Интеллидженсер

18

ЛОНДОН — УТРО, МАЙ 1593

В двухстах метрах к северу от Лондонского моста, на пятом этаже полубревенчатого дома возле Линденхоллского рынка, Томас Фелиппес, стоя на коленях, открывал кедровый сундук, до краев полный одежды и бумажных листов. Но в эту минуту они его не интересовали. Требовалось ему совсем другое.

У кедрового сундука Фелиппеса фальшивого дна не было: всякий, кто обыскивает твои комнаты, обязательно проверит, нет ли его. Зато сундук снабдили своего рода фальшивым верхом — полостью внутри тяжелой крышки в два дюйма толщиной. С помощью ножа Фелиппес отодрал тонкую, покрытую бархатом панель с внутренней стороны крышки, и открылось углубление девять на двенадцать дюймов, вырезанное в цельной доске. Внутри, обложенная клочьями шерсти, покоилась оловянная шкатулка.

Фелиппес отнес ее через всю комнату к столу. Ухватил двумя пальцами черный шелковый шнурок, никогда не покидавший его шеи, и извлек из-под нижней рубашки медный ключик. Нагнувшись, он отпер шкатулку, поднял крышку и любовно посмотрел на самое драгоценное свое сокровище — пачку бумаг, которые он отобрал из хранившихся у покойного Фрэнсиса Уолсингема. Свой арсенал секретов.

Сразу после смерти Уолсингема Фелиппес тайком унес его бумаги к себе домой, донесения, которые показались ему полезными, припрятал, а остальные вернул на место. После десятков лет верной службы он, бесспорно, их заслужил, но Тайный совет официально объявил документы украденной собственностью, а у Фелиппеса не было ни малейшего желания оказаться арестованным за воровство.

Он планировал незамедлительно переплести листы. Во всяком случае, до осени. Порой он добавлял новые донесения, и лачка обещала вскоре стать слишком толстой для герметичной шкатулки, которую он специально заказал. Он тянул, потому что ожидал идеальной последней страницы — доноса, который вознесет Эссекса на пост статс-секретаря, либо ошеломив королеву сведениями чрезвычайной важности, либо уничтожив ее доверие к его сопернику — Роберту Сесилю. Для достижения этих целей Фелиппес уже забросил несколько удочек и теперь прикидывал, какая раньше принесет ему желанный улов.

Вернув шкатулку в тайник, он повернулся, чтобы уйти. Запер за собой дверь, вышел на лестницу и спустился вниз. В этом доме он поселился потому, что дом был возведен на месте старого римского суда тех времен, когда Лондон назывался Лондиниумом. Эта параллель его восхищала: пусть он не член современной лондонской судебной системы, но бумаги Уолсингема дают ему власть вершить собственное правосудие. В этот момент четыре шантажа обеспечивали ему средства на несколько разведывательных операций, которые он проводил без ведома своего нанимателя.

Когда Фелиппес дошел до Лондонского моста, он извлек последнее сообщение Кита Марло из их тайника в часовне Св. Фомы, а затем подозвал перевозчика.

— В Эссекс-Хаус, — сказал он. Огромное готическое здание на северном берегу Темзы было не просто домом графа, но и фокусом его шпионской сети.

Войдя в огромный зал, Фелиппес сразу же поспешил к свечам, горевшим на необъятном обеденном столе. Он сосредоточенно и осторожно начал нагревать над огоньком словно бы пустой листок Марло, и несколько секунд спустя начали возникать бурые буковки с желтой обводкой. Шифр был простейший, и они оба хранили его в памяти.

— Кровь Господня! — вскричал Фелиппес, узнав, что никто в Московской компании Северо-Восточного прохода не открыл. Затем он расшифровал фразу о тайном соглашении с берберийским пиратом и улыбнулся. Марло полагает, что установит виновника еще до конца недели?

