Я знакомлюсь с Келлской книгой, стою у могилы Стронгбоу, наблюдаю за изготовлением дублинского «черного вина», иду по приглашению на завтрак в зоопарк, обнаруживаю церковь, заполненную мумиями, и наконец покидаю Дублин.
Войдя в ворота Тринити-колледжа под взглядами Берка и Голдсмита, приезжий попадает на широкое пространство, вымощенное брусчаткой. Камни эти, похоже, вкопал древний шутник, желавший посмеяться над учеными мужами, сбивающими себе до крови пальцы на ногах. Большинство городов предлагает уголок или делает вид, что предлагает, в котором можно найти убежище от повседневных забот. Это, например, Темпл в Лондоне или Читэм-Хилл в Манчестере. Такие места выглядят более впечатляюще, если находятся в самом центре города. Так и с Тринити-колледжем: войдя в ворота, вы попадаете в задумчивый мир.
Тринити-колледж — единственный памятник елизаветинским временам в Дублине.
Его основание указывает на возникновение в Ирландии настоящей метрополии — Дублина. В нем выражена позитивная и конструктивная сторона елизаветинского правления, — пишет Стивен Гвинн в книге «Знаменитые города Ирландии». — Английские государственные мужи вознамерились превратить Ирландию в протестантскую нацию, а англичане в Ирландии решили, что этот народ необходимо наставить на путь истинный, как следует обучать протестантов и как обращать католиков. По просьбе нескольких известных клириков, среди которых были архиепископ Адам Лофтус и архидиакон Дублина Генри Ашер, Елизавета даровала хартию об основании университета. Его разместили на территории августинского монастыря Всех Святых. При Генрихе VIII, отце королевы, эти здания были конфискованы, а Елизавета передала их новому учебному заведению. Средства поступали медленно, и лучшим свидетельством того, что поселенцы жаждали знаний, был способ, которым добывались денег. Когда испанская армия в Кинсейле и ирландская армия под командованием Хью О’Нейла и Реда Хью О’Доннелла в 1601 году были разбиты лордом Маунтджоем и Кэрью, солдаты-победители предложили новому колледжу награбленное добро в качестве платы за обучение. Они победили папские отряды силой меча и вознамерились продолжить войну силой знаний.
С самого начала семнадцатого века университет не замкнулся в себе, как Оксфорд и Кембридж, по чьей модели он был задуман. Он принимал участие в жизни метрополии, постоянно поддерживал связь с властями Ирландии. Официально университет разделял их взгляды и подавлял мятежные настроения студентов, но, как уже было сказано, процесс брожения начался: его готовили ирландские молодые протестанты.
Тринити-колледж всегда критиковали как рассадник протестантизма. Мне говорили, что во время мятежа 1916 года были перехвачены письма, в которых этот колледж называли «иностранным».
Дж. Молони высказывает интересные критические замечания в адрес Тринити-колледжа Его последняя книга — «Загадка ирландцев» — не вызвала внимания, которого заслуживает.
Это, скорее, беда Ирландии, чем вина Тринити, что редкие абитуриенты поступают в колледж (так было и в мое время) без практической цели. Некоторые хотят получать стипендию или, по крайней мере, желают добиться академического успеха; другие сразу поступают на «профессиональные факультеты» (юридический, медицинский, инженерный, богословский) с твердой целью — получить квалификацию, которая даст им средства к существованию. Польза, которую получает Англия от своих студентов, заключается в том, что люди, вышедшие из университета и влившиеся в жизнь страны, даже если не пользуются полученными знаниями, приносят с собой университетский дух — широту мысли, терпимость к чужим мнениям и устремлениям. У Ирландии, по сравнению с Англией, не так много людей, которые могут позволить себе провести три или четыре года просто для усвоения культуры, зачастую без прямой практической отдачи. Однако, как бы мало ни было таких людей в Ирландии, страна получает неоценимую выгоду от того, что некоторое время они общаются с сокурсниками в условиях университетской жизни. Половина бед Ирландии была вызвана тем, что естественные лидеры ирландского народа, джентльмены Ирландии, не вели за собой людей, не были способны на лидерство. Они были отделены от народа и разобщены. У них не было общего стандарта ценностей, и каждый человек имел преувеличенное мнение о собственной значимости в своем социальном классе. На сквайров в своем графстве я смотрю с чувством жалости. Люди они неплохие, однако не способны понять значения того, что происходит вокруг них. Каждый человек, запершись в своем доме, ждет, что мир успокоится, и чувствует разочарование оттого, что мир не отвечает его желаниям.
