Иные миры: Королева безумия

История четвёртая В ПОИСКАХ ИСТИНЫ

Перед тем, как перейти к следующей истории, нам хотелось бы сказать несколько слов.

Прежде всего, мы в полной мере осознаем огромную ответственность, которую принимаем на себя, затрагивая тему, которой будет посвящена эта глава. Эта ответственность обязывает нас быть предельно корректными и осторожными в оценках и суждениях. Мы (как впрочем, и никто из ныне живущих людей) не располагаем достоверными сведениями о причинах явлений, о которых пойдет речь, и не берем на себя смелость делать какие-либо выводы относительно этих явлений и их причин. Наша задача — предоставить читателю факты, достоверную и проверенную информацию, дав ему возможность самому делать выводы.

Тема, которую мы хотим затронуть, чрезвычайно сложна и в высшей степени деликатна. С этой темой сталкивается каждый психиатр и психолог, работающий с больными шизофренией. Можно смело сказать, что она имеет массовый характер. Однако помимо широкой распространенности, больные с той разновидностью шизофренического бреда, о которой пойдет речь, оказывают наибольшее психологическое влияние на здоровых людей, общающихся с ними. Как правило, первый же контакт с такими больными приводит к сильнейшему потрясению у молодых врачей-психиатров, студентов и медицинского персонала. Нам известны случаи (и далеко не единичные), когда именно общение с такими пациентами приводило к тому, что начинающие психиатры отказывались работать с душевнобольными и навсегда порывали с психиатрией, или — что гораздо хуже — сами впоследствии становились пациентами психиатрических лечебниц.

Тема эта затрагивает важнейшие философские проблемы бытия — как материального, так и духовного, она непосредственно связана с вопросами жизни и смерти, добра и зла, времени.

Тема эта — шизофрения и духовное преображение человека.

Среди людей, далёких от психиатрии, бытует мнение, что психиатрические отделения заполнены Наполеонами, лже-прокурорами и агентами иностранных разведок. На самом деле это не так. В действительности наиболее распространенными являются бредовые идеи религиозного и мистического толка. Именно они составляют львиную долю всех бредовых построений больных шизофренией, находящихся на стационарном лечении.

И, тем не менее, несмотря на столь широкое распространение и исключительную значимость, тема эта крайне неохотно освещается в научных публикациях и в популярных статьях. В лучшем случае о ней упоминают вскользь, одной-двумя фразами, в худшем — замалчивают вообще. Узнав о том, что мы собираемся коснуться её в этой книге, многие из коллег-психиатров «дружески» советовали не делать этого: тема-де сложная, скользкая, и одно упоминание о ней может оскорбить чувства людей.

Мы в корне не согласны с такой постановкой вопроса. Рассказывая о шизофрении людям, не связанным с психиатрией, обойти тему религиозно-мистического бреда, не коснуться её — означает намеренно ввести их в заблуждение. Любые попытки прятать головы в песок, по меньшей мере, неразумны. Мы не претендуем на истину, и не пытаемся внушить кому-либо какие-то идеи. Но и замалчивать эту тему бессмысленно. Рано или поздно вопрос будет задан — и возможно, в гораздо более резкой форме, чем это делаем мы. Что же касается возможности в той или иной мере задеть чьи-то чувства — то и это мнение нам кажется ошибочным. Верующий человек принимает как данность мир, созданный Богом. Этот мир таков, каков он есть, и если верить в то, что этот мир, и всё, что в нём есть — творенье Божье, то следует принять как данность наличие в этом мире душевнобольных и различных форм душевных болезней. Нам не дано знать, в чём состоит промысел Божий. Нам не дано знать, что есть истина. Мы не можем понять таинств устройства бытия. Но не понимая — не следует отрицать. Быть может, именно в откровениях душевнобольных людей таятся разгадки сложнейших философских и нравственных проблем нашей жизни.

Мы хотели бы подчеркнуть, что работа над этой главой велась нами в тесном контакте с представителями ортодоксальной церкви — и православной, и католической. И, в общем, идея осветить в книге тему религиозно-мистического помешательства получила одобрение представителей обеих церквей. Единственным условием была обязательная публикация мнения официальной церкви о причинах и проявлениях психических болезней, а также о том, как вера может помочь больным шизофренией. Разумеется, мы приводим это мнение в полном объеме.

Комментируя те или иные проявления бредовых идей и переживаний, мы воздержимся от каких-либо оценок их содержания. Мы предоставим эту возможность читателю. Наша цель — донести до него мысль, что проблема существует, что она намного масштабнее и серьезнее, чем принято думать, и что она весьма далека от разрешения.