Поднимаясь к личным покоям своего нанимателя на верхнем этаже здания, Фелиппес услышал неясное бормотание и шелест бумаг, доносившиеся из одной комнаты для занятий на втором этаже. Наверное, Энтони Бэкон, который занимается обработкой сведений, собираемых их сетью, и анализом донесений из-за границы. Бледный, измученный подагрой Бэкон перебирал бумаги, полулежа в кровати. Поглаживая ключик под рубашкой, Фелиппес про себя хихикнул. Бэкон понятия не имел о сообщении, припрятанном Фелиппесом, — том, в котором описывались греховные эскапады Бэкона во Франции.

Фелиппес бесшумно поработал отмычками в двери опочивальни Эссекса. Ему нравилось время от времени заставать людей врасплох: ведь никогда по-настоящему не знаешь человека, если видишь его только таким, каким он хочет, чтобы его видели. Проскользнув в дверь, он прокрался через переднюю, ступая как можно легче по надушенным камышам, устилавшим пол. Ухватив краешек мягкого гобелена, он заглянул за угол.

Боже ты мой!

На огромной пуховой постели лицом к лицу лежали Эссекс и нагая пышнотелая женщина. Ноги их переплелись, они извивались. Вторая женщина, даже еще более пышная, стоя на коленях у изножия кровати, обсасывала пальцы на ногах графа и прикасалась к таким местам своего тела, которых людям никак касаться не положено. Смахнув с лоснящегося потом лица прилипшие пряди, Эссекс вытягивал шею, следя за ней.

— Милорд, — сказала сосательница. — Я… я должна поиметь вас сейчас же.

В этот же миг женщина в объятиях Эссекса начала издавать непотребные звуки, и Фелиппес следил — с отвращением, но завороженно, — как затряслись ее ноги. Когда она затихла, Эссекс отодвинул ее и сел, задрав колени, совсем голый, если не считать свисающего с его шеи амулета из рубинов и сапфиров. Вторая женщина подползла, села рядом с ним и закинула ступни на его ноги. Когда Эссекс прижал большие ладони к ее херувимскому заду и притянул к себе, она с тошнотворным возбуждением пробормотала «О, милорд!».

Тут первая женщина принялась целовать его в шею.

Когда распутные блудни насытятся?

Фелиппес начал пятиться, но голос Эссекса заставил его застыть на месте.

— Между прочим, Томас, я ведь знаю, что ты тут.

Будь прокляты все святые!

— Прошу простить мое вторжение, но у меня дело, не терпящее отлагательства.

— Хм-м-м. Поразмыслим. Тереза, а это дело терпит отлагательства?

— Ах нет, милорд, — вздохнула женщина в его объятиях.

— Но я тут по государственному делу!

— Как и я, — отозвался Эссекс. — А теперь хочешь посмотреть, что мы делаем, когда моемся, или предпочтешь подождать внизу? Могу подбавить интереса, позвав грума… решать тебе.

— Скажи, Томас, как ты думаешь, почему мне принадлежит такая власть?

Обернувшись, Фелиппес против воли ощутил восхищение.

Только что вымытые щеки Эссекса розовели, темно-рыжие кудри были аккуратно зачесаны назад. Дублет из шелка каштанового цвета с золотыми разрезами безупречно облегал его высокий мускулистый стан. Кружевные манжеты были пышными и новыми.

— Добываемые нами сведения давно произвели впечатление на королеву и…

— Верно. Все это очень полезно. Но спальня, Томас! Я произвожу на нее впечатление и в спальне.

Эссекс указал на стол, который Тереза уставляла блюдами.

— Милорд, если вы дозволите спросить, как после этого вы идете к… э…

— Елизавете?

Фелиппес кивнул.

— Когда я начал искать ее милости при дворе, то… по необходимости, — начал Эссекс.

Это-то Фелиппес знал прекрасно. Эссекс родился самым бедным графом в Англии. Без любви королевы он недолго продержался бы финансово.

— Но теперь, пусть она давно уже не первой молодости, я, когда гляжу на нее, просто вижу женщину, которой безумно хочу владеть, подчинять, — и это захватывает. Даже больше, чем… — Он кивнул на дверь.

