Инквизитор

Глава 10

— Твою мать! — пробормотал Иван, откатываясь за дерево и выхватывая пистолет.

Круль успел выстрелить трижды, прежде чем к перестрелке подключился «умиротворитель». Пули рвали листья на кусте, срезали тонкие ветки и разрывали ветки потолще.

— Стоп! — проорал Круль.

Иван перестал стрелять.

— Обойдем? — тихо спросил Круль. — Или ну его?

— Ну его, — сказал Иван. — Наше счастье, что стреляли пулей, а не картечью. Согласен?

— Не без того. — Круль встал на колено, держа куст под прицелом пистолета. — И пуля высоко прошла, будто он в стоячего стрелял. А мы — лежали.

— Просто намек? — спросил Иван.

— Очень прозрачный. Что они имели в виду?

— Ну… чтобы мы не ходили по лесу, например. — Иван встал, не опуская оружия.

— Или убирались отсюда ко всем чертям. — Круль тоже встал, подергал по очереди ногами, разминаясь. Демонстративно принюхался.

— Что еще? — поинтересовался Иван.

— Если пан услышит, что к запаху серы примешивается запах сероводорода, так то не от страха, а от злости, — сказал Круль. — Сейчас мы медленно-медленно, прикрывая друг друга, как на показательных выступлениях, отходим к населенному пункту. Там меняем нижнее белье и отправляемся на встречу к самому главному в этом сумасшедшем доме.

— Без тебя было намного спокойнее, — сказал Иван.

— Зато не так весело, — ответил Круль. — Я вон уже весь обхохотался…

— А ты напрягся, красавец. — Иван на секунду перевел взгляд на предавшегося и даже подмигнул ему эдак с иронией. — Вибрируешь…

— С чего это ты взял? — Круль медленно водил стволом пистолета, вглядываясь в растительность вокруг поляны. — Мои нервы выкованы из стали… и закалены в адском огне…

— Вибрируешь, красавец, вибрируешь… Ты, когда нервничаешь, начинаешь всякие глупости говорить либо о бабах, либо о дерьме…

За деревьями и в подлеске ничего не шевелилось, Иван начинал чувствовать себя глупо, вот так целясь из пистолета в целый лес. И вообще, если бы их действительно хотели убить, то убили бы… пугали их, ясное дело…

— Чуешь? — Круль шумно втянул воздух носом. — Это мне кажется или пахнет…

— Сероводородом?

— Кровью пахнет, Ваня…

Иван принюхался — благоухающий рядом с ним Круль напрочь перебивал все запахи.

Но самому Крулю серная вонь не мешала.

— Где? — спросил Иван.

— Естественно, там, куда мы с тобой так живо палили. — Круль еще раз потянул носом и чихнул. — Сходишь, посмотришь?

— Может, ты сам? — чисто механически поинтересовался Иван по привычке спорить с предавшимся, а сам медленно двинулся к растерзанному пулями кусту. — Раскомандовался…

— Давай-давай, тебя не жалко… — Круль сместился в сторону, чтобы не находиться с Иваном и кустом на одной линии. — В тебе демон сидит, в случае чего — подлечит. А у меня еще рука с прошлого раза толком не зажила…

— Ну для покалеченного ты движешься и стреляешь очень уверенно… — Иван замер и прислушался.

Что-то там все-таки было… Какой-то слабый звук доносился из-за полумертвого куста орешника. Стон? Сдавленный, почти беззвучный стон. Точно.

Иван шагнул к кусту.

— С ума сошел? — прошипел Круль. — А растяжка если?

— Кто знал, что нас сюда занесет нелегкая? — Иван оглянулся на Круля через правое плечо. — Кто-то за нами шел, пальнул, не попал… А мы, похоже…

Мальчишке было лет восемнадцать, не больше. Форма в другое время, возможно, добавила бы ему пару-тройку лет, но сейчас лицо его бледно, губы по-детски искривлены, по щеке текли слезы. Мальчишке было очень больно. Очень-очень.

Он зажимал себе рот правой рукой, чтобы не закричать, а левой пытался не выпустить жизнь из своего тела. Между пальцев левой руки, прижатой к груди, текла кровь, густая, почти черная.

— А мы попали… — сказал Иван, опускаясь на правое колено возле раненого солдата. — И, похоже, я… Тут так разворочено… У тебя пули попроще…

— Я и сам не такой загадочный, — Круль подошел, присел, быстро осмотрел рану. — Значит, так, либо мы его сейчас добиваем, чтобы он не мучился, либо доставляем его на операционный стол в течение максимум десяти минут. Ставим на голосование?

Продолжая нести чушь, Круль положил свое оружие на землю, достал из кармана платок и, сложив его, попытался просунуть под ладонь раненого.

Тот застонал, но руку от раны не отнял.

— Идиот малолетний… — Круль посмотрел на свою загипсованную левую руку. — Ты мне поможешь, Ваня?

Солдат с ужасом смотрел на них. С ужасом и ненавистью. И ненависть эта была совсем недетской. Взрослой, почти старческой была эта ненависть, осознанной и продуманной.

Вдвоем с Крулем Иван кое-как перевязал паренька. Огляделся. На земле валялась двустволка, старая, с потертым прикладом и ложем, перемотанным веревкой.

— Ружьишко так себе у него, — Круль сунул свой пистолет за пояс, быстро прошелся здоровой рукой по карманам. — Документ, фотография…

Круль посмотрел на фото и протянул Ивану.

— Теперь мы точно знаем, кому именно из нас сегодня повезло.

На фотографии — на официальной фотографии красовался Ярослав Круль, только значительно моложе, чем сейчас.

— Из архива Конюшни, — сказал Круль. — Мне все еще забавно, а тебе?

— Молча взяли, молча потащили, — скомандовал Иван.

— Потащили, — не стал возражать Круль. — Но молча — не могу обещать. У меня, как у маленького ребенка, процесс мышления неразрывно связан с процессом говорения…

Они подняли солдата и как могли быстро понесли его к Новому Иерусалиму.

— Что-то мне это напоминает… — сказал Круль, которому из-за поврежденной руки нести раненого было тяжелее. — Мы так уже таскали одного, и ничем хорошим это не закончилось. Ружье, кстати, стоило бы забрать…

— В зубы?

— Да, и так нести неудобно… Осторожно, яма, твою мать… Как сувенир хотел бы заполучить ружьишко. На стену повесить, детям показывать на оружие, которое мне жизнь спасло…

— Думаешь?

— Не привык пацан из мушкета палить. Ты ж сам понимать должен, что одно дело из автомата, а другое из такого вот гада двенадцатого калибра… Остановимся на секунду, я перехвачу беднягу поудобнее… — Круль намотал ремень раненого на свой кулак. — Выскальзывает…

— И о чем нам говорит это ружье? — спросил Иван.

— Первое — он должен был меня убить и убежать. Ружье бросить и убежать. Ты, выживший и обеспокоенный, полез бы в кусты и нашел ружье. И это значило бы, что стрелял кто-то из штатских… Так?

— Так. И еще это значит, что кто-то хотел отвести подозрение от солдат.

— От этого конкретного?

— От солдат, — выдохнул слегка запыхавшийся Иван. — Ему кто-то дал фотку и команду. Кто тебя видел первым? Ты на машине ехал? Значит, через КПП… Так?

— Через него, родимого… Минут сорок мариновали, пока разрешили проехать… Ч-черт! — Нога предавшегося запуталась в высокой траве, и он чуть не упал.