Вообще говоря, дать общую характеристику содержания религиозно-мистического бреда не так-то просто. И причина тут отнюдь не в его разнообразии. Наоборот, бредовые убеждения при религиозной фабуле бреда, как правило, стандартны. Они выражаются в простой и шокирующей формуле: человек начинает считать себя Богом. Именно так — не больше и не меньше. Подавляющее большинство больных шизофренией, одержимых бредовыми идеями религиозного характера, уверены, что являются Богом. Вот несколько подлинных свидетельств:

«Я — Бог, Мессия, который пришёл, чтобы уничтожить всё зло, спасти человечество... Я должен был как-то исправить этот мир. Я думал, что во всём мире люди радуются пришествию Бога в моем лице, происходит переоценка всех ценностей... Мир, как и моё сознание, разделился на две половины: добро и зло, человек и Бог...»

«Как-то во время незримого общения с Богом мне было сказано, что именно мне предназначено написать новую Библию, только поэтическую, что весь мир создан ради моих стихов... Позже мне стало казаться, что своими стихами я творю будущее в этом мире, что именно это, а не ежедневная суета является главным для людей, что процесс стихотворчества имеет кодированное влияние на общечеловеческое течение событий... Я думал, что раз мне удалось изгнать из своей души всех бесов и очиститься с помощью слова, раз мне назначено написать новую поэтическую Библию, то на Земле мне уже не место... На дворе конец тысячелетия, а вакансия на должность Мессии пока что остается незанятой... Раз со мной говорит сам Бог, то, значит, я и есть тот самый Мессия... А роль Мессии мне представлялась приблизительно такой: помахивать снисходительно рукой толпе неистовствующих поклонников, как это делают поп-звёзды, изредка вставляя какую-нибудь умную фразу про любовь и правду... Мне не давала покоя роль Мессии, меня охватывала забота о реформах всемирного масштаба...

Я понял, что от моих стихов зависит судьба мира...»

«... У меня было ощущение, что наша семья — это святое семейство: отец, сын и дочь, святой дух. Я — Бог, Мессия, дочь и святой дух — моя сестра и мать соответственно...»

Именно эта болезненная убежденность в собственной божественной сущности производит наиболее шокирующее и отталкивающее впечатление на тех, кто впервые с ней сталкивается. Попытки переубедить больного шизофренией, как мы уже не раз упоминали, в большинстве случаев тщетны. Больные исключительно упорны и настойчивы в отстаивании своих бредовых убеждений. И это болезненное упорство также производит на окружающих гнетущее и шокирующее впечатление.

Вообще тема религиозно-мистического помешательства — пожалуй, самое загадочное и необъяснимое явление в психиатрии. Отчего больной так настойчиво хочет стать Богом? Не святым, не мучеником, а именно Богом — недосягаемым, всевластным, бессмертным?.. Почему эта мания поражает, как правило, людей, ранее особой набожностью не отличавшихся, а нередко — и убежденных атеистов? Отчего в большинстве случаев мегаломанические бредовые убеждения сочетаются у больного с самыми примитивными, едва ли не животными инстинктами? В чём причина этих явлений? На эти вопросы нет ответа.

И тем не менее освещать эту тему нужно. Прежде всего, это в интересах самих больных. Внимание общества к этой проблеме позволит придать новый импульс исследованиям в области психических расстройств. Сегодня же финансирование поиска новых методов лечения и профилактики шизофрении остается крайне недостаточным даже в такой развитой стране, как США. Г. Каплан и Б. Сэдок приводят данные о том, что в Америке на исследовательские программы по шизофрении в пересчёте на одного больного тратится в 20 раз меньше средств, чем на исследования по онкологии. По мнению американских авторов, это чрезвычайно однобокое «помещение денег», так шизофрения гораздо дороже обходится обществу, чем вся онкология, вместе взятая.

Помимо этого, родственники больных шизофренией, для которых появление подобных бредовых идей у их близкого человека зачастую является настоящим шоком, смогут осознать, что они не одиноки, что не они одни столкнулись с такой бедой, что это явление, к сожалению, достаточно распространено. Близкие больного должны понимать, что наличие бредовых идей религиозного или мистического толка — это лишь одна из множества форм шизофренического процесса, и её лечение может быть столь же эффективным, как и других.

И наконец, читатели этой книги, никак не связанные с психиатрией и психическими заболеваниями, смогут составить достоверное, неискажённое представление о сути и проявлениях наиболее распространенной разновидности шизофренического бреда — религиозно-мистической.

Историю, которую мы хотим привести в качестве иллюстрации сказанного, можно считать типичной, и в то же время — достаточно необычной. Типична она в силу той доминирующей бредовой идеи, которая имела место у её героя, а нетипична — в силу того влияния, которое эта идея имела как на самого пациента, так и на окружающих его людей.

