Глава 19

Похоже, Филипп демонстрирует какой-то интерес ко мне только в одном случае — когда мне удается его разозлить. Сегодня вечером, вернувшись, домой после нашего выхода в свет, он напустился на меня с обличительной речью, касающейся моих отношений с другими мужчинами. Видимо, я слишком хорошо играла роль кокетки. Теперь мой собственный муж: уверен в том, что я ему изменяю. Конечно, я попытаюсь доказать свою невиновность, но, честно говоря, меня даже радует, что я наконец завоевала его внимание, хотя и не очень благовидным способом. Интересно, означает ли это, что я безнравственна?

Из дневника Элис Маршан 26 августа 1810 года


Мора сидела за туалетным столиком перед зеркалом и расчесывала волосы, рассеянно глядя на свое отражение, когда в дверь спальни тихо постучали. Она ждала этого стука.

Сердце девушки бешено заколотилось в тревожном предвкушении. Вернувшись к себе после бала, она все ломала голову над вопросом, как рассказать Хоксли правду о его отце, но до сих пор так ничего и не придумала. Однако, похоже, времени уже не осталось. Больше не удастся откладывать этот разговор.

Теперь она понимала, что напрасно так долго держала его в неведении. Вообще-то сегодня днем в беседке у нее была прекрасная возможность во всем признаться, но она ее упустила. После страстной любви ее подхватил целый вихрь новых мыслей и ощущений. Она была так потрясена и ошеломлена, что просто не могла спокойно думать. Но сейчас ей нечем отговориться. Пора, наконец, открыть Гейбриелу правду.

Теодосия права. Графу пришлось пережить не меньше горя и страданий, чем ей. После его откровенных признаний она просто обязана ответить ему тем же.

Встав с банкетки, девушка сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться, пригладила юбки своего бального платья и пошла, открывать дверь.

На пороге стоял Хоксли — все в том же элегантном черном костюме, в котором был на балу. Его стройную, широкоплечую и мускулистую фигуру тускло подсвечивали сзади редкие канделябры, висевшие в коридоре, но страстный огонь его зеленых глаз, устремленных на Мору, был заметен даже в темноте.

От этого горящего взгляда у Моры перехватило дыхание, сердце ее запрыгало, но ей удалось справиться с волнением и улыбнуться — гостеприимно, но не слишком уверенно.

— Добрый вечер, лорд Хоксли, — сказала она тихо, чтобы не побеспокоить тех, кто спал за закрытыми дверями, расположенными по обе стороны коридора. — Входите, пожалуйста.

Он, не колеблясь, шагнул в комнату и плотно затворил за собой дверь.

Несколько секунд они стояли лицом к лицу и молча смотрели друг на друга. Для Моры все остальное померкло и отошло на второй план. Ее непреодолимо влекла та самая сила, которая всегда притягивала их друг к другу, как огонь беспомощных мотыльков. А после сегодняшнего свидания притяжение стало особенно сильным: все ее тело трепетало, а от затылка до пят разливалась теплая волна.

Облизнув пересохшие губы, девушка поморгала и уставилась в пол.

— Спасибо, что пришли, милорд.

— Не надо меня благодарить, — отозвался он с серьезным лицом и нагнул голову, поглядывая на нее из-под опущенных ресниц. — Будь у меня хоть капля здравого смысла, я бы не стал к вам приближаться. Мой приезд сюда в эти выходные доставил вам немало страданий, а если кто-нибудь увидит, как я вхожу или выхожу из вашей спальни, светское общество навсегда изгонит вас из своего круга.

— Возможно. Но сегодня я уже встала на гибельный путь, так что вряд ли это что-то изменит.

— Думаю, ваша тетушка с вами не согласится. Особенно, если она случайно забредет сюда и застанет нас наедине.

Мора взглянула на дверь гардеробной, соединявшую ее спальню с тетиной. Леди Оливия была так расстроена и возмущена событиями этого вечера, что, по меньшей мере, час сердито вышагивала по их комнатам, ругая племянницу и настаивая на немедленных сборах и отъезде из Роузмонт-Холла. Мора и Фиби еле-еле ее успокоили, дав выпить настойки опия, и уложили в постель. Так что едва ли тетя встанет среди ночи и начнет бродить по дому.

