Искушение

Глава 28. Демон падший

В Америке буквально с первых дней все пошло у нас наперекосяк. Одна за другой разваливались прахом надежды и мечты. Очень быстро выяснилось, что я здесь лишний, посторонний на празднике жизни. Привезенные деньги быстро таяли. Хорошо ещё, что по приезде, не поддавшись соблазну шикарной жизни, сняли под жильё относительно дешевый полуподвал. Думали на первое время, пока осмотримся, для меня оказалось надолго.

Зажили светской жизнью, стартовавшей с похода в русский ресторанчик. Прелести жены действовали на местную публику наподобие приворотного зелья, рекламируемого обильно обитающими по эту сторону океана магами и экстрасенсами. Ничего удивительного, что быстренько оказались в компании здешних бывалых эмигрантов. Поддавшись на уговоры, мы с Анькой согласились вложить практически все оставшиеся после приезда деньги в открытие магазина русских деликатесов. Произошел сей идиотизм по совету одного из новых знакомцев, встреченного в ресторане и после совместной выпивки принявшего в нас участие. Своих денег не хватило, поэтому вошли в долю с еще несколькими вновь прибывшими бедолагами. По совету доброхота, арендовали помещение в рекомендованном им же районе города. Закупили, опять же через него, торговое оборудование. Привели в порядок зал, подсобку, нашли поставщиков, содравших с нас несусветные цены. Объявили Гранд опенинг и стали ждать покупателей.

Покупатель упорно не шел. Зато появился итальянец с засунутой между зубов щепкой и потребовал деньги за обеспечение безопасности. Для подкрепления справедливости и весомости его требований стекляная витрина на следующий день оказалась замарана краской из аэрозольных баллончиков. Пришлось отдать последнее.

Конечный результат частного предпринимательства стал, увы, предсказуемым и чертовски неприятным. Мы начисто прогорели. Магазин с товаром, оборудованием и рэкетерами по дешевке приобрел через подставных лиц советчик-доброхот. Ну кинул он нас! Кинул, по черному. Выяснил это я много позже, случайно забрел туда в поисках работы и обнаружил именно этого типа за стойкой. Правда особого наплыва покупателей в магазине не наблюдалось. Но это слабенькое утешение.

После фиаско с бизнесом, Анна получила пару лестных предложений от богатеньких буратинок — квартирка, машинка, бабки за необреминительные любовные услуги на дому, но плюнула одному в рожу, другого отхлестала по отвисшим склеротичным щечкам и устроилась на курсы программистов. Для оплаты ее учебы я перебивался случайными халтурками, покрасками полов и стен, поклейкой обоев, очисткой снега и льда на улицах, разборкой старых домов. Денег заробатывал мало, в обрез хватало на самое необходимое. Надо отдать должное жене, училась она напористо, не жалея себя. Уходила с рассветом, приходила за полночь. В редкие совместные выходы за покупками видел как стиснув зубы она отворачивала каменеющее лицо от ярких витрин модных бутиков. На занятия любовью времени конечно не оставалось. Понимал это и не приставал.

Иногда, прийдя пораньше, я раскрывал её учебники, читал, старался понять. Самое удивительное — многое действительно становилось ясным, хотя за терминал компьютера садиться не имел возможности. Ладно, думал, сначала пусть жена зацепится, получит специальность, найдет работу, а за ней уж и сам выбъюсь в люди. Но, увы, не пришлось.

Анна закончила курсы, разослала резюме. Одевшись в единственный строгий деловой костюм разъезжала на нашей старенькой развалюшке, протекающей всеми видами масел, жидкостей и даже бензина, по интервью. Разговаривала она теперь практически свободно, с легким британским акцентом, грамматически правильно. Не испытывая недостатка словарного запаса, становилась все более раскованной, уверенной в своих силах, в своей новой удаче.

Пришел день и однажды вечером жена сообщила мне сразу несколько потрясающих новостей. Во-превых она нашла приличную работу, во-вторых — подходящего мужчину, за которого выходит замуж. Самостоятельного, живущего в собственном доме, преуспевающего врача, имеющего несколько оффисов. В-третьих, через хорошего знакомого нового друга, преуспевающего адвоката, подала на развод. Все расходы они, понимая мое положение, берут на себя. В четвертых, машину нашу оставила диллеру как первый взнос за новую, приличную. Как настоящий джентельмен, я, оказывется, должен ее понять и не сердиться зря. Все равно уже ничего не изменишь. Да и не имеет смысла менять. Она благодарна мне и желает успехов в жизни… Сейчас соберет вещи и переедет в дом нового избранника.

— Как же так… Мы думали о ребенке, о том, как после тебя я пойду осваивать профессию.

— Дурашка. Какой с тобой ребенок! Да я предохранялась с первого и до последнего дня. Если и рожу, то только для человека способного обеспечить жену и наследника по самой высшей мерке. Я сюда, в конце концов не упадать приехала. Профессию получила, нашла работу, но это для большей независимости, для подстраховки. Для уверенности в себе, в своих силах. Без такой веры в глазах, в походке, фигуре я бы нового друга не встретила, не бросилась ему в глаза. Прошел бы и не оглянулся. Кому нужна несчастненькая женщина? Никому! Понял? Удача сама не прийдет, за нее драться надо. Вырывать у других. С мясом. Дымящуюся свежей кровью. На всех этого добра не хватает… Пока.

Пережил я и этот удар, не спился, не пропал. Зажал в кулак эмоции, перекурил, сел за стол и принялся за случайно оставленную ушедшей женщиной книжку по основам компьютерных премудростей. Многое потом пришлось превозмогать. Жизнь не стесняясь лупила с левой, с правой, прямым ударом. Хоть и не внемлил евангелиевским призывам подставлять под удары щеки, но приходилось. Пусть так, а в душе понял другое, что скорее верно заповедное библейское правило — око за око, да глаз за глаз.

Америка одарила унижением, потерей социального статуса, грузом несбывшихся надежд и поруганной мечты. Держался, парировал как мог удары судьбы, исподволь ощущая постепенные изменения в душе, во втором заплечном Я. Уж казалось бы какая такая душа после Афгана, Кавказа, Чечни. Все лучшее повыжжено до самого донышка словно огнеметом, ан нет, оставалось еще немного. Здесь, война не шла, но этот последний остаточек, святая заначка испарялась, сходила на нет.