Каждый человек, приезжающий в Дублин, должен обязательно посетить Тринити-колледж, чтобы увидеть одну из самых драгоценных книг в мире — знаменитую Келлскую книгу. Каждый вечер ее вынимают из футляра и запирают в сейф хранилища. Каждое утро снова почтительно ставят в стеклянный футляр и каждый день переворачивают один лист.
В чем ценность Келлской книги? Это интересует многих. Говорят, профессора в тесном семейном кругу подсчитывают, сколько бы вышло в год, если бы колледж продал чертову книгу, а вырученную сумму передал бы университету. (Это, разумеется, ирландская шутка!)
Цена Келлской книги — та сумма, которую один миллионер в соревновании с другим миллионером мог бы выложить за нее на аукционе «Сотбис». Имеет значение и глубина ненависти и соперничества между ними. Оба, например, могут подумать, что выиграли, если цена дойдет до 500 000 фунтов! А Келлская книга не застрахована! Нет в мире подобной книги, которая была бы не застрахована. Администрация колледжа, без сомнения, разумно, полагает, что невозможно достать за деньги другую такую книгу, поэтому лучшей страховкой является покупка лишних пожарных шлангов и наем на работу дополнительных охранников.
Вежливый библиотекарь позволил мне посмотреть на книгу. Он даже разрешил перевернуть толстую пергаментную страницу.
Что же такое Келлская книга?
Когда саксы скитались в Англии по руинам римских городов, а чужестранные божества громко требовали крови на морском побережье Норфолка, ирландские монахи приплыли в Англию и привезли в эту окаянную страну свет христианского учения.
Лондон в то время был покрыт римскими развалинами, на крепостных стенах росла куманика, на болотах за городом горели лагерные костры восточных англов: в город они входить опасались. Париж был разрушен, а в Риме закатилось солнце. Центром европейской культуры была Арма, религиозная столица Ирландии. На протяжении трех самых темных столетий английской истории Ирландия спасала для Европы греческую и латинскую культуру. Из Ирландии — через Айону и Линдисфарн, маленький песчаный остров у Нортумберлендского побережья — на север Англии пришло христианство.
В это время в аббатстве городка Келлc, основанного святым Колумбой, неизвестный ирландский монах переписывал евангелия. Он был одним из величайших художников мира. В Италии, в эпоху Ренессанса он мог бы стать вторым Микеланджело.
Он украсил книгу тысячей фантазий и красот, вложил в нее всю мощь своего воображения. Люди, которые видят ее сейчас, поражаются не только плодовитости авторского ума, но и остроте глаза. Как он умудрился все это изобразить? Может, у него было увеличительное стекло невероятной силы? Иначе как бы он выписал столь микроскопические детали на пространстве не более почтовой марки? Когда миниатюры сфотографировали и увеличили, в переплетении линий и спиралей не нашли ни единого изъяна.
Эту великую реликвию ирландского искусства поместили в дорогой золотой оклад. Позже вор выкрал ее из ризницы Келлского аббатства. Через два месяца книгу нашли спрятанной «под дерном». Вор украл ее ради оклада. Книга, выброшенная столь бездумно, вернулась на свое место. Она остается самым совершенным произведением христианского искусства, уцелевшим со времен золотого века Ирландии.
