Инквизитор

Глава 09

Официальная часть получилась смазанной. Альфред Свенсон с трудом переводил дыхание, но не из-за волнения, вызванного прибытием высокого начальства. На Брата Старшего Исследователя Администратор посмотрел даже с некоторым облегчением… И будь у Ивана настроение чуть лучше, то даже легкий восторг прочитал бы Брат Старший Исследователь во взгляде представителя Службы Спасения, распознал бы эмоцию, совершенно неуместную в сложившейся ситуации.

Администраторы должны относиться к Инквизиторам с почтением и ненавистью, причем второго должно быть больше. Куда больше. Почти столько же, сколько страха. А тут…

— Я только что звонил в Новый Иерусалим, — даже не поздоровавшись, выпалил Свенсон.

Говорил он практически без акцента, лишь «з» получилось у него с легкой шепелявинкой. С эдакой милой иностранной ноткой. Если бы еще от него не разило серой, то вполне мог бы сойти Администратор за обаяшку и сердцееда.

— По какому поводу звонил? — спросил Иван, понимая, что Крыс сейчас вести беседу не будет.

Дай бог, чтобы на ногах стоял и двигался в нужном направлении, если придется. Не очень быстро, но…

Кстати, о времени, спохватился Иван.

Прошло не меньше десяти минут с тех пор, как Крыс назначил контрольную двадцатиминутку. Еще столько же — и поведет доблестный майор Зайцев свои полки, усиленные народным ополчением, на твердыню Зла.

— По поводу Анны Семеновой, жены… вдовы Игната Семенова… — Свенсон потянул воротник рубашки, пуговица с треском отлетела. — Ее соседка услышала… шум, вышла посмотреть… И бросилась ко мне. Ее муж остался там, чтобы… чтобы… ну… а жена прибежала, разбудила меня… Я позвонил к вам, а мне сказали, что вы уже должны быть здесь…

Свенсон говорил торопливо, сбивчиво, это было так не похоже на обычно спокойных и чуть высокомерных Администраторов. Хотя в таких странных местах и Администраторы должны быть не самые наглые и самоуверенные. Тут умеют ставить предавшихся и прочую нечисть на место.

— Что там? — спросил Иван, но, взглянув в пустые от волнения глаза Свенсона, молча пошел по улице.

— Вот сюда! — Свенсон бросился вперед, указывая на бегу рукой. — Вот там…

Калитка во двор была распахнута, Иван хотел идти в дом, но Администратор пошел в глубину двора.

За домом, помимо небольших хозяйственных построек, стоял сарай. Довольно большой, на взгляд Ивана, для такого дома и такого двора.

Возле двери сарая стоял младший администратор, тот, что постарше, брюнет. В общем, на долговязого Свенсона он в обычное время был совершенно не похож, но сейчас белое от ужаса лицо делало его почти близнецом Старшего Администратора.

У него даже руки тряслись, когда он приглаживал волосы. А волосы он приглаживал постоянно, каждые тридцать секунд, как заведенный. И, даже обернувшись к приближающимся официальным лицам, все время оглядывался через плечо на сарай.

— Там? — Иван указал на дверь сарая.

Младший администратор судорожно кивнул.

Во дворе пахло цветами, серой и рвотой.

Замечательный букет получается.

Лужа рвоты была почти на самом пороге сарая. Кто-то вошел, что-то увидел и не сдержался. Или бдительная соседка, или ее муж. Администраторы обычно покрепче простых людей бывают, стажировка в Аду, знаете ли, здорово укрепляет нервы. Так, во всяком случае, казалось Ивану.

В сарае было светло. Четыре светильника, стеклянные керосиновые лампы с массивными с жестяными абажурами, висели по углам, несколько свечей горело на полу. Огни отражались от глянцевой поверхности кровавой лужи.

Иван остановился возле входа. Он многое видел, да и вздернутое состояние Администраторов должно было подготовить его к чему-то неординарному… И, в общем, подготовило. Во всяком случае, Ивана не стошнило и не свело судорогой.

Он просто замер неподвижно, сердце споткнулось, сбилось с ритма и тоже остановилось. Потом снова пошло. Побежало, ударяясь в ребра все чаще и все сильнее.

Анна Семенова сидела на полу, прислонившись спиной к стене. Ее глаза были закрыты, руки, испачканные по самые локти черной в неверном освещении кровью, лежали на коленях.

Предавшаяся была обнажена, тело покрыто брызгами крови и капельками пота.

Ивана толкнули в спину, он отошел в сторону, чтобы пропустить Крыса.

Вот старику сейчас будет плохо, как-то отстраненно подумал Иван. Если мне, постороннему, хреново, то каково ему увидеть дочку и внука…

Тельце ребенка — то, что от него осталось, — лежало на полу посреди сарая. И посреди пятилучевой звезды, нарисованной чем-то черным. На концах звезды горели толстые свечи, источая запах горячего воска.

Крыс вздохнул. Закашлялся, заперхал, схватившись за грудь. Побледнел так, что Иван торопливо протянул руку, чтобы поддержать. Старик руку оттолкнул.

На его лицо села муха, но старик не обратил на нее внимания, он смотрел прямо перед собой, не на растерзанного ребенка, не на дочь — на стену сарая, сквозь нее, будто увидел там что-то необыкновенное, завораживающее и пугающее одновременно.

— Что это? — выдавил из себя Иван. — Что?..

— Она пыталась вызвать Дьявола, — ответил Крыс. — Есть такой обряд — вызова Дьявола. Нужен ребенок. И нужна его мать, способная на такое.

— Нет, — Иван даже помотал головой. — Не получится. У нее и не могло получиться, так можно вызвать только демона, а тот…

— Ну да, ты мне уже говорил, что Дьявол на такой вызов не явится. Ясное дело — не явится. Это каждый знает. — Старик говорил ровно, тихо, только частил немного, словно торопился куда-то, или слова его начали звучать в одном ритме с сердцем. — Это тебе кто сказал?

— Ну… — Иван пожал плечами. — Все знают…

— Все. — Старик даже засмеялся, в его горле что-то задребезжало и затихло. — Так говорят. Но есть… есть обряд… старинный обряд вызова. Сам Дьявол не сможет воспротивиться этому призыву, обязательно придет. Если все сделать правильно… Правильно…

По телу ребенка ползали мухи. Вельзевула называют Повелителем мух, подумал Иван. Это он сейчас прислал их, чтобы все разведать и сообщить Хозяину. Доложить, как готовился обряд, и что пошло не так.

Ведь Дьявол так и не явился. Есть только мертвый ребенок, выпотрошенный и разрезанный на куски, и есть его мать, которая убила своего ребенка.

Тошнота все-таки подкатила к горлу Ивана, он сглотнул горечь и попытался отогнать черноту, которая клубилась по углам сарая, норовя заполнить все помещение.

И весь мир, наверное, если Иван не возьмет себя в руки.

— Дура, — сказал Крыс. — Дура.

И опять никакого выражения не было в его голосе, просто констатировал старик некий факт. Ставил в известность окружающих. И, наверное, напоминал женщине, сидевшей на полу, что говорил ей это уже и раньше.

Предавшаяся открыла глаза, огоньки отразились в них, на мгновение Ивану показалось, что глаза светятся красным. Показалось.

— Он не пришел… — прошептала одними губами Анна. — Я все сделала, а он… Он должен был…

— Дура, — повторил Крыс. — Для обряда нужен некрещеный младенец. Ты же наверняка это читала — некрещеный. Мать должна принести в жертву своего ребенка до того, как его окрестят. А первое, что мы делаем после родов, — крестим детей. Ты не знала?