Раньше, если нуждался кто-то из знакомых, даже не очень близких в помощи — пожалуйста. Поддержать, протянуть руку — сколько уходно, принять часть тяжести на свое плечо — всегда, вот оно. Пустяк вроде, женщину вперед пропустить, место уступить, подать убогому… Теперь, накоси-выкуси, никому, ничего, никогда. И все вроде нормально. Вроде — живу…

Пошла тяжелая полоса, подошли к концу деньги. Никто не помог, не протянул руку, не подставил плечо разделив ношу. Друзей рядом не стало, только дружбаны да братаны, да странный, непонятный торговец оружием. Только с ним отогревался в маленьких, неброских кофешках над чашечкой крепкого кофе, с восточными сладостями в подведенном от голода брюхе, под неспешные, ненавязчивые беседы о прошлом и настоящем. Собеседник не торопил, не обременял, не навязывал. Умел слушать, сопереживать.

— Мы братья с тобой, шурави. Судьбы наши будто параллельные дороги и счастливы путники не встретившиеся преждевременно. Судьба свела нас только здесь, сейчас по воле Аллаха, ибо ничего не сотворяется под звездами иначе как по воле его.

Аллаха мой новый знакомый поминал от случая к случаю, скорее по привычке, чем с целью религиозного просвещения. Первое время вспоминая афганский опыт, предполагал — начнет тянуть в ислам, стараться обратить в мусульманина. Этого не происходило. Просто тянулись долгие, неторопливые разговоры о наболевшем. Ахмед оказался начитан, информирован о российских, о международных делах, на многие глобальные проблемы имел особое суждение. Беседовать с афганцем интересно, легко, да и не имелось особого выбора в собеседниках. Скромные подработки не оставляли свободного времени и финансовых возможностей для частых встреч. Случавшиеся, пусть и редкие, служили своеобразной отдушиной в моем сером беспросветном существовании.

Казалось — куда уж хуже, но настали совсем плохие времена. Работу постоянно перебивали подрядчики имеющие квалифицированных рабочих, новое оборудование, лайсенсы и страховку. Жить стало не начто, ждать нечего, оставалось либо собирать вещички в черный мусорный пластиковый мешок и идти бездомным на панель, либо пускать пулю в лоб. Вот тут-то торговец оружием и подыскал мне работу в аэропорту.

Сутками молчавший телефон неожиданно поздно вечером затрезвонил. После по восточному велиречивого приведствия Ахмет спросил. — Если не изменяет память, шурави, мы с тобой коллеги?

— В каком смысле?

— В самом прямом, не пугайся. По образованию. Правда, в отличие от меня, ты закончил образование, получил диплом. Даже летал…

— А, ты об этом… Да, тут ты, Ахмет прав.

— Ты не очень обременен сейчас делами, шурави? Не желаешь сменить работу?

— Не шути, так, Ахмет, ты же знаешь, нет у меня работы, хоть в петлю лезь.

— Аллах не допускает насильственной смерти без пролития крови! Это страшный грех и совершивший его никогда не попадет в райские кущи. Правда ты, шурави, не правоверный, но все равно не рекомендую. Да и вид у тебя получится далеко не эстетичный, будешь висеть синий, длинный, с высунытым, прикушенным языком и свернутой набок головой… Противно!

— Так ты не шутишь?

— Какие могут быть шутки, шурави? Совершенно серьезно. Есть работа на аэродроме. Вот и подумал, тебе окажется приятно трудиться рядом с самолетами… Шум аэродрома, пилоты, механники, родные запахи металла, горючего, гул двигателей. Ах, это так романтично…

— Что за работа, Ахмет? Техником, механиком? Я осилю, поверь!

— Э, дорогой шурави. Ты перечислил очень хорошие работы. Для них нужны другие, не советские, дипломы, это весьма дорогое удовольствие, очень дорогое. Длительные курсы, сложные экзамены, да и вакансии не часто открываются. Люди крепко держатся за свои рабочие места. Нам с тобой это удовольствие не по плечу. Эта работа попроще, поскромнее. Получил багаж и разместил его в самолете где на схемке указано. Как размещать, как закреплять тебе покажут, научат. Есть хорошие люди, знающие… Сертификат дадут… Ну, это мы обсудим завтра. Приходи в кафе, где встречались в последний раз, там за чашечкой кофе все и решим.

— Скажи когда выходить на работу? А то хозяин ключи отберет, на улицу вышвырнет… Да и есть уже нечего…

— Не волнуйся, шурави, дам тебе немного денег, потом отдашь, как заработаешь.

На следующий день, в кафе, Ахмет ввел меня в курс дела. С его слов выходило, что старинные друзья Ахмета узнали о вакансии в небольшой фирме по упаковке и загрузке в самолеты грузов. Ахмет, как-то рассказал им о безработном шурави, бывшем летчике, вот они и решили помочь. Кроме того, другие его знакомые раньше работали в аналогичной компании, могут мне все подробно рассказать и показать, ввести в курс дела.

— Самое главное, — Ахмет понизил голос и приблизил лицо вплотную к моему, — Есть у них старый сертификат. Им теперь он не нужен, свой бизнес имеют, а тебе — пригодится. Немножко исправить прийдется, нарушить закон. Но самую малость, чуть-чуть… Если ты, шурави, не возражаешь? — Он хитро прищурил глаз.

— Врядли смогу так аккуратно сделать, Ахмет. Заметно будет.

— Не ты, шурави. Специалист сделает. Заплачу за тебя, так уж и быть. Аллах простит.

— Спасибо тебе, Ахмет, не знаю как и когда отдам долги.

— Не волнуйся. Что деньги? Вода арыка. Ты громоздишь запруду, собираешь воду, но когда ее набирается достаточно, поток прорывает запруду и заливает все поле. Нет воды — плохо, урожай засохнет. Много воды — тоже плохо, урожай сгниет. Так и с деньгами… Не волнуйся… Заработаешь — отдашь долг.

Двое мрачных, плохо говорящих по-английски восточных людей, явно не афганцев, скорее алжирцев или ливийцев, провели меня в запущенный древний ангар на огороженном забором пустыре. Внутри стояла невесть как занесенная секция старого пассажирского самолета, рядом с ней аэродромная автокара, у стены высилась гора стандартных картонных ящиков. Немногословные учителя сначала показывали отдельные элементы нехитрых, на первый взгляд, операций, используя схемы и планы. Объясняли где получать груз, какие формы заполнять, как устанавливать ящики на кару, эскалатор, проносить в фюзеляж, закреплять в строго определенном месте и нужной последовательности специальными ремнями.

На втором этапе — профессионально и споро проделывали все сами. На третьем — до посинения гоняли меня. До тех пор, пока не выполнял всю последовательность операций автоматически, как говорится на автопилоте, без участия головы, не задумываясь, вроде действительно работал долгие годы на погрузке самолетов.

