Искатели

Глава 1

Закончив ужинать на закате солнца, Генри Эдвардс вышел из дома, чтобы ещё раз осмотреть окрестности перед тем, как лечь спать. С собой он взял небольшое охотничье ружьё. Он сделал это в надежде, что, увидев это ружьё у него в руках, остальные члены семьи подумают, будто он захотел подстрелить пару куропаток, что, впрочем, было совершенно нереально сделать, находясь так близко от дома.

Перед тем как выскользнуть из дома, Эдвардс незаметно прихватил свой тяжёлый шестизарядный кольт и сунул его под куртку.

Его жена Марта мыла посуду в деревянном корыте, стоявшем возле стола, а две их дочери — семнадцатилетняя Люси и Дебби, которой только что исполнилось десять, помогали ей. Они протирали посуду насухо и убирали её в кухонный шкаф. Генри не хотел беспокоить их по крайней мере до того, как не убедится сам, что имеются реальные основания для беспокойства, и поэтому не стал объяснять им, зачем он решил выйти из дома так поздно. Но Марта, которая, казалось, вся ушла в мытьё посуды, вдруг бросила ему в спину:

— Не забудь взять с собой револьвер, Генри.

У жены Генри Эдвардса имелось одно удивительное качество. Внешне она выглядела старше своих лет, особенно если посмотреть на её натруженные руки. Но зато во всём остальном она казалась моложе, чем она была на самом деле, и всё благодаря своему поразительному чувству юмора. Она могла заразительно смеяться над теми вещами, которые другие люди считали совсем не смешными или едва смешными. И когда она смеялась, Генри узнавал в её улыбке и искрящихся глазах черты той прекрасной задорной девушки, на которой он женился двадцать лет назад.

Он ничего не ответил Марте, а только крякнул и вышел из дома. Оба его сына находились в этот момент внутри крытой галереи, пристроенной к дому сзади. Старшему сыну Генри, которого назвали Хантером в честь одного из родственников Марты, было девятнадцать лет, и он уже сравнялся ростом со своим отцом. Хантер сидел, прислонившись спиной к глинобитной стене, и его мысли были где-то очень далеко. Увидев отца, он сразу подобрался и спросил:

— Отец, тебе помочь?

— Нет, — отрезал Генри Эдвардс.

Четырнадцатилетний Бен вырезал из доски весло для сбивания масла. Завидев отца, он вскочил на ноги, стряхивая с джинсов стружки, но его отец медленно опустил вниз сжатый кулак, что на языке индейцев означало «Оставайся на месте». Бен проводил отца взглядом и вернулся к работе над доской.

— He забудь убрать потом стружку, — вполголоса напомнил ему отец.

— Не забуду, — пообещал Бен.

Генри Эдвардс обогнул загоны для скота и скрылся за стеной амбара.

— Интересно, куда это он направился? — протянул Бен. — Ведь рядом с домом нет никакой живности, на которую можно было бы поохотиться. Как минимум, в радиусе полмили или даже больше.

Хантер замялся, не зная, что ответить брату. В глубине души он считал, что знает подлинный ответ на этот вопрос. Но он унаследовал от отца привычку никогда не спешить с ответом, даже если ответ был правильным, и поэтому он протянул:

— Не знаю...

Он услышал, как мать чиркнула на кухне спичкой, собираясь зажечь лампу. Кусая губы, Хантер попросил:

— Мама, не надо... Не сейчас...

Марта вышла из кухни и вопросительно посмотрела на него. В её пальцах дымилась обгорелая спичка. Хантер отвёл глаза, ничего не объясняя. Марта вернулась в кухню, и Хантер увидел, что она выполнила его просьбу: лампа так и не зажглась.

Отец, фигура которого только что исчезла за амбаром, вновь находился в поле зрения сыновей. Теперь он взбирался на небольшой пригорок, находившийся к северо-западу от их ранчо. Не дойдя до самого верха, Генри Эдвардс остановился и стал внимательно оглядывать окрестности. Хантер догадался, почему отец не дошёл до самой вершины: он хотел видеть всё, но при этом сам быть как можно менее заметным.

Бен покачал головой:

— Хантер, хотел бы я знать, что...

— Будь добр, помолчи! — рявкнул Хантер.

Бен послушно замолчал, хотя в его глазах по-прежнему плескалось недоумение.

С того места, где он сейчас находился, Генри Эдвардс мог видеть всё, что происходило в окрестностях его ранчо на расстоянии в десяток миль. В этот ясный вечер все предметы были видны, как на ладони. Но эта отличная видимость была обманчива: Генри прекрасно понимал, что целый кавалерийский эскадрон мог бы спрятаться буквально в тысяче ярдов от него, и он бы этого не заметил. Поэтому он выискивал другие, косвенные признаки, по которым он мог бы определить, что где-то рядом затаились враги: Генри смотрел, не вспорхнёт ли где-то встревоженная птица, не колыхнётся ли ветка дерева, не отскочит ли в сторону антилопа, почуявшая запах человека.

Но, сколько он ни вглядывался в раскинувшиеся перед ним просторы прерии, ничего не мог увидеть.