Гримаса боли исказила лицо женщины, превратив его в застывшую маску.

— Ты забыла, — сказал Крыс. — Тебе так хотелось отомстить за мужа, что ты забыла? Или ты хотела убить ребенка для того, чтобы не отдать в наши руки? Тварь.

И снова фраза прозвучала как констатация. Тварь.

А как еще назвать ее? Убийца? Так это — не убийство.

Это…

Иван попытался придумать этому название и не смог. Он вообще не мог думать, просто смотрел на запекшиеся, потрескавшиеся губы предавшейся, на капли крови, вытекающие из трещин на ее нижней губе.

Черно-алые бусинки.

Будто она только что пила кровь.

Правая рука предавшейся шевельнулась.

Нож, сообразил Иван. Она пытается взять нож, который лежит возле ее правого бедра. Обычный нож с деревянной ручкой. Старый, источенный.

Пальцы слепо шарят по полу, наталкиваются на нож, но не чувствуют его. Пробегают мимо.

— Я… — прошептала женщина так тихо, что Иван не услышал, а, скорее, угадал слова. — Я все сделала. Я устала… хочу уснуть… Отпусти меня…

Женщина вздохнула и добавила: «Папа…»

Иван отвернулся к стене. Он хотел уйти, но боялся, что ноги откажутся ему служить.

— Ты иди, — тихо сказал Крыс и тронул Ивана за плечо. — Я… Я…

Иван почувствовал, как старик вынимает пистолет из кармана куртки Инквизитора, но даже не попытался его остановить.

— Иди, — повторил Крыс.

Иван медленно, словно слепой, вышел из сарая и сел на корточки, съехав спиной по стене. Сжал виски руками.

«Как же они будут любить?» — сказала Катерина вчера. Как же они будут любить? Они научились ненавидеть. Этому они научились, пробормотал Иван.

— Александров! Александров! — Только почувствовав сильный толчок в грудь, Иван поднял голову.

Над ним стоял майор. За спиной Зайцева маячил радист, два солдата с автоматами наперевес — Иван даже немного удивился, увидев, что у обоих примкнуты штык-ножи, — и Тепа.

— Что тут происходит? — спросил Зайцев.

— Тут? Тут… — Иван помотал головой. — Не знаю… Хреново тут… Я…

В сарае грохнул выстрел.

Майор бросился вовнутрь, но через несколько секунд вышел. Повесил автомат на плечо, достал из кармана сигареты и закурил.

Тепа пошел к двери, но Иван, встав, толкнул его ладонью.

— Не нужно, — сказал Иван.

— Не нужно, — подтвердил майор.

Тепа посмотрел им в лица, перевел взгляд на дверь сарая и отошел в сторону.

— Выйдите на улицу, — между глубокими затяжками приказал майор солдатам, и те ушли. — Значит, ты ее вчера пожалел? — тихо спросил майор Ивана. — Значит, человека пожалел?

Иван не ответил.

— А если бы я там, возле сарая, не промазал, то эта тварь стояла бы у столба целый день и не смогла бы ночью… Были бы живы ребята в больнице, сестра… И ребенок был бы жив… Не очень дорого за пять минут гуманизма? — Майор прикурил новую сигарету от окурка и снова затянулся. — Так ведь даже эта… Даже эта мать была бы жива. Тебе нужно было всего-навсего заткнуть свое мнение поглубже в задницу… Всего лишь…

Из сарая медленно вышел Крыс.

— Майор… — сказал Крыс. — Возьми мужиков — не солдатиков, а моих мужиков возьми, проедь по адресам тех… женщин, что скоро будут рожать. Их шесть. Вот всех собери, загрузи в автобус и отвези в интернат.

— Но…

— Я сказал — в интернат! — повысил голос Крыс. — Чтобы через полчаса автобус был перед домом, я сам с ними поеду. Пока будете передвигаться по деревне, каждой приставь по два человека и скажи, чтобы стреляли в любого, кто попытается… В любого.

Майор торопливо вышел со двора, солдаты и Тепа — следом.

Крыс все еще держал пистолет в руке, спохватился, посмотрел на него и спрятал в карман. Потер ладонь о куртку. Глянул на нее и снова потер. С силой, будто и вправду выпачкал руку в чем-то липком.

— Слышь, Свенсон! — Крыс огляделся в поисках Администратора, продолжая тереть ладонь о ткань. — Свенсон!

— Да? — Свенсон подошел.

— Ваши врачи ее осматривали вчера? — спросил Крыс.

— Да, — кивнул Свенсон.

— У нее было кровотечение?

— Да, не могли остановить. Она потеряла много крови, ее вообще хотели оставить в клинике, но она настояла… — Свенсон оглянулся на Младшего администратора, словно ища поддержки. — И мы решили…

Младший администратор кивнул.

— Значит, много крови потеряла… — протянул Крыс, спрятав руки в карманы куртки. — Слышишь, Александров?

— Слышу.

— Что думаешь по этому поводу?

— Пять километров отсюда до Нового Иерусалима, пять — обратно. Многовато.

— Да, и еще она смогла убить троих… Могла? — Крыс искоса взглянул на Ивана.

Иван покачал головой.

— Вот и я так думаю…

— Вы хотите сказать?.. — Свенсон снова оглянулся на своего помощника, потом растерянно и испуганно посмотрел на старика. — Кто-то ей помог?

— У вас тут нового транспорта не прибавилось? — спросил Крыс.

— Н-нет… Вы же знаете, нам не положено даже лошадей… У нас даже велосипеда нет…

— То есть кто-то принес ребенка, ей осталось только… — Крыс перевел дух. — Только выполнить ритуал. У меня для тебя плохая новость, Альфред. Очень плохая новость. У вас появились желающие вызвать Дьявола в этот мир. Начнешь искать. Тебе поможет Брат Старший Инквизитор… Поможет?

— Да, — сказал Иван, — конечно.

— Я тоже потом подключусь, как вернусь из интерната…

— Я съезжу с вами, — Иван одернул куртку, поправил зачем-то воротник. — Я съезжу в интернат, а потом вернусь…

— Ладно, — сказал Крыс. — А если кто-то из деревни исчезнет, то я буду разговаривать со Старшим Администратором. Понятно, Альфред?

Альфреду было понятно.

Крыс вышел со двора, так и не оглянувшись на открытую дверь сарая.

— Мать хороните сами, — сказал Иван.

— К столбу, — ответил Свенсон. — Преступников — птицам на корм. Или вы прикажете…

— Ладно, к столбу. — Иван поморщился и снова поправил воротник куртки. — А за ребенком я пришлю солдат. Прямо сейчас пришлю…

Во двор вошли два мужика. Охотничьи ружья висели у них за спинами.

— Где детенок? — спросил один из них, кажется, тот, у которого вечность назад Иван спрашивал дорогу.

— Там. — Младший администратор указал на сарай.

Знакомый Ивана развернул мешок, встряхнул его за края и пошел к сараю.

— Я потом заеду, — торопливо сказал Иван Свенсону. — Из интерната — прямо сюда.

И быстро вышел на улицу.

Крыс сидел на лавочке перед калиткой и курил. Иван сел рядом.

— Ничего спросить не хочешь? — Крыс подвинулся, освобождая место.

— Что тут спрашивать… Она бы все равно никого из соучастников не выдала бы…

— Не выдала бы…

— Зачем беременных в интернат везти? Почему не в больницу?