Фелиппес смотрел, как Эссекс миниатюрным подобием трезубца дьявола подцепил сморщенный зеленый лист. Что, во имя Бога…

— Латук. Полезен для пищеварения. Очень моден. А десерт изготовлен по тайному рецепту, который Екатерина Медичи ревниво охраняет. Мне пришлось подкупить старшего повара французского двора. Он назвал его итальянским льдом.

Фелиппес крепко сжал губы, чтобы скрыть неодобрение.

— Помните, что я вам говорил про Кита Марло?

— Что ты поручил ему найти контрабандистов в Московской компании? Тех, что, возможно, отыскали Северо-Восточный проход?

— К сожалению, проход найден не был, но розыски Марло могут все-таки оказаться полезными. Более или менее. Однако особо я на них не рассчитываю, обличение бесчестных купцов не столь уж важно. А получение доказательств такой бесчестности — задача не из легких. Но этот мой другой план непременно вознесет вас над Сесилем.

— И в чем он заключается? — спросил Эссекс, протягивая руку за тыквенным вареньем.

— Как член комиссии, разыскивающей того, кто пишет угрожающие плакаты, я могу повернуть розыски на свой лад. И я направляю их на Марло. Очень скоро он на дыбе будет разоблачать противозаконные сделки, которые, по слухам, заключает Сесиль. А также и Рэли. Мы обретем возможность погубить их обоих.

— Но Марло мне нравится, Томас. Ты видел его «Парижскую резню»?

— Нет, — сухо ответил Фелиппес. — Я предпочитаю драмы из подлинной жизни.

— Но она великолепна! «Роза» была битком набита. Мы с королевой проскользнули в масках. А его элегии! Раньше утром я прочел одну Энн и Терезе про… так о чем же? Большая нога и… и… — Эссекс прижал руку ко лбу и закрыл глаза. — Сладость бедер!

Фелиппес вздохнул. Вечное разочарование — работать на кого-то, столь непохожего на Уолсингема. Ну почему Эссекс не способен оценить красоту сбить одним камнем стольких птиц? Хорошо, что он хотя бы перестал впадать в угрюмость. Некоторые мужчины напускали на себя меланхолию по велению моды, однако приступы мрачности Эссекса были подлинными и крайне вредными для дела.

— Можешь больше не утруждать себя из-за Рэли, — сказал Эссекс. — Он безвозвратно погубил себя, тайно женившись.

— Та же самая ошибка, которую вы допустили три года назад, а посмотрите на себя теперь! Королева недолго продержала вас в изгнании.

— Так я же не обрюхатил ее фрейлину. И о чем только Рэли думал?

Фелиппес прикусил язык, чтобы не расхохотаться. Ну и лицемерие! Эссекс был способен на куда более безрассудные выходки, чем кто угодно еще, включая Рэли.

— Томас, твой коварный план не нужен. Рэли изгнан, а Сесиль… ну, мы с ним разделаемся очень скоро. Быть может, благодаря плодам розысков Марло. Подозреваю, он тебя еще удивит.

— Милорд, вы только три месяца член Тайного совета. Нам необходимо доказать, что вы этого достойны, и укрепить вашу власть. И прошу, не забывайте, что враг безопасен только когда уничтожен полностью. Сесиль в фаворе у Елизаветы все больше и больше, а Рэли, мне сказали, задумал еще одно путешествие в Новый Свет. И если он отыщет золото, как надеется…

Эссекс встал и направился к двери.

— Я предпочитаю мой способ, — сказал он, надевая новую бархатную шляпу.

Ну, так я перестану тебя осведомлять!

— Куда вы?

— В Гринвич. Королева желает поиграть в карты.

— В карты, милорд?

Эссекс со смехом пристегнул к поясу шпагу в инкрустированных драгоценными камнями ножнах и спустился к Темзе.

Королева дала прозвище своему любимцу «Дикий Конь», и Фелиппесу оставалось только гадать, какое из достоинств молодого графа заработало ему эту кличку.

— Думаю, у меня есть то, что вам требуется, сэр.

