Информаторы Сталина. Неизвестные операции советской военной разведки. 1944-1945

1 августа 1944 года в Варшаве вспыхнуло антифашистское восстание. Организовали его руководители Армии крайовой. Восстание, как войсковая операция, получило кодовое название «Буря».

Лидеры восставших поляков рассчитывали до подхода советских войск овладеть польской столицей и дать возможность польскому эмигрантскому правительству в Лондоне захватить власть в Польше.

Время для восстания было выбрано расчетливо.

Когда восстание приняло массовый характер Армия людова, вторая сила польского сопротивления, которая тоже претендовала на власть в Польше и не склонна была отдавать ее в руки польского правительства в эмиграции, поддержала восставших. Но силы восставших и немецкого гарнизона были не равны. Восставшим не хватало сил, оружия, боеприпасов, медикаментов и продовольствия.

Подразделения Войска польского, действуя совместно с советскими войсками, которые в результате трудных боев завершили изгнание немцев из Белоруссии, захватили несколько плацдармов в пределах города. В это время руководители Армии крайовой неожиданно подписали с немецким командованием условия капитуляции…

В ходе восстания погибло около 200 тысяч человек.

Восстанием польских антифашистов кто-то умело манипулировал, учитывая все многообразные обстоятельства, которые складывались на Восточном и Западном фронтах и могли сложиться в будущем…

Глава 1. Как зарождалась «Буря»?

Летом 1944 года Германия оказалась между двумя мощными фронтами. С востока наступали войска Красной армии, завершавшие изгнание немецких захватчиков с советской территории.

На запале союзники, высадившиеся в Нормандии, наконец-то открыли второй фронт. Обстановка в Германии накалилась до предела. Противники Гитлера организовали 20 июля очередное покушение, но по счастливей случайности он остался жив. В Германии прокатилась волна репрессий. Многие офицеры и генералы германской армии, подозревавшиеся в заговоре против Гитлера. были арестованы и расстреляны. Несмотря на внешние трудности и внутренние потрясения, фашистский режим продолжал активно сопротивляться и на востоке, и на западе.

Резидент советской военной разведки в Лондоне генерал-майор Скляров сообщал в Центр: «Гудериан убедил Гитлера согласиться на его предложения о необходимости максимального сосредоточения германских сил для остановки русского наступления на востоке и отказа от удержания позиций на западе. После того как немцы понесли большие потери в районе Львова, они концентрируют крупные силы в районе западнее Варшавы с целью создания прочной обороны на линии реки Висла. Для достижения этой цели большое число войск переброшено даже из Франции…»

События на фронтах развивались стремительно. Они формировали новые условия для тайных операций, которые осуществляли секретные службы союзников. Наступление войск Красной армии также побудило польских функционеров в Лондоне к активным действиям. Они хотели добиться своих политических целей. Эти действия были спланированы еще во второй половине 1943 года. В то время командование Армии крайовой, действовавшей в подполье в Польше, получило от своего Верховного главнокомандующего директиву, исходившую из факта предстоящего «освобождения» Польши Советами. Директива уточняла условия восстания. Исключая возможность приближения к Польше англосаксонских войск, эта инструкция, в частности, предусматривала и качестве самого главного условия то, что восстание может начаться только тогда, когда поражение Германии станет свершившимся фактом[68].

Летом 1944 гола фашистская Германия была достаточно сильна, и ее поражение хотя и стало неизбежным после открытия второго фронта, но еще не было «свершившимся фактом». На основе директивы, поступившей из Лондона еще в 1943 году, командование Армии крайовой разработало план под кодовым названием «Буря». Подполковник Юзеф Рокицкий[69], который был активным участником многих событий в Польше в годы Второй мировой войны, в своих воспоминаниях, озаглавленных «Блеск и тени героического пятилетия», изданных в 1949 году в Западной Германии, свидетельствовал, что в условиях, не позволявших начать всеобщее восстание, планировалось проведение различного рода действий демонстративного характера (диверсии, самооборона, нападения на караульные службы и т. п.).

Польская «Буря» предполагала демонстративные действия против оккупантов. В 1944 году план «Буря» стал основой для восстания, к которому участники его не были готовы. Они также не скоординировали свои действия ни с политическим руководством США и Великобритании, ни с командованием Красной армии.

Глава 2. Точные сведения и частные мнения

Разведка — важный фактор, который может прямо или косвенно влиять на формирование внешней политики государства. Достоверные сведения, своевременно добытые разведкой, могут оказать помощь и позволят избежать осложнений в отношениях между дружественными или, что еще важнее, между враждебно настроенными друг к другу государствами. Это происходит потому, что разведка, добывая сведения о тайных замыслах правительств этих государств, позволяет без ущерба для их авторитета и национальной безопасности не допускать обострения отношений. Точные сведения дорого стоят.

Кроме разведки, которая обеспечивает политическое руководство своего государства достоверными сведениями, существуют и другие источники сведений или оценок тех или иных важных и сложных политических событий. Эти источники — дипломаты, которым в силу их особой подготовленности предоставлено право оценивать события, происходящие в той стране где они аккредитованы. Донесения наиболее доверенных и высокопоставленных дипломатов могут попадать на столы не только руководителей внешнеполитических ведомств, но и президентов и премьер-министров. Частное мнение дипломата, как и достоверные сведения разведчика, может оказать существенное влияние на формирование внешнеполитического курса страны, Это мнение может быть точным, основанным на достоверных фактах, а может базироваться наличных наблюдениях, на основе которых, как это ни странно, могут делаться серьезные прогнозы и формироваться долгосрочные цели внешнеполитического курса.

В 1944 году на разбалансированные советско-польские отношения влияло и то и другое.

На формирование советско-польских отношений оказывали влияние многие политические деятели. Они находились в Лондоне, в Вашингтоне, в Варшаве и, конечно, в Москве. Американский президент Ф. Рузвельт дальновидно не считал для себя возможным оказывать поддержку ни Сталину, ни представителям польского эмигрантского правительства в Лондоне в разрешении советско-польских противоречий. Черчилль, после того как Англия не оказала Польше помощь в защите ее от нападении фашистской Германии в 1939 году, стал проявлять особую заботу о польском правительстве в эмиграции, которое обосновалось в Лондоне. Это эмигрантское правительство было озабочено не столько ведением войны против Германии, сколько тем, как бы после ее окончания вновь захватить Западную Белоруссию и Западную Украину, которые и свое время белопанская Польша отторгла от Советской России, пользуясь ее временной слабостью. Правительство Черчилля поддерживало эти притязании[70].

Когда в 1943 году Красная армия нанесла под Курском серьезное поражение отборным германским танковым армиям, Черчилль понял безнадежность замыслов отторжения от СССР Западной Белоруссии и Западной Украины. Именно это заставило его согласиться на установление после окончания войны границы между СССР и Польшей по так называемой линии Керзона. На Тегеранской конференции в конце 1943 года Черчилль предложил принять по польскому вопросу решение, в котором было сказано: «Очаг польского государства и народа должен быть расположен между так называемой линией Керзона и линией реки Одер с включением в состав Польши Восточной Пруссии и Оппельской провинции».

Сталин и Рузвельт приняли предложение Черчилля. Однако, как только польское эмигрантское правительство заявило свои возражения по этому решению Тегеранской конференции, Черчилль отказался от данного им слова в иранской столице[71]. Черчилль поступил в данном случае не как руководитель одного из государств, входивших в состав антигитлеровской коалиции, а как частное лицо, оказавшееся под влиянием не только польского премьер-министра Миколайчика, но и, видимо, других, более влиятельных сил.

Подобные силы пытались оказать давление и на американского президента, который длительное время отказывался принять Миколайчика. Рузвельт был вынужден отступить, он принял Миколайчика, затем даже взял на себя роль объективного посредника и обратиться к Сталину с просьбой побеседовать с польским премьер-министром.

Благодаря данным, добытым советской военной разведкой, Сталин был в достаточной степени информирован о том, какой точки зрения на советско-польские отношения придерживались Ф. Рузвельт и У. Черчилль. Советскому лидеру была понятна сбалансированная позиция американского президента. Не представляло для него секрета и отношение Черчилля к комплексу советско-польских отношений. Трудно лишь было понять, почему Черчилль отказался от решений Парижской конференции 1919 года, принятых по польскому вопросу по предложению британского министра иностранных дел.

После визита Миколайчика в Вашингтон и его переговоров с Рузвельтом один из советских разведчиков, действовавших в США, направил в Центр отчет об этой встрече. Этот отчет был использован для подготовки Специального сообщения Главного разведывательного управления. Это сообщение было подготовлено 21 июня 1944 года и направлено И. В. Сталину, а также министру иностранных дел В. М. Молотову. Начальник ГРУ генерал-лейтенант И. Ильичев докладывал: «При посещении Вашингтона польским премьер-министром Рузвельт настоял перед последним на удалении из состава польского правительства антисоветских элементов группы Соснковского и принятии поляками советского предложения о границе по линии Керзона. Он также настаивал на том, чтобы правительство вошло в деловой контакт с польскими патриотами в Москве и польскими дивизиями на Восточном фронте… Миколайчик согласился действовать в духе предложения Рузвельта, но только при условии, если ему удастся получить полную поддержку со стороны эмигрантских кругов в Лондоне».

Учитывая исключительную важность сохранения нейтралитета США по отношению к советско-польским отношениям, Государственный департамент США несколько раньше, еще до визита Миколайчика в Вашингтон, издал закрытую директиву по военно-информационным вопросам. В этом важном документе отмечалось, что Государственный секретарь США Холл «от имени правительства уполномочен заявить, что решение территориальных вопросов должно быть отложено до окончания войны. Восточную границу Польши 1939 г., то есть до нападения на нее Германии, американское правительство официально считает польской границей. Американское правительство, по мере возможности, воздерживается открыто вставать на сторону СССР или Польши, а также от каких-либо действий и заявлений, которые могли бы предопределить решение этого вопроса. В целях предотвращения превратных толкований и наиболее явного проявления беспристрастности правительства США в различных заявлениях, направляемых Польше, а также в сообщениях о ней надлежит руководствоваться следующими положениями:

1. В качестве восточной границы Польши называть границу, которую она имела в довоенное время.

2. Учитывая разницу в названиях населенных пунктов Восточной Польши, употребляемых поляками, русскими и другими нациями, в сообщениях для Польши употреблять польские названии, для России — русские и для других стран — названия, употребляемые в данной стране, Например, в сообщениях дли Германии, Австрии и Швеции называть Лемберг, а не Львов.

В тех случаях, когда населенные пункты известны только под русскими или польскими названиями, употреблять те из них, которые приводятся в официальных коммюнике или заявлениях. В неофициальных заявлениях и в газетных статьях пользоваться польскими названиями населенных пунктов.

3. Воздерживаться от сообщений о советских политических актах, имевших место в 1939 г. на территории Польши. Не помещать сообщений о будущем установлении советской власти на территории Польши, а также о деятельности союза польских патриотов.

4. О дивизиях имени Костюшко и Домбровского сообщать как о соединениях Красной армии, отмечая лишь их военную деятельность и не затрагивая их политической роли.

5. Употребляя термин «освобождение», связанный с захватом населенных пунктов русскими, следует вносить ясность, что под этим термином понимается освобождение населенных пунктов от немецких оккупантов.

6. Сообщения о конфликтах между польскими подпольными группами в Польше недопустимы…»

Эту секретную директиву Государственного департамента США тоже добыл один из советских военных разведчиков, действовавших в США. Скорее всего, сделал это резидент Морис.

Директива Госдепа по польскому вопросу была доложена Верховному главнокомандующему И. В. Сталину.

Учитывая просьбу Рузвельта, Сталин принял решение о встрече с Миколайчиком. К этой встрече он был готов. В целом можно сказать, что Верховному главнокомандующему была известна позиция президента США Ф. Рузвельта и премьер-министра У. Черчилля по польскому вопросу. Сталин имел в своем распоряжении несколько специальных сообщений начальника Главного разведывательного управления о разногласиях, существовавших среди лидеров польского правительства в Лондоне, и о противоречиях польских эмигрантов в британской столице с Комитетом национального освобождения, сформированным в Люблине.

Рано или поздно визит Миколайчика в Москву должен был состояться. Учитывая это и стремясь использовать Черчилля в качестве дополнительного фактора воздействия на Сталина, влиятельная группа лондонских поляков разработала специальный меморандум относительно отношения Англии к Комитету национального освобождения. Текст этого меморандума был передан Черчиллю. Один экземпляр этого текста добыла советская военная разведка. Сделал это подполковник Иван Козлов.

Через несколько дней полное содержание этого документа было доложено начальником военной разведки и И. В. Сталину. В специальном сообщении ГРУ по поводу этого меморандума указывалось: «24 июня 1944 года Черчиллю был вручен меморандум о желательных действиях англичан по отношению к Польскому комитету национального освобождения». В меморандуме указывалось, что «Комитет был сформирован на территории, на которую СССР не имеет притязания, но которая оккупирована советскими войсками, вследствие чего создание Комитета произошло с ведения советских оккупационных властей».

Обращает на себя внимание то, что советские солдаты и офицеры, которые изгоняли фашистов с польской территории, захваченной Германией в 1939 году, были уже в 1944 году однозначно названы польским правительством в эмиграции «оккупантами».

Далее в меморандуме отмечалось, что «Комитет, состоящий преимущественно из коммунистов, не называет, правда, себя правительством, но организационно построен как обычное правительство. Заявление Комитета о неправомочности эмигрантского польского правительства в Лондоне и его агентов в Польше вызывает опасение, что Комитет не только откажется признать польское подпольное движение, но намерен даже разбить эту организацию, преследовать ее членов».

Лондонские поляки зафиксировали в меморандуме свое отношение и к программам Комитета национального освобождения. «Объявляя свою политическую, экономическую и социальные программы, — говорилось в меморандуме, — Комитет заявил о своем намерении установить свои местные административные комитеты и перестроить государственный аппарат Польши».

Докладывая Сталину о содержании меморандума, начальник ГРУ сообщал, что лондонское правительство опасается того, что «создание Комитета на польской территории с согласия СССР указывает на намерение последнего подчинить польский народ правлению, не имеющему ничего общего с волей народа, что противоречит заявлениям Сталина о его желании восстановить независимую Польшу». В связи с этим, отмечалось в меморандуме. «польское правительство обращается к правительству Англии, гарантировавшему независимость и жизненные интересы Польши, с просьбой о совместном рассмотрении положения о независимости Польши и результате действий, проведенных при советской оккупации. Чем официальное советское правительство будет участвовать в этом вопросе, тем труднее будет для него отступать от политики совершенных фактов. В связи с этим окажется необходимым немедленный демарш английского правительства в Москве…»

В заключительной части меморандума настойчиво подчеркивалась необходимость повторения декларации Черчилли от 25 апреля 1944 года, а также тот факт, что «если английское правительство не будет реагировать на этот вопрос с самого начала, то в будущем ему будет значительно труднее выполнять свои обязательства по отношению к Польше, так как советское правительство, продолжая оккупацию польской территории, будет, по всей вероятности, все больше проводить такую политику, первым открытым проявлением которой явилось создание Комитета…».

Судя по содержанию этого секретного меморандума, можно сделать вывод о том, что У. Черчиллю не просто было выполнять обязательства, принятые лидерами трех государств СССР, США и Великобритании в конце 1943 года в Тегеране.

Давление оказывалось и на Ф. Рузвельта. Влиятельный американский дипломат, аналитик и советолог Джордж Кеннан[72] так описывал в своих мемуарах обстановку, в которой формировалось отношение американского руководства к советско-польским контактам после создания Комитета национального освобождения в Люблине: «Правительство в изгнании не могло не тревожиться по поводу такого оборота событий. Теперь и правительства стран Запада не могли не уделять внимания этой проблеме. Когда глава лондонского польского правительства Станислав Миколайчик встречался с Рузвельтом, тот, как и Черчилль, уговаривал польского премьера встретиться со Сталиным. Последний неохотно согласился на эту встречу. 27 июля Миколайчик вылетел в Москву, и в тот же день советские газеты объявили о заключении договора между советским правительством и Польским комитетом национального освобождения, согласно которому Комитету передавалось «полное управление всеми гражданскими делами во всех освобожденных советскими войсками районах». Это означало, что Сталин не собирается предоставлять правительству в изгнании никаких полномочий на территориях, контролируемых Красной армией…»[73]

Кеннан в это время находился в Москве. Он узнал о Предстоящем визите в Москву Миколайчика и составил донесение в Вашингтон следующего содержания:

«1. Русские достигли беспрецедентных успехов в военной области. Они уверены, что смогут без особых затруднений уладить дела в Восточной Европе, и вряд ли сделают значительные уступки полякам или нам.

