Прошло два дня. Исследовательская работа велась, но больше по анализу и улучшению известных технологий. Копилка знаний пополнилась ещё несколькими экземплярами человеческих накопителей. Увеличение объёма единой базы знаний практически не было заметно, но всё же знания копились и расширялись, создавалось больше и больше связей между объектами и их абстрактными описаниями. На простые вопросы интерпретатор уже не мог отвечать однозначно, он требовал уточнений.
В этот вечер мы с Ритой прогуливались по лесопарковой зоне, солнце уже спряталось за горизонтом и последними лучами озаряло багровое небо. Казалось, оно предвещает беду.
Ярко-красное с белыми перистыми вставками, как залитый кровью платок, небо притягивало моё внимание. После нескольких лет ежедневных неповторимых закатов и жизни на высоте, я испытывал глубокую тоску, наблюдая за проплывающими багровыми кусками. Мне очень не хватало моего вида из окна. Я смотрел на небо и не заметил, как возле нас возникло трое людей. Рита одёрнула меня за руку, чтобы я перестал витать в облаках и спустился, наконец, на землю.
Моё настроение резко ухудшилось, но вида я не подал. Начальник охраны в очередной раз сам нашёл время для беседы. Как и в прошлый раз на улице, он был в сопровождении двух крупных ребят.
– Ян Владимирович, – первым он начал разговор, – побеседуем наедине? – И он взглядом дал понять, кто тут лишний.
Я хотел заступиться за Риту и вести разговор при ней, но не успел произнести и слова, как она сама высказалась, что видела подружек неподалёку на скамейке и что вернётся туда. В её голосе ощущался неподдельный страх перед Ворошиловым, она сама хотела поскорее уйти от него подальше. Разумеется, я возражать не стал, не хотел её подвергать ещё большему стрессу.
– Добрый вечер, – ответил я, – о чём на этот раз вы хотите побеседовать?
Ворошилов также жестом отправил погулять своих помощников, как он их называл. Когда те удалились, он начал:
– Я надолго тебя не задержу. Это редко бывает, чтобы я так ошибался в людях, собственно, никогда такого и не было. Я восхищен тобой! – Моя челюсть так и отвисла от услышанного. – Ты был чертовски прав про трансплантологию – она и вправду отошла на второй план, даже не на второй план, а в прошлое. Я и подумать не мог, что так скоро это случится.
Я слушал его и понимал – я что-то упустил из виду, чего-то не знал. Интерес к этой теме возрос так, что я уже забыл про неописуемой красоты закат.
– Я уловил нотки неуверенности, – продолжил он, – в том твоём заявлении, поэтому и не поверил, а я привык доверять своему чутью. Я разговаривал с Дашиным – он утверждает, что это твоя заслуга целиком.
Чтобы не подать вида о моей неосведомлённости, я решил его немного порасспрашивать.
– Вы, когда с ним успели пообщаться?
– Не более, чем два часа назад, – ответил он.
Меня очень удивила та лёгкость, с которой он отвечал – никогда не замечал за ним такой вовлеченности в диалог.
– Вячеслав Гаврилович, день выдался тяжёлым, голова не варит уже – это вы о какой технологии сейчас говорите, что вас так вдохновила?
– Последние двое людей для оцифровки, – любезно начал объяснять он (что опять же не было на него похоже), – они выдающиеся учёные в области генной инженерии. На базе их знаний ядро смогло определить последовательность нуклеотидов, которые составляют ДНК, и идентифицировать около половины генов в человеческом геноме…
Он продолжал кидаться научными терминами и что-то объяснять, но я его не слышал, я захлебнулся в океане собственных мыслей.
– ... так что да, трансплантация нам больше не нужна – это вчерашний день. Благодаря тебе.
И вот чего никак нельзя было ожидать – на его лице возникла идеально ровная улыбка. Ворошилов улыбнулся и похлопал меня по плечу, ещё раз поблагодарил за проделанную работу. Даже не знаю, к добру ли это.
Через мгновение я остался один. От осознания такой информации мне захотелось присесть. Я незаметно для себя нашёл свободную скамейку и занял её.
– Геном расшифрован?! – спросил я мысленно сам себя, даже не думая о том, что могу получить ответ.
– С учётом производительности ядра – это была не сложная задачка, – констатировал Ин.
