Инкуб. Книга 2 (СИ)

Глава 16

Суета в предвкушении религиозного развлечения. Полёты во сне и наяву.

Накануне Сатурналий в Гленцене поднялась невиданная суматоха. Король со свитой переезжал в загородный замок близ небольшого городка Никейя[25], где находился главный храм, посвящённый Дионису. Несмотря на то, что замок был слишком мал, чтобы вместить всех желающих традицию ещё ни разу не нарушили. Поэтому многочисленные придворные и гости до отказа заполоняли город и его окрестности и те, кто хотел быть поближе к королю, селились в роскошных шатрах, разбитых поблизости от замка. Благо сезон дождей ещё не начался.

На огромной площадке, примыкающей к восточным воротам замка, рабочие спешно заканчивали последние приготовления к празднованию. Самыми грандиозными сооружениями были многоярусный временный театр, сцена которого отличалась довольно сложными приспособлениями и рыцарское ристалище, которое представляло собой овал, примерно сто двадцать на шестьдесят метров плотно вытоптанный за годы состязаний и окружённый аккуратной деревянной изгородью. В преддверии турнира землю присыпали чистым белым песочком, и подновили ложи для судей и знати. Конечно же, самые почётные места находились на трибуне рядом с королевским балдахином.

Широким кольцом рыцарское ристалище окружали шатры участников турнира, украшенные многочисленными флагами и вымпелами знатных родов, часть из которых не значилась в геральдических книгах Эдайна. Ведь помимо хозяев в турнире принимали участие гости из других государств, что придавало состязаниям особую остроту.

Традиционно самыми сильными противниками эдайнцев считались выходцы из германских княжеств и испанцы, как теперь себя именовали кордовцы. Но общий интерес у публики вызвали бритоголовые парни, пришедшие из свободных земель, располагающихся поблизости от халифата Перси. Те самые «запорожские казаки» с которыми де Фокс напился до невменяемого состояния. Шумные и весёлые они с любопытством осматривались по сторонам, а остальные рыцари приглядывались к их необычному одеянию и вооружению и гадали о тактике совместного боя и крепости доспехов. Осторожничая, средневековые ловчилы, предшественники ипподромных букмекеров, не спешили принимать заклады на тёмную лошадку, и пытались выяснить у опытных бойцов стоит ли овчинка выделки, но те лишь пожимали плечами.

Конечно, около турнирная возня, это очень интересно, но дело — прежде всего. Поэтому вокруг озабоченных рыцарей засуетились домочадцы и слуги. Готовя их к предстоящим боям, они тщательно проверяли доспехи, оружие и прочую амуницию, заодно собирая стратегическую информацию о достоинствах противников, а короче сплетни.

Ну, а любители всё отложить на последний момент бросились к длинному ряду лавочек, выросших поблизости, и для кузнецов, шорников и прочих мастеров настало самое прибыльное время года. Они трудились день и ночь, не покладая рук.

В общем, вокруг ристалища стоял неимоверный шум, который стихал лишь к полуночи. Да и то не всегда, благодаря недавно появившимся цыганам. Их песни и задорные пляски под гитарный перебор горячили кровь, не давая уснуть ни молодым, ни старым. Тем более смуглые красотки в пёстрых нарядах не особо ломались, их всегда можно было купить с согласия вожака.

Накануне турнира личная рота короля тренировалась только до полудня. Довольный успехами своих подопечных капитан де Грамон заявил, что нет ничего хуже, чем загнать себя перед предстоящими схватками, и теперь отпускал их пораньше, строго настрого наказав, как следует выспаться и ни в коем случае не напиваться до потери сознания. Ну, и не особо увлекаться дамами.

Будучи не в настроении Юлиан не пошёл с товарищами в город, а направился было домой, но по дороге его заманила шумная круговерть у рыцарского ристалища. Проголодавшись после активных занятий, он накупил кучу соблазнительно пахнущих горячих пирожков. Памятуя о гигиене, он без надобности не рисковал здоровьем, но в последнее время его организм сжигал просто массу калорий. Поэтому он был уверен, что ни один микроб не устоит под напором его возросшего иммунитета.

По привычке, приобретённой ещё на Земле, Юлиан не любил что-либо делать на ходу, и прислонился к тёплому боку своего коня. Неспешно поедая пирожки и запивая их вином из фляжки, он лениво наблюдал за суетой вокруг, попутно удивляясь, насколько средневековая действительность не совпадает с киношными стереотипами. Как всегда, жизнь оказалась проще, грубей, и одновременно многогранней.

