Испытание для Богини

ГЛАВА 12 ДЖЕЙМС

— Ты тоже в этом замешан? — спросила я охрипшим голосом, пораженно уставившись на Джеймса. Выглядел он точно таким, каким я его помнила — лопоухий, с взъерошенными светлыми волосами и огромными наушниками на шее.

— Кейт… — начал он, но тут в проходе появился Генри и отпихнул парня в сторону. Я благодарно взялась за протянутую им руку, метая в Джеймса разъяренные взгляды.

— Что здесь происходит? — еле выдавила я, ничего не видя перед собой. На сей раз им обоим придется объясниться. — Расскажите же! Сначала София, затем Ирен, теперь ты…

— Наверное, будет лучше, если мы продолжим эту беседу внутри, — скривился Генри. Я стиснула зубы и кивнула, опираясь на него по пути в комнату.

Уже по прибытии до меня дошло, что это спальня. И хотя в ней явно регулярно убирались, меня преследовало стойкое ощущение, что здесь никто не живет. Генри помог мне обойти разбитое стекло на полу. Я увидела сломанную рамку и мятую, порванную фотографию. На ней была изображена улыбающаяся девушка не многим старше меня, с веснушчатыми щеками и рыжевато-светлыми волосами. Рядом с ней стоял Генри, выглядевший совершенно спокойным и гораздо более счастливым, чем мне когда-либо доводилось его видеть.

— Кто это? — поинтересовалась я, несмотря на то, что у меня были догадки.

Генри оглянулся на фотографию, и на его лице отразилась боль. Прежде чем ответить, он провел меня к кровати, а затем отвернулся, словно не мог смотреть мне в глаза.

— Персефона, — в его голосе слышались такие хрупкие нотки, будто он вот-вот сломается. — Это очень-очень старый снимок.

— Не такой уж и старый, — сказала я, рассматривая портрет. — Разве что у вас камеры появились раньше, чем у нас.

— На самом деле это не фотография, — парень наклонился и достал ее. — Это отражение. Взгляни сама.

Его руки дрожали, когда он передавал мне снимок. Я осмотрела его и заметила, что в нем присутствовал объем, которого не хватало настоящим фотографиям. Казалось, что он мерцает, как водная поверхность, а Персефона и Генри — двигались. Не так, как на видео, но она моргала, а руки Генри сжимались крепче вокруг ее талии.

— Красавица, — тихо произнесла я. Часть меня ревновала, прекрасно понимая, что мне никогда не занять ее место, но я также сочувствовала Генри, пережившему столь тяжкую утрату. Пришлось избавиться от этих мыслей. — Мне жаль.

Тот лишь отмахнулся, словно это пустяк, но портрет забрал с излишней предосторожностью. Затем провел по нему пальцем: картинка разгладилась, как если бы ее никогда и не мяли.

— Как я и сказал, это было очень давно.

Меня отвлек чей-то кашель, и я прищурилась на Джеймса, околачивающегося у двери.

— Чего тебе?

— Ты спросила, почему я здесь, — он скрестил руки и прислонился к раме, полностью перекрывая проход. За ним послышался скрип. Снаружи все еще пряталась Ава, но мне не хотелось, чтобы она слышала этот разговор.

— А ты так и не ответил, — я скривилась, когда Генри нежно коснулся моей лодыжки.

— Он мой преемник, — сказал он и недовольно покосился на Джеймса. — Если я умру, он займет мое место.

Меня накрыла волна ужаса, и я с отвращением посмотрела на бывшего друга.

— Поэтому ты пытался остановить меня, когда я хотела сюда прийти? Ты знал, что я его последняя надежда, и хотел избавиться от помехи в круге победителей?

— Нет никакого круга победителей, — нахмурился Джеймс. — Это не соревнование, ясно? Нам всем тяжело. Мы уже столетие пытаемся найти кого-то на место Персефоны, и если нам это не…

— Если тебе это не удастся, ты займешь место Генри, — рявкнула я. — И вот он ты, во всей красе, пытаешься все испортить.

