Инквизитор

Глава 07

А Господь — располагает, снова подумал Иван.

Вон Крыс сидит, нахохлившись, на первом сиденье, на том самом, на котором позавчера, кажется, ехал Всеслав.

Иван тоже чуть было не сел на свое старое место, в последний момент вдруг решил не идти на поводу обстоятельств. Пусть хоть в этом.

Не получилось поехать в интернат. Казалось, чего уж проще — утром, проснувшись, сесть в автобус и отправиться на встречу со Всеславом, сопроводив по дороге медсестру с новорожденным. Чего уж проще…

Нет, автобус приехал, Тепа долго жал на кнопку у калитки, прежде чем Иван наконец сообразил, что нужно нажать для ответа.

— Я сейчас, пять минут, — сказал Иван, Тепа не ответил, махнул рукой и вернулся в машину.

Через пять минут Иван, закрыв все двери и подключив сигнализацию (перепрограммированную под его собственную сетчатку и отпечаток пальца), поднялся по ступенькам в автобус и остановился удивленный.

Крыса во вчерашнем сценарии не было. А сейчас он сидел, уткнувшись в свою книгу, завернутую в серую бумагу. На Ивана даже не взглянул, выглядел совершенно спокойным, правда, пальцы левой руки, когда переворачивали страницу, дрожали. Но это вполне могло быть и от возраста. Или от алкоголизма, успел подумать мстительный Иван, прежде чем рассмотрел все остальное.

Крыса во вчерашних планах не было. Был младенец с медсестрой. В планах был, а сегодня — не было. Можно было решить, что за ним еще предстоит заехать. Можно было бы.

Если бы автобус не был наполнен запахом серы.

И если бы не та самая предавшаяся, которую Иван видел вчера в больнице. Кажется, Анна.

Предавшаяся сидела, опустив голову и закрыв глаза. Пальцы, вцепившиеся в спинку кресла, побелели, будто полагала Анна, что не стоит автобус неподвижно, а несется по горному серпантину.

А еще в проходе между креслами, в глубине салона, лежал… тюк? мешок? рулон? накрытый куском мешковины.

Случалось Ивану и раньше видеть подобные грузы, накрытые чем попало. И темные пятна, проступившие сквозь грубую ткань, были ему хорошо знакомы. На Святой Земле использовали пластиковые пакеты. А здесь, в глубинке, трупы все еще перевозили как попало. Как тысячу лет назад. Укрыли от небрежного взгляда тряпкой поплоше — и нормально.

— Садись, поехали, — сказал Тепа, не поворачивая головы.

Иван посмотрел на укрытое тело, потом на Крыса, углубившегося в чтение.

— Поехали, — сказал Крыс, не отрываясь от книги.

— В интернат? — осведомился Иван, выбрал место и сел так, чтобы видеть Крыса. — Деткам гостинец? На предмет анатомирования?

Предавшаяся захлебнулась вздохом, застонала.

— Рот закрой, — сказал Крыс, закрывая книгу.

Похоже, Ивану сказал, а не предавшейся.

Страницу он не закладывал, просто захлопнул книгу так, будто всегда сможет одним движением открыть ее на оставленном месте. Или неважно для него, с какой страницы продолжать чтение.

— Не едем мы в интернат. Незачем. У тебя, брат Старший Исследователь, первая поездочка нарисовалась в поселок, в просторечии именуемый Циферовкой.

— А официально?

— Официально? Люциферовкой официально называется. — Крыс оглянулся через плечо на предавшуюся. — Нужно тут пару формальностей совершить. И для тебя будет поучительно…

— Для всех будет поучительнее, — холодным тоном произнес Иван, глядя в переносицу Крыса, — если вы, любезный, вспомните, что мы с вами свиней не пасли, и откажетесь от этого тыканья.

— Да? — немного удивленно переспросил Крыс. — Извини…те. Я не по злому умыслу. Честно. Ночь сегодня выдалась непростая… Нервная такая ночь полилась.

— Это не повод, чтобы…

— Не повод. Конечно, не повод. Хотя, чтобы назвать меня старым идиотом, — вполне себе. Тактик недоделанный, стратег контуженый… Генерал от шизофрении! — вполне искренне выпалил Крыс. — Так перемудрить… Придурок! Ты… Вы никогда не замечали, что людям свойственно действовать просто, подчиняться самым естественным порывам?

— Ну, — кивнул Иван. — Вот сейчас, например, не могу понять, почему не поддаюсь естественному желанию взять старого… — как это у вас? — стратега контуженого зa шкирки, тряхнуть как следует, а если кураж пойдет, то и приложить болезного мордой о стекло… Вначале о целое, потом уж провести по битому…

— Не смешно, — сказал Крыс. — И…

Автобус дернулся и рванул с места. Старик осекся и выругался. Тепа оглянулся через плечо и сбавил скорость.

— Люди реагируют просто, действуют из самых простых соображений — все это знают, любят об этом поразглагольствовать, а как доходит до дела, так начинают строить многоходовые планы и многоуровневые комбинации… Вот как я прямо… — Крыс постучал себя бледным кулаком по лбу. — Если бы не мудрил, а просто взял бы этого идиотика и выкинул его ко всем чертям из города…

— Вернулся бы он, — сквозь зубы процедил Тепа. — А ноги бы сломали, на брюхе бы к рожающей жене приполз… А кто бы не приполз?

— Значит, в яму посадить, в погреб, в сейф. И ключ выбросить! — Крыс повысил голос и ударил кулаком, только теперь не по лбу, а по коленке. — И был бы этот идиотик жив. И Сашка Молчанов был бы жив. И…

Крыс махнул рукой и отвернулся к окну, за которым мелькали дома.

Так, подумал Иван. Значит, этот, под дерюгой, муж предавшейся. Это его вчера видел Иван перед больницей, и это его вчера били простые люди из народа. Значит, работу кто-то доделал.

— Кто их?

— Что значит — кто? — Старик посмотрел на Ивана удивленными глазами. — Сашку кто убил? Вот этот, Игнат Семенов убил. Я же заговор подозревал, думал, они попытаются ребенка перехватить, чтобы…

Крыс быстро глянул на предавшуюся, которая смотрела перед собой мертвыми глазами.

— Думал, они за городом попытаются перехватить… А он сам… он просто хотел забрать своего ребенка… и попытался. Черт! Черт-черт-черт! Она родила, все суетились, бегали… А он тихонечко встал с кровати… Весь в синяках, побитый, но встал и прошел почти до самой палаты рожениц. Его Сашка заметил уже перед самой дверью… Пытался задержать, но… Только шумнуть успел… Подбежавший напарник, увидев, что Сашка уже не дышит, просто выстрелил на поражение… Двенадцать раз.

Предавшаяся заскулила с неподвижным лицом. Только правый уголок рта кривился и дергался судорожно.

— И все! — выкрикнул старик. — Все планы, все варианты вместе с игрой в детектив разом закончились. Бац — и все! И польза из всего этого теперь будет только одна — воспитательный момент для обитателей Циферовки и экскурсия для Инквизитора. Поучительная и познавательная. Познавательная и поучительная… — Крыс открыл книгу наугад, заглянул вовнутрь и снова захлопнул. — Как я себя ненавижу в такие моменты. И этих любящих родителей… Отцов любящих и матерей! Ты знала, что так будет?

Крыс обернулся к предавшейся.

— Ты знала, что твой муж попытается?

Женщина тихонько выла, раскачиваясь из стороны в сторону. Она не видела и не слышала ничего вокруг себя, это было понятно Ивану. И этого никак не мог понять Крыс. Не хотел понять. Не давал себе понять.

Автобус выехал из города, дома за окнами сменились деревьями. Дорога перестала быть ровной, автобус подбрасывало на колдобинах.