С пьянящей радостью юноша вдруг понял, что впервые после смерти матери чувствует себя хозяином судьбы, а не гонимым беглецом. Он и не заметил, как влюбился в сказочный мир Ойкумены, да ещё такой необычный, населённый самыми настоящими ведьмами и жутко таинственными вампирами, хотя один из них обретался у него под боком и вроде бы ничем особым не отличался от людей. И кстати о людях. Именно они больше всего нравились ему своими простыми нравами и даже грубостью. Цельные натуры, при случае они без лишних околичностей выясняли отношения друг с другом, пуская в ход кулаки или оружие, но в случае беды не помнили обиды и всем миром спешили на помощь.

По воле случая вышло так, что он сразу оказался на верхней ступеньке социальной лестницы, но видел, что, по сути, основная масса дворянства и простой человек средневековья мало чем отличаются друг от друга. Если только степенью авантюризма. При доле удачи любой храбрый человек имел шанс подняться из низов. Ведь во все времена людям нужен тот, кто умеет сплотить их и дать отпор врагу. Феодал средневековья на деле подтверждал, что прежде всего он защитник, а не наглый вор и насильник. Именно за это ему была честь и уважение, а не за богатство и кичливость.

От философских размышлений Юлиана отвлёк вездесущий криминал. Вокруг торговых рядов крутилось не меряно воришек и приходилось держать ухо востро, чтобы не лишиться своего кошелька. Несмотря на приподнятое настроение, он дал хорошего пинка чумазому пацану, предварительно выкрутив ему ухо, а затем побрёл сквозь толпу, попутно прицениваясь к выставленным товарам. Поскольку у него всё было готово к турниру, ничто из предложенного его не заинтересовало. Он снова засобирался домой, но рядом раздался гитарный перебор, и он двинулся к менестрелю, прославляющему любовь и подвиги славных рыцарей во имя Прекрасной дамы.

Хотя баллада была не очень складной, но хрипловатый мужской голос подкупал искренностью и затаённой мечтой о счастье. Выслушав длиннющую трагическую историю, Юлиан впал в задумчивость. Затем он бросил певцу дукат и, выбравшись из толпы, взлетел в седло. На развилке, ведущей к королевскому замку, он остановил гнедого и прислушался к себе. Душа просила свободы и одиночества, и он устремился к ближайшему горному хребту. Оказавшись у его подножья, он поднял голову и, придерживая шляпу, с восторгом оглядел высящиеся заснеженные вершины.

Узкая тропа, проложенная пастушескими стадами коз, была очень крута, но гнедой не стал капризничать. Осторожно ступая по осыпающемуся щебню, он двинулся вверх.

После рискованного путешествия всадник и конь оказались на небольшом плато, дающего обширную панораму окрестностей, поскольку его западный склон резко обрывался в долину.

Чтобы гнедой не запутался, Юлиан подобрал поводья, и отпустил его на выпас, а сам присел на мшистый камень, нагретый на солнце. При виде первозданного мира у него захватило дух.

Ойкумена была прекрасна.

Движимый неясным чувством он поднялся на ноги и шагнул к обрыву. Открывшаяся бездна манила его невозможным. Заворожённый он перевёл взгляд на сокола.

«Полетаем, Финист? — спросил он его и стряхнул с руки. — Вперёд!»

Послушный его воле сокол с криком сорвался в полёт.

С безмятежной улыбкой на губах Юлиан проводил его взглядом и, наклонившись вперёд, раскинул руки.

«Нормально! Не нервничай, птиц!»

В лицо ему ударил такой тугой поток воздуха, что из глаз хлынули слёзы, но страха не было. Наоборот, внутри всё пело от счастья, несмотря на то, что земля стремительно приближалась. Когда казалось, что падение уже неминуемо, оно вдруг замедлилось, и через органы чувств на него обрушилось такое количество информации, что он отключился.

Как надолго, Юлиан не знал и опомнился только тогда, когда плавно опустился на бурый пятачок земли, единственный среди острых камней. Придя в себя, он поглядел наверх и удивлённо присвистнул. «Классный спуск!.. Блин! Совсем башню сносит. А может, всё почудились?»

Сомнения отпали, пока он, проклиная всё на свете, добирался до гнедого, оставленного на плато. При пешем прохождении проспект для коз оказался немалым препятствием.