Техническое совершенство Келлской книги и других ирландских манускриптов поражает всякого, кто их видит:
Использованные чернила, — пишет профессор Макалистер в «Археологии Ирландии», — представляют собой вытяжку из чернильных орешков, которая в большинстве случаев сохранила свою черноту до настоящих дней. Иногда в монастырском скриптории пользовались чернилами худшего качества, и они выцвели до коричневатого оттенка. Жалобы на плохие чернила и плохие перья встречаются на полях манускриптов. Студент шестнадцатого века, занимавшийся копированием отрывков из большой рукописи, названной «Пестрая книга», особенно беспокоился. На странице 17 манускрипта он написал: «Дева Мария, сохрани чернила!» — что справедливо, потому что мы видим очень слабый коричневый цвет краски. Позже, на странице 141, мы находим: «Мария, уже лучше?» На странице 197 он потерял терпение и высказался следующим образом: «Господь, ты все еще посылаешь нам чернила? Я — Кормак, сын Косномаха, пользуюсь ими в аббатстве Дан Дойре (Голуэй) и, боюсь, мы с ними натерпимся. Год от P. X. 1575». В этих словах и других схожих надписях на полях выразилась человеческая натура, многие из них исполнены страдания. Что за неприятности были в монастыре, из-за которых один студент вынужден был написать прочувствованные слова: «Благодарение Господу за то, что вчера меня здесь не было»? И почему другой студент написал: «Брайан — гадкий тип»? В библиотеке Британского музея хранится рукопись, посвященная юридическим и прочим вопросам. Она написана в шестнадцатом веке юристом по имени Домханалл О’Дуивдавойреанн, имя которого, переделанное на английский лад, звучало как Донал О’Даворен. На полях содержится надпись, которая доказывает, что один из главных источников для переживаний у людей пишущих все тот же: «Да постигнет Божья кара женщин, которые разбросали мои чернильницы, краски и книги. Пусть Господь проклянет всякого, кто прочтет это и не осудит их. Боже, что за кощунство!» Донал, кажется, обладал тем, что на современном языке называется темпераментом. Его можно понять, потому что женщины из семейного окружения бесцеремонно обращались с его бумагами. Вскоре после того как он излил свои чувства, одна из них, сунув нос в его записи, обнаружила эти строки и написала в книге спустя две страницы: «Я не из этих женщин, Донал!»
Рядом с Келлской книгой находится «арфа Ирландии», предположительно знаменитая арфа, звучавшая в залах Тары. Правда, никто в это не верит. Тем не менее она является национальным символом Свободного государства.
«История такова, — расскажет вам гид, — после убийства Бриана Бору в сражении при Клонтарфе (севернее Дублина) эту арфу передали папе Александру II. Она оставалась в Ватикане почти 500 лет, а в 1521 году ее преподнесли Генриху VIII в знак благодарности за защиту семи таинств христианской веры. Через двадцать лет Генрих VIII отдал арфу маркизу Кланрикарду, и она переходила по наследству, пока не попала к антиквару из Лимерика… Я сам видел ее, когда на ней были струны, но сейчас их уже нет…»
История интересная, но археологи утверждают, что арфа не старше четырнадцатого века.
В Келлской книге живет далекое прошлое Ирландии. Оно изображено тонкими линиями и совершенными красками. Переворачивая страницы этой великой книги, человек входит в мир ирландских святых, ирландских поэм и легенд, кораблей, переплывающих море и несущих свет христианской церкви в темные закоулки мира.
Келлская книга и «Золотая комната» в замечательном дублинском музее должны поразить тех, кто не знает, какое положение в мире занимала Ирландия с 600 по 800 год.
Интересно, что таят в себе музейные манускрипты? Посмотрим ли мы новыми глазами на ирландскую культуру? Перед учеными стоит непростая задача: отпереть эту сокровищницу в следующие несколько лет. Если англичанин думает, что древняя Ирландия была такой же дикой, как англосаксонская Англия, пусть он пойдет в «Золотую комнату» — одно из самых интересных помещений в Дублине. Пусть посмотрит на ожерелья из битого золота, блестящие лунулы[6], на ковчеги, украшенные драгоценными камнями, на металлические патерицы, изысканные чаши и вазы. Все отмечено особой энергичной манерой, столь отличной от того, что мы видели до сих пор. Так искусство Египта отличается от искусства Греции.
Думаю, что самая изысканная вещь в музее — брошь Тары. Ее нашли в 1850 году на морском берегу возле города Беттистаун. Между брошью и Тарой нет никакой связи. Это название ей дал ювелир, в чьи руки она попала. Она представляет собой бронзовую булавку в форме римской фибулы из эмали, янтаря и стекла. Поражает филигранная работа по золоту. У броши такой же необычный вид, как и у Келлской книги. Она украшена и с наружной, и с внутренней стороны. Трудно оторвать взгляд от кельтских узоров — спиралей, переплетений, человеческих голов и зооморфических орнаментов.
Служащий Крайстчерч — одного из трех соборов Дублина — любит водить приезжих в жутковатый склеп, который, как говорят, был построен данами во времена правления дублинского конунга Сигтрюгга Шелкобородого. В этом холодном месте, где электричество лишь подчеркивает мрачность арок над лесом низких колонн, и находятся корни Дублина.