— Можно и в больницу. Обставить все здание часовыми. Только зачем? В интернате тоже есть больница. Поменьше, но неплохая. Зато охрана интерната — это штука особая. Сам понимаешь, дети — это для нас все. Все. Интернат — почти крепость. Ты возле Нового Иерусалима бункера видел?

— Один видел.

— Там таких больше. Гораздо больше. Мы не можем рисковать, там почти целая рота на постоянном дежурстве. Стараемся, чтобы наши, из интерната, там охраняли… Если кто-то даже и сунется отсюда или из какого другого поселка предавшихся… Или если галаты вдруг объявятся или бродячие проповедники — ни хрена у них не получится. Отвезем туда будущих мам… — Крыс скрипнул зубами. — Они там недельку полежат, родят, и все, уедут к мужьям. И все будут живы… Все.

Из-за угла выехал автобус, раскачиваясь на ухабах. Остановился возле лавочки. Крыс встал. За ним — Иван. Оглянулся — калитки во дворах были приоткрыты, в щели выглядывали люди.

Не люди, поправил себя Иван. Предавшиеся.

На улицу вышли мужики с ружьями, держа мешок за углы. С него капало что-то черное, падало в пыль и превращалось в бурые комочки.

— Поехали. — Крыс поднялся в автобус.

Мужики, положив мешок на землю, сели на освободившуюся лавочку и закурили.

— Ты скоро там? — позвал из автобуса Тепа.

— Иду. — Иван еще раз оглянулся на мешок. — Уже иду.

Беременные сидели молча. Смотрели перед собой или в пол. Они знали, что рано или поздно это произойдет, готовились к этому девять месяцев.

Четверо ополченцев сидели в салоне, двое недалеко от двери, двое — в глубине, возле заднего окна.

Место, на котором сюда приехал Иван, было свободно, будто мужики брезговали. Или это Иван себя просто накручивал?

До интерната далеко, вспомнил Иван. Тепа говорил тогда еще, возле вокзала, но Иван не запомнил. Помнил, что они поехали заправляться. И это было сто лет назад.

Никак не меньше.

Главное сейчас — не заснуть. Иначе он снова увидит кошмары. Снова перед его глазами будет прокручиваться запись чего-то, что покажется демону важным. Или то, чем демону захочется помучить Инквизитора. Не каждый день этим тварям выпадает удовольствие терзать Инквизитора. Пусть даже такого нелепого, как Иван Александров.

Автобус ехал долго, Тепа не разгонял его, и, судя по тому, какие виноватые взгляды он бросал на беременных, когда автобус влетал колесом в выбоину, больше всего беспокоило Тепу состояние женщин.

Для него они все еще женщины, а не предавшиеся. А может, его волнуют не они, а то, что в них пока спрятано.

Дети — это самое важное. Это оружие против дьявола. Неотразимое оружие.

И если правду сказал Крыс — Иван бросил быстрый взгляд на старика — если не соврал, то дети — единственное средство вызвать дьявола. Настоящего дьявола выдернуть из преисподней. И… Что?

Что произойдет тогда?

Он уничтожит все вокруг? Станет убивать, и тогда начнется апокалипсис? Господь обязательно вступится за своих чад. Произойдет битва? Падет звезда, вострубят ангелы — что там написано в Откровении? И дракон будет повержен, и небо развернется как свиток, и…

Только вот понять бы, кто написал это самое Откровение. Тутошний патриарх или Иоанн? Кстати, а ведь в Библии Сигизмунда Откровение также приписывается Иоанну. Не патриарху, якобы автору вставки, а Иоанну, так же как и в сгоревшей книге.

И это значит, что там описано будущее?

Предсказанию — тысячи лет или всего двадцать?

— Здравствуй, — сказал кто-то.

Иван оглянулся.

— Здравствуй, Марк!

— Смешно! — улыбнулся Марк. — Ты желаешь здоровья покойнику, да еще тому, который живет в твоем воображении.

— Я все-таки уснул. — Иван огляделся.

Они сидели на самом краю обрыва над морем. Волны с ревом бились о камни внизу, хотя ветра не было. Ветра не было, но облака стремительно неслись по небу куда-то за море.

— Ты уснул, — подтвердил Марк. — Но это даже к лучшему. Мы сможем поболтать.

Волны вдруг замерли внизу, превратились в темно-зеленое стекло. Следующий ряд накатился на них и тоже застыл. И следующий…

Стеклянная стена поднималась все выше и выше. Несколько капель долетели до Ивана, застыли у него на коже. Иван торопливо стряхнул холодные бусинки с руки.

— Красиво? — спросил Марк.

— Прибой был красивее, — сказал Иван. — Когда волны далеко внизу…

— Хорошо.

Глыба застывшей воды рухнула в бездну, скалы вздрогнули, по небу пробежала трещинка.

— Скажи, Марк… — Иван поднял руку, пытаясь поймать пальцами ветер. — Зачем я приехал сюда?

— В Новый Иерусалим? — переспросил Марк. — Ты снова пытаешься меня спрашивать о том, чего не знаешь сам. Я не могу этого знать, Ваня, а потому не могу тебе ответить. Говорят, правильный вопрос на три четверти состоит из ответа. В нашем случае — на сто процентов.

Небольшое облако зацепилось за пальцы Ивана и заполоскалось на ветру, как тонкая гардина.

— Это сон, понимаешь? Всего лишь сон, — сказал Марк.

Облако разорвалось на отдельные пряди, растаяло, не оставив на руке ничего.

— Сон, — сказал Иван. — Господи, ну почему даже здесь меня принимают за идиота! Почему даже демон полагает, что может меня обманывать?

— А разве не может?

Небо и море вдруг сплелись тугой спиралью — ярко-голубое с изумрудно-зеленым.

— Ты же мне прошлый раз поверил? Помнишь наш первый разговор? Поверил, что разговариваешь сам с собой. И поверил в то, что сам придумал, сам понял… Что-то придумал и что-то понял… — Марк исчез, но голос продолжал звучать из пустоты: — А что ты понял на самом деле? Ровно то же, что и остальные. Те, кто посылал тебя сюда, кто пытался не допустить тебя сюда, и те, кому было наплевать, попадешь ли ты сюда. Все они думают, что… Они уверены, что точно знают, зачем отправили тебя сюда и почему не пускали, отчего пытались тебя убить и из-за чего защищали. Только никто из них не знает, что все они — ВСЕ — ошибаются. Каждый по-своему. Но если их маленькие ошибки сложить вместе, то получится одна громадная ошибка, включающая в себя все на свете. И Бога в том числе.

— И дьявола?

— И дьявола. Люди ломают голову над тем, как найти Бога. Спорят, убивают друг друга, а ведь все просто. До смешного просто. Нет, на самом деле — просто. Есть Бог и есть Дьявол. Дьявол был создан Богом, до своего падения он был частью Бога. И это значит, что там, где нет Дьявола, там и есть Бог. Все просто. Но это также значит, что если Дьявол когда-то был создан Богом, если до своего падения Дьявол был Его частью, то сейчас Бог не полон. Не абсолютен.

Спираль продолжала вращаться, и скалы начали втягиваться в ее круговое движение, добавляя черное и коричневое в зелено-голубой узор, вначале понемногу, а потом все больше, закрывая собой яркие цвета, превращая свет во тьму.

— Все ошибаются? — спросил Иван, крикнул, стараясь перекрыть скрежет, с которым перемалывались скалы, море и небо.

— Да, все! — крикнул в ответ Марк, снова появившись рядом с Иваном.

— И Бог?

— И Бог! — засмеялся Марк.

— Тогда и Дьявол ошибается, — сказал Иван, и слова его гулко прозвучали во внезапно наступившей тишине. — Он ведь всего лишь часть Бога, как ты утверждаешь.