— А как насчет «не поминай всуе»? — не удержался Иван.

— Пошел ты… Засунь себе свое «всуе» знаешь куда?

— Знаю.

— Вот туда и засунь…

Они вбежали в Новый Иерусалим, на секунду остановились, чтобы перевести дыхание.

— Он там еще живой? — спросил Круль.

— Вроде смотрит, — Иван глянул в лицо солдата и отвернулся. — И, похоже, очень нас с тобой не любит…

— А за что? — спросил Круль.

— Убедил, — ответил Иван.

И они снова побежали.

Люди, которых он встречали по дороге, провожали их взглядами, Иван даже не старался понять — удивленными или ненавидящими. Какая, в конце концов, разница.

— Мы хоть туда бежим? — Круль хрипел и мотал головой, но темпа не сбавлял. — Ты тут знаешь все…

— Туда… — с трудом ответил Иван. — Еще немного…

Охранник с крыльца больницы их заметил, что-то крикнул в открытую дверь и бросился к ним навстречу. Круль передал раненого ему и наклонился, переводя дыхание.

— Ты давай, Ваня, я догоню… — Круль попытался сплюнуть, длинная вязкая слюна повисла на губе. — Твою мать… Не отходи от пацана… Чтобы он случайно не умер… Ты понял?

— Не учи…

Еще двое выбежали навстречу, отобрали мальчишку у Ивана и бегом бросились в больницу.

Иван припустил за ними.

Круль прав — нужно проследить. Проследить…

— Сразу в операционную! — крикнул кто-то в халате, наверное доктор. — Что с ним?

— Пуля, девять миллиметров, слепое в грудь, — крикнул в ответ Иван. — Спецпуля «умиротворителя», имейте в виду.

— Живее! Гляньте, что там у него с группой крови.

— Первая, положительная… — ответил охранник, глянув на куртку солдата.

— Живее…

Ивана остановили перед операционной. Он чуть было не сшиб храбреца с ног, но потом сообразил, что в операционную в таком виде нельзя.

— Доктора мне! — приказал Иван.

— Он руки моет…

— Откройте дверь, — потребовал Иван, — чтобы он меня слышал.

Дверь открыли, охранники, отнеся раненого, вышли из операционной и, вроде как случайно, остановились возле двери, полукольцом расположившись вокруг Ивана. Знакомый боевой порядок, у них это, похоже, заложено в генах. Предавшегося так лупили мужики, Всеслава — одноклассники.

Только тут этот номер не пройдет, сказал себе Иван и вытащил из-за пояса пистолет.

— Парни, — сказал Иван, — вы идите себе на места несения службы. Все, что могли, — вы уже сделали. А если попытаетесь перевыполнить — будут неприятности. До анафемы дело даже не дойдет, имейте в виду. В лучшем случае — отпоют. Я доступно объясняю?

Охранники замялись. Пугаться таких угроз вроде как было стыдно, но «умиротворитель» в руке Инквизитора был настоящий, а стрелять он, похоже, не стесняется. Парень-то из него пулю схлопотал…

— Да вы в глаза его гляньте! — Круль добрался до предбанника операционной и стал, прислонившись спиной к стене. — Это же убийца! Ему же нравится убивать. Его так и прозвали — Ванька-Каин. Честно. Вы присмотритесь внимательно. Если эти жуткие глаза не произведут на вас впечатления, то посмотрите сюда… на мой пистолет. Я, как человек предавшийся, так вообще не имею морально-нравственных принципов… Вам об этом говорили? Как начну стрелять! Шикарная получится загогулина — вы нападаете на Инквизитора, что является грехом, а я тут же вас убиваю, и вы что? — правильно, отправляетесь в ад. Это такое место, в котором почти никогда не холодно… Считаю до трех. Два… Два с половиной…

Охранники вышли.

— Два с волосиной… — продолжил Круль.

— Они уже ушли, — сказал Иван. — И почему «почти никогда не холодно»?

— «Почти» — это символ недосказанности. Некоторые в угрозах предпочитают подробности — там, кишки на кулак, голова в трусы… А мне нравится эдакий таинственный флер, загадка… Ты, кажется, хотел что-то сказать доктору?

— Доктор! — крикнул Иван в открытую дверь, — Доктор, мать вашу так!

— Что? — донеслось из операционной.

— Я хотел вас предупредить… Если парень не выживет, то вы… — Иван оглянулся на Круля и оборвал фразу. Круль показал большой палец.

На пороге появился врач в маске, закрывающей почти все лицо. Внимательно посмотрел на Ивана, на Круля, на оружие в их руках. Кивнул и молча вернулся в операционную.

Дверь за ним закрылась.

— Я же говорил, — сказал Круль. — Что делаем дальше?

— Дальше… Ты тут посиди, покарауль… на всякий случай, а я сбегаю, поищу главного. Намекну и предупрежу…

Иван вышел в коридор, оглянулся, пытаясь сообразить, где может находиться главный врач. Знакомство Ивана с больницей было не очень близким. Два раза он был здесь и оба раза, так или иначе, оказывался возле палат родильного отделения. Кабинет главного был где-то в том районе.

Где-то на третьем этаже…

Иван взбежал по лестнице, остановился в коридоре. Кажется, направо. Кажется…

Иван прошел по коридору и обнаружил палату, в которой недавно ночевал.

— Так… — Иван на всякий случай заглянул в дверь, посмотрел на пустую комнату и застеленную кровать. — Просто дом-музей Ивана Александрова. Светлой памяти…

Не дождетесь! — сказал Иван, закрыл дверь и пошел дальше по коридору. Спохватился и спрятал оружие за пояс под куртку.

— Есть тут кто? — окликнул Иван.

Коридор был пуст, двери закрыты.

— Сестра! — позвал Иван. — Сестра!

И снова — никого.

— Ну и ладно, — махнул рукой Иван и совсем уж собрался идти дальше, как вдруг открылась дверь палаты рожениц, и в коридор вышла Алла Максимовна, директор интерната собственной персоной.

Взгляд ее из брезгливого стал злым.

— Что вы тут орете, любезный? — процедила дама. — Тут больница, между прочим. И младенцы…

— Кто там, мама? — спросила из палаты женщина.

— Никто, — ответила Алла Максимовна. — Нет здесь никого. Фикция одна.

Ну не стрелять же в нее, подумал Иван. Ну что ты возьмешь со вздорной бабы, заслуженного работника народного образования.

В палате заплакал ребенок.

Вот, малыша разбудили, грустно подумал Иван, повернулся, чтобы уйти, и остановился. Что-то тут было не так. Вот не так здесь что-то было… Совсем не так.

В голове искрило и щелкало, мысли, слова, образы и воспоминания со скрежетом переворачивались в мозгу Ивана, все никак не состыковываясь друг с другом.

— Как найти главного? — спросил Иван.

— Назад по коридору, два поворота, — отрезала Алла Максимовна и хлопнула дверью.

Два поворота, два поворота, бормотал Иван, двигаясь по коридору. Доктор… Разбудили младенца… Кто там, мама? И еще — голос Крыса. Отвезти ребенка… Отвезти ребенка в интернат… И голос Катерины — никогда не дадут подержать в руках… Никогда. Отвезти всех, сказал Крыс. В интернатскую клинику. Через неделю — это уже голос Катерины. Одновременно забеременели. Семь девчонок, предавшихся одновременно и одновременно вышедших замуж за предавшихся… Крыс и Тепа землю рыли… Астуриас пытался разобраться…

Коридор закончился, Иван остановился перед дверью с табличкой «Главврач».

