Источник (Долг)

ГЛАВА II МИССИЯ

Единственным источником света в зале был широкий камин, отделанный розовым мрамором. У стен стояла роскошная итальянская мебель. В нишах между вещевыми стеллажами тускло блестели натертые маслом доспехи. Кардинал сидел в кресле напротив огня и перебирал в руках отполированные четки. Дряхлый старик, старше дона Антонио, с седыми волосами и обвисшей кожей лица. На нем была шелковая мантия цвета крови и маленькая красная шапка, венчавшая выбритую на макушке тонзуру.

Альвар вошел в зал следом за доном Антонио, теребя в руках широкополую шляпу. Кардинал скупо ему улыбнулся, позволив коснуться губами золотого перстня с сапфиром.

— Ваше преосвященство, Альвар Диас к вашим услугам, — произнес Альвар, склонив голову.

— В следующем месяце Ватикан снаряжает экспедицию в Новый Свет, — сходу пояснил кардинал. — Его Святейшество и священная коллегия кардиналов желают, чтобы кампанию возглавил ловкий идальго вроде вас. Человек, способный заметать следы и оставаться in umbra[5] даже в присутствии тысяч свидетелей. Нам известны ваши заслуги перед гильдией. Вы являетесь ее членом уже двадцать два года и ни разу не допустили ошибку. У вас безупречные рекомендации.

Альвар посмотрел на дона Антонио. Старый кабальеро едва заметно кивнул. Кардинал говорил правду. Долгие годы на службе церкви превратили юного кандидата в мэтра. Альвару поручали самые опасные миссии во Франции и Германии, в дикой Московии, Африке и даже в Святой земле. Всюду он был незаметен, как тень, и быстр, как кречет. Ни один враг, сколько бы людей его не охраняло, не ушел от удара шпаги. Дон Антонио де Вентура за эти годы стал ему вторым отцом, почти таким же, каким был Хуан. Именно он двадцать два года назад разыскал и убил итальянцев заколовших Хуана и вернул толедскую шпагу, которую те пытались сбыть. Сейчас дон Антонио уже не был тем блестящим фехтовальщиком, которого знала вся страна, а женщины давно перестали обращать на него внимание, вынудив посещать бордели. Однако у стареющего кабальеро сохранились связи. Только поэтому Альвар находился теперь в Валенсии перед лицом Ватикана.

— Я предан до конца святой римской церкви, — без колебаний молвил Альвар, — и, если потребуется, отдам за нее жизнь.

— В данном случае, церковь довольно размытое понятие.

— Я предан вам, Ваше преосвященство, — добавил Альвар, прекрасно понимая, что от него требуют.

Кардинал кивнул дону Антонио и тот вышел из зала. Вскоре он вернулся в сопровождении статного кабальеро и двух францисканцев. Оба монаха несли большие кожаные мешки. Подойдя к столу напротив окна, они зажгли светильник и стали выкладывать содержимое.

— Nota bene[6], - произнес кардинал, указав на знатного гостя. — Сеньор Диас, хочу вам представить нашего итальянского брата и магистра ордена святого Виталия Миланского дона Синискалько Бароци де Алессандро.

Упитанный мужчина лет сорока пяти, лицо которого украшала выхоленная треугольная бородка с усами, посмотрел на Альвара с интересом. Особенно внимание итальянца привлекла рукоять шпаги идальго, испещренная несметными царапинами. Магистр был одет по последнему слову итальянской моды. Его пышный золотистый колет с россыпями пуговиц контрастировал с венецианскими чулками из красного шелка. На мизинце левой руки сверкал гербовой перстень из чистого золота. Синискалько снял обвязанную лентой фетровую шляпу и медленно склонил голову. Идальго ответил низким поклоном.

— Сеньор Бароци ваш маэстре де кампо[7]. Будьте с ним вежливы. Хочется верить, что последние события в северной Италии не встанут препятствием на пути к достижению нашей общей цели.

— Мне придется командовать армией? — спохватился Альвар. С этого и следовало начать. Одно дело заказное убийство какого-нибудь язычника-мориска, когда легко уйти незамеченным через балкон и двор, другое — вести толпу людей, которых легко заметить и в самую дождливую ночь.

— Вы поведете отряд численностью примерно пятьдесят человек. Двадцать два из них рыцари ордена Виталия Миланского. Остальные — испанские моряки. Их необходимо будет ликвидировать после выполнения миссии.

Альвар кивнул, ничуть не удивившись приговору, который кардинал вынес команде. Должно быть, миссия была секретной.

— Куда именно я должен плыть? Куба? Эспаньола? Сан-Хуан[8]?

— Острова Вест-Индии нас не интересует. Следуйте за мной.

Кардинал с помощью дона Антонио поднялся из кресла, и они вместе проследовали к столу, где францисканцы уже разложили все необходимое. Альвар увидел две мраморные скрижали, золотой амулет в форме простертой длани и треугольный обелиск с насечками. Там же лежала карта, начертанная на куске телячьей кожи.

— In facto[9], - глядя Альвару в глаза, твердым голосом произнес кардинал, — вас выбрали памятуя участие в этом деле вашего наставника Хуана де Риверо. Мы помним его преданность и видим, что он воспитал достойного последователя.

— Но Хуан никогда не бывал в Новом Свете. Он умер до его открытия.

Ответа не последовало. Все следили за тем, как кардинал сомкнул края скрижалей и поднес к ним зажженный светильник. Тонкие, глубокие линии, вырезанные в кусках мрамора, наполнила тень. Стали проступать очертания карты, точь-в-точь похожей на ту, которая была нарисована на кожаном пергаменте. Первым в глаза бросился гигантский полуостров, а затем и весь континент. По краям большого отрезка суши с юга и востока окруженного морем были вырезаны шесть крошечных пирамид. От каждой из них в центр материка вели направляющие — шесть лучей упиравшихся в седьмую — ступенчатую пирамиду, на вершине которой росло дерево.

Синискалько Бароци, увидев дерево, как-то странно кашлянул и весь подался вперед, разглядывая пирамиду.