Марк встал на самый край обрыва.

Небо, море и камни снова разделились, снова волны бились в скалу, а облака скользили по небу, уносясь вдаль.

— Самое главное не это, — сказал Марк. — Самое главное, что ты ошибаешься. Во всем ошибаешься. И потому… Потому ты можешь понять больше других. Гораздо больше других.

Марк наклонился, словно рассматривая что-то внизу.

— Тебе просто одиноко, Иван. Ничего, это скоро пройдет. Очень скоро. Мы еще поболтаем, Иван. Сейчас автобус остановится на первом КПП, тебя тряхнет, и ты проснешься. — Марк наклонился еще ниже и теперь балансировал на самом краю. — Пока прими совет. Чтобы сделать все правильно, ты не должен ничего делать. Просто… Ты просто должен выжить при любых обстоятельствах. И тем послужишь Дьяволу. Если подохнешь, то, опять-таки, послужишь Дьяволу.

— Небогатый выбор, — сказал Иван. — Только, если следовать твоей логике, если я послужу Дьяволу, который всего лишь часть Бога, то тем самым я послужу Богу?

— Ты начинаешь понимать, — крикнул Марк и лег на воздух, раскинув руки.

Он больше не прикасался к скале, а висел над бездной, и ветер теребил его волосы.

— Ты начинаешь понимать. И у нас с тобой есть шанс, что ты все поймешь вовремя. А пока мне пора… — Марк рухнул в пропасть.

Иван огляделся, ожидая пробуждения, но ничего не изменилось — облака летели, шумело море, а скала была горячей и незыблемой.

— Чуть не забыл. — Марк выглянул из-за края скалы, дурашливо прищурился. — Все-таки есть у тебя недостаток. Ты не любопытен. Ты так до сих пор не взглянул на…

— Приехали, — сказал Тепа.

Иван открыл глаза.

В автобус вошел сержант, держа палец на спусковом крючке автомата. Из-за мешков с песком метрах в десяти от дороги на автобус угрюмо смотрел крупнокалиберный пулемет. Двое солдат стояли возле него и, в случае чего, явно не собирались давать предупредительных выстрелов в воздух и заниматься тому подобной ерундой.

Ивану уже однажды довелось видеть, что такой пулемет делает с автобусом.

Крыс достал из кармана куртки карточку, протянул сержанту. Тот внимательно осмотрел документ, потом пристально глянул на Крыса и обвел настороженным взглядом всех, сидевших в автобусе. Дольше всех его взгляд задержался на Иване.

— Показать документ? — спросил Иван.

— Не нужно, — вместо сержанта ответил Крыс. — Он — со мной.

Сержант отдал карточку Крысу, еще раз глянул на Ивана и вышел из машины.

Прежде чем автобус въехал во двор трехэтажного здания, их еще трижды останавливали. Каждый раз осматривали внимательно, не торопясь, а в последний раз, перед самым зданием, даже проверили багажное отделение.

— Вот теперь — приехали, — сказал Крыс. — Всем пока оставаться в машине, я скоро вернусь. Да, Брат Инквизитор тоже может идти со мной.

Брат Инквизитор и пошел, не спрашивая куда и зачем. Просто вышел из автобуса и двинулся за стариком.

Перед самым крыльцом Иван остановился. В голову пришла странная мысль, которую он тут же попытался отпихнуть, но не успел — она намертво вцепилась ему в мозги. Забавный такой сон, очень поучительный и почти философский. Демон рассуждал о высоких материях, о Боге и Дьяволе. С каких это пор демоны рассуждают? Демон предназначен для убийства, демон даже хитрить не способен, только рвать, ломать, разрушать.

А был ли демон, подумал Иван. В смысле этот сон просто был бредом уставшего мозга или странным опытом общения с демоном? Верить этому сну, принимать его к сведению или попытаться забыть?

Дверь в здание была закрыта, Крысу пришлось стучать несколько раз, прежде чем охранник ее открыл.

— Спят они там, что ли? — сказал Иван.

— Проверяют через камеры наружного наблюдения, нет ли кого кроме нас. Связываются с КПП, уточняют. Сообщают в Центр, что прибыли двое, — глухо ответил Крыс. — Все согласно инструкции.

— Веселенькое учреждение…

— Надежное.

Лязгнул замок, дверь открылась.

— Директор у себя? — спросил Крыс у охранника.

— Алена Максимовна в кабинете, — сказал охранник.

— Значит, я к ней, а ты проводи Брата Старшего Исследователя к старшему воспитателю. Он приехал в гости к новенькому. Которого зовут Всеславом.

— К Бесу? — Охранник улыбнулся.

— Это у него кличка такая? — уточнил Иван. — Он вроде отказывался называться иначе, чем Всеслав…

— Он и отказывается, и не отзывается, только его же как-то называть нужно? Он упрямый, но и пацаны здесь не подарки. Вот и притирается пацан. Вам налево. — Охранник пропустил Крыса и указал Ивану на лестницу. — Второй этаж, кабинет четыре. Зовут Ирина Ильинична.

— Ирина Ильинична, — повторил Иван. — Понял, спасибо.

Школа как школа. Раздевалка в вестибюле за узорной решеткой, вешалки пустые. Тишина.

Шаги получаются звонкие, даже с легким эхом. Чисто. На подоконниках горшки с цветами. Иван даже пальцем потрогал землю — влажная. Поливали сегодня утром, что свидетельствует о порядке и трудовой дисциплине в этом заведении.

Иван вспомнил вечно засохшие цветы в своей школе и проникся к директору заочным уважением. Не к директору — к директрисе. Он ведь ее чуть не пристрелил в больнице недавно. Точно, и доктор называл ее Аленой. А охранник назвал Аленой Максимовной.

Забавно, подумал Иван, поднимаясь на второй этаж. Что-то тут не так… Алена Максимовна была в больнице со своей дочкой. А ведь местные не могут знать своих детей. Не должны. Крыс знал, но у него тут, похоже, особые права и полномочия. Или у директрисы тоже?

Иван остановился перед белой дверью с цифрой «4» на медной начищенной табличке. Это ж как нужно эту медь чистить, чтобы табличка горела, словно золотая. И на каждой из дверей в коридоре было такое же богатство. Уборщицы тут пашут изо всех сил… Или дети. Скорее — дети.

Иван постучал.

— Да, — сказали из-за дверей.

Иван вошел. Кабинет был небольшой, места хватало только для пары книжных шкафов, письменного стола с монитором на нем и трех стульев. На подоконнике, естественно, цветы. На стенах какие-то таблицы и детские рисунки.

— Ирина Ильинична? — спросил Иван.

— Да. — Хозяйка кабинета встала из-за стола, быстро подошла к Ивану и протянула руку для рукопожатия. — А вы — Старший Исследователь… И это вы привезли Всеслава к нам.

— Так получилось, — сказал Иван немного растерянно.

— Да вы присаживайтесь. — Ирина Ильинична вернулась на свое место и указала гостю на стул напротив. — Вот сюда.

— Спасибо… — Иван сел. — Вы, значит, старший воспитатель этого заведения…

— Не похоже? — улыбнулась Ирина Ильинична.

— Не знаю, у меня нет опыта общения со старшими воспитателями, — улыбнулся в ответ Иван. — И я ни разу не был в школе в роли родителя. Или почти родителя…

— Всеслав рассказывал, как вы познакомились. — Хозяйка кабинета несколько раз щелкнула компьютерной мышкой, посмотрел на монитор. — Вы его даже спасли от толпы… Почти геройский поступок.