Поднял руку, чтобы постучать, замер. Потом просто открыл дверь.

Главврач сидел за столом, работал. Пальцы беззвучно летали над клавиатурой компьютера, Иван всегда завидовал такому умению, сам он работал тремя пальцами.

— Что? — Врач оглянулся на дверь. — А, это вы…

— Не слышу радости в голосе, доктор, — сказал Иван и тихонько прикрыл за собой дверь.

Неприятная улыбка на лице у него соорудилась сама собой, он даже еще и не успел сообразить, что разговор получится тяжелый — для доктора, во всяком случае, — а улыбочка номер пять уже появилась. На Ивана два раза бросались в драку, не произнеся ни слова, именно после появления у него на лице такой вот улыбки.

— Как-то вы сердито смотрите… — Иван взял стул, поставил его посреди кабинета и сел. — Мешаю?

— Да, — серьезно ответил врач. — Я занят.

— Так и я по делу. — Улыбка стала еще гадостнее, доктор брезгливо поморщился. — По очень важному делу…

— Я… — Доктор снова хотел сказать, что занят, но не смог.

Очень трудно говорить что-либо, когда тебя рванули за воротник, уронили на пол и прижали щекой к полу.

Доктор дернулся, мужик он был крепкий, но Иван не был настроен на дружескую потасовку и приятельское толкание. Удар пришелся в почку, главврач завыл приглушенно и засучил ногами. Громко кричать не получилось — левой рукой Иван придавил лицо к полу.

— Это вам, доктор, не бедняге со сломанными ребрами угрожать побоями, — тихо сказал Иван и еще раз ударил. — Это вам — отвечать на болезненные вопросы. Отвечать честно и быстро. Иначе…

Доктор снова дернулся, ударил ногой по ножке стола, на пол один за другим стали падать карандаши.

— Вопрос первый — почему дочь Аллы Максимовны все еще в больнице? И почему у нее ребенок на руках?

— Вы… вы с ума сошли… — простонал доктор. — Как вы посмели… твою..

— Не ругайтесь, доктор, это всего лишь предварительные ласки. Вы же читали выписку из моего личного дела — я человек нервный и где-то психически неустойчивый… Я же и убить могу, нам, Инквизиторам, это можно. Хотите, я вам палец сломаю? — Иван, чувствуя, как холодеет все внутри, нащупал мизинец на руке врача. — Вот этот. Хотите? Только вы мне пообещайте, что не будете сильно кричать…

— Я охрану позову! — попытался крикнуть доктор, палец тихонько хрустнул, доктор снова засучил ногами.

— Охрану я перестреляю. — Иван наклонился к самому лицу врача. — Вы мне верите? А пальчик я еще не сломал, так, попробовал на прочность. Почему ребенок до сих пор не в интернате? Почему он у матери?

Ивану было плохо, он чувствовал себя последней сволочью, но останавливаться не собирался. Не мог останавливаться. У него просто не было времени.

— Считаю до трех. — Иван надавил на сустав, кожа доктора покрылась липким потом. Или это потели руки самого Ивана. — Два…

— Роды прошли неудачно… Ребенок родился мертвым, пришлось спасать, реанимировать… В таком состоянии он не доехал бы до интерната… Правда… — Доктор сломался. Голос звучал тускло, единственная сильная эмоция читалась в нем — страх. — Я оставил девочку здесь, а потом ее мать…

— Мать ее, — сказал Иван.

— Да… Алла Максимовна… Попросила, чтобы я разрешил, сказала, что другого шанса у дочки не будет…

— И вы спросили разрешения у Сигизмунда?

— Да… то есть нет, он был занят… Вы сами знаете, нападение на больницу, кража… Но я думаю, он бы не возражал. Он бы понял…

— Человек, убивший собственную дочь, конечно, понял бы невинные слабости директора интерната. Ему ведь тоже не чуждо ничто человеческое… Идеи никогда не заслоняли для него простые человеческие ценности… — Иван отпустил доктора и встал. — Вы до сих пор ничего ему не сказали… Он же всех новорожденных сейчас прячет. Даже тех, кто еще не родился, он отправил в интернат. А тут, специально для Аллы Максимовны… А вы, уважаемый, лежите, не дергайтесь. У меня настроение не очень, могу ненароком ударить, снова придется подниматься. А в такой позиции я… как там вы мне давеча говорили… допинаю? Вот, я могу допинать.

— Что вам еще нужно? — спросил доктор, глядя на Ивана снизу вверх.

Руки врача дрожали, рот непроизвольно кривился. Похоже, главного врача больницы Нового Иерусалима давно не били. Во всяком случае, не унижали.

— Больше вроде и ничего… — сказал Иван, снова усаживаясь на стул. — Поначалу казалось, что там много у вас можно узнать, а сейчас… Хотя… Вы сказали — нападение на больницу, кража…

— Да-да, — кивнул врач.

Делать это лежа было неудобно, пришлось провести щекой по ковру на полу.

— Нападение — понятно. А кража?

— Так… Ребенок… — Голос главврача дрогнул.

— Ребенок… Ребенка обычно похищают, доктор. Нет, можно в запальчивости сказануть, что украли, но через сутки, после размышлений, естественно прозвучало бы «похитили». Не так? Так, — сам себе ответил Иван. — А вы сказали — кража. Что украли и когда? Не телитесь, уважаемый! Мы еще не прекратили счет. Я остановился, кажется, на двух? Один мой знакомый урод начинает считать с волосинками и четвертинками. Я предпочитаю целые числа. Было два. Теперь…

— В ту же ночь… Одновременно с ребенком… Пропал набор медикаментов… Очень специфический… Там было… — Доктор собрался перечислять, но Иван его остановил:

— Проще, доктор. Очень специфический — это значит, что для специфических целей. Опуская названия — цели. Быстро!

— Ну… Цель, в общем, одна… Ускорение родов.

— В смысле?

— Ну можно сократить срок, вызвать роды раньше…

— На сколько?

— Ну… На день-два…

— А больше? — спросил Иван.

— Можно больше…

— На неделю?

— Да. Если верно подобрать дозировку… В комплексе с другими средствами…

— И с какой точностью можно установить срок? Типа — ровно через час, через два?

— Нет, около двенадцати часов. Но, в принципе, можно увеличивать дозу, ускоряя и усиливая в зависимости от особенностей конкретной матки…

— Можно организовать одновременные роды нескольких женщин? С каким разбросом по времени?

— Смотря сколько женщин…

— Пять.

— В течение часа все роды пройдут, — сказал доктор. — Плюс-минус десять минут.

Спокойно, приказал себе Иван, это еще не катастрофа. Это еще только начало.

— У вас в клинике свой священник?

— Нет, мы вызываем к родам…

— А в интернате?

— Ну… Раньше там не рожали, наверное, тоже вызовут. Пришлют машину за батюшкой…

Иван встал со стула.

— Как можно позвонить Крысу… Сигизмунду Васильевичу?

— Коммутатор. — Доктор указал на телефон на столе. — Поднимаете трубку, говорите номер… Или просто называете, кто вам нужен.

Иван поднял трубку.

— Коммутатор, — сказал женский голос.

— Сигизмунда Васильевича, — Иван оглянулся на доктора и жестом разрешил ему встать. — Быстрее, пожалуйста.

Крыс ответил через секунду.