Когда строили этот склеп, были еще живы люди, помнившие почти гомеровское по размаху сражение при Клонтарфе. На их глазах поднимался и падал боевой топор Муирхада, старшего сына Бриана Бору. На землю лились потоки крови. Сын короля вел за собой армию против отборной, облаченной в кольчуги тысячи скандинавов. Возможно, строители собора видели битву, разгоревшуюся возле походной палатки Бриана. Вероятно, они первыми узнали, что заморский вождь Бродир убил престарелого монарха в миг, когда тот, встав на колени, благодарил Господа за одержанную победу.
Но служащий, привыкший иметь дело с английскими и американскими туристами, ведет вас к заложенной кирпичом двери и говорит, что в старые времена отсюда можно было выйти по подземному ходу. Запечатали его в восемнадцатом веке, когда британский офицер, принимавший участие в похоронах некоего генерала, был случайно замурован в склепе. Нашли его мертвым несколько недель спустя. (Служащий сообщает мрачные подробности этого события.) Затем он подводит группу к стеклянному ящику, чиркает спичкой и подносит трепещущее пламя к мумифицированным останкам кота и крысы. Оба животных умерли в движении: кот несся за крысой, а крыса в высоком прыжке спасалась от кота. Служащий объясняет, что кот последовал за крысой в трубу органа, где оба и нашли свою могилу…
Мысли устремляются к мрачным аркадам. Воображение пытается представить историю, породившую досужие рассказы. Строительство собора завершили через двадцать четыре года после сражения при Клонтарфе. До постройки склепа Ирландия успела распасться на мелкие государства. Исторический период подергивается туманом. Туман ненадолго рассеивается, и мы видим длинные драккары скандинавов, вытащенные на восточный берег Ирландии. Сражения и победы сменяют друг друга, и наконец в бухте Дублина появляется маленькое данское поселение.
Служитель ведет наверх, и вы видите красивый норманнский трансепт, а неподалеку, в нефе, лежит тело каменного крестоносца в полном облачении. Это — гробница Стронгбоу. С него начались беды Ирландии. Он хранил Дублин для короля Генриха II и породил пресловутый «ирландский вопрос».
Некоторые воспоминания о безжалостности Стронгбоу удерживаются, по крайней мере, в сознании служителя Крайстчерч. Он рассказывает, как Стронгбоу вошел в Дублин, грабя и убивая всех на своем пути. Затем указывает на статую мальчика рядом с норманном. Скульптура обрезана на уровне талии.
— Знаете, кто это такой? — спрашивает служитель и делает драматическую паузу. — Это — сын Стронгбоу. Он был еще ребенком, но отец сказал, что сын проявил трусость в бою, поэтому убил его и разрубил тело пополам в качестве предупреждения всем трусам. Вот какой это был человек, невероятно жестокий… Теперь пройдите сюда, я покажу вам сердце святого Лоуренса О’Тула.
Он указывает на металлический контейнер в форме сердца, размером с подушку. Контейнер прикреплен к стене цепью. Там хранится сердце знаменитого Лоуренса О’Тула, архиепископа Дублина. Он умер в Нормандии в 1180 году.
Мне кажется, что среди всех мистических и гротескных исторических экспонатов Крайстчерч служитель особо выделяет скульптуру сироты, по щеке которого течет каменная слеза. Он зажигает спичку и подносит к статуе.
— Видите? — спрашивает он.
Посетители, похоже, считают это большим чудом, чем мрачное и ужасное впечатление, которое произвела на них церковь, основанная Сигтрюггом Шелкобородым…
В соборе Святого Патрика, стоящем неподалеку, вы подходите в состоянии некоторого шока к могилам Свифта и Стеллы, наконец-то соединившихся в смерти. Приходится поискать ту знаменитую эпитафию, которую никто, кроме Свифта, не мог бы написать. Она была снята с его могилы много лет назад, и сейчас ее можно увидеть над дверью, где судьи облачаются в мантии:
Здесь покоится тело
ДЖОНАТАНА СВИФТА,
тридцать лет служившего деканом
в этом соборе.
Здесь яростное негодование уже не может
терзать сердце усопшего.
Проходи, путник и,
если можешь, следуй заветам того,
кто по-мужски участвовал
в защите свободы.
Эти слова обошли мир. И какими банальными в сравнении с ними кажутся надгробные слова Стелле!
В соборе Святого Патрика можно увидеть флаги расформированных ирландских полков, скамьи рыцарей ордена Святого Патрика, несколько хороших памятников, но каждый раз возвращаешься к двум камням в нефе, под которыми лежат тела самых загадочных любовников в английской литературе.