Без восторга это у нее прозвучало. А ведь могла хотя бы из вежливости убрать это неприятное «почти».

— Мне говорили, что у Всеслава тут проблемы…

— Ну что вы, какие у него могут быть проблемы. — Улыбка хозяйки кабинета становилась все официальнее. — Это у нас с ним проблемы, но мы умеем с ними справляться.

— Он дрался?

— Ну… — Ирина Ильинична повернула монитор так, чтобы Ивану было видно. — Вот, пожалуйста.

Запись с камеры наблюдения велась с паузами в несколько секунд, фигурки перемещались рывками, но понять общую фабулу происходящего было просто.

Вот группа ребят, ровесники Всеслава, стоят кружком, а тот — в центре. Вот один из парней хватает Всеслава за ворот его шикарной куртки. Всеслав резко поворачивается, как-то неловко взмахивает рукой. Нападавший сидит на полу. На лице, кажется, кровь. В кадр вбегает охранник.

— Он защищался… — начал Иван.

— Конечно-конечно, — поторопилась согласиться Ирина Ильинична. — И вот тут.

Группа парней, Всеслав, только все происходит не в закутке перед туалетом, а на спортивной площадке. На этот раз Всеслава не хватают за воротник, его просто бьют в лицо. Мальчишка падает. Его противник наносит удар ногой, Всеслав ногу перехватывает и встает. А бивший — падает. Неудачно, не сгруппировавшись, головой о землю.

— И еще.

Спальня. Комната коек на десять. И все десять обитателей находятся в углу. На этот раз ребята не вызывают новичка на честный бой один на один. Его схватили за руки двое, а еще двое обрабатывают кулаками его грудную клетку и живот. Всеслав обвисает на руках, его отпускают. Оставляют лежать на полу и расходятся. Пытаются разойтись. Напрасно это они, подумал Иван. С другой стороны, кто ж мог себе представить. Иван точно не ожидал бы, что после такого жесткого общения Всеслав сможет не просто встать, но и схватить стул. И этим стулом приложить по спине ближайшего противника. И следующего, только ему досталось ножками стула в живот. И широкий замах лишь чудом не пришелся по головам еще троих.

— Он снова защищался, — сказал Иван.

— Мы это прекрасно видели. Он даже наказан не был…

— Не хватало…

— Не хватало. Конечно, не хватало. По итогам только этих трех инцидентов наши воспитанники получили два легких сотрясения мозга, два ушиба и перелом руки, а так — да. Так он, естественно, защищался.

— Его продолжают бить?

— Нет. Понимаете, в таких случаях срабатывает несоответствие целей, несоизмеримость. Его хотят только поучить, поставить на место. А он желает кого-нибудь искалечить. Вы бы стали учить в таких условиях?

— Пожалуй что нет… — Иван побарабанил пальцами по крышке стола. — Но он же сам не начинает драку? Не провоцирует?

— Если не считать перевернутую звезду на его куртке, то не провоцирует. И если не считать того, что он постоянно цитирует Святое Писание по очень сомнительным поводам и с весьма двусмысленным подтекстом…

— Например? — искренне заинтересовался Иван.

— Ну… Цитата из «Песни песней» по поводу старшего воспитателя интерната, например.

— По поводу, надеюсь, губ?

— Не надейтесь. По поводу сосцов и лона.

— И это по этому поводу его пытались учить мальчишки?

— По этому поводу мальчишки, естественно, ржали в восторге. Я, кстати, поражена. Он у нас всего три дня, но, не меняя имиджа и поведения, сумел перейти из статуса чужака в статус своего парня. Это притом, что к вопросам веры у нас здесь…

— Я понял… — вздохнул Иван. — Мне с ним поговорить?

Изумление Ирины Ильиничны было искренним и неподдельным.

— Вы думаете, что сможете его перевоспитать?

— Нет, но попытаться…

— Попытайтесь. — Ирина Ильинична еще раз щелкнула мышкой. — У него сейчас занятия в слесарной мастерской.

Ирина Ильинична взяла телефонную трубку, набрала номер и строгим тоном приказала Всеславу Бесову — Иван от неожиданности чуть не закашлялся — явиться в кабинет к старшему воспитателю.

— А вы не знали его фамилии? — положив трубку на аппарат, спросила Ирина Ильинична.

— Откуда? Я с ним знаком всего двое суток, большую часть из которых я, простите, пил, а он молчал или говорил гадости. Но что-то мне подсказывает, что фамилию он придумал, чтобы поразить окружающих.

— А то, что он пытается торговать землей из Иерусалима, вы в курсе? Он ведь у вас ее взял. Вы хоть понимаете, сколько эта земля здесь стоит? Он уже предлагал медсестрам за эту самую землю… Вы понимаете… А забрать мы ничего не можем, такая земля неприкосновенна, на нее никакие правила не распространяются.

«Ай да сукин сын!» — мысленно восхитился Иван. Какое целенаправленное издевательство над духовными ценностями. И какая смелость! Или глупость. Скорее, глупость. А то, что он до сих пор жив и здоров…

Почти здоров, поправил себя Иван, когда дверь в кабинет без стука распахнулась и на пороге возник Всеслав Бесов, или просто Бес.

Куртка была в порядке, мотоциклетные куртки шьют крепко, с учетом возможных неприятностей. Кожа была немного потертой, но целой.

На лице владельца куртки также имели место потертости. Ссадина на левой скуле. И синяк под правым глазом.

— Привет! — сказал Всеслав, увидев Ивана.

И даже слегка улыбнулся.

— К тебе пришли, Сева, — сказала Ирина Ильинична, вставая из-за стола. — Поговорите, а я пока пройдусь. Дела, знаете ли…

Всеслав, естественно, уселся на хозяйское место.

— Ну-с… — протянул он, опершись подбородком о сцепленные пальцы рук. — Чем, как говорится, могу?..

— А я сейчас в рожу дам. — Иван улыбнулся как можно доброжелательнее. — По-свойски и на правах старого знакомого. Я вообще могу тебя убить, я тебе жизнь спас, и я могу ее же и отобрать. Доступно объясняю?

— Ой, да это же сам Иван Александров, гроза погромщиков и проводниц! Тот самый, который пулеметов не боится… — Всеслав расцепил пальцы и помахал рукой в воздухе. — А я смотрю — лицо знакомое. Только я думал, что те солдаты возле дороги должны были вас сильнее повредить. Так живо махали ногами и руками, что я даже добежать не успел. Вы уж извините…

— За это — извиняю, а за хамство…

— А мне нужно образ поддерживать. И этот, как его, имидж. Тут же камера внутреннего наблюдения работает, во всех помещениях такие, даже в туалетах и душевых, честное слово! Я специально прошелся, ради смеха проверил. Мне местные не поверили поначалу, что в сортире за ними следят, пришлось показать. Так смешно получилось… — Всеслав стал серьезным, необычно серьезным, он таким не был, даже когда Иван вправлял ему вывихнутую ногу. — Как дела, дядя Ваня?

Иван хмыкнул, но на потолок и в углы кабинета глянул. Камера таки была, над окном, возле карниза.

— Более-менее у меня дела. Хотел к тебе сразу сюда нагрянуть, посмотреть, авторитет поднять. Даже форму надел с утра, только не получилось. А теперь — форма в клочья, не получится тебя поддержать при полном параде…

— Спасибо. Даже лучше, что в клочья. Если бы вы все-таки приперлись, извините, мне совсем бы худо пришлось. Не любят здесь Инквизиторов. Тут вообще мало кого любят, кроме Бога, естественно. Вот с этим жестко. Водила не врал — любой проступок могут простить, самый-самый. Мне по секрету сказали, что даже убийство можно отмолить…

— Так сразу и сказали?