2. Миколайчика пригласили в Москву лишь по настоянию англичан. В лучшем случае Сталин примет польского премьера при условии установления контакта с поляками, контролируемыми Москвой. Это означает, что Сталин не заинтересован в данном визите и ничего не ждет от него.

3. В Москве дали понять, что реорганизация Лондонского польского правительства — предварительное условие нормализации русско-польских отношений. Такой реорганизации не произошло.

4. Новый Польский комитет национального освобождения уже занял враждебную позицию в отношении правительства в изгнании, и по соображениям престижа эта позиция едва ли может быть изменена»[74].

Далее Кеннан сообщал в Вашингтон, что Миколайчик может рассчитывать не больше чем на пост в новом польском правительстве, которое будет состоять в основном из членов Комитета освобождения и просоветских поляков за границей, таких как Оскар Ланге. Это возможно лишь при разрыве Миколайчика со многими нынешними товарищами по изгнанию, включая президента Соснковского.

В начале августа 1944 года Кеннан докладывал в Вашингтон свои новые соображения и наблюдения. Он писал: «Накануне в английском посольстве устраивали ужин в честь польского премьера Миколайчика и сопровождающих его лиц. Премьер встречался с Молотовым, но не встречался со Сталиным. Сам Миколайчик был воодушевлен после этой встречи, но его окружение приуныло, Английский посол провозгласил тост за успех их миссии Мы должны были внешне сохранять оптимизм и веру в такой успех, поскольку Миколайчик прибыл сюда при содействии нашего президента и английского премьера…»[75]

Накануне приема в честь Миколайчика, устроенного в британском посольстве, в Москве происходили и другие события, организатором и участником которых был британский посол в СССР Кларк Керр. Несомненно, британский посол сообщил о его инициативах Кеннану, но американский дипломат не счел целесообразным упомянуть об этом в своих мемуарах. Дополним его воспоминания сведениями из специального сообщения, подготовленного начальником Главного разведывательного управления для доклада И. В. Сталину и В. М. Молотову 18 июля 1944 года.

Генерал-лейтенант И. Ильичев докладывал Верховному главнокомандующему:

«Английский посол Кларк Керр трижды встречался с делегатами Национального совета Польши во время недавнего пребывания последних в Советском Союзе и сообщил об этих встречах весьма благоприятный отзыв, в Лондон, то же сделал и американский посол. Это создает трудную обстановку, так как Керру с самого начала было указано, что министерство иностранных дел Англии не должно признавать никого, кроме эмигрантского правительства в Лондоне. Поэтому Керру вначале запретили встречаться с делегатами Национального совета, но Керр, который критически относится к политике Идена на Балканах и в Польше, настаивал до тех пор, пока ему не разрешили проинтервьюировать их.

У Вильсона — управделами министерства иностранных дел — и других работников министерства нет единого мнения по вопросу Польши. Вильсон в польском вопросе придерживался прорусской точки зрения, работники же департамента Центральной Европы — противоположной. В целом в министерстве склонны считать, что советское правительство не приняло обязательств поддерживать Национальный совет как правительство Польши против лондонского эмигрантского правительства. Англичане полагают, что, когда русские войска вступят в Польшу и будет установлено, что лондонское правительство пользуется значительной поддержкой польского народа, они будут готовы пойти на компромисс и будут давить на Национальный совет, чтобы последний признал эмигрантское правительство без одного-двух лиц типа Соснковского…»

Завершая свое специальное сообщение, генерал-лейтенант Ильичев докладывал Сталину: «В английском министерстве иностранных дел считают, что еще не настало время установления официальной политики в польском вопросе… Англичане полагают, что русские в своих требованиях будут тверды, но умеренны, поэтому не составит большой трудности заставить стороны прийти к благоприятному компромиссу…».

Американский посол в СССР Уильям Гарриман[76], которому Кларк Керр сообщил подробности его переговоров с четырьмя представителями Люблинского комитета, докладывал в Вашингтон: «Английский посол открыто заявил, что делегаты Национального совета являются не советскими агентами, а искренними патриотами, хотя все они и убеждены, что будущее Польши заложено в более тесной дружбе с СССР. По их мнению, справедливость требует, чтобы в качестве восточной границы была принята линия Керзона, а Польша получила необходимую территориальную компенсацию на Западе. Делегаты резко отрицательно высказались по адресу польского эмигрантского правительства. Английский посол считает, что сила народного движения в Польше, возглавляемого Национальным советом, возрастает и что делегатов подкрепляет сознание поддержки со стороны советского правительства и польских войск, находящихся в СССР. Они верят советскому заявлению, что эмигрантское правительство приняло старую польскую политику и считает Советский Союз большим врагом, чем Германия».

Сообщение У. Гарримана также стало известно советской военной разведке и было незамедлительно доложено Сталину. Отрицательное влияние атомного фактора на отношение Сталина к союзникам все больше дополнялось сведениями о тайных политических интригах, которые усиленно вели за кулисами войны политики в Лондоне и Вашингтоне.

Пока руководители СССР, США и Великобритании старались выработать взаимоприемлемые параметры политики в отношении Польши, которая все еще была оккупирована немецкими войсками, поляки, находившиеся в Лондоне, тоже не бездействовали. Они не только пытались добиться полной поддержки со стороны американского и британского правительств в борьбе против Советского Союза и польских патриотов, но и предпринимали специальные меры самоутверждения на территориях Польши, уже освобожденных к июлю 1944 года от немецких войск. Эти меры не остались без внимания советской военной разведки.

7 июля 1944 года генерал-лейтенант Ильичев направил комиссару госбезопасности Жукову донесение, в основу которого легли сведения, добытые военной разведкой. Начальник ГРУ писал:

«Сообщаю агентурные данные, полученные от наших источников в Польше. Организацией польских частей в Польше руководит полковник Василевский, бывший начальник отдела кадров польской военной академии. Под его руководством работает генерал Земерский (в прошлом преследовался Пилсудским).

С момента вступления Берлинга на должность командующего польской армией в СССР Василевский сосредоточивает в районе Люблин значительное количество войск, для которых он якобы должен вскоре получить обмундирование. По словам источника, в Польше ходят слухи, что для усиления формирований Василевского в ближайшее время должны быть высажены советские парашютные подразделения. Сам Василевский якобы говорил, что он заявит ультиматум польскому эмигрантскому правительству в Лондоне, после чего под его руководство перейдут все польские организации.

По тем же данным, руководство Армии крайовой, руководимой Соснковским из Лондона, направляет в Люблин своих доверенных офицеров, чтобы любым способом захватить Василевского вместе с его бумагами.

Прошу сообщить Ваше мнение».

Летом 1944 года обстановка в Польше и вокруг Польши обострилась…

Глава 3. Поздняя встреча в Кремле

Эта встреча состоялась в Кремле 9 августа 1944 года в 21 час 30 минут. Верховный главнокомандующий И. В. Сталин принял польского премьер-министра С. Миколайчика. Сталин уже знал, что в Варшаве 1 августа началось восстание, которое было для него неожиданным и не было скоординировано с действиями войск 1-го Белорусского фронта, которыми командовал К. К. Рокоссовский.

К моменту поздней встречи Сталина и Миколайчика в обстановке на советско-германском фронте произошли радикальные изменения. Советские войска завершали разгром двух крупнейших немецких группировок — группы немецких армий «Центр» и «Северная Украина». В перспективе открывались возможности полного освобождения Украины и Белоруссии, части Литвы и выхода к Висле, где планировалось захватить плацдармы и создать условия к выходу к польской столице.

Миколайчик сообщил Сталину о результатах его переговоров с представителями Польского комитета национального освобождения, высказал уверенность, что лондонское польское правительство будет сотрудничать с этим Комитетом.

После обмена мнениями о том, каким может быть польское правительство после изгнания немцев с территории Польши, Миколайчик обратился к Сталину с просьбой оказать помощь полякам, борющимся в Варшаве.

Сталин спросил представителя польского правительства в Лондоне, о какой помощи идет речь.

Миколайчик ответил, что полякам, поднявшим восстание в Варшаве, требуется оружие для того, чтобы продержаться.

Расплывчатый ответ Миколайчика, видимо, удивил Сталина, и он решил высказать свою точку зрения на события в Варшаве: — Начинание с восстанием польской подпольной армии в Варшаве, по нашему мнению, нереальное дело. У восставших нет оружия, в то время как немцы только в районе Праги[77] имеют три танковые дивизии, не считая пехоты. Немцы просто перебьют всех поляков. Просто жалко этих поляков… — Помолчав, Сталин, глядя на Миколайчика, продолжал: — Советские войска форсировали Вислу в районе ее слияния с рекой Пилицей и установили на другом берегу Вислы плацдарм тридцать километров длиной и двадцать пять километров глубиной. Вначале дела шли хорошо, но немцы перебросили в район нашего плацдарма две танковые дивизии. Советские войска, конечно, преодолеют сопротивление немцев и возьмут Варшаву, но это потребует времени…

Миколайчик молча слушал Сталина. Вряд ли он владел обстановкой, складывавшейся на территории Польши и в Варшаве, в такой степени, как Сталин.

Верховный главнокомандующий продолжал:

— Нам оружия не жалко. Мы можем предоставить полякам оружие, как пулеметы, так и противотанковую артиллерию. Но встает вопрос: как это сделать? Тяжелые орудия нельзя сбросить с самолетов. Кроме того, нет уверенности в том, что это оружие не попадет в руки немцев, если оно будет сбрасываться в районе города. Есть ли в городе места, которые находятся под контролем восставших и куда можно сбросить оружие?

Вопрос застал Миколайчика врасплох. Он был явно не готов к ответу, так как реального положения дел в Варшаве не знал.

— Такие места есть. Но я сейчас затрудняюсь их назвать. Но в Варшаве в штабе командующего польскими войсками имеется советский капитан Калугин. Он хотел бы связаться с маршалом Рокоссовским, для того чтобы дать необходимые сведения…

Понимая неубедительность своего ответа на вопрос Сталина, Миколайчик добавил:

— Конечно, в Варшаве есть место, где оружие, если оно будет сброшено, не может попасть в руки немцев.

— Можно ли этому верить? — спросил Сталин.

— Этому вполне можно верить, — попытался Миколайчик убедить советского Верховного главнокомандующего. — Восставшим нужны ручные гранаты, противотанковая артиллерия и боеприпасы…

И эта просьба Миколайчика, далекая от конкретных потребностей восставших в Варшаве поляков, убедила Сталина в том, что человек из Лондона, с которым он вел то ли беседу, то ли переговоры, был далек от польской столицы и реальных событий, которые там происходили. Тем не менее Сталин сказал:

— Сбросить оружие легко. Наши войска находятся близко от Варшавы. Постараемся сделать все возможное. Лучше было бы, если бы сбросить в расположение польских войск советского офицера для организации и поддержания связи.

— Мы представим для этого в кратчайшее время все необходимые сведения, — торопливо пообещал Миколайчик.

Встреча продолжалась еще несколько минут. Сталин и Миколайчик обменялись мнениями о перспективах советско-польских отношений после разгрома фашистской Германии. Сталин высказал уверенность в том, что если у Польши будет существовать союз с Советским Союзом, то никакие опасности Польше не будут страшны.

— Польша, — сказал Сталин, — также должна иметь союз с Англией, Францией и США…

Эти слова советского Верховного главнокомандующего, видимо, удовлетворили польского премьера. Прощаясь, он поблагодарил за гостеприимство…

Миколайчик не сразу отправился в Лондон. Два или три дня он находился в Москве.

Сталин после беседы с премьер-министром польского правительства в эмиграции незамедлительно подготовил послание Рузвельту, который выступал в качестве организатора этой встречи.

Оценивая результаты переговоров с Миколайчиком, Сталин сообщал 9 августа американскому президенту: «Беседа с Миколайчиком убедила меня в том, что он имеет неудовлетворительную информацию о делах в Польше. Вместе с тем у меня создалось впечатление, что Миколайчик не против того, чтобы нашлись пути к объединению поляков. Не считая возможным навязывать полякам какое-либо решение, я предложил Миколайчику, чтобы он и его коллеги встретились и сами обсудили вместе с представителями Польского комитета национального освобождения их вопросы, и прежде всего вопрос о скорейшем объединении всех демократических сил Польши на освобожденной польской территории…»[78]

После встречи со Сталиным Миколайчик провел дополнительные встречи и беседы с американскими дипломатами. Он хотел, чтобы по американским дипломатическим каналам его точка зрения была доведена до Рузвельта, который вряд ли решил бы принять его еще раз. Через два дня после встречи со Сталиным Миколайчик и сопровождавшие поляки были приглашены на обед в американское посольство. Вспоминая этот обед, Кеннан в своих мемуарах «Дипломатия Второй мировой войны» писал: «Один из поляков прямо спросил меня, что я думаю об их шансах[79]. Я ответил, что русские, по-моему, стремятся к договору, но едва ли отступят от своих условий ради его достижения. Я сказал, будет хорошо, если поляки в изгнании смогут вернуться на родину и работать там ради ее будущего. Вместе с тем я предупредил их, что я вообще склонен к пессимизму»[80].

Далее Кеннан пишет: «Прежде чем Миколайчик уехал из Москвы, началось трагическое Варшавское восстание. Оно более всего должно было продемонстрировать правительствам западных стран, чему следовало противостоять в политике Сталина, касающейся Польши».

Кеннан ни слова не сказал о том, как, когда и почему в Варшаве возникло восстание. Не вспомнил он и о том, обсуждались ли проблемы восставших поляков на обеде в американском посольстве. Может быть, американцам было неинтересно, что происходило в Варшаве. Кеннан не дал ответа и на вопрос о том, почему в Варшаве вдруг неожиданно для Рузвельта, Сталина и, вполне вероятно, для Черчилля началось это восстание. Да и восстание в Варшаве началось не прежде, чем Миколайчик уехал из Москвы, как утверждал Кеннан, а до того, как Миколайчик прибыл в Москву…

Дипломат Кеннан, как ни странно, однозначно сформулировал свою точку зрения. Он писал: «Мало того что Красная армия на другом берегу реки (Вислы) пассивно наблюдала, как немцы убивают героев восстания, также Сталин и Молотов не дали нашему послу Гарриману разрешения использовать американскую авиационную базу на Украине для облегчения снабжения осажденных поляков оружием и другими нужными вещами…»

Далее, излагая собственное мнение, Кеннан писал: «Я полагал, что именно тогда Запад должен был поставить советских руководителей перед выбором — либо изменить свою политику и согласиться на сотрудничество в обеспечении реальной независимости стран Восточной Европы, либо лишиться поддержки и помощи западных союзников до конца войны. Мы ничем уже не были обязаны советскому правительству, если вообще когда-нибудь были ему обязаны. Второй фронт уже открыли, союзники воевали на Европейском континенте, территория СССР была уже полностью освобождена. Отказ советской стороны от поддержки Варшавского восстания давал Западу полное право отказаться от всякой ответственности за исход советских военных операций…»[81]

Этот вывод Кеннана является ключом к пониманию того, что происходило вокруг польской проблемы в августе 1944 года.

Положения Ялтинской декларации по польскому вопросу Кеннан назвал «пропагандистским трюком, попыткой обмануть общественное мнение стран Запада»[82]. Подход Рузвельта к проблемам Восточной Европы в последние месяцы войны он оценил как «нереалистичный», а советско-американские переговоры о формировании польского коалиционного правительства, которые проходили в 1945 году, Кеннан считал «совершенно пустым делом»[83].

Мнение Кеннана было не частной позицией. Оно было четким и нацеленным на длительную перспективу. Такой точки зрения придерживались и другие влиятельные американские политики. Такой подход не способствовал поиску компромиссного решения по польскому вопросу, а мешал этому процессу. Судя по воспоминаниям Кеннана, он считал, что в Варшаве, где было поднято восстание, должны были победить поляки, выступавшие под знаменами польского правительства в эмиграции, а если они будут уничтожены, то за эту трагедию ответственность будет возложена на Советский Союз.

Обещали ли американские дипломаты Миколайчику материальную помощь и поддержку, неизвестно. Но разговоры на эти темы, видимо, были, что могло спровоцировать поляков от лондонского эмиграционного правительства к восстанию, о котором в Вашингтоне, как представляется, узнали только после того, как оно уже началось. В Москве об этом восстании тоже стало известно, когда поляки в Варшаве вступили в неравный бой против регулярных немецких воинских частей.

