтона о том, что американскую столицу посетил польский премьер министр С. Миколайчик. Во время пребывают и американской столице он был принят президентом США Ф. Рузвельтом.

Точных сведений о содержании переговоров Рузвельта и Миколайчика Сергеев добыть не смог. О результатах этой встречи сообщил в Москву не советский разведчик, а сам президент США Ф. Рузвельт, который 19 июня 1944 года направил И. В. Сталину личное секретное послание. Рузвельт не сомневался в том, что советская разведка доложила Сталину о визите в Вашингтон польского премьера. Поэтому в первой же строчке своего послания Сталину Рузвельт сообщал: «Как Вам известно, польский премьер-министр г-н Миколайчик только что закончил краткий визит в Вашингтон, и по причинам, которые посол Гарриман Вам уже объяснял, я считаю его визит желательным и необходимым в настоящее время…»[59]

В том, что Рузвельт назвал визит Миколайчика в Вашингтон «желательным», нет ничего удивительного. Рузвельт знал, что советский Генеральный штаб в это время уже завершил разработку плана операции «Багратион». Об этом Сталин сообщил американскому президенту 6 июня 1944 года. Верховный главнокомандующий писал Рузвельту: «…Летнее наступление советских войск, организованное согласно уговору на Тегеранской конференции, начнется в середине июня на одном из важных участков фронта…» И далее: «В конце июня и в течение июля наступательные операции превратятся в общее наступление советских войск…»[60]

Понятным на первый взгляд может показаться и то, что Рузвельт назвал визит Миколайчика в Вашингтон «необходимым в настоящее время».

Наступательные операции Красной армии, которые, как сообщал Сталин американскому президенту, в течение июля «превратятся в общее наступление советских войск», должны были завершить освобождение всех советских земель и привести к переносу боевых действий на территории Польши, Чехословакии и других оккупированных немцами государств. Вступление войск Красной армии на территории этих государств было новым военным и, важнее всего, политическим фактором в войне, которая продолжалась на Европейском континенте. Несомненно, Миколайчик и его партнеры ждали этого момента, готовились к нему и опасались его. Они трезво оценивали складывающуюся обстановку и понимали, что от Москвы до Варшавы ближе, чем от Лондона или Вашингтона. Поэтому к власти в Польше, как считал Миколайчик, могли прийти те силы, которые окрепли на территории СССР и создали новую польскую армию. Войска Миколайчика были далеко от советско-германского фронта.

Рузвельт сообщал Сталину о тех впечатлениях, которые он «вынес из бесед с Премьером Миколайчиком», и делился своими «откровенными суждениями» о них[61]. Он подчеркивал, что визит польского премьера «не был связан с какой-либо попыткой с моей (Рузвельта. — В. Л.) стороны вмешаться в существо разногласий, которые существуют между польским правительством в изгнании и советским правительством. Хотя у нас состоялся искренний и полезный обмен мнениями по многим различным вопросам, касающимся Польши, я могу заверить Вас, что никакого определенного плана или предложения, каким-либо образом затрагивающего польско-советские отношения, не было подготовлено»[62].

В послании Рузвельта обращает на себя внимание тот факт, что американский президент поверил, что «первоочередной заботой» Миколайчика являлось «установление самого полного сотрудничества между Красной армией и силами польского подпольного движения в совместной борьбе против нашего врага…»[63]

Визит Станислава Миколайчика в Вашингтон был попыткой поляков использовать возможности США для оказания давления на СССР с целью изменения отношения Советского Союза к польскому правительству в эмиграции. В дипломатической практике такие приемы используются постоянно.

В конце июня Красная армия вступила на территории, которые советское правительство признавало польскими. Американский дипломат Дж. Ксинан писал по этому поводу в своих воспоминаниях: «Советское правительство утвердило на освобожденной территории в Люблине Польский коммунистический комитет, который… превратился в Польский комитет национального освобождения»[64].