— Так сразу. В первый же день, когда потребовали, чтобы я куртец свой снял. Я им — снимете с трупа, а они — ни фига, отмолим. Вот… И вам еще, между прочим, повезло. Предыдущий Инквизитор тут умер.

— В интернате? — не поверил Иван.

— Почти. Его случайно солдатик подстрелил на внешнем периметре. Ночью увидел, подал команду стоять, а тот или не услышал, или не хотел светиться, побежал, его и подстрелили.

— Мне сказали, что Астуриас погиб, потому что не смог вовремя выстрелить…

— Очень может быть. Он, когда побежал, наскочил на второго часового, мог, наверное, его пристрелить, оружие, говорят, было с собой, но он не выстрелил, хотя должен был знать, что на периметре не шутят. С трех метров ему, говорят, в грудь четыре патрона влетело…

— Пули, — поправил Иван.

— Пули, — сказал Всеслав. — Насмерть. И солдату ничего не было.

— Ему ничего и не могло быть. Все строго по уставу…

— А так, если не подходить к периметру, то жить можно. — Мальчишка улыбнулся и взъерошил рукой волосы на голове. — Работать нужно. Я выбрал больницу местную. С одной стороны — все эти бинты-утки выносить, с другой — видишь, что тебе не хуже, чем остальным. Успокаивает. Ну и мальчишки туда не идут работать, все больше девчонки. Там можно с детьми поиграть, а для девчонок это забавно. Они дежурство в младшем отделении друг у друга выменивают. Сумасшедшие, честное слово. А я, если правильно возьмусь, то вполне могу с ними меняться. Я включен в график дежурств официально, Ирина Ильинична сама проследила, чтобы меня по полной загрузили, я не так часто соглашаюсь работать.

— А вот сейчас она услышит, что ты строишь, насколько я понял, не очень приличные планы… — Иван указал пальцем на камеру.

— Ну и что? — отмахнулся Всеслав. — Меня уж просветили — тут с этими вопросами… ну с интимными, все проще. Нужно договориться с потенциальным партнером, сообщить руководству и получить разрешение. Чтобы с родственником…

— Я знаю.

— Вот. А со мной это даже и не нужно. В смысле разрешение. Местные иззавидовались совсем. Я — приезжий. Со мной можно, даже и не предупреждая начальство. Уже даже кандидатуру наметил. Три, если честно.

— Сева… — сказал Иван, стараясь говорить мягко и даже вкрадчиво. — Я бы не хотел…

— Всеслав, — сказал Всеслав. — Меня зовут Всеслав. И не нужно мне лечить мозги. Если им это можно, то почему нельзя мне? Тут так принято. Я даже на исповедь готов по этому поводу ходить. Серьезно.

— И по поводу того, что ты у меня стырил пакеты со святой землей — тоже покаешься?

— А вы бы мне не дали, если бы я попросил?

— Дал бы, но…

— Так в чем проблема? У вас там еще куча осталась. А я взял всего десяток. Ну, максимум, полтора… Мне они нужнее, у меня организм молодой и требует много и разного. Вы бы отказались, если бы вам выпала такая возможность? — Сева с вызовом посмотрел в сторону видеокамеры.

— Ну…

— Так, тогда официально. Во-первых, завидовать — нехорошо. Во-вторых, какая вам разница, через что я приду к Богу? Через жертвенность или через удовольствия? Не согрешишь, не покаешься, не покаешься — спасен не будешь. Не так?

— Это, конечно, хорошо, что ты цитируешь классику, но очень ты ее специфически цитируешь. «Песнь песней», опять же…

— Ирина стуканула? — Всеслав оглянулся на дверь. — А она не сказала, что сама мне намекала? Не сказала? Ей же тоже ребенка хочется. Она даже надеется, что сможет за ним следить после рождения. Бывает такое, говорят…

— Вот эти гнусности я вообще слушать не желаю. — Иван встал со стула.

— Да я и сам не особо рвусь. — Всеслав тоже встал. — Мне девчонки больше нравятся. А эта старуха…

— Не больше тридцати.

— Я же и говорю — старуха. Как раз для вас. Вы ей только намекните, что не против здесь переночевать. Сами увидите. Ну что вы на меня так смотрите?

Дверь открылась, и вошла Ирина Ильинична.

— А он здесь переночевать хочет, — заявил Всеслав. — Говорит, что хотел бы познакомиться с бытом своего воспитанника.

— Правда? — Ирина Ильинична посмотрела на Ивана, и тот поежился, уловив на лице старшего воспитателя выражение, которое вчера видел у Катерины. Оценивающее такое выражение. Оценивающее.

Сейчас я ей скажу, что сегодня не получится, подумал Иван, скажу, что в следующий раз. Спрошу, когда можно, а она посмотрит в календарь. И только после этого ответит.

— Я сегодня не могу… — начал Иван.

— Да, вы знаете, лучше на следующей неделе, — Ирина Ильинична наклонилась над столом, провела пальцем по календарику, лежавшему под стеклом. — Да, где-нибудь в следующий четверг. Вас устроит?

И старший воспитатель интерната посмотрела в глаза Старшему Исследователю.

— Точно, в четверг! — с почти натуральным восторгом поддержал Всеслав. — Вы же приедете в следующий четверг, дядя Ваня? Переночуете, а потом сходим на рыбалку, тут собственный пруд в лесу. Опять переночуете, а потом…

— Я постараюсь, — выдавил из себя наконец Иван и отвел взгляд. — Сделаю, так сказать…

Ирина Ильинична вытащила календарик из-под стекла, сделала пометку красной ручкой.

— Вот и хорошо. — Она протянула руку, крепко пожала, не пытаясь делать еще какие-то знаки страсти.

Все по-деловому, честно и недвусмысленно.

— Где тут у вас директор? — спросил Иван.

— Я провожу, — Всеслав вышел из кабинета. — За мной, герой!

— Хороший мальчик, — вздохнула Ирина Ильинична.

— Несовершеннолетний, — сказал Иван.

— Да, а что?

— Это я просто так.

— Тогда — до следующего четверга. — Ирина Ильинична подвинула к себе клавиатуру и углубилась в работу.

— Я же говорил! — засмеялся Всеслав, когда Иван вышел в коридор и закрыл за собой дверь. — Сразу повелась!

Иван подошел к окну и прижался лбом к стеклу.

В горле снова стоял комок. То есть это — образец для подражания? Вот эта красивая молодая женщина — счастлива? И воспитывает счастливых людей? Девчонки готовы на все, чтобы их пустили к младенцам, дали возможность перепеленать, покормить, поиграть с чужими, понимая, что своих они никогда не узнают? Счастье?

— Проводить к кабинету? — тихим, серьезным голосом спросил Всеслав.

— Иди в класс, я сам. Иди. Я еще приеду…

— Ну тогда до четверга! — И Всеслав Бесов испарился.

Этот не пропадет, подумал одобрительно Иван. Этот выкрутится из любой ситуации. Ну, разве что, его снова поймают за написанием на стенах разной ерунды. И тупо забьют.

На лестнице, почти уже спустившись в вестибюль, Иван спросил себя — приедет ли в интернат в четверг. Выругался и не ответил.

В кабинет к директору он так и не попал. Крыс уже стоял на крыльце и курил очередную сигарету. Как он вообще держится? Ведь видно, что давалось ему спокойствие тяжко.