Мешковина начала сползать с тела покойника, открывая голову.

Волосы, слипшиеся от крови, изуродованное выстрелами лицо, белое крошево в кроваво-красном обрамлении… Иван не выдержал, встал и поправил ткань. Вернулся на свое место.

Крыс все рассказал. Только не объяснил ничего.

Нужно было его расспросить, но не при женщине же, потерявшей мужа. Да и не при трупе тоже.

И еще… Ребенок. Нет ребенка. Только сейчас Иван вдруг сообразил, что из вчерашнего разговора так и не понял, отчего это ребенка забирают у матери. Вот так, без разговоров, без церемоний, специально вызывают роды, чтобы поспеть к какому-то сроку… Мать должна была остаться в больнице, а ребенка должны были отвезти в интернат. А вышло все наоборот. Она ведь только что родила, всего несколько часов, Иван не был специалистом в медицине, но ему всегда казалось, что после родов женщина должна лежать в постели. Хотя да, это обычная женщина, а это ведь… Это — предавшаяся. Как вообще она попала в обычную больницу? И зачем? Ведь у предавшихся уровень медицины обычно выше, чем у кого бы то ни было. Служба Спасения расходует на спасение и защиту бренных тел очень большие средства.

Все здесь не так. Все — совершенно не так.

Не говорят — и ладно. И черт с ними. Нужно просто молчать и ждать. И все станет известно и понятно, рано или поздно.

Иван закрыл глаза и тут же торопливо их открыл.

Вот этого делать не стоит. Он снова чуть не уснул, будто ему не хватило кошмарной ночи и крика, с которым он несколько раз просыпался.

И ведь почти смог убедить себя, что ничего не было, что не мучили его этой ночью кошмары, что все осталось позади, что это от нервов, от новых нелепых впечатлений, что снотворное, которым его угостил добрый доктор в ночь накануне, его вырубило, и вот что теперь его снова настигли страх и бессилие, заприметившие его там, возле сарая, когда пули дробили бетон, рвали в клочья плоть и разочарованно чавкали в грязи, в жирной смеси из чернозема, воды и крови.

Иван надеялся, что все позади.

Напрасно наделся.

Пули летят над землей, некоторые, выпущенные слишком низко, вязнут в грязи, подняв черные фонтанчики, но стрелок у пулемета знает свое дело, большинство пуль долетают до стен, до человеческих тел, пытающихся укрыться за ними, рвут, ломают, крошат, взвизгивая от удовольствия или воя от разочарования, рикошетом взлетая к серому небу.

Иван чувствует щекой, как трещит воздух, разрываемый пулями, успевает заметить прозрачные тени этих пуль, но не это пугает его, вовсе не это. Не в это мгновение страх и бессилие овладевают Иваном, совсем другое чувство охватывает его.

Радость? Удовольствие? Предвкушение тошнотворным комком подкатывает к горлу? Предвкушение чего? Иван во сне успевает понять, и понимание это наполняет его тело бессилием и страхом. И отвращением к самому себе.

Автобус остановился, Иван открыл глаза, откинулся на спинку сиденья.

Он все-таки уснул, все-таки уснул. Ему только показалось, что он успел открыть глаза.

Тепа щелкнул рычагом, открывая дверь.

Крыс встал со своего места, оставив книгу, медленно, как бы нехотя, подошел к двери и вышел из автобуса.

Иван, оглянувшись назад, торопливо последовал за ним.

Ткань сползла, обезображенное тело было открыто полностью, женщина сидела на полу рядом и гладила рукой то, что осталось от лица.

— У вас крепкие нервы.

— Что?

— У вас крепкие нервы, — повторил Крыс ровным голосом, без осуждения или одобрения. — Уснули совершенно спокойно…

Иван сглотнул, вспомнив…

— Это и есть Циферовка, — сказал Крыс.

Или Люциферовка, мысленно произнес Иван, рассматривая дома у подножия холма. На глаз — сотни три дворов. Много. И это только то, что видно отсюда, от дороги. А что там за лесом, обступающим поселок с двух сторон, рассмотреть было невозможно. Но несколько легких дымков над деревьями указывали, что и там есть дома.

— Почти пять тысяч человек… — Крыс кашлянул. — Пять тысяч предавшихся. Фермы, поля, огороды — все их. Вон там, справа, клуб. Видишь… Видите, слева, синяя крыша? Это тамошний филиал Службы Спасения…

— А больницы у них своей нет? — спросил Иван.

— Почему нет? Есть. Во-он там, возле офиса. Два этажа, за деревьями… — Старик указал рукой.

— А почему рожать привезли в Новый Иерусалим?

Крыс посмотрел на Ивана, потом удивление на лице исчезло.

— Так ты ничего не знаешь?

— Откуда?

— Да… Хотя, казалось бы… — Старик усмехнулся. — Приезжает Инквизитор, который, оказывается, ничего и не знает о происходящем в наших местах. С другой стороны, конечно… Зачем тебе знать? То, что нужно, мы тебе расскажем, что-то сам сообразишь. А если до чего не додумаешься, так и не нужно. Пока скажу — сейчас прибудут местные администраторы. Постарайся ничему не удивляться и вопросов не задавать. Просто подпишешь протокол, и все.

Из-за деревьев показались люди. Трое из них — в черном, солнце отразилось на воротничке того, что шел посередине. Старший Администратор собственной персоной. Кроме администраторов еще с десяток мужчин.

Четверо из них попарно несли два бревна.

— Я им звонил, — сказал Крыс, — предупредил, так что все пройдет быстро.

Старший Администратор, высокий худощавый парень с рыжей щетиной вместо бороды на лице, не здороваясь, подошел к Ивану, протянул планшет.

Иван взял.

Протокол свидетельствовал, что Старший Администратор офиса Службы Спасения в поселке Люциферово Альфред Свенсон принял тело Игната Семенова у Сигизмунда фон Розенштайна в присутствии Старшего Исследователя Объединенной Инквизиции Ивана Александрова. Претензий не имеет. О коллективной ответственности населенного пункта в случае невыполнения условий дополнительного соглашения осведомлен.

Подпись администратора уже стояла.

Пока Иван читал текст, Крыс размашисто расписался на обоих экземплярах, сунул ручку Ивану.

Подпись так подпись, подумал Иван и расписался.

Администратор протянул один листок Крысу, тот спрятал его в нагрудный карман рубашки.

Мужчины с бревнами поднялись на вершину холма, двое с лопатами подошли к ним и стали копать. Еще двое вошли в автобус.

Послышались приглушенные женские крики. Мужчины вышли, неся на носилках тело. Следом за ними выбежала предавшаяся, но ее еще двое мужчин схватили за руки. Младший администратор, невысокий брюнет лет сорока, быстро подошел к ней и ввел что-то в плечо прямо сквозь одежду армейским шприц-тюбиком.

Тело отнесли на вершину холма, носилки поставили на землю возле тех, что работали лопатами.

— Это недолго, — тихо сказал Крыс. — Вон уже люди идут.

От поселка действительно шли люди. Много людей. Как бы не все пять тысяч из населения Циферовки.

Шли молча, слышен был только шорох тысяч ног.

На холме мужчины с лопатами посторонились, те, что придерживали бревна, опустили ношу торцом в ямы.

— Зачем бревна? — не выдержал и спросил Иван.

— Это не бревна, — ответил Крыс, — это столбы.

Утрамбовав лопатами землю у столбов, мужики отошли в сторону. Двое тех, что принесли покойника, подняли тело, привязали его к столбу. Потом подвели ко второму столбу вдову убитого. Тоже привязали. Но, как увидел Иван, только за талию, оставив руки свободными.

Женщина замерла, глядя на своего мертвого мужа.