В те же дни Рузвельт попытался убедить Сталина в необходимости визита Миколайчика в Москву: «Я действительно верю, что он нс поколебался бы поехать в Москву, если бы он знал, что Вы приветствовали бы такой шаг с его стороны, для того чтобы обсудить с Вами лично и откровенно проблемы, касающиеся Ваших двух стран, в особенности срочность установления безотлагательного военного сотрудничества».

В то же время Рузвельт нс настаивал на встрече Сталина с Миколайчиком. «Я уверен, — писал американский президент Сталину, — что высказывая эти соображения, я ни в коей мере не пытаюсь навязать Вам свое личное мнение в деле, которое имеет особое значение для Вас и Вашей страны…»[65]

Сталин незамедлительно сообщил Рузвельту свою точку зрения на предложение американского президента. В ответном послании от 24 июня 1944 года он сообщал Рузвельту:

«Благодарю Вас за информацию о Вашей встрече с г. Миколайчиком.

Если иметь в виду установление военного сотрудничества Красной армии и борющихся против гитлеровских оккупантов сил польского подпольного движения, то это, безусловно, является теперь актуальным делом для окончательного разгрома нашего общего врага. Важное значение, разумеется, имеет в этом отношении правильное решение вопроса о советско-польских отношениях. Вам известна точка зрения советского правительства и его стремление видеть Польшу сильной, независимой и демократической, а советско-польские отношения — добрососедскими и основанными на прочной дружбе. Советское правительство видит важнейшие предпосылки этого в реорганизации эмигрантского польского правительства, которая обеспечила бы участие в нем как польских деятелей в Англии, так и польских деятелей в США и СССР, и особенно польских демократических деятелей, находящихся в самой Польше, а также в признании польским правительством линии Керзона как линии новой границы между СССР и Польшей.

Надо сказать, однако, что из заявления г. Миколайчика в Вашингтоне не видно, чтобы он сделал в этом вопросе какой-либо шаг вперед. Вот почему для меня затруднительно в данный момент высказать какое-либо мнение по поводу приезда г. Миколайчика в Москву.

Ваше внимание к вопросу о советско-польских отношениях и Ваши усилия в этом деле мы все высоко ценим»[66].

В посланиях Сталина и Рузвельта еще не просматривалось противоречий в подходе к польской проблеме, но эти противоречия уже обретали определенные очертания, которые были похожи на острые шипы морской мины: одно неосторожное движение, и последует взрыв.

Летом 1944 года наступление советских войск в Белоруссии (операция «Багратион») развивалось успешно. Сталин попытался не допустить обострения отношений с союзниками, что могло бы задержать окончательный разгром фашистской Германии. Именно этим можно объяснить его послание Черчиллю и Рузвельту от 23 июля 1944 года. Обращаясь к Черчиллю, Сталин писал: «События на нашем фронте идут весьма быстрым темпом. Люблин, один из крупных городов Польши, занят сегодня нашими войсками, которые продолжают двигаться вперед. В этой обстановке перед нами встал практически вопрос об администрации на польской территории. Мы не хотим и не будем создавать своей администрации на территории Польши, ибо мы не хотим вмешиваться во внутренние дела Польши. Это должны сделать сами поляки. Мы сочли поэтому нужным установить контакте Польским комитетом национального освобождения, который создан недавно Национальным Советом Польши, образовавшимся в Варшаве в конце прошлого года из представителей демократических партий и групп, о чем Вы, должно быть, уже информированы Вашим послом из Москвы. Польский комитет национального освобождения намерен взяться за создание администрации на польской территории, и это будет, я надеюсь, осуществлено. В Польше мы не нашли каких-либо других сил, которые могли бы создать польскую администрацию. Так называемые подпольные организации, руководимые польским правительством в Лондоне, оказались эфемерными, лишенными влиянии. Польский Комитет я нс могу считать правительством Польши, по возможно, что в дальнейшем он послужит ядром для образования временного польского правительства из демократических сил.

Что касается Миколайчика, то я, конечно, нс откажусь его принять. Было бы, однако, лучше, если бы он обратился в Польский национальный комитет, который относится к Миколайчику доброжелательно».