Судя по рассекреченным документам советской военной разведки 1944 года, были и другие причины, побудившие поляков, подчинявшихся лондонскому правительству в эмиграции, начать это восстание.

История XX века — наше общее достояние. Ее писали красные и белые, коммунисты и империалисты, демократы и фашисты, руководители военно-политических союзов и отдельных государств, дипломаты и историки, маршалы и рядовые.

И тем не менее объективная история XX века не написана. Значительная часть событий, которые происходили в годы Второй мировой войны, все еще не обрела четких очертаний. Планы, в соответствии с которыми происходили многие события минувшего века, до сих пор хранятся в сейфах и имеют грифы «совершенно секретно». Без доступа к этим документам понять, что же на самом деле происходило в минувшие дни, невозможно. Замыслы Варшавского восстания, видимо, тоже еще не все рассекречены. Впрочем, ждать рассекречивания подобных документов. несомненно, предстоит еще не одному поколению историков.

Кеннан и ему подобные дипломаты и политики вину за трагедию, которая произошла в Варшаве в августе — сентябре 1944 года, возложили на Красную армию, которая «на другом берегу реки пассивно наблюдала, как немцы убивают героев восстания».

Так ли это? Перелистаем еще несколько недавно рассекреченных документов советской военной разведки. Они были подготовлены летом 1944 года, но ценности своей не потеряли.

Глава 4. Знал ли Синклер о «Буре»?

В британской разведке сотрудников, которые имеют фамилию Синклер, так же много, как и в российской разведке Ивановых или Петровых. Двое британских Синклеров добились выдающихся успехов и занимали в британском разведывательном сообществе высокие руководящие посты. Один Синклер был адмиралом, второй — генерал-майором.

Адмирал Хью Синклер, генеральный директор британской Сикрет интеллидженс сервис (МИ-6), родился в 1873 году, возглавлял британскую разведку с июня 1923 по ноябрь 1939 года. Он был в равной степени озабочен «красной угрозой» со стороны Советского Союза и возраставшей военной мощью гитлеровской Германии. 4 ноября 1939 года, спустя два месяца после начала Второй мировой войны в Европе, Хью Синклер умер в своем рабочем кабинете.

Генерал-майор Джон Синклер родился тоже в XIX веке, но прожил 80 лет и ушел в мир иной в 1977 году. Он был генеральным директором МИ-6 с 1953 по 1956 год. Карьеру ему испортило сообщение о том, что МИ-6 наняла бывшего водолаза ВМФ Лионе Краба для выполнения тайной операции по изучению подводной части корпуса советского крейсера «Орджоникидзе», на борту которого в Великобританию с официальным визитом прибыл Никита Хрущев. Премьер-министр Великобритании, обеспокоенный возникшим скандалом, уволил со службы сначала советника министерства иностранных дел в МИ-6, а затем и Синклера. Позже в ходе официального расследования было установлено, что Синклер якобы прямого отношения к той операции британской разведки не имел. Но соответствующие распоряжения уже были подписаны, карьера Синклера в британской разведке завершилась.

Тем не менее имя Синклера не затерялось в истории британских специальных служб. Оно также неоднократно упоминается в секретных документах советской военной разведки военного времени. В них говорится, что в годы войны Синклер был руководителем разведки британского военного министерства. В официальных британских источниках указано, что Джон Синклер в годы Второй мировой войны был «заместителем начальника оперативного отдела военного министерства» и что «перед переходом в МИ-6 он получил кое-какой личный опыт оперативно-разведывательной работы»[84].

Можно только предполагать, что генерал-майор Джон Синклер и генерал-майор Синклер, упоминающийся в документах советской военной разведки, — одно и то же лицо. Впрочем, так это или нет, особого значения это не имеет. Важно то, что в 1944 году генерал-майор Синклер действительно был назначен на должность начальника британской военной разведки, сменив на этом посту генерала Девидсона, который получил новое назначение и убыл в Вашингтон.

В британских военно-политических кругах генерал-майор Синклер, несомненно, был наиболее информированным человеком. Должность позволяла ему не только обладать важнейшими сведениями о положении на Западном и Восточном фронтах. Он был в курсе всех событий, которые происходили в Италии, на Ближнем и Среднем Востоке, в Москве и Вашингтоне, в Париже и Варшаве. Разведчики Синклера добывали огромное количество сведений о фашистской Германии и ее сателлитах с помощью своей агентуры и радиотехнической разведки. Поэтому не случайно то, что руководитель советской военной миссии в Лондоне вице-адмирал Николай Харламов стремился установить с Синклером деловые отношения. Сделать это было практически невозможно. Должность обязывала Синклера ограничивать контакты с Харламовым. Тем не менее совсем закрыть двери для представителя советского Генерального штаба начальник британской военной разведки не мог.

Прибыв в Лондон после поездки в Нормандию, вице-адмирал Харламов добился встречи с Синклером, которая произошла только 28 августа 1944 года. После беседы Харламов написал подробный отчет, который направил начальнику ГРУ. Ценность этого исторического документа велика, и есть необходимость привести сто полностью, так как он позволяет понять, знал ли генерал-майор Синклер о подготовке поляков к восстанию в Варшаве и какое внимание ом уделял событиям, которые происходили в польской столице.

Вице-адмирал Н. М. Харламов сообщал начальнику Главного разведывательного управления:

«Докладываю о встрече с начальником британской военной разведки генерал-майором Синклером. Беседа носила весьма общий и неконкретный характер и больше походила на интервью Синклера корреспонденту какой-либо газеты, а не информирование меня, как представителя союзного Генерального штаба.

Синклер сообщил вначале, что общие потери немецкой армии в Нормандии составили около 500 тысяч человек, из них взято в плен 200 тысяч, убито 100 тысяч, остальные выведены из строя.

Сохранившиеся еще в Бретани и на Нормандских островах немецкие гарнизоны составляют: первые — 40 тысяч, вторые — 30 тысяч, и их судьба предрешена.

Синклер сообщил, что, по данным британской разведки, в Южной и Западной Франции немцы имеют 9 дивизий и около 100 тысяч солдат и офицеров в различных оборонительных и тыловых частях. Он сказал, что считает, что 13 немецких дивизий за время операции во Франции окончательно разгромлены. 19 немецких дивизий понесли тяжелые потери, однако их остатки успели отойти на восточный берег реки Сены.

Далее разговор зашел об Италии. После этого Синклер сказал:

— Ваши вопросы мы делим на две части. По первой части мы приготовили вам ответ в письменной форме. Это ответы на вопросы о стратегических резервах противника и политическом положении внутри Германии. Вопросы о планах германского командования, об их стратегических и оперативных рубежах относятся ко второй части. Они должны обсуждаться в Москве между генералом Барроузом и вашим начальником разведки, так как эта часть вопросов, как я полагаю, лучше известна вам. К сожалению, — продолжал Синклер, — на ваш вопрос об анализе промышленных и производственных возможностях Германии мы сможем дать ответ не раньше чем через две-три недели, так как офицер, занимающийся этими вопросами, пострадал во время немецкого обстрела Лондона…

Письменные ответы англичан на мои вопросы носят общий характер и не конкретны. По вопросу о немецких оперативных резервах на фронтах англичане считают, что таких у немцев нет, за исключением Италии, где немцы в тылу Готической линии имеют 2–3 дивизии на отдыхе и перевооружении.

По политической обстановке в Германии английский Генеральный штаб преподнес нам сильно сокращенные статьи из британских газет, ничего нового и заслуживающего внимания не дающие.

Синклер был вынужден признать, что немцы не оказывают англичанам сопротивления.

По Германии англичане совершенно не заинтересованы сообщать нам известные им данные, особенно по планам немецкого командования на дальнейшее ведение войны, и хотят под видом взаимного обсуждения, не раскрывая своих сведений, разведать, что нам известно по этому вопросу. Особенно это относится к положению на советско-германском фронте на всем его протяжении. Совершенно не хотят говорить нам о состоянии германской промышленности, которая может сохраниться ко дню капитуляции фашистской Германии.

Ранее только Файербресс, а сейчас и Синклер, не стесняясь, откровенно дают понять, что они нас не будут информировать, основываясь на избитом тезисе об «отсутствии взаимности с нашей стороны». Дело вовсе не во взаимности, а в наших успехах, решающих исход войны и определяющих наше место в послевоенный период.

В порядке уточнения задал Синклеру несколько конкретных вопросов, но в ответ услышал общие фразы: «Не знаю»; «Этот вопрос лучше известен в Москве, чем у нас» или «Это надо обсуждать Барроузу в Москве».

В заключение беседы Синклер сказал:

— Я извиняюсь за то, что мы до сих пор не дали ответы на ваши вопросы от 12 июля, но вы знаете, я так занят!

Затем Синклер, видимо, не выдержал и сказал:

— Вы, адмирал, уже второй раз имеете возможность встречаться с начальником британской военной разведки, а наш Барроуз за три месяца пребывания в Москве ни разу не встречался с вашим начальником разведки и даже не знает, где находится ваше военное министерство…

Помолчав немного, давая мне возможность оценить его заявление, Синклер продолжал:

— Мы вам ежемесячно даем боевое расписание немецкой армии и сейчас готовим новое, а ваш Генштаб с апреля не дает нам подобного расписания. Если наладится взаимная связь, это будет иметь большое влияние на качество английских сведений, которые мы вам передаем…

Прощаясь со мной, Синклер спросил:

— Как вы, адмирал, удовлетворены поездкой на фронт в Нормандию?

Я ответил:

— Спасибо. Ознакомился с обстановкой, правда, поездка прошла в очень быстрых темпах.

Синклер спросил:

— Я хотел бы знать ваше мнение в отношении намерений немцев на Балканах?

— К сожалению, генерал, я точными сведениями не располагаю и уверен, что генералу Синклеру эти вопросы больше ясны, чем мне»[85].

Чем же интересен отчет вице-адмирала Харламова? Прежде всего тем, что в ходе этой встречи начальник британской военной разведки говорил о самых различных проблемах, но ни слова не сказал о том, что происходило в Варшаве. Трудно поверить, что эта проблема не представляла для британской военной разведки интереса. Скорее всего, начальник британской военной разведки не счел нужным начинать с Харламовым обсуждение этого вопроса, политическая оценка которого еще не была выработана в британском министерстве иностранных дел и в недрах британской военной разведки.

Генерал-майор Синклер, несомненно, хорошо знал, что происходило в Варшаве. Синклер не мог знать, кто и для каких целей спровоцировал «Бурю» в польской столице.

Глава 5. Операция «Олег»

Выполняя обещание, данное С. Миколайчику, И. В. Сталин позвонил командующему 1-м Белорусским фронтом маршалу К. К. Рокоссовскому и приказал ему направить в Варшаву офицера-разведчика с радистом. В польской столице они должны были установить связь советского командования с повстанцами. Разведчики должны были оценить реальную обстановку в Варшаве, направлять в Центр заявки поляков на оружие, боеприпасы, продукты питания и медикаменты, сообщать точные координаты мест в городе для выброски грузов с самолетов.

Первая группа разведчиков, заброшенная разведотделом штаба 1 — го Белорусского фронта в Варшаву, на связь не вышла. После этой неудачи в польскую столицу была заброшена вторая группа, в которую входили два разведчика-поляка. Радисткой в этой группе была Елена Саляманович. Она родилась в Польше в дворянской семье, была дочерью польского полковника. В 1943 году Елена служила командиром отдельного женского батальона в 1-й польской дивизии имени Костюшко. Она была смелой, находчивой и настойчивой девушкой, которая хотела сделать все, что в ее силах, чтобы как можно скорее изгнать немецких оккупантов из Польши. Вероятно, именно эти качества привлекли к Елене Саляманович внимание сотрудника советской военной разведки подполковника Виталия Никольского.

В марте 1944 года Елена успешно закончила обучение в специальной разведывательной школе и стала радисткой.

Выброска с самолета ночью в районе польской столицы группы, в которую входила Елена, тоже окончилась неудачно. Саляманович приземлилась на значительном расстоянии от командира группы, найти его не смогла, поэтому, выбрав укромное место, закопала радиостанцию и питание к ней, а сама направилась в Варшаву, где проживал ее брат.

Несколько раз Елена выходила на условленное место, надеясь восстановить связь с командиром группы. Однако разведчик на место встречи так и не вышел.

С помощью брата Елена устроилась на работу на один из варшавских заводов, а в августе, когда в польской столице началось восстание, она оказалась в рядах своих соотечественников.

В это время войска 1-го Белорусского фронта форсировали Западный Буг, пересекли советскую границу и впервые вышли за пределы территории Советского Союза. Гитлеровское командование перебросило на варшавское направление свои отборные дивизии «Герман Геринг», «Викинг» и другие части, которые в спешном порядке снимались с укрепленных районов Западного фронта, где наступали американцы и англичане, и перебрасывались на восток.

Войска Красной армии, успешно завершившие крупнейшую операцию Второй мировой — «Багратион», освободили Белоруссию от немцев, но устали от тяжелых боев и понесли значительные потери. Коммуникации, по которым войска маршала Рокоссовского, вступившие на территорию Польши, получали резервы, боевую технику и боеприпасы, растянулись.

Впереди было форсирование Вислы — мошной водной преграды, на западном берегу которой немецкое командование создало оборонительные сооружения. Об этом было известно и в советском Генеральном штабе, и в войсках маршала Рокоссовского. Эти данные поступали в Москву от советских разведчиков, которые действовали во Франции, в Швеции и в Лондоне. Генерал-майор И. А. Скляров сообщал в Центр:

«Американская разведка сообщила, что немецкое командование выработало новую оборонительную стратегию: на западе отойти на линию Зигфрида, на востоке удержать линию реки Висла.

Немцы концентрируют крупные силы в районе западнее Варшавы с целью создать прочную оборону на линии реки Вислы. Для этой цели большое число войск переброшено из Франции…».

Еще один разведчик, полковник Эдуард Сизов, докладывал в Центр: «По данным французской разведки, 9-я танковая армия из Южной Франции направляется на советско-германский фронт. В Польшу или Чехословакию. Данные уточняются».

После успешного завершения войсками Красной армии операции «Багратион» начался новый этап войны. Все бойцы были уверены в том, что разгром фашистской Германии уже не за горами. Важной особенностью этого этапа войны было то, что Красная армия должна была вести боевые действия на территориях соседних государств. Военная разведка — тоже. Не каждый житель этих стран видел в советских солдатах освободителей от немецкой оккупации. Были и такие, которые считали Красную армию войском оккупантов. Поэтому рассчитывать на активную помощь местного населения было сложно. Недоверие к советским солдатам разжигали местные националистические организации. На территории Польши происходило то же самое. Поэтому для формирования новой разведывательной группы, которую предстояло забросить в Варшаву, необходимо было подобрать советского офицера, который тоже свободно владел бы польским языком и мог бы, оказавшись на территории Польши, не привлекать к себе внимание.

Выполняя приказ Рокоссовского, начальник разведотдела штаба фронта генерал-майор П. Н. Чекмазов принял решение направить в Варшаву лейтенанта Ивана Колоса, опытного разведчика, которому было двадцать с небольшим лет. Колос вырос в белорусском Полесье, после окончания института в 1940 году работал учителем в сельской школе. В июне 1941 года был призван в Красную армию, проходил службу в команде особого назначения Западного фронта. Видимо, обязанности свои рядовой Колос выполнял добросовестно, был смелым и находчивым солдатом, в котором командование увидело задатки будущего офицера. Так это или иначе, но уже в августе 1941 года Иван Колос был направлен на учебу в Вольское пехотное училище, обучение в котором завершил в мае 1942 года. В июне в звании младшего лейтенанта Иван Колос стал начальником штаба батальона 107-го полка 28-й армии Юго-Западного фронта.

Во время наступательной операции под Харьковом батальон, в котором воевал Колос, попал в окружение. Многие его сослуживцы погибли в неравных боях с превосходящим противником.

Оказавшись на оккупированной немцами территории, Колос не растерялся. Он по лесным дорогам пробрался в свою родную деревню Картыничи, установил связь с партизанами, затем организовал и возглавил Лельчицкий партизанский отряд.

Колос обладал хорошими организаторскими способностями и пользовался доверием местного населения, где до войны работал учителем в школе. Ему удалось создать еще три партизанских отряда.