— Я думал, что ты хочешь на свободу! — у него так крепко сжало челюсть, что дернулся мускул. — Ты сказала…

— Генри был прав. Я многого не понимала, и не собираюсь уходить, тем самым обрекая его на смерть.

Парень неловко переминался с ноги на ногу.

— Я и не думал, что ты это сделаешь. Но условия соглашения довольно ясны: если ты хочешь уйти — мы никак не можем тебе препятствовать. Если Генри держит тебя против воли, мы имеем право вмешаться.

— Погоди, — до меня плавно доходило, о чем он толковал. — В смысле «мы»?

Генри так сильно нахмурился, что перестал быть похожим на себя.

— Джеймс, — в его голосе слышалось предупреждение.

Тот выпрямился и опустил руки по швам.

— Мне плевать, если она узнает.

— А другим нет, — ответил Генри, но не попытался его остановить.

Джеймс нерешительно шагнул ко мне, словно хотел прикоснуться, но я окинула его ледяным взглядом, и тот тут же замер.

— Я член совета.

Мое сердце едва не остановилось.

— Ты в совете? — пролепетала я. — Да не может быть! Ты же… ты!

— Очень проницательно с твоей стороны, — буркнул он себе под нос. — Послушай, Кейт… можешь мне не верить. Ну, как, я бы хотел, чтобы ты поверила, но это необязательно. Можешь ненавидеть меня за то, что я попытался забрать тебя у Генри, но я всего лишь желаю тебе лучшего.

— И, по-твоему, лучше всего для меня будет прожить остаток жизни с мыслью, что я убила Генри? — в моих глазах зародились жгучие слезы, но я сморгнула их и постаралась продолжить твердым голосом: — Я уж не говорю о том, что случится с моей мамой.

— Если решишь уйти, то забудешь обо всем произошедшем. Это тоже часть сделки.

— Хватит об этой глупой сделке! — мои щеки запылали. — Это мне решать, а не тебе. Ты не можешь действовать за моей спиной, якобы из лучших побуждений. Я скажу, когда это все закончится, не ты!

Я перевела взгляд с одного парня на другого, убеждаясь, что оба внимательно слушают, но Генри сосредоточился на моей лодыжке и сидел с закрытыми глазами. По ноге прошло приятное тепло. Парень сомкнул пальцы вокруг сустава и начал медленно водить по нему круги.

— Больно?

Я покачала головой. Он отпустил меня, и я быстро подобрала ноги, шевеля пальцами. Больше не болело.

— Как ты… — начала я, моментально позабыв о собственной ярости, но Генри лишь пожал плечами.

— Тебе запрещено ее исцелять, — отозвался Джеймс из другой части комнаты. Генри выпрямился, в его глазах появился омертвевший взгляд.

— Сегодня мы нарушаем все правила, — встал. — Прошу меня извинить.

Не успела я возразить, как он исчез, оставляя меня с Джеймсом наедине. Я тоже встала, проверяя на прочность свою лодыжку. Все цело.

— Знаешь, это был не мой выбор… занять его место, если ты провалишь испытание, — тихо произнес парень. — Я единственный член совета, который знает Преисподнюю не хуже него.

— Но ты все равно этого хотел.

Он отвернулся к темному окну, выходящему в сад. Луна была почти полной, и я видела верхушки голых деревьев, покачивающихся на ноябрьском ветру.

— Мы живем столько же, сколько то, что мы представляем. Младшие боги постоянно предаются забвению, но не совет. Пока существует человеческий род, в мире будет царить любовь и война. Всегда будет музыка и искусство, литература и мир, браки и дети, а также путешественники. Но человечество не сможет жить вечно, и когда оно сотрется с лица планеты — за ним пропадем и мы. Останется только смерть.

— То есть, если ты будешь править Преисподней, то выживешь, когда все другое исчезнет? — прозвучало как вопрос, но я уже знала ответ, и в моем горле зародился комок. — В этом все дело?

— Нет. Сейчас самое главное, чтобы выжила ты. Я не желаю тебе смерти, Кейт… прошу тебя! Генри уже давно сдался. Может, он и пытается ради твоего же блага, но не потому, что хочет продолжить свое царствование — он просто боится, что ты погибнешь, вот и все.

Я замолчала.