Но, увидев серьезное лицо Хоксли, Мора решила немножко его подразнить.

— Вы женитесь на мне, милорд, если я буду скомпрометирована? — спросила она, игриво взмахивая ресницами.

Но ее попытка разрядить обстановку не увенчалась успехом: он остался все так же серьезен и ответил вопросом на вопрос:

— А вы хотите, чтобы я на вас женился? — Помолчав, он приложил ладонь к щеке девушки и большим пальцем поднял ее подбородок, заставив посмотреть ему в глаза. — Вы, в самом деле, желаете навсегда соединить свою жизнь с сыном человека, убившего вашу мать?

Он опять предлагал ей начать разговор о его отце. Но в этот момент слова почему-то застряли у Моры в горле. Она стояла, охваченная странным волнением, а его пальцы, касавшиеся ее лица, очень мешали сосредоточиться.

Поэтому она дернула головой, освобождаясь от его руки, и отошла на несколько шагов назад, установив между ними необходимую дистанцию, и вновь посмотрела на Гейбриела.

— Я хотела вас поблагодарить, — проговорила она через пару секунд. Ее голос срывался, несмотря на все попытки успокоиться. — За то, что вы сделали сегодня вечером. За то, что снова пришли мне на выручку.

Лицо Хоксли внезапно потемнело. Его красивые черты приобрели суровое выражение.

— Мне надо было вызвать Уолдрона на дуэль за то, что он ушел, оставив вас стоять в одиночестве. Но я знал, что это только усугубит дело, поэтому сдержался.

Мора слегка повела плечом, потрясенная тем, с какой яростью он ее защищал. «Неужели я действительно ему небезразлична?» — подумала она, и сердце ее подпрыгнуло от волнения.

— Я благодарна вам за заботу, милорд, но вы правы: это наверняка усложнило бы ситуацию.

— Должен заметить, Мора, что это не просто забота. Мне хотелось открутить башку этому идиоту. Он вас не стоит.

— А он наверняка считает, что я его не стою.

— Он ошибается.

Хоксли подошел ближе, преодолев расстояние, которое она между ними установила, обхватил ладонями лицо девушки и, нежно запрокинув ее голову назад, принялся внимательно изучать ее черты.

— Но ведь он плохо вас знает, правда? — продолжил он, обдав ее губы ласковым теплым дыханием. — Мне уже кажется, что вас никто и никогда не знал по-настоящему — просто вы никому не предоставляли такой возможности.

Это утверждение показалось Море забавным.

— И это говорит человек, который годами делал вид, будто он сам дьявол, — напомнила она ему, вскинув бровь. — Где же теперь этот дьявол, скажите на милость? Я по нему соскучилась.

Он покачал головой, хитро улыбнулся, потом вдруг подался вперед и накрыл ее губы своими.

От этого медленного чувственного поцелуя у Моры закружилась голова. Она постепенно таяла в пламени страсти, которое разгоралось все сильнее с каждым движением его губ, языка, и очень скоро превратилось в бушующий пожар.

Закинув руки на шею Гейбриелу, она запустила пальцы в волосы на его затылке. Его ладони прошлись по ее плечам, и Мору обкатило приятной теплой волной. Она была так поглощена собственными ощущениями, что даже не заметила, как он развязал ленты на платье, и шелковая ткань, скользнув по ее рукам, упала на пол. За платьем последовала батистовая сорочка с кружевной отделкой, и девушка осталась стоять перед ним, в чем мать родила.

С благоговением, оглядев изгибы ее тела, он подхватил девушку на руки и понес к кровати. Его зеленые глаза излучали такое яростное желание, что она вздрогнула. Но какая-то смутная мысль, притаившаяся на краю сознания, мешала Море забыться, даже когда они уже оказались в постели.

«Ты же не для этого позвала его сюда», — напомнил ей внутренний голос. Девушка замерла, совершенно расслабившись от его ласк. Он многого не знает. Надо немедленно прекратить это и все ему рассказать. Но в глубине души она отчаянно боялась предстоящего разговора. А вдруг, узнав все то, что она так долго от него скрывала, Хоксли никогда ее не простит? Или возненавидит? Нет, этого нельзя допустить! Да, раньше она всячески старалась его оттолкнуть, отрицала свои чувства к нему, но теперь подозревала, что вот-вот влюбится в этого человека. При мысли о том, что она может чем-то вызвать его ненависть, у нее холодело сердце.