Главный герой этой истории, Михаил К¹., был хорошо известен не только в нашем городе, но и далеко за его пределами. Слава провидца и целителя прочно закрепилась за ним. Нам приходилось неоднократно встречаться с людьми, которых он пользовал, и большинство из них восторженно отзывались о его провидческих и целительских способностях.

И при всём при этом Михаил страдал тяжёлой формой шизофрении. Странно было видеть, как к дверям психиатрического отделения, куда он периодически поступал на лечение, выстраивалась очередь из желающих получить благословление или испытать на себе его целительное действие. Похоже, прихожан совершенно не смущал факт пребывания их кумира в психиатрическом стационаре. Скорее наоборот, в их глазах он придавал Михаилу некий ореол мученичества, или, как выразилась одна из его поклонниц, «это был его терновый венец».

Лечебная и просветительская деятельность Михаила не была одобрена официальной церковью. Считая себя человеком безусловно верующим, Михаил никогда не посещал церкви и не принимал участия ни в каких религиозных церемониях. Он не принадлежал ни к одной из канонических или альтернативных конфессий и не был рукоположен в сан. С точки зрения закона то, чем он занимался, тоже не одобрялось — активно практикуя целительство, Михаил не имел ни медицинского образования, ни соответствующей лицензии.

Тем не менее, возможность заниматься лечебной и просветительской деятельностью у него была. Небольшой частный дом в одном из районов города был хорошо известен в округе. Нам приходилось бывать там ещё при жизни Михаила, и каждый раз на лавочке возле дома можно было увидеть нескольких посетителей, ожидающих приёма у «старца». Среди них были как те, кто приехал за излечением от болезней, так и люди, жаждавшие совета и помощи в решении каких-то житейских проблем.

Справедливости ради мы должны признать, что работая над этой главой и непосредственно общаясь с людьми, знавшими Михаила, мы сталкивались как с восторженными отзывами о нем, так и с откровенно негативными характеристиками. Источником восторженных отзывов были, как правило, его адепты, люди, которых он в разное время лечил или просвещал; отрицательные же характеристики обычно исходили от тех, кто знал о другой стороне жизни Михаила, кто видел его в совершенно иной обстановке и иных условиях — соседей, лечащих врачей и медицинского персонала отделения. Истина, как нам кажется, находится где-то между двумя этими полюсами. Михаил был человеком, и притом человеком, страдавшим тяжёлым психическим заболеванием. Понять, что двигало им, какие побудительные мотивы лежали в основе тех или иных его поступков, чрезвычайно сложно, иногда — просто невозможно. У нас сложилось впечатление, что, занимаясь целительством или давая те или иные советы духовного свойства, Михаил действовал под влиянием какого-то внутреннего импульса (зачастую болезненного), и оттого многие из его поступков выглядят странными и нелогичными. Но, как нам кажется, именно эта их нарочитая вычурность и нелогичность была одной из причин их эффективности. Читатель будет иметь возможность ознакомится с лечебными методами Михаила, записанными по воспоминаниям его пациентов, и составить собственное мнение по этому вопросу.

К сожалению, финал этой истории трагичен. Михаил погиб несколько лет назад, и получить информацию о нём «из первых уст» уже невозможно. Но остались его письма и дневниковые записи, которые мы приводим в том виде, в каком они сохранились. При работе с этими бумагами мы обратили внимание на отсутствие в них некоторых фрагментов и даже целых страниц. Уничтожил ли их сам Михаил, или это сделал кто-то из тех, кто разбирал бумаги после его смерти, мы не знаем. Но вероятнее всего, исчезнувшие фрагменты рукописей утрачены навсегда.

Мы также по мере возможности восстановили историю последних нескольких лет жизни Михаила. Это было сделано со слов людей, близко знавших его, а также с использованием данных архивных медицинских документов.

К сожалению, нам очень мало известно о детских годах и юности нашего героя — основные воспоминания и записи относятся к его зрелому возрасту. Однако мы можем предположить, что судьба его была нелёгкой. Заниматься духовной практикой и целительством он начал в конце 80-х годов — во время всеобщей «экстрасенизации» всей страны. Он был одним из немногих, кому удалось сохранять популярность в течение почти двух десятков лет. В немалой степени этому способствовало то, что Михаил не только лечил людей, но и активно проповедовал свои идеи. Именно это, как нам кажется, привлекало к нему всё новых и новых последователей.

Очевидно, что костяк его «паствы» составляли люди страдающие, несчастные, духовно неудовлетворенные, ищущие утешения и помощи. В какой мере они получали всё это от своего «духовного наставника» — сказать сложно. В силу особенностей психического заболевания Михаил был человеком, мягко говоря, своеобразным. Но судя по тому, что значительная часть адептов посещала его регулярно в течение многих лет, какой-то духовный «корм» они всё же получали.