— Вот туда вам надлежит отправиться, — произнес кардинал, поставив светильник на место. — Ни на арабских, ни на португальских картах нет ничего подобного. Картографы долго изучали эти камни и пришли к выводу, что на них изображен неизвестный нам континент. До недавнего времени в мире не было полуострова такой формы и величины. Теперь же этот живописный клочок суши назван Флоридой. В прошлом году его открыл один аделантадо. Кажется, его звали Понсе де Леон.

— Ваше преосвященство, где церковь нашла эти камни? — заговорил на общепринятом в Испании кастильском языке Синискалько Бароци.

Миланец проговаривал слова мягко, но тщательно и с каким-то особым изяществом. Альвар не был силен в языках, но, как и любой другой человек, привыкший много путешествовать, легко узнавал речь, которую слышал в чужих странах. Судя по выговору и интонации, родным языком итальянца был ломбардский. Кабальеро живо заинтересовался картой и даже перевернул мраморную плиту, позволив всем рассмотреть диковинные рисунки на оборотной стороне. С краю была выгравирована точно такая же длань — четыре пальца растопырены, большой загнут к тыльной стороне ладони.

— Поразительно. Эту карту доставили из Индий[10]? — молвил дон Антонио, разглядывая кусок телячьей кожи. — Но если люди Понсе де Леона составили карту на коже, тогда кто вырезал каменный вариант?

— Это никому неведомо, — покачал головой кардинал. — Мы лишь знаем, что обе скрижали, амулет и каменный обелиск были привезены в Испанию англичанами много веков назад. Один аббат, интересовавшийся древними реликвиями, приобрел их за десять флоринов у капитана торгового судна. С тех пор они хранились в цистерцианской обители на севере Испании. Когда Томас Торквемада стал великим инквизитором, многие монастыри подверглись досмотру. Не ускользнула от внимания церкви и библиотека монастыря…

Кардинал многозначительно кивнул, предоставив остальное воображению собравшихся. Альвар задумался, уткнув кулаки в бока. Костяшки пальцев уперлись в гладкую рукоять изогнутого кинжала. Каменные таблички были не единственным уникальным предметом в зале. Один такой Альвар носил при себе. Это был старинный кинжал ручной работы, появившийся у него не так давно. Потемневшую рукоять из слоновой кости украшал эфес в виде головы вопящей обезьяны, простиравшей свои узловатые руки к изгибистой гарде. Богатый араб, подаривший ему это сокровище, никогда им не пользовался и называл его «Гуль». Так язычники с давних пор звали каких-то демонов живущих в пустыне. Альвару даже казалось, что тот рад был избавиться от этой штуки. Впрочем, вскоре на деле выяснилось, что кинжал сей был отнюдь не арабским, а по остроте, легкости и прочности превосходил лучшую сталь. Знакомый оружейник подтвердил его догадки. Родиной диковинного оружия была далекая Индия. Настоящая Индия, а не тот поддельный рай, полный дикарей и людоедов, который двадцать два года назад открыл генуэзец. Только самые опытные кузнецы и мастера изготавливали эти кинжалы на заказ для тамошних князей. В бою такой булат практически не тупился и в первозданном виде мог прослужить не одно поколение.

— Сеньор Диас, — донесся до ушей сухой голос дона Антонио. — Вы нашли на полу нечто более достойное внимания, нежели Его преосвященство?

Альвар спохватился и, принеся извинения, вернулся к действительности.

— В одном из свитков аббат описывал встречу с английским капитаном, который продал ему скрижали, выменянные у датского наемника, — продолжал кардинал, бросив на идальго недовольный взгляд. — Моряк рассказал ему легенду о том, как норвежцы пятьсот лет назад привезли из Винланда[11] бледнокожего чужеземца. На солнце он пылал огнем, но не сгорал, а лишь покрывался коркой и ужасно мучался. При нем оказались две мраморные таблички, амулет и каменный обелиск с насечками. Чудовище решили умертвить, но оказалось, что перерезать ему горло недостаточно. Тогда ему отрубили голову, а труп сбросили в пещеру, завалив вход камнями. Скрижали хранились в семье конунга[12] многие века. Потом в Норвегию с купцами из Руси приплыл византийский толкователь, который снял с них копии и перевел несколько фраз. Именно он оставил там слово «Demon».

Только сейчас присутствующие заметили, что на скрижали, которую перевернул Синискалько Бароци, латинскими буквами было нацарапано зловещее слово. Оба францисканца в страхе перекрестились. Кардинал продолжал:

— Торквемада считал, что демоны сторожат край земли, что где-то в джунглях есть врата в преисподнюю, поэтому он обратился к гильдии. Смерть Колумба отсрочила бы открытие terra incognita[13] лет на двадцать, а то и на пятьдесят.

— Когда-то нас пугали непреодолимой стеной огня на юге, но португальцы развеяли этот миф, — ловко ввернул Альвар, заметив, как нахмурился старик. — Вы рассказали нам странную историю и показали какие-то камни. Ваше преосвященство, неужели вы считаете это достаточным основанием, чтобы отправить нас на край света?

— Все, что у нас есть — это вера. Не забывайте об этом, равно как и о том, с кем говорите, сеньор Диас, — с нотками угрозы в голосе произнес кардинал, дав понять, что идальго ступил на опасный путь, поставив под сомнения слова служителя церкви.

— Значит, нам надлежит устранить угрозу, хотя мы сами толком не знаем, от кого она исходит? — уточнил Альвар, всеми силами стараясь скрыть недовольство.

— Неправда, я ведь вам уже сказал. Теперь, когда Новый Свет распахнул двери для всех желающих, появилась вероятность встретить в джунглях не только индейцев. — Заметив тревогу на лицах слушателей, старик откашлялся и добавил: — Разумеется, вам хорошо заплатят. Каждый посвященный член экспедиции получит две тысячи дукатов. Вы, сеньор Бароци, десять тысяч, согласно договоренности.

Миланец коротко кивнул. Альвар невольно покосился на щеголя. Целый вал реалов для итальянского живореза и его шайки — это из ряда вон. Разумеется, Его святейшество Лев X был в полной мере волен распоряжаться папской казной, чем он успешно занимался с момента принятия Святого Престола, но на десять тысяч можно нанять маленькую армию.