– Это, да – сейчас мало что не под силу ядру, только задавай вопросы нужные. Такое знание, если произойдёт утечка, будет прекрасным поводом для войны. И вряд ли у человечества хватит интеллекта грамотно им распорядиться. Технологию наверняка засекретят, и она будет доступна только избранным. А это значит наступит эра «Богов»… Но это уже не наша компетенция, – попытался успокоить я сам себя.
Небо уже превратилось в огромную, бесформенную тёмную массу. Приближалась ночь. Земля постепенно повернулась к солнцу другим боком – наступили сумерки.
Ничего не предвещало грозы, но погода начала стремительно портиться. Задул сильный ветер и посыпал мелкий дождь, как тогда весной. Посетители парка начали разбегаться. С каждой секундой дождь усиливался, капли становились всё крупнее и холоднее. Я продолжал сидеть. Рита, схватив меня за руку потянула в сторону крытой беседки, в которой уже было достаточно тесно. Беседка была закрыта только сверху, с боков же она продувалась ледяным дыханием непогоды.
Такой лютый холод невозможно было не заметить, и он сыграл огромную роль в выборе калибра осадков для этой непогоды. Капли с неба сменились – и очень быстро – на крупные льдинки града. Люди, находившиеся под открытым небом, сильно пожалели, что заранее не побеспокоились о поиске убежища.
Непогода неистовствовала. Шарики льда беспорядочно бились и рикошетили, достигая практически всего, в том числе и нас – находящихся под навесом людей. Но это было ещё не всё: в очень громком общем шуме по крыше беседки стали слышны сильные удары.
Я выкрикнул: «Берегись», но кроме Риты этого не услышал больше никто. Она последовала моему примеру и закрыла руками голову. Снаряды с неба были уже размером с теннисный мяч – разумеется, под таким натиском ни одна крыша не выдержит. И чуда не свершилось: пробоины начали появляться вместе с первыми покалеченными людьми. Крыша хорошо гасила импульс, но ледяные шарики всё равно находили своих жертв.
Этот беспредел длился не больше минуты, окончившись также стремительно, как и начавшись. Он принёс немыслимый ущерб: вся земля была усыпана слоем разного размера ледяных шариков, обломанными ветками, осколками стеклянных фонарей и кусками кровли. Освещение парка сильно оскудело.
Неподалёку раздался крик о помощи, но народ бездействовал. Убедившись, что с неба больше не падают смертоносные снаряды, мы с Ритой направились к тому месту. На земле без сознания лицом вниз лежал мужчина, мне не надо было лишней информации чтобы понять кто это. Его голова была сильно окровавлена, и по ней продолжала струиться кровь, это свидетельствовало о том, что он ещё жив.
– Это Ворошилов, – объявил я. При этих словах Рита и люди, стоявшие вокруг, отшагнули назад в испуге. Какую же сильную все испытывали неприязнь и антипатию к этому человеку! Он ещё жив, ему срочно нужна помощь, – но моих слов люди как будто не слышали, стояли и млели, как мелкие овечки перед видом льва.
Я достал коммуникатор и попросил «Эхо» о помощи, я не был уверен, что просьба будет верно интерпретирована. Рита первая поборола свой страх и наклонилась к пострадавшему. Она была бледная, почти белая – в сумеречном свете это было хорошо видно. Она нащупала пульс и кивнула мне в ответ, подтверждая мои слова. Рита хотела перевернуть Ворошилова на спину, но я сказал, что не зная характер повреждений, этого лучше пока не делать. Рита снова кивнула в ответ.
Людям из окружения стали приходить сообщения, и Рите в том числе.
– Проверяют и вызывают в медблок, – прокомментировала она. – Ладно, я тогда побежала.
– Да, конечно, раз вызывают. Сюда отправь кого-нибудь с помощью.
Она уже хотела развернуться и уйти, как к нам подъехал электромобиль комендантши.
– Мне пришло системное сообщение о том, что здесь нужна моя помощь.
Я понял: «Эхо» справилось на «отлично».
– Я ещё заехала и носилки взяла, тоже по рекомендации системы, – пожала она плечами.
– Всё верно, – подтвердил я, – здесь пострадавший.
Народ расступился, и мы втроём аккуратно перевалили его на носилки – под моим чутким руководством. Я был не силён в медицине и анатомии, а вот Ин нашёл у меня в голове подходящие знания по этому случаю.