— А на то есть веские причины?

Джеймс посмотрел на меня, и я увидела искрений страх в его глазах.

— Пока никому не удавалось пережить Рождество. Кейт, я молю тебя! Генри этого не хочет. Он всегда будет любить Персефону. Оглянись… посмотри, где ты. Это была ее спальня.

В комнате не было ничего необычного, кроме фотографии, которую Генри метнул в Джеймса. Но чем больше я всматривалась в свое окружение, тем больше замечала. Многие родители не осмеливаются трогать комнату своего чада после его трагической смерти — тут похожая ситуация. На комоде в углу лежали старомодные шпильки для волос, шторы были раскрыты, чтобы пропускать свет в помещение, а на шкафу даже висело платье, ожидая, когда же его наденут. Казалось, время здесь замерло на столетия, дожидаясь возвращения хозяйки.

— Это отражение… — Джеймс указал на картинку со счастливыми Генри и Персефоной. — Оно ненастоящее. Это желание, мечта, надежда, но не воспоминание. Он так сильно ее любил, что разрушил бы мир на части, стоило ей слово сказать, но она терпеть его не могла. С тех пор, как Персефона умерла, он молил совет, чтобы мы отпустили его и позволили кануть в небытие. Ты действительно думаешь, что сможешь соперничать с такой любовью?

— Это не соревнование, — грубо ответила я, вторя его же словам. Тем не менее, я сама понимала, насколько они лживы. Если я не заставлю Генри проникнуться к себе чувствами, у него не будет смысла править дальше. Сердцем он всегда будет принадлежать Персефоне. Но это не повод перестать бороться. Он заслуживал счастье, как и любой из нас, а я была не готова попрощаться навеки с еще одним человеком, занявшим место в моей жизни.

Лицо Джеймса смягчилось.

— Он никогда не полюбит тебя, Кейт, по крайней мере не так, как ты того заслуживаешь. Генри давно сдался, а ты лишь продлеваешь его муки. Было бы куда милосерднее оставить его в покое.

Я сделала шаг в его сторону, разрываясь между злостью и желанием прикоснуться к нему, убедиться, что мой Джеймс все еще где-то там, под этой маской хитрого божка, твердящего нужные слова, чтобы убедить меня уйти. Чтобы украсть бессмертие Генри и присвоить его себе.

— Ты считаешь, я должна это сделать? — теперь между нами оставалось расстояние в шаг. — Сдаться и бросить его, как Персефона?

— У нее были свои причины. Он забрал у нее все, что она любила, и заставил жить здесь против воли. Ты бы поступила так же.

Я замолкла. Разница между мной и Персефоной заключалась в том, что ей было, что терять. Джеймс робко подался вперед и обнял меня, закапываясь лицом в волосах. Я услышала, как он сделал глубокий вдох, и задумалась, чувствовал ли он запах моего лавандового шампуня или страх, вину и решимость. Через пару секунд я тоже его обняла.

— Пожалуйста, не мучай себя, Кейт, — пробормотал он мне на ухо. Я закрыла глаза и притворилась, что это все еще Джеймс. Не соперник Генри, не бог, наживающийся на моих неудачах, а мой старый добрый друг.

— Можешь сделать кое-что для меня? — спросила я, уткнувшись ему в грудь.

— Конечно. Что угодно.

Я отпустила его.

— Тогда катись отсюда и не возвращайся до весны.

Его глаза округлились.

— Кейт…

— Я серьезно, — мой голос дрожал, но я стояла на своем. — Уходи.

Он ошеломленно посмотрел на меня, засунул руки в карманы и отошел на пару шагов. На мгновение мне показалось, что он собирается что-то сказать, но затем парень быстро развернулся и ушел, оставляя меня одну в спальне Персефоны.

Я четыре года не давала маме сдаться и не дам сделать то же Генри. Если он не хочет жить для себя, значит, я найду способ заставить его жить ради меня.

Многими часами позже, когда луна поднялась в небо так высоко, что ее уже не было видно из окна, я лежала в кровати и смотрела в потолок. Хотелось заснуть и поделиться всем произошедшим с мамой; спросить совета, как мне убедить Генри бороться дальше. Но я знала, что она не скажет ничего нового — не ей решать эту проблему. Я пошла на сделку и не собираюсь сдаваться без боя.