— Так же Его Святейшество гарантирует вам отпущение все грехов и лично примет в Ватикане через три месяца после возвращения на родину.

Альвар взял вторую скрижаль и перевернул ее. На ней были вырезаны десятки индейцев. Фигурки туземцев танцевали вокруг непонятных существ, изображенных в виде высоких силуэтов.

— Но ведь шпага бессильна против когтей дьявола, — осторожно произнес он, стараясь, чтобы замечание не походило на трусливое оправдание.

— Так же как и дьявол бессилен перед Господом, — ответствовал кардинал. — Вы боитесь, сеньор Диас? Церковь никого не принуждает. Мы поймем, если вы откажетесь.

Идальго дотронулся до мраморного обелиска. Стрежень был не длиннее кинжала, такой же гладкий и холодный. Один конец острый, другой заканчивался квадратным набалдашником. На каждой грани были вырезаны насечки разной глубины.

— Я не подведу вас.

— А вы, сеньор Бароци?

— Ваше преосвященство, это мой долг, — с радостью ответил магистр.

— В таком случает дьяволу впору бояться. Я составлю для вас необходимые списки. Вы получите опытного священника, припасы, доспехи, оружие. Только необходимых документов из Каса-де-Контратасьон мы вам не сможем дать. Поэтому для властей Индий вы будете кораблем-призраком. Придется выкручиваться. Помимо прочего вам предоставят десять бочонков пороха, на случай если врата окажутся рукотворными и потребуется их разрушить.

— Как насчет кораблей? — спросил Синискалько, большая часть благ у которого, видимо, уже имелась.

— Корабля, — поправил дон Антонио. — «Сарагоса» — однопалубная каравелла с латинскими парусами. Выкуплена у герцога Медина-Седонии. Со старыми судами он всегда охотно расставался.

— Она хоть на плаву? — критично покачал головой миланец. — Не хотелось бы пойти на дно где-нибудь в центре Северного моря[14].

— Только один корабль? Вы хотите снарядить и отправить в плавание всего один старый корабль? — возмутился Альвар. — Это крайне рискованно! Нужен как минимум еще один.

— Что я слышу, — улыбнулся Синискалько, теребя острую бородку. — Неужели страх?

— Сеньор Бароци, мне кажется, вы не до конца представляете себе перипетии морского путешествия. С тем же успехом можно плыть в гробу.

— По словам моряков, «Сарагоса» выдержала полсотни штормов, — напомнил дон Антонио.

— И все что от нее осталось теперь наше, — не удержался Альвар. — Воистину щедрость герцога не знает границ.

— De hoc satis[15]! — оборвал кардинал. — Ватикан заинтересован в успехе миссии. С вами Бог, господа.

Альвару ничего не оставалось, как только подчиниться. Контракт с гильдией был давно подписан. Конечно, даже теперь, зная детали миссии, он мог его расторгнуть, но не сделал бы этого, даже если бы кардинал велел ему плыть по морю в корыте. Еще ни разу Альвар Диас не подводил клиентов, особенно если в их лице выступала святая церковь.

Ночь выдалась безоблачной. В бесконечном небе, усыпанном звездами, застыл бледный месяц. Звезды сияли, словно расплавленное серебро. Больше и маленькие, миллионы огоньков вместе с Луной дарили свет погруженной во мрак Земле. Под этой торжественной картиной на одной из улочек шел яростный бой.

Гиллель стоял у окна и наблюдал за схваткой сквозь щель закрытых ставен. В нескольких метрах от его аптеки дрались какие-то головорезы. Четверо, судя по всему — бродяги, были вооружены дубинками и ножами. Двое других — идальго или лакеи, носившие чистые одежды, отгоняли сброд шпагами. Хорошее лекарство от бессонницы в столь поздний час. Все-таки Гиллель побаивался таких развлечений. Говорят, одному лавочнику, что жил на соседней улочке, выкололи глаз, когда он точно так же подглядывал за потасовкой из окна своего дома.

Когда бродяг стало трое, Гиллель отошел от окна, не обращая внимания на предсмертные вопли. Проверив ставни и тяжелую дверь с массивным запором, поплелся за стойку. Он прожил в Севилье всю жизнь, начиная с того года, когда под натиском турок пал Константинополь. Его отец был аптекарем. Он, его мать и три брата жили в квартале Санта Круус вплоть до 1483 года. Потом власти кнутами и палками изгнали оттуда всех иудействующих. Кого-то даже утопили в Гвадалквивире. Немногие оставшиеся конверсо[16], такие как его семья, были вынуждены жить в нищете и постоянном страхе. Они стали христианами, но обращение к ним осталось прежним. Аптеку вскоре сожгли. Мать и младшего брата забрала тяжелая болезнь. Пришлось им начать все сначала, с маленького прилавка на площади Святого Франциска. В конце концов, в живых остались только он и его старший брат Ицхак. Молодость ушла. Сейчас у него была седая борода и морщины, ноги по-прежнему хорошо ходили. Он бы, наверное, смог даже ездить верхом, вот только не было в мире места, куда он мог пойти, кроме церкви да пары севильских улочек.

Гиллель перекрестился, глядя на ряды полок, где стояли темные склянки и глиняные сосуды — источник его прибыли. Он все сделал так, чтобы покойный отец мог им гордиться. Открыл новую аптеку, с величайшим трудом добился разрешения на торговлю лекарствами, ходил на исповедь, не скупился на щедрые пожертвования церкви, наладил отношения с влиятельными горожанами. Почему же с того момента как реалы потекли к нему в кошель, он не чувствовал радости? Не правда, что все иудеи скаредные и расчетливые. Гиллелю вообще иногда казалось, что он не был ни евреем, ни христианином, ни, упаси Боже, арабом. Мечты уносили его прочь, в другие страны, на другие континенты, туда, где он так хотел побывать, где мог найти свой истинный дом. Он был ученым, алхимиком и изобретателем. Скупал десятками книги, копил знания и, словно ребенок, ждал непонятно чего, долгие годы продавая лекарства одним и яды другим.

