Инкубатор, или  Необыкновенные приключения Юрки Гагарина

Глава 13 Страшное ЧП в Останкино

Семёнов выключил салонный плазматрон: и без того жарко, а от него шло дополнительное тепло. Жара действовала на нервы. Садясь за руль своей «Ходнды-люкс», он улышал змеиное шипение и решил, что какой-то дурак из лагеря близ Зоны проколол ему шину. Раздражённый, он вышел из кабины, осмотрел колеса и не заметил каких-либо повреждений.

Но шипение продолжалось и Семёнов, предположив, что от жары распаялся кондиционер, хотел вызвать дежурного водителя, чтобы тот довёз его до Главного управления. Но тут и обнаружился источник шипения — из раскаленной, деформированной из-за жары зажигалки, выходил газ. Семёнов взял её в руку, обжёгся и в сердцах выкинул в окно.

Старший следователь Генеральной прокуратуры Семёнов Николай Иванович, которому только-только стукнуло пятьдесят лет, человек представительный, дородный, в очках золотой оправы и такими же запонками, с солидными манерами, рассудительный и уважаемый в среде коллег, последние две недели себя не узнавал. Стал раздражителен, а по утрам просыпался с головной болью. Выпивка совершенно не при чём, в жару пьёт только самоубийца. А если наплевать на медицину, то пить Семёнову просто некогда, приходится, как говорится, «гореть» на работе. Головная боль — это следствие «горения».

Семёнов вспоминает, с какой бесцеремонностью вели себя с ним представители ФСБ, ФАПСИ, ФСО, ещё каких-то суперсекретных отделов Главного разведывательного управления, ещё чего-то и ещё чего-то, задвигая его, Семёнова, деятельность на второй план и он раздражается.

А больше всего раздражает Семёнова мысль, что сегодня, как и вчера, ему придётся выяснять с ними отношения, спорить, ругаться, куда-то звонить и тратить нервы, доказывая, что ты не верблюд и то, что ты делаешь — важно и нужно. Фактически те наложили запрет на малейшие самостоятельные действия прокуратуры в районе ЧП, и каждый раз коллегам Семёнова приходилось вставать на уши, чтобы даже просто попасть на место происшествия.

Постоянно шли какие-то муторные, долгие согласования то с армией, то со спецслужбами. Нужно было кого-то всю дорогу убеждать в том, что работа Семёнова по поиску жильцов дома вообще нужна.

Военные и комитетчики работали по своей программе, искали то, что им было нужно, не ставя в известность прокуратуру, что, собственно, они ищут. И при этом совершенно не вникали, чем занимаются коллеги Семёнова, для чего они опрашивают сотни свидетелей, шныряя вокруг дома № 48 по улице Академика Королёва. Если бы они знали, что открывалось день за днем Семёнову и его людям, какая информация поступала в их ведомство после событий в Останкино, они, и Семёнов был в этом уверен на сто процентов, повели бы себя по-другому.

И уж совершенно точно, как говорится, к гадалке не ходи, не считали бы, что их отрывают от важных дел и что люди Семёнова болтаются у них под ногами. То, с чем стакивался Семёнов и его команда день за днём последнюю неделю, могло поразить воображение любого, даже самого психически закаленного и циничного до мозга костей человека.

Из 536 жильцов дома № 48 по улице Академика Королёва, пропавших без вести в ночь останкинского конфликта, в течение недели нашлись пятьсот двадцать шесть человек. Но как нашлись, а главное — где! У Семёнова, внешним видом и солидными манерами которого всегда восхищались в отделе, просто волосы стояли дыбом, и даже галстук летел прочь, мешая дышать, когда он вдруг, снимая телефонную трубку, слышал такую вот информацию: вас беспокоят из посольства Российской Федерации в Австралии. Вчера в посольство пришла женщина по фамилии Угрюмова Антонина Ивановна, без паспорта, без, соответственно, визы и без денег, которая утверждает, что проживает в Москве, а доме № 48 по улице Академика Королёва. Как сюда попала — не помнит. На ней домашний халат и тапочки.