Тренаж окончился также неожиданно как и начался. Просто Ахмет позвонил и сказал, что больше учиться не нужно, а приходить в ангар не следует. Вместо этого мы встретимся и я получу свой сертификат, а также готовое резюме.

— Что за резюме, Ахмет?

— Понимаешь, шурави, люди, учившие тебя, остались очень довольны, сказали — все правильно делаешь, хорошо, стараешься. Вот я и подумал, если так хорошо работаешь, может удасться добавить тебе годик — другой подобной работы. Что бы наверняка получить это место. Ты не возражаешь?

— А как это сделать, что от меня требуется?

— Ничего не требуется. Наши друзья побеспокоились. На одном небольшом аэродроме договорились. Если туда позвонят, наш человек скажет, мол работал такой, хорошо себя зарекомендовал. Не волнуйся, все так делают. Мы, эмигранты, должны друг другу помогать, а то пропадем. Понял, шурави?

— Понял, Ахмет. Многим тебе, друг, многим обязан. Даже не ожидал…

— От вчерашнего врага, имеешь в виду? Забудь. Теперь мы с тобой — ветераны одной войны. Вон, немцы в Сталинград наведываются, американцы — во Вьетнам. Что же, мы, хуже? Да за плечами у нас такая война, что другим и не снилась. Ею мы связаны навеки, как верблюды на караванной тропе жизни.

Прошла неделя, другая, и я получил долгожданную работу. Пусть она не была напрямую, формально, связана с самолетами, полетами, но давала ощущуние причастности к великому аэродромному братству. Вновь я носил похожую по покрою на форму одежду, заветную пластиковую бирку с цветной фотографией, дающую пропуск в служебное помещение и на территорию аэродрома.

Несколько недель испытательного срока мэнэджер и супервайзеры фирмы внимательно следили, проверяли работу, но угрюмые учителя не подкачали. Нового, необычного не встречалось, тем более, что первое время в самолеты меня не допускали. Доверяли получать ящики на складе, заполнять бумажки, прищепленные к досточке, подвозить оформленный груз к самолету, навешивать бирки.

Платили не густо, видимо поэтому и образовалась вакансия. Не всякий, получивший сертификат американец пойдет на такую работу. Согласится лишь эмигрант, да дудки, без бумажек и опыта работы — его не возьмут. Работа с бенифитами, отпуском, страховкой, пусть небольшими, но надежными, постоянными рэйчеками позволила мне оплачивать старый бэйсмент и регулярно поглощать горячую пищу. Все остающееся сверх разумных минимальных затрат, откладывал на счет в банке для возврата долга Ахмету.

Теперь мы стали встречаться регулярно, подолгу беседуя в кафейнях. Однажды зашел разговор о религии. Я доказывал Ахмету, что все религии — чтут Бога и уважают человека. Ни в одной священной книге нет призывов к войне с людьми других верований. Почему же люди не приходят помолиться в дом чужого Бога? Почему отвергают его? Как могут считать других неверными и убивать только за непохожесть? За приверженность другому обряду? Зачем стараются утвердить свою религию, своего Бога как единственного правого, над всеми другими Богами? Кто дал им это право? Бог? Право — решать за Бога, действовать от Бога и именем Бога? Тот кто вершит это черное дело — не религиозен, не верит Богу, не почитает и предает его. Если это так, то Джихад, объявленный человеком — аморален, равно как крестовые походы, инквизиция, любой другой религиозный терроризм.

— Что ты знаешь про терроризм! Тем более религиозный. — Торговец оружием только посмеивался, оглаживая ладонями невидимую бороду, подливал мне в чашку кофе, пододвигал ближе сладости.

— Читай, Коран, если хочешь. Там все ответы. — Но особо Ахмет не настаивал, а так как Корана на русском не имелось, а по-арабски читать и говорить естественно не умел, то и дело не шло дальше отвлеченных советов. Сам бывший марксист и экс-душман, хоть часто поминал Аллаха, но в религиозном рвении замечен не был. Постепенно темы бесед стали уклоняться в сторону поисков общих врагов.

— Знаешь, что сейчас характерно для русских? — Спросил Ахмед. И сам ответил. — Озлобленность. Обрати внимание, что пишут ваши газеты, а я читаю их регулярно. Для практики, чтобы не забыть язык. Причем выбираю не эмигрантские, российские.

— Очень интересно наблюдать исторический процесс, катаклизм в развитии. В начале все русские поголовно боготворили американцев. Ах, демократия! Ах, образец для подражания! Ах, Кока-Кола! Ах, Мак-Доналдс! И это было характерно как для простого люда, так и для политиков. Горбачев — любимчик Запада. Друг Бориса — друг Билл. Козырев — прозападник, не скрывавший своих взглядов, считавший — то, что хорошо для Америки, прекрасно и для России. И прочие, прочие. Все искренне. Все по-русски от всего сердца. Нараспашку! Все взоры обращены на милый Запад, все надежды, все устремления. А теперь? Начали задумываться.

— Вас, шурави, просто всех очень красиво обманули, использовали и бросили. Не веришь? Ну, что же, пусть погонщик направит свой караван к оазису истины, останавливаясь у высохших колодцев несбывшихся надежд.

— Вы мечтали о приходе западных учителей, помогающих восстановить разрушенное, наладить современное производство. Размечтались — прийдут добрые люди, помогут, подскажут, научат, поделятся технологиями, купят товары. Пришли. Прибежали… Презрительно потыкали вас носом в ошибки, завезли собственные дешевые товары, вытеснившие отечественные с рынка, скупили по дешевке разом маломальски ценное, металл, газ, нефть… Восстановили производство? Нет. Зачем? Пусть курочек разводят в Аризоне, не Подмосковье. Телевизоры делают не в Москве, а в Сеуле. Машины — в Германии, хлебушек — в Канаде. Поделились новыми компьютерными технологиями? Дудки. Покупайте лучше готовенькое, господа хорошие. Допустили на свой рынок ваши товары? Как же, как же… Держи карман шире!… Демократия хорошо, да денежки еще лучше. Обещали — только сбросьте коммунистические цепи, развалите Союз — обеспечим вам процветание… Сбросили, а в ответ получили изрядно залежавшийся хлам в виде гуманитарной помощи, ярмо кредитов на шею понавесили, так, что и внукам не расплатиться… Дали под проценты многие десятки, сотни миллиардов долларов. Несколько годовых бюджетов. А где они? Разворованы! Благополучно вернулись на Запад. Влились в жилы не российской, а западной экономики. Для того и давали мудрые головы. Верь мне. Вот тебе шурави первый высохший источник, первый колодец, насыщающий усталых путников не сладкой прозрачной влагой, но горькими мутными слезами.