Толпа сомкнула кольцо вокруг вершины холма.

Старший Администратор, держа планшет под мышкой, поднялся на вершину, предавшиеся расступались перед ним молча.

Возле столбов Администратор остановился, обвел взглядом собравшихся.

Тишина. Только жаворонок пел в вышине. Тяжелый запах серы.

— Игнат Семенов этой ночью попытался похитить своего ребенка из больницы в Новом Иерусалиме, — тихо сказал Администратор. — Он убил охранника и сам был убит.

Предавшиеся не издали ни звука.

Только сейчас Иван сообразил, чем отличается эта толпа от любой другой, которые видел Иван, от той же Денницы, в которой был прошлой зимой. В этой толпе не было детей. Не было никого младше двадцати лет, насколько мог рассмотреть Иван. Беременные — были. Много, Иван даже не стал считать.

— Теперь его тело будет находиться здесь неделю, — сказал Администратор. — Его жена, которая могла быть соучастницей преступления, будет находиться здесь до захода солнца.

— Охренели совсем? — тихо спросил Иван у Крыса, но голос прозвучал неожиданно ясно, предавшиеся оглянулись.

— Замолкни, — процедил сквозь зубы Крыс.

— Это мне замолкнуть? — спросил Иван уже нормальным голосом, не скрываясь. — Вы только что родившую женщину собираетесь держать на солнцепеке целый день?

— Не лезь! — Лицо Крыса побледнело. — Здесь такие законы…

— Где здесь? — громко, во весь голос спросил Иван. — На Земле? Божьи законы здесь другие? Ладно, вы наделили себя правом платить кровью за кровь, но здесь нет крови. Нет преступления. Или я чего-то не понимаю? Я не понимаю чего-нибудь?

Крыс был на голову ниже Ивана, в своей цветастой рубашке, широких шортах и сандалиях на босу ногу, он выглядел нелепой карикатурой, стремительно состарившимся десятилетним мальчишкой.

У Крыса дергался кадык на тощем горле, когда он кричал Ивану в лицо, что тот не имеет права, что обязан не лезть… не вмешиваться… Иван молча обошел старика и поднялся на холм.

— Нож! — потребовал Иван, остановившись перед предавшейся, привязанной к столбу.

Кто-то, Иван не видел, кто именно, вложил ему в руку нож с простой деревянной ручкой. Иван разрезал веревку, бросил нож на землю и приказал, чтобы женщину отнесли в больницу. И спустился к автобусу.

Когда проходил сквозь толпу, ему показалось, что кто-то прошептал «спасибо». Несколько рук коснулись его плеча.

Крыс сидел на ступеньках автобуса и курил.

У него за спиной маячил Тепа, тоже с сигаретой в руке.

— Еще долго? — осведомился Иван у Тепы, через голову старика.

— В принципе, все, — ответил водитель. — Вон вороны уже летят. Начнут, я думаю, при зрителях, к вечеру уже закончат. А эти, предавшиеся, разойдутся по домам сразу, как мы уедем.

— Поехали, — сказал Крыс, бросил окурок на землю и встал со ступеньки. — Повеселились, пора и честь знать.

Старик поднялся в автобус. Иван вошел следом.

Дверь закрылась, и автобус поехал.

Через пять минут въехали в лес.

— Останови, — приказал Крыс, и Тепа послушно остановил. — Выйди, погуляй, нам нужно поговорить.

Тепа встал со своего места, взял из-за кресла матерчатую сумку и вышел из автобуса.

— Значит, говоришь, Божий закон? — сказал Крыс. — То есть мы этого закона не выполняем?

Иван не ответил.

У старика мог быть пистолет, тот самый допотопный «вальтер», что лежал у него в столе на вокзале. Под просторной рубашкой можно было спрятать целый арсенал. Судя по выражению лица, Крыс сейчас вполне мог пристрелить собеседника. Ну или попытаться.

Пистолет Ивана был сзади за поясом форменных брюк. На предохранитель и в обычное время Иван «умиротворитель» почти никогда не ставил, а, отправляясь утром в поездку, которая могла оказаться опасной, не поставил тем более.

Хочет старичок поиграть в ганфайтера? С нашим удовольствием. Иван встал с сиденья.

Старик тоже.

Дуэль из автоматических пистолетах на расстоянии в полтора метра — штука наверняка забавная. И недолгая.

«Вальтер» Крыса тоже не стоял позавчера на предохранителе.

— Думаешь, я стрелять буду? — спросил старик.

— Нет?

— А потом отправиться прямиком в ад? Спасибо, я подожду. Кто-нибудь другой. Может, кто-то из толпы, которую ты так сегодня поразил своим гуманизмом. Гуманизмом Объединенной Инквизиции. — Крыс поднял свою рубашку, открывая дряблый животик и морщинистую спину. — Вот, убедись. Нет у меня оружия с собой.

Крыс снова сел.

Иван тоже. Оружия своего он демонстрировать не стал.

— Ты ведь ничего не понимаешь… — устало выдохнул старик.

— Мне никто и не объясняет. А то, что я вижу, мне не нравится. Вы можете поступать с трупами как вам заблагорассудится. Вы можете гнобить предавшихся, как вам будет угодно и как вам позволяет Служба Спасения, но есть штуки, которые…

— Ну да, женщины и дети, — недобро усмехнулся Сигизмунд фон Розенштайн. — Какой же гуманизм без женщин и детей. Ты же, насколько я знаю, тоже защищал женщин и детей, как я мог забыть? Только ведь у тебя не получилось тогда. И ничему это тебя не научило? Только не нужно мне снова начинать о том, что мы свиней вместе не пасли. Ты вчера правильно сказал — отсутствие свидетелей здорово изменяет общую тональность разговора.

— Я так сказал?

— Нечто в этом роде. Так вот, Иван Александров. Я не знаю, почему сюда прислали именно тебя. Я не могу себе представить, зачем здесь может понадобиться без году неделя инквизитор, когда даже опытный человек, повидавший в своей жизни много чего и понимающий куда как больше твоего, погиб, так ничего и не изменив.

— Так это вы его? По вашему приказу?

— Дурак, что ли? — искренне возмутился Крыс. — Я же тебе объяснил, что тебя никто убивать не станет, даже предавшиеся не тронут. Я не стану рисковать своей душой и…

Старик, похоже, чуть не сболтнул лишнего, но удержался в самый последний момент.

— Я не стану жертвовать своей душой ради минутного удовольствия увидеть, как подыхает самоуверенный и наглый мальчишка. Ты даже представить себе не можешь, что сейчас сделал, сколько человеческих жизней подверг опасности.

— Тем, что не дал издеваться над женщиной?

— Именно этим! Наказание — неотвратимо! Неизбежно. Никто не смеет даже надеяться, что уйдет безнаказанным. Совершил — наказан. Знал, но не сообщил — наказан. Видел, но не остановил — наказан. Только так. Только так… — Старик закашлялся, хватаясь за грудь.

— Сердце? — спросил Иван.

— Курить мне нельзя, дураку старому! — Крыс отдышался. — Ты не понимаешь… Предавшиеся — плодятся как кролики…

— Я это знаю, — перебил Иван. — У них это в типовом договоре прописано — не пользоваться контрацепцией. И это как-то меняет дело? Может, деток нужно сразу пускать на мыло? Ах да, у нас же есть еще Соглашение, по которому официально нельзя убивать предавшихся, а нужно даже, наоборот, их защищать, если что…

— А их никто и не убивает здесь! Почти никто… — поправил себя Крыс, задумавшись на мгновение. — Наоборот, им оказывается помощь…

— Я видел, — кивнул Иван.