В Ирландии есть наука, незнакомая в Англии. Называется она ерундология. Почти каждый истинный ирландец закончил ее курс, либо сделался в этой науке настоящим профессором. Американцы называют ее вздором, англичане именуют шарлатанством. А истинного ирландца хлебом не корми, дай рассказать англичанину невероятную историю.
Получив приглашение на завтрак в дублинский зоопарк, я подумал, что за этим предложением кроется рука главного специалиста в ерундологии. Однако хватило нескольких минут, чтобы узнать: такое приглашение не только любезность, но и серьезное мероприятие. Стояло холодное утро, с гор Уиклоу дул ветер; я уселся в потрепанное дублинское такси и поехал в Феникс-парк. Меня встретили у ворот зоопарка и провели в помещение, украшенное чучелами животных. Там я увидел накрытый для завтрака стол.
Дюжина серьезных людей стоя поедала кашу из маленьких мисок. Такая здесь традиция: зоологи Дублина никогда не едят кашу сидя. Я был приглашен на завтрак советом Королевского зоологического общества Ирландии. Его члены завтракают раз в неделю в зоопарке на протяжении более девяноста лет. Покончив с завтраком, они открывают собрание.
— Как появилась эта традиция? — спросил я.
— Все началось с той компании, которая каждое утро верхом объезжала Феникс-парк, — ответил управляющий, доктор Фаррер. — В то время состояние зоосада было неудовлетворительным, поэтому в 1837 году решили: члены совета должны завтракать здесь раз в неделю, а в конце года трех самых плохих работников увольняли. Совместные завтраки вынуждают нас быть в форме.
По окончании завтрака мне показали ногу слона. Это — самая трагическая реликвия зоопарка. На ноге высечена надпись:
СИТА,
убившая своего хозяина
и застреленная
11 июня 1903 года.
Члены совета, откушав по тосту с джемом, приступили к делам. Я попрощался и вышел.
Многим ли известно, что Дублин знаменит экспортом львят? Я имею в виду не юных драматургов и поэтов, время от времени дебютирующих в Мейфэре, а детенышей неприрученных львов. Фабрика по их производству находится в Феникс-парке и называется «зоопарк».
В парке я повстречался с мистером Кристофером Фладом. Он более сорока лет заведует единственным в мире питомником племенных львов. Рассказы о мистере Фладе и его власти над дикими животными столь удивительны и столь достоверны, что всякий понимает: родиться они могли только в Ирландии. Эти истории рассказывали во Франции во время войны, и каждый солдат, полежавший в дублинском госпитале, прибавлял к этим рассказам что-то свое.
— Вы спрашиваете, в чем наш секрет выращивания львов? — переспросил мистер Флад. — Да где же в мире воздух лучше дублинского?
— Не хотите ли вы сказать, что львятам, как и нациям, для нормального роста нужен особый теплый воздух инкубатора?
— У нас в Дублине и стаут неплох, — шутливо заметил мистер Флад.
Мы оказались в окружении тех, кого известные натуралисты, охотники на крупных зверей, председатели зоологических обществ и другие эксперты единодушно называют лучшими в мире львами, выращенными в неволе. Люди, посещающие зоопарки, как правило, видят жалкое подобие царей джунглей. Глаза апатично сидящих животных слезятся, хвосты облезли. Львы настолько равнодушны, что их не возбуждает даже вид хорошенького розового младенца. Не знаю более печального зрелища.
В Дублине львы совсем другие. Под кожей цвета меда играют мышцы, глаза чисты, словно янтарные кольца в озерной воде; в них сверкают опасные огоньки. Это — настоящие львы.
Некоторые из них готовы отдать что угодно, лишь бы проглотить мистера Флада; другие, завидев его, ложатся на спину, предлагая почесать себе шею.
Мы вошли в родильную палату и увидели двух играющих львят. Это последняя прибавка к семье, которая насчитывает сотни львов. Львята рождаются в большинстве зоопарков, но редко вырастают до зрелого возраста. Если их не поедают их же родители, они умирают сами, не дожив до шести месяцев. Замечательно то, что мистер Флад вырастил сотни львят, не потеряв ни единого.
Он скажет вам, что его секрет — понимание львов, но эти слова не вносят ясности. Как понять льва? Нет двух одинаковых львов, ответит он вам. Каждый лев, как и человек, — личность с собственными настроениями и чувствами. Их вкусы и аппетиты различны. За их питанием нужно наблюдать, как хозяйка наблюдает, или должна наблюдать, за питанием в пансионах.