Жил Михаил одиноко, семьи не имел, о его родственниках также ничего неизвестно. Образ жизни его был чрезвычайно скромным. Надо полагать, что при желании Михаил мог вести вполне безбедную жизнь, благо в желающих оплатить его труд целителя никогда не было недостатка. Однако Михаил избегал не только роскоши, но и элементарных бытовых удобств, причем зачастую это презрение к материальной стороне жизни доходило до крайности: так, одежда его обычно бывала ветхой и грязной, в его доме не было ни телевизора, ни магнитофона, ни сложной бытовой техники; пожалуй, единственной ценной вещью там был старенький холодильник. Обстановка в доме Михаила была самая простая, даже убогая: железная кровать, обеденный стол, служивший Михаилу одновременно рабочим местом, и два стула. Сбережений у него также не было, по крайней мере, после смерти в его комнате была обнаружена лишь весьма незначительная сумма денег, на которую вряд ли можно было прожить больше месяца.

В общем, подобный аскетизм типичен для больного шизофренией. Шизофреники вообще крайне неприхотливы в быту. В отличие от чистюль-эпилептоидов и сибаритов-циклоидов, больные шизофренией готовы довольствоваться минимальным набором бытовых удобств, а при их отсутствии легко обходятся и без них.

Периодически — три-четыре раза в год — Михаил поступал на стационарное лечение в психиатрическую больницу. Приходил он всегда сам, по доброй воле. Заболевание у него проявлялось в виде галлюцинаций угрожающего характера («бесы одолевали» — по его собственному выражению). Появление «бесов» сопровождалось выраженными слуховыми галлюцинациями. Михаил слышал голоса, ругавшие его и заставлявшие совершать непристойные действия.

Галлюцинации носили императивный характер, и Михаил по опыту знал, что долго сопротивляться им не сможет, поэтому при появлении первых признаков обострения обращался к психиатру и ложился в больницу. Продолжительность обострения составляла обычно три-четыре недели, однако Михаил не прекращал на это время своей целительской и просветительской практики, принимая иногда до десяти человек за день.

На высоте заболевания Михаил был достаточно агрессивен и персонал психиатрического отделения предпочитал держаться от него подальше. Он был достаточно крупным мужчиной, с развитой мускулатурой, и под влиянием галлюцинаторных переживаний мог нанести серьезные увечья. Одна из молодых медсестёр, не знавшая об этом, и слишком настойчиво пытавшаяся уговорить Михаила принять лекарство, поплатилась за своё незнание. Возбудившись, Михаил нанёс ей сильный удар в лицо, повредив переносицу и вызвав сотрясение мозга. Интересно, что когда лечащий врач пытался расспросить Михаила о причинах его поступка, тот категорически отрицал, что ударил медсестру. С его слов выходило, что это сделали «бесы», а сам Михаил является противником насилия во всех его формах. Впрочем, для пострадавшей медсестры это вряд ли могло служить утешением.

Мы привели этот характерный эпизод для того, чтобы читатель мог удостовериться, что Михаил действительно страдал тяжёлым психическим заболеванием, и не напрасно проходил ежегодно по нескольку курсов стационарного лечения. В дальнейшем мы проследим более подробно его историю жизни и заболевания, а пока же нам кажется необходимым сделать отступление и остановиться на общих вопросах взаимодействия психиатрии и религии.

Проблема религии и психических расстройств столь глубока и обширна, что охватить её в пределах одной главы и даже целой книги невозможно. Однако мы постараемся дать читателю хотя бы общее представление о состоянии этой проблемы.

Нам кажется, что рассмотрение данного вопроса лучше всего начать с небольшого исторического исследования.

Душевные заболевания, в том числе, разумеется, и шизофрения, как мы уже упоминали, являются спутниками человечества с древнейших времен. И отношение к ним также менялось сообразно изменению взглядов на природу вообще и природу человека в частности. От начала истории цивилизации психические заболевания объяснялись воздействием духов, вселявшихся в душу человека. Духи эти были, разумеется, злыми — ибо человек одержимый ими, как правило, оказывался невменяемым, совершал противоестественные и опасные поступки, а нередко причинял реальный вред жизни и здоровью окружающих его людей. Традиционный взгляд на психическое расстройство как на следствие одержимости злым духом господствовал в течение нескольких тысячелетий. Даже с появлением христианства существенного изменения в отношениях общества к психически больным не произошло. И это несмотря на то, что в Новом Завете содержатся, например, такие слова: «Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом, как написано: уловляет мудрых в лукавстве их» (1 Кор. 3: 18, 19).

В католической традиции психическое заболевание рассматривается как одержимость злым духом, результат овладения душой человека дьяволом. Чаще всего — это результат греховности, кара за отступление от канонов веры и нарушение основных принципов христианства. Соответственно вырабатывается и подход к лечению психического заболевания: его главная цель — избавить душу от злого наваждения, изгнать поселившегося в ней духа. Роль врача здесь отводится экзорцисту - священнику, призванному изгнать дьявола и очистить душу больного. В эпоху Средневековья, впрочем, проблему предпочитали решать радикально - человека, страдавшего психическим заболеванием, просто сжигали живьем.