— Видел! — повысил голос Крыс. — Ты все у нас видел, Ваня, все понял… А знаешь ли ты, что у нас поголовье предавшихся растет только за счет мигрантов? Ну почти только за их счет. Мы принимаем тех, что бегут от погромов… И не нужно делать большие глаза — погромов стало больше. И проходят они чаще и с большим размахом. Если об этом не сообщается в нашей прессе — это еще не повод считать, что их нет.

— Но в средствах массовой информации от Дьявола… — неуверенно начал Иван и замолчал, сообразив, что это тоже ничего не гарантирует.

Дьявол, конечно, не врет, но и всей правды не говорит. И вполне может не рассказывать о погромах. Чтобы не провоцировать дальнейших погромов и не порождать панику. Да и чтобы не снижать количества подписавших Договор, выбравших синицу вместо журавля. А на самом деле может происходить все что угодно. Даже такое вот простое изъятие новорожденных…

— А детки, между прочим, не являются предавшимися, — словно прочитав мысли Ивана, сказал старик. — Они обычные, серой не пахнущие и, значит, наши. Наши! Если хотят предавшиеся жить спокойно — пожалуйста, подписал с нами бумаги, живи. Только деток отдавай в интернат, чтобы мы, значит, могли соблюсти свободу совести. Выбрать они могут, только когда станут совершеннолетними…

— Но вы же их крестите?

— И что? Крест кого-то останавливал из тех, кто решил предаться Дьяволу? Не останавливал. А вот обратно вернуться, после подписания Договора, никто не смог. Вот мы и заботимся об этом.

— О чем?

— Да о том, чтобы каждый имел выбор! Чтобы сам решал, идти к Богу или предаться Дьяволу…

— И что? Какие показатели соревнования? Ведь не сто процентов эффективность? Та же Анна, она ведь выбрала…

— А она не из семьи предавшихся. Она из наших, коренных. По высокому чувству изменила Богу. Парни наши встретили за околицей предавшегося, надавали, как положено, тумаков. А чего он закурить не дал? Не дал — получил, как заведено. Хорошо получил, с сотрясением и переломами… Батюшка наш потом парней епитимьей чуть не угробил. Парни хотели как лучше, а вышло… Анна на бедненького подранка наткнулась, выходила… Ну и влюбилась. Может, и не предалась бы, так бабы наши подсобили, разговаривать перестали, за спиной начали шушукаться… Кто-то еще окно разбил. Вот она и ушла в Циферовку. Навсегда. Право имела, между прочим… — Крыс сплюнул, не стесняясь, прямо на пол. — А мы имели право ее ребенка отправить в интернат. И не разрешить ей с ребенком видеться.

— Так все просто… — тихо-тихо сказал Иван.

— Просто, — с вызовом ответил Крыс. — И так просто у нас уже почти двадцать лет. И только единицы из воспитанников интерната предались в результате. Зато в армии их много, в государственных структурах, в Святой Земле, между прочим, в Инквизиции и Ордене Охранителей… Десять лет уже находится под контролем Объединенной Церкви. Проект «Н». «Ной». Мы ковчег строим, который спасет праведников во время нового потопа, когда слуги дьявола затопят весь мир. Только не один ковчег выплывет из всего этого кошмара, много будет ковчегов, не так, как в Писании. Таких территорий, как наша, становится все больше. И у нас, и в Европе. Даже в Америке. В Южной уже две таких есть. Пашка рассказывал…

— Покойный Астуриас?

Старик замолчал и посмотрел в глаза Ивану. И во взгляде Крыса была и боль, и ненависть, и еще что-то, чего Иван разобрать не успел — отвернулся старик к окну.

Умеешь ты разговор поддержать, мысленно похвалил себя Иван. Только-только Крыс разговорился, только пошла информация — и нет чтобы молча внимать, нужно было влезть с подковыркой. Теперь уже, наверное, Крыс заткнулся…

— Пабло жаль, — неожиданно спокойным голосом сказал Крыс. — Не вовремя он погиб. Я его предупреждал, чтобы он не доверял этим…

Старик неопределенно мотнул головой.

— А он решил, что надвигается что-то плохое, ходил куда попало, болтал с кем угодно… Вот и схлопотал… — Крыс поцокал языком. — Ну да ладно. Что случилось, того не изменишь. А вот ты…

И угрозы в голосе не было у старика, и металл не звенел, и выражение морщинистого лица было вполне нейтральное, а только мороз пробежал по спине Ивана, и что-то холодное осторожно коснулось сердца.

Иван хотел что-то сказать, продемонстрировать уверенность и независимость, но не смог. Комок откуда-то взялся прямо в горле, не подступил, не подкатился, а просто возник, лишив дара речи.

— Ты, Ваня, не дергался бы, право слово, — ласково улыбнулся Сигизмунд фон Розенштайн. — Ну прислали тебя сюда. Мы ведь оба знаем, что прислали вроде как в ссылку, туда, где ты сможешь прожить чуть подольше… Вот и живи себе. Дом у тебя надежный, содержание мы тебе поставим нормальное. Тут деньги почти не ходят… Те деньги, что у тебя есть, Ваня, здесь никому не нужны. У тебя, насколько я знаю, карточка кредитная… Так вот, здесь нет ни одного банкомата, и никто не принимает расчетов в электронном виде. Понял? На поезд без билета тебя не посадят, несмотря на твою форму, машину ты не достанешь, мало тут у нас машин. Можно, конечно, пешком добраться, тут недалеко, километров полтораста всего, но не советую, честное слово…

Кроме того, тебе ведь, согласно предписанию, места службы покидать нельзя. Нужно получить специальное разрешение… Но если ты и найдешь телефон, то, боюсь, разрешение все равно не получишь. И придется тебе, если со мной поссоришься, либо с помойки питаться, либо уходить пешком. А Инквизиция не любит дезертиров, Ваня…

Иван усмехнулся.

Вот теперь все нормально. Вот теперь все точки над всеми буквами расставлены, есть угроза, есть угрожающий, поставлена задача, которую нужно решить. Есть кого ненавидеть. Давно Ивану не было кого ненавидеть. Круля разве что? Так там и ненависти не было. Легкое раздражение по сравнению с сильным чувством, охватившим Ивана сейчас, в обшарпанном салоне полудохлого автобуса.

Как хорошо, подумал Иван. Теперь можно ненавидеть не себя, а кого-то другого. Что там психологи утверждали по поводу Ивановой психики? Склонность к саморазрушению? А теперь можно полностью предаться склонностью к разрушению. Начать с того, что взять дедушку за морщинистое горло, взять нежно, пальчиками, и сдавить… Сжать, а потом отпустить и начать задавать вопросы. Для начала — кто убил Астуриаса и за что? Ведь похоже, убили его уже после того, как для Ивана выбрали новое место службы. И не исключено, что совпали по времени эти два печальных события — назначение Ивана и смерть Павла — не случайно. А вдруг кто-то не хотел, чтобы Иван разговаривал с Павлом? Смешная теория, но ведь все равно с чего-то нужно начинать…

Или нет, можно начать с того, что немного подправить радужную картинку, которая сложилась в старом воображении Крыса.

То есть жрать Инквизитору будет нечего? Либо будет он послушным, либо подохнет с голоду?

— Знаете, уважаемый Сигизмунд фон Розенштайн… — начал Иван, спохватился, что подставился, но ничего исправить не успел.

— Не знаю, — отрезал Крыс. — И знать не желаю.

Ведь Иван сам неоднократно учил молодняк, что начинать фразу с «а знаете» — верный способ потерять темп в споре. Нервы нужно держать в руках.

— Значит, без денег я тут загнусь?

— Обязательно, — кивнул Крыс.

— И я должен буду согласовывать свои действия до мелочей с вами?

— Обязательно, — повторил Крыс.

