Интеллидженсер

36

ЛОНДОН — ДЕНЬ, МАЙ 1593

Более медлить нельзя! Его сборник необходимо переплести и спрятать немедленно.

Фелиппес поглядел в окно. Сгущались темные тучи. Скоро польет дождь. Отлично.

Ножом с узким лезвием он вырезал цифры Марло на подошве своего левого сапога. Затем положил неподдающийся оригинал в предназначенный ему тайник — на дно оловянной шкатулки под стопку остальных донесений. Фелиппесу претило отдавать их в переплет, прежде чем он убедился бы, что последняя страница действительно содержит доказательства преступной связи Сесиля с берберийским пиратом, но ему не оставалось выбора. Едва Сесиль узнает, что столь грозная улика оказалась у него в руках, как отрядит в его дом людей, которые не остановятся, пока каждая щелка не будет обыскан а, а все на вид сплошные поверхности не простуканы — не окажется ли под ними пустота. И Фелиппес лишится не только возможности низвергнуть Сесиля, но у него отберут весь тщательно собранный материал разящих документов.

Пора избрать заглавие.

Фелиппес вынул из ящика письменного стола лист бумаги и отвинтил крышку флакона с лимонным соком. Лимоны обходились неимоверно дорого, но оно того стоило.

Он в последний раз пробежал глазами список возможных названий, затем поднес его к пламени свечи. Ни одно его не удовлетворило.

Слишком длинны?

Из-за гнусного негодяя Марло он вынужден сразу завершить задуманное, хотя предпочел бы посмаковать свой план подольше. Насколько быстрой была смерть Марло? Кинжал, вонзясь в глаз, угасил его жизнь сразу, или у него нашлось несколько мгновений поторжествовать, воображая, будто он унес свою тайну в могилу?

И внезапно в его уме вспыхнуло заглавие. Много короче, чем остальные. И разящее. Как удар кинжала. «Анатомия Тайн».

Фелиппес вывел эти слова лимонным соком. Затем открыл чернильницу, взял новое перо и написал несколько нуллити сверху, снизу и между лимонных строчек. Когда лист высох, остались видны только нуллити. Он удовлетворенно положил лист сверху своего сборника, уложил шкатулку в холщовый мешок и направился к двери.

Его ждал переплетчик.

Вернувшись в кабинет, Фелиппес сразу же взялся за кожаную сумку Марло. Ведь он нашел в ней еще кое-что интересное, на чем мог выместить свою бессильную злость. Поэма, в которой Уолтер Рэли воспел свою любовную связь с королевой.

Тысячи строчек свидетельствовали о труде, вложенном в поэму. А это скорее всего оригинал, подумал Фелиппес: очень много слов было зачеркнуто и заменено другими.

— Ну, так, значит, он о ней пожалеет!

Разведя огонь в очаге, Фелиппес начал бросать в него один смятый лист за другим. Несмотря на огромную популярность произведений Марло и Рэли, Фелиппес не сомневался, что славы достоин только его манускрипт. Их слова, их страницы будут скоро забыты. Как и сам Марло, подумал он, вспомнив, что поэта-шпиона хоронят в этот день.

Фелиппес никак не мог знать, что спустя столетия специалисты по литературе Возрождения во всем мире будут размышлять об утраченной поэме Рэли и скорбеть о преждевременой смерти Марло, а вот его имя будет пребывать практически в полной безвестности.

Завершив свои труды, Фелиппес растянулся на постели и закрыл глаза. Уже недолго! Скорее всего еще до наступления ночи.

Раздался оглушительный стук. Затем еще один.

Дверь. Фелиппес задвинул засов, но… затрещав, она рухнула. Люди Сесиля явились.

Фелиппес был совсем один. Измени он своей привычке и найми охрану на этот день, Сесиль убедился бы, что ему есть что скрывать.

— Где оно? — грозно спросил звероподобный детина.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — отозвался Фелиппес, стараясь придать себе недоумевающее выражение.

Их было трое. Ввалившись в комнату, они без дальнейших предисловий начали обыск. Перелистали книги, располосовали его набитый соломой тюфяк, заглядывали под и позади всего.

Через четыре часа они кончили шарить.

— Раздевайся! — потребовал детина.

Фелиппес не сопротивлялся. Расстегнул дублет, снял рубашку. Один обшарил карманы и распорол подкладку дублета. Остальные двое похихикивали, потешаясь над тщедушностью его тела.

Затем Фелиппес сел и снял сапоги. Немедленно в них погрузились руки, проверяя, не подпороты ли подметки, не засунут ли под них сложенный лист.

Проверявший сапоги нахмурился. Его руки был и все в грязи.

— Ну и свинья же ты, — проворчал он.

Фелиппес пожал плечами. Он не вытер подошвы своих сапог по очень веской причине.