— Но двинем наш кораван дальше. В политическом плане ваши правители выполнили все обещанное Западу, даже больше, переступив границы благоразумия и порядочности. Предали старинных друзей, вывели войска, сняли с дежурства ракеты, порезали танки и самолеты. Не потребовали по наивности, или еще по какой причине, никаких гарантий. Поверили на слово. Предположим, что сделали это просто по глупости, по доверчивости, бескорыстно. Что же в ответ? Ох и ах. НАТО расширяется под самое крыльцо, скоро глядишь и Киев и Тбилиси вступят. Пискнул было Боря — Как же так, господа? Нехорошо, вроде… На него цыкнули, мол не боись, Бориска, не лезь в дела взрослых, а то сделаем опять восьмерку семеркой…. Он и сник, бедняжка. Вот и второй колодец миновал наш караван.

— Советские ученые мечтали обзавестить надежными научными связями, достойными партнерами в исследованиях, равными возможностями в науке… Смешно. Где теперь ваши молодые и лучшие ученые? Что, в Россию по обмену приехали американские коллеги, поделились своими результатами? Заявились, по-быстрому скупили нереализованные патенты, изобретения, в добавку к перекачанным мозгам да и шустро удрали домой, внедрять… Остались только миссионеры, проповедники, чуждые и вам, православным и нам, мусульманам. Вот такой потребительский подход. Русские доверчивы словно дети, но когда до них доходит содеянное, когда понимают, что их использовали и выбросили на обочину, то крепко усваивают урок, очень обижаются, больше не верят обидчикам и не прощают их. Вот еще один мертвый колодец на пути российского каравана.

— Скажи, стала ли теперь жить хоть одна из бывших республик лучше, богаче, хоть один народ счастливее?

Что мог сказать. Промолчал.

— Глаза путников открываются в познании правды. Обман не вечен. Вместо верного друга коварный Запад предпочел получить врага. Вместо благодарного партнера — озлобленного, ограбленного, нищего должника. Вместо долговременной политической выгоды и стабильности — кратковременную прибыль, осевшую на счетах корпораций и сейфах банков. Благодарная и дружественная Россия могла служить буфером, компенсатором между Востоком и Западом. Уравновешивая противоречия и сглаживая трения. Это оказалось бы смертельно для нас… Слава Аллаху такого не произошло… Высох колодец, ушел в песок источник живительной влаги.

— Где же найдет свой приют уставший путник-Россия? Боюсь, что в союзе с Китаем и Индией. Больше не с кем, на вторых ролях, правда, подпевалой. Такой союз совсем плох для Запада, но и для мира Ислама, тоже нехорош. Те, другие, нам не друзья. Почему же русским не обратить взор к нам, мусульманам? Почему не поделиться с нами оружием, ядерной мощью в обмен на животворные силы древних, но вечно юнных идей? Поверь! Ведь у нас общий враг! Вспомните как мы дружили, были хорошими соседями, пока злой рок, хитрые неверные, не вовлекли твою страну, шурави, в войну в Афганистане.

Не все в его замысловатых построениях удовлетворяло меня, не все аргументы казались безупречны, но кое-что находило отзвук в душе.

Неожиданно понял, что Ахмет исподволь, ненавязчиво, подводит к мысли о необходимости и святости террора как оружия мести одних людей другим. Мести оскорбленных, униженных и обворованных — богатым и преуспевающим. У первых ограничен выбор оружия, но кипит безумная кровь, требуя отмщения за действительные и мнимые обиды.

— Так понимаю, что если Россия останется на стороне Запада или пойдет на сближение с Востоком, то вы начнете вновь воевать с Россией, Ахмет? Добиваться ее распада? Вычленения мусульманских регионов? Ваши ведь и так поддерживают чеченцев. Все знают откуда у них Стингеры.

— Э, шурави, это все временное, мелкое, наносное. Россия встанет рядом с нами, запомни. Враг у нас другой, богатый, хитрый, страшный. Именно он стравил Россию с миром ислама в Афганистане, заставляет убивать друг друга сейчас. Ему надо мстить.

— За что ты будешь мстить Америке, Ахмет? Она вооружила тебя на борьбу с Союзом, дала деньги, медикаменты, обеспечила политическую поддержку, прислала инструкторов, врачей. За что же ей мстить? Только за богатство, успех? За другую религию? Культуру? Уровень жизни?

— Я сказал, Америка? Ты слышал это? Зачем так говорить! — Разволнавался торговец оружием.

— Это — не страна, это — люди, хитрые, злые люди. Но оставим презренную политику, посмотри лучше какой сегодня прекрасный день… Какой чудный кофе… Свежая, нежная халва…

Не очень нравились мне последние рассуждения Ахмета, но приходилось терпеть. Работой, жизнью ему обязан. На всякий случай решил себя подстраховать. Из отложенных для него же денег купил миниатюрный кассетный диктофон в магазине электронных устройств и стал таскать на наши встречи. Возвращаясь домой записывал в блокнот время бесед, внешние приметы замеченных рядом с Ахметом людей, описал и мрачных учителей из ангара. Однажды, возвращаясь с ночной смены решил последний раз приехать на то место, где обучался багажным премудростям, но ни ангара, ни окружавшего его забора уже не обнаружил. На их месте застыли освещаемые прожекторами механизмы, выгончики рабочих. Развертывалось строительство торгового комплеса.

Зачем сделал это? Интуитивно подстраховывал себя, помня подспудно о бесплатном сыре и глупых мышках.

— Ты осуждаешь терроризм, шурави, — раздавался по вечерам в наушниках голос Ахмета. — Но скажи кто такие Ленин, Сталин, Маркс, Кропоткин, да и все другие герои революций, заканчивая Арафатом, Кастро и Че? Разве в России революционеры не взрывали бомбы, убивая чиновников, не экспоприировали банки, забирая деньги для своих целей, конфискуя дома, золотые вещи, церковные ценности, заводы? Да ваши правители все государство создали как террористическое! Вот где ты жил, шурави, кому служил, а значит и сам был членом террористической организации. Ну и что? Плохо тебе жилось? Ощущал это? Мучался душевным дискомфортом, страдал? Нет! Хорошо жил! Работу, службу имел, деньги, уважение, награды — государственным человеком был! Кто тебя сюда выбросил, чуть на помойку не отправил, бомжем грязным? Те, кто твое государство разрушили… Вот, кто. А кто помог, спас, руку дружбы протянул?

— Все помню, спасибо тебе, Ахмет. Скоро деньги смогу отдать.