Должно быть, почувствовав ее напряжение, Гейбриел приподнялся на локтях и встревожено посмотрел на девушку.

— Что с тобой? — тихо спросил он, заведя ей за ушко прядь волос. — Может, днем я сделал тебе больно…

— Нет-нет! — поспешно заверила его Мора. — Все в порядке. Немножко ноет, но ты не сделал мне больно. Ты не мог этого сделать.

Он нагнулся и провел губами по обнаженному изгибу ее плеча, затем погладил пальцем ключицу и двинулся ниже, к ложбинке на груди. Она задрожала.

— Ты такая красивая, Мора! — прохрипел Гейбриел. — Я очень хочу тебя. Но мы не должны опять заниматься любовью, если ты не готова. Не подумай, что я жду от тебя больше того, что ты мне уже дала.

Мора тихо вздохнула, ощутив на своих губах еще один легчайший поцелуй. Она вдруг забыла, о чем думала, полностью отдавшись во власть его осторожных, почти благоговейных ласк. Тихий внутренний голос, который упорно пытался ее образумить, звучал все тише и в конце концов, превратился в еле слышное невнятное бормотание.

— Я тоже хочу тебя, Гейбриел, — взволнованно прошептала она, почувствовав комок в горле. — Я готова к этому. Пожалуйста, люби меня.

Услышав ее тихое признание, он сдержанно зарычал и вновь завладел ее губами, подарив ей очередной ошеломляюще-чувственный поцелуй. Потом, рывком встав с кровати, он на глазах у девушки стянул с себя всю одежду. Свет лампы мягко освещал его бронзовую кожу, упругие мышцы, стройное тело. Внушительный мужской орган, который сегодня днем доставил ей столько удовольствия, гордо свидетельствовал о полной готовности любить и дарить наслаждение.

В этот момент Гейбриел был похож на золотую статую Адониса — само воплощение мужского совершенства. Когда он вернулся к Море, она немедленно раздвинула ноги и нетерпеливо застонала. Глухо зарычав, он раздвинул розовые влажные лепестки и скользнул в ее зовущее лоно. На этот раз она не почувствовала никакой боли — только легкий дискомфорт — и вскоре уже плыла по волнам блаженных ощущений.

Она поднимала и опускала бедра в такт его медленным уверенным толчкам. Ее оргазм был сильным и глубоким. Когда Гейбриел содрогнулся и без сил, тяжело дыша, рухнул на нее, Мора испытала полное удовлетворение. Они лежали, крепко прижавшись, друг к другу, и их сердца стучали в унисон.

«Как же хорошо!» — думала она, засыпая в его объятиях. Наконец-то она нашла свое место.

Когда Гейбриел проснулся, Мора лежала, обняв его грудь, уютно пристроившись сбоку. Шелковые простыни сбились под их нагими телами, а в воздухе пахло мускусом.

Довольно вздохнув, он провел рукой по ее разметавшимся черным локонам. Они столько раз занимались любовью, что он сбился со счета, но каждый последующий раз, был приятнее и чудесней предыдущего.

«Эта женщина — настоящее открытие», — думал он с ленивой улыбкой. В ней интригующе сочетались невинная барышня и распутная искусительница. Конечно, Море не хватало опыта, но она была послушной ученицей и жадно впитывала все, чему он ее учил.

Гейбриел осторожно стянул простыни, отбросил их в сторону и залюбовался спящей девушкой. Она была прекрасна! Атласная кремовая кожа, хрупкая фигурка миниатюрной Венеры… Гейбриелу хотелось разбудить ее поцелуем и снова предаться страсти. Но он знал, что задерживаться опасно. Правда, дверь в соседнюю комнату была заперта и ее тетя выпила перед сном изрядную дозу опия, так что вряд ли она их побеспокоит, но в любом случае рисковать не стоит.

Он наслаждался ее обществом, ему было приятно спать с ней в одной постели, но он не хотел, чтобы она вышла за него замуж только потому, что их застали в компрометирующей ситуации. Она должна сама, без всякого принуждения, сделать выбор. Гейбриел знал, что ему придется набраться терпения.

Странно, но перспектива стать; ее мужем вопреки ожиданиям не вызывала в нем панического страха. Родительский брак развалился у него на глазах, и он часто думал, что спокойно сможет прожить остаток своих дней холостяком. У него никогда не возникало желания жениться только ради того, чтобы обзавестись наследником и передать дальше непростую семейную историю. Однако мысль о том, чтобы связать свою жизнь с Морой, наполняла его душу радостным волнением.

Она самозабвенно отдавала ему себя, но ни разу не заговорила с ним о чувствах. А его чувства к ней усложнялись с каждой секундой: Он с удовольствием проводил время в ее обществе. Ему нравилось разговаривать с ней, спорить, узнавать характер. Нравилось заниматься с ней любовью. Теперь он не сомневался в том, что она завладела его сердцем, только не знал пока, как назвать это состояние.

Между ними оставалось еще слишком много неясностей. Постепенно надо было разобраться во всем этом.

Устало, вздохнув, Гейбриел осторожно поцеловал Мору в висок, затем нехотя поднялся с постели и начал одеваться. Он решил, что оставит ей короткую записку, в которой объяснит причину своего ухода. До рассвета еще несколько часов, он еще успеет немного отдохнуть. Разумеется, рано или поздно им придется поговорить друг с другом. Но только не сейчас. Сначала он все как следует, обдумает, взвесит свои слова.

И попытается разобраться в своих чувствах к ней.

Гейбриел направился, было в дальний угол комнаты, где стоял письменный стол, чтобы взять там ручку и чистый лист бумаги, но задел носком сапога и опрокинул какой-то предмет, торчавший между кроватью и шкафом. Остановившись, Хоксли увидел маленький дорожный саквояж, который оказался на боку, а его содержимое рассыпалось по полу.

Он нагнулся, чтобы собрать вещи, и первой ему в руки попала небольшая книжечка в кожаном переплете. Когда он ее поднял, из страниц вылетели какие-то листки и упали на пол. Одна бумажка оказалась у его ног. Гейбриел сразу узнал долговую расписку лорда Каннинггона. Ту самую, которую Мора тайком вытащила сегодня из кармана его сюртука — из-за событий последних часов он почти забыл о ней.

«Есть много такого, чего ты не знаешь, мой мальчик. Но я не имею права тебе об этом говорить, хоть ты того и заслуживаешь».

В голове графа эхом пронесся голос вдовствующей герцогини, всколыхнув его сомнения и тревоги. Почти против воли он потянулся к другому листку, выпавшему из книги. Только развернув его, он уже понял, что это еще одно проклятое письмо — та же пожелтевшая почтовая бумага, тот же почерк… Слова заплясали у него перед глазами, суровые и зловещие.

«Моя драгоценная Иезавель! Когда-то я считал тебя земным ангелом. Ты сверкала на сцене, как путеводная звезда, и мне казалось, что ты светишь только мне. Но сейчас я понял, что все это обман. Ты обыкновенная шлюха, которая искушает и дразнит мужчин, доводя их до погибели сладким горшочком с медом, спрятанным между ног. Ты каждому из нас даешь надежду, и каждый верит, что он-то и есть тот единственный, кто сумеет укротить тебя и овладеть тобою. А затем, в последнюю минуту, ты отбираешь эту надежду, и как ни в чем не бывало, возвращаешься к мужу. И вот теперь ты спишь с этим негодяем Хоксли! Как же я его ненавижу! Ты проститутка, грешница, и тебя надо наказать. Я решил сделать это лично».

Кровь отхлынула от лица Гейбриела. Он тяжело опустился в одно из мягких кресел, стоявших возле кровати, не сводя потрясенного взгляда с письма. Совершенно ясно, что оно предназначалось матери Моры. И это послание было еще более враждебным, чем-то, которое нечаянно выронила Мора. Угрозы таинственного автора не были похожи на пустые слова.

А еще он упоминал отца Гейбриела. Граф перевел взгляд с письма на книгу, которую держал в другой руке. Чей-то дневник? Несколько минут он провел в мучительных размышлениях. Ему очень не хотелось вторгаться в личную жизнь Моры, но он чувствовал необходимость заглянуть внутрь…

Наконец он открыл дневник и начал его читать.


Загрузка...