Тогда Генри повернулся к своему дому и окинул его внимательным взглядом. Он мог по праву гордиться им: дом представлял собой практически неприступную крепость. Особенно его сердцевина, которую он построил самой первой, сложив из необожжённого кирпича стены в четыре фута толщиной. Такие стены не могла бы пробить никакая пуля. Не зря его дом шутливо называли Форт-Эдвардс.

Крыша дома была покрыта дранкой, но тот, кто решил бы, что она могла легко загореться, был бы не прав: под тонким слоем дранки лежал слой земли в два фута толщиной, что делало крышу практически несгораемой.

Двери дома были тяжёлые и массивные. Окна прикрывали мощные ставни. Чтобы взять его штурмом, нападающим пришлось бы здорово попотеть.

При этом изнутри дом был очень комфортным. Полы в нём были деревянные, все восемь окон были застеклены. С двух сторон к дому примыкали уютные крытые галереи. Всё это было результатом долгой упорной работы самого Генри Эдвардса, который на протяжении многих лет трудился не покладая рук, стремясь сделать свой дом комфортабельным и удобным, а жизнь в нём — приятной.

Сейчас ему было даже трудно поверить, что они живут здесь уже целых восемнадцать лет. Но это было действительно так. Они поселились здесь именно восемнадцать лет назад, в тот год, когда родился Хантер. Их привлекли сюда бесконечные свободные просторы прерии, поросшей густой сочной травой. Земля здесь была совершенно свободной — любой, кто не боялся индейцев кайова и команчей, мог поселиться тут. Впрочем, в первые годы опасность нападения со стороны индейцев казалась почти призрачной — техасские рейнджеры только что совершили удачные экспедиции против воинственных индейцев, отбросив их далеко на юг. Просторы прерии на какое-то время стали совершенно безопасными.

Однако вскоре после этого отряды рейнджеров распустили, исходя из ложного посыла о том, что о безопасности жителей Техаса должно эффективно заботиться федеральное правительство. Но оно так и не прислало войска в Техас, и его жители оказались предоставленными самим себе.

Генри и Марта были одними из тех, кто, несмотря ни на что, всё же решил остаться. «Ещё один только годок», — говорили они себе. «Ещё один месяц», — повторяли они, словно заклинание. «Доживём до следующей весны, и тогда...» — утешали себя они. И оставались здесь вот уже восемнадцать лет кряду.

Им повезло — они сумели избежать нападения индейцев. Но их ближайшие соседи, семья Паули, была вся вырезана индейцами, за исключением самого младшего двухлетнего мальчика, который чудом спасся. И подобных случаев было очень много.

Этот тяжёлый период длился целых шесть лет. Но в конце концов жителям Техаса надоело ждать милостей и подачек от федерального правительства, и было принято решение возродить службу рейнджеров в том виде, в каком она существовала с самого начала. Одновременно была выстроена целая сеть военных фортов — Мак-Кавигт, Фантом-Хилл, Беллз-Стокейд, которые обеспечивали безопасность в самых неспокойных районах. Самые страшные годы оказались позади. Наступил период относительного благополучия и процветания, когда люди смогли наконец по-настоящему заняться своим хозяйством, своими домами и семьями.

Однако затем разразилась Гражданская война. Она забрала огромное количество мужчин, которые ушли сражаться, и кайова с команчами не замедлили воспользоваться этим. В эти годы были уничтожены и опустошены целые графства.

Но Эдвардсы и их соседи Мэтисоны остались, несмотря ни на что, как и несколько других семейств, которые жили по соседству с ними. Они продолжали заниматься своим делом, и исправно отгоняли скот на продажу в Матагордас, где его покупали интенданты, снабжавшие продовольствием войска Конфедерации штатов.

Сам Генри Эдвардс давно бы уехал отсюда. Он был готов в любой момент пожертвовать своей давнишней мечтой, создать процветающее, богатое животноводческое хозяйство на землях Техаса в обмен на спокойствие и безопасность для своей семьи. На том, чтобы остаться здесь, настояла Марта. Марта всегда умела настоять на своём и сумела сделать это и сейчас, категорически отказавшись переезжать из Техаса, где у них был дом и налаженное хозяйство, туда, где её ждали неизвестность и неопределённость. Марта не желала больше жить в бедности, и никакие увещевания и ссылки на то, что там она будет чувствовать себя в большей безопасности, не могли поколебать её.

Окончание Гражданской войны принесло им надежду на процветание. Генри Эдвардс стал активно увеличивать поголовье скота, надеясь затем выгодно продать его и с лихвой вернуть все вложенные в приобретение скота деньги. Скупив несколько тысяч голов, он сумел благополучно доставить их в Эйбилен и с выгодой продать там. Эту операцию он проделал дважды и сумел благодаря этому сколотить значительный капитал. А в этом году он вместе со своим соседом Аароном Мэтисоном переправил в Эйбилен целых три тысячи голов.