Крики за дверью стали стихать, но борьба продолжалась. По ночам чего только не бывает. В такое время по трущобам слоняется один сброд. Особенно много его теперь в соседнем Санта Круус. Раньше его лаборатория располагалась в родном квартале, что избавляло от лишнего внимания соседей и властей, но с тех пор как Санта Круус превратился в рассадник преступников и контрабандистов, походы туда стали сродни пляске смерти. Безопасную прогулку там мог себе позволить разве что хорошо вооруженный патруль альгвасилов[17]. После того как в прошлом году он едва не погиб в проклятом гетто под ножом одного пьяного баска, принявшего его за старого должника, Гиллель решил перенести лабораторию в погреб своей аптеки, предварительно расширив его. В тесноте, зато в безопасности.

На полу за стойкой стоял крошечный светильник. Бутыли со слабительным и склянки сверкали в его желтоватых лучах. Взяв светильник, старый алхимик стал спускаться в подполы. Бой на улочке между тем начал стихать. Смертельно раненный головорез тоже заткнулся, теперь уже до Страшного суда. Вот бы еще разбойникам хватило ума забрать с собой мертвого товарища. Этой ночью Гиллель собирался поработать и внеплановый визит альгвасилов мог его отвлечь.

Захлопнув за собой тяжелый деревянный люк, Гиллель сошел по лестнице в продолговатое помещение, озаренное десятками свечей. Земляной пол был покрыт досками. Вдоль стен в основном стояли стеллажи, нагруженные емкостями разных форм и размеров, а так же несколько итальянских шкафов с надписанными отделениями в которых содержались сухие снадобья. По центру в ряд стояли три сосновые колонны, державшие потолок, а вместе с ним и всю аптеку. Это был склад. Раньше Гиллель и его помощники спускались сюда, чтобы пополнить запасы лекарств наверху или приготовить какую-нибудь мазь, микстуру или даже яд. Теперь же он коротал в этой могиле ночи напролет. Воздух здесь был тяжелым и затхлым, не смотря на проведенный через крышу воздуховод, а света всегда не хватало.

Гиллель боком миновал установленные между колонн узкие столики, забитые графинами, глиняными жбанами и маленькими флакончиками с прикрепленными к пробкам рецептами. В дальнем конце подвала, возле массивного стеллажа с альбареллями[18] и серебряными сосудами, в которых хранились самые редкие, дорогие лекарства, возился человек. Там же у стены стояли сундуки, наполненные добром принесенным из лаборатории, и компактная печь алхимика.

Заметив его, человек устремил на старика пронзительный взгляд. Мягкий свет свечи сглаживал грубые черты его лица. Рыжеватая бородка с густыми бакенбардами, казалось, пылала словно хвост феникса. Нетрудно было догадаться, что это немец. В белой рубахе и потертых чулках он стоял на одном колене и возился с высоким деревянным механизмом. Ему было за тридцать. Гиллель взял его в помощники два месяца назад, когда тот только появился в Севилье. Назвавшись Иоганном из Книтлингена, немец рассказал, что он исследователь и алхимик, в доказательство процитировав несколько глав из «Зеркала Алхимии». Гиллель никогда не пускал в дом проходимцев, к тому же у него уже были два шустрых подмастерья, которые работали от восхода до заката. И все-таки что-то в том неистовом пламене, которое пылало в глазах Иоганна, заставило его изменить привычке. Немец оказался трудолюбивым и пунктуальным. Скрупулезно подходил к любому делу и всегда выполнял его в срок. Трудился за еду и кров. Денег не брал, называя их совместную работу «обменом искусствами». Гиллель вскоре понял, что надолго задерживаться в Испании этот странствующий алхимик не собирается, и окончательно успокоился.

— Все в порядке? — с легким акцентом спросил Иоганн, пристально посмотрев на старика.

— Да, — тяжело вздохнул Гиллель. — Опять кого-то убили.

— Что за народ, — покачал головой немец, возвращаясь к работе. — Не пойму. Резать друг друга с такой любовью… Что испанцы, что итальянцы. Неужели честь для них важнее жизни?

— Мне это только на руку. Чем больше ран, тем больше клиентов.

Немец хмыкнул, и медленно повернул рычаг устройства. Массивная доска, закрепленная на винтовом стержне, медленно опустилась на плоскость под ней. Иоганн кивнул в знак того, что все готово и отошел к столу, где на деревянных противнях лежали сотни крошечных прямоугольников.

— Только представь себе. Это будет первая аптека, где составы и рецепты будут печатать как книги.

— Отнюдь не первая, — улыбнулся немец.

— Пусть так, но все равно сей шаг в будущее не останется без внимания. Сколько можно скоблить бумагу пером? В Испании этим занимается едва ли не каждый проходимец умеющий выводить собственное имя. За печатными книгами будущее!

— Да-да, — бегло отозвался Иоганн, отбирая пинцетом крошечные металлические литеры. — Какой состав печатаем первым?

— Думаю, начнем с мазей. Собери пока название моей аптеки.

— Может, сразу начнем с процесса создания философского камня?

— А тебе известен способ?

— Разумеется.

Гиллель улыбнулся. Сколько поколений алхимиков, начиная со времен древней Греции, пытались найти сей мифический артефакт, а сколько шарлатанов погорело на этом, получая из меди и цинка сплав, по цвету очень похожий на золото. Люди тратили состояния, чтобы узнать секрет философского камня или эликсира жизни. Некоторые прибегали к помощи греческих манускриптов, пытаясь найти ответ в колыбели, где зародилась сама алхимия. Другие заходили еще дальше, отправляясь в Египет. Причем доподлинно никому не было неизвестно, что вообще представлял собой этот злополучный философский камень. Может металл, может жидкость, а может и вовсе что-то духовное, неосязаемое. Однажды дошло до нелепого. Один молодой алхимик, помешавшийся на учении названного Гебера, долго экспериментировал с «царской водкой»[19] и в итоге пришел к выводу, что способен получить философский камень путем расщепления человеческой плоти. Безумец отсек запястье своему помощнику и поместил его в сосуд с водкой. Добро пожаловать на борт «Корабля дураков». Зато правители во все времена покровительствовали алхимикам, но такая служба была полна опасностей. Алхимика ведь любят и боготворят только до тех пор, пока он говорит, а когда переходит к делу, всем стразу становится понятно, что очередной «мастер» способен лишь языком чесать.