В православной традиции отношение к психически больным было несколько иным. И решающую роль в этом сыграл специфичный для православия культ юродства.

Слово «юродивый» происходит от древнеславянского оуродъ (юрод) - дурак, безумный. «Юродивый - безумный, божевольный, дурачок, отроду сумасшедший. Народ считал юродивых божьими людьми, находя нередко в бессознательных их поступках глубокий смысл, даже предчувствие или предвидение» — писал в своём Толковом Словаре В.И. Даль.

Сущность юродства состоит в отвержении традиционных мирских забот — о доме, семье, труде, в отказе от подчинения властям и правилам общественного приличия. Демонстрируя такую модель поведения, юродивый подражает Христу, терпящему насмешки и издевательства толпы. Одним из канонических обоснований юродства считаются слова Апостола Павла: «Мы безумны Христа ради, а вы мудры во Христе; мы немощны, а вы крепки; вы в славе, а мы в бесчестии. Даже доныне терпим голод и жажду, и наготу и побои, и скитаемся, и трудимся, работая своими руками. Злословят нас, мы благословляем; гонят нас, мы терпим...» (1 Кор. 4:10).

Необходимо сразу отметить, что официальная церковь строго разграничивает юродство природное и добровольное. Природное юродство - следствие психического расстройства, корни асоциального поведения природного юродивого кроются в болезненных импульсах, он не способен осознавать смысл своего поведения и не ставит перед собой каких-либо духовных целей. Природное юродство не является юродством в узком смысле слова — это лишь внешнее проявление психического расстройства. Церковью же признается исключительно юродство другого характера - добровольное, когда человек осознанно и обдуманно принимает на себя тяготы юродства, отказывается от мирских благ и почитания власти, а также от общепринятых норм поведения. В этом случае эпатажное, шокирующее поведение юродивого — лишь средство привлечения внимания к смыслу его проповедей.

На практике разграничить природное и добровольное юродство бывает весьма сложно. Достаточно вспомнить, пожалуй, самого знаменитого юродивого в мире — Василия Нагого, более известного как Василий Блаженный. Это его имя фигурирует в названии храма Покрова на Рву на Красной площади в Москве (хотя название «Храм Василия Блаженного» — неофициальное, разговорное). Василий, который был современником Ивана Грозного, похоронен в приделе этого храма. Уже сам этот факт свидетельствует об особом отношении к юродивым: быть погребённым у Божьего храма в православной традиции — огромная честь, оказываемая обычно лишь самым видным деятелям православия. Обряд погребения юродивого Василия совершал сам святитель Московский митрополит Макарий с собором духовенства. То, что обычный нищий (выражаясь современной терминологией, бомж — лицо без определённого места жительства, рода занятий и источника существования) удостоился такой чести, говорит об особом почитании юродивых и благоговейном отношении к ним и к их памяти.

Василий Блаженный является классическим представителем когорты юродивых. Второе своё прозвище — Нагой — он заслужил за то, что круглый год, и зимой и летом, ходил без одежды: «телом смугл от солнечного горевания, наг весь, брада курчевата, в левой руке плат, правая молебна». Заметим, что нагота в данном случае — выражение крайнего презрения к тленной плоти, и одновременно вопиюще дерзкий вызов нравственным устоям общества.

Василий родился в декабре 1468 (по некоторым данным — 1469) года в селе Елохово под Москвой. Подростком был отдан в обучение сапожному делу, где, как рассказывает летопись, впервые проявил пророческие способности. Когда зашедший в мастерскую купец попросил сшить ему такие сапоги, чтобы не износились за год, Василий прослезился: «Сошьем тебе такие, что и не износишь их!». На недоумение мастера ученик объяснил: купец не сможет износить сапоги, оттого что умрет. На следующий день купец действительно умер, а Василий вскоре отправился в Москву, юродствовать. С 16 лет и до самой смерти 2 (15) августа 1557 года он вёл жизнь юродивого — ходил нагим, жил под открытым небом, постоянно постился, носил тяжёлые вериги. Молва приписывает ему разнообразные чудеса: рассказывают, например, что один боярин подарил Василию дорогую шубу, а воры решили обманом завладеть ею — один из них притворился мёртвым, а остальные стали просить у Василия шубу для погребения. Василий укрыл «мёртвого» шубой, сказав при этом: «буди же ты отныне мёртв за лукавство твое; ибо писано: лукавии да погребятся», после чего перепуганный обманщик действительно умер. Другая история не менее драматична: прохожие девицы, случайно встретившие Василия на улице, позволили себе посмеяться над его наготой — и тотчас ослепли. Одна из них побрела, спотыкаясь, за блаженным и пала ему в ноги, умоляя о прощении и исцелении. Василий спросил: «Отселе не будешь ли паки сме-ятися невежественно?» Девица поклялась, что не будет, и Василий исцелил её, а вслед за нею и остальных.