Летом 1945 года польский вопрос стал одним из наиболее острых вопросов, решение которого зависело от Москвы, Лондона, Вашингтона и Берлина…

Генерал-фельдмаршал В. Кейтель, начальник штаба Верховною командования германской армии, после разгрома фашистской Германии находился под арестом в Нюрнберге 17 июня 1945 года, давая отпеты на вопросы допрашивавших его советских офицеров, Кейтель заявил, что к лету 1944 гола он уже повял, что Германия проиграла войну.

И добавил: «С лета 1944 года я понял, что военные уже сказали свое слово и нс могут оказать решающего воздействия — дело оставалось за политикой…»

Кейтель не стал растолковывать свою мысль о возможностях политиков и политики во время войны, но и без этих объяснений было понятно, что он имел в виду: германское командование рассчитывало на возможность столкновения интересов СССР с американо-английскими планами послевоенного устройства в Европе. Гитлер и его генералы надеялись на возможный раскол антифашистской коалиции под воздействием усилий германской разведки или, может быть, из-за каких-либо неожиданных обстоятельств, которые могли бы обострить отношения между союзниками. Одним из таких «обстоятельств» мог стать вопрос о будущей политической судьбе Польши и убийство германской разведкой польского премьера Сикорского.

В 1944 году Кейтель надеялся на обострение противоречий между союзниками по антифашистской коалиции и рассчитывал на возникновение спасительных для Германии «каких-либо неожиданных обстоятельств».

Летом 1944 года в Варшаве неожиданно вспыхнуло восстание. Оно и стало одним из тех «неожиданных обстоятельств», которое могли расколоть союз СССР с англо-американцами на завершающем этапе Второй мировой войны.

Где и когда принималось решение о начале восстания в Варшаве? Кто в Вашингтоне и в Лондоне знал о подготовке и дате начала этого восстания? Какие сведения об этом восстании смогла добыть советская военная разведка?

Глава 7. Разговор не для протокола

В начале июня 1944 года англо-американские экспедиционные войска начали операцию «Оверлорд» и вторглись на территорию Северо-Западной Франции. По приглашению английского командования за высадкой войск союзников, наконец-то открывших второй фронт, наблюдал руководитель советской военной миссии в Лондоне вице-адмирал Николай Харламов.

После участия в высадке союзных войск в Нормандии и наблюдения за их первыми боевыми действиями на территории Франции Харламов возвращался в Лондон. Он ехал в той же машине и с тем же сопровождающим, роль которого выполнял английский бригадный генерал Файербресс. Находясь на палубе британского крейсера «Мавришес», Харламов хорошо изучил этого англичанина, понял, чем он дышит и о чем думает. Харламов был разочарован тем, что Файербресс не скрывал своего отрицательного отношения к Советскому Союзу, к успехам Красной армии и офицерам советского военно-морского флота. Видно было, что Файербрессу не хотелось принимать участия в операции по десантированию союзных войск на побережье Франции, но он был вынужден это делать, так как ему было приказано сопровождать советского адмирала.

Харламов видел, что Файербресс в условиях боевой обстановки на морс находился первый раз и очень опасался за свою жизнь. Он с нетерпением ждал, когда вновь окажется в Лондоне в своем кабинете в британском военном ведомстве.

Находясь на борту «Мавришеса», Харламов имел возможность беседовать с командиром корабля контр-адмиралом Питерсоном, с интересом наблюдал за тем, как он управляет своим крейсером. Видно было, что он хорошо знал свое дело, был приветлив и внимателен. Более того, в один из трудных моментов перехода, который возник уже в береговых водах Франции, когда крейсер попал под обстрел немецкой береговой артиллерии, англичанин не отказался воспользоваться советом адмирала Харламова, что позволило ему своевременно совершить маневр и спасти крейсер.

Все, что Харламов увидел, находясь в войсках союзников, произвело на советского адмирала сильное впечатление. Американцы и англичане умело организовали взаимодействие авиации, военно-морских сил, десантных частей и сухопутных войск. Несмотря на то что погода была неблагоприятной, она не создала сколько-нибудь серьезных препятствий для десантирования войск.