Похоже, в этот день Юлиану было суждено испытать массу острых ощущений. Осторожничая, он не рискнул сесть верхом, но на одном из поворотов оступился и повис на поводьях. К счастью для обоих, умница гнедой с испуганным ржанием попятился назад, умудрившись не свалиться следом за хозяином.

Раздумывая, что делать юноша глянул вниз, но благоразумие одержало верх. Интуиция подсказывала, что больше хэппи-энда с приземлением не будет. Успокаивая нервничающего коня, он с трудом нащупал опору под ногами и выбрался на тропинку. Очень внимательно глядя себе под ноги, мокрый от напряжения Юлиан наконец-то спустился вниз и, облегчённо перевёл дух. Он немного отъехал, и от повторного взгляда на тропу у него ёкнуло сердце. «Блин! Как это я умудрился забраться по этому ужасу, да ещё верхом?»

— Спасибо, что спас, Ганнибал.

Конь фыркнул, и Юлиан засмеялся.

— Согласен, приятель, тебе не очень повезло с хозяином. Но не переживай, бывают и хуже. Чем же тебя задобрить?.. А, вспомнил!

Порывшись по карманам, он нашёл кусочек свекольного сахара. Гнедой снова фыркнул и, повернув изящную голову, деликатно взял с его ладони новомодное лакомство.

— Вперёд, Ганнибал!.. Быстрей!

Без дополнительных понуканий умное животное, получив приказ, перешло с рыси на галоп.

Чтобы не тревожить Цветанку, юноша ничего не рассказал о происшествии. А потрясённые пастухи из деревенек близ Никейи ещё долго врали, что видели в небе летающего дракона, сияющего на солнце, как белый снег на горных вершинах. Но им никто не поверил, зная, что они те ещё бездельники и во время выпаса частенько прикладываются к кувшину с пивом. А спьяну в горах ещё и не такое привидится.

Рогатый бог и ночь вне закона.

Древнее празднество началось после заката с торжественного богослужения в главном храме, посвящённом Рогатому богу, олицетворяющему мужское начало. Стоящий на пьедестале древний каменный исполин, украшенный позолоченными оленьими рогами, очень отличался от своих более поздних ипостасей, лукавых и полупьяных.

Держа в правой руке торк — символ луны, а в левой — сжимая змея, Рогатый бог сурово смотрел на свою легкомысленную паству и высших жрецов, формально блюдущих традиции. К его неудовольствию, как и немногих искренних приверженцев, церемония по празднованию Сатурналий сильно изменилась. Под влиянием католического ханжества она утеряла своё основное назначение — таинство единения с природой. Народу не очень это нравились, но кто бы его спрашивал.

Даже ведьмы смирились. Во время церемонии они спокойно стояли в сторонке и ни во что не вмешивались. С низко опущенными капюшонами свободных балахонов они больше походили на скромных монашек, чем на своевольных жриц богов плодородия, которые своей раскованной сексуальностью и духовным единением с природой взывали к её животворящему началу, и она откликалась им буйным ростом трав и невиданной плодовитостью животных.

Ровно в полночь пышная процессия с факелами двинулась к священной роще, и её огненная змея медленно ползла к лесистой горной вершине, на которой находился древний алтарь.

В мёртвой тишине опустевшего храма пронёсся тяжкий стон, и его стены навсегда покинула незримая душа Рогатого бога. Ведьмы тревожно переглянулись, но люди ничего не ощутили.

Когда процессия достигла священной рощи, там уже было всё готово к финальной церемонии. Охотники поймали редкого белого оленя, а пришедшие с утра младшие жрецы, напоили его зельем и вызолотили рога и копыта. Закрыв глаза, он смирно лежал на потемневшем каменном жертвеннике, и лишь временами по его бархатистой шкуре пробегала мелкая нервная дрожь.

Под дробь барабанов и жалобное пение флейт жрецы в рогатых уборах начали свой священный охотничий танец, древний как мир. Музыка и песнопения становилась всё быстрей, движения танцоров — всё стремительней. Наконец, главный жрец гортанно выкрикнул свой призыв Рогатому богу и, схватив приготовленный нож, совершил ритуальное убийство. Брызнула алая кровь из-под ножа, но принесённый в жертву олень снова чудесным образом воскрес. Немного полежав, он поднялся на ноги и с силой ударил копытами по алтарю. Вспыхнул священный огонь, символизирующий возрождение вечно юной природы.