В мае 1943 года Иван Колос был привлечен к разведывательной работе. Он бывал в тылу противника в составе разведывательной группы, которой командовал М. Н. Шорохов.

В разведке Колос тоже показал себя инициативным, смелым и находчивым офицером. Командование направило его на подготовку в разведывательную школу, окончив которую уже лейтенант Иван Колос был назначен командиром разведывательной группы. Эта группа подчинялась разведывательному отделу штаба I-го Белорусского фронта и успешно действовала в районе Ельска и Мозыря.

В первой половине 1944 года лейтенант Иван Колос еще дважды направлялся в тыл противника для выполнения специальных разведывательных заданий. Вместе с ним за линию фронта тоже дважды направлялся радист ефрейтор Дмитрий Стенько. Поставленные перед ними задачи разведчики выполнили успешно и благополучно возвратились к своим. В сохранившейся боевой характеристике на ефрейтора Стенько, подготовленной в феврале 1944 года начальником разведотдела фронта, сказано: «Будучи в тылу противника в качестве радиста, Стенько Д. А. показал себя смелым и морально устойчивым. К своей работе относился добросовестно. Связь обеспечивал отлично. Свое дело знает хорошо. В тылу противника ориентировался быстро. Достоин и в дальнейшем работать агентом-радистом».

Лейтенант И. Колос считался «секретным сотрудником 2-го отделения разведывательного отдела штаба 1 — го Белорусского фронта». В учетных документах разведотдела он числился под псевдонимом Олег. В его боевой характеристике было написано: «Будучи в тылу врага командиром партизанского отряда. Колос И. А. был завербован на должность резидента радиофицированной резидентуры. Освещал гарнизоны и передвижение противника в нескольких районах. С поставленной задачей справился. Представлен к правительственной награде».

В один из дней второй половины августа 1944 года начальник разведывательного отдела штаба 1-го Белорусского фронта генерал-майор Чекмазов приказал лейтенанту Колосу срочно прибыть в штаб фронта. Колос направился в штаб в сопровождении полковников Озерянского и Романовского, сотрудников разведотдела.

Через полчаса разведчик был в штабе. Чекмазов сообщил Колосу, что ему предстоит выполнение серьезного задания, о котором сообщит командующий фронтом. Колос был в гражданской одежде. Ему приказали надеть военную форму для встречи с командующим.

Лейтенант Колос считался в разведотделе бывалым разведчиком. Но еще ни разу в жизни ему не приходилось получать задание от маршала. Колос понял, что ему предстоит решать непростую задачу. Он не ошибся.

Маршал К. К. Рокоссовский принял лейтенанта Колоса без задержки. Рядом с командующим фронтом сидел генерал-лейтенант К. Ф. Телегин, который был членом Военного совета фронта.

Колос четко представился командующему. Маршал сказал:

— Очень рад вас видеть. Присаживайтесь. Вы уже знаете, что в Варшаве восстание?

— Знаю, товарищ командующий…

— Готовы ли к выполнению сложного задания?

Колос ответил утвердительно. После этого маршал Рокоссовский сказал:

— Мы отправляем самолетами в Варшаву медикаменты, оружие, продовольствие для повстанцев и не знаем, в чьи руки все это попадает. Так вот вам, — командующий встал, — поручается завтра вылететь на самолете, десантироваться в осажденную Варшаву, выяснить обстановку в городе, связаться с командованием восставших и радировать нам об их нуждах, о необходимой помощи.

С вами полетит радист, ваш старый друг — ефрейтор Стенько[86].

Задание лейтенанту Колосу уточнил начальник разведывательного отдела штаба фронта. Не обошлось и без оформления специальных документов. Во-первых, лейтенанту Колосу было объявлено, что в Варшаве он должен представляться повстанцам как капитан Феликс Колосовский. Во-вторых, в разведотделе подготовили задание, которое Колос и Стенько внимательно изучили, приняли к исполнению и поставили на этом документе свои подписи. Документ этот сохранился. Называется он «Боевой приказ № 4»[87], Есть смысл привести этот документ дословно:

«Резиденту радиофицированной резидентуры «Олег».

Для выполнения специального задания в тылу противника назначаю:

1. Лейтенанта Колос Ивана Андреевича, псевдоним «Олег» — резидентом.

2. Ефрейтора Стенько Дмитрия Алексеевича, псевдоним «Оскол», — радистом.

Приказываю:

1. В ночь на 21 сентября 1944 года убыть самолетом По-2 в тыл противника с приземлением на парашютах в районе улиц Маршалковская и Пенкна в г. Варшаве с задачей:

а) немедленно после приземления войти в контакт с представителями командования отрядов армии Людовой, действующих в районе места вашего нахождения, с целью установления действительного положения отрядов, их вооружения, кто командует отрядами и ближайшие намерения командования.

б) Держать регулярную связь с нами. Ваши радиограммы подписывать псевдонимом «Олег» и адресовать командиру. Радиограммы от нас будут адресоваться «Олегу» и подписаны «Командир».

2. На оперативные расходы, связанные с выполнением задания, вам выдастся пять тысяч злотых.

3. Экипировка, вооружение, радиоимущество и продукты питания согласно сводной ведомости.

Приказ изучили и приняли к исполнению:

«Олег».

«Оскол».

18 сентября 1944 года».

На рассвете 21 сентября 1944 года легкий фронтовой бомбардировщик По-2, которым управляли гвардии лейтенанты Ляшенко и Михаленко, пересек линию фронта и направился к Варшаве. К восставшей польской столице, где уже не один день шли бои. На борту самолета находились лейтенант Иван Колос и радист ефрейтор Дмитрий Стенько.

Легкий корпус самолета, который перебрасывал через линию фронта Ивана Колоса, дрожал и от напряжения, и от воздействия воздушных волн от разрывов артиллерийских снарядов. На территории, над которой летели самолеты, шел бой. Дивизии Рокоссовского приблизились к Висле, но с ходу преодолеть этот водный рубеж не смогли. Немцы хорошо укрепили западный берег реки.

Над предместьем польской столицы, которое называлось Прагой и уже было занято передовыми отрядами войск маршала Рокоссовского, пилот Ляшенко предъявил «паспорт» — дал зеленую ракету. Самолет пошел на снижение и пересек Вислу уже на бреющем полете. За ним последовал второй самолет. Но обмануть немцев не удалось. Мощные лучи прожекторов, как лазерные мечи, разрезали небо и заметались в поиске невидимых самолетов. Эти лучи сопровождали разрывы снарядов. Варшавские окраины были хорошо прикрыты немецкой зенитной артиллерией.

Лейтенант Колос, наблюдая за смертельной пляской разрывов за бортом самолета, обратил внимание, что центр Варшавы безмолвствовал. В круге орудийных вспышек, которые очерчивали окраины польской столицы, была «черная дыра». Разведчик подумал, что именно там сейчас и находятся повстанцы. Диаметр этой «дыры» был невелик. Приблизившись к ней, пилот лейтенант Ляшенко поднял руку. Это был условный сигнал для разведчика: «Приготовиться к прыжку!»

Борясь с пронизывающим ветром, Колос выбрался на плоскость крыла самолета, некоторое время держался на ней. Внизу была Варшава. Разведчик хорошо изучил ее карту и пытался определить, где же находится та самая Маршалковская улица, где он должен был найти повстанцев. Колос понимал, что обстановка могла измениться и этот район уже могли занять немцы. Он был готов и к такой неожиданности.

Самолет стремительно снижался. Колос отчетливо увидел остовы разрушенных домов, до земли оставалось рукой подать. Наконец-то пилот дал команду: «Пошел!».

Разведчик оторвался от самолета. Мгновенно раскрылся парашют. Вспоминая уже после войны это десантирование, Иван Колос писал: «До сих пор не могу избавиться от впечатления, что парашют раскрылся, как мне казалось, в тот самый момент, когда я приземлился, — с такой критически малой высоты я выбросился из самолета…»[88]

В этой рискованной операции был тактический замысел — если бы Колос и Стенько были десантированы на большой высоте, то их могли бы найти прожекторы, и тогда — конец. Прицельный зенитный огонь не оставил бы им шансов на благополучное приземление. Воздушный поток также мог их отнести в сторону на 100–200 метров, и они оказались бы на территории, занятой немцами. Словом, выход был только один — десантирование с предельно малой высоты. Риск — благородное дело.

Вспоминая приземление, Иван Колос писал: «Помню едкий запах гари. Снизу метнулись скелеты домов, пики балок, изувеченные стропила крыш. От сильного удара потемнело в глазах… Когда я пришел в себя, то смутно, как бы во сне, осознал, что жив. Правой, ослабевшей рукой провел по голове, по лицу, ощупал грудь. Левая рука, по самое плечо налитая жаром и тяжестью, была неподвижна. Я попытался согнуть ноги в коленях — они одеревенели, но все-таки повиновались. Кругом — непроглядная мгла, а в ней мелькают какие-то смутные искры. Очевидно, у меня рябит в глазах. Кружилась голова, сильно тошнило. Неужели я ослеп? Медленно возвращались ко мне слух и зрение. Я лежал на груде раскрошенного кирпича, бетона и битого стекла. Откуда-то снизу сочился удушливый дым. Меня охватило такое волнение, что я едва смог трясущейся рукой дотянуться до финки. Спокойнее, спокойнее! Ну вот, наконец-то! Нелегко одной рукой собрать стропы, обрезать их, особенно если не можешь избавиться от этой проклятой торопливости…»[89]

Район, где приземлился Иван Колос, немцы подвергали интенсивному минометному обстрелу. Первый поляк, который обнаружил человека, лежавшего на обломках битого кирпича и бетона, оставшегося от разрушенного дома, попал под обстрел и погиб. Второй поляк, которого звали Юзеф, и поручик, видимо его командир, были удивлены, найдя русского, так как они считали его летчиком подбитого немецкого самолета.

Колос сообщил им о том, что где-то рядом должен быть его товарищ, тоже из-за линии фронта.

Поляки сопроводили Колоса в какой-то подвал полуразрушенного дома, где он был представлен майору Сэнку. Как оказалось. Сэнк был командиром сводных отрядов Армии людовой.

Лейтенант Колос установил связь с поляками, о которых было сказано в Боевом приказе № 4.

Представляясь майору Сэнку, разведчик сказал:

— Я — капитан Колосовский.

Так было решено в разведывательном отделе штаба I-го Белорусского фронта.

Майор Сэнк приказал своим бойцам незамедлительно разыскать второго «летчика».

Пилоты двух самолетов, выбросивших разведчиков над Варшавой, благополучно пересекли линию фронта. После возвращения лейтенантов вызвали в особый отдел штаба фронта, где они составили акт о проведенной операции по заброске разведчиков и условиях ее выполнения. Первые две неудачные попытки забросить разведчиков в Варшаву заставили командование фронта, выполнявшего приказ Верховного главнокомандующего, взять под строгий контроль каждый этап операции по установлению связи с повстанцами.

«Мы, нижеподписавшиеся, — говорилось в том акте, — подполковник Хугоев, гвардии лейтенант Ляшенко и гвардии лейтенант Михаленко, составили настоящий акт в том, что сего 21 сентября 1944 года произвели десантирование двух парашютистов в центральную группу блокированных в городе Варшава польских партизан.

Выброска парашютистов проведена с высоты 220 метров летчиком Ляшенко и летчиком Михаленко в 5.20 21.9.44. Поведение парашютистов в полете было нормальным. Отделение их от самолета было хорошее. Оба парашюта раскрылись. В чем и составлен настоящий акт»[90].

Поляки не сразу смогли найти Дмитрия Стенько. Ему не повезло. Во время приземления купол его парашюта зацепился за балкон пятого этажа семиэтажного разрушенного дома в районе Сенной улицы. Юзеф и его товарищ из повстанцев искали русского на земле, а он висел на стропах между пятым и четвертым этажом этого злополучного дома, находившегося на полосе, за которой начиналась территория, контролируемая немцами.

И все-таки поляки его обнаружили. Вдвоем они не смогли оказать помощь Дмитрию Стенько, который уже несколько часов беспомощно висел над землей. Он тоже получил тяжелое ранение. Стропы перепутались и обвязали тело парашютиста так, что он никогда бы не смог самостоятельно выбраться из этой ситуации.

Юзеф отправил своего товарища сообщить о положении русского майору Сэнку, а сам остался контролировать обстановку.

Вскоре к дому, который продолжал дымиться, несмотря на то что в нем уже все выгорело, прибыло несколько повстанцев. Среди них был и лейтенант Колос. Превозмогая боль от полученных при приземлении травм и ушибов, он поднялся на пятый этаж. Стенько висел над улицей почти горизонтально. Голова его упиралась в перила балкона, а ноги застряли среди исковерканных прутьев ограждения.

Юзеф и второй поляк, фамилия которого была Хожинский, поддерживали тело Стенько, который был без сознания. Когда Колос перерезан стропы, они втянули измученного парашютиста на балкон. Он был жив. Колос перевязал рану на ноге своим индивидуальным пакетом. После этого поляки понесли Стенько на первый этаж.

В подвале майора Сэнка Дмитрию Стенько была оказана необходимая медицинская помошь.

Лейтенант Колос приступил к выполнению задания. Майор Сэнк подробно рассказал Колосу о трудном положении, в котором оказались повстанцы, окруженные со всех сторон немецкими регулярными частями. Обобщив данные о ситуации в Варшаве, Колос подготовил первое донесение начальнику разведывательного отдела штаба фронта.

Стенько чувствовал себя плохо, тем не менее он настроил передатчик и отправил первое донесение Олега Командиру. Когда сеанс связи с разведотделом фронта завершился, радист свернул свою станцию. Не прошло и минуты, как в соседнем помещении раздался сильный взрыв. В дом попала немецкая мина. Осколки ее смертельно ранили и Дмитрия Стенько…

Колос остался без связи с разведотделом штаба фронта. Это означало, что его важная и опасная миссия, с которой он прибыл к повстанцам в Варшаву, оказалась на грани срыва.

Выход из создавшегося чрезвычайного положения был найден неожиданно. Майор Сэнк сообщил Колосу, что с ним хотела бы поговорить какая-то девушка. По данным, которыми располагал Сэнк, она якобы была заброшена в Варшаву из Москвы. Когда и как это произошло, майор не знал, он также не имел сведений о том, с какими целями эта девушка находилась и Варшаве.

Сообщение Сэнка заинтересовало Колоса. Он попросил майора немедленно сообщить ему, когда в его штабе вновь появится эта таинственная варшавянка. Она пришла через несколько дней. Адъютант Сэнка сообщил Колосу о ее появлении.

Колос поспешил в подвал дома, где находился штаб Сэнка. Поздоровавшись с майором, Колос спросил его о том, как идут дела.

Сэнк ответил коротко и указал на незнакомку. Колос шагнул к ней навстречу, протянул руку.

— Дзень добрый, — по-польски обратился он к девушке, не называя себя. Но она сразу решила, что перед ней стоял тот русский, о прибытии которого из-за линии фронта она узнала и о встрече с которым просила майора Сэнка.

— Я хотела бы с вами поговорить, — сказала по-польски незнакомка.

Сэнк предоставил им возможность побеседовать без его присутствия. Незнакомка сообщила Колосу, что она Елена Саляманович, радистка, псевдоним Виктория, была направлена в Варшаву для выполнения специального задания в составе разведывательной группы, потеряла связь с резидентом. Виктория сообщила, где забазирована ее радиостанция.

Колос оказался перед трудным выбором: верить или нет этой варшавянке, которая выдавала себя за радистку Викторию. И разведчик принял решение доверить ей сеанс связи с Центром. В радиограмме он доложил о появлении Виктории и просил проверить достоверность ее сообщения. Из Центра пришло сообщение, что Виктория действительно наша радистка, которая передается в его подчинение.

Виктория стала верной помощницей лейтенанта Ивана Колоса, который продолжал действовать в Варшаве.

Глава 6. Донесение Олега Верховному Главнокомандующему

Любая операция в разведке завершается отчетом о результатах ее проведения. Возвратившись из Варшавы, Иван Андреевич Колос подготовил подробный отчет о своих встречах в польской столице и впечатлениях о действиях восставших поляков. Уникальный этот документ полностью никогда не публиковался в открытой печати. Отчет внимательно изучался высшим командованием Красной армии и затем был направлен Верховному главнокомандующему.

Москва

Товарищу СТАЛИНУ

21.9. 1-м Белорусским фронтом для связи с повстанцами в г. Варшаву был сброшен с самолета на парашюте лейтенант КОЛОС Иван Андреевич, кличка «Олег». Лейтенант Колос пробыл в Варшаве с 21.9 по 2.10.1944 г.

