Когда я вошел домой, телефон на книжном шкафу разрывался в истерике, тут же, в тесном коридорчике малосемейки, хлеща, как дубиной, хвостом по стенам, дверям и моим ногам, с поводком в зубах, метался Демон, который очень давно хотел в туалет. Пока я думал, что сделать первым, телефон, хрюкнув в последний раз, заткнулся, что решило мою дилемму в пользу выгула четвероногого друга. В следующий раз звонок телефона я услышал примерно через час, когда мы набегавшись и на общавшись с интересными и молодыми особами, вернулись с прогулки. Демон на кухне вкусно чавкал кулешом на костях, а я успел расположиться с огромной чашкой кофе в кресле, когда телефон напомнил, что день еще не кончился.
— Говорите…
— Громов, это ты?
— Да, Алла, это я. Что-то случилось?
— Да, случилось!
Несколько рас сбиваясь и начиная все сначала, Алла поведала мне, что сегодня ей внезапно захотелось тушеной картошечки с тушенкой. Покормив дочь, женщина побежала к арендованному гаражу, у ворот которого ее ждал сюрприз — на металлических воротах висели два, незнакомых женщине, амбарных замка. Накладной внутренний замок, как и положено, открывался и закрывался, а вот навесные — ни в один из них имеющиеся у арендатора ключи не входили. Решив, что это некий Громов что-то сделал с замками, но по своей, мужской, безалаберности, забыл ей сообщить, Алла несколько раз пыталась мне дозвонится, но каждый раз попадала на чужие, явно не мои голоса и бросала трубку. И вот наконец она мне дозвонилась и желает знать, что случилось со старыми замками и когда он получит свой комплект.
— Алла, я к твоему гаражу без тебя не подходил и ключей у меня нет. Ты же помнишь — когда надо что-то выгрузить, я беру у тебя ключи, а после погрузки возвращаю ключи на место. У меня нет дубликатов ключей ни от одного твоего гаража.
— Громов, ты меня что…
— Алла, а ты не могла перепутать гаражи и соседний какой-то пытаться открыть?
— Еще раз повторяю, Громов, я не дура. Там был номер гаража, который я арендую — сто пятьдесят девять. И договор аренды у меня с тетей Тасей на аренду гаража номер сто пятьдесят девять.
— Алла, ну я не знаю, давай ты завтра утром сходишь и еще раз проверишь, тот ли гараж, и звони мне, я завтра до обеда буду в кабинете.
— Павел, ты понимаешь, сколько там всего заложено?
— Алла, я устал как собака. Пока я доеду до тебя, будет одиннадцать часов. Что ты так поздно сможешь сделать. Я надеюсь, что за ночь с твоими консервами ничего не случится. Если с ними что-то произошло, то это уже произошло. Все давай, завтра звони. Я уверен, утром, при свете дня все разъяснится.
Телефон начал звонить через час, когда я отмокал в ванной. Я почему-то даже не сомневался, кто домогается моего внимания на другой стороне провода. Когда я, бормоча ругательства, скользил мокрыми ногами по полу, телефон надрывался не переставая.
— Да, дорогая…
— А как ты узнал, что это я звоню?
— Сердце подсказало. Алла, давай, говори, что ты хотела, я тут мокрый и в одной прическе стою, пока бежал из ванны, дважды поскользнулся.
— Вот пока ты в ванной прохлаждаешься и уговариваешь меня, что все решится завтра, я все выяснила. Представь себе, нас ограбили.
— Ограбили?
— Да, цинично похитили все продукты.
Из дальнейшего рассказа выяснилось, что молодая мать, пользуясь, что дочь много и спокойно спит, рванула опять в темную стужу и тьму, добежав до безлюдных боксов гаражно-строительного кооператива, храбрая до безумия, женщина убедилась, что она не дура, и что чужие замки установлены именно на арендуемый ей, Аллой, гаражный бокс. Вернувшись домой, Алла начала звонить своему контрагенту — некой бабе Тосе из соседнего дома, вдове, пенсионерке и вообще, приятной во всех отношениях старушки. Безжалостно оторванная полночным телефонным звонком от наслаждения программой «Взгляд» и лично душкой Владом Листьевым, бабулька сказала, что про гараж ничего не знает, но ее сынуля, Сашок, что проживает в доме бабы Таси, но на седьмом этаже, в квартире номер сорок, не далее, как сегодня утром взял у матери ключи от гаража, сказав, что ему срочно нужен какой-то инструмент, принадлежащий покойному отцу. Сашок парень хороший, сроду чужого не брал и почти не пьет, поэтому старушка уверена, что это просто недоразумение. Нет, так поздно к сыну она не пойдет, и звонить не будет, это неприлично, но Алла может завтра связаться с ним по телефону номер….
Когда вопрос касался прибылей и убытков, тема приличий, по мнению Аллы отходила на второй план. Не дожидаясь утра, женщина позвонила по указанному ей номеру телефону, и убедившись, что разговаривает с приличным парнем Сашком, прямо спросила, когда он вернет ей ключи от используемого ей объекта недвижимости. Неожиданно посланная в далекое эротическое приключение, Алла, взяв себя в руки, почти спокойно повторила, кто это звонит и повторила свой вопрос относительно ключей.
Собеседник матери моего ребенка, судя по голосу, молодой мужчина, ответил, что он прекрасно понял с первого раза, с кем он ведет беседу, но тем не менее, он настаивает, что Алла должна отправиться в далекое эротическое путешествие, а если она еще раз позвонит ему, или еще каким-либо способом побеспокоит его покой, то он ее, спекулянтку и проститутку, передаст в органы правопорядка для привлечении Аллы по соответствующим статьям уголовного кодекса.
На одном дыхании Алла эмоционально выплеснула на меня всю историю своих злоключений, а потом, видно, растратив все свои эмоциональные силы, просто тоненько и жалобно заныла, как маленький обиженный щенок.
— Паша, скажи, что делать? Так продуктов жалко, столько в них вложила…
— Алла, перестань плакать, а то у тебя молоко пропадет. Ты меня слышишь? Я завтра решу твой вопрос. Я тебе обещаю. Правда. Все будет хорошо. Ложись спать, а то Кристя тебя через пару часов поднимет. Все, как все решу, позвоню тебе. Давай, спокойной ночи.
С семь часов утра дверь квартиры номер сорок одного из высотных домов Города затряслась от тяжелых ударов в филенку. Когда взбешенный хозяин квартиры рывком распахнул дверь, приготовленное для утренних гостей — алкоголиков ругательство сорвалось с его губ только на половину, после чего он на какое-то время выпал из реальности.
В дверь квартиры Сашка я колотил руками и ногами с большим удовольствием — уснул я в два часа ночи, думая о том, как спасти товарно — материальные ценности от наглого захватчика, поэтому с утра мое настроение было не очень. Дверь распахнулась во всю ширь, за ней стоял молодой мужик с пузиком, красными, заспанными глазками, в несвежей майке-алкоголичек и растянутых семейных трусах. Гардероб джентльмена завершали тапки-шлепанцы коричневого цвета.
Я не понял, что попытался сказать мне хозяин, я наносил, как учили в центре МВД, расслабляющие удары ногой по голени и в солнечное сплетение, так как рукой туловище Сашка пробить становилось уже проблематично. Когда клиент, пребывая в расслабленном состоянии, согнулся, страстно мечтая вздохнуть, на его запястье с треском защелкнулось черное металлическое кольцо, и мы заскочили в ожидающую нас кабину лифта.
На улице я стал впихивать начавшего слабо шевелится задержанного на водительское сидение, а когда он, устроившись на моем месте, вопросительно замычал, я гаркнул:
— Быстро перелазь на пассажирское сидение, пока я тебе не…
Не дожидаясь дополнительного стимулирования, Сашок, задевая голыми ногами и трусами рычаги, перелез на сидение рядом, после чего я, усевшись за руль, завел двигатель. Под истошные крики какой-то бабы, что блажила нечто непонятное, свесившись с лоджии седьмого этажа, белая «Нива» без государственных регистрационных номеров, вильнув кормой на льду, резво выкатилась со двора и покатила двух сидящих в салоне мужчин навстречу новым приключениям.
В течении десятиминутной поездки по пустым, по раннему времени, улицам Город, мой попутчик не создавал мне проблем — не пытался выскочить на перекрестке, не мешал манипулировать рычагом переключения передач, не звал на помощь, только опасливо косился в мою сторону. Зарулив на стоянку у входа в Дорожный РОВД, я заглушил двигатель и потянул прикованного ко мне пассажира наружу, обратным путем, через рычаги и водительское сидение.
— Так ты что, мент? — извлеченный из машины гражданин увидел сбоку от крыльца бордовую табличку с строгими золотыми буквами и государственным гербом, пришел в сильное возбуждение: — Да ты сука вечером будешь на параше сидеть за то, что…
Больше ничего странный мужчина в трусах и майке не успел произнести — получив затрещину от прикованного к нему сотрудника, от заткнулся и побежал в здание РОВД, стараясь не потерять свои шлепанцы.
— Фамилия, имя, отчество, дата рождения? — сержант в сером кителе, с значком «Помощник дежурного», как апостол Петр у ворот, задает вопрос новоприбывшему.
— Дайте мне лист бумаги и ручку, я напишу прокурору…
— Фамилия, имя, отчество, дата рождения?
Кузнецов Александр Евгеньевич, восьмое января одна тысяча шестидесятого… Дайте мне ручку!
— Ты откуда его привез — сержант внеся данные Сашка, поворачивается к тому злому мужику, что ударил Сашка, и явно, с нарушением каких-то правил, почти голым привез в милицию…
— Из … — мужик равнодушно называет домашний адрес Сашка: — По подозрению в совершении преступления.
— А что в таком виде?
— Сопротивлялся, пытался дверь перед моим носом закрыть. Я сейчас на развод, а потом им займусь. Ты с ним закончил?
— Да, давай.
Сашок попутался напомнить о бумаге и ручке и заявлении прокурору, но не успел — вздернутый на ноги, он через секунду оказался в тесном и душном каменном мешке с глухой металлической дверью с маленьким окошечком, забранным толстым куском оргстекла. Его мучитель нагло усмехнулся через стекла, после чего исчез из поля зрения. Саша несколько минут долбил кулаками в толстую дверь, но люди в серой форме проходили мимо, равнодушно скользя по нему взглядами. Через полчаса, устав от бесплотных попыток до ораться до кого-либо, мужчина рухнул на узкую лавку, чтобы вскоре забыться в липкой дремоте.
Кто-то из умных людей когда— то сказал, что был бы человек, а статья для него найдется. По моему глубокому убеждения, у каждого человека есть грешок, а возможно и не один, который попадает под действие определенной статьи Уголовного кодекса РСФСР. Возможно, человек уже забыл о этом грешке, возможно, частенько вспоминает о нем и даже гордится этим. Если вдумчиво начать спрашивать каждого человека, то вполне может быть, что претворится в жизнь теория советской правовой науки, что в условиях социалистического государства каждое уголовное преступление должно быть раскрыто.
Но у органов внутренних дел нет ни сил, не возможностей, чтобы хорошо поработать с каждым гражданином. Но вот на тридцатилетнего Сашу силы нашлись, и я был на сто процентов уверен, что уже вечером этот человек будет каяться в совершенном им уголовном преступлении, поэтому никаких угроз и жалоб полуобнаженного задержанного я не боялся. На чем была основана моя уверенность? На том, что циничный захват гаража продуктов у беззащитной женщины не мог быть первым преступным деянием сибирского Робин Гуда.
День сегодня был насыщенным. Студент с Кадетом совершили трудовой подвиг — с утра пораньше приволокли в отдел Болотова Алексея, обладателя третьего комплекта ключей от квартиры покойной гражданки Болотовой Анны Вячеславовны, в возрасте восемнадцати лет ставшим обладателем двухкомнатной квартиры в центре города. И теперь два наших клиента — неодетый Саша и прикинутый в свитер и джинсы Алексей, проходили через круги преисподни. Нет, их не били, не одевали на голову противогаз или, не приведи Господь, пластиковый пакет. И инородные предметы в естественные отверстия им никто не вставлял. С ними просто разговаривали, иногда, признаю, громко, и не всегда приятными голосами, но тем не менее. Кроме того, их постоянно перемещали из кабинета в камеру и из камеры в кабинет, туда и обратно. Иногда задержанные пребывали в моем кабинете по очереди, иногда вместе, но постепенно, защита этих людей истончалась, их психика становилась все более уязвимой, все сильней хотелось, чтобы все ужасы сегодняшнего дня наконец закончились.
Саша быстрым шагом шел в сторону дежурной части, подгоняемый недовольными репликами гонящего его длинному коридору, молодого оперативника. Саша даже был рад, что через несколько мгновений он попадет в ставшую уже, как бы, уютной камеру, упадет на лавку и забудется в спасительной дремоте. В камере было жарко и душно, и мужчина даже был рад, что он так легко одет. Но с отдыхом не заладилось. На долгожданной лавке расположились две личности, больше всего похожие на привокзальных БОМЖей, вонючих, гнилых даже с виду, одетых в какую-то засаленную дерюгу.
— О это кто? — черный от грязи палец уперся в нерешительно застывшего на пороге мужчину: — Степа, это что за чудо?
Второй БОМЖ, уютно устроившийся лежа на лавке, свесив на пол ноги в ботинках «говнодавах» на медной проволоке вместо шнурков, приподнял голову и уставился на Александра узкими, заплывшими серым гноем, глазками.
— Так это вафлер. Он у строительного ПТУ бегал и пацанам отсосать предлагал. Видно менты его прихватили. — произнеся эту фразу, голова с колтунами волос неопределенного цвета под лыжной шапкой с помпоном, обессиленно опустилась ни сидение лавки.
— Вафлер — это хорошо. Иди сюда, мил человек, поближе познакомимся — БОМЖ чуть подвинулся, освобождая небольшой промежуток между вырванным с мясом карманом его кухлянки и когда-то красным помпоном шапки лежащего коллеги: — Или сюда, не ломайся, как целка, садись, тебе понравится.
Саша с тоской выглянул в окошко — мент мучитель стоял возле стола дежурного и что-то читал в какой-потрепанной амбарной книге. Саша несколько раз нерешительно стукнул в стекло.
Как не странно его услышали и мент-беспредельщик подошел к двери камеры. Дверь была толстой, через стекло мент казался аквариумной рыбой, почти безмолвно разевающей пасть, но, какие-то звуки, все-таки, долетали.
— Хочешь что-то рассказать?
— Я жалобу хочу прокурору написать, что меня раздетым задержали…
— Потом напишешь, перед отъездом. Кроме того, когда ты в изолятор временного содержания поедешь на трое суток, то я тебя одену, все как положено, даже шапку дам. Так что думай, до вечера еще уйма времени.
— Гандон! — Саша выплеснул свой гнев в лицо ментовскому палачу, набрал воздуха, чтобы продолжить, но внезапно почувствовал, как кто-то сзади оттянул резинку на изрядно растянутых семейных трусах.
— Ой! — мужчина от неожиданности схватился за попу и развернулся — бомжи дружно сидели на ближнем краю привинченной к полу скамейки и ласково улыбались Александру гнилыми зубами.
— Гы! — грязный палец опять потянулся к нижнему белью Сашка, и тут нервы парня не выдержали — он истошно заорал и кулаками заколотил в толстое поцарапанное стекло.
— Ну что, готов рассказывать?
— Готов.
— Тогда рассказывай.
— А что рассказывать? Вы спрашивайте…
— Нет, так дело не пойдет… Если ты готов к разговору, то должен сам, добровольно, все рассказать. А иначе нет смысла. Студент, отведи товарища…
— Хорошо, хорошо, я расскажу. — Александр с тоской посмотрел на стоящий перед ним стул. Ноги сегодня необычно скоро устали и уже заходились в дрожи судорог, от полной потери сил Александр чувствовал себя стариком. Но стул перед задержанным был такой расшатанный и хлипкий, он так заскрипел, когда Саша попытался сесть на него, что мужчина предпочел стоять, опершись на стену.