— Не порть шелковую нить разговора, вплетая в нее ослиную шерсть, шурави. Не нужны мне эти деньги, твои они и хватит об этом. Попроси — еще дам… — Ты, зовешь террористов — муссульманскими фанатиками. Зря, зря. Это упрощено, грубо. Нас… Нас, мусульман, я имею в виду, много, очень много и все мы разные. Есть и фанатики, есть и вообще малорелигиозные люди. Что, мы все террористы? Или все террористы — мусульмане? Сам знаешь, даже в Чечне воевали на нашей стороне и прибалты, и твои земляки украинцы, и русские… за хорошие деньги.

Промолчал я, не стал ввязываться в спор, но вспомнил окровавленные бесхозные трупы в холодной жидкой грязи.

— В одном ты прав, шурави, сегодня мои братья в первых рядах борцов. По всему миру — в Кашмире и Алжире, Чечне и Абхазии, Косово и Боснии, Таджикистане и Уйгурии, Узбекистане и Ливане… В колоннах бойцов наднациональных и надрелигиозных, бьющихся за власть. Власть над миром сейчас в слабых, старых, одряхлевших, порочных руках. Она может попасть не к тем людям, совсем не к тем. Вот за нее, за Власть над миром и идет сейчас борьба… Власть и деньги. Власть, Власть — наш Бог! Деньги, очень большие деньги — единственно достойная религия!

Однажды торговец оружием проговорился, не удержался во время панегириков террору.

— Нас много, очень много, шурави. Даже здесь, в логове врага.

— Вас, Ахмет? Так и ты, террорист?

— Я, только скромный солдат армии Аллаха. Но если хочешь, иди и продай меня полицейским, донеси…

— Э нет, Ахмет, стукачом я никогда не был. — Слишком хорошо знал торговец оружием наш народ, отношение к доносчикам, стукачам, фискалам, сексотам. Вот потому-то и хорохорился, чувствовал себя в безопасности. Понимал, что не побежит бывший советский майор в местные органы, не то воспитание за плечами. Да и у самого майора уже рыльце в пушку. Пусть в легоньком, но пушку, замаранное… Эмиграционному дельцу позволил о себе легенды сочинять, потом Ахмету с его мрачными дружками. Пусть маленькая ложь, а ложь. Ложь клеит совесть как муху на липучку. Легонько, а не оторвешься.

Несколько следующих встреч Ахмет избегал разговоров о терроре, террористах, уводил разговор в сторону, даже если я невзначай касался опасной темы. Но однажды снова разговорился.

— Думаешь нас маленькие группки? Нет, шурави, за нами сила. Всемирная организация. Но каждый знает только свой уровень ответственности.

— Для одних — это вера в газзават, джихат. Неистовая. Всесокрушающая. Сжигающая человека и ведущая на подвиги. Обещающая вечное блаженство в райских кущах. Обрати внимание, не в бестелесном, скучном христианском раю, а в полном пения, вина, женщин, гурий, наслаждений, раю мусульманском. Куда правоверный попадает автоматически пролив кровь за дело Аллаха… Другое дело, что каждый понимает это Дело Аллаха по своему. Декханин из грязного горного кишлака — по-своему, выпускник медресе — по другому. И нет страха для таких бойцов, страшнее, чем погибнуть не пролив крови. Повешенным, удавленным. Простые, темные люди. Фанатики.

— Впервые попробывали их использовать в Афганистане, потом у вас, в Союзе. Очень хорошо получилось. Если бы ваш Горбачев после Сумгаита отловил всех участников, убийц, закоперников да вздернул их на площади под барабанную дробь, чтоб другим не повадно стало, то и Карабаха, и Абхазии, да и пожалуй Чечни и в помине бы не было. Крепко припугнул бы, надолго. Не скоро удалось бы нам второй раз поднять… Но, не тот человек он, не тот. Позволил себя провести. — Улыбнулся, ощерил белые крепкие зубы. — Видишь, вроде и наши люди разваливали Союз, а результатом воспользовались другие, чужие.

Правда люди это были махонькие, неумные. Мы их тоже, впрочем пускаем в дело. Но они жалкие песчинки — расходный материал. Дело свое сделают, не зная ничего, не понимая истины, да так и умирают в блаженном неведении. Первый круг, низший.

— Более высокий уровень у посвященных. Людей знающих может и немного, но способных руководить теми, низшими. Передавать повеления старших. Посмотри, вот шейх Осман. Слепой, образованный, серьезный, религиозный человек. Приютила его Америка. Сделала добро. Не плохо слепец жил, а какую подлую штуку сотворил. Взорвал Торговый центр! Зачем это ему? Подумай. Почему он сюда приехал? Сам, по своей воле, да? Нет, по приказу единого руководства. Для которого шейх только маленькая пешечка, а никакой не духовный лидер.

— Япония вовсе на другом конце земли, но тоже нашелся слепой вождь. Опять террор. Чем ему плохо жилось? Ученики, уважение, беспрекословное подчинение и почитание, богатство… Но приказали и поставил все на карту. Влез в заранее безнадежную авантюру с метро… Сам на себя петлю накинул… А выбора то и не было…

— Ладно…. Отловили группу Слепого. И одного и другого. Что, все прекратилось? Рванули посольства в Африке. И в свете тлеющих остовов высветился Бен Ладен. Обрати внимание, сам высветился… Или может дали высветиться? Нате, смотрите. Вот он главарь! Ловите если сможете. Выходит, Бен Ладен — главный? Только глупец так может подумать. Пусть Бен Ладен не пешка, но ферзем никогда не станет. Засвечен больно… Он это и сам понимает. Поймают Бен Ладена? Обязательно поймают, раньше или чуть позже! Что, конец взрывам? Уже готов новенький Ладен… На смену… Может даже я… Ха-ха… Ты — нет. Ты не правоверный. Ха-ха-ха.

— Раньше террор какой был? Безликий? Нет! Похищала Красная бригада политика, взрывала кафешку — тут же звонок в газеты, на телевидение — вот они мы какие. А это наши политические требования. Теперь террор — неумолимый, по-восточному изощренный. Ради цели можем и своих, единоверцев не пощадить. Бомба на рынке, мина на площади… Пойди, разберись чья она. Главное, чтобы дело сделала… Бывало и такое. Аллах простит.

— Припомни и поймешь о чем говорю… Своих, мусульман, которые по-современнее, что не хотят бороду носить, истово возносить молитвы Аллаху пять раз в день, паранджу на девочек напяливать, жить хотят цивилизованно, постреляем немного — не жалко их. Такие самостоятельные в большом количестве не нужны. В ямку свалим, призовем писак-журналистов побойчее, да не особо щепетильных, пусть зарыдают на весь мир о массовых убийствах. А форму чужую достать, стрельнуть пару раз над головой международной комиссии для убедительности, чтобы побыстрее убралась восвояси, да не особо приматривалась и принюхивалась — вообще дело нехитрое, плевое.