— Думаю, секрет в том, — говорит мистер Флад, — что я живу ради них. Ничего другого я делать не умею. С детства мне хотелось ухаживать за львами. Я делаю это, и я счастлив.
— Правдивы ли истории о вашей власти над дикими животными?
— Отчасти. Дело в голосе. В моем голосе, в интонациях — понимаете? — есть что-то такое, что заставляет их подчиняться. Я никогда на них не кричу. Ни разу не замахнулся на животное палкой. Я просто говорю с ними. Они понимают, что должны меня слушаться. Эту власть над ними я приобрел неосознанно. Обратите внимание: каждое животное в вольере смотрит на меня, и только на меня. То же самое происходит, и когда здесь полно народа. Если я тихо войду и встану позади всех, они заметят. Никого больше они не видят…
Это верно. Каждый дублинец может попробовать зайти в вольер вместе с мистером Фладом и попытаться привлечь к себе внимание льва.
Дублинский экспорт львов начался почти пятьдесят лет назад. Рекордная цена за взрослого льва составила 250 фунтов. Львенка можно купить за 50 фунтов.
Когда в начале войны немцы подвергли бомбардировке Антверпен, снаряды упали и на зоопарк. Тех животных, что не погибли, из жалости пристрелили. В антверпенском зоопарке оптимистично полагали, что война закончится через несколько месяцев, а потому тут же написали в Дублин и заказали новую партию львят. Для них зарезервировали помет и спустя пять лет прислали взрослых животных.
Дублинские львы есть в Аделаиде и Торонто. Дублинские львы путешествуют по миру в бродячих зверинцах.
Самой знаменитой львицей была Нигерия, великолепное создание, подаренное королем Эдуардом. За свою долгую и плодовитую жизнь она принесла двадцать шесть львят, каждый из которых выжил. В зоопарке Дублина имеются несколько внуков Нигерии. Она была моложавой дамой, и мистер Флад говорит, что Нигерия выглядела моложе собственных внуков даже перед самой смертью.
Дублинский зоопарк открылся в 1831 году. Его ранняя история неизвестна, поскольку письменные свидетельства отсутствуют. Членам Королевского зоологического общества Лондона небезынтересно будет узнать, что майор Вигорс, принимавший участие в формировании лондонского зоопарка, помог и в создании дублинского собрата, а лондонский архитектор Децимус Бартон создал проект. Первых животных подарил Дублину Вильгельм IV — прислал из королевских вольеров Виндзорского парка. Он же прислал из лондонского Тауэра волка, леопарда и гиену.
Завтраки в зоопарке — странная и забавная черта дублинской жизни. Совершенно справедливо, что столица в этой парадоксальной стране прославилась выращиванием английского символа!
Стаут — напиток, который мистическим образом обвенчали с устрицей. Его можно назвать грубоватым и чуть более тяжеловесным братом пива. Он нравится большинству мужчин, а худенькие женщины пьют его по необходимости. Нам постоянно твердят, что он полезен.
Эту темную жидкость люди с экзотическим вкусом смешивают иногда с портвейном или хересом. В результате получается коктейль, прозванный «реаниматором».
Дублин — родина стаута. Пивоварня Гиннеса самая большая в мире. Можно сказать, что это весь Дублин. Пивоварня — главный работодатель в столице и единственная фирма с мировой известностью. Темная река «Гиннеса» течет во всех уголках испытывающего жажду мира. Так все узнают о существовании Дублина.
Вознамерившись проникнуть в тайну стаута, я вошел в город, целиком посвященный этому напитку. В этом городе проложены железнодорожные пути и канал, по которому идут груженые баржи с ячменных полей Ирландии.
Время от времени до барж, неотъемлемого атрибута местного ландшафта, с берега доносится иронический возглас праздношатающегося бездельника:
— Привези-ка нам попугая!
Рецепт стаута прост: это хмель (смесь кентского и калифорнийского), солод и некоторое количество жженого солода или жареного ячменя. Жженый солод выглядит точно так же, как кофе, и это объясняет эфиопский цвет «ирландского вина».
Первое, что требуется будущему «гиннесу», — чтобы пивоварня после смешивания приготовила жидкую и сладкую кофейного цвета жидкость, известную как «сусло». Затем сусло варят с хмелем и пропускают через длинные трубы в бродильную камеру.