Гиллель увлекся алхимией с детства, но никогда не пытался заниматься такой ерундой как «излечение неблагородных металлов» или выращивание гомункулуса. Насколько он знал, Иоганн тоже. Однако оба утверждали, что знают секрет создания философского камня или хотя бы догадываются о нем. Какой уважающий себя алхимик признается в обратном? Однако, взглянув правде в лицо, надо признать, что мистический камень никому не подвластен и никогда не будет найден. Моше[20] и тот преуспел лишь в увеличении массы золота, за счет неблагородных металлов. Сам Моше! Куда уж ему — жалкому конверсо или этому немецкому проныре равняться на вождя народа израильского.

— Какие формы, — тем временем восторгался Иоганн, составляя слова из крошечных литер. — Потрясающая точность. Сам Шеффер позавидовал бы. Ювелир потрудился на славу. Наверное, итальянец. Как вам только удалось достать такой набор?

— Надо отдать должное моему брату Ицхаку и его компаньону Якопо. У ростовщиков большие связи, друг мой. Достанут все что угодно и откуда угодно.

— Да и сам станок неплох. Научились, наконец, механизмы делать. Жаль, только состав чернил не меняется. По-прежнему смердят как кусок навоза.

— По-твоему это механизм? Так, жалкое подобие…

— Скажешь тоже. Не забывай, кто его придумал. Кто подарил всему миру печатную книгу. — Иоганн гордо выпрямился и ткнул себя пальцем в грудь, словно это великое изобретение было плодом его мысли. — Мы! Немцы. Может изобретения Леонардо для тебя тоже подобие… чего-то там.

— На твоем месте я бы гордился другим своим предком. Уж он-то на голову выше Гуттенберга и Леонардо.

— Кто же он такой?

— Я слышал, что Леонардо пытался создать человекоподобное существо из металла и дерева, — вкрадчиво молвил Гиллель. — Но у него так и не получилось.

— Потому что это прерогатива господа, а не ученого.

— Отнюдь. Если есть способ вырастить гомункулуса, то почему же нельзя создать механизм, способный подчиняться воле человека. Опираясь на опыт Альберта Великого, я могут с уверенностью сказать, что такое возможно.

— Так вот кто этот таинственный гений, — улыбнулся Иоганн. — И что же Альберт Великий смог создать такое, что не получилось у Леонардо?

— Как раз человеческий механизм. Говорят, что это была механическая девушка, прекрасное создание с кожей из тончайшего стекла. Ходить она не умела, поэтому Альберт держал ее в лаборатории. Девушка пела ему и была обходительней любого существа женского пола. Однажды в отсутствие мастера в лабораторию вошел его ученик Фома Аквинский. Девушка поприветствовала доминиканца, но тот в ужасе схватил со стола армиллярную сферу и разбил прекрасный механизм, посчитав его творением сатаны.

— Это просто легенда.

— Учитывая авторитет и познания Альберта Великого, я готов поверить, что все так и было.

— Может быть. Правду мы все равно не узнаем. Предоставь все эти споры гуманистам.

— Что же до нашего механизма, — Гиллель указал на печатный станок, — то я получил его всего на полгода, поэтому нужно успеть распечатать как можно больше.

— Полгода… Что ж, можно попробовать.

— Нужно. Если потребуется, наймем еще людей.

— Для этого нам придется снова разобрать станок и перенести наверх. Ты же не впустишь их в свою лабораторию.

— Знаю, знаю…

Некоторое время в погребе царило молчание. Наконец Иоганн закончил собирать слова и посмотрел на деревянный каркас печатного станка.

— А что случилось с тем механизмом, который создал Леонардо?

— Развалился…

Гиллель улыбнулся, и почти сразу вздрогнул. Сверху донеслась серия зловещих звуков, хорошо знакомая им обоим. Очень страшно и неприятно, когда ночью кто-то изо всех сил стучит в твою дверь. Можно конечно не открывать, но если это не какой-нибудь праздно шатающийся, а представитель власти или даже инквизиции, на следующее утро могут возникнуть большие проблемы. Иоганн тоже это услышал и в растерянности посмотрел на старого алхимика.

— Только этого не хватало. Сиди тихо.

Немец понимающе кивнул. Гиллель взял светильник и поплелся к лестнице. Мерзавцам все же не хватило ума убрать за собой. Наверняка альгвасилы обнаружили труп и теперь обходят дома. Впрочем, обыскивать заведение столь уважаемого человека, пусть и бывшего еврея, они не посмеют без разрешения городских властей. Если конечно у них нет черных жезлов… Гиллель надеялся, что нет. Когда за конверсо по ночам приходили представители инквизиции, на следующее утро о хозяевах домов обычно забывали, ибо те, как правило, не возвращались.

Добравшись до двери, которая к этому времени уже тряслась под ударами, Гиллель приоткрыл забранное в решетчатые прутья окошко и осторожно выглянул наружу. По ту сторону стоял высокий господин в широкополой шляпе. Алхимик кашлянул и самым твердым голосом, на какой был способен, произнес:

— Мы закрыты.

— Я вижу.

— Что вам угодно?

Человек снял шляпу и Гиллель тотчас снял засов и распахнул дверь.

— Сеньор Альвар Диас. Какой сюрприз! Входите, прошу. Сколько времени прошло.

— Доброй ночи, уважаемый доктор.

— Почему же вы при каждой встрече зовете меня доктором? Я университета не заканчивал. Я простой аптекарь.

— Иные доктора знают меньше, чем вы.

Гиллель растерянно потупил взор. Немногие испанцы были о нем столь высокого мнения. Тот факт, что он отрекся от веры, не делал ему честь. Для андалусцев он был «полукровкой», среди сородичей слыл предателем.

Альвар помог старику вернуть засов на место. Затем оба спустились в подвал.

— Как же долго мы не виделись?

— Почти год, — ответствовал идальго, закрывая за собой крышку люка. — Я рад, что вы в добром здравии.

— Позвольте ответить вам тем же, сеньор.

— Я к вам ненадолго. Нужны советы опытного ученого, который сможет сохранить наш разговор в тайне.