— Но главное, — палец Ахмета уперся в небеса, — Великий Безымянный Террор. Он страшнее. Жутко когда начинают падать самолеты… Один, другой, третий… Падают, а почему — никто сказать не может…. Страшно… Или поезда с рельс сходят, а почему — Аллах ведает. Никто записочки не оставляет, о себе не сообщает, имени своего не раскрывает, ответственности не берет. Даже денег не просит! Здания взрываются, дома рушатся — кто сделал? Почему? Нет следов. Тут правда могут быть и варианты. Басаев, Радуев — горячие, горские, люди, им для подвигов зрители нужны, апплодисменты, пресса, телевидение. Все это второй круг. Проверенные кадры. Но и они много не знают.

— О чем все говорит? Мы — не отдельнвые мусульманские фанатики, не разрозненные группки, даже не партия. Это лишь видимая часть айсберга… — Поняв, что сболтнул сгоряча лишнее Ахмет мгновенно сменил тему своего горячего монолога.

— Вот уже Босния подоспела. Займем Боснию — Косово отдай. И отдадут. Америка поможет. Маленькие шажки, но если верблюд не останавливается, то доходит до цели. Клянусь Аллахом!

— Цена истинного террора не религия, Бог с ней, это дело мулл. Истинная цена — беспредельная Власть, страх, ужас, повиновение миллионов. В какую сие облечено форму, безразлично. Если для успеха дела в мусульманский тюрбан — да будет так.

— То, что ты рассказал Ахмет, ужасно. И страшно. Но зачем рассказываешь это мне? Даже если не похвальба, не страшная сказка, а правда, то зачем делишься секретами с посторонним человеком?

— Привык я к тебе — шурави. Ты — мой. Мог убить тебя еще в Афгане, прятавшегося на скале. В Чечне, когда ты сидел в погребе. В Карабахе, Абхазии. В Москве, наконец. Сколько стоит твоя жизнь?

Он раскрыл ладонь и дунул.

— Нет тебя.

Откуда он узнал, где и когда служил, подробности… Ведь сам этого не рассказывал… не упоминал даже…. Неужели все это время проверяли меня, отслеживали мою жизнь по тем крохам биографии, что рассказал душману…. Афган…. Харьков…. Могли сфотографировать незаметно и послать своих оперативников по следу, а там уже дело техники и денег. В России за бабки все купить можно.

— Не волнуйся, шурави. Тогда не убил, а теперь совсем убивать не резон. Много о тебе знаю, почти все. Это да. Как чувствовал, что еще не раз сведет нас не Аллах, а жизнь. Зачем — другое дело. Не торопи коня в середине пути. Живи спокойно, работай.

Пришло время и в одну из наших последних встречь душман продолжил прерванную ранее опасную тему.

— Даже я на своем уровне не знаю конечной цели нашего движения. Но цель есть. Мы ведем Титаник к его айсбергу. В шлюпках останутся лишь те, кого мы захотим оставить. Остальных — в воду, за борт. Вчерашних благодетелей — в первую очередь. Я не знаю истинных размеров организации. И не хочу знать, но чувствую — простирается от полюса до полюса. И не удивлюсь, что в нее входят все от Красных бригад до Макквея… Дурашка, не ведал, что и по чьему заказу творил. Ну подумай сам, зачем армейскому ветерану Макквею взрывать государственную собственность. Причем именно того государства на которое он так рьяно служил в армии. Рисковал своей шкурой. На суде выяснили все детали диверсии, да один существенный вопрос так и повис в воздухе — Зачем? Что же Макквей? А молчит он, вот и все. Никто не знает на чем сержанта прихватили наши люди. Может теперь и сам он рад заговорить, да не не тут то было. Крепко ротик ему видать залепили.

— Ты и мне думаешь рот залепить?

— Не волнуйся, шурави. Ты — мое второе я. Ты мне — брат. Оба потеряли родителей. Оба учились, верили, в комсомоле…партии. Оба потеряли веру в идеалы. Лишились всего. Где наши жены, семьи, дети, шурави? Скажи мне, где? Это ли не цена?

Прошли недели, месяцы. Ахмет твердил свое раз за разом, вдалбливал в голову, убеждал, но ничего конкретного не предлагал. Так, отвлеченная болтовня. И каждый раз я старательно записывал эти откровения на магнитофон.

Работа принесла деньги. В один из осенних дней, обнаружив в газете подходящее предложение, купил, с большой скидкой, довольно приличный компьютер. Периписал на дискеты магнитофонные касеты, записи из блокнота. Подписался на интернет. Ночами, по купленным и взятым в библиотеке книгам осваивал премудрости компьютерных знаний. В результате удалось написать подходящую программу, в случае непредвиденных обстоятельств выкидывающую всю накопленную мною информацию во всемирную сеть, на сайты газет, журналов, полиции и ФБР. Теперь здесь, в мировой компьютерной паутине, располагался мой страховой полис. Найти его, Ахмету, будет очень и очень трудно. Купил и микрофотокамеру. На всякий случай. Денег не осталось, да отдавать долг афганцу я уже не собирался.

Пришла пора и торговец оружием раскрыл свои карты. Точнее планы тех, кто им руководил. Не по доброте душевной устроили меня на работу в аэропорт. С дальним прицелом оказалась задумка.

Согласно разработкам их теоретиков, террор должен быть перманентный, постоянный, непрекращающийся, неявный, без громких деклараций и самовосхваления. Так страшнее. Аварии, катострофы, жертвы. В самых разных странах, на самолетах, кораблях, поездах. И не разберешь сразу, техническая поломка это или диверсия… В этом случае даже рядовые аварии начнут играть на руку террористам, повышая общий счет устрашения, нервируя и дестабилизируя западные цивилизации. Люди станут записывать все на один общий счет. Население цивилизованных стран перестанет доверять правителям неспособным обеспечить безопасность избирателей. Правители затеребят, поторопят спецслужбы, те, в свою очередь впопыхах совершат больше ошибок, схватят, а то и казнят невиновных. Все происходящее усилит панику, тревогу.

Именно это и является промежуточной целью террористов. В такой мутной воде им легче добиваться своих целей, захватывать территории, страны, власть.

Не знаю из каких соображений Ахмет решил, что проведенного исподволь психологического прессинга и идеологической подготовки достаточно, что пришла пора прямым текстом выставить мне требования. Думал это ошарашит, согнет. Но не вышло. Вовремя разгадал замысел и успел провеcти контригру. Ахмет ничего не заподозрил. Во время очередной встречи завел снова свое.