Поступки Василия были более чем странны: то лоток с пирогами опрокинет, то кувшин с квасом разобьет. Разгневанные торговцы били Блаженного, но он принимал побои с радостью и благодарил за них Бога. Василию приписывают и сотворение чудес: так, утверждают, что он, находясь в Москве, молитвой и тремя бокалами вина потушил большой пожар в Новгороде, а в другом случае, наоборот, страшный пожар, начавшийся в Воздвиженском монастыре и уничтоживший Москву, начался после его молитвы. Разумеется, многое из того, что рассказывают о Василии, было придумано уже после его смерти, однако с уверенностью можно утверждать, например, что Василия боялся и чтил сам Иван Грозный. Юродивый был, пожалуй, единственным, кто осмеливался возражать всесильному и своенравному царю и обличать его. Василий звал Грозного Ивашкой и обвинял в бессмысленном кровопролитии.

Василий Блаженный. Икона

Примером добровольного юродства является юродивый Афанасий, который был одним из деятелей раннего

старообрядчества. Афанасий был любимым учеником и духовным сыном знаменитого протопопа Аввакума, который так отзывался о нем: «До иночества бродил босиком и зиму и лето... Плакать зело же был охотник: и ходит и плачет. А с кем молыт, и у него слово тихо и гладко, яко плачет». Афанасий был вполне психически здоровым, более того, чрезвычайно образованным для своего времени человеком. Он превосходно знал грамоту (что по тем временам само по себе было редкостью), писал прозу и стихи (что для XVII века - вообще из области чудес). Из-под пера Афанасия вышло множество обличительных трактатов, в которых он клеймил реформу Никона и защищал старую веру. Это вызвало гнев царя, ив 1672 году Афанасий был сожжен.

Простой народ относился к юродивым с почтением и некоторой опаской. Помочь юродивому считалось делом богоугодным, а обидеть его — тяжким грехом.

Однако юродивые представляли собой своего рода исключение из общего правила. В целом, во всех традиционных христианских конфессиях душевная патология рассматривалась как следствие одержимости - овладения душой человека тёмными силами. «Философия православного пастырства» выделяет два вида одержимости по их духовно-душевной структуре: бесноватость (песессия) — то есть полная связанность души демоном, когда человек теряет всякое самосознание; личность его совершенно пленена, и он не властен над нею; и одержимость (обессия) — частичная плененность злой силой души человеческой или тела: человек сохраняет полное самосознание, возможность нравственной оценки своих поступков, но не имеет силы справиться с «влекущей его силой». Впрочем, оба этих расстройства одинаково не поддаются доводам разума: «уговорить одержимого, а тем более бесноватого — нельзя, ему надо помочь».

Однако, в общем, в православной традиции отношение к душевнобольным было более гуманным, нежели в католической. В представлении народа они являлись не виновниками, а жертвами одержимости, невинными страдальцами, которые после смерти могут претендовать на вхождение в царство небесное. В «Житии Феодосия Печерского» (XI век) сказано: «Бесный страждет неволею и добудет вечныя жизни».

Тем не менее, к психически больным относились с опаской. Сумасшедших боялись, им приписывали сверхъестественные способности. Такое отношение господствовало вплоть до нового времени, когда открытия в области естественных наук убедительно продемонстрировали биологический характер изменений, лежащих в основе эндогенных психических заболеваний, в том числе и шизофрении. Это в значительной степени определило изменение религиозной трактовки проблемы психических расстройств.

Современный подход христианской религии (и православной, и католической) к рассмотрению психических расстройств зиждется на концепции трихотомического единства личности — то есть гармоничного сочетания в ней телесного, душевного и духовного начал. Эти начала, хотя и являются различными, находятся в непрерывном взаимодействии и взаимно дополняют друг друга.

Епископ Михаил Таврический, посвятивший немало трудов исследованию взаимного влияния психологии и религии, выделял четыре «течения» (сферы) внутренней жизни человека:

1. Течение материальной и чувственной жизни, где люди стихийно несутся и движутся во взаимной жестокой борьбе;

2. Сфера умственной жизни со своими законами и свойствами — соединяет людей единством идей в своём колеблющемся и меняющемся свете;

3. Сфера высших человеческих симпатий — то, что современная психология объединяет понятием «высшие социальные чувства»;

4. Сфера свободной веры: здесь - лучи духовного солнца, дающего всем жизнь и теплоту, которыми «мы живём, и движемся, и существуем» (Деян.: 17, 27-28).

