Исчезание

Заключение пересказчика

Рассказ Перека (мы имеем в виду французский текст) весьма специфичен: заметим и затрудненный синтаксис, и неравные права различных частей речи, ― и смещение (перетекание или даже утекание) смысла, где лексическая неурядица временами кажется нелепицей и превращается в истинный вербальный абсурд. Мы не раз сталкиваемся с непривычными лексемами и выражениями (гапакс), с дефектным написанием (какаграфия) и явным небрежением элементарными грамматическими правилами (аграматизм). В тексте встречаются «фиктивные» лексемы (к примеру, среди названий глухих селений и захиревших деревушек, забытых Всевышним дыр, в чьем наличии не уверены даже сами местные жители). Текст пестрит диалектизмами и цитатами из чужих наречий: взять, например, напичканную итальянскими репликами сцену падения в театре, сравнимую с классическими литературными падениями (Шалтай-Бултыхай шлепается с плетня, Тим Финнеган сваливается с лестницы, а Салли Мара тюкается с табуретки…). А если еще учесть частые и велеречивые перифразы…

Сей витиеватый (термин «вычурный» кажется нам чересчур сильным), слегка искусственный (не в смысле неестественный, а в смысле непривычный) стиль, разумеется, не случаен: чествуемый в P.S. «Диктат» затрудняет написание текста и вынуждает нарушать принятые литературные узусы и кутюмы ради примата приема.

Следуя духу «Диктата», мы решили при пересказе принять на себя бремя жестких правил (даже если русская и французская структуры (как, кстати, и культуры) различаются и масштабами ига, и степенью вызванных им страданий) и всячески их блюсти. В сем стремлении, учитывая смену языка (а также присущей ему диктатуры), мы были вынуждены изменить некие параметры, сменить регистр или, выражаясь иначе, сдвинуть рамки правила, причем ничуть их не смягчая. Duralex, sedlex, вздыхали мы не раз, и все же сдвигали. Менялись числа, а с ними и сама структура текста; так, например, была изменена разбивка текста на части и главы, так, были искажены некие статистические данные. Версия, переведенная или, правильнее сказать, пересказанная на русский язык, есть не слепая калька, а аутентичный вариант с предвиденными смещениями.

Как мы знаем, численные сдвиги всегда вызывают качественные изменения. Русский текст, передавая inprimislineisте же самые перипетии, звучит, а значит, и играет значениями иначе. Эта разница в звучании и в игре значениями дает не всегда предсказуемые результаты: зачастую мы были вынуждены не пересказывать, пусть даже перифразами, а переиначивать. Мы прибегали к таким весьма дерзким решениям, как параграфия, парафазия и параграмматизм; мы (разумеется, чуть-чуть) растягивали и сжимали, (разумеется, слегка) прибавляли и урезали и даже (разумеется, изредка) шли на явные преступления, заменяя черты, фальсифицируя детали, а временами извращая (трепеща и искренне переживая) некие сюжетные факты. А как иначе перевести перевертень, аллитерацию или каламбур? В результате всех изменений — тут теряешь и упускаешь, там набираешь и выигрываешь, здесь лексема вываливается и выпадает(например, наречия у нас падали, как мертвые мухи), а еще где внедряется и выпирает (так, бесстыдные прилагательные и причастия сплетались у нас на глазах в страстную камасутру) — текст, увы, изменился. Принимаемые нами решения были, наверняка, не всегда правильными и эффективными; и все же, упреждая заслуженные упреки в замене звука (буквы, лексемы, фразы, параграфа, текста) и заранее признавая нашу вину, мы ― утешаем мы себя ― все же не изменили духу книги и не извратили ее суть.

В заключение заключения мы желали бы указать имена всех лиц, нашедших время и желание разъяснить пересказчику трудные детали и устранить выявленные лакуны: Гудрун Зюдмерзен, Вадим Карманцев, Лена Клемушина, Витя Лапицкий, Бернар Мане, Саша Балерин, Марина & Ник Рич, Катя Филлипс, Лена & Леня Шнацер, Сандра Чеканти.

Мы им всем искренне признательны.