Утро только наступило, а кто-то уже стучался ко мне в дверь. Я закопалась лицом в подушку. Ава уже ушла, когда я выскользнула из комнаты Персефоны, и у меня не было настроения рассказывать ей о последних событиях. Мне нужно пару дней, чтобы самой во всем разобраться, прежде чем об этом узнает все поместье, если уже не знало.

Хотя я не издала ни звука, дверь все равно отворилась, а затем послышались бесшумные шаги по ковру. Я старалась не шевелиться, чтобы неожиданный гость решил, что я сплю, и ушел.

— Кейт?

Мне не нужно оборачиваться, чтобы узнать голос Генри. Что-то забренчало внутри меня, какая-то знакомая нота, пославшая волну уюта по моему напряженному телу. Но я все равно не повернулась.

Он передвигался так тихо, что я не могла понять, насколько он близко, пока не почувствовала, как просел матрас. Прошла не одна минута, прежде чем он сказал:

— Прости, — его голос ничего не выражал. — Тебе не стоило это видеть.

— Я рада, что увидела.

— И почему же?

Не хотела отвечать. Как ему объяснить, что он не должен сдаваться? Я рисковала всем ради него и с радостью сделала бы это снова, главное — чтобы не впустую. Мне не удастся заставить его бороться, но я найду ему повод не исчезать.

Генри вздохнул. Затянувшаяся тишина только ухудшала ситуацию, потому я наконец пробурчала в подушку:

— Почему ты раньше не сказал о Джеймсе?

— Догадывался, какой будет твоя реакция, и хотел максимально уберечь тебя от боли.

— Мне больно не от того, что теперь я знаю, кто он на самом деле. Гораздо хуже, что никто здесь мне не доверяет.

На мгновение я почувствовала его ладонь у себя на руке.

— Значит, я постараюсь больше тебе доверять. Прости меня.

Его извинение, каким бы искренним оно ни было, пролетело мимо моих ушей.

— Если я пройду испытания, между нами многое изменится, правда? Жизнь перестанет быть игрой, цель которой скрыть от Кейт побольше тайн? Потому что, если ответ на это не утвердительное «да», то я вряд ли смогу это сделать.

Он провел тыльной стороной ладони по моей щеке, но это тоже продлилось не дольше секунды.

— Да. Утвердительное да. Дело не в том, что я тебе не доверяю… Просто есть вещи, которые тебе пока знать не дано. Как бы это ни раздражало, я клянусь — это ради твоего же блага.

Ради моего же блага. Судя по всему, это самое популярное оправдание, когда они делают что-то, что мне не нравится.

— И насчет Персефоны, — добавила я, радуясь, что лежу к Генри спиной, и он не видит боль в моих глазах, когда я произношу ее имя. — Я не она, Генри. И никогда ей не стану. Я не могу провести вечность, пытаясь занять ее место. Понимаю, сейчас я для тебя никто…

— Ты не никто, — сказал он с удивительной твердостью. — Даже не смей так думать.

— Дай мне закончить, — я крепче обхватила подушку. — Я знаю, что мне никогда не стать ею. Да я и не хочу, учитывая, какую боль она тебе причинила. Но если это сработает… если я пройду испытание, мне нужно знать, что когда ты смотришь на меня, то видишь меня, а не просто ее замену. Что в будущем меня ждет что-то большее, нежели место в ее тени, пока ты будешь упиваться горем всю свою оставшуюся жизнь. Если Джеймс прав, и я могу уйти в любой момент, а ты уже понимаешь, что вечность со мной принесет тебе несчастье, тогда сделай нам обоим одолжение и скажи об этом сейчас.

Шли секунды, а Генри молчал. Было несправедливо, что он так пренебрежительно относился к своему бессмертию, когда там, снаружи, были другие — включая мою маму — кто хотел жить, но не мог. Я решительно посмотрела в окно, чувствуя зарождающийся гнев и желание накричать на него, пока он не успел ответить.

— Я принес тебе подарок.