При этом посылаю Вам протокол его опроса.

В его сообщении освещаются вопросы: установления контакта с польскими повстанцами, планов и хода восстания в Варшаве, отношения к Красной армии и Советскому Союзу, отношения между Армией крановой и Армией людовой, получения грузов, сбрасываемых авиацией, деятельности представителей лондонского правительства, подготовки и проведения капитуляции.

Булганин

9 октября 1944 г.

№ 0074[91]

разведчика штаба фронта «Олега», вышедшего в ночь с 1 на 2.10.1944 года из центрального района города Варшавы

Установление контакта с польскими повстанцами

21 сентября с. г. я приземлился в центральном районе города Варшавы, на ул. Гожа. Как оказалось, в этом районе действовали отряды Армии людовой (АЛ). Я был немедленно сопровожден к командиру АЛ майору Сенку[92] и был принят им совместно с его начальником штаба Романом.

Майор Сенк радостно принял меня и обрисовал общую обстановку в Варшаве. По его словам, положение было весьма тяжелым, население и повстанцы голодали. Восстание затянулось на непредвиденный срок. Сенк заявил, что очень рад моему прибытию как представителя Красной армии и одновременно предупредил меня, чтобы я не проявлял особого доверия к представителям АК (Армии крайовой), которые враждебно относятся к Красной армии и Советскому Союзу.

22 сентября я был принят генералом Скаковским, который объединяет руководство отрядами АЛ, ПАП (Польская армия людова), КБ (Корпус безопасности). Скаковский обещал мне полное содействие в работе, составил списки необходимого вооружения, боеприпасов и продовольствия и также предупредил меня о необходимости осторожного отношения к АК.

Вслед за этим я был направлен к командованию центрального повстанческого участка — в штаб генерала Монтера.

Генерал Монтер принял меня совместно со своим заместителем полковником Вахновским, начальником штаба полковником Хирургом. На беседе присутствовал также неизвестный мне человек в гражданской одежде, который фактически руководил совещанием. Монтер не давал ни одного ответа, предварительно не посоветовавшись с этим человеком.

Первым вопросом со стороны Монтера, после того как я представился как офицер Красной армии, прибывший для установления связи, был: «Имеете ли вы полномочия для решения политических вопросов».

После моего отрицательного ответа Монтер разочарованно сказал: «Вы прибыли не как политический представитель. Жаль. Тогда нам мало о чем разговаривать».

Я еще раз подчеркнул, что прибыл как военный представитель и офицер связи для урегулирования вопросов сбрасывания продовольствия, боеприпасов, вооружения, взаимной информации о противнике, а также передачи планов и пожеланий повстанцев командованию Красной армии.

В беседе Монтер заявил: «Мы нуждаемся только в боеприпасах и вооружении. Продукты мы не просим, так как их доставляют Англия и Америка».

Монтер обещал дать письменную заявку на необходимые грузы, а также обещал давать сведения о противнике. Беседа проходила в сдержанных тонах. Было заметно недоброжелательное подозрительное отношение ко мне как к представителю Красной армии.

После беседы мне было выделено специальное помещение с охраной.

Во время установления радиостанции мой радист, который ранее при посадке был тяжело ранен, был вторично смертельно ранен разорвавшейся миной…

Планы и ход восстания польских повстанцев в Варшаве

Восстание готовилось и планировалось долгое время. Из Англии доставлялись запасы боеприпасов и вооружения, которые располагались на тайных складах. Руководящая роль принадлежала Армии крайовой, руководимой лондонским правительством. Остальные организации, в том числе и демократические, не были в курсе подготовки восстания.

Целью восстания был захват города до занятия его частями Красной армии. После захвата Варшавы сюда должно было немедленно прибыть польское правительство во главе с Миколайчиком. Одной из задач, поставленной АК, было первоочередное очищение помещений правительства и министерств.

В 5 часов 1 августа 1944 года АК начала вооруженное выступление, поддержанное всем населением Варшавы. Демократические организации АЛ, ПАЛ, КБ были поставлены перед свершившимся фактом и решили поддержать восстание.

Первоначально повстанцы имели успех — очистили центральную часть города от немцев (в том числе помещения министерств и правительства) и рассчитывали, что в скором времени очистят всю Варшаву. Командование АК форсировало восстание, видя быстрое продвижение частей Красной армии в район Седлец.

Подготовкой и проведением восстания руководили представители лондонского правительства, в том числе несколько министров, которые все время находились в Польше. Кроме того, из Лондона специально прибыл заместитель премьер-министра Миколайчика, который все время находился в Варшаве (фамилию установить не удалось).

В качестве официальною руководителя выступил генерал Бор (настоящая фамилия граф Комаровский). Личность Бора сугубо законспирирована. Никто из солдат и офицеров его не видел, доступ к нему имели только Монтер и некоторые полковники. Все личные приметы сохранялись в тайне, так что никто не мог сказать, был ли Бор в Варшаве, или его там не было.

От имени Бора выступал его адъютант генерал Гутек (небольшого роста, около 55 лет, в гражданской одежде). Гутек проводил официальные пресс-конференции, на которых информировал об указаниях лондонского правительства и самого генерала Бора.

Генерал Скаковский ни разу не был принят Бором.

Официальные разведсводки, которые я получал в штабе Монтера, помечались «ПП генерал дивизии Бор».

К 10 сентября стал ясен неуспех восстания. Запасы продовольствия и вооружения стали иссякать. Противоречия между различными организациями, и в первую очередь между АК и AЛ, не давали возможности эффектно бороться с немцами. Для устранения этих противоречий АК и АЛ вошли в контакт, который носил чисто военный характер.

В первый период восстания руководство АЛ боялось выступать против АК, так как более сильная организация АК угрожала полным истреблением АЛ. Однако после продолжительных и ожесточенных боев руководство АК было вынуждено вступить в военный контакт с АЛ. Отряды АЛ подчинялись общему руководству Монтера. Первоначально в каждом районе имелись роты АЛ и АК, впоследствии АЛ и АК получили отдельные районы для обороны.

Гражданское население, которое в первое время полностью пошло за АК, в ходе боев с немцами увидело провал планов АК. Населению стало ясно, что восстание начато без всякого согласования с Красной армией. Антисоветская пропаганда, развернутая реакционными элементами, начала терять свою популярность. Среди населения появились протесты против руководства АК, паника, требования капитуляции. 18.9 имело место вооруженное выступление групп гражданского населения против руководства АК, которые стремились устранить АК, как элемент, из-за которого Красная армия не вступает в Варшаву и не оказывает никакой помощи гражданскому населению.

К моменту моего прибытия в Варшаву в городе царил голод. Солдаты в качестве питания получали: утром — горячую воду, днем и вечером — горячий суррогат кофе. Хлеба и крупы не было. Гражданское население не получало никакого продовольствия. Одновременно в городе имела место разнузданная спекуляция продуктами питания. На базе можно было купить все, включая сало и хлеб. Продажа шла исключительно на золото и доллары. Было известно, что крупнейшие фабриканты и помещики, находившиеся в городе, обладают крупными запасами продовольствия, охранявшегося вооруженной стражей. Городская управа, руководимая лондонским правительством, не принимала никаких мер к регулированию снабжения населения. Ежедневно сотни людей умирали от голода и болезней.

Официальная пропаганда руководства АК, которая выпускала ежедневно информационные бюллетени, утверждала эффективность сбрасывания англо-американской авиацией продовольствия для населения и снаряжения повстанцам. В действительности англо-американские самолеты не имели никакого эффекта. 14.9 был организован демонстративный полет 80 тяжелых самолетов, которые с высоты до 3 тысяч метров сбросили большое количество грузов, из которых не менее 95 процентов попало к немцам.

Отношение к Красной армии и Советскому Союзу

Руководство АК по указанию лондонского правительства проводило открытую антисоветскую пропаганду среди повстанцев и населения. Выдвигался лозунг создания «второго чуда на Висле», которое не должно было пропустить русских в Варшаву. Пропаганда АК утверждала, что Красная армия будет проводить массовый вывоз поляков из Польши в Сибирь и заселение польских районов русскими. Неоднократно упоминалась Катынь.

В начальный период восстания Советский Союз и Красная армия подвергались многочисленным нападкам за то, что они не оказывают помощи повстанцам, в отличие от Англии и Америки. После начала сбрасывания советской авиацией грузов над Варшавой руководители АК продолжали утверждать, что сбрасываемые грузы английского происхождения, которые доставляются в Москву и оттуда, транспортируются советскими самолетами.

Реакционные политические организации выделяли специальных пропагандистов, которые обходили солдат и население, настраивая их против Красной армии.

Как известно, советские самолеты сбрасывали грузы с небольшой высоты, без парашютов, в связи с чем некоторые грузы разбивались. Вышеуказанные пропагандисты разъясняли, что разбившиеся грузы именно советские, а те грузы, которые не разбивались, — английские, с хорошей упаковкой.

С началом действий советской авиации, сбрасывавшей грузы и прикрывавшей Варшаву, обстрела советской артиллерией немецких огневых порядков в городе антисоветская пропаганда АК стала терять почву среди широких масс населения и повстанцев. Население начало изменять свое отношение к Красной армии, что еще более усилилось после того, как информационный бюллетень известил население о прибытии офицеров связи Красной армии.

Если в первое время польская армия Берлинга под влиянием агитации АК рассматривалась как «продажные элементы из Сибири», то после взятия Праги население начало склоняться на сторону демократических элементов, агитировавших за Красную армию и люблинское правительство.

Используя благоприятную обстановку, АЛ и другие демократические организации активизировали свою работу, выпуская ежедневно несколько бюллетеней с разъяснением положения, требований люблинского правительства. К концу восстания все население с нетерпением ожидало Красную армию, обвиняя АК в преступном разжигании восстания, приведшего к гибели тысяч мирного населения. Аналогичные настроения появились и внутри самой АК. Ко мне, как к офицеру связи Красной армии, в штабе АК относились сдержанно. Имели место и случаи отказа в моих просьбах. Так, например, когда я просил передать записку советскому офицеру, находившемуся в районе Жилибожа, мне сначала обещали доставить ее через три часа, потом отсрочили на 3 дня и в конце концов заявили, что доставить невозможно.

Реакционные элементы, и в первую очередь боевая подпольная организация АК, так называемая ПКБ, проводили ярко выраженную националистическую политику.

Все украинское население, оставшееся в городе, было вырезано или расстреляно. Силами ПКБ также были уничтожены остатки евреев, которых не успели уничтожить немцы.

ПКБ проводила специальные облавы на русских военнопленных, вырвавшихся из немецкого плена, стремясь захватить заложников для последующего обмена с Красной армией. Так, например, АК держала в качестве заложников подполковника Николая Румянцева, майора Николая Городецкого и профессора медицины Александра Даниловича Ершова.

Представители АК пытались расстрелять майора Волкова, причем один офицер заявил: «Вы нас расстреливали в Катыни, и мы будем вас расстреливать». Также были убиты офицеры и бойцы 9-го полка 1-й польской армии, которые прошли в центр после разгрома немцами Чернякувского участка. Сообщивший мне об этом сержант полка Ляхно вскоре после разговора со мной был застрелен из-за угла.

Официальная пропаганда АК, учитывая изменения общего настроения населения и солдат, вскоре была вынуждена перестроить свою агитацию и от открытой клеветы на Советский Союз перешла к косвенному опорочиванию. Так, например, после того, как сбрасывание грузов советскими самолетами приобрело массовый характер, политические круги АК не могли замалчивать этот факт, как это имело место раньше. Только в последние дни в одном из бюллетеней появилась статья под заголовком: «Спасибо Черчиллю, Рузвельту и Сталину». Это явилось первым официальным признанием участия Красной армии в помощи Варшаве. В то же время АК не теряла случаев порочить Советский Союз и Красную армию.

Генерал Монтер несколько раз передавал мне заявки на необходимые виды вооружения, а также представил свой «стратегический план», в котором предлагал Красной армии немедленно брать Варшаву обходными ударами с флангов, но не штурмовать ее в лоб. В штабе Монтера офицеры неоднократно выражали недовольство, почему Красная армия до сих пор не наступает.

Отношения между Армией крайовой и Армией людовой

Основными военными и политическими организациями среди повстанцев были АК и АЛ, вокруг которых группировались остальные элементы. Взаимоотношения между АК и АЛ все время оставались обостренными.

Несмотря на установление военного контакта и сотрудничества между ними, АК не считала АЛ за равноправную организацию. На совещания военного, а тем более политического характера представители АЛ не приглашались. О всех изменениях обстановки командир АЛ майор Сенк должен был узнавать сам.

В начальный период ПКБ имела указание организовывать террористические акты против руководителей АЛ, насаждать агентуру в них. Солдаты АЛ за малейшую провинность арестовывались и расстреливались.

В центральном участке отряды АЛ насчитывали до 2 тысяч человек (совместно с ПАЛ и КБ), а АК — от 5 до 6 тысяч человек. Первоначально АК не выдавала для АЛ никакого вооружения из числа сбрасываемого англо-американской авиацией. Кроме того, до моею прибытия руководство АК не разрешало отрядам АЛ разжигать костры для получения грузов, сбрасываемых советской авиацией. Только впоследствии АЛ получила такое право.

Генерал Скаковский, возглавлявший объединенные отряды АЛ, ПАЛ и КБ, считался чисто военным человеком, не имевшим точно определенной политической ориентации. Генерал Монтер пытался привлечь Скаковского на свою сторону, несколько раз вызывал его на секретные переговоры, однако успеха не добился.

С развитием событий политические лозунги АЛ, стоявшей за сотрудничество с Красной армией и люблинским правительством, получали все большее распространение. В отряды АЛ начало приходить большое количество офицеров и солдат АК с просьбой принять их в АЛ. Не желая конфликтовать с АК, руководство АЛ отказалось производить прием, однако вело специальный учет подобных лиц. Кроме того, к АЛ присоединилось большое количество различных гражданских демократических групп и организаций, в результате этого руководство АЛ учитывало возможность захвата инициативы в свои руки в случае предательства АК. Однако АЛ не желала использовать этой возможности, стремясь сохранить единство, необходимое в борьбе с немцами.

Руководство АК преследовало офицеров и солдат, склонявшихся на сторону АЛ. Так, например, майор АК Мечислав Ничдецкий за симпатию к АЛ был арестован и предан суду якобы за свои иностранные связи до войны и т. д.

Платформа АЛ получила широкую популярность среди населения. АЛ, ПАЛ и КБ обратились с письмом к Верховному главнокомандующему маршалу товарищу Сталину, которого благодарили за оказанную помощь и обещали вести борьбу против немцев совместно с польской армией генерал-полковника Роля-Жимеровского.

По моей оценке, в последние дни до 80 процентов солдат и низших офицеров АК были готовы к переходу на сторону АЛ. Руководство AЛ испытывало сильное затруднение, связанное с отсутствием связи с люблинским правительством. Два члена люблинского правительства, находившиеся все время в Варшаве, не были связаны с Осубка-Моравским, так как не имели радиостанции.

В военном отношении отряды АЛ получали самостоятельные районы, за которые несли полную ответственность, и фактически были самостоятельными, подчиняясь Монтеру как командиру гарнизона. Разведка велась собственными силами, вооружение и продовольствие получалось самостоятельно.

Получение грузов, сбрасываемых авиацией

Руководство АК не создало организованной системы получения и распределения грузов. Первоначально оно было сосредоточено исключительно в руках отрядов АК, а в последнюю декаду сентября организовывалось АК и АЛ. На чьей территории падал груз, тому он и принадлежал.

Кроме того, большое количество грузов, преимущественно продовольствия, подбиралось гражданским населением, среди которого также не было организовано распределение. Солдаты и гражданское население в последнее время питались исключительно за счет советского продовольствия. Вместо горячей воды в отрядах стали выдавать суп из концентратов, в отдельных случаях сухари.

Деятельность представителей лондонского правительства

В начале восстания представители лондонского правительства, находившиеся в АК, в том числе заместитель Миколайчика, вышли из подполья и действовали открыто. Однако вскоре после того, как стала ясной неудача, они снова законспирировались.

Лондонская делегатура действовала через орган городской управы и прессу АК. Основными направлениями деятельности делегатуры являлись:

1. Мобилизация всех сил населения на помощь АК.

2. Преследование всяких попыток в установлении контакта с Красной армией.

3. Регулирование вопросов, касающихся гражданского населения.