Но затем произошло ещё одно непредвиденное чудо. Вместо того чтобы убежать в лес величественный красавец повернулся к людям. Горделиво подняв голову, увенчанную короной из позолоченных рогов, он долго смотрел на их удивлённые лица. В тёмных глазах священного животного читались нечеловеческая мудрость и всепрощение, а затем он медленно развернулся и неспешно перешёл на бег. У леса он снова обернулся и, отчётливо видимый на странно светлом фоне, словно прощаясь, кивнул головой.

Ведьмы испуганно вскрикнули, а люди из процессии повалились на колени и зашептали молитвы. Но панику предотвратил главный жрец, благообразный старец в белом одеянии. Он торжественно заявил, что это знак наивысшего благоволения Рогатого бога. Повеселевшие люди приободрились и, подождав, когда запалили гигантский факел от огня, воссиявшего на алтаре, с хвалебными песнопениями двинулась в обратный путь. Формальный долг был исполнен, и священная роща опустела. Поэтому никто не увидел, как на алтаре снова появился жертвенный олень, залитый кровью. Он хрипел и бессильно бился, пытаясь подняться на ноги.

Священное животное глянуло туда, куда ушли его неблагодарные дети, и в его глазах навеки застыли смирение и смертная тоска. Олень уронил благородную голову и по священной роще пронёсся неслышимый человеческими ушами стон множества волшебных существ. Горестно стеная, невидимые духи — хранители полей, лесов и рек — собрались к умершему богу, чтобы воздать ему последние почести. И вдруг среди деревьев замелькали поджарые тени. Огромная белая волчица первой прыгнула на неостывший труп оленя и вырвала ему сердце. Подняв окровавленную морду, она завыла, и остальные волки поддержали её торжествующую песню.

«Вот вы и проиграли, ведьмы! Теперь берегитесь!» И по окрестностям пронёсся безумный смех Царицы вампиров.

Нескоро волшебные существа решились выйти к останкам растерзанного Рогатого бога. Усевшись в кружок, они боязливо жались друг к другу и не сводили глаз с груды окровавленных костей. Когда бледная луна осветила место разыгравшейся трагедии, нимфы и сатиры, крохотные феи и кентавры, домовые и лешие, а также множество других полезных духов превратились в горстку сухих листьев.

Преданные старые боги Ойкумены умерли, но люди этого не заметили, и то же самое произошло на Земле. По старой памяти люди будут ставить мисочки с молоком для домовых, и соблюдать древние обряды. Вот только больше некому будет отзываться на их просьбы.

Юлиан неуютно поёжился и наклонился к уху Цветанки.

— Цыплёнок, ты ничего не почувствовала?

— Нет. С тобой всё в порядке? — забеспокоилась она.

— Да. Я о другом, — он обернулся к Рунике. — А ты? Ты что-нибудь почувствовала?

— Нет, — удивилась та. — Что случилось-то?

— Древние боги уходят, — тихо отозвалась Верховная ведьма, поравнявшись с ними. Она внимательно посмотрела на поникшего юношу.

— Вы тоже это почувствовали, барон де Фальк?

— Да, госпожа, — невесело отозвался Юлиан и криво усмехнулся, не замечая, что его кожа слегка засветилась. — Люди уверены, что боги бессмертны. Но это не так. Те, что созданы людьми, умирают, когда иссякает их вера. Вот и сейчас ушёл в небытие кто-то очень значительный, и мир Ойкумены оскудел.

«Тринадцать Ведьминских кругов! — ахнула Верховная ведьма, чувствуя, как разгорается надежда. — Может, ещё не всё потеряно?»

— Не поможете мне, молодой человек? Всё же возраст сказывается.

— О чём вы, госпожа? Такую красавицу впору замуж выдавать! — воскликнул Юлиан, учтиво подхватывая Верховную ведьму под руку.

Она улыбнулась.

— Барон де Фальк, я уже наслышана, что вы дамский угодник.

— Тсс, госпожа! Это секрет, — сказал Юлиан, состроив умоляющую физиономию, и поцеловал руку девушки. — Ни слова об этом моей жене! Иначе, меня постигнет участь Отелло… тьфу! Дездемоны.

Цветанка смерила его укоризненным взглядом, и янтарные глаза юноши весело блеснули.

— Шутка, моя любовь!

— Я и не сомневаюсь, мой дорогой, — повернув голову, девушка сладко пропела: — Господин де Грамон, не составите мне компанию?

— С удовольствием, миледи! — подкрутив усы, бравый капитан подхватил Цветанку под руку, и Юлиану не оставалось ничего другого, кроме как скрежетать зубами, глядя на мило воркующую парочку.