Для ферментации добавляют дрожжи. Заглянув в стеклянную дверь, вы увидите пену цвета хаки. Она медленно движется, на поверхность выскакивают и лопаются пузыри.
Излюбленная шутка пивоваров состоит в том, что они приводят посетителя к этим чанам и дожидаются того неизбежного момента, когда тот приблизит голову, чтобы как следует все рассмотреть. И тут вздымается волна, запах которой намного превосходит самые ужасные запахи на свете. Это не запах, это газ. Если человека подержать в этом газе пять секунд, он не сможет дышать, а через десять секунд просто-напросто умрет.
Мы открыли дверь и вошли в длинный цех, в котором три сотни мужчин и мальчиков работали в резком запахе горящих дубовых щепок. Мне этот цех показался самым интересным на заводе. Мужчины — бондари, специалисты отмирающей профессии, которая в средние века принадлежала одной из самых мощных торговых гильдий. Дублинское бондарное ремесло наиболее распространено из всех, существующих на сегодняшний день.
Бондарное ремесло — наследственное занятие, секреты которого передаются от отца к сыну. Ученикам платит не пивоварня, а учителя. Здесь сохранилась средневековая дисциплина. Еще бы! Если мастер увидит, что ученик отлынивает, он ему не заплатит.
Каждая деталь бочки выдерживается над огнем из дубовых щепок: дерево нужно освободить от присущих ему вредных свойств, способных испортить вкус стаута.
Выйдя из бондарного цеха, вы увидите странную картину: двадцать пять мужчин засунули носы в отверстия бочек (впоследствии в них вставят затычки). Бочки систематически обнюхивают. Сначала может показаться, что мужчины делают это ради собственного удовольствия. Не тут-то было: эти люди владеют одной из самых странных на свете профессий. Они — нюхачи и специализируются на обнюхивании пустых бочонков из-под стаута.
Деликатные носы, привыкшие ко всем запахам бондарного цеха, тут же сообщают им, что бочонок свеж и чист и его можно снова наполнить и отправить в мир, где он будет радовать людей.
Каждый посетитель пивоварни заканчивает обход в комнате дегустации, где к его услугам отборное пиво. Здравомыслящий человек выпивает одну кружку мистического напитка, называющегося «Форин экстра». Это пиво обладает крепостью ликера. Часто его выдерживают в течение пяти или семи лет. Оно предназначено для иностранцев. Говорят, оно примиряет эмигрантов с нелегкой судьбой. Каждая бутылка бьет по сознанию с силой, сравнимой с ударом копыта взрослого мула.
— Ох! — говорит мне гид. — Его называют небесным напитком!
Я не уверен, что название удачное.
Еще одна шутка здешних рабочих — влить в посетителя содержимое двух бутылок «Форин экстра» и посмотреть, как он потом дойдет до ворот.
Под церковью Святого Михана в Дублине меня ожидало самое ужасное зрелище из всех, какие мне довелось увидеть.
Святой Михан был данским епископом. В 1095 году он основал церковь над склепом в древней дубовой роще. В восемнадцатом веке здание перестроили. Единственное, что представляет интерес внутри церкви, — скамья для кающихся грешников. Одно время ее поворачивали вокруг оси, чтобы грешники и паства могли видеть друг друга. Следует также обратить внимание на красивый орган с позолоченными херувимами. Говорят, Гендель репетировал на нем ораторию «Мессия» перед премьерой в Дублине.
Посетители идут в церковь, чтобы взглянуть на тела в склепе. Благодаря некой особенности здешней атмосферы, они сохранились не хуже египетских мумий. Люди, мрачные от природы, и те, кто любит экстремальные зрелища, непременно наведываются в это ужасное место. Для Ирландии оно уникально, да и в Англии точно нет ничего подобного. Смутно вспоминаю, что видел однажды ряды мумифицированных монахов в церковном склепе в Бонне на Рейне, но, если мне не изменяет память, по сравнению с мумиями церкви Святого Михана те просто скелеты.
Служитель проводит вас через двор к тяжелым металлическим дверям, отпирает их, и вы смотрите на уходящую в темноту крутую каменную лестницу. Спускаясь, ощущаете, что воздух здесь не похож на обычный холодный воздух склепа: он почти теплый и на удивление свежий.
— Это, — сказал служитель, оглядываясь, — лучший воздух в Дублине.
С восточной и западной стороны коридора вы видите камеры с металлическими дверями. Служитель подносит фонарь, открывает дверь и ведет вас внутрь, освещая фонарем самую кошмарную картину, которую вы только можете себе вообразить.