— Ты прибился сюда усталый, как обломок караблекрушения. Без веры, но с надеждой. Жизнь быстро обглодала мясо надежды. Ты потерял социальный статус, а общество, хваленое общество не позволило снова встать на ноги. Мечта оказалась мифом.

— Так мсти тем, кто создал этот миф, кто разрушил жизнь, кто загнал тебя, летчика, инженера, воина, работать на склад, жить — в вонючий бейсмант! Убей их! Получи деньги за их скальпы. Заживи вместо них, вырванной вместе с сердцами богатой жизнью! Если тебе не светит рай с гуриями на небе — захвати, забери рай на земле. Работай на нас, на всемирную организацию террора и живи. Всего один раз перебори страх, ужас, мораль, угрызения совести — и вынырни в новой жизни богатым, обновленным и счастливым. А те, другие — забудь о них. Как будто их никогда не существовало на земле. — Возбужденно шептал в ухо Ахмет, блестя глазами, вцепившись в мое плечо железной, неослабевающей хваткой. Мне никогда прежде не доводилось видеть его таким возбужденным, нервным, наэлектризованным.

— Если люди сделали для человека добро, то нужно отвечать добром. Если друг попросил тебя помочь в борьбе с врагами, которые одновременно и твои враги, помоги ему. Убей врагов. Тем более, это те кто унизил, обворовал и оскорбил тебя. Твои и мои смертельные враги!… Убей, получи деньги и радуйся жизни, живи, будь богатым. Мы хорошо заплатим, шурави. Не обманем.

Зря, совсем зря он обмолвился об обмане. Теперь сомнений не было. Убъют. Сбросят с дороги как дохлую кошку. Потому и деньги обещают немалые. Ладно, это мы еще посмотрим. Поторгуемся.

— Что за работа, Ахмет? Кто и сколько заплатит? Ты, дружище, ходишь вокруг да около, внеси ясность.

— Молодец, ах молодец, шурави! Прямо, по-солдатски. Ах, хорошо сказал! Какая работа? Пустяк, а не работа. Для такого специалиста как ты! Да за такие деньги…

— Взрывчатку? Мину в самолете должен установить? Так, что ли? Не пойдет, меня сразу на проходной с ней и повяжут. Сам знаешь какой контроль проходим. Металлодетектор, вещи рентгеновскими лучами просвечиваются, химический анализатор… да и еще наверно многое другое, чего и не знаю. Пустое дело. Это, во-первых, а во-вторых, почему сразу враги полетят? Может самые простые люди.

— Ах, шурави, шурави. Зачем так? Не первый попавшийся самолет, а тот, что скажем. Где летят важные люди, политики, банкиры, цээрушники. Главные наши общие враги. Где ни детей, ни женщин, ни стариков. Только враги. Кровные, злейшие…

— Те, кто полетит этим самолетом — твои и мои враги, ну а если и не враги, то посторонние, чужие, что нам до них? Они все равно обречены умереть, так какая разница раньше или позже? Пусть хоть своей смертью послужат великому делу. Стоит ли считать медяки если велика цена и прекрасна цель?

— Если все так прекрасно и возвышенно, почему сам не пойдешь? Заодно и заработаешь.

— Не всякий сможет подойти к коню, что бы взнуздать его, шурави. Мы не можем подойти и близко к самолету — нас мусульман сразу заприметят и поинтересуются, как минимум, что тут делаем. Потянут ниточку — весь клубочек расплетут. Ты другое дело. Ты, гяур, неверный, у тебя по их мнению, причин для мести нет и быть не может. Работаешь, значит должен в благодарность хозяйскую руку лизать. Интересы хозяйские защищать. По-ихнему выходит, не наш ты человек, не можешь нам быть близок. Но ты ведь мне как брат, ближе брата, поверь, шурави! И риска никакого! Никто на тебя и не подумает. Захочешь, еще продолжишь работать, может и еще раз, другой, сторгуемся. Наши специалисты не уступают неверным, поверь! — Торговец потер ладони. Всегда выдержанный, спокойный, невозмутимый сегодня он выглядел необыкновенно возбужденным.

— Такое хитроумное устройство. Внешне как сарделька, как тончайший презерватив с легко воспламенимым газом. Внутри еще один с другим газом. Каким, я и сам не знаю. Поверхность внешнего — электропроводная, из специального материала. Заранее быстро и осторожно оголяется изоляция проводов. Это покажу на схеме. Между ними воздух, искра до времени не проскочит, хоть и силовые провода, на электромоторы управления идут. При наборе высоты внешнее давление падает, резина раздувается и ее металлизированная поверхность замыкает провода. Проскакивает искра. Презерватив лопается. Газ вопламеняется, разрывает второй презерватив с горючей смесью. Взрыв! Самолет теряет управление и падает! Внизу океан. В результате никаких следов.

— Никаких часовых механизмов. Никакой взрывчатки. Никто тебя не заподозрит! Соглашайся. Упал самолет и упал… Тем более правительству не стоит поднимать панику, шумиху вокруг террористов. Особенно — мусульман… Оно и так завязло с ними в Боснии… Ты же авиаинженер. Они лишили тебя всего. Мсти! Мсти!… Да и выбора у тебя уже нет… Откажешься — убъем… Зарежем…

Ахмет кивнул на соседний столик, на выход. Сидящие за столом крепкие смуглые парни внимательно окинули меня оценивающим, холодным взглядом убийц. Выход тоже оказался блокирован парой скучающих, лениво тянущих сигареты молодчиков. Да, затянули петлю наверняка.

— Мне, откровенно говоря, наплевать на цель! Обеспечь устройством, плати деньги, Ахмет и расстанемся навсегда. Ты прав, выбора у меня не осталось. Ладно. Мне на все наплевать. За миллион зеленых, возьму грех на душу.

— Ровно половина, пятьсот тысяч. — Мгновенно среагировал Ахмет.

— Ладно, не будем торговаться, ровно миллион. Продолжай.

— Устройство напоминает сардельку и ляжет в бутерброд. Бутерброд пронесешь в аллюминевом судке, том что тебе подарил когда на работу устроил, ты его уже сотни дней носил, к нему привыкли. Заглянут — бутерброд. Даже если захотят просветить, на экране будет только тень от сосиски. Зачистить внутреннюю поверхность двух кабелей подручными средствами — секундное дело. Снаружи не видно. Предполетная проверка пилотов ничего не покажет. Сухой воздух отличный изолятор. Между ними сосиска. Но, чтобы раньше времени не коснулась двух сразу! Смотри! Она будет разбухать под действием внутреннего давления с набором высоты. Втискиваться между проводниками. Когда пилоты дадут сигнал на управляющие моторы, по ним пойдет ток, тогда все и произойдет.