— И сбежать из этого района я не смогу…

— Не сможешь. — Довольная улыбка проступила на старческом лице.

— И все будет по закону, вы ничего не нарушите, и я ничего вам не смогу пришить, если даже найду способ пожаловаться?

Улыбка Крыса стала шире.

— Не помню… — пробормотал Иван. — В моем предписании указано, что я просто обязан жить в том бункере? Не напомните, господин фон?

Улыбка исчезла.

— Не указано, — покачал головой Иван. — Первый прокол. Второй — расположение спецбатальона входит в мой район?

— Он вас не пустит, — быстро ответил Крыс. — Он продукты от нас получает.

— Жаль, — вежливо улыбнулся Иван. — Но вот предавшиеся живут на самообеспечении? Так? И контроль за ними входит в мои обязанности, не может не входить. Вот я и поселюсь у Администратора. Полагаете, что сможете мне помешать? Да, конечно, я не люблю запах серы, но я смогу потерпеть. Все лучше, чем то дерьмо, которым несет от вас, ваших слов и ваших дел.

Что-то изменилось во взгляде Крыса, вначале Иван не понял, что именно, но потом сообразил — ушли все эмоции за исключением ненависти. Зрачки сузились, будто смотрел Крыс на нечто яркое.

— Я что-то не так сказал? — с самым невинным видом спросил Иван. — Если это все, что вы хотели от меня услышать, то я, пожалуй, пойду. Хорошо, что мы не слишком далеко отъехали. Пока!

Иван встал, прошел к двери мимо Крыса, глядя себе под ноги и стараясь не наступать на темную полосу, оставшуюся после того, как из салона вытаскивали труп.

Конец разговора. Точка. Не стрелять же в старика? Сегодня-завтра можно действительно переночевать у администраторов, а потом дед все равно появится. Или кто-то от их таинственного патриарха. И все потихоньку устаканится. Не может не…

Стрелять в старика — неправильно. Вообще, стрелять в безоружного, да еще в спину — это нужно быть последней сволочью или выполнять специальное задание. Крыс, скорее всего, был именно сволочью.

Он выстрелил, когда Иван уже совсем собрался выйти из автобуса.

Грохнуло, как из пушки, пол кто-то выбил из-под Ивана. Врезал палкой по правой ноге. Или даже ломом.

И стало так больно, что Иван не выхватил свой «умиротворитель», не влепил пулю в ответ, а просто закричал, взвыл, рухнув на грязный пол, и вцепился руками в ногу.

Мать твою!

Старик вдруг оказался рядом, перевернул Ивана на живот и вытащил из-за пояса его пистолет.

— Сука-сука-сука… — прокричал Иван, понимая, что поступает неправильно, что нельзя перед смертью вот так выть и паниковать, ведь всегда относился с брезгливостью к тем, кто не умел переносить боль.

А вот сам…

Пуля ведь, наверное, кость перебила. Твою…

— Ты что, дед, охренел совсем? — В автобус влетел Тепа и потрясенно замер в дверях. — Это же инквизитор!

Не человек, не христианин, а инквизитор, даже сквозь боль оценил Иван. Инквизитора, значит, нельзя, а кого другого — Тепа бы и не удивился, и не возражал бы.

— Перевяжи его, — приказал Крыс, — орет как баба!

— Сам ты… — Иван закусил губу. — Я бы тебя… Ты где ствол прятал?

— Молодежь… Все вы знаете, все умеете… Я рубашку поднимал, мог и шорты спустить, если бы пришлось. А пистолет на сиденье лежал. Возле книги моей. — Старик с нежностью посмотрел на свой «вальтер». — Умели раньше делать вещи.

— Точно, кость перебил, — сказал Тепа, разрезав штанину на ноге Ивана. — Вот, шелестит…

Иван дернулся и завыл.

— Спокойно. — Тепа метнулся к водительскому месту, достал из-под сиденья коробку, вытащил из нее шприц-тюбик и резиновый жгут. — Это сейчас, быстро. Значит, снимем шок, остановим кровь, а потом…

Тепа зубами снял колпачок со шприца, всадил иглу в ногу Ивану повыше раны.

— Вот так. Теперь — жгут.

Действовал Тепа уверенно и ловко, что свидетельствовало о немалом опыте. Похоже, водитель частенько оказывал первую помощь при огнестрельных ранениях.

— Сейчас подействует, — пообещал Тепа. — Буквально через пару секунд. А я пойду, палку найду.

— Давай-давай, — кивнул Иван. — Можешь особо не торопиться…

Боль действительно вдруг исчезла, вот только что была и вдруг испарилась. Остались только злость и… И, пожалуй, некоторое благодушие. Вот что значит правильное лекарство.

— Я же… — сказал Иван и облизал губы. — Я же вас, господин Сигизмунд, выверну. Вот только нога заживет, так я и…

Крыс улыбнулся.

— А ты молодец, — сказал старик. — Оптимист. Ты искренне веришь, что сможешь исполнить свою угрозу? Я ведь могу через пару недель еще раз тебе в ногу пулю всадить. Или даже вдруг окажется, что у тебя заражение, и ногу нужно отрезать…

— Нападение на Инквизитора, — напомнил Иван, прикидывая, нет ли чего в пределах досягаемости тяжелого.

Аптечка была рядом, но по весу явно не годилась на роль смертельного оружия.

— А мне… Мне все равно, — засмеялся Крыс.

Ему явно было хорошо, как бывает хорошо человеку, который, наконец, сделал то, что давно уже нужно было сделать.

— Это там у вас… — взмах «умиротворителем». — У вас там дергаются по всякому поводу — грех не грех. Все можно отмолить. За все можно получить прощение. За все, кроме отказа от Бога. Это вопрос веры, сам понимаешь… Вы верите, что можно так нагрешить, что точно в ад попадешь, а мы верим, что нет такого греха… В Библии про то не написано. Там всякий может спасение получить. Всякий! В Ветхом Завете чего только не творили ангелы Божьи!

— Один доигрался, — сказал Иван. — Люцифером его звали…

— Да, так он не заповеди нарушал, не прелюбодействовал и не убивал. Он на Бога восстал, за это и был повержен. Понял? За это! А Иисус Навин сколько народу порешил? И что, от этого стал Богу неугоден? Даже если я тебя убью…

— Вы же говорили, что не можете меня убивать… — напомнил Иван.

— Мало ли что я говорил… Какой тут грех?

— Смертоубийство… Не убий и так далее… — Ну ничего подходящего не было рядом.

Ну ведь говорили же Ивану неоднократно, что нужно носить с собой запасное оружие. Говорили и что толку?

— А чем ты лучше остальных? — Крыс немного наклонился, но не настолько, чтобы можно было дотянуться до его горла. — Это не Бог вам сказал, что нельзя Инквизиторов убивать, — люди придумали. И, между прочим, Дьявол это подтвердил. Дьявол. А он что, станет о хорошем беспокоиться? Вы поверили, вам так удобно. Им так удобно. Дьяволу… А мы тут по-другому думаем. Ну пусть тебе гарантирован рай…

— He-а, — мотнул головой Иван. — Мне рай как раз не грозит. Наоборот.

— Как это? — Крыс на мгновение потерял бдительность и наклонился чуть ниже. — Что значит…

Рука Ивана чуть-чуть не дотянулась. Ногти прочертили три красных линии на морщинистой шее, немного выше кадыка. Крыс дернулся, палец нажал на спуск «вальтера», грохнуло, и стекло из окна осыпалось в салон. Гильза ударилась о спинку сиденья и упала в проход.

— Вот я поэтому и делаю люфты на спуске у пистолета, — как ни в чем не бывало сказал Иван. — Из своего ты выстрелил с перепугу, а из моего — нет.