Однако надеждам Генри на то, что с окончанием войны высвободившиеся воинские контингенты будут направлены в Техас для того, чтобы оберегать там покой поселенцев, не суждено было сбыться. Войска в Техасе так и не появились, а команчи и их союзники кайова с каждым месяцем становились всё более наглыми и агрессивными. Дело дошло до того, что они стали совершать набеги на пригороды Сан-Антонио.

Но сейчас Генри уже ничего не мог поделать. Раньше, когда они были менее зажиточны, они ещё могли стронуться с места. Но теперь появившееся у них богатство накрепко привязывало их к здешней земле — к земле, где стоял их дом, где находились их пастбища и где разгуливали их стада и которая при этом была одним из самых опасных мест для жизни людей.

Пока им удавалось как-то продержаться. Пока... Оглядываясь назад, Генри и сам не мог взять в толк, как же им удалось прожить все эти годы в относительной безопасности. Их всегдашняя бдительность и осмотрительность, их осторожность, которую они всякий раз демонстрировали в отношении краснокожих, не могли одни объяснить это. Видимо, им просто удивительно повезло. А может быть, их оберегали боги самих индейцев, не позволяя краснокожим обрушиться на них со всей яростью, на которую те были способны.

Если бы Генри знал наперёд, с какими бесконечными трудностями и опасностями им придётся столкнуться здесь, он бы, наверное, всё-таки настоял на отъезде. И сделал бы всё, только чтобы не связываться с этой землёй, с этим местом. Но со временем и он сам и все члены его большого семейства постепенно привыкли к ощущению непрекращающейся опасности и так сжились с ним, что уже почти и не чувствовали его. Как и на всё остальное, что уже вошло в привычку, на неё уже почти не обращали внимания.

Однако сегодня вечером Генри Эдвардса вдруг охватило острое ощущение опасности, от которого он никак не мог отделаться и которое не уменьшалось, а, наоборот, с каждой минутой разрасталось всё больше. Это ощущение возникло без всяких видимых поводов — по крайней мере Генри не мог припомнить ничего, что насторожило бы его и заставило забеспокоиться. Как он ни напрягал свою память, он не мог вспомнить ничего конкретного. Но, будучи человеком, который никогда не верил в дурные предчувствия и не руководствовался ими, Генри понимал, что тревожное ощущение не могло возникнуть беспричинно. Очевидно, причина была столь малозаметна, что он просто не обратил на неё внимание. Это было что-то, что он почти неосознанно заметил, или почувствовал, или унюхал в воздухе. Порой человек неосознанно замечает то, в чём он даже не может дать себе отчёта. Так, Генри не раз чувствовал, что индейцы находятся где-то рядом ещё до того, как они появлялись ему на глаза. И только потом он осознавал, что определил их появление по запаху — по запаху старых шкур бизона, который их сопровождал, но который был столь слабым в тот момент, когда он впервые почувствовал его, что Генри даже не понимал, что это был за запах. Порой он также чувствовал приближение лошадей задолго до того, как мог слышать их ржание или топот копыт. И только потом Генри понимал, что стук их копыт по земле передавался еле заметным дрожанием ему в ноги, и это заставляло его безотчётно думать, что лошади находятся где-то поблизости.

Генри вдруг почувствовал, что зажал в зубах свои длинные тонкие усы светлого цвета и машинально жуёт их. По его лицу пробежала гримаса, и он вновь стал внимательно изучать раскинувшиеся перед ним просторы прерии, подолгу глядя на одно и то же место и переводя взгляд дальше лишь после того, как окончательно убеждался, что не заметил в этом месте ничего подозрительного.

Сейчас Генри сильно досадовал из-за того, что поддался на уговоры своих соседей Мэтисонов и отпустил к ним прошлой ночью своего брата Эймоса, чтобы он помог Мэтисонам найти воров, которые похитили их коров. Вместе с Эймосом он отпустил также Мартина Паули; сейчас же Генри полагал, что ему достаточно было отпустить одного лишь Мартина и сделать так, чтобы Эймос остался дома. Эймос был самым сильным человеком в их семьи и самой надёжной и лучшей опорой в минуту опасности. А Мэтисонам мог бы вполне помочь и один Мартин Паули. Недаром же этот восемнадцатилетний паренёк считался лучшим стрелком во всей округе. Мартин Паули был тем самым единственным членом семьи Паули, который чудом уцелел после того, как индейцы разграбили их дом и вырезали всех его обитателей. Генри Эдвардс нашёл его прячущимся в кустах, привёл к себе и вырастил как своего собственного сына. Впрочем, Мэтисоны были недовольны даже тем, что Генри Эдвардс отпустил к ним Эймоса вместе с Мартином — они хотели, чтобы он послал к ним ещё и своего сына Хантера. Никому до конца угодить невозможно...

Неожиданно Генри увидел, как примерно в четверти мили от него из травы внезапно взлетел жаворонок. Немного покружившись в воздухе, жаворонок улетел прочь. Затем в пятистах ярдах правее от того места, где неожиданно взлетел жаворонок, из травы вспорхнула стайка перепелов.

Генри Эдвардс резко повернулся и изо всех сил побежал к дому.