Ни в каких списках авиапассажиров никаких компаний её нет и на все вопросы она отвечает одно и то же: «Путин, партия, комсомол! Путин, партия, комсомол!». И что она будет доставлена в течение двух суток в Москву в отделение общей психиатрии института имени Ганнушкина.

Без паспортов и без визы, а то и в пижамах и тоже в домашних тапочках обнаруживались жильцы дома № 48 в Киншасе, а также в районе исландского вулкана Эйяфьйатлайокудль; молодую женщину из пятого подъезда дома № 48 нашли спящей в районе мыса Горн. Пропавший консьерж пятого подъезда, проживавший с женой в однокомнатной квартире в доме напротив, обнаружился на Фарерских островах, где он, глядя на океан, декламировал во весь голос на древнерусском языке из «Слова о полку Игореве».

Семёнов много чего повидал на своем веку. Как шутят коллеги, занимался всем — «от кражи мобильного телефона до нападения на переписчика». В 90-е с «макаровым» в руке брал бандитскую сходку в Капотне и был ранен в плечо. Потом наступили «нулевые» годы, когда шла борьба с коррупцией. Её представители были пострашней бандитов. Внешне лощёные, они были жестоки, жадны и человеческая жизнь для них ничего не значила. Сто тысяч «баксов» киллеру и нет проблем. И с ними вступал Семёнов в схватку, из которой выходил победителем. Но сейчас, занимаясь «останкинским» делом, он подсел на фенозипам и валидол — в голове не укладывалось всё то, что видел и слышал.

У подножия египетской пирамиды был задержан гражданин, который просил милостыню и говорил исключительно по-немецки. В полицейском участке признался, что он русский, хотя родного языка не знает и что проживает в Москве в доме № 48 по улице Академика Королёва. Немецкий он знал в совершенстве, хотя на допросе утверждал, что еще два дня назад мог сказать на языке Гете и Шиллера только «хенде хох», «шнель», «руссиш швайн» и «Гитлер капут». То же самое: ни паспорта, ни визы, а как попал в Египет не помнит. Поначалу, когда думали, что немец, обратились в посольство Германии и у тех глаза полезли на лоб — москвич шпарил наизусть из «Майн кампф»!

Обнаружились жители дома № 48 в Шанхае, в столице Латвии Риге в зоопарке рядом с Киш-озером, на Алеутских островах, в Лондоне, в Мельбурне, в Осаке, во Владивостоке, на Новой Земле, на острове Мадагаскар, в районе Ниагарского водопада, возле озера Чад, в Хургаде, в городе Коньяк на складе компании «Отард», у озера Байкал, в порту Галифакса, в центре Осло, в Копенгагене рядом со статуей русалочки, в галерее Уфиццы во Флоренции, на Корсике, рядом с домом, где родился Наполеон, на набережной города Далянь на панцыре каменной черепахи, в Сайгоне, на острове Бали, на Мальте, в Перми, в пещерах близ озера Блед в Словении, в Салехарде, в армянском городе Эгвардт, на острове Борнхольм в Балтийском море, в Гаджиево на секретной базе атомных подводных лодок Северного флота, в Каунасе, в Риме на ступенях Колизея и даже в Антарктиде.

Через Министерство иностранных дел РФ Генеральная прокуратура распространила секретный документ, согласно которому всех граждан, указавших за границей этот адрес, требовалось незамедлительно изолировать и всеми правдами-неправдами, под специальным присмотром и обязательно в обстановке самой строгой секретности, доставлять в Москву по предписанному адресу, снимать с них показания и немедленно докладывать «наверх».

Бывший дипломат, проживавший в пятом подъезде, был пойман на острове Капри, когда крал из кафе на набережной заказанную кем-то пиццу. На допросе читал куски из Шатобриана на чистом французском и требовал доставить его домой на улицу Академика Королёва. В каком городе и в какой стране эта улица — не помнил.

В Токио был арестован за разбой некто назвавшийся дядей Васей. Якобы проживал в Москве в третьем подъезде дома № 48 по той же Академика Королёва. Работал ночным сторожем в магазине «Продмаг», но где был этот магазин, не помнил. При задержании требовал вернуть мифический миллион долларов, якобы украденные у него полицейским 3-го класса Куодо Сан, которому он выбил коренной зуб.