— Привет, — сказал Иван. — А в нас стреляли. Солдатик из ваших, местных. Не попал. А мы — попали. Вы в курсе, что дочка и внучка директрисы интерната все еще в больнице? Молодая мама кормит ребенка…

— Это шутка? — спросил Крыс.

— Я могу попросить доктора подтвердить. Дать ему трубку?

Главврач сел на кушетку и принялся внимательно рассматривать свой мизинец.

— Не нужно, — разрешил Крыс. — Это все?

— Не все. Вы сейчас соберетесь и прибудете в больницу, есть много интересных мыслей…

— Они не подождут до завтра? — усталым, смертельно усталым голосом спросил Крыс.

— Ладно, я начну по телефону. — Иван с сомнением посмотрел на врача, прикидывая, не выгнать ли его из кабинета, но решил, что пусть доктор побудет под наблюдением. — Значит, вначале ребенка попытался украсть отец. Попался, убил и был убит. У меня возникло некоторое подозрение, что он специально попал под раздачу, чтобы оказаться возле ребенка. Но в следующую ночь новорожденного все равно украли, убив на этот раз троих… Вы следите за моей мыслью?

— Слежу. Пока — ничего нового.

— Идем дальше. Вы, естественно, бросаетесь в погоню, настигаете и… — Иван кашлянул. — Извините. В общем, вы принимаете решение спрятать беременных в интернате. Там надежнее, там охрана и солдаты. Неделю женщины побудут в безопасности, потом родят… Детей окрестят…

— Да. И что?

— Если бы не произошло все это с вашей дочкой, вы бы стали отправлять беременных в интернат?

— Нет, — глухо ответил Крыс.

— А если бы вы знали, что рожать им меньше чем через двенадцать часов, вы оставили бы их без наблюдения? Без своего наблюдения? И если бы они рожали одновременно… — Иван посмотрел на врача. — В течение часа, вдалеке от священника, к тому же… Вас бы это обеспокоило?

— Ты о чем? — Крыс на том конце провода, видимо, подобрался, учуял, куда ведет Иван. — Как это — рожать одновременно?

— Наш добрый доктор забыл вам сообщить, что те, кто похитил ребенка, забрали с собой и стимуляторы, так это, кажется, называется… Доктор уверяет меня, что…

— Я понял. Что еще?

— Этого недостаточно? Тогда прикиньте, что мы с вами так и не ответили на вопрос — кто именно смог похитить ребенка, кого свободно впустили в больницу? Кого-то из местных, понятно, но не предавшихся. Так? Когда мы сейчас тащили раненого, охранники бросились нам на помощь, ничего не спрашивая. Они увидели меня — знакомого, увидели раненого солдата, тоже, наверное, им знакомого, и бросились помогать. Ночью охранники могли поступить так же? Если это был патруль из своих, знакомых солдат, их бы впустили без разговоров? Вы как полагаете?

— Полагаю, да…

— Мне надоело болтать с вами по телефону. Бросайте все, приезжайте. Возьмите с собой Тепу, что ли… И предупредите Зайцева. Нужно объяснять, о чем именно? Вот и славно. — Иван положил трубку. — Ой, доктор, не завидую я вам… Начнется разбирательство, если окажется, что вы знаете обо всем чуть больше… Сидите и думайте.

Иван вышел из кабинета, спустился к операционной.

— Что там? — спросил у Круля.

— Ты хочешь, чтобы все сделали за пятнадцать минут? Это только калечат быстро, а лечат долго. Очень долго… — Круль посмотрел на свой гипс. — В мои планы, честно скажу, перелом не входил.

— Сказку рассказать? — Иван достал «умиротворитель», вынул магазин, посмотрел, не попала ли грязь в механизм.

— Давай, — сказал Круль. — Порази меня.

Выслушал рассказ Ивана молча, не перебивая.

Хмыкнул, когда история закончилась.

— И сейчас дедушка едет сюда?

— Надеюсь.

— И полагаешь, что его заставили отправить женщин в интернат? Вынудили?

— Полагаю. Не понимаю, в чем смысл… Если они все-таки хотят вызвать дьявола, то прекрасно могли сделать это в Циферовке. Где смысл?

— Смысл? Смысл, Ваня, в том, что в Циферовке им этого бы не позволили бы. Старший администратор костьми лег бы, а не допустил. Он скорее убил бы, чем позволил такое. У него есть инструкции. Он, в конце концов, точно знает, что такое невозможно. Невозможно, и все тут. Зачем ему этим заниматься? Дьявола как раз обычно пытаются вызвать те, кто не рискнул подписать Договор. Кто не хочет синицу в руку, кто хочет по-быстрому срубить счастья… Ну и получают, соответственно… — Круль попытался залезть пальцем под гипс, сморщился. — Чешется жутко. А смысл в том, что женщин отправили в интернат. Ты и сам все это понял, только виду не подаешь… Пошли на двор, бог с ним, с этим мальчишкой. Ничего он все равно не скажет, поверь мне на слово… В здешнем интернате готовят фанатиков, понимаешь? Я слышал об этом. Читал отчеты тех, кто сталкивался с выпускниками вне Нового Иерусалима. Как они учатся! У всех только один пунктик — ребенок. А так — пашут, и пашут, и пашут, не поднимая головы. И боже тебя упаси что-то поперек их веры сказать…

Иван и Круль спустились в вестибюль, прошли сквозь недобрые взгляды охранников, вышли на крыльцо.

— Фанатики… — сказал Иван. — Но ведь эти девчонки… Которые вышли за предавшихся и сами подписали Договор… Они же…

— Вот именно, — ответил Круль. — Именно. Ты подожди здесь, я смотаюсь за своими ребятами. Никто не отменял съемки фильма. А тут такие события!.. Если что, — уже на ходу крикнул Круль, — ты езжай, мы сами доберемся.

Круль исчез в темноте.

Вот именно, повторил Иван. Фанатики. Ради своей веры они могут сделать все что угодно. Сделать все. Даже подписать Договор? А потом… Принести в жертву собственного ребенка, надеясь, что вызовут дьявола… Зачем они его собираются вызвать? Зачем? А если Круль ошибается? Не врет, по своему обыкновению, а ошибается? И действительно есть способ освободить дьявола из Бездны? Зачем это фанатикам?

Странная ситуация — верующие рвутся выпустить дьявола, а дьяволопоклонники готовы им в этом помешать?

То есть вырвется дьявол, начнет тут куролесить, и тогда Господь… тогда Господь явится во всей славе Своей и уничтожит дьявола… Как написано в Откровении. И не будет больше Ада, ничто не будет угрожать даже тем, кто убил Инквизитора… Вострубят ангелы, прольются чаши… небо — как свиток…

Небо, как свиток… как свиток…

Земля качнулась под ногами, воздух стал упругим и твердым. И блеск звезд вонзился в мозг Ивана.

Ведь это уже было… Было. Небо — как свиток. Он же читал раньше о том, что Земля была круглой, а небо — всего лишь воздухом, окружающим каменный шар. И семьдесят лет назад небо стало твердью, развернулось, как свиток… И никто не обратил внимания на то, что это один из признаков конца света? До сих пор никто не обратил внимания?

Иван прислонился плечом к дереву, росшему вдоль улицы. Кажется, именно за этим прятался предавшийся, который хотел забрать своего ребенка… Забрать ребенка — не жену. Он хотел спасти своего ребенка от своей жены…

А никто и не мог обратить внимание на то, что небо — это признак апокалипсиса, потому что никто этого слова не помнил. Потому что кто-то приложил невероятные усилия, чтобы убрать это из Библии. Кто-то, кто мог это сделать. Не Дьявол — нет, а церковь, Объединенная Церковь зачем-то вычеркнула из Книги Откровение.