Гробы стоят один на другом, почти до потолка. Вы находитесь в склепе аристократического семейства. Лорды и леди, генералы и государственные деятели, известные и незнакомые, лежат вокруг слоями. Последний гроб стоит на других, а те, в свою очередь, покоятся на гробах праотцев. Нижние гробы формой и цветом заметно отличаются от прочих. Гербы, алый бархат, не только не истлевший, но даже и не выцветший. Иные гробы затянуты в черную кожу и утыканы ничуть не потускневшими от времени медными заклепками.
Приглядевшись, я заметил, что вес мертвецов, давящих сверху, понуждает гробы вламываться один в другой, в результате наружу вылезает рука, нога, а то и голова. Мертвецы, выпихивающие своих предков из гробов… такая идея достойна Эдгара Аллана По. Поражает и ужасает то, что эти мужчины и женщины, скончавшиеся 500 лет назад и более, не рассыпались в прах, а превратились в мумии. Их плоть имеет цвет кожи, и, что еще удивительнее, их суставы не застыли.
— Посмотрите! — сказал служитель и сдвинул мертвое колено. Ему очень хотелось, чтобы я ничего не пропустил.
В углу я увидел тело мужчины, лежавшего со скрещенными ногами — традиционная поза мертвого крестоносца, означающая, что человек побывал в Святой Земле. Эту позу можно увидеть запечатленной в каменных надгробиях лондонского Темпла и в тысячах других норманнских мемориалов по всей Англии, но я никогда не думал, что мне доведется увидеть самого крестоносца.
— Вы можете обменяться с ним рукопожатием! — воскликнул служитель. Я наклонился и внимательно осмотрел ногти человека, умершего почти 800 лет назад.
В том же склепе я увидел тело женщины. Говорят, она была монахиней. У нее были ампутированы ступни и правая кисть. Женщину замучили сотни лет назад.
Мы осмотрели много других склепов, в том числе и склеп умершей в одночасье семьи. Кошмарное место.
Фрагменты тел лежали на полу в коричневой пыли разрушившихся гробов.
Единственными живыми существами в этих склепах были пауки. В некоторых местах они сплели тонкую серую паутину от крыши и до пола. В одном склепе они милосердно занавесили дверь.
— Чем они питаются?
— Друг другом, — сказал служитель. — Ученые, изучающие пауков, приезжают сюда со всех сторон. Мне говорили, что пауки — каннибалы…
Ученые объясняют удивительную сохранность содержимого склепов тем, что они стоят на останках деревьев: в древности здесь была дубовая роща. Гниения нет, пока сохраняется абсолютная сухость. Небольшого количества влаги достаточно для того, чтобы тела и гробы обратились в пыль. В восемнадцатом веке обезглавили двух братьев, Джона и Генри Ширсов. В 1853 году их решили перезахоронить, тела прислонили к стене склепа, а отрубленные головы положили подле ног. Дублинцы принесли в склеп живые цветы и венки. В течение года влага в цветах уничтожила все без остатка.
Я был рад выйти на прохладный воздух, к дневному свету.
— А женщинам вы эти склепы показываете? — спросил я.
— Я всегда предупреждаю дам, — ответил служитель, — иначе они падают в обморок… Не забуду, как в первый раз пришел сюда четырнадцать лет назад. Я понятия ни о чем не имел, взял с собой свечку… в то время не было электричества. Спустился посмотреть. Такого страха я в жизни не испытывал… Да, всякое рассказывают. Вот, например: один вор спустился сюда темной ночью, хотел снять кольцо с пальца мертвой женщины. Когда он двинулся назад, дама сначала уселась в гробу, потом вылезла наружу и ушла! Говорят, после этого она еще долго жила. Ну, разумеется, это все байки…
Склеп церкви Святого Михана — воистину комната ужасов!
В три часа ночи мне вдруг пришло в голову, что пришла пора освободиться из объятий дружелюбного Дублина, надо увидеть и остальную Ирландию. Я понимал, что не смогу предстать перед своими новыми друзьями и просто сказать им:
— Все, я уезжаю!
Они наверняка бы ответили:
— К чему такая спешка? Подожди, давай-ка лучше опрокинем по стаканчику…
Я поддался бы уговорам и согласился. И потому я тайком договорился о такси, написал письма с извинениями и ранним утром, крадучись, словно преступник, покинул Дублин.