В камере, куда его посадили до выяснения обстоятельств дела, собрал вокруг себя хулиганов, сутенеров, двух взломщиков игровых аппаратов и трёх «напёрсточников». На чистом японском спросил их таинственным голосом: «Не желаете ли, добрые люди, послушать прекрасную повесть о любви и смерти?». Решив, что он гомик, его послали, куда подальше. Тогда он полез в драку, кричал, что заставит этих дураков слушать прекрасную историю про юношу и девушку, которые любили друг друга к великой радости и к великой печали и скончались в один и тот же день — он из-за неё, она из-за него.

Ему накостыляли по первое число, но, когда он пришёл в чувство, всё повторилось снова. И ещё раз, и ещё. Всё шло к тому, что в токийской каталажке дядя Вася испустит дух, но его спасла счастливая случайность.

Сотрудник российского посольства, выпив за суши два глиняных графинчика сакэ, решил не ехать за рулем, а спуститься в метро. Там он купил вечерний выпуск «Токин симбун», которую никогда в жизни не приобретал, экономя средства посольства и потом объяснял эту покупку своим послеобеденным расслабленным состоянием. В рубрике «Городские происшествия» нашёл заметку о драчуне, которого пытался арестовать полицейский 3-го класса по имени Куодо Сан. На допросе драчун дядя Вася утверждал, что прибыл из Москвы, что проживает в доме № 48 по улице имени отца советской космонавтики Королёва и что у него из кармана украли миллион долларов.

При этом человек из Москвы не знал ни слова по-русски, зато у него от зубов отскакивал Кодекс чести самурая и ещё на языке Страны Восходящего Солнца он читал наизусть кельтскую поэму «Тристан и Изольда». Всё это настолько не соответствовало его внешнему виду старого пьяницы, что японцы только плечами пожимали: ох уж, эти русские!

Сотрудник посольства, вовремя вспомнив письмо из Гепрокуратуры, проинформировал посла и уже назавтра дядя Вася с воплями об украденном миллионе вселялся в отдельную палату больницы имени Кащенко, прибыв в Домодедово спецрейсом «Аэрофлота».

Голова у Семёнова шла кругом: как эти люди попали в дальние дали? В результате какой необъяснимой силы оказывались заброшены за тысячи километров от Москвы? Физически никто не пострадал, но никто из них почти ничего и не помнил, кроме имени-фамилии и чёткого адреса: улица Академика Королёва, дом № 48. Семёнов, думая с утра до вечера о той страшной силе, которая может так легко творить подобные чудеса, попытался найти во всем хоть какую-то систему и по мере обнаружения людей, вкалывал красные флажки в карту мира — каждый флажок в том месте, где был обнаружен очередной жилец с улицы Академика Королёва. Никаких секретных знаков эта работа не выявила, системы в этом не было.

Попытки определить, отчего люди оказывались именно в тех местах, где были найдены, нет ли в этом также какой-то закономерности, тоже оказались безуспешными. На вопросы никто не отвечал, многие тупо глядели в потолок или напевали странную песенку: «Если завтра война, слепим пушки из говна. В жопу пороха набьём, всех буржуев перебьем».

Странности плодились с какой-то космической скоростью. Жилец, который шпарил наизусть из «Слова о полку Игореве», данной книги, по уверению родни, вообще никогда не видел и про неё даже слышать не мог. Знаток Шатобриана был водителем в гараже администрации Президента РФ и книг в руках отродясь не держал. И так далее. О стороже «Продмага» дяде Васе речи и вообще не было, у того было лишь три класса образования и полное незнание правил умножения. Просто чудеса в решете!

Но следы десяти человек затерялись. Эти десять как в воду канули. Семёнову принесли их список, который он в данный момент изучает, сидя в своем кабинете на Тверской. Иногда он встаёт, закуривает сигарету и подходит к окну. Каждый день за окном одна и ту же картина — толпы злобно настроенных журналистов телекомпаний разных стран мира кидаются ко всем выходящим и выезжающим за ворота прокуратуры, требуя информации.

Прокурорские только отмахивалась: мы сами ничего не знаем! Им не верили, критиковали нещадно за непонятную секретность всего и вся.