— Отелло и Дездемона… я не знаю таких. О ком это вы, барон? — полюбопытствовала Верховная ведьма, видя, что страсти накаляются.

— Это персонажи пьесы одного талантливого, но пока безвестного драматурга. Если вам интересно, я перескажу сюжет.

— Да-да, сударь! Пожалуйста, расскажите! — наперебой проговорили придворные дамы, стайкой окружившие их, с недавних пор юноша прославился как выдумщик занимательных историй.

— Так кто автор этой замечательной пьесы? — спросила зачарованная Верховная ведьма, выслушав трагический финал с удушением несчастной Дездемоны ревнивым мавром.

— Уильям Шекспир, госпожа.

Утирая слёзы, придворные дамы недоверчиво переглянулись.

— Не может быть, чтобы мы не знали такого талантливого господина.

— О сударь! Лучше сразу признайтесь, что вы сами сочинили эту пьесу, — прощебетала мадам де Ториньи, прижимаясь к боку Юлиана.

Темноглазая живая брюнеточка незамедлительно воспользовалась отсутствием Цветанки, не теряя надежды заполучить его в любовники.

— Увы, милые леди! Как мне ни лестно, но я вынужден отказаться от чести быть автором.

— Хорошо, барон! Я запишу вашу пьесу под псевдонимом. Как вы говорите, Уильям Шекспир?

— Мадам, честное слово это не я!

— Хорошо, барон! Но мы остаёмся при своём мнении, — засмеялись легкомысленные красавицы. — Путь неблизкий, расскажите нам ещё что-нибудь.

— Хорошо. Как вы относитесь к призракам?

Всеобщий испуганный стон показал, что к ним относятся с должным почтением.

— Belle femme! Не нужно падать в обморок! Берите пример с мадам де Ториньи, — предусмотрительно воскликнул Юлиан, видя, что некоторые предприимчивые дамы собираются рухнуть в его объятия. — Поверьте, это был благородный призрак. Юному принцу Гамлету явился его умерший отец…

— О, какой пассаж! Бедный мальчик!

— Скажите, как он выглядел?

— Конечно же, он был красавцем! Это же принц, — безапелляционно заявила мадам де Ториньи и Юлиан, улыбнувшись, поцеловал её ручку.

— Вы правы, мадам. Принц не может быть уродом.

Ответом ему был томный взгляд.

— Барон, зовите меня по имени.

— Merci! Je vous remercie, Иветта!.. Итак, на чём мы остановились?

— На призраке, барон.

— О да!

«Блин! Самый настоящий плагиат!.. Вот и кто я после этого? Бедный Йорик, бедный Шекспир!» — огорчённо подумал Юлиан, когда завершил свою вариацию байки о датском принце. Затем он плюнул на угрызения совести, решив, что его причастность не так уж важна, поскольку сочинения будут по-прежнему числиться за господином Шекспиром. Чтобы подстраховаться, он взял слово с Иветты де Ториньи, держательницы литературного салона и заядлой любительницы театра, что она запишет эти пьесы под псевдонимом и ни словом не намекнёт на его имя. Впоследствии графиня сдержала своё обещание и, дав волю воображению, кое-что присочинила сама.

Верховная ведьма, сославшись на дела, куда-то исчезла и к великому облегчению Юлиана Цветанка вовремя оставила своего воздыхателя и, оттеснив недовольных соперниц, взяла его под руку. Торжествуя, он поздравил себя с тем, что выдержал характер. Ему очень не хотелось портить отношения с капитаном де Грамоном, вызывая его на дуэль. Но он сердился. В последнее время девушка слишком часто пользовала его горькой пилюлей ревности.

«Пора предупредить цыплёнка, чтобы завязывала со своими глупостями», — подумал Юлиан.

Сказано-сделано. Не откладывая дело в долгий ящик, а попросту боясь, что утеряет решимость, он отвёл жену в сторонку и… закатил ей форменный скандал.

Но на Цветанку нашёл дух противоречия. Вместо того чтобы повиниться, она, уязвлённая его невниманием, тоже сердилась и сыпала ответными обвинениями. В общем, они разругались в пух и прах.

— Блин! Если ты без ума от де Грамона, то так и скажи. Я не буду путаться у вас под ногами!

— Если тебе милей размалёванные пиявки, отправляйся к ним и развлекай их дальше, а я как-нибудь обойдусь!

— Вот как? — пылая праведным гневом, Юлиан бросился прочь, не слушая зова опомнившейся девушки.