Фелиппес в недоумении прищурился на шпиона.

— Сведения для доклада о Марло, сэр! Я подслушал, как он, Рэли и Хариот тщились посрамить Господа нашего, величие Его творения. И пользовались странным приспособлением. Длинным, вроде…

— Это… интересно, Бейнс. Но излишне. Я же объяснил, чего от тебя жду. Используй обвинения, которые я тебе показывал. Только и всего.

— Но я не слышал…

— Ну, добавь что-нибудь про Хариота, если тебе так хочется, — буркнул Фелиппес. Затем что-то вспомнил. Донесение другого своего осведомителя. — Укажи, что Марло считает Моисея всего лишь фокусником… причем ставит его куда ниже Хариота.

Бейнс кивнул. Фелиппес нахмурился.

— Так не пойдет. Напишем сейчас же. — Оглянувшись на дверь, он крикнул: — Тереза!

— Чего изволите, сэр? — спросила она, возникнув на пороге.

— Принеси нам бумагу, чернильницу и перо.

Фелиппес затем поднялся в хранилище на втором этаже за копией допроса Кида, а также доносами других осведомителей, которые собрал. Вернувшись в залу, он сказал:

— Обязательно включи худшие из этих показаний.

Бейнс прижал ко лбу кончики пальцев правой руки.

— Озаглавить… озаглавить… — Посмотрел на Фелиппеса и сказал: — «Записка, содержащая мнения некоего Кристофера Марло касательно его суждений о религии и Слове Божьем»?

Фелиппес покачал головой.

— Пресно, Бейнс. Добавь «кощунственных» мнений и «поношение Слова Божьего».

Бейнс макнул перо в чернила и написал. Затем начал читать обвинения Кида.

— Говорит, что Марло высмеивает Святое Писание, придумывает доводы в опровержение того, что говорили пророки и святые.

— Напиши, что он говорит, будто Новый Завет скверно написан, что он сам мог бы написать куда лучше. Затем…

Бейнс яростно писал.

— …что он называет Христа байстрюком, а Деву Марию — блудней.

— Но, сэр, это же…

— Хочешь разделить его судьбу?

Бейнс неохотно подчинился. Затем поднял голову.

— По-моему, я слышал, как он называл протестантов… черт! Как он…

— Ослами.

— На самом деле, сэр, слово вроде было «лицемеры».

— Ну так лицемерными ослами!

Поглядев через плечо Бейнса, Фелиппес добавил:

— Непременно сказанное о Христе и Иоанне Евангелисте, только не так деликатно. Пиши, что он назвал их… делившими ложе.

— Кстати, сэр, поговаривают, что он… что он кладет глаз на… э…

— Что-что? — нетерпеливо переспросил Фелиппес.

— На мальчиков, сэр.

— Великолепно. Как будто ты не совсем уж безнадежен, Бейнс, — отозвался Фелиппес. — Да, и сделай заключение посильнее. Так, чтобы не оставалось сомнений, насколько Марло опасен и его необходимо остановить.

Подняв перо, Бейнс прикидывал, шевеля губами.

Фелиппес смотрел в окно. Пару минут спустя он сказал:

— Когда вручишь это главе комиссии, не забудь сказать ему, что Марло находится в Скэдбери-Хаусе, кентском поместье Тома Уолсингема.

— Его арестуют так быстро? Я думал, вы…

Фелиппес пожал плечами.

— Если он еще не завершил свои розыски, так Топклифф получит от него все необходимые подробности. Пожалуй, лучше нам самим их завершить. Марло всегда был самоволен. Я не вполне ему доверяю.

Роберт Поули злился.

Тереза Рамирес все не шла.

Он расхаживал, ожидая ее, около арены для травли медведей. Судя по последнему бою часов, который он слышал, миновало более получаса после полудня — времени их встречи. Черт бы ее побрал!

Однако когда она появилась, и он увидел выражение ее лица, все было забыто. Так Тереза улыбалась, только если ей удавалось подслушать то, что ему особенно требовалось.