Впоследствии представители лондонского правительства явились инициаторами передачи мирного населения немцам и капитуляции повстанцев.

Подготовка и проведение капитуляции Армии крайовой

Видя неудачу восстания, командование АК начало подготовку к будущей капитуляции и уходу в подполье. Лондонское правительство через своих делегатов дало указание на уход в подполье некоторых отделов штаба АК, подготовку тайных складов и т. д. Особую роль в этом играл ПКБ.

Уходящему в подполье ПКБ была поставлена задача: после вступления Красной армии в Варшаву вести диверсионные акты против руководящих лиц польской армии генерала Берлинга, ПКНО и готовить второе восстание в городе. Для этой цели должны были быть использованы нетронутые склады боеприпасов и вооружения, находившиеся вне Варшавы.

Кроме того, во время сбрасывания советской авиацией военных грузов над Варшавой отряды АК прятали подбираемое вооружение и боеприпасы. Штаб Монтера, в частности, всегда преуменьшал количество полученного груза. Офицеры АК, вышедшие после падения Мокотува, выносили с собой по 4–5 советских автоматов, в то время как среди действовавших отрядов автоматов было мало.

24.9 немцы начали штурм Мокотува силами до полка пехоты с артиллерией и танками. До этого времени среди руководства АК на этом участке царила полная беспечность. Мокотув не укреплялся. Офицеры АК заявляли: «Нам не нужна Красная армия, мы сами освободим Варшаву». В отрядах господствовала недисциплинированность. Следствием этого явился полный развал и падение Мокотува к 27.9. Командир участка полковник Кароль бежал в Центральный район, где его якобы собирались предать суду.

Руководители АК начали распространять среди солдат и населения слухи о предъявленном немцами решительном ультиматуме повстанцам, подготавливая общественное мнение к капитуляции. Переговоры с немцами начались якобы от лица городской управы по вопросу об эвакуации гражданского населения.

АК уже ранее предпринимала попытку договориться с немцами о выводе гражданского населения, пытаясь этим восстановить свой авторитет среди населения Варшавы. 10.9 из Варшавы ушло до 30 тысяч человек, которые были размещены немцами в концлагерях — 30–40 км западнее Варшавы.

Однако после взятия Праги Красной армией гражданское население протестовало против пораженческих настроений АК, и последняя была вынуждена прекратить переговоры.

28.9 командование АК, выполняя указания лондонского правительства, снова начало договариваться с немцами. На улице Железная состоялось первое совещание командования АК с немцами о предстоящей капитуляции. На совещании присутствовали: генерал Монтер, полковник Славбор, подполковник Зигмунд, а также три немецких офицера — представители командующего немецкими войсками в районе Варшавы генерала полиции и войск СС фон Денбаха. На совещании обсуждались следующие вопросы:

1. Условия капитуляции.

2. Установление путей прохода немецких частей.

3. Установление специальных пропусков для выхода командования АК.

На этом совещании руководство АК приняло решение потребовать от всех офицеров присяги на беспрекословное выполнение всех приказов АК независимо от их содержания, а также отдало распоряжение признавать документацию только за подписями представителей АК.

Официально командование АК утверждало перед населением и солдатами, что переговоры ведутся представителями городской управы по вопросам эвакуации гражданского населения и что оно не имеет никакого отношения к этим переговорам.

Второе совещание состоялось в помещении фабрики Бормана и обсуждало вопросы эвакуации мирного населения, на котором немцы предложили создать две комиссии из представителей польских организаций:

1. Комиссия из представителей лондонской делегатуры и Красного Креста должна была выехать в район западнее Варшавы — в созданные немцами лагеря для населения, ранее ушедшего из города. Эта комиссия должна была убедиться в том, что немцы якобы создали хорошие условия для эвакуированного населения.

2. Комиссия из представителей военного командования АК — для осмотра немецких позиций и войск в Варшаве. Комиссия должна была убедиться в превосходстве немецких сил.

Оба этих предложения были приняты. Первая комиссия, выехав в лагеря, осмотрела их и сообщила, что население получает там по 250 г хлеба в день, имеет медицинский уход и т. д. В действительности было известно, что немцы создали невыносимые условия для населения. Органы гестапо немедленно арестовывали и расстреливали все демократические элементы. Молодежь увозилась в Германию на работы. В лагерях была высокая смертность.

Вторую комиссию возглавил заместитель Монтера полковник Вахновский, который объехал районы расположения немцев. После возвращения Вахновский доложил командованию АК, что силы немцев исключительно велики, сопротивление им бессмысленно и, следовательно, необходимо капитулировать.

Одновременно руководители АК и прочие реакционные элементы развернули широкую агитацию среди населения и солдат. Распускались слухи, что якобы немцы заключили перемирие с Англией и Америкой и начинают совместно с ними войну против России. Другие слухи утверждали, что советские войска ушли из Праги.

Для подготовки общественного мнения к капитуляции распускались слухи о том, что после сдачи при помощи англичан и американцев удастся произвести обмен поляков из немецкого плена.

Немецкая пропаганда призывала поляков к немедленной капитуляции, говоря, что всем польским повстанцам будет предоставлена возможность повернуть оружие против Красной армии.

Ввиду непрекращающегося голода, отсутствия воды, постоянного артобстрела и бомбардировок гражданское население склонялось к капитуляции. Также поддавались этому настроению неустойчивые элементы среди солдат, преимущественно в АК.

Отношение АЛ к вопросам капитуляции

Командование АЛ и прочие демократические организации не информировались представителями АК о подготовке к капитуляции. Руководители АЛ категорически протестовали и требовали продолжения борьбы.

27.9 в беседе со мной генерал Скаковский заявил: «Я буду действовать против капитуляции».

Скаковский одобрил планы выхода на соединение с армией Берлинга. Руководство отрядов АЛ также стояло за продолжение борьбы и контакт с Красной армией.

Однако политическое руководство АЛ не решалось идти на открытый разрыв с АК, учитывая исключительную трудность обстановки. К АЛ, стоявшей против капитуляции, примыкали демократические элементы среди АК, а также значительная часть мирного населения, надеявшегося на Красную армию.

Разложение внутри АК

Руководство АК, а особенно средние и низшие слои организации, раздиралось крупными противоречиями в военных и политических вопросах.

Антисоветская линия АК и лондонского правительства потерпела полный крах и дискредитировала себя в глазах населения и рядовых солдат АК. Лондонская делегатура не могла больше сдерживать сочувственных настроений к Красной армии, которые появились среди повстанцев.

Мне лично известен ряд офицеров, которые в первые дни полностью отрицали союз с Красной армией и армией Берлинга, а к концу начали признавать их и заявляли о своей готовности к переходу на позиции АЛ.

Террористическая деятельность ПКБ начала вызывать протесты. Руководство АК не решалось более преследовать русских военнопленных. Если ранее русские, находившиеся в отрядах АК, не получали никакого питания, то в последнее время командование АК было вынуждено признать их полное равноправие. Оно также разрешило майору Волкову (из бывших пленных) сформировать подразделение из состава русских военнопленных.

Среди руководящего состава АК также имелись лица, протестовавшие против капитуляции, например полковник Богумил — командир одного из районов.

АК начала искать возможности компромисса между политикой лондонского правительства и требованиями повстанцев установить твердый контакт с Красной армией- Желая восстановить свой авторитет, даже такие реакционные элементы, как Вахновский, заявляли о желании достижения компромисса между Роля-Жимерским и Лондоном. Однако сами в это же время готовили полную капитуляцию.

В военном отношении среди руководства АК господствовала беспечность. Только в последнее время усилились окопные работы. Баррикады не улучшались. Среди офицеров АК имели место пьянки, кутежи, особенно в районе Мокотува.

В организации АК имели место признаки политического разложения. Было известно о снятии генерала Соснковского и замене его Бором. Ходили неясные слухи о предстоящей отставке Бора. Из Лондона поступали сообщения, свидетельствующие о противоречиях внутри правительства и разногласиях между Миколайчиком и министрами.

Вечером 29.9 заместитель Миколайчика (якобы в чине полковника) пригласил к себе генерала Скаковского. Предметом беседы служили два вопроса:

1. Отношение Скаковского к вопросу о капитуляции, на который Скаковский ответил резко отрицательно, требуя продолжения сопротивления до последней возможности.

2. Отношение Скаковского к вопросу выдвижения его на пост главнокомандующего вместо генерала Бора.

Заместитель Миколайчика подчеркнул, что с кандидатурой Скаковского будут согласны и лондонское правительство, и Люблин. Скаковский на этот вопрос положительного ответа якобы не дал.

Проведение капитуляции

К 29–30.9 командование АК закончило подготовку к капитуляции. Денежный запас в количестве полутора миллионов злотых был закопан, соответствующие организации были готовы к уходу в подполье.

По договоренности с немцами 30.9 начался первый выход гражданского населения. Был установлен срок от 5.00 до 19.00 каждый день, в остальное время продолжались военные действия. Среди солдат и офицеров АК началась паника, они переодевались в гражданскую одежду и уходили вместе с мирным населением. АЛ продолжала протестовать против капитуляции.

Вечером 28.9 я посетил генерала Монтера. На беседе присутствовали полковник Вахновский и начальник штаба полковник Хирург.

Я заявил генералу Монтеру: «Как советский офицер, я предлагаю разработать план выхода за Вислу, я беру на себя вопрос координации действий с Красной армией для обеспечения артиллерийского прикрытия и поддержки пехотой с восточного берега Вислы. Необходимо сконцентрировать все силы повстанцев для нанесения удара, имеется достаточное количество автоматов, ПТР и боеприпасов к ним. Прошу разработать ваш план и сообщить его мне».

Генерал Монтер ответил: «Я подумаю над этим вопросом. Однако странно, почему Красная армия не идет нам на помощь».

Полковник Вахновский заявил: «План хорош, но у нас не хватит боеприпасов».

На мое замечание, почему же при нехватке боеприпасов удавалось держаться до сих пор, Вахновский ответил, что восстание не планировалось на такой длительный срок и т. д.

Таким образом, ответа на мое предложение я не получил. В разговоре с полковниками Славбором и Богумилом я изложил им этот план. Они горячо его одобрили, но сказали, что будут подчиняться командованию АК и не нарушат его приказания.

Как я указывал выше, командование AЛ было согласно с моим планом.

29.9 я два раза запрашивал Монтера об ответе письменно и по телефону, но ответа не получил. В этот день в штабе Монтера мне отказались дать информацию о противнике, мотивируя, что якобы никаких данных не поступало.

Вечером 1.10 меня посетил адъютант генерала Монтера капитан Богуславский по кличке Короб, который все время сочувственно относился ко мне и к Красной армии. Богуславский предупредил меня о следующем:

1. Командование АК приняло решение о полной капитуляции.

2. Мне необходимо немедленно уходить, так как готовится покушение против меня, как представителя Красной армии.

Оценив обстановку, я принял решение на выход, о чем сообщил по радио. Спустившись в канализационный колодец, я прошел по трубам по заранее разработанному мною пути к Висле, переплыл реку и вышел на восточный берег в район моста Понятовского. Этот маршрут я также сообщил членам люблинского правительства, которые оставались в Варшаве.

О деятельности капитана Калугина

Прибыв в Варшаву, я узнал, что до моего прихода за 3–4 дня оттуда на советскую сторону ушел некий капитан Калугин, который находился при штабе Монтера и считался официальным представителем советского командования. Офицеры АЛ рассказывали мне, что Калугин пользовался исключительным доверием со стороны Монтера и именовался им «советским военным атташе». Калугин участвовал во всех военных совещаниях штаба АК.

Калугин выпускал листовки с обращением к русским казакам-изменникам, находящимся в составе немецких частей, призывал их переходить на сторону Красной армии и повстанцев. Эти листовки сбрасывались с самолетов.

Из личных примет Калугина мне известно, что у него на одной руке не хватает 2–3 пальцев. Калугин был отправлен Монтером на восточный берег и якобы имел с собой важные планы.

Опрос проводили:

Зам. нач. разведывательного отдела

1-го Белорусского фронта

полковник Озерянский

капитан Безыменский.

В донесении резидента Олега И. В. Сталину отсутствует один факт. Лейтенант Иван Колос переправлялся вплавь через Вислу не один. Вместе с ним форсировала реку и радистка Виктория — Елена Оттовна Саляманович.

Протокол опроса резидента Олег — информационный доклад лейтенанта Колоса обо всем, что ему удалось узнать, увидеть и понять во время его пребывания в восставшей Варшаве. Кроме этого доклада разведчик написал подробный оперативный отчет о работе, проделанной им в Варшаве Его удалось разыскать.[93]

Оперативный отчет лейтенанта И. Колоса Сталину не докладывался. А между тем документ этот также представляет немалый интерес. В оперативном отчете Колос писал:

«21 сентября 1944 года получили приказ и вылетели к восставшим полякам в Варшаву. Я и радист Оскол были сброшены с самолета По-2 в районе Седлец г. Варшавы. Летчики очень хорошо ориентировались и нас выбросили на указанное место. Но в связи с тем, что в городе были большие развалины и высотные дома, приземлиться было очень трудно. При приземлении Оскол зацепился за балкон семиэтажного разрушенного дома и серьезно поранил ногу.

Сам я приземлился среди развалин домов, битого кирпича и бетонных обломков, где крепко побился. Прибыв в штаб Армии людовой, мы сутки работать не могли, так как были серьезно побиты при приземлении.

22 сентября 1944 года мы расположились вблизи штаба АК в комнате на втором этаже и вышли на связь с разведывательным отделом штаба фронта. Ночью 22 сентября, когда Оскол проводил второй сеанс связи с Центром, в 2 часа 30 минут немцы начали минометный обстрел. Одна мина попала в дом, где работал Оскол. Он был смертельно ранен. 23 сентября 1944 года в 11 часов утра Оскол умер в лазарете.

Приступив к выполнению задания, я сразу понял, что аковцы[94] народ хитрый, в глаза говорят одно, на деле поступают иначе. У Монтера я сведений достоверных получить не мог. Тогда я начал работу с людьми из AЛ, которой командовал Берлинг. Я понял, что они готовы со мной сотрудничать. Мне помогали подхорунжий Станкевич Антон Антонович, поручик Шитов Феодосий Иванович. Они помогали мне собирать сведения об обстановке, о немцах и т. д.

В штаб АК и AЛ я представился как офицер Красной армии, который прибыл для оказания помощи и координации действий с советскими войсками.

После смерти моего радиста Оскола, я решил узнать, как установить связь. В AЛ я познакомился с Еленой, которая знала, что я офицер Красной армии. Она сказала мне свой псевдоним Виктория и оказала помощь в восстановлении связи с разведывательным отделом штаба фронта.

Работать с представителями АК было сложно. Я видел, что хорошее отношение ко мне руководителей АК было связано только с заявками на советские грузы из-за линии фронта. Мне стало ясно, что в случае провала восстания они рассчитаются со мной, как и с другими советскими военнопленными.

Во время контактов с ними я был предельно осторожен, внимателен и дипломатичен. Никогда не задавал вопросов, которые могли бы вызвать у них недовольство. На всякий случай стал искать пути отхода в случае резкой смены обстановки и перехода за Вислу к Красной армии. Когда же я увидел, что командование АК ведет переговоры о капитуляции, то понял, что день этот приближается[95].

Подхорунжий Антон Станкевич предупредил меня о том, что переговоры с немцами идут полным ходом и что мне нужно уходить к своим.

После капитуляции района Моктув ко мне прибыл майор Городецкий, летчик-штурман, который сидел под арестом в АК. Когда Моктув капитулировал, Городецкий сбежал из-под ареста по канализационным трубам. Когда он узнал обо мне, то прибыл ко мне. Он сообщил мне, что знает выход до Вислы по канализационным трубам и что сам хочет уйти побыстрее из этого ада. Я ему поручил детально изучить возможность выхода по трубам к Висле и пройти этот путь с целью проверки.

30 сентября я направил по этому пути одного поляка, который хотел вырваться из Варшавы к войскам Красной армии, и попросил его дать сигнал — две зеленые ракеты о его благополучном переходе через Вислу.

1 октября в 12 часов я увидел две зеленые ракеты и начал готовиться к отходу. Со мной были майор Городецкий и радистка Елена. В 10 часов вечера мы влезли в люк на улице Аллея Чездовская и по трубам вышли к Висле в 3 или 4 часа утра 2 октября 1944 года. Елена была с проводником, которого я отправил в штаб АЛ для оказания помощи. В 5 часов мы переплыли Вислу, которую немцы постоянно обстреливали, и попали к своим, сначала — в отдел контрразведки. Благодаря полковнику Озерянскому мы оказались в разведывательном отделе штаба фронта. По указанию полковника Озерянского я нанес на карту все артиллерийские и огневые точки на берегу Вислы, занятом немцами. После этого я с полковником Озерянским составил полный отчет о выполнении задания.