— Можно не повторяться. Понял.

— Раз понял, раз согласен, то деться тебе, шурави, некуда. А ребята за тобой присмотрят. На всякий случай…

Нагло так сказал. Знает, что еще не успеет свалиться самолет, а меня обязательно уберут. Не нужен я им. Опасен. Но это мы еще посмотрим. А богатенькие? Пусть богатенькие плачут. Если действительно специальный рейс… Если без женщин и детей… Совесть? Честь?… А хрен с ними… Пусть плачут. Вот и я теперь наемник, пес войны, словно те, закопанные в чеченской серой грязи.

В назначенный день получил свою сосиску и совсем не любезно придержал Ахмета за ворот куртки, популярно объяснил значение и незаменимость Интернета. Для наглядности сунул в карман его кожанки дискеты с копиями запрятанных в электронной паутине файлов. С фотографиями самого торговца оружием, его ребят и некоторых наиболее колоритных посетителей кафешек, околачивавшихся подозрительно часто поблизости от нашего столика. Объяснил популярно, что произойдет если со мной случится непредвиденное, например несчастный случай после работы. Строго предупредил — свидетельство о переводе денег на мое имя в кипрский банк, должно ждать меня в абонентном ящике банковского сейфа. И переведены должны быть именно деньги, а не всякие другие сюрпризы. Моя смерть только приблизит момент разоблачения. Ничего больше.

На сосиску, уложенную в бутерброде охранники внимания не обратили. Оставшись один в фюзеляже, проделал все по инструкции Ахмета, отряхнул руки и вытащил освобожденную от уложенных и закрепленных ящиков, телегу наружу. Все как обычно.

Последним под погрузку приехал броневичок перевозящий ценности. Судя по тому как вооруженные перевозчики сновали вперед и назад, ценностей в брюхо самолета заложили немало, но это меня уже не интересовало. По гофрированной трубе-переходу самолет заполняли пассажиры 666-го рейса. Они рассаживались по своим местам. Размазанные, нечеткие силуэты голов выглядывали в илюминаторы стремясь разглядеть толпящихся у окон аэропорта провожающих. Кто-то махал рукой, другие — задергивали занавески, собираясь выспаться в самолете перед суматохой земных дел.

Мне некогда было всматриваться в этих людей. Все осточертело. И собственная жизнь, и жизни других. Но своя продолжалась. А за остальных хорошо заплачено…

Может действительно Ахмет прав и кровь лучшая в мире валюта?

Самолет взлетел и ушел в небо, оставив на взлетной полосе следы протекторов, оседающие в воздухе сероватым шлейфом микроскопические капельки не полностью сгоревшего топлива, затихающий в вышине гул моторов. Набирая высоту машина легла на курс в океан, уменьшаясь в размерах, исчезая в синеве неба. Я до боли в ладонях сжал обтянутую черной резиной металлическую рукоять телеги. Все. Ни злобы, ни радости, ни угрызений совести. Да, вообщем и ничего нового. Привычная работа.

Самолет исчез с экранов радаров над океаном. Как будто и не существовало такого рейса, пилотов, пассажиров, драгоценностей, денег, загруженных в его чрево. Устройство сработало и все произошло еще до окончания смены. Приехавшие полицейские и сотрудники спецслужб опрашивали всех причастных к рейсу. Но, что мы могли сказать? Ничего. Нечего сказать. Полицейские, в основном, уточнили анкетные данные и на этом дело закончилось. Мной практически и не интересовались. Не интересна мелкая-мелкая сошка для следователей. Я не возражал. Возвратившись с работы в теле новостях узнал, что на борту находились не только чиновники, но и женщины, дети, ученые… Осушил в два глотка оставшуюся в бутылке водяру и завалился спать.

Все вышло как задумал. На другой же день получил условный знак, что деньги на месте. Заодно мне довольно вежливо предложили воспользоваться ими не сразу, лучше всего через несколько месяцев, полгода, год. В идеальном случае — после увольнения под благовидным предлогом, например получив производственную травму. Тонкий намек, но интересный. Ну, что же, вполне разумно. Используя интернет проверил счет. Все было в порядке. Я продолжал выходить на работу, кушать осточертевшие хат-доги, слушать в перерывах скабрезные анекдоты сослуживцев, следить по прессе о вялом течении расследования. Работать как работал. Жить — как жил. Спать вот плохо стал, бессоница замучила. Спасал компьютер у голубого экрана которого проводил бессонные ночи. Самолет и останки пассажиров подняли со дна океана. Нашли и выловили практически все. В том числе и уложенный мною багаж. Он то был в полном порядке. Не обнаружили только загруженных из броневичка денег, да не нашли причину аварии. Деньги испарились, словно и не перетаскивали их на моих глазах из бронированного фургона вооруженные револьверами охранники.

В один неудачный день, плохо блокированная износившимся тормозом багажная телега покачнувшись скатилась с пандуса и набирая скрость рубанула меня по бедру. Очнулся уже в госпитале, после операции. Ногу врачи спасли, даже пообещали, что со временем перестану хромать. Примчавшиеся представители компании уговорили согласиться на предложенные условия компенсации, не доводя дело до суда. Сумма, полученная через суд, естественно, могла оказаться несколько большей, но я человечек лояльный, мирный. Я согласился. Деньги положили на счет в местном банке. Пожимая на прощание руку, юрист фирмы поинтересовался, что я, небогатый человек, намерен делать с такой приличной суммой. Посоветовал вложить деньги в акции, пенсионные фонды. Поблагодарил за добрый совет, но сообщил, что вероятнее всего поеду путешествовать, возможно вернусь в места, где прошла молодость… Женюсь… Заведу детей… Адвокат покачал головой — неразумное, плохое вложение денег. Возможно он прав. Даже наверняка…

Выписался из госпиталя, вновь вернулся в бэйсмант и через несколько дней получил по почте последний чек со старого места работы. Все дела на этом краю земли оказались завершенными. Торговец оружием, сгинул, бесследно исчез. Ну и черт с ним. Вот, сижу снова один. Подвожу последние итоги. Прощаюсь… Чемодан собран. В боковом кармане куртки билет на самолет, золотая кредитная карточка, чековая книжка. Собран и пистолет. Обойма с мягким, жирным щелчком вогнана в рукоятку. Подумал и дослал патрон в патронник…

Со стороны парадного фасада билдинга хлопнула разболтанным замком входная дверь. По лестнице ведущей вниз раздались торопливые гулкие мужские шаги… Очень странные… Незнакомые… Неурочные… Палец автоматически снял оружие с предохранителя…