— Какого рода советы?

— Хотя бы географического.

Идальго застыл на полу пути, заметив в углу блеск. Два глаза. Иоганн смотрел на него из-за стола, продолжая сжимать в приподнятой руке пинцет.

— Кто там прячется, словно кот? Я полагал, что мы будем говорить наедине.

— Это мой новый помощник… и коллега. Иоганн Фауст.

— Насколько мне известно, вы раньше не нанимали в помощники иностранцев?

Тут Иоганн выпрямился, вышел из-за стола и медленно поклонился. По лицу было заметно, что слова идальго его задели.

— Ваша милость, я не просто помощник. Перед вами выдающийся ученый, доктор, астролог и путешественник, исколесивший вдоль и поперек всю Европу. Если вам нужен совет, то вы в равной мере можете рассчитывать и на меня.

— Эта информация не для ваших ушей.

— Прошу, сеньор Диас. Не обижайте моего друга.

— Что ж, в таком случае мне придется задавать вопросы без объяснений.

Альвар Диас отбросил край плаща и уселся на низкий табурет, откинувшись на один из стеллажей, отчего сосуды пронзительно зазвенели. Гиллель и Иоганн внимательно наблюдали за ним, держась на расстоянии, каждый по своей причине.

— Мне предстоит плавание в Новый Свет. Я слышал, что недавно к северу от Кубы была открыта земля столь прекрасная, что ее назвали…

— Флорида, — закончил Гиллель.

— Именно так. Вам известно что-либо об этом уголке света?

Алхимик сухо рассмеялся.

— Ваша милость, наверное, спутал меня с картографом из королевского агентства. Не могу сказать ничего конкретного. Испанцы, разумеется, высаживались там до Понсе де Леона, но кроме индейцев и густой растительности едва ли что-то видели. Знания об Индиях весьма скудны. Точно неизвестно, сколько там земли и есть ли оттуда путь на восток…

— Земли там предостаточно, — вмешался Иоганн, облизнув дрожащие от волнения губы. — Да будет вам известно, что еще в начале прошлого века португальские рыбаки находили на побережье изъеденные солью стволы деревьев, на которых были вырезаны изображения людей и животных. Факт этих находок официально внесен в судовые журналы кораблей. Французские рыбаки и некоторые немецкие негоцианты находили нечто подобное еще в XIII веке. Ни руны англичан и скандинавов, ни иероглифы царей Египта, ни, тем более, арабская вязь не могли сравниться с ними. Это были неизвестные миру письмена.

— Язык индейцев? — предположил Альвар.

— Все правильно, — кивнул Гиллель, строго взглянув на немца. — Задолго до того, как Колумб открыл Новый Свет, некоторые люди уже знали о существовании земель на северо-западе. В первую очередь благодаря северным рейдам викингов и только потом найденным письменам.

— Я бы поспорил…

Альвар громко кашлянул, привлекая к себе внимание. Ученые поняли намек и замолчали, хотя по взгляду было ясно, что они обязательно продолжат спор позже.

— На островах ходят неприятные слухи, — продолжал идальго. — Я хотел бы знать, чего следует опасаться в джунглях Индий?

— За исключением индейцев? — поправил Иоганн.

— Насчет них я как раз спокоен.

— Хм, — задумчиво произнес Гиллель, теребя седую бороду. — Вы ведь говорите не о людях? Потому как, зная характер сеньора Диаса, не могу себе представить, чтобы храбрый идальго испугался человека.

Альвар лениво кивнул.

— Поговаривают о дьяволе… — между тем продолжал старый алхимик. — Со времен открытия Индий его присутствие наблюдают там повсюду.

— Объясните.

— Например, отметины на коже индейцев. Некоторые племена носят на себе узоры, которые невозможно отмыть. Церковь постановила, что это отметины дьявола, а индейцы, носящие их, должны быть сожжены.

— Ерунда! — вновь вмешался Иоганн. — Индейцы разрисовывают себя едкими красками, используя иглы, с помощью которых рисунок остается под кожей, поэтому его не смыть.

— Помимо дьявольских отметин, — продолжал Гиллель, недовольно покосившись на выскочку, — существуют конусообразные храмы, в которых приносятся человеческие жертвоприношения. Боги индейцев жестоки и кровожадны, сплошь животные и чудовища.

— И снова бездоказательно, — заметил Иоганн. — К примеру, в древнем Египте поклонялись кошкам и крокодилам. Тут мы наблюдаем похожую культуру.

— Ближе к делу, уважаемые доктора, — произнес Альвар, с иронией глядя на спорщиков. — Мне повезло, что вместо одной светлой головы я нашел сразу две, но у меня совсем мало времени.

Старый алхимик взял со стола бутыль с кагором, откупорил пробку и сделал несколько коротких глотков. Тихонько крякнув, он продолжил:

— Забудем о дьяволе. Есть две легенды, связанные с западом…

Альвар замер в ожидании. Алхимик поведал ему и Иоганну легенду о семи золотых городах Севолы. В давние времена, когда территория Испании была поделена на эмираты, семь духовных лиц вместе со своей паствой бежали от мавров на далекие острова. Там, на западе, каждый основал по селению, которое вскоре разрослось до города. В каждом таком городе был золотой рудник. Вскоре, пресытившись богатствами, жители стали переплавлять руду в кирпичи и возводить дома. Со временем все здания в городах Севолы стали золотыми, и острова те сияли в лучах солнца подобно небесному светилу. В прошлом пути к этим городам искали многие завоеватели, но никто их так и не нашел.

— Я этого не знал, — честно признался немец.

— Разумеется, — улыбнулся Гиллель. — Ведь это испанская средневековая легенда.

Следующую легенду о Пресвитере Иоанне знали все. Первый правитель мифического королевства в Средней Азии, конечно, мог бы основать свою империю где-то в джунглях Индий, ведь с точки зрения навигации, если все время беспрепятственно плыть на запад, то рано или поздно очутишься на востоке. Только надежды на это было мало.

— Ерунда какая-то, — покривился Иоганн. — Вот уж где бесполезно искать христианского правителя, так на западе. Если бы Пресвитер Иоанн поселился среди индейцев, то испанские моряки нашли бы там не языческие капища, а роскошные соборы.