— Поговорил со своим приемышем? — спросил Крыс, когда Иван вышел на крыльцо.

— Да, думал, еще с директором…

— Алена с тобой встречаться не будет, она если кого-то начинает ненавидеть, то до смерти того, кого ненавидит. Ты ей в больнице не понравился.

— И Бог ей в помощь! Я только хотел узнать, как она умудрилась свою дочь отстоять? За особые заслуги?

— Она приехала сюда уже с дочкой. Для нее сделали исключение, как для специалиста. А вот ребенка ее дочери… — Крыс загасил окурок и выбросил его в урну. — Вот ребенка ее дочери она знать не будет. В смысле наверняка. В больнице здесь шестеро детей, родившихся за два дня. Алена сможет сличать, искать сходство, чтобы понять, где именно ее, может, даже и покажется ей, что вот этот… или эта… но уверенности не будет. Она думает, что это плохо. Это она так думает…

— Сейчас куда? — спросил Иван, чтобы перевести разговор на другую тему.

— Домой. К нам приехало телевидение. Будут снимать кино об эксперименте, о проекте «Н». Теперь уже можно. Теперь будут ехать официальные лица, как из церкви, так и из Службы Спасения. Администраторы будут везде нос совать, проверять, выискивать, не нарушили мы что-нибудь, не исказили ли Соглашение… Только ни хрена они не найдут. Не выкрутятся они. Дьявол… — Крыс закрыл глаза. — Покрутится он у нас. И ничего не сможет поделать. И телевизионщики эти — тоже ничего не найдут.

— В каком смысле?

— В прямом. Телевизионная группа приехала из «Новостей Службы Спасения». Понял? Прошлой осенью они уже приезжали, по мусоркам лазили и в окна заглядывали. Ты не видел их фильма? «Цена свободы» называется. Нет?

— Я прошлой осенью другим интересовался. Там, выпить, пострелять, девочки… Я в Конюшне служил, знаете, что это такое? Ведь знаете, сами, наверное…

— А это не твое дело, — отрезал Крыс. — Лучше готовься к беседе с дьявольскими телевизионщиками. Они от Инквизитора ни в жизнь не отцепятся. Бедняга Пашка от них просто прятаться начал. Сволочи… Наших девчонок, что за предавшихся вышли, все выспрашивали, не принуждают ли их, не угрожают ли… Поехали, день сегодня не задался…

— И не первый он такой, — сказал вдогонку Крысу Иван.

— И не последний, — ответил Крыс.

Всю дорогу Иван готовился к худшему, представлял, как к нему бросаются журналисты, начинают допрашивать, сыпать информацией из его прежней жизни.

— А почему вы ушли из Ордена Охранителей? — А правда, что вам спали жизнь в клинике Службы Спасения совершенно бесплатно? — А верно, что вы служили в спецназе и не смогли предотвратить гибель трех сотен предавшихся?

Готовился Иван к худшему, но, как оказалось, все было еще хуже.

— Привет, — сказал руководитель съемочной группы, протягивая руку. — Ярослав Круль, информационное агентство Центрального офиса Службы Спасения. С рукой осторожнее, я ее недавно немного поранил. С камерой — мой оператор Никита Ляпишев. С микрофоном — звукооператор Елена Прекрасная…

Оператор, не отрываясь от камеры, помахал рукой, девушка с микрофоном на длинной палке вздохнула и буркнула, что не Прекрасная, а Тертышная, что достали дурацкие шутки, и Круль этот долбаный тоже достал…

— Операторы, как вы, наверное, унюхали, Договор с Адом еще не подписали и присутствуют здесь, дабы гарантировать объективность моего фильма. Водитель тоже не из предавшихся. Меня, если честно, это раздражает, но тут уж ничего не поделаешь. — Круль пожал плечами и развел руки, демонстрируя свое бессилие в такой глупой и неестественной ситуации. — И пока мои недоброжелательные работники будут обустраивать мой быт, я хотел бы поговорить с многоуважаемым представителем могущественной Объединенной Инквизиции. Как вас, простите?

— Нас — Иван Александров.

— Это не тот Иван Александров, который разоблачил организацию отринувших в рядах Ордена Охранителей? — сделал восхищенное лицо Круль.

— Тот.

— Я восхищен! Я потрясен! — театрально вскричал Круль. — Человек, так много сделавший для Бездны, до сих пор не увековечен фильмом. Или, хотя бы, эпизодом, пусть даже репортажем… Забавные стишки получились, не находите? Даже — репортажем. Нет, лучше так, «даже — в репортаже». Нет, талант с годами не исчезает, становится гибче и, я бы сказал, ароматнее! Вы понимаете иронию и скрытый намек?

Стоявший неподалеку Тепа сплюнул и ушел. Группа Круля продолжала работать, но на лицах у них особого восторга видно не было.

— Значит, — Круль повернулся к оператору. — Все свободны. А я прогуляюсь с Братом Инквизитором, пообщаюсь, заодно прикину места съемок. На природе. Это так эффектно — противопоставить живую природу неестественному укладу этих сектантов… К лесу ближе в эту сторону?

— В эту, — тяжело вздохнул Иван.

Круль по дороге что-то громко говорил, размахивал руками, несколько раз приседал, выставив перед своим лицом рамку из пальцев рук, Иван молчал или односложно отвечал на конкретные вопросы.

— А там, за кустами, не дзот ли? — дзот — а как вы полагаете, нас туда не впустят? — полагаю, нет — а почему — а по кочану…

— Как я устал, — протянул Круль и рухнул навзничь в траву, когда они, наконец, отошли от домов и скрылись в лесу. — Богемная жизнь — это так трудно! Не поверишь!

Иван прикинул, с какой стороны дует ветер, и сел так, чтобы запах серы от Круля сносило в сторону.

— Вот, — поднял палец к небу Круль. — Даже такой близкий друг с брезгливостью относится ко мне, что же тогда сказать о моих нынешних подчиненных? Но они терпят, сдерживаются, делают вид, что их не тошнит от моего аромата. А ты, дружище? Как можешь ты, мой соратник и человек, которому я несколько раз спас жизнь, обращаться со мной как с совершенно посторонним человеком?

— Ты хотел, чтобы я бросился тебе на шею? — спросил Иван. — И сообщил всем, что ты на самом деле не борзописец, а чиновная высокопоставленная сволочь из Службы Спасения? Да еще добавить, что ты сбежал из рядов Ордена Охранителей?

— Нет, на такую глупость я, конечно, не рассчитывал, но можно было чуть-чуть, самую малость, доброжелательства…

— Круль, у меня был очень тяжелый день. И очень непростые дни перед этим. Твоими стараниями во мне сидит демон, я на рассвете видел ребенка, которого собственная мать убила, пытаясь принести в жертву дьяволу, вчера в меня стреляли, а сегодня… То есть давай мы с тобой не будем устраивать обычные пикировки и не будем мериться этими самыми… Хочешь мне что-то сказать — скажи. Зачем-то ты сюда приперся?

— Зачем-то… — сказал Круль. — Неплохо было бы точно знать, зачем именно. Я рассчитывал отдохнуть, залечить раны, а вместо этого…

— Я предупредил. Сейчас встану…

— Сиди, Ваня. Сиди. Ты давно понял про демона?

— Я сам и не понял, спасибо, нашелся бдительный человек, который заметил, что кровь у меня сворачивается мгновенно, превращается в пыль… Вмешался, окропил меня святой водой… Знаешь, как это приятно?

— Что именно? Демон или святая вода?