Почему? Зачем?

И что это значит для Ивана? Почему именно ему было решено открыть все это? Почему люди умирали, чтобы Иван узнал о… О чем он должен узнать? О том, что конец света начался, но так и не произошел? Не построен град золотой на Земле и никогда не будет построен? Но это Иван не узнал, это он придумал. Вот сейчас придумал…

Иван чуть не засмеялся.

Сам придумал или кто-то нашептал? Кто-то, притаившийся рядом с его душой и ждущий момента, чтобы ею овладеть? Все это ради того, чтобы завладеть душой Ивана Александрова? Чушь, глупость, Ивана достаточно было только убить, чтобы он отправился в ад. Просто не мешать Ивану погибнуть, не спасать ему жизнь там, в зимней пустыне, не вытаскивать с вершины холма в Тер Мегиддо…

Ты для чего-то предназначен, Иван! Гордись! А то, что тебе хреново, что тошнит тебя от этих мыслей, — чушь! Забудь.

Иван не заметил, как рядом с ним затормозил автобус Тепы, оглянулся только, когда над самым ухом рявкнул сигнал.

Тепа помахал рукой.

Иван вошел в автобус.

— Интернат не отвечает, — сказал Крыс. — Ни сам интернат, ни казарма, ни один из КПП. Наглухо.

Автобус тронулся с места и помчался по улице, набирая скорость. Иван торопливо сел. И снова на то же самое сиденье, что и утром, — привычка, наверное.

— Я сообщил патриарху. — Крыс взял в руки книгу, словно собирался читать, и тут же отложил ее в сторону. — Он сказал — разобраться. И сказал… Сказал, что, может быть, сам подъедет. Я предупредил Зайцева, он обещал, что с ним будут только чужие, наших он оставит в казарме. Закроет и выставит охрану. Нам достаточно и тех выпускников, что сейчас в интернате.

— Сколько? — спросил Иван.

— Семьдесят четыре человека, вместе с офицерами, — не оборачиваясь, ответил Тепа. — Семьдесят четыре. Я их всех знаю. Я их всех возил на экскурсии, на рыбалку…

Автобус трясло и мотало, Иван впереди не видел ничего, кроме стволов деревьев, мелькавших в свете фар.

— Не убьемся?

— Не с нашим счастьем. — Тепа переключил скорость, и автобус поехал быстрее.

Через несколько минут они выехали из леса, стало светлее, полная луна висела над полем, освещая все бледным ровным светом.

Автобус дребезжал, стучал и гремел, будто собирался развалиться если не немедленно, то на следующей колдобине точно. Ивану пришлось вцепиться в сиденье и следить, чтобы не откусить себе язык.

— Минут через тридцать будем, — крикнул Тепа. — Я остановлю, не доезжая до КПП… Мало ли что.

Крыс ничего не ответил. Крыс смотрел перед собой неподвижным взглядом, черный спортивный костюм и бледное лицо делали его похожим на смерть. Вместо запавших глаз были темные впадины, на дне которых иногда отражался лунный свет.

— Она верила… — произнес Крыс негромко, Иван еле расслышал его. — Она искренне верила, не могла она предать…

— Она не предала, — сказал Иван. — Она, наверное, хотела как лучше…

— Лучше… — Гримаса искривила лицо, складки черными линиями пересекли бледную кожу.

— Она… — Иван посмотрел в окно, и ему показалось, что он видит желтый свет вдалеке. — Что это?

— Где? — чуть притормозив, спросил Тепа, оглянувшись. — Там дорога от Брехунов. Это Зайцев своих, наверное, погнал. Блин…

— Что?

— Там до перекрестка с КПП осталось всего с полкилометра. Ему бы притормозить, что ли… Влетит под пулеметы…

— Полагаешь, будут стрелять?

— А ты полагаешь, они просто так на звонки не отвечают? Уснули? Кино смотрят? Если все, что ты сказал, правда, то… — Тепа еще раз глянул в сторону машин майора Зайцева и покачал головой. — Тормози, что ты делаешь…

Справа полыхнуло.

Вспух багровый пузырь, взметнулись языки пламени, только после этого резкий звук долетел до автобуса, ударился, заставив задребезжать стекла.

— Я же говорил! — Тепа остановил автобус. — Я же говорил!..

Горела машина. Из ее пламени вырывались комки огня и метались по дороге, наталкиваясь на тонкие светящиеся пунктиры, и замирали.

Иван не сразу сообразил, что это горят солдаты, пытаются спастись, но пулемет, проклятый пулемет…

В освещенный круг въехала вторая машина — тентованный грузовик. То ли попытался объехать, то ли развернуться — только замер он, неловко стал поперек дороги, и трассеры тут же вцепились в него, побежали по бортам и кабине, прошивая кузов навылет. Кузов и тех, кто там находился.

— Дурак-дурак-дурак! — закричал Тепа, ударяя раз за разом кулаком по баранке. — Что же ты наделал!

Загорелась вторая машина. Огонь быстро добрался до бензобака, рвануло, разбрасывая яркие ошметки во все стороны. В первой машине начали рваться патроны, потом несколько раз глухо бухнуло, наверное гранаты. Кузов порвало в клочья.

— Ты фары выключи, — сказал Крыс. — Они и за нас могут приняться. На досуге.

Старик не повысил голос, не сделал ни единого жеста, Крыс смотрел неподвижно на бойню, и огонь отражался в его глазах.

Тепа выключил фары, заглушил мотор, открыл дверь.

— Идем?

— Куда? — спросил Крыс. — В атаку?

— Но что-то же нужно делать… Ты хоть ему скажи, Иван. — Тепа растерянно посмотрел на обоих. — Нужно…

— Если мы сейчас пойдем искать майора, можем нарваться на его пулю. — Иван встал с сиденья и подошел к двери. — На его пулю. Или на пулю кого-нибудь из его солдат. Они сейчас будут палить во все стороны. Пусть они придут в себя.

— А потом?

— Не знаю, — пожал плечами Иван. — Я не знаю системы обороны. Как-то можно обойти пулеметы?

— Нет. — Крыс, кажется, усмехнулся. — Между ними — мины. Мы очень серьезно относимся… относились к безопасности наших детей. Майор, кстати, не так чтобы виноват… Видишь, Тепа, его достали не с поста, выдвинулись дальше почти на триста метров. Его ждали, Тепа. Гранаты, пулемет… Теперь войска должны отойти, перегруппироваться…

Стрельба разом оборвалась, даже патроны в сгоревшей машине перестали взрываться.

Иван прислушался — кто-то кричал надсадно, срываясь в вой, кому-то было очень больно. И страшно. Ветер донес запах сгоревшей плоти и отрывистые команды. Кто-то уцелел.

— Зайцев! — крикнул Иван, сложив руки рупором. — Майор Зайцев!

— С ума сошел? — вскинулся Тепа. — Они же сейчас на голос…

— Не будут, — Иван снова крикнул. — Майор Зайцев! Сюда, здесь Сигизмунд Васильевич! Сюда!

— Придурок, — буркнул Тепа, забросил автомат на плечо и вышел из автобуса, отодвинув Ивана. — Детский сад устроил…

— Задача засады — остановить нас, понимаешь? Задержать на несколько часов. Может быть, до рассвета. А потом…

— Что потом? — поинтересовался Тепа. — Дьявол появится?