— Что ж, уважаемые доктора, — задумчиво произнес Альвар, поднимаясь с места. — Не слишком-то много я узнал. Вернее много, но не по делу.

— Просим прощения, сеньор, — с ложной грустью произнес Гиллель. — Индии — одно из самых загадочных мест в нашем мире. Там, куда вы отправитесь, может произойти все что угодно и, быть может, именно ваше путешествие даст начало новой легенде.

— Предпочитаю жить в миру. В легенду мне пока рано, — улыбнулся Альвар. — Сожалею, что отнял у вас время.

Гиллель поклонился и проводил гостя наверх со всеми почестями, подобающими идальго. Вернувшись вниз, алхимик нашел Иоганна перебирающим литеры. Заметив, что старик стоит рядом с ним, немец произнес вполоборота:

— Этот Альвар Диас такая важная птица, что ты так его обхаживаешь?

— Лучше тебе этого не знать, друг мой.

— Не так страшен черт, — тревожно усмехнулся немец. — Кто он такой, Гиллель? Расскажи.

— Обычно люди вроде сеньора Диаса приходят по ночам и бывают предельно кратки.

— Убийца! Я сразу понял. Это видно по его глазам.

— А в чем дело? Ты что убийц не видел?

Иоганн Фауст отложил пинцет и устремил на старого алхимика настороженный взгляд.

— У меня недоброе чувство относительно него.

Альвар жил в Кадисе уже пять дней. Здесь же, в самом большом порту Испании, стоял их старый корабль, нагруженный припасами и оружием. Все члены экспедиции, включая прибывшего два дня назад из Италии францисканского священника Умберто, были в городе. Они собирались покинуть порт послезавтра на рассвете.

До утра Альвар гулял по тавернам вместе с рыцарями дона Бароци и несколькими моряками с «Сарагосы». С первыми лучами солнца он покинул бордель, а затем, по обыкновению, помолился в церкви и уже возвращался обратно, когда стали звонить в колокола. Не рискнув идти через центральную площадь, где каждый божий день орудовали карманники, Альвар решил срезать путь и пройти вдоль набережной. Миновав с десяток узких, витиеватых улочек, где над головой на протянутых веревках сохло белье, он обогнул кирпичный фронтон красильни и вышел на улицу Лас-Кара. Пройдя большую ее часть, идальго услышал бой барабанов. Сделав еще несколько шагов, он остановился. Навстречу из-за поворота двигалась ритуальная процессия, возвещавшая о грядущем аутодафе.

Впереди шли монахи, безостановочно читавшие молитвы. По бокам латники, вооруженные алебардами. За монахами, с диким торжеством в глазах следовали судьи святой инквизиции. В чреве процессии плелись осужденные, разбитые на горстки в зависимости от тяжести греха. Сломленные и подавленные, облаченные в рясы позора еретики держали в руках желтые свечи. У каждого на груди висел красный андреевский крест. Плотная колонна горожан двигалась за ними, шаг за шагом завоевывая обширное пространство улицы.

Шагнув в узкий зловонный переулок, касаясь плечами стен, Альвар проследил за осужденными. Почти ни на ком из них не было колпаков, а это значило, что к столбу с валежником привяжут немногих. Большинство страдальцев будут отпущены, если публично отрекутся от своей веры и покаются в грехах. Какой-нибудь богохульник получит сотню ударов плетью. Были и такие, чья вина не оставляла шанса на прощение. Этих, в случае раскаяния, тем же вечером милостиво задушат гарротой, а потом спалят до костей, но, скорее всего, просто сожгут, как соломенные чучела тех, кто не вынес пыток. Несколько таких чучел, одетых в изодранные одежды, несли солдаты.

Здесь, в тесном полутемном переулке Альвар увидел Его. Стройный мужчина с бледным лицом стоял неподалеку. Завернувшись в длинный плащ, он внимательно наблюдал за ним.

— Кто вы? — не выдержав пристального взгляда, спросил Альвар.

— Диего де Вера, родом из Уэльвы.

«Врет», — смекнул Альвар. Из западной Андалусии, где на песке можно яйцо зажарить, и с такой бледной рожей? Ну конечно. Мерзавец даже не поклонился. Он неспроста тут стоит. Странный тип говорил с не менее странным акцентом и делал это так, словно в горло вонзили кинжал. Судя по шраму, ему приходилось бывать в переделках. Возможно, наемный убийца или разбойник.

Альвар оглянулся. По улице стеной двигалась колонна горожан. Выбраться сейчас из переулка и при этом не нарушить порядок шествия, не представлялось возможным. Неизвестно, что скрывалось у незнакомца под плащом. Может арбалет или связка метательных ножей. Оценив ситуацию, Альвар обратился к собеседнику:

— Допустим, — крайне нелюбезно произнес идальго. — Что от меня понадобилось Диего де Вере из Уэльвы?

— Меня послали предупредить вас.

— Кто послал?

— Не суть важно. Вы скоро с ней встретитесь.

— С ней? — начал терять терпение Альвар. — А вы сводник? О чем меня хотят предупредить?

Мнимый андалусец сделал шаг навстречу и Альвар схватился за шпагу, мысленно выругав себя за трусость. Обычно он не боялся врагов, но этот тип и без угроз внушал страх.

Внезапно Диего де Вера откинул край плаща. В правой руке у него сверкнул металлический снаряд. Альвар обнажил шпагу, в последний момент догадавшись о намерениях андалусца. Вытянув руку, он поймал на лету золотой перстень, который Диего бросил ему.

— Но это перстень гильдии фехтовальщиков! — воскликнул Альвар, заметив на печатке герб из двух скрещенных шпаг на фоне баклера. — Откуда он у вас?

— Его носил ваш покойный наставник Хуан де Риверо, — отозвался хриплым голосом незнакомец. — Он был убит по приказу Томаса Торквемады за то, что провалил миссию, а его палач — Антонио де Вентура до сих пор процветает, забыв о том, что в уставе гильдии сказано: «Жизнь товарища дороже всех благ мира».