Олег.

12 октября 1944 года».

Оперативный отчет лейтенанта Ивана Колоса изучался командованием 1-го Белорусского фронта, начальником разведывательного отдела полковником Грязновым. Помощник начальника 2-го отделения этого разведывательного отдела майор Ковальчук подготовил «Заключение по отчетному докладу лейтенанта Колос И. А.».

В этом заключении давалась такая оценка действиям лейтенанта Ивана Колоса в Варшаве:

«Как видно из протокола опроса устного доклада командующему фронтом Маршалу Советского Союза тов. Рокоссовскому, «Олег» поставленную ему в приказе № 4 от 18 сентября 1944 года и дополнительные устные указания полковника тов. Романовского от имени Военного совета фронта, которые давались «Олегу» при вылете на задание, выполнил отлично.

Принимаемые им решения в ходе выполнения задания в гор. Варшава в период восстания, организованного эмигрантским польским правительством, были правильны. «Олег», несмотря на свой молодой возраст и еще недостаточный жизненный опыт, сумел найти правильные пути к выявлению действительного замысла руководителей аковцев, а также установить действительное положение в самом городе Варшава.

Гибель радиста «Оскол» сомнений не вызывает. Решение самого «Олега» на выход к нам было принято правильно и своевременно. Правдивость в докладах подтверждается рядом документов, доставленных «Олегом», которые частично оставлены в разведотделе штаба фронта и частично находятся в папке при оперативном деле «Олег».

Выводы:

1. Лейтенант Колос И.А., псевдоним «Олег», достоин представления к присвоению звания Героя Советского Союза, а также предоставления отпуска. После отпуска оставить при отделе до взятия гор. Варшавы с целью установления местонахождения могилы радиста «Оскол» и извлечения радиостанции «Север-Бис», которая спрятана «Олегом» в городе Варшава.

2. С помощью «Олега» установить связи с представителями армии Людовой и жителями Варшавы, которые оказывали ему помощь. После этого лейтенанта Колос И.А. откомандировать на учебу, так как это личное желание самого Колоса. Кроме этого дальнейшее использование Колоса в агентурной разведке невозможно, так как Колоса многие аковцы знают в лицо, что грозит для него опасностью.

Помощник начальника 2-го отделения РО штаба

1-го Белорусского фронта майор Ковальчук

2 января 1945 года».

В 1964 году правительство Польской Народной Республики наградило И. А. Колоса орденом Крест Храбрых.

Звание Героя России полковнику в отставке И. А. Колосу было присвоено в декабре 1994 года. В январе 1995 года в Кремле Президентом Российской Федерации ему была вручена медаль «Золотая Звезда» за № 97[96].

Защитники Варшавы сражались не в одиночку. Наступавшие войска Красной армии оказывали им помощь, какую только могли. 15 сентября 1944 года комендант Жолибожского района Армии крайовой благодарил командование Красной армии за эту помощь. Познакомимся с его письмом:

«1. Благодарим за оружие, сброшенное для нас с самолетов, и просим в будущем присылать в первую очередь тяжелое автоматическое оружие с противотанковыми боеприпасами, противотанковые пушки, автоматы и гранатометы.

2. Благодарим за противовоздушную оборону от немецких налетов.

3. Просим бомбардировать цитадель, зенитную артиллерию на Буракове (связной укажет на карте), Центральный институт физического воспитания на Белянах.

4. Просим вести артиллерийский огонь по вышеуказанным объектам в случае, если услышите, что немецкая артиллерия нас обстреливает.

5. Сбрасывание проводите с небольшой высоты, обращая внимание на ветер, так чтобы грузы падали около костров. Сброшенное с большой высоты попадет в руки к немцам…»[97]

26 августа 1944 года командующий 1-м Белорусским фронтом К. К. Рокоссовский находился в освобожденном польском городе Люблине. Он дал интервью британскому журналисту А. Верту. На вопрос журналиста, было ли оправданным восстание в Варшаве в условиях, когда Красная армия встретила сильное сопротивление германских войск, Рокоссовский ответил: «Нет, это была грубая ошибка. Повстанцы начали его на собственный страх и риск, не проконсультировавшись с нами»[98].

В целях оказания помощи варшавским повстанцам в период с 13 сентября по 1 октября 1944 года авиация 1-го Белорусского фронта произвела 4821 самолето-вылет, в том числе: на сбрасывание грузов — 2435, на подавление средств противовоздушной обороны противника в городе Варшаве в районе сбрасывания грузов — 100, на бомбардировку и штурмовку войск противника в городе Варшаве по заявкам повстанцев — 1361, на прикрытие районов, занимаемых повстанцами, и на разведку противника в интересах повстанцев — 925.

2 октября 1944 года командующий войсками I-го Белорусского фронта Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский докладывал Верховному главнокомандующему И. В. Сталину:

«Повстанцам в городе Варшава авиацией фронта сброшено: орудий 45-мм — 1, автоматов — 1478, минометов 50-мм — 156, противотанковых ружей — 505, винтовок русских — 170, винтовок немецких — 350, карабинов — 669, снарядов 45-мм — 300, мин 50-мм — 37 216, патронов ПТР — 57 640, патронов винтовочных— 1 312 600, патронов ТТ — 1 360984, патронов 7,7-мм — 75 000, патронов «маузер» — 260 600, патронов «парабеллум» — 312 760, ручных гранат — 18 428, ручных гранат немецких — 18 270; медикаментов — 515 кг, телефонных аппаратов — 10, коммутаторов телефонных — 1, элементов телефонных — 10, батарей «Бис-80» — 22, телефонного кабеля — 9600 м, продовольствия разного — 131 221 кг.

Помимо этого артиллерия 1-й польской армии вела огонь на подавление огневых средств и живой силы противника в интересах повстанцев, а зенитная артиллерия 1-й ПА и 24-й зенитной артиллерийской дивизии РГК своим огнем прикрывала повстанческие районы от налетов вражеской авиации»[99].

Когда немцы подавили восстание, командующий 1-м Белорусским фронтом приказал для оказания помощи повстанцам Жолибожского района в их эвакуации на восточный берег Вислы 1 октября подать к западному берегу этой реки 100 лодок и обеспечить их достаточное огневое прикрытие.

Один из офицеров-повстанцев, переправившись на восточный берег Вислы 1 октября 1944 года, сообщил о том, что «авиация западных союзников только один раз 18 сентября пыталась оказать помощь повстанцам. 80 англо-американских самолетов сбросили свой груз с высоты 4000 метров. Ни один из контейнеров не упал на территорию Жолибожа. Весь груз достался немцам»[100].

27 декабря 1944 года отдел кадров разведывательного отдела штаба 1-го Белорусского фронта направил отцу ефрейтора Дмитрия Стенько Алексею Петровичу, который проживал в городе Сучан Приморского края, выписку из приказа войскам фронта, в которой указывалось:

«От имени Президиума Верховного Совета Союза ССР за образцовое выполнение боевых заданий Командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество награждаю: орденом Отечественной войны II степени Сержанта Стенько Дмитрия Алексеевича — радиста разведывательной группы.

Командующий войсками Рокоссовский».

Глава 7. Источник, заслуживающий доверия, сообщает…

В годы Великой Отечественной войны Главное разведывательное управление имело в Великобритании агента X, к услугам которого военная разведка прибегала в исключительных обстоятельствах. Этот агент имел доступ к материалам особой важности. Он выходил на связь только тогда, когда на советско-германском фронте складывалась тяжелая обстановка. Агент передавал одному из советских разведчиков сведения, которые помогали Ставке Верховного Главнокомандования заблаговременно разгадывать и правильно оценивать замыслы германского командования.

Сведения свои агент X передавал одному из советских разведчиков бескорыстно, но с одним условием — когда закончится война, а X верил, что победу одержит Красная армия, он прекратит свое сотрудничество с советской разведкой.

X обладал уникальными возможностями. Некоторые его донесения 1944 года были посвящены событиям в Варшаве. Из данных агента X, поступивших в Центр 10 августа 1944 года, следовало, что «недостаточная помощь англичан восставшим полякам в Варшаве вызвала у поляков в Лондоне отрицательное отношение к британскому руководству. Руководитель польского эмигрантского правительства направил Черчиллю письмо по этому вопросу».

Далее агент сообщал: «Англичане чувствуют себя в большом затруднении и сейчас надеются, что советское правительство придет к какому-либо приемлемому соглашению с Миколайчиком… Министр иностранных дел Великобритании считает, что русские сделают большую ошибку, если не помогут польскому восстанию в Варшаве…»[101]

Англичане — это прежде всего представители английского правительства. Видимо, агент X имел возможность общаться с теми англичанами, которые понимали, что восстание в Варшаве началось преждевременно, без согласования действий с советским командованием.

В донесении агента также обращает на себя фраза: «Недостаточная помощь англичан восставшим полякам в Варшаве вызвала у поляков в Лондоне отрицательное отношение к британскому руководству…» Нельзя не обратить внимание на слова о том, что британское руководство оказывало восставшим недостаточную помощь. Возможно, англичане не имели возможности оказать восставшим «достаточную помощь». Это могло произойти лишь в одном случае: расчетливые и предусмотрительные англичане ничего не знали о подготовке восстания в Варшаве. Но эта вполне правдоподобная версия опровергается другой фразой из оценки хорошо осведомленного источника. А именно: «Министр иностранных дел (Великобритании. — В. Л.) считает, что русские сделают большую ошибку, если не помогут польскому восстанию в Варшаве…» В этой фразе каждое слово ценно. Главное в том, что британский министр был уверен в том, что восстание в Варшаве потерпит поражение, и заранее вину за это поражение в августе 1944 года возложил на «русских», с которыми сроки, цели, задачи ближайшие и последующие никто из руководителей восстания не посчитал нужным согласовать…

В том же августе 1944 года советский фронт натолкнулся на серьезное сопротивление немцев, укрепившихся на западном берегу Вислы. Рокоссовский, поляк по происхождению, хотел бы оказать более эффективную помощь восставшим, но не мог этого сделать.

Были ли англичане готовы помочь восставшим в Варшаве полякам?

Одно из донесений агента X, направленное в Центр 26 августа 1944 года, позволяет приблизиться к ответу на этот вопрос. На основе его данных начальник военной разведки генерал-лейтенант И. Ильичев подготовил для И. В. Сталина следующее специальное сообщение:

«Докладываю донесение нашего заслуживающего доверия источника:

«Существующий в Лондоне Отдел организации и проведения саботажа и диверсий[102], возглавляемый генералом Гюббинсом, является наиболее активной антисоветской организацией, находящейся, по-видимому, на службе частных интересов. Даже подполковник Темплин, офицер связи английского военного министерства с военной миссией СССР в Англии, отозвался с презрением об этой организации.

Наиболее антисоветской группой в этой организации является польская секция, возглавляемая подполковником Перкинсом и его помощником — майором Пиклесом. Последние поддерживают тесную связь с польской подпольной армией.

Насколько большим авторитетом и влиянием пользуется генерал Гюббинс и его группа в высших правительственных сферах — неизвестно. Однако большой поддержки со стороны английского Комитета начальников штабов в проведении различных планов по польскому вопросу они не добились.

Отдел Гюббинса, вероятно, знал о планах восстания в Варшаве, время начала которого ему, по-видимому, было неизвестно. Поляки постоянно настаивали на оказании поддержки этому восстанию, которое преследовало больше политические цели, чем военные. Однако английский и американский штабы не были подготовлены к его поддержке.

Все радиосообщения, которые приходили и приходят до сих пор в отдел Гюббинса из польской подпольной армии, являются антисоветскими и рассчитаны на усиление антагонизма между союзниками и СССР…».

В эпицентре польской «Бури» оказались не только повстанцы в Варшаве. «Бурей» были захвачены Сталин, Рузвельт и Черчилль. Кто-то из них пытался оказать посильную помощь восставшим, кто-то этого сделать не смог. А кто-то и не хотел этого делать. Тот, кто не хотел помогать полякам, выигрывал в любом случае и в любое время… Героическая и в то же время трагическая страница в истории Польши до сих пор не перевернута. В ней все еще есть невыясненные обстоятельства. Однако, несомненно, ясно одно — «Буря» была спланирована польскими лидерами в эмиграции втайне от Рузвельта, Черчилля и Сталина. Поляки, инициировавшие восстание, несомненно, согласовывали свои планы с «польской секцией» английского секретного Управления специальных операций. В случае успеха восстания в Варшаве обосновалось бы правительство во главе с Миколайчиком, что устраивало английское правительство. В случае поражения — английское правительство об организации этого восстания ничего не знало и поэтому никакой ответственности за эту авантюру не несет.

А существовал ли секретный отдел по организации саботажа и диверсий в Лондоне? Судя по сообщению советского агента X, существовал. Возглавлял его генерал Гюббинс. Мог ли Гюббинс не информировать свое правительство о том, что замышляют лондонские поляки? Скорее всего, не мог. Об этом говорит и уверенная позиция британского министра иностранных дел, который уже в самом начале Варшавского восстания провал за него возложил на русских, «которые сделают большую ошибку», если не помогут восставшим в Варшаве полякам.

Военная разведка в ходе Варшавского восстания и после него систематически информировала советское правительство не только о том, что происходило в польской столице, но и о том, как реагировали на это восстание правительства Великобритании и США. Эти сведения имели и в настоящее время имеют большую историческую ценность. Так, например, начальник советской военной разведки генерал-лейтенант И. И. Ильичев направил И. В. Сталину и В.М. Молотову донесение агента X, который 31 августа сообщал:

«Я видел все телеграммы относительно варшавского инцидента, включая личный обмен телеграммами между Сталиным и Черчиллем. Это серьезное дело, которое может причинить больше неприятностей, чем этого следовало ожидать.

Имеется много всеобщего недопонимания во всем этом инциденте. Я думаю, что те, кто приказал поднять восстание в Варшаве и затем начал кампанию инсинуации против советского правительства, руководствовались вполне очевидными мотивами. Они хотели использовать подпольную армию для захвата Варшавы, поставив во главе ее представителей эмигрантского правительства, и при успехе восстания заявить советскому правительству, что это восстание поддерживалось Англией и США.

Я думаю, что советское правительство подозревает англичан и американцев в сговоре с поляками в истории с восстанием и вполне понимает их раздражение последовавшими неудачами.

Английское и американское правительства сознают, почему они поддерживают лондонских поляков, несмотря на всю их враждебность к СССР, однако я знаю: подобного сговора не существовало и им заранее ничего не было известно (выделено мною. — В. Л.).

В действительности Иден был готов от многого отступить, советуя Миколайчику прийти к соглашению с русскими, он считал, что Миколайчик должен находиться в Москве, а поляки, если это необходимо, должны сменить президента. Но варшавское дело сделало всех надолго озлобленными, особенно из-за возможного влияния происходящих событий на польскую армию, действующую с союзниками. Поэтому союзники подготовились быть более упорными в польском вопросе, чем они были до сих пор…

Причина для подобного вывода такова. В настоящее время в Лондоне подозревают, что советское правительство вызвало безжалостную и весьма жесткую провокацию — оно побудило поляков к восстанию, а затем отказалось помочь им и пыталось затруднить такую помощь со стороны союзников с тем, чтобы немцы истребили поляков в Варшаве. Англичане думают, что русские делают это умышленно не только для того, чтобы дискредитировать лондонское правительство.

Это вызвало глубокое негодование и страх потому, что, если Сталин обещал помочь Варшаве и не выполнил данное слово, совершив безжалостный акт, то что же можно ожидать в будущем.

Сотрудники Бора к тому же подливают масла в огонь, посылая в Англию потоки сообщений о разоружении и аресте их людей по всей Польше.

Вмешательство Ватикана в Лондоне не приветствовалось, и папе не дано какого-либо официального одобрения»[103].

Завершая рассказ о деятельности советских военных разведчиков, которые оказались в эпицентре польской «Бури», необходимо вспомнить описание этих событий Маршалом Советского Союза К. К. Рокоссовским. В своей книге «Солдатский долг» бывший командующий 1-м Белорусским фронтом писал:

«…Нашлись злопыхатели, пытавшиеся в западной печати обвинить войска 1-го Белорусского фронта, конечно, и меня, как командующего, в том, что мы якобы сознательно не поддержали варшавских повстанцев, обрекая их этим на гибель.