— Дьявол не может появиться, — сказал Крыс. — Явятся демоны, овладеют телами. Не исключено, что откроется дыра, откуда вся эта нечисть будет вырываться сюда, захватывая все новые и новые тела… Все новые и новые… И тогда придется уцелевшим ребятам вместе с нами держать оборону. Остановить одержимых мы не сможем, но дать Новому Иерусалиму время подготовиться… Мы можем попробовать… Я предупредил всех. Там сейчас все уже подняты…

— Ага, это не может не радовать… Стоять! — крикнул Тепа, срывая автомат с плеча. — Стоять!

— Это я. — К автобусу подошел Зайцев, осветил свое лицо фонариком.

Щека была располосована, кровь текла по воротнику, но майор не обращал на это внимания.

— Влетели мы, Василич, — сказал Зайцев. — Конкретно влетели. Как они меня подловили… Мишка Феклисов подловил, я всегда говорил, что он самый толковый ротный в моем батальоне. Я хотел до оврага доехать, там мертвая зона для огня с КПП… Мертвая зона…

— Они отошли к КПП? — спросил Тепа. — Как думаешь?

— Не знаю. Я бы отошел, тут уже делать нечего, фланги не прикрыты, а там — огневая связь с флангами, заграждения, мины… приказал разворачиваться, ставить пулеметы…

— В картишки перекинуться, — подхватил Иван, — поспать… Еще пара часов — и можем никуда не спешить.

— Ты о демонах? — Майор достал сигарету, закурил, даже не пытаясь скрыть огонь. — Если они пойдут, то их придется удерживать. А для этого понадобится развернуться, установить пулеметы… В округ я сообщил… Так что — все что могу. Кстати, рации у меня накрылись. Связи нет и в ближайшее время не будет.

Из автобуса вышел Крыс, отобрал сигарету у майора и в две затяжки докурил.

— Как думаешь, когда все произойдет, они пойдут на Новый Иерусалим или двинутся к батальону?

— В зависимости от… — Майор зажег новую сигарету, отдал ее Крысу, а сам закурил другую. — Если будет только пять демонов, по числу принесенных жертв, — возможны варианты. Если образуется… Шесть сотен детей, плюс обслуга, плюс солдатики… До тысячи одержимых. Они смогут и туда, и туда, и много еще куда поспеть. Сколько до восхода тел захватят, все их.

Иван присмотрелся, огонек сигареты освещал лицо майора, отражался в прозрачных каплях, стекавших по щеке. Майор плакал и сам, похоже, этого не осознавал.

— Машина, — сказал Тепа, прислушавшись, и указал рукой назад. — Не наша, не из Иерусалима…

Фары появились из-за холма, машина съехала вниз, остановилась.

— Это, наверное, Круля.

— Этого телевизионщика? — уточнил Тепа. — Он-то сюда какого хрена?

— Снимать кино, — сказал Иван. — Он должен снять кино.

— А вот я ему сейчас из автомата сниму кино…

— Не нужно, Тепа, не дергайся. Тронешь его — пойдешь в ад. А Бездна, похоже, в ближайшее время не исчезнет. — Иван посмотрел на Крыса. — Вы же рассчитывали каким-то образом уничтожить ад? Так?

Крыс медленно кивнул.

— Каким образом?

— Все просто. Все предельно просто. — Крыс выбросил окурок, тот описал дугу, упал на дорогу, разбросав искры. — Через несколько дней должно было быть принято решение… — Крыс оглянулся и сел на нижнюю ступеньку автобуса. — И все. И все закончится для дьявола. Он не получил бы ни одной новой души. Предавшиеся вымерли бы один за другим. Дьявол не может нарушить установленных правил. Он может перехитрить, но выиграть он не сможет. Ему либо пришлось бы признать свое поражение, либо… Либо, нарушив свое слово, предпринять хоть что-то… Ты знаешь такой термин — «штрафные санкции»? Они прописаны в Договоре — и для Дьявола, и для нашей стороны… Что уставился?

Крыс попытался засмеяться, но только закашлялся.

— Мы подписали Договор с Дьяволом, мы все! От нашего имени подписали Договор, только назвали его Соглашением. От всего мира сейчас должно разить серой… От всего мира, от каждого из нас… Те, кто подписал этот договор, давно подохли… Надеюсь, они горят в аду. И никто — никто даже не попытался бороться с этим. Не убивать предавшихся, умножая их количество, а победить их хозяина. А мы… мы смогли… Патриарх придумал, а я… мы… нашли способ воплотить это в жизнь. Так или иначе, до конца года все бы решилось. Или дьявол бросился бы в драку, или обрек бы себя на поражение через десять — двадцать — тридцать лет…

— Но вы попали в ад, с вашими-то грехами, — напомнил Иван. — Майор пытался убить Инквизитора, один из солдатиков убил Пабло Астуриаса, да и вы пытались меня убить…

— Я готов рискнуть, — безразличным тоном произнес Крыс. — Рискнуть… Чем только не пожертвуешь ради служения Господу… Кем только не пожертвуешь… А с другой стороны… с другой стороны, кто сказал, что убийство Инквизитора не может быть прощено? Инквизиторы сказали? С Дьяволом договорились… Нет, тут все не так просто…

— Я уже слышал, — Ивану надоел этот разговор. — Каждому по вере его.

— Да, по вере! — с вызовом произнес майор. — Как веруешь…

— И вам нравится то, что вы сотворили с собой и своими близкими? То есть это правильно? То, как вы изуродовали людей, то, как вы отучили их любить? Ваш Новый Иерусалим — это идеал? Интернат ваш — идеал? А теперь вы все это распространите на весь мир?

— Да! — не выдержал Крыс и крикнул: — Да. Это единственный способ победить дьявола. Единственный! Его же оружием. Переиграть его на его же поле!

— И что? — устало спросил Иван. — Получилось? Кто-то использовал вас, и теперь никто не станет создавать Новый-Новый Иерусалим, никто не будет строить такие интернаты… Люди узнают о том, что здесь произошло, увидят, что сделали предавшиеся… Ведь предавшиеся все это сделали, не правда ли?

— Дьявол нанес удар…

— Кто? Дьявол? — Иван даже смог засмеяться, выдохнул, выдавил из себя короткий смешок. — Верующие все это сделали, истинно верующие. Вы возьмите, если выживете, Аллу Максимовну и потрясите ее, узнайте, кто за ней стоит. Это ведь она девчонок ваших направила на страшный подвиг во имя и для… Им небось была преподнесена какая-то другая сказка… А для остальных — это сделали проклятые предавшиеся, это они уничтожили то, чего не мог победить сам дьявол… Они захотели крови? Они напускают силы зла на честных людей? На верующих? В огонь их всех! К чертям собачьим все Соглашения! Кровь, кровь и огонь! Так было и так будет!

— Привет! — бодро прозвучало у Ивана за спиной. — А вот и я! Вы, я смотрю, тут развлекаетесь? И, слышу, на философские и житейские темы беседуете?

— Приехал…

— Да, приехал. И вы, я смотрю, приехали. Или даже приплыли. То есть штурма не будет?

— Просто заткнись, — попросил майор.

— Нет, я, конечно, заткнусь, но сидеть вот так и ныть… Вы же демонов ждете никак? И планов по поводу штурма даже не строите… Нехорошо, не по-боевому как-то… Может, помочь вам чем-то?

— Я же сказал, — Зайцев повысил голос: — Заткнись и доживешь до утра.

— Это так важно — дожить до утра? — осведомился Круль. — То есть нужно обязательно дожить?