— И то и другое… А еще я сегодня узнал, что есть, оказывается, обряд, позволяющий вызвать Дьявола из Бездны собственной персоной. — Иван лег в траву, заложив руки за голову.

— И?..

— И? Какого лешего ты мне врал, что нет такого ритуала?

— Так нет такого ритуала, — произнес Круль равнодушно, лениво отмахиваясь от мошек. — Если бы был…

— То что тогда?

— О-о, брат, тогда Хозяин не стал бы сидеть в Аду, он бы вышел наружу, снес преграды и показал бы всем… или почти всем, если ты меня понимаешь, кто тут самый главный. Что там нужно? Мать приносит в жертву своего ребенка? Было такое в Средние века, ведьмы пожирали своих детей, зачатых от дьявола. Думаешь, сейчас не нашлось бы среди предавшихся бабы-дуры, которая согласилась бы пустить под нож ребенка?

«Дура», — тихо сказал Крыс своей дочери.

— Я знаешь сколько народу передавил из тех, кто пытался черной магией промышлять? И в Ордене, и уже в Службе Спасения… Знаешь, чем заканчивается такая жертва? Появляются демоны. И всё захватывают. И всех захватывают. Ты же видел, как это происходит? Там, в Тер Мегиддо? И раньше ты тоже видел подобное. Демоны-демоны-демоны несутся наружу, захватывают все новые и новые тела… Этот процесс становится неуправляемым… Все гибнет, все рушится! Тебе страшно? Мне — очень! Не дьявола нужно бояться, сидящего в Аду, а строгого выполнения законов и правил, установленных в этом единственном из миров. Сам знаешь кем установленных. Жаль все-таки, что ты не прочитал Апокалипсис…

— Я прочитал.

— Да? — Круль приподнялся на локтях. — И где достал текст?

— А тут он в каждой Библии. Правда, говорят, что его написал местный религиозный лидер. Патриарх.

— Забавно. — Круль снова лег. — Плагиат в ереси? Какая замечательная чушь. Вот бы сравнить тексты…

— А ты, случайно, не делал копии с книги Марка?

— С Библии Муслима? — уточнил Круль. — Делал. Но могу и просто по памяти… Я тебе говорил, что у меня память потрясающая? Пожалуйста. Глава первая. «Откровение Иисуса Христа, которое дал Ему Бог, чтобы показать рабам Своим, чему надлежит быть вскоре. И он показал, послав оное через ангела Своего рабу Своему Иоанну…» Совпадает?

— Да. Похоже, я точно не запоминал.

— Что-то запало в память? Давай проверим. Скажем, глава шестнадцатая, стих девятнадцатый. «И город великий распался на три части, и города языческие пали, и Вавилон великий воспомянут пред Богом, чтобы дать ему чашу вина ярости гнева Его…» Я, когда прочитал это про великий город, распавшийся на три части, так прямо вздрогнул, честное слово. Не могли же они знать, что Иерусалим станет один на трех Землях? Не могли. Или могли?

— Там про город золотой было? — спросил Иван.

— А, глава двадцать первая, стих шестнадцатый. «Город расположен четырехугольником, и длина его такая же, как и ширина. И измерил он город тростью на двенадцать тысяч стадий; длина, и широта, и высота его равны»… — еще или хватит?

— Хватит, наверное, лучше возьмем текст и сравним. Так вроде похоже…

— Если бы ты не был так восхитительно туп, то смог бы запомнить…

— Круль!

— Хорошо, молчу.

— Ты так и не ответил, зачем прибыл.

— Находиться возле тебя во время твоего общения с местным патриархом, — отчеканил Круль. — Это если опустить излишние подробности и детали. Коротко.

— Можно подробнее.

— Опять-таки — можно подробнее. Ты — одержим. Факт?

— Факт.

— Отлично, у нас есть точки пересечения. Далее, ты не отвечаешь за действия своего демона? Можешь его сдерживать?

— Откуда я знаю? — Иван вспомнил, как не смог перекреститься, как замирал по воле демона. — Наверное, нет.

— То-то же. Значит, во время разговора ты… то есть твой демон может сорваться и все испортить. Устроить какую-нибудь милую безделицу, вроде смерти патриарха Ионы. И вот тут и должен будет вмешаться специалист…

— Ты такой большой специалист по уничтожению демонов? Насколько я помню, ты можешь их вызвать и выжить в разборке. Я что-то упустил?

— Нет, все верно. Но ты слишком торопишься, перебиваешь. Специалист у нас не я, а вот Никита Ляпишев и Леночка — очень большие специалисты. Тебе, кстати, от моего деда снова большой привет. Он даже выразил надежду, что ты выберешься из всего этого дерьма живым и невредимым. Или почти невредимым.

Привет от деда.

Самый старый человек на Земле, специализирующийся на интригах, подковерных драках и борьбе с демонами, создатель и руководитель специальных групп, в одну из которых даже как-то хотел привлечь Ивана Александрова, да Церковь не позволила. Он прислал пару своих бойцов для того, чтобы…

— Подожди, так он что, знал о демоне? То есть он участвовал в планировании всего этого? И только для того, чтобы я поговорил с патриархом Ионой?

— Чтобы ты дожил до встречи с патриархом, — сказал Круль. — Шансов у тебя было не очень много, согласись…

Иван сел, открыл рот, чтобы сказать что-нибудь злое и резкое, высказать мерзавцу все, что думает о нем, о его дедушке, об этом мире, который разваливается на части, калеча своих обитателей, независимо от того, что написано в последней части Библии. Есть Откровение, нет его…

— А почему именно я?

Нет, действительно, очень простой и очевидный вопрос. Почему именно Иван Александров, а не кто-нибудь другой? Нет у Ивана ни особых качеств, ни уникальных способностей. Стреляет хорошо, соображает чуть выше среднего. Глупости хватает, чтобы стоять на своем, на том, что считает правильным, даже тогда, когда всем становится очевидной опасность такой несговорчивости. И даже без выгоды для себя.

Но ведь таких — много. В том же Ордене Охранителей их множество, нормальные люди, без склонности к идеализму и гуманизму, никогда бы не смогли работать в Конюшне, копаться в дерьме Инквизиции или гоняться за демонами по лабиринтам под Иерусалимом.

— Почему я? — повторил вопрос Иван, понимая, что не ответит ему Круль. Или ответит вот так, вопросом на вопрос.

— А почему я? — в тон Ивану спросил Круль. — Отчего мой дед? Почему мой сын?

— Твой сын?

— Это я фигурально, — пояснил Круль. — Как пример. Нам не дано знать, что нам предначертано. И нам не понять, к добру или к худу мы сейчас поступаем. Не дано. И все. И с этим придется смириться. Попытаться выжить, понятное дело, выкрутиться, ну и отстоять высокие идеалы. Ты как по поводу высоких идеалов?

— Пошел ты! — с чувством сказал Иван.

— Думаешь, я от тебя ожидал чего-нибудь другого? Ни секунды не ожидал. В задницу, в передницу… А я, между прочим, не просто пошел, а еще и тебя с собой беру. У нас на вечер назначено интервью с кем бы ты думал?

— С кем?

— Нет, ты угадай, — капризным тоном приказал Круль.

— Не собираюсь.

— С тобой неинтересно. Совсем. Ты не любопытен. Во всех отношениях. Ты сам не любопытен и ни для кого не любопытен. Балбес. Почему я на тебя трачу свое время, силы и здоровье? Почему мне было приказано охранять тебя, а не кого-нибудь другого? Почему?..

Закончить тираду Круль не успел. За кустами грохнуло как из пушки, пуля ударила в ствол дуба, под которым лежал Иван.