Не входит в задачу прокуроров определять марку металла, из которого произведён упавший НЛО, уточнять состав ДНК павших в бою с землянами инопланетян. А вот судьба людей прокуратуру сильно волнует. Только люди могут с точностью до минуты восстановить события той ночи, объяснить причины агрессивного поведения инопланетян и их скоропалительного отлёта с Земли.

Но это в идеале. Опрос тех, кого привезли в клинику Кащенко из разных частей света, не дал никаких результатов. Разве что Семёнов и его молодой помощник Алексей Бубукин (тот недавно на следственной работе и для него происшествие в Останкино — уникальная школа жизни), наслышались и навидались такого, чего никогда бы не нафантазировали. Жильцы дома № 48, вернувшиеся чёрт те знает, откуда, вдруг разом научились и петь, и стихи читать на разных языках и даже сочинять теоремы. Один больной, а, по мнению врачей, жильцы дома № 48 все теперь душевно больны, а особенно, совершившие этот головокружительный полет за тысячи километров от Москвы, экстраполируясь в ночи, как в каком-нибудь фильме ужасов, обратился к Семёнову на чистейшей латыни. И не просто так, а с выражением, размахивая руками, гневаясь на его непонимание.

— Что он говорит? — спросил Семёнов у психиатра.

Тот, вслушавшись, процитировал:

— Persaepe accidit, ut utilitas cum honestate certet.

— Что это значит? — спросил Семёнов с раздражением. Когда он чего-то не понимал или не знал, то злился.

— Очень часто случается так, что выгода — utilitas — спорит с честностью — honestate, — перевёл тот.

— Ах, как интересно! — сказал Семёнов с иронией. — Глубокая мысль.

Больной, строго глядя в глаза Семёнову, разразился длинной и гневной тирадой. Семёнов попросил по возможности перевести сказанное. Психиатр, изучавший латынь в институте, только головой качал в тихом обалдении: это ж выступление Цицерона, его, так называемая, Первая филиппика против Марка Антония и сделал попытку перевести на слух несколько предложений.

Семёнова, надо сказать, очень удивило их современное звучание:

— Но вот, чего я опасаюсь сильнее, — переводил врач, — как бы ты не ошибся в выборе истинного пути к славе, не счел, что быть могущественнее всех, внушать согражданам страх, а не любовь — это слава. Пользоваться любовью у граждан, иметь заслуги перед государством, быть восхваляемым, уважаемым, почитаемым — всё это и есть слава; но внушать к себе страх и ненависть тяжко, отвратительно; это признак слабости и неуверенности в себе.

— Спасибо, хватит, — Семёнов жестом остановил врача, непроизвольно оглянувшись: крамола всё ж таки! Хрен его знает, кто тут работает, какой народ и что у них на уме. — Я вас вот о чём попрошу, профессор. Никому не переводите этого Цицерона, хорошо? Мало ли чего? От греха подальше, что называется. Договорились?

— Хорошо, — сказал доктор, пожав плечами. Кажется, он так и не понял, чего от него хотел следователь. Для него этот самый Цицерон — параноидальный бред больного, он словам значения не придаёт и в них не вслушивается. Только удивляется: откуда у больного Цицерон, если он никогда не учил латынь? Какой там «учил», даже не знал, собственно говоря, о существовании этого языка, если верить родственникам! Это что ж за сила воздействия у останкинских «гостей», говорил врач, нервно дёргая Семёнова за рукав! Это ж просто какая-то психотропная бомба!

— Хуже, — сказал Семёнов, вспомнив Цицерона.

— А если «гости» вернутся? — волновался врач. — Кто может сказать, что принесет миру вторая встреча?

— Да что тут думать, — мрачно буркнул Семёнов, — расширим вашу клинику, только и всего. Койко-мест миллиончиков на сто пятьдесят. А если НТВ подключится и будет освещать эти события в своем ключе, то и филиалы по всему миру.

Врач иронии Семёнова не понял и, кажется, засомневался в его психическом здоровье. Семёнов и сам в нём сомневается, ведь приходится слышать и слушать такое, что — мама, как говорится, дорогая! Всё откладывается в мозгу, не без последствий, это очевидно.