Майор двинулся на Круля.

— Стоп! — засмеялся предавшийся. — Стоять, ты, озверевший майор! Ты не смотри, что у меня рука в гипсе… Да и бить инвалидов — не спортивно. А Старших Администраторов Центрального офиса — еще и опасно. Лучше ответь с ходу, не задумываясь: твои солдаты сейчас готовы умирать и, что гораздо важнее, убивать своих приятелей?

Зайцев не ответил.

— Я повторю свой вопрос. — Голос Круля стал жестким: — Твои пойдут в атаку, если такая возможность возникнет? Не поплывут, увидев на том конце автомата парня, с которым вместе в караул ходили?

— Они их сейчас готовы голыми руками…

— Голыми — не нужно. — Круль достал из кармана часы, щелкнул крышкой и взглянул на циферблат. — У тебя есть еще тридцать минут… Двадцать девять. Ровно через двадцать девять минут ты вместе с уцелевшими солдатами на уцелевших машинах… у тебя уцелели машины?

— Три грузовика…

— Отлично. Вот на трех грузовиках ты, не останавливаясь, рвешь к самому КПП, а оттуда, пока тебя не ждут, — дальше, ко второй линии. — Круль взял часы за цепочку и покачал их в воздухе, как маятник, будто гипнотизер во время представления. — Там, я полагаю, твои войска закончатся. Это тебя не пугает?

— Ты сошел с ума?

— С вами свободно можно сойти с ума, — кивнул Круль. — Но у нас осталось всего двадцать восемь минут. Работай, майор, у нас есть шанс остановить весь процесс…

Понятно было, что майор не поверил ни единому слову предавшегося. Было бы странно, если бы он поверил. Поверил Иван. И, как оказалось, Крыс.

— Леша, — тихо сказал старик.

— Вы… — Майор задохнулся от удивления.

— Я поеду вместе с вами, — сказал старик.

— Мы все поедем вместе с вами, — вмешался Круль. — Можем — на этом шикарном автобусе, можем — на моей машине. Лучше на моей, она надежнее, как мне кажется. Не дрейфь, майор, тут всего триста метров и… двадцать пять минут. Скоро все узнаем. Если ты не уверен в себе, у меня с собой бланки Договоров. Стандартные, но хорошие условия. В машине полтысячи синиц вместо журавлей. Раздай солдатам, подпиши сам…

— Леша, — снова сказал старик, майор снял руку с кобуры и молча ушел к своим людям.

— Как думаете, — ни к кому не обращаясь, спросил Круль. — Поедет?

— Только доедет ли? — Крыс, выбросив окурок, стал хлопать себя по карманам.

— Что ищешь? — поинтересовался Тепа.

— Сигареты забыл дома.

— И слава богу. Тебе жизни на полпачки осталось, а все дымишь… До утра дотерпишь. Полчаса, по-всякому, дотерпишь. А там — либо майор угостит, либо уже не захочешь курить… — Тепа похлопал ладонью по борту автобуса. — А тебя, брат, похоже, сегодня угробят.

— Мы прогуляемся с Инквизитором. — Круль дернул Ивана за рукав и пошел по дороге к своей машине.

Несколько шагов Иван шел молча, слушая, как скрипит пыль под ногами. Луна до половины ушла за горизонт, стало совсем темно.

— Ты что задумал, упырь? — спросил Иван, когда они с Крулем подошли к машине. — Ежу ведь понятно, что никто не проскочит к КПП…

— За руль садись. — Круль открыл дверцу сзади, достал сверток и бросил на водительское сиденье: — И вот это надень.

— Бронежилет? Откуда?

— От верблюда! Надевай. Повышенной защиты, держит автоматную пулю и даже «шило», если не ближе ста метров.

— А ты?

— А на мне уже надето, я не альтруист и не филантроп. Или, может, даже и филантроп, но не альтруист. Мне взаимность подавай. — Круль сел на переднее пассажирское сиденье. — Там еще есть «призрак» и магазины к нему. Но их ты еще успеешь взять. Потом, на КПП.

— Туда еще попасть нужно. — Иван надел бронежилет, взмахнул руками, приноравливаясь, переложил «умиротворитель» из-за пояса в карман на бронежилете.

Круль пробормотал что-то себе под нос.

— Что? — не расслышал Иван.

— Ты слышал, что самоубийство — смертный грех?

— Слышал и что?

— Так и для меня это противопоказано. В типовом Договоре это прописано специально: если покончишь с собой, то гореть тебе… Ты бы почитал Договорчик. Так, на всякий случай…

— Изыди! И при чем здесь самоубийство?

— А при том, что просто так ехать на пулемет, да еще впереди колонны — это самоубийство. Так что я все прикинул и взвесил…

Иван сел за руль, нащупал ключ и завел двигатель.

— Извини, «номада» я здесь не нашел, — Круль зевнул. — Брр, спать хочется…

— А где твои парни и Елена Прекрасная?

— Каждый на своем месте, ты не беспокойся. У меня все под контролем. Меня знаешь как дед воспитывал! О-го-го как воспитывал. Огнем, можно сказать, и мечом.

Круль достал из кармана часы, посмотрел.

— О!

— Что?

— Просто — О! Нам пора выдвигаться. Не торопясь, трогай, подбираем старика и водилу, едем потихоньку к КПП. А там, глядишь, и майор подсуетится. Трогай, милый…

— Милый потрогал и офигел, — дежурно пошутил Иван.

Возле автобуса Крыс и Тепа сели на заднее сиденье.

— Там осторожнее, там у нас оружие, — предупредил Круль, когда сзади что-то лязгнуло.

— Я уже понял, — сдавленным голосом сказал Тепа. — Куда деть?

— Сюда передай. — Круль забрал два «призрака», один положил себе на колени, второй пристроил между передними сиденьями. Рассовал несколько магазинов по карманам своего бронежилета и Иванова. — В общем, мы готовы. Поехали.

— Еще пять минут до срока. — Тепа тронул Ивана за плечо. — Еще пять минут.

— Слушай, я восхищен вашей здешней пунктуальностью, — Круль похлопал в ладоши. — Прекрасные места, потрясающие люди — милые, деловитые, аккуратные… Может, бросить все на фиг…

Вот сейчас в лобовое стекло влетит пуля. Огромная такая пуля в четырнадцать миллиметров калибром. И не одна влетит, а с подругами. Стекло — вдребезги, головы сидящих на переднем сиденье — Ивана и Круля — вдребезги, сидящие на задних сиденьях — в фарш. Пули и не заметят, что кого-то убили и перемололи, полетят себе дальше в чисто поле.

— Ваня, прибавь, прибавь, — азартно прикрикнул Круль. — Мы должны приехать первыми. В кювет не слети…

— Нет тут кюветов. Ровно все, более-менее, — сказал Тепа. — Ни спрятаться, если что, ни отлежаться…

— Я вам не слишком воняю? — вежливо поинтересовался Круль, опуская боковое стекло. — Я чего спрашиваю — некоторым не нравится. Некоторым чистый воздух подавай!

Ветер, ворвавшись в салон, принес запах сгоревшей плоти и паленой резины.

— Сто метров до КПП, — сказал Тепа.

— Притормаживай. — Круль высунул правую руку в окно. — Майор только-только двинул свои войска. Но, нужно отдать ему должное, точно по расписанию. Стой.

Иван остановил машину, не заглушая мотор.

Шлагбаум был опущен, за мешками возле дороги не было шевеления.