По своей глубине Белорусская операция не имеет себе равных. На правом крыле фронта советские войска продвинулись более чем на 600 километров. Это стоило много сил и крови. Чтобы захватить Варшаву с ее мощными укреплениями и многочисленным вражеским гарнизоном, требовалось время на пополнение и подготовку войск, подтягивание тылов. Но в те дни мы пошли бы на все, чтобы поддержать восставших, объединить с ними наши усилия.

Но те, кто толкнул варшавян на восстание, не думали о соединении с приближающимися войсками Советского Союза и польской армии. Они боялись этого. Они думали о другом — захватить в столице власть до прихода в Варшаву советских войск. Так приказывали господа из Лондона»[104].

Сведения, которые добывала советская военная разведка, были точными и своевременными. Они помогали маршалу Рокоссовскому правильно оценивать события, которые происходили на западном берегу Вислы, давали возможность оказывать повстанцам помощь оружием, боеприпасами, продовольствием и медикаментами. Данные, добытые военными разведчиками, в том числе и лейтенантом Иваном Колосом, вскрывали систему обороны противника, создавали условия для будущего броска через Вислу.

Сведения разведки о событиях в Варшаве и связанных с Варшавским восстанием и сегодня представляют значительный интерес, так как являются доказательством того, что польское правительство в эмиграции на свой страх и риск инициировало это восстание, которое можно назвать политической авантюрой.

Эта политическая авантюра могла ослабить единство стран антигитлеровской коалиции. Но события развивались не так, как ожидали польские эмигранты в Лондоне, и не так, как хотел бы фельдмаршал В. Кейтель, мечтавший о возникновении «непредвиденных обстоятельств».

…В октябре 1944 года британский премьер-министр У. Черчилль в сопровождении своего министра иностранных дел Идена посетил Москву. Он хотел решить со Сталиным вопросы, связанные с Польшей и Балканскими странами. Американский президент не смог принять участия в этой встрече. Он был занят подготовкой к новым президентским выборам в США. Визит Рузвельта в Москву накануне этих выборов советники президента сочли нежелательным.

Черчиллю в Москве был оказан сердечный прием. В его распоряжение были предоставлены загородная дача и прекрасно обставленный особняк в центре советской столицы. Специально для британского премьера был устроен концерт в Большом театре с участием лучших артистов советской оперы и балета.

В концерте принял участие Ансамбль песни и пляски Красной армии. Выступление этого ансамбля понравилось Черчиллю больше всего.

Официальная часть визита британского премьера в советскую столицу была тоже насыщена до предела. Кроме встреч со Сталиным и Молотовым, Черчиллю была предоставлена возможность встретиться с представителями Польского комитета национального освобождения.

Черчилль, как опытный политик, хорошо усвоил законы дипломатии — он улыбался во время официальных встреч, он восторгался красотами осенней Москвы и искусством артистов Большого театра, он подписывал протоколы и соглашения, но в своей практической внешней политике он добивался того, о чем открыто не говорил даже американскому президенту.

Для Черчилля рубеж восточных границ Польши был единственно приемлемым рубежом, на котором должно было остановиться продвижение Красной армии в Европе. И он хотел четко определить этот рубеж. С этой же целью он добивался активизации действий англо-американских войск на Балканах. Он хотел бы сохранить британское влияние в Польше и на Балканах после окончания войны в Европе. Предвидя сложности в решении польского вопроса, Черчилль даже предложил Сталину поставить освобождаемые Красной армией территории Западной Украины и Западной Белоруссии под контроль представителей Объединенных Наций. Эти украинские и белорусские земли были захвачены Польшей в 1920–1921 годах. Сталин ответил Черчиллю: «Такие поползновения мы не можем принять к обсуждению, ибо даже саму постановку такого вопроса считаем оскорбительной для Советского Союза».

Польское эмигрантское правительство в Лондоне разыгрывало свою карту. На первый взгляд она для Черчилля была понятной. Но он ошибся. Лондонские поляки, несмотря на то что Черчилль предоставил им возможность работать в британской столице во время войны, рассчитывали после разгрома гитлеровской Германии, с одной стороны, освободиться от британского контроля, с другой — не допустить распространения на территории Польши советского влияния.

Восстание в Варшаве, видимо, было для Черчилля такой же неожиданностью, как и для Сталина. Об этом сообщил канадский посол в Лондоне Уилгресс своему премьер-министру Кингу. Это донесение стало известно советской военной разведке. 21 августа 1944 года Уилгресс сообщал в Оттаву, что поляки «не консультировались ни с советским правительством, ни с Британской империей перед тем, как дать указание о поднятии восстания в Польше»[105]. Посол знал не все тайны Британской империи.

Миссия Черчилля в Москву завершилась успешно. Он принял предложение Сталина об установлении границы СССР с Польшей по линии Керзона. Черчиллю стало ясно, что Сталин готов идти навстречу пожеланиям английского правительства в том, чтобы будущее правительство Польши было создано на широкой политической базе с включением в него как демократических деятелей из самой Польши, так и поляков из-за границы. Это более всего устраивало британского премьер-министра.

Черчилль также имел возможность убедиться, что представители Польского комитета национального освобождения достаточно активны и пользуются и в Москве, и в Польше поддержкой. Эти обстоятельства свидетельствовали о том, что его политика в отношении Польши может реализоваться только в одном случае — если представители польского правительства в эмиграции согласятся на компромисс.

Премьер Миколайчик не признавал компромиссного решения ни накануне Варшавского восстания, ни после его трагического завершения. Черчилль после возвращения из Москвы провел с Миколайчиком несколько встреч, но, как докладывали в Москву источники военной разведки, аргументы Черчилля и его гарантии не смогли изменить позицию Миколайчика и его сторонников.

29 ноября 1944 года генерал-лейтенант И. И. Ильичев докладывал И. В. Сталину:

«Миколайчик сообщил американскому посланнику при польском правительстве в Лондоне Шоенфельду об отрицательном ответе польского правительства на предложения, выдвинутые Москвой. Решение по этому вопросу было ускорено в связи с настойчивым требованием Черчилля.

В мотивировке причин отрицательного ответа указывается, что поляки не соглашаются принять линию Керзона в качестве непременного условия начала переговоров с Москвой до тех пор, пока не будет достигнуто соглашение относительно территориальных компенсаций на Западе и не будут получены от Англии гарантии независимости новой Польши. Ответ англичан по этому вопросу оказался неудовлетворительным потому, что они обещали только «отстаивать» компенсации на Западе, а гарантировать независимость новой Польши совместно с СССР лишь до момента заключения общего соглашения по вопросу о безопасности.

Отсутствие твердого обязательства англичан по вопросу о компенсациях вызывается неясностью позиции правительства США, которое может не согласиться с предлагаемой новой границей Польши на Западе.

Польское правительство считает, что подобным ответом не даются определенные заверения по вопросу границ и не обеспечиваются гарантии независимости страны, так как с аннулированием старой границы Польши теряют силу прежние английские гарантии и существующий англо-польский союз был бы, в силу этого, расторгнут.

Миколайчик полагает, что даже принятие английского предложения о влиянии польского правительства на Люблинский комитет не создает гарантии действительной независимости, поскольку власть будет находиться в руках лиц, возглавляющих министерство обороны, внутренних и иностранных дел.

По имеющимся данным, Черчилль остался крайне недоволен отрицательным решением польского правительства и указал, что он, возможно, будет вынужден прекратить поддержку этого правительства.

Миколайчик заявил, что в таком случае он будет вынужден уйти в отставку и объяснить подлинные причины такого мероприятия.

Позднее Миколайчик имел беседу с Иденом, во время которой Иден заявил, что в соответствии с английской политикой установление границ откладывается до окончания войны, за исключением случаев, когда обе стороны добровольно приходят к соглашению по своим границам. Иден добавил, что англичане готовы продолжать переговоры с Москвой о советско-польском договоре, и обещал объяснить советскому послу причину задержки польского ответа».

Советско-польские проблемы в годы Великой Отечественной войны решены не были. Противоречия, которые имелись между Москвой и Варшавой, переросли в противоречия между Москвой, с одной стороны, Лондоном и Вашингтоном — с другой. Инициатором возникновения их, судя по рассекреченным документам военной разведки, были руководители польского эмиграционного правительства. Но именно этот вывод, напрашивающийся при изучении многочисленных документов, и вызывает сомнение. Действительно, поляки из Лондона действовали активно и добивались своих политических целей. Они не поставили в известность ни Сталина, ни Рузвельта, ни Черчилля о том, что запланировали провести операцию «Буря» и поднять 1 августа 1944 года восстание в Варшаве.

На это наталкивает изучение протокола беседы И. В. Сталина с польским премьер-министром Миколайчиком. Есть ли подобные протоколы встреч Миколайчика с Рузвельтом и Черчиллем, которые проходили в первой половине 1944 года, неизвестно. Тем не менее существует специальное послание Рузвельта, в котором американский президент информировал Сталина о встрече с Миколайчиком и своем видении путей решения советско-польских противоречий. Рузвельт, в частности, откровенно сообщал Сталину о том, что не намерен вмешиваться в разрешение советско-польских противоречий, которые сосредоточивались вокруг оптимального решения вопроса о советско-польской границе. Рузвельт видел эту границу по линии Керзона. Эту линию придумали не в Москве. Ее впервые рекомендовал в 1919 году Джордж Керзон, английский государственный деятель и опытный дипломат. Керзон был сторонником антисоветской интервенции 1919–1920 годов. Но именно он, Керзон, когда эта интервенция провалилась, от имени Верховного совета Антанты 12 августа 1920 года предложил в качестве границы между Россией и Польшей линию, которая должна была проходить через Гродно, Яловку, Немиров, Брест, Дорогуек, Устилуг, восточнее Грубешова, через Крылов и далее западнее Рава-Русской, восточнее Перемышля до Карпат.

На встрече Сталина с Миколайчиком в начале августа 1944 года этот вопрос не обсуждался. На этой же встрече Миколайчик в общих чертах рассказал Сталину о Варшавском восстании и высказал лишенную конкретики просьбу об оказании повстанцам помощи со стороны Советского Союза. Эта помощь, прежде всего, могла и должна была осуществляться по линии взаимодействия усилий войск маршала Рокоссовского и тех, кто начал борьбу против немецких оккупантов в польской столице. Миколайчик же говорил о переброске восставшим оружия и боеприпасов и отказался от помощи продовольствием и медикаментами.

О чем говорит позиция Миколайчика на встрече со Сталиным? Прежде всего о том, что он был уверен, что восставшие смогут удержать Варшаву то ли до прихода Красной армии, то ли до оказания всевозможной помощи со стороны англичан и американцев. Самое главное состоит в том, что Миколайчик прибыл в Москву не накануне восстания с целью координации действий с советским командованием, а тогда, когда восстание уже началось. Таким образом, Миколайчик продемонстрировал Сталину, что он уже является представителем и руководителем нового польского правительства, но не в Лондоне, а уже в Варшаве. Миколайчик, несомненно, был уверен, что повстанцы захватят правительственные здания в польской столице еще до прихода Красной армии. Доставить в эти здания министров из Лондона было делом времени и наличии парашютов. Парашюты сторонникам Миколайчика, видимо, были обещаны генералом Гюббинсом. А время? Оно должно было наступить, когда войска Красной армии начнут освобождать Варшаву от немецких оккупантов.

Британские парашюты использовать не пришлось. Немцы сильно укрепили западный берег Вислы, перебросили в этот район свежие танковые дивизии, наступление уставших войск фронта маршала Рокоссовского потеряло темпы, и преодолеть Вислу с ходу не удалось. Такая операция еще не была разработана в советском Генеральном штабе.

Несомненно, у визита Миколайчика в Москву была какая-то главная цель. Какая? Вероятно, и это ближе всего к истине, Миколайчик хотел оказаться в советской столице в тот момент, когда Красная армия освободит Варшаву или будет близка к этой цели.

Преследовал ли такую цель американский президент, добиваясь встречи Сталина с Миколайчиком, сказать трудно. Однако поведение Миколайчика на встрече со Сталиным можно вполне определенно назвать уверенным. Несомненно, он чувствовал поддержку. Какую? Польских эмигрантов из Лондона? Этого мало. Рузвельта и Черчилля? Возможно, но сомнительно.

Ответ на этот вопрос можно найти в сообщении агента X из британской столицы. Агент, сообщая о существовании в Лондоне секретного отдела по организации саботажа и диверсий (Управление специальных операций — SOE), которым руководил генерал Гюббинс, писал, что этот отдел занимается проведением тайных операций, направленных на организацию актов саботажа и диверсий в европейских странах, оккупированных немцами. Черчилль, инициатор создания этого управления, считал, что оно «должно использовать самые разнообразные методы, включая военный и промышленный саботаж, волнения и забастовки среди рабочих, постоянную пропаганду, террористические акты, направленные против предателей и немецких лидеров, бойкоты и бунты». Одной из главных задач этого тайного органа была задача активной работы британских агентов в рядах движения Сопротивления во Франции, Польше, Бельгии и других европейских государствах.

Кому подчинялось это управление? Судя по тому, что его работой руководил бригадный генерал Гюббинс, можно предположить, что этот отдел был одним из специальных подразделений английского военного ведомства. Но это первоначальное предположение было ошибочным. Позже удалось установить, что Управление специальных операций подчиняется военно-экономическому министерству (ВЭМ). Агенты SOE занимались не только сбором разведывательной информации о противнике в интересах ВЭМ, но и принимали непосредственное участие в сложной политической борьбе, которая велась в рядах движения Сопротивления европейских стран.

Главные специалисты для работы в SOE подбирались из британской военной разведки. Поэтому подчиненные генерала К. Гюббинса, прежде всего руководители отделов и секций, были офицерами британской армии.

Агент X сообщал, что руководители польской секции управления генерала Гюббинса — ярые антисоветчики, что они поддерживают активные контакты с польскими лидерами в эмиграции, обосновавшимися в Лондоне.

В сообщении агента, сумевшего добыть столь ценные сведения, есть еще одна важная деталь. По данным X, команда Гюббинса финансировалась не за счет правительственных ассигнований, а из финансовых средств «международных картелей». Источник, видимо, не смог точно установить, кто же оплачивает акции саботажа и диверсии, которые организовывали сотрудники управления генерала Гюббинса, однако он точно указал на то, что польские повстанцы получали поддержку от SOE. Но видимо, эта поддержка оказалась не такой серьезной, как первоначально обещали подчиненные генерала Гюббинса. Впрочем, восстание в Варшаве было начато. Думали ли Гюббинс и его сотрудники о том, как оно завершится? Их устраивал любой финал.

Когда обстановка в Варшаве окончательно сложилась не в пользу повстанцев, лидеры АК через Лондон обратились к советскому командованию. Депеша из британской столицы оказалась у начальника Генерального штаба А. И. Антонова. Он приказал установить связь между Рокоссовским и повстанцами. «Уже на второй день после этого, — вспоминал Рокоссовский в своих мемуарах, — 18 сентября, английское радио передало, что генерал Бур сообщил о координации действий со штабом Рокоссовского, а также о том, что советские самолеты непрерывно сбрасывают восставшим в Варшаве оружие, боеприпасы и продовольствие»[106].

Бур поспешил установить с Рокоссовским связь лишь после того, как потерпела неудачу попытка англичан снабжать повстанцев с помощью авиации. Вспоминая эти обстоятельства, маршал Рокоссовский писал: «Днем над Варшавой появились 80 самолетов «Летающая крепость» в сопровождении истребителей «Мустанг». Они проходили группами на высоте до 4500 метров и сбрасывали груз. Конечно, при такой высоте он рассеивался и по назначению не попадал. Немецкие зенитки сбили два самолета. После этого случая англичане не повторяли своих попыток»[107].

Когда операция «Буря» завершилась полным провалом, ответственность за гибель польских повстанцев была возложена на Сталина и Рокоссовского, которые якобы не оказали повстанцам необходимой помощи.

Агент X, сообщавший в 1944 году о том, что Варшавское восстание и политические интриги вокруг него — «серьезное дело, которое может причинить больше неприятностей, чем этого следовало ожидать», оказался прав.

Свидетельства агента X, передававшего советской военной разведке ценные сведения, позволяют еще раз убедиться в том, что за огненными кулисами Второй мировой войны бушевала другая, тайная война, которая и сегодня не завершена.