— Что там у вас? — крикнул снаружи Тепа.

— У нас здесь дедушка психует, — ответил Иван. — Скоро совсем с ума сойдет.

Крыс посмотрел на «вальтер», опер руку с ним о колено. Несколько раз вздохнул.

— Молодец, — одобрил Иван.

Он тоже дернулся во время выстрела, очень уж все получилось внезапно. Дернулся всем телом, раненая нога уперлась в ножку сиденья, мышцы — разорванные пулей мышцы — напряглись, а Иван не почувствовал боли. То ли Тепа ввел какое-то уж очень мощное снадобье, то ли не так все плохо, как показалось вначале.

Оба ствола смотрели Ивану в голову, примеряясь. Палец на спуске «умиротворителя» напрягся, нащупывая слабину, проверяя тот самый люфт.

— Так почему ты не попадешь в рай? — спросил Крыс, возвращаясь к прерванному разговору. — Всегда можно покаяться.

— Конечно, если знаешь грехи свои… — Иван отвел взгляд от пистолетов и смотрел в потолок.

— А ты не знаешь? Это как?

— А вы про пожирание грехов слышали? — спокойным тоном спросил Иван. — Берешь, значит, хлебушек, солишь его, кладешь на грудь умирающего, произносишь…

— И ты хлеб съел?

— Само собой. С тех пор пришлось убить несколько человек, ни разу не покаявшись и не получив отпущения.

— И твои об этом знали?

— Догадывались. Сами понимаете: и это тоже — вопрос веры. Одно дело — они верят, что я это сделал, а другое — знать это наверняка. — Иван снова напряг мышцы ноги, чуть согнул ее в колене.

Боли почти не было. Ну самая малость. Как напоминание.

— Не повезло тебе, — сказал Крыс. — То есть, если я сейчас тебя убью, то прямиком отправлю в Ад?

— А этого никто не знает. — Иван снова посмотрел Крысу в лицо. — С одной стороны — как пожравшему грехи и не покаявшемуся — Ад. Как инквизитору — хренушки. Не нагрешил я в этом звании настолько, чтобы перевесили грехи мои права и полномочия. Вопрос веры, сами понимаете.

— Вот, нашел! — сообщил Тепа.

— Иди погуляй, — приказал Крыс, и водитель исчез.

— Не хочешь, чтобы он знал? — Иван указал взглядом на дверь. — Не знал, что ты меня отправляешь прямиком в преисподнюю?

— А зачем ему это знать? — вопросом на вопрос ответил старик. — Пусть думает, что ты, как и положено инквизитору, защитнику душ человеческих, прямиком в райские кущи. Я еще немного сомневался, но ты, спасибо, подсказал — времени терять нельзя. Время, оно против нас работает в этом случае…

— Ковчег не получится?

— Да получится, получится, не переживай…

— Ему так говорили «не переживай», что он взял да и не пережил, — сказал Иван. — Но логика мне понятна. Если после смерти я гарантированно попадаю в ад, то, значит, все расскажу дьяволу И если я пока знаю немного….

— Ничего ты не знаешь!

— И пока я ничего не знаю, — не стал спорить Иван, — то лучше меня убить сейчас, чем потом. Так?

— А если так?

— Нет, с точки зрения эффективности и функциональности — самое оно. Молодец, фон Розенштайн. Умница. Если и вправду сможешь отмолить этот грех — вдвойне молодец. Почему до сих пор не выстрелил? Хочешь поболтать с покойником? Передать что-то дьяволу? Личное, так сказать. Давай говори, я передам.

На мгновение Ивану показалось, что вот сейчас старик и выстрелит. Тому, наверное, тоже. Но Крыс сдержался. Крыс даже отвел дула пистолетов в сторону, от греха подальше.

— Я не знаю, — сказал Крыс. — Я не знаю, как ты попал сюда. Знаю, что тебя собирались списать и почти в самый последний момент пожалели… Но не понимаю, почему именно сюда. Я ведь хотел убить тебя еще там, на вокзале. Потому и вместо дежурного сел.

— И пистолет приготовил, — подсказал Иван.

— И пистолет, — кивнул Крыс. — Но ты не один прибыл. С мальчишкой.

— А вы мальчишек не убиваете?

— Убиваем, если нужно, но тут… Что-то меня остановило. Даже нет, не что-то, точно знаю что — куртка пацана. Убить инквизитора — отправить его в рай. Убить такого вот мальчишку — отправить его в ад. И он бы рассказал, что погиб инквизитор не просто так, а от моей руки. Твоему начальству я мог бы еще долго рассказывать, что ты жив. А потом, что ты погиб от руки неизвестного… Может быть, даже предавшегося…

— Как Астуриас?

— Рот закрой. Я еще не все рассказал. Раз уж действительно выпало отправить тебя к дьяволу, так хоть воспользуюсь моментом. Он думал, что все решено, что он выиграл. Как же, выиграл! Ничего у него не получится. Не получится! Так или иначе, но он проиграет. И мы сделаем так, что он проиграет. И я доживу до того момента, когда станет понятно, что дьявол…

— Проиграет, — кивнул Иван. — У вас несколько однообразная лексика. Понимаю, село, простые люди… Вы не стесняйтесь, продолжайте.

Крыс помолчал пару секунд с закрытыми глазами, вздохнул и продолжил.

Вернее, попытался продолжить. Честно напряг связки, на шее проступили жилы — тяжело давался старику разговор, но прекращать его он не собирался. Вот только Тепа на это внимания не обратил, снова влез в автобус и, аккуратно переступив Ивана, полез под водительское сиденье.

— Что ты там забыл? — хриплым голосом спросил Крыс.

— Да так, — дернул плечом Тепа, легший животом на сиденье и засунув голову куда-то под руль. — Была тут у меня одна штука… И мысль появилась…

— А у дедушки — пистолет, — сказал Иван. — И даже два. А нервы у дедушки — ни к черту. Вот ты будешь думать, что он, максимум, обидится, а он просто нажмет на спуск моего «умиротворителя». Потом стрельнет мне в голову, а всем скажет, что это я тебя убил, а он уж потом, из самозащиты…

— Какой ужас! — испугался Тепа, продолжая копаться в своем загашнике. — Прямо в голову! С другой стороны, это и не больно вовсе. Я, Ваня, боли боюсь, сил нет. Однажды палец молотком прибил, так сознание потерял. Упал, головой треснулся об стену, сотрясение мозга… У меня тогда еще мозг был. Ага, вот…

Тепа с довольным выражением на лице выпрямился, держа в руках металлическую армейскую флягу, тряхнул ее, прислушавшись к бульканью.

— За рулем пьешь? — спросил Иван, прикидывая, не получится ли хоть водителя сбить с ног, опрокинуть на Крыса и попытаться вывалиться из автобуса.

Нога шевелилась почти без боли. Если это только иллюзия, порожденная уколом, то попробовать все равно можно. Даже нужно. В крайнем случае, упадет Иван Александров на землю возле автобуса, а разъяренный до последней степени Крыс выскочит следом и продырявит почти не ношенный еще организм инквизитора в самых ответственных местах. Голову, там, сердце, почку какую-нибудь…

— Нашел — проваливай, — сказал Крыс, махнув пистолетом. — Там подожди…

— Да сейчас я, сейчас… — Тепа открутил пробку, та повисла на цепочке, еле слышно звякнув. — Уже прямо исчез, испарился…

Тепа шагнул вперед, Иван напрягся, уперся ногами, понимая, что это последний шанс, что если он сейчас просто так пропустит водителя, то, скорее всего, тут, на давно не мытом полу автобуса, и примет свою безвременную смерть.

— Уже… — сказал Тепа.