— Никого, — констатировал очевидное Тепа.

— А может, — страшным голосом спросил Круль, — все умерли? Или разбежались? Сколько их тут могло быть?

— Человек десять — пятнадцать…

— Вот! — поднял палец Круль. — Мы сейчас все выходим из машины, дедушка идет навстречу майору и просит его притормозить тут и ждать дальнейших указаний. Водитель, Степан кажется, останется возле автомобиля и будет его караулить, а мы пройдем и разгадаем страшную загадку брошенного КПП. Одной страшной безлунной ночью…

Иван снял «призрак» с предохранителя и вылез из машины.

Было тихо. Даже кузнечики не стрекотали. Или им и не положено стрекотать ночью? Иван вот совершенно не мог вспомнить это важнейшее обстоятельство. Спят кузнечики ночью или нет? Цикады — те точно не спят.

Ветер переменился, повеял от мешков с песком, и вместо запаха серы от Круля и сгоревших машин от дороги потянуло запахом крови. Свежей крови.

Иван подошел к мешкам, заглянул за них. Темно. Толстый ствол пулемета торчал вверх дульным тормозом. И пахло кровью. И обычным человечьим дерьмом.

Это в кино смерть чистая и даже эстетичная. А в жизни, умирая, человек, зачастую, не только кровью землю кропит, но и кишечник с мочевым пузырем опорожняет.

Иван осторожно лег грудью на мешки, прислушался, посмотрел в сторону будки поста, обложенной мешками. Перевалился на другую сторону.

Два тела лежали прямо у пулемета, один труп так и не разжал правую руку, держался за рукоять пулемета, второй скорчился на ящиках с патронами.

— Фонарик в боковом кармане, — прошептал Круль из-за мешков. — Не стесняйся!

Лица у обоих солдат были скорее удивленные, чем напуганные. Могло показаться, что пацаны в мундирах спят. Могло бы показаться, если бы в головах у обоих не было пулевых отверстий. У стрелка — над правым ухом, у второго номера — под челюстью.

Иван погасил фонарик и вышел на площадку перед постом. Еще четыре тела мешками лежали в пыли.

— В домике — еще трое, — сказал шепотом Круль. — Где еще могут быть… трупы? Как думаешь?

— Не знаю. Еще должна быть отсечная позиция где-то сзади, — Иван почувствовал, как его начинает бить озноб.

— Точно, — донеслось через минуту из темноты. — Один ручник и три трупа. Итого: два плюс четыре, плюс два раза по три… Это будет… Это будет — двенадцать. Вот, полное отделение плюс пулеметчики.

Сзади послышались шаги.

— А вот и подкрепление. — Круль осветил подошедших, майор торопливо прикрыл глаза от света. — Извини, майор, я немного тебя обманул. Пожалуй, до второй линии мы доберемся без потерь.

— Кто это их? — хриплым голосом спросил майор.

— Ты про группу «Призрак» что-нибудь слышал?

— Это те, что работают против одержимых и демонов?

— Смотри внимательно, майор, вот так выглядит работа этих ребят по живым людям. — Крыс обвел фонариком вокруг себя, желтый световой круг пробежал по утоптанной земле, по луже крови и по мертвым лицам.

— Тридцать минут на все, — с гордостью сообщил Круль. — И на всех. И у нас еще есть время на то, чтобы добраться до интерната. Ты тут организовывай оборону, разворачивай пулеметы…

— А фланги?

— Фланги? Что такое фланги? Фланги — фигня. — Круль поднял руку и звонко щелкнул пальцами. Раз. И еще раз.

Слева, от огневой точки донеслись два щелчка. Через минуту — справа.

— Туда тоже кого-нибудь из своих пошли, майор. А мы двинемся дальше. Что там у нас?

— Через сто метров — ограждение. Сетка, поверх режущая проволока. Сигнализация, — отрапортовал Тепа. — Возле ворот — блокпост, вон лампа горит перед ним, дальше, по углам, за проволокой, четыре пулемета. Еще дальше — здание интерната с проходом к клинике и общежитию. В принципе, единый комплекс.

Иван прислушался с некоторым удивлением. Что-то случилось с речью водителя-раздолбая. Стала она правильной, четкой и лаконичной. Словно подменили Тепу.

— Вот тут, пожалуй, у нас тихо не получится, — с сожалением сказал Круль. — Времени не хватит. Посему…

Круль замолчал и посмотрел на вернувшегося майора.

— Я слышал, ты классно на пулемете работаешь. Мне не соврали?

— Не соврали.

— А не слабо тебе будет из четырнадцатимиллиметрового раздолбать на фиг блокпост? Со ста метров, ночью…

— Сделаю, — коротко ответил майор.

— А лучше, если ты развернешь парочку стволов. Найдется тебе напарник?

— Поставить двоих?

— Три пулемета? Ты с собой привез? — обрадовался Круль. — Давай размещайся, только не кучкой…

Майор скрипнул зубами и ушел, шепотом окликнув какого-то Трофимова, мать его.

— Через десять минут, — шепотом крикнул ему вдогонку Круль.

В домике поста затрещал полевой телефон.

— Вот, — сказал Круль. — А я все думаю, когда они заметят здесь суету и станут разбираться. А они, значит, уже…

Предавшийся вошел в домик.

— Да? — услышал Иван. — У нас все в порядке. Что значит — кто я такой? Я вас тоже не знаю, но не устраиваю по этому поводу истерику. Не устраиваю! Да. Истерику. По буквам продиктовать? Начальника мне к аппарату. Кто там у вас главный? Ротный? Вот, значит, ротного.

Круль выглянул наружу, прикрыл рукой трубку и одними губами прошептал:

— Поторопи там майора, я долго дурака валять не смогу.

Из темноты вылетел солдат, чуть не натолкнулся на Ивана, замер и доложил, что комбат передал — готов.

— Готовы пулеметы, — сказал Иван Крулю.

— По моей команде, — Круль поднес трубку к уху. — Слышу я, слышу. Зачем так нервничать, старлей? Нервы нужно беречь. Диктую по буквам — бе… Это грубо, старлей! Я тебя старше и по возрасту, и по званию. Ты почему службу завалил? А я говорю — завалил. Я приехал, брожу здесь по позиции, а тут никого. Это как понимать? Да нет тут никого, говорю тебе, только я и звездное небо. Еще телефон и пулемет дыбом… Приди и посмотри, мать твою, я, что ли, твоих солдат ловить буду? Говорю — приди, посмотри…

Ивану даже стало жаль старшего лейтенанта Мишку Феклисова, который поймал своего комбата в ловушку, расстрелял несколько десятков молодых парней, а теперь стоит перед телефоном и выслушивает бред, который несет Старший Администратор Центрального офиса Службы Спасения Ярослав Круль.

— То есть это я тебе представляться должен? — возмутился Круль в телефон. — То есть когда ты, сука, людей на дороге убивал, то представляться не требовал… Нет, ты не ослышался, именно сука. Кобелем тебя называть — слишком много чести. Вот ты сейчас быстренько выйдешь из здания и прибежишь на КПП, по дороге сдирая с себя погоны. Считаю до трех. А ты меня не матери, не нужно. Ты оборот про самку орангутанга знаешь? Вот и не смеши профессионалов. Значит, раз. Два. Три. Ты не успел, время прошло.

Круль бросил трубку на аппарат, вышел из домика и зычно, надсаживаясь, проорал: «Огонь!»

Три пулемета ударили одновременно.

— Просто музыка, — улыбнулся Круль. — Симфония.