В целом первый этап операции «Оверлорд», к которой союзники готовились несколько лет, прошел успешно. Харламов ловил себя на мысли, которая не давала ему покоя: союзники вступили в Европу не для того, чтобы воевать против немцев, а для того, чтобы защитить Европу от Красной армии. Об этом Харламову то намеками, то отрыто говорил Файербресс.

Машина британского военного ведомства мчалась по извилистой дороге. Вечерело. Харламов размышлял о том, что ему довелось увидеть. В операциях такого масштаба ему раньше не приходилось принимать участия. Несомненно, опыт организации и проведения операции «Оверлорд» представлял собой новое слово в военном искусстве. Харламов планировал написать об этом в Центр и подробно доложить обо всем, что ему довелось увидеть за эти дни пребывания среди британских офицеров и адмиралов.

Раздумья Харламова прервал Файербресс, который неожиданно сказал:

— Да, вы быстро продвигаетесь в Польше. Интересно, будет ли вообще существовать Польша, после того как она окажется под контролем Красной армии?

Харламову не хотелось вступать в разговор с Файербрессом, но и не ответить ему он не мог.

— Вы зря переживаете, генерал, — спокойно сказал Харламов, не поворачиваясь в сторону англичанина. — Польша имеет все возможности для существования после разгрома Германии. Советское правительство больше всех заинтересовано в существовании сильной, независимой и демократической Польши…

Файербресс отреагировал незамедлительно:

— Демократической ли?

— Да, только демократическая, а не фашистская Польша будет добрым соседом Советского Союза.

— Вы считаете всех, кто правее вас, фашистами, не так ли, адмирал? — не унимался англичанин. Он неожиданно то ли констатировал, то ли спросил: — Значит, я тоже фашист? Или вы считаете фашистом Соснковского? А он, между прочим, хороший человек, а вы его не уважаете…[67]

— Соснковский — это законченный фашист, — ответил Харламов.

Файербресс взорвался:

— Соснковский — главнокомандующий союзной нам Польши, и мы не можем, повторяю — не можем позволять так говорить о нем!

Харламов, сдерживая себя, ответил:

— А как же вы позволяете лондонским полякам выступать в вашей прессе с явной клеветой в адрес Советского Союза, который является реальным вашим союзником и играет решающую роль в настоящей войне. Мы начали нашу операцию в Белоруссии прежде всего для того, чтобы помочь вам в Нормандии. Мне кажется, что вы, генерал, непоследовательны в этом вопросе.

Завершая неофициальную дипломатическую беседу, Харламов сказал:

— О людях, которые клевещут на мою Родину, я имею право и буду говорить о них то, что они заслуживают…

Остаток пути, который занял более часа, советский адмирал и британский генерал предпочли не общаться друге другом. То ли им не о чем было говорить, то ли их точки зрения были уже диаметрально противоположными.

Каждый из участников этой импровизированной беседы в салоне армейского автомобиля остался при своем мнении. Харламов подумал о том, что англичане явно недовольны развитием наступления Красной армии и нс допускают возможности существования Польши без польского правительства в Лондоне.

Когда машина наконец-то прибыла в Лондон, Файербресс холодно простился с Харламовым, забыв на прощание сказать: «Гуд лак», что по-русски означает: «Желаю удачи».

На этот раз 5 августа 1944 года Файербресс желать удачи адмиралу Харламову нс захотел.

Через несколько дней Харламов докладывал начальнику советской военной разведки генерал-лейтенанту И. Ильичеву: «Англичане прекратили давать сведения о своих и американских войсках в Нормандии».

Файербресс тоже написал отчет о своем пребывании в Нормандии. Главным «героем» сочинения Файербресса был советский адмирал Харламов. Отчет имел гриф «секретно», и поэтому его мог прочитать только непосредственный начальник Файербресса, Тон отчета был саркастическим. Харламову была дана отрицательная характеристика. Из отчета следовало, что адмирала Харламова необходимо выдворить из Лондона. Файербресса беспокоило то, что Харламов был прекрасным военным специалистом, которого было трудно ввести в заблуждение.

Операция «Оверлорд» вступала во вторую фазу…