Иван закричал. Боль вывернула его наизнанку, выгнула, сломала каждую косточку и взорвала каждый сосуд, каждую клетку. Даже кричать было больно. Весь мир разом превратился в боль, в огонь, в кислоту…

Только темнота, боль да Иван. И нет больше ничего. И нет места больше ни для чего, кроме этих троих. Ни для чего.

Боль длилась вечно. Потом вдруг исчезла, уступив место пустоте и слабости.

Нет, все тело ныло, ладони, разодранные ногтями, саднили, в висках пульсировало что-то острое, но все это было ерундой в сравнении с тем, что мгновение назад испытал Иван.

— …я и подумал, — донеслось до Ивана сверху, из серебристого марева пылинок, танцующих в солнечном луче. — Что-то тут не так. А у меня во фляге всегда есть… Вот и плеснул.

Это Тепа, узнал, наконец, Иван. Что-то он плеснул из своей фляги на лежащего инквизитора. Безжалостный водитель нынче пошел, но средства с собой возит забавные… Узнать, что именно, и для себя отобрать. Прежде чем придушить ласкового Тепу самым безжалостным образом. Самого этой фигней обработать, а потом все-таки придушить.

— Он, полагаешь, знает? — спросил Крыс.

— Не-а! — ответил Тепа. — Если бы знал, нас бы давно уже порешил. И не стал бы в игры с тобой играть.

— Не стал бы, — прошептал Иван. — И вы лучше не играйте… Пристрелите лучше, вам это дешевле выйдет, честное слово… Я ведь, если встану, то вы у меня… не просто ляжете… вы у меня смерти просить будете… я такое с вами сделаю, что вам Ад курортом покажется…

— То есть убивать его смысла нет… — несколько даже разочарованно протянул Крыс.

— А ты сам прикинь, Сигизмунд Батькович. — Тепа вздохнул. — Это он по первому разу так отреагировал, а второй раз уже не получится. Ты же сам занятия проводил, без шансов, говорил, абсолютно без шансов.

— И что теперь, — заскрипело сиденье, Крыс, похоже не сел — рухнул на него. — Что теперь делать будем?

— Молиться, суки, — подсказал Иван с пола. — И грехи друг другу отпускать. Я вот сейчас встану… Как-ак встану…

— Только дернись, в морду получишь, — сказал Тепа. — Только попытайся, прямо в морду ногой и получишь.

— Давай! — Иван попытался крикнуть, но тело все еще не совсем его слушалось, получилось какое-то сипение, не страшное и даже жалкое.

— Давай так, барон. — Тепа шмыгнул носом. — Ты сейчас отдаешь мне пистоль и идешь себе потихоньку в резиденцию к патриарху. Все ему расскажешь, объяснишь и получишь указания с разъяснениями. И заодно объясни ему, зачем решил, не спросясь, Инквизитора мочить. Это ж ты сам решил, от боли сердечной?

— Не твое дело!

— Конечно, не мое, — быстро согласился Тепа. — Только и не твое это дело. Не только твое. Ты Пашку проморгал, так теперь решил, что совсем уж…

— Не умничай…

— Нет, почему же… — Иван попытался поднять голову, но сил не хватило, голова откинулась назад, затылок стукнулся об пол. — В общем, я поддерживаю точку зрения технического интеллигента с мотором.

Снова скрипнуло сиденье, Крыс встал, переступил через Ивана и вышел из автобуса.

— Только смотри, не расслабляйся особенно, — предупредил Крыс уже снаружи. — Мало ли что он может выкинуть.

— А вторую часть он после паузы произнес… — сказал Иван. — Для маскировки. А первую, про то, чтобы ты не расслаблялся, он тебе сказал. С угрозой…

— Не учи склочника интригам. — Тепа сел на пол возле Ивана. — И повернись, чтобы я ногу посмотрел.

— Развлечение нашел? Я… — Иван почувствовал, как Тепа безжалостно схватил его за ногу. — Ты что ж это делаешь?

Иван вскрикнул и замолчал — боли не было. Совсем не было.

Тепа цыкнул зубом.

— Что там?

— И кость целая, и раны, считай, нету, — сказал Тепа. — Как я и предполагал…

Иван согнул ногу в колене, пальцами правой руки нащупал рану. Нет, не рану, он нащупал рваную штанину, засохшую кровь и целую, неповрежденную кожу.

— Промазал дед? — растерянно, понимая, что говорит глупость, спросил Иван. — Но ведь он попал? Ты же рану осматривал, сказал — кость перебита… Сказал?

— Сказал, — кивнул Тепа.

— Ошибся?

— Да нет, чего там ошибаться? Что я, перебитых костей не видел? — Тепа снова шмыгнул носом. — Ты лежать будешь или встанешь? Я помогу.

Иван подумал. Попытался сесть и точно грохнулся бы навзничь, если бы не Тепа. Поймал, подхватил, удержал. Помог встать, медленно, без рывков. Посадил на сиденье, руку с плеча убрал не сразу — только убедившись, что Иван может самостоятельно удерживать равновесие, сел на другое кресло, через проход.

— И? — после паузы спросил Иван.

— Что? — сделал удивленное лицо Тепа.

— И что это было? И что это было за снадобье во фляге?

— В этой? — Тепа взял с переднего сиденья флягу и медленно стал свинчивать с нее пробку.

Иван, закаменев, смотрел на нее. Тело напряглось, все внутри сковал лед, кровь бросилась в лицо.

— Спокойно, Ваня. — Водитель медленно поднес флягу к губам. — Ничего страшного. Вода.

Тепа сделал глоток. Еще один. Медленно закрутил пробку и положил флягу.

— Вода? — спросил Иван дрогнувшим голосом. — Просто вода?

— С химической точки зрения — вода. Самая обыкновенная. С точки зрения человека верующего — необыкновенная. Святая вода. Наш батюшка святил на прошлой неделе.

— А почему тогда?.. — Иван вопрос не закончил, замер с приоткрытым ртом.

Ничего страшного не было, на него просто плеснули святой водой. И на него обрушилась боль. Всего лишь вода. А еще у него за считаные минуты срослась кость. А еще прошлым вечером он пытался перекреститься и не смог. Нужно сложить два и два, чтобы получилось четыре.

— Хреново? — спросил Тепа, и в голосе его прозвучало искреннее участие.

— А ты как думаешь?

— Я об таком и думать не хочу. — Тепа помотал головой, демонстрируя, насколько он не хочет «об таком» думать. — Я такого и не видел раньше. Слышал, вон, Белый кролик рассказывал… И не думал такое увидеть. Не предполагал даже. И чтобы я заметил, а барон нет… Он ведь тебя и на самом деле убить мог.

— Злой он у вас?

— Можно и так сказать. А можно сказать — плохо ему, так плохо, что не дай бог себе такое представить.

— Отчеты не сходятся?

— Дурак. Жизнь не сходится. Не сходится, мать ее так! Ведь казалось, что все, что получается, что еще немного — и дело всей его жизни, ради которого он отказался от всего… даже от семьи… дело всей его жизни подойдет к финалу. К триумфу. А вышло… Апокалипсис получился. Или даже не апокалипсис, а всего лишь пшик. Все ушло собаке под хвост… Девять месяцев…

— Стой, — Иван пристально посмотрел в глаза Тепы. — Ты что сказал?

— Я много чего сказал. Я вообще болтлив…

— Что вместо триумфа вышло? Какое слово?

— А… Апокалипсис вышел, а что? — Тепа посмотрел удивленно на Ивана, потом, сообразив, улыбнулся облегченно. — Я все забываю, что ты у нас только второй день. Апокалипсис — греческое слово, означает откровение…

— Я знаю, что оно обозначает. — Иван хлопнул ладонью по колену. — Ты это откуда знаешь?