— Наглая ложь! — возмутился Альвар, показав точно такой же перстень на мизинце собственной руки. — Эти знаки отличия носят все мэтры гильдии, а их более полусотни. Тем более никто не смеет нарушать уставы. Даже воры и головорезы свято чтят законы своих шаек.

— Осторожно, Альвар Диас. Хозяев нужно выбирать тщательно. Хуан де Риверо служил гильдии фехтовальщиков всю жизнь, а в награду за преданность получил холмик на кладбище Сан-Сальвадор-де-Круа. Кто поручится, что вам не копают яму там же?

— Вы слишком много знаете для простого посыльного и много позволяете себе, — произнес Альвар, напряженно всматриваясь в бледное лицо андалусца. — Он сам принес мне шпагу Хуана. Он был мне наставником и отцом долгие годы. Он поручился за меня при вступлении в гильдию, черт возьми!

— Возможно, его мучила совесть, и он хотел загладить вину. Антонио де Вентура клятвопреступник. Вы должны это знать.

— Ну конечно. А вы смельчак, Диего де Вера, — с насмешкой бросил Альвар, ткнув в собеседника шпагой. — Поносить знатного дворянина в глухом переулке… Может вы из тех мерзавцев, что убили Хуана? В одном вы ошиблись. Дон Антонио мой близкий друг. К тому же вы оскорбляете память моего наставника. Придется преподать вам урок вежливости.

— Извольте.

Диего развел руки. Тут Альвар заметил, что под плащом андалусца нет ни шпаги, ни кинжала. Напрашиваться на поединок, не имея при себе оружия или церкви под боком, мог только самоубийца или безумец.

— Что все это значит? Вы надо мной насмехаетесь! Думаете, острый язык защитит вас лучше шпаги?

— Не принимайте близко к сердцу. Зачем мне оскорблять человека, которого я даже не знал.

— Тогда чего вы хотите?

— Предупредить. Впереди вас ждет испытание. Хочу, чтобы вы поняли, на чьей стороне сражаетесь. Обязательно следите за итальянцем и помните: чтобы поджечь дворец достаточно одной искры.

Альвар и глазом не успел моргнуть, как Диего де Вера показал ему спину, припустив со всех ног. Просто бежал, как простолюдин. Впрочем, Альвар и так понял, что имел дело не с дворянином.

Проводив взглядом мелькнувший за поворотом край плаща, Альвар убрал шпагу и дождался, пока толпа поредеет. Оставив позади шумные улицы, он пошел напрямик через трущобы. Сапоги утопали в грязи и навозе, но идальго не чувствовал воин. Раньше он не сомневался в окружении и товарищах. Почему же слова андалусца не выходили у него из головы? Бывает, веришь человеку всю жизнь, и думаешь, что знаешь его, но стоит какому-то незнакомцу убедительно солгать, как в душу закрадываются подозрения. Значит ли это, что каждый выдает желаемое за действительное?

Пересекая крайнюю улочку близ порта, Альвар заметил в одном из переулков что-то, что заставило его остановиться. В тени между домами стоял человек в длинном плаще и широкополой шляпе. Он громко разговаривал с невысокой девушкой, чье лицо было скрыто под мантильей. Обыкновенная ссора, но тут мужчина ударил собеседницу по щеке. До постоялого двора было рукой подать. Самое время идти спать, тем более что он едва держался на ногах после ночных гулянок.

Скандалист его заметил и махнул рукой.

— Ступайте своей дорогой, сеньор. Это не ваше дело.

«Черт возьми, как же он прав», — подумал Альвар, но правая нога будто нарочно скользнула вперед. Мужчина это заметил и шагнул навстречу. Альвар успел рассмотреть черты его грозного лица, почти полностью скрытые за густой бородой и длинными усами.

— Да что же это такое! Почему в этом дрянном городишке всем так нравится совать нос в чужие дела, — негодовал мужчина и откинул оба края плаща.

Взгляд Альвара уперся в рукоять фитильного пистолета. Там же висела шпага и кинжал. Наличие огнестрельного оружия указывало на то, что этот человек состоял на службе в армии или даже мог быть альгвасилом.

— Говорю вам, ступайте с миром!

— Мне кажется, кабальеро не пристало бить достойных женщин.

— Она моя дочь.

— Тем более. Это не дает вам права распускать руки.

Девушка четырнадцати лет с любопытством взглянула на идальго. На ней было легкое фланелевое платьице и теплая пелерина до пояса. Темные волосы на итальянский манер заплетены в две косы.

— Да кто вы такой? Я не намерен выслушивать нравоучения какого-то бродяги.

Альвар покосился на свои старые сапоги с заплатками. Выше ситуация обстояла не лучше, разве что дублет перед плаванием успел починить. Он действительно походил на нищего. Если бы не наличие шпаги, кабальеро давно бы отхлестал его по щекам как простолюдина.

— Я Альвар Диас — мэтр гильдии фехтовальщиков Мадрида.

— А я дон Франсиско де Мойя, офицер терции[21] Фернандеса де Кордовы. Бьюсь об заклад, что вам мое имя ни о чем не говорит, равно как и мне ваше.

Кабальеро был одет немногим лучше. В черном бархатном дублете. На ногах узкие атласные туфли с высоким каблуком испачканные навозом. Коричневые чулки заштопаны под коленками. Баска с прорезями давно истрепалась. Всем видом он старался походить на щеголя, но недостаток средств и вкуса делали из него шута.

— Нет, не говорит, — спокойно ответствовал идальго, понимая, что просто так теперь не уйдет, будь его собеседник хоть самим великим альгвасилом. — Сдается мне, если бы вы не засиживались в полковом шатре с другими офицерами, это имя стало бы популярней.

Бородач дернулся, словно его ужалила змея. Идальго подошел уже достаточно близко. Что-то в облике вспыльчивого офицера его смущало. Альвар всмотрелся в лицо вертопраха и обомлел. Так и сесть. Один глаз — серый, другой — голубой. Идеальный персонаж для нидерландской миниатюры. Иероним Босх, единственный художник, с творчеством которого он был знаком, наверняка согласился бы поместить его на одно из своих полотен, рядом с совой или демоном, испражняющимся грешниками. В приметы идальго