Разместить носилки с Ворошиловым в гольфмашине было тяжело, но мы справились – для этого пришлось сложить крышу. Рита тоже поехала, придерживая его, они аккуратно тронулись и бесшумно покатились в сторону медблока.
***
Домой Рита вернулась глубокой ночью. Я не спал.
– Десять, – грустно сказала она, и после недолгой паузы продолжила, – десять человек погибли этим вечером в этой страшной непогоде. Кто бы мог подумать?! Нам просто повезло.
– Это мне повезло, ты меня вовремя дёрнула с улицы. Кто-нибудь есть из знакомых?
– Нет, наших нет. Так немного легче – не представляю, если б увидела кого из знакомых.
– А Ворошилов? – спросил я.
– Он в крайне тяжёлом состоянии – черепно-мозговая травма. Но должен выкарабкаться.
– Понял. Всё, давай садись, отдыхай, а я принесу чай для расслабления перед сном, – предложил я Рите.
Она уселась в большое кресло, но, когда я вернулся с чаем, она уже крепко спала. Я не стал её беспокоить и перекладывать в кровать – просто укрыл её.
***
– Ты первый не врач, кто зашёл ко мне в палату. Снова удивляешь меня, – голосом с хрипотцой произнёс Ворошилов. Вид у него был не очень: лицо было заплывшее и цветом как большой синяк, голова зафиксирована. – Да, состояние у меня так себе, череп, как орех раскололся, даже думать больно и моргать, не то что шевелить головой. Зачем пожаловал?
– Если честно, сам не знаю, – ответил я. – Возможно поговорить.
– Говорить мне тоже доставляет дикий дискомфорт, особенно эта буква «р» – комфорт. Аж в глазах мутнеет.
– Когда вас обнаружили народ не стремился помогать...
– Злорадствовать пришёл? – перебил он меня.
– Я не договорил – вам лучше молчать, как я понял, – даже на затёкшем лице читалось его недовольство. – Люди боялись вас даже в таком состоянии.
– Правильно, пусть боятся, – рявкнул он.
– Я не спорю, у каждого свои цели. Вам это важно, вы к этому стремитесь и, хочу заметить, преуспели в этом деле. Я что хотел сказать: в наш первый диалог я не сказал, какая у меня цель, а вы уже интерпретировали её по своему желанию. Это я к чему? К тому что генная инженерия — это побочный продукт и не на столько сейчас важный для меня, как основная цель. Какой от неё толк, если человек смертен, и плохо то, что он иногда внезапно смертен – вот в чём фокус! Не буду показывать пальцем, а тем более выпрашивать похвалу, но это чудо, что вы выжили.
– Михаил Афанасьевич?! А ведь я знал его лично, умнейший и интереснейший был человек, таких сейчас мало.
От его слов у меня в голове произошёл разрыв шаблонов, цифры не сошлись... Бредит?
– Ты меня заинтриговал, Ян Владимирович. Что ты хочешь предложить? Вечную жизнь? Ха-ха. Я реалист, сейчас для меня верх технологий — это вмешательство в геном. Мне это интересно, и я вижу применение в том числе и на себе, могу быть первым при желании. Но я готов и подождать твоих технологий. Как ты на это смотришь?
– Вам интересно моё мнение? Какого размера глыба ударила вас?
– Всё верно, ты умеешь убеждать, но эта твоя одержимость… Одержимость своей идеей, манера не говорить в лицо прямо, а косвенно гнуть свою линию, добиваться своего, говорить именно то, что люди хотят услышать, при этом в выгодной для себя форме, а если люди и не хотят что-то слышать, то услышав, всё равно задумаются и сделают как тебе угодно. Ты манипулятор, каких ещё поискать – я только сейчас это осознал. И да, глыба была просто огромная, наверное. Я её не успел разглядеть, – и он закряхтел от боли.
– Я пойду, скорейшего вам выздоровления.
Развернувшись, я уже хотел выйти из палаты, как услышал вслед голос Ворошилова.
– Спасибо! Спасибо, что зашёл.
Я остановился, потом, ничего не ответив, вышел из палаты.
Я только сейчас сам осознал свою одержимость – это как навязчивая идея. А ведь он прав. Да, я и раньше был одержим своими идеями, но не настолько, чтобы это было заметно со стороны.