— А у нас все это знают, с малолетства. — Тепа почесал в затылке. — Мы не так чтобы об этом распространяемся, но наш патриарх немного это… Как бы это помягче… Дописал Библию. Еще одну главу… или как там это называется. В самом конце. Там о конце света. О дьяволе, об Антихристе, о том, что, прежде чем Царство Божье на земле возникнет, должен конец света произойти… Написано, если честно, непонятно, ему пришлось много чего объяснять и пояснять. Батюшка наш, говорят, поначалу очень возмущался тем, что Библию испортили, но потом перестал и ругаться и сам разъясняет, что зачем, кто какие печати срывает, куда звезды падают и что все это обозначает…

— Ваш патриарх написал? — растерянно спросил Иван.

— Сам. То есть написал сам, а потом уж в нашей типографии книгу напечатали. Лет двадцать назад. Теперь у нас старых, без Откровения Библий и не найдешь…

— Двадцать лет назад, — повторил Иван.

— Двадцать лет, а что?

— Ничего, — Иван потер лоб. — Я могу где-то книгу найти?

— Можешь. Да в любом доме есть. Да вот, кстати. — Тепа потянулся и взял с сиденья книгу, обернутую в серую бумагу. — С ней Сигизмунд, считай, никогда и не расстается. Вот, можешь посмотреть.

Иван осторожно взял книгу. Подержал в руках, не раскрывая, словно прикидывая, сколько в ней веса.

— Там, — сказал Тепа, — в конце.

Иван осторожно коснулся пальцами обложки.

Вот сейчас руки откажутся служить, подумал Иван. Как тогда, в доме, когда он хотел перекреститься. Это ведь все-таки святая книга. Священная.

Обложка открылась.

Иван открыл оглавление, нашел Откровение Ионна Богослова. Хотел сразу найти его в тексте, но остановился. Открыл первую страницу.

Вначале сотворил Бог небо и землю. Так же, как и в обычной, правильной Библии.

Но, с другой стороны, если хочешь что-то изменить незаметно, то зачем трогать то, что все, даже непроходимо тупые и сомневающиеся помнят наверняка. Можно попытаться проверить что-то другое, какую-нибудь притчу из Евангелия, но ведь и там можно не править. Вот добавить новую главу в конце книги — да.

Иван закрыл глаза, прислушиваясь к своим ощущениям.

Ничего. Кровь пульсирует в висках. И все.

Марк медленно идет к горящей машине. Пуля бьет его в грудь, пробивает тело насквозь, алые брызги вылетают из спины…

Он идет к машине за книгой, за тем, ради чего погиб Фома, ради чего он сам пожертвовал жизнью. Это такая тайна, такая редкость. За нее убили Фому и пытались убить Ивана, а на самом деле — все это придумал местный патриарх, лидер секты, которая видит главный смысл своей жизни в обуздании предавшихся и создании нового порядка на Земле.

Да, и при этом секту никто не гнобит, не объявляет еретиками. За одни только правки текста нужно было вызвать сюда спецгруппу Инквизиции при поддержке оперативных групп Ордена Охранителей и чистить-чистить-чистить…

Но никто этим не занимается.

И даже то, что здесь погиб Инквизитор… Не погиб, а был убит, поправил себя Иван, никого не удивило и не разозлило.

Все это странно. Очень странно.

— Тебе плохо? — спросил Тепа.

— Нет, нормально. А что, боишься, что я умру и натворю глупостей? — Иван усмехнулся недобро, оскалил зубы. — Как-то так?

Тепа молча постучал пальцем себя по лбу.

— Согласен, — кивнул Иван, — глупая шутка получилась.

Значит, на святую книгу ничего внутри Ивана не отреагировало? И это значит, что ничего святого в этом варианте книги нет?

Иван провел ладонью по странице. Бумага шершавая, и печать не так чтобы очень. Да и какая тут у них может быть типография.

— Я почитаю, — сказал Иван тихо. — Не возражаешь?

— Давай, — пожал плечами Тепа. — Я выйду, погуляю…

Тепа встал, подошел к двери.

— Слышь, — окликнул его Иван. — А как ты сообразил?

— О тебе? Просто. Я ж, когда тебя перевязывал, в крови испачкался. Вышел на улицу, глянул, а она уже черная, как угольный порошок. Высохла за пару минут. Мне в голову и пришло проверить… Еще вопросы будут?

— Нет, — ответил Иван и углубился в чтение.

Разочарование.

Нет, Иван не рассчитывал на озарение, на восторг или катарсис. Он просто хотел понять, что там написано, и попытаться себе представить, что это значит, и как это может относиться к нему, к предавшимся, отринувшим, галатам… Дьяволу, в конце концов.

И не испытал ничего, кроме разочарования.

Круль был прав. Ничего здесь нет такого, что могло бы потрясти воображение. И это настолько отличалось от языка Библии, Ветхого и Нового Завета… Ясно, что новодел.

Совершенно ясно, повторил мысленно Иван, но легче от этого не стало. И уверенности не прибавилось. Ведь зачем-то Марк хотел, чтобы Иван это прочел. Так хотел, что даже жизнью пожертвовал… И еще он говорил, что текст этот только в старых Библиях, до Возвращения изданных. А тут получается, что ничего подобного, что придумано это все двадцать лет назад…

Иван осторожно закрыл книгу и отложил в сторону.

Нет, можно взять и постучаться головой в стену. Можно даже выбить головой стекло. Можно даже попытаться перерезать себе горло или выстрелить в голову. Бац! И мозги красивым веером располагаются на стенах древнего транспортного средства.

Попытаться можно, только вряд ли что-то получится. Или он все равно выживет, или не сможет заставить свое тело подчиниться, ибо…

— Ты все? — спросил Тепа, заглянув в автобус. — Дочитал?

— Дочитал.

— И что дальше?

— Теперь нужно решать, что мне делать.

— В смысле?

— В смысле где жить и что есть. Ты не слышал, Крыс…

— Кто-кто?

— Кролик ваш белый меня предупредил, что или я буду выполнять его распоряжения, или буду сидеть голодным. Деньги у вас почти не ходят, а если бы и ходили, то они у меня на карточке, а карточки у вас…

— Тоже не ходят, — кивнул Тепа и поднялся в салон. — Я, конечно, дико извиняюсь… Твое нынешнее положение, проблемы… Я когда твои вещи в крепость отвозил, то случайно проверил сумку. Совершенно случайно, уж извини…

— Извиняю. И что там?

— Там земля из Святого города…

— Ну?

— Значит, одного пакетика, как я себе представляю, тебе хватит, чтобы любой житель Нового Иерусалима тебе сдал жилье, с кормом и стиркой, на год. Понятно?

— Понятно.

— Я, конечно, могу предложить и свою халабуду, но ни стиркой, ни питанием порадовать не смогу. Но, взяв с тебя вознаграждение, я смогу посоветовать нормальную хату с одинокой молодой хозяйкой…

— Идет. Только что скажет Крыс?

— А он тебе говорил про свободу совести и воли?

— Говорил.

— То-то и оно! — Тепа сел за руль. — Поехали, что ли?

— Поехали.

Тепа завел мотор, закрыл дверь автобуса. Посидел с полминуты, барабаня пальцами по рулю. Потом оглянулся на Ивана.

— А как это? — спросил Тепа.

— Что именно?

— Как это, когда в тебе демон? Страшно?

Иван не ответил.

Увидел свой «умиротворитель» на сиденье, взял, поставил на предохранитель. Положил рядом с собой.

Посмотрел на Тепу и обнаружил, что тот все еще ждет ответа.

— А ты сам как думаешь? — осведомился Иван.

— Думаю — хреново, — сказал Тепа, и автобус тронулся с места.