В борьбе этих течений совершается драма внутренней жизни человека. Каждая из сфер имеет свои законы, свою природу, своё направление и приёмы борьбы.

Человек непосредственно властен лишь над областью духовной свободы, всё остальное течёт и развивается по своим природным законам, ничего общего не имеющим со свободой человека.

Епископ Феофан Затворник полагал, что «дух в душевной жизни человека проявляется трояко: в благоговении и страхе Божием, в совести, и в искании Бога. Духовность есть норма человеческой жизни и проявляется она в сознании и свободе, одухотворенности всех трёх сторон человеческой психики: эмоциональная сторона приобретает стремление к красоте, воля приобретает стремление к бескорыстным поступкам, ум — стремление к идеальности». В единстве и равновесии всех сторон (духа, души и тела) человеческой природы коренится, по мнению епископа Феофана, свобода и сознание, подлинное здоровье человеческой личности, основа целостного «Я».

Личность человека определяется преобладанием одного из трёх начал: духа, души или тела. Истинным человеком может называться лишь тот, у кого высшая сторона жизни состоит в духе, ибо это - черта, выделяющая его из всех других тварей.

Отношение христианской религии к психическому расстройству определяется, таким образом, не столько внешними проявлениями психоза (симптомами), сколько их «направленностью». Каждое проявление заболевания (и не только заболевания, но и личности) рассматривается с точки зрения того, подвигает оно человека к Богу или отдаляет от него.

Религиозно-нравственное понимание всякой болезни, в том числе и психической, отличается от рационального и научного. Для верующего человека болезнь - это способ самопроверки, выяснения истинного смысла посланного ему испытания, повод осмыслить свою жизнь, свои поступки, а также исправить ошибки и греховные деяния посредством обращения к Богу. Христианская религия подразумевает смиренное принятие болезни, терпеливое несение всех связанных с этим тягот и упование на помощь не только врачей, но и Бога — Того, Кто силен врачевать все болезни.

Интересно, что ряд «классических» психиатров также призывали к подобному отношению к болезни. Так, Карл Ясперс считал, что это «открывает возможность духовного роста, служит успокоению человека перед лицом труднопереносимых страданий, является источником утешения, самопознания и духовного подъёма в несчастье».

Религиозные подходы к объяснению причин и механизмов психических расстройств в последние годы строятся на стремлении примирить понимание психического заболевания как следствия нарушения нормального течения биологических процессов, в основе которого лежат конкретные материальные причины — дефект рецепторов, недостаточность медиаторов и т.п. и высшие, духовно-философские подходы к объяснению психических расстройств. При этом предполагается, что объяснить происхождение психических расстройств только лишь биологическими причинами, без привлечения религиозно-философских учений о душе и духе, невозможно. Психиатрическая помощь в её классическом виде — медикаментозной терапии и психотерапии — признается необходимой, но недостаточной. Обязательным условием исцеления является обращение человека к Богу; но при этом собственно исцеление от психического недуга не рассматривается как абсолютная и основная цель. Главным здесь является внутреннее преображение и искреннее принятие постулатов веры.

Итак, мы выяснили, что церковь рассматривает как психическое расстройство те переживания, которые уводят человека от Бога — таковы, например, все виды «прельщения», независимо от их этиологии — галлюцинации, ложные убеждения, бред и т.п. Те же религиозные переживания, которые представляют собой положительную, здоровую мистику (даже больного человека!) рассматриваются как явление положительное.

С точки зрения классических христианских подходов, заболевание Михаила, безусловно, следует отнести к первой категории — галлюцинации, которые он слышал, исходили от «бесов» и требовали от него совершать греховные, нехристианские поступки. Заметим, однако, что наличие подобных переживаний само по себе отнюдь не означает, что душа такого человека считается «собственностью дьявола»: достаточно вспомнить преподобного Феодосия Печерского, который как известно, не только видел и слышал «бесов», но и активно занимался их изгнанием. Михаил также борется с проявлениями душевного расстройства — пусть не посредством покаяния и обращения к традиционной религии, а через приём антипсихотических медикаментов — и в этом отношении его поведение, конечно, несёт определенные положительные черты с точки зрения религии.

Теперь, когда мы в общих чертах разобрались с взаимоотношениями религии и психиатрии, мы можем перейти к непосредственному описанию картины заболевания у Михаила.

Рассказ об истории жизни и заболевания Михаила, основанный на воспоминаниях очевидцев и документальных данных, будет сопровождаться цитатами из его дневников, соответствующих тому или иному периоду его жизни. Записи в его дневниках не датированы; строго говоря, это даже не дневники, а отрывочные заметки, сделанные на отдельных листках, иногда поверх книжного или газетного текста. Тем не менее в тексте мы сочли возможным использовать для их обозначения слово «дневник», так как они в значительной мере отражают изменение состояния пациента с течением времени. Восстановить хронологическую последовательность этих записей можно лишь приблизительно — по внешнему виду и по нарастающим изменениям мышления, характерным для шизофрении. Мы подаем

эти записи в том порядке, какой показался нам наиболее близким к реальному. По возможности мы старались сохранить оригинальный авторский стиль Михаила, исправив лишь многочисленные орфографические ошибки и расставив полностью отсутствовавшие в текстах знаки препинания. Это вынужденное вмешательство было необходимо, поскольку без него восприятие заметок читателем было бы крайне затруднено. Однако даже при этом «продираться» сквозь нагромождения болезненных построений Михаила — задача не из лёгких. Уже в первых его дневниках отчётливо проявляются признаки характерных расстройств мышления — разорванности, бессвязности, паралогичности, которые со временем неуклонно нарастают. Тем не менее мы не стали их править, считая эти нарушения достаточно показательными и необходимыми для понимания истинной картины заболевания. Мы просим читателя не забывать, что человек, писавший эти заметки, страдал тяжёлым психическим расстройством, не получал адекватного лечения, и поэтому требовать от него идеальной логики и чистоты стиля бессмысленно.

Первая запись в истории болезни Михаила датирована 1979 годом, когда Михаилу было 26 лет. До этого, с его слов, к психиатру никогда не обращался. Михаил жаловался на постоянное чувство страха, тревожность, плохой сон с частыми ночными кошмарами, невозможность сосредоточиться, быструю утомляемость. Эти изменения он ощущал на протяжении последних нескольких месяцев. С его слов, эти расстройства начались внезапно, без видимой причины. Интенсивность их нарастала, и со временем привела к тому, что пациент оказался практически нетрудоспособен.

Михаил работал шофером в одном из городских автопарков. Работа была связана с постоянно меняющимся графиком работы и значительными психоэмоциональными нагрузками, однако пациент трудился в подобном режиме на протяжении последних шести лет, и никаких трудностей ранее это у него не вызывало.

Михаил был одинок, семьи не имел и проживал в общежитии. Себя он характеризовал как человека замкнутого, необщительного, некомпанейского. С соседями по общежитию никаких контактов не поддерживал, друзей не имел. В истории болезни есть краткая запись, подтверждающая это: за всё время пребывания Михаила в стационаре (около двух месяцев) его ни разу никто не посещал.

Но для нас, разумеется, наиболее интересным был вопрос, имелись ли у Михаила во время его первого обращения к психиатру какие-либо расстройства восприятия — иллюзии, галлюцинации, изменения восприятия собственного тела, окружающих и т.п., а также были ли обнаружены у него бредовые идеи, в том числе и скрытые. Ответ на этот вопрос позволил бы понять истинный характер имевшихся у больного патологических изменений и проследить за их динамикой.

К сожалению, врач, описывавший состояние Михаила во время первой госпитализации, ограничился короткой фразой: «бредовых идей не высказывает, расстройств восприятия не выявляет» и в дальнейшем к этому вопросу не возвращался. Подобная небрежность, увы, была проявлена и в отношении описания детства и юности больного. Весь этот сложнейший и важнейший для пациента период также уместился в одной фразе: «развитие без особенностей».

Вполне возможно, что в то время у Михаила действительно отсутствовали расстройства восприятия и мышления, а возможно, их просто не заметили. Как бы там ни было, с учетом имевшихся у Михаила жалоб, ему был выставлен диагноз «неврастения». Его определили в отделение неврозов.

Из истории болезни следует, что динамика положительных изменений под влиянием лечения была крайне незначительной. Проведя более месяца в отделении и получая в общей сложности восемь наименований лекарств, Михаил предъявлял практически те же жалобы, что и при поступлении. После шести недель интенсивной терапии его лечащий врач был вынужден записать в дневниках: «состояние больного без существенных изменений». В общем, такое упорство болезни, её невосприимчивость к обычным при неврозах методам лечения должны были насторожить врача и направить его мысли к идее более тщательного обследования пациента на предмет поиска эндогенных, органических психических расстройств. Однако этого не произошло. Через два месяца Михаил был выписан «с незначительным улучшением».

Врачебно-консультативная комиссия рекомендовала администрации предприятия перевести Михаила с должности шофера на более спокойную работу, не связанную с нервным перенапряжением и постоянной сменой графика. Михаил был переведен на работу в гараж механиком, где и продолжал трудиться вплоть до 90-х годов.

После этого Михаил надолго пропал из поля зрения психиатров. Следующее его обращение в психиатрическую больницу произошло спустя 10 лет, в конце 1989 года. На этот раз у него уже имелись очевидные признаки шизофренического процесса. К этому же времени относятся и первые записи в его дневниках.

1

Имя изменено.