Я начала было поворачивать голову, но вовремя остановилась.

— Это не ответ.

— Не согласен, — парень скромно улыбнулся. — Я бы не стал дарить тебе нечто подобное, если бы не хотел, чтобы ты осталась.

Я нахмурилась.

— И что это за подарок?

— Повернись и сама увидишь.

Не успела я это сделать, как что-то ткнулось мне в плечо. Что-то холодное, влажное и очень живое.

Резко перевернувшись, я уставилась на черно-белый пушистый комочек, сидящий на моей кровати. Он взглянул на меня своими глазами-бусинками и завилял хвостиком. Мое сердце тут же растаяло, позабыв все печали и обиды.

— Не верь я, что ты действительно можешь что-то изменить, я бы ни за что не стал рисковать твоей жизнью, — сказал Генри. — Мне жаль, что ты не понимаешь, как важна для меня, Кейт, поскольку это в корне противоположно правде. Я никогда не хотел, чтобы ты стала Персефоной, — добавил он с печалью в голосе. — Ты та, кто ты есть, и как только появится возможность, я все тебе расскажу. Обещаю.

Я взглянула на щенка, боясь ляпнуть что-то невпопад, из-за чего Генри передумает. Вдруг он как Джеймс, и говорит то, что я хочу услышать? А если он всерьез?

— Сегодня из-за меня ты потеряла друга, а я не хочу, чтобы тебе было одиноко, — Генри погладил щенка, и тот застучал хвостом по матрасу. — В моем понимании, люди не дарят друг другу питомцев, если не ждут… — он замешкал. — Если не надеются провести вместе много времени в будущем.

Ожидание. Надежда. Что из этого он хотел сказать на самом деле?

Мне хотелось пояснить ему, куда именно Джеймс может запихнуть себе нашу так называемую дружбу, но у меня пропал дар речи. Все детство я молила маму завести щенка, но она всегда была против. Узнав о ее болезни, я сдалась — у меня не было времени ухаживать и за ней, и за собакой.

Как Генри узнал об этом? Или это случайность?

— Это… мальчик или девочка?

— Мальчик, — уголки его губ поднялись вверх. — Не хочу, чтобы у Цербера появились дурные мысли.

Я замешкала.

— Так он мой?

— Целиком и полностью. Можешь даже забирать его с собой весной, если захочешь.

Я подняла на руки щенка и прижала его к груди. Уперевшись лапками мне в предплечье, он еле дотянулся язычком до моего подбородка.

— Спасибо, — ласково сказала я. — Это очень мило с твоей стороны.

— Не за что, — Генри встал. — Пожалуй, я вас оставлю и позволю познакомиться поближе друг с другом. Он довольно дружелюбен и очень подвижен. Ему еще предстоит выучить правила этикета, но он хороший ученик.

Щенок подпрыгнул выше, дотягиваясь до моей щеки. Я улыбнулась, и когда Генри схватился за дверную ручку, вскликнула:

— Генри?

— Да?

Я поджала губы, пытаясь подобрать нужные слова, чтобы он остался. Чтобы старался не только ради моего блага. Но безрезультатно. Время шло, растягиваясь до неприличия и, в конце концов, я пропищала:

— Пожалуйста, не сдавайся.

Он ответил так тихо, что я еле расслышала:

— Постараюсь.

— Пожалуйста, — повторила я, на сей раз более настойчиво. — После всего произошедшего… ты не можешь. Понимаю, ты тоскуешь по ней, но…

Наступила неловкая тишина.

— Но что?

— Прошу, просто… дай мне шанс.

Он отвернулся, и в тусклом утреннем свете я увидела, как опустились его плечи, будто он пытался сделаться максимально незаметным.

— Конечно, — Генри открыл дверь. — Спокойной ночи.

Я уткнулась носом в макушку щенка. Не хотелось, чтобы он уходил. Можно сыграть в карты, поболтать, почитать — да чем угодно заняться, лишь бы это не напоминало ему о Персефоне. Он заслуживал отдых после сегодняшней ночи. Мы оба.

— Пожалуйста, останься, — выпалила я.

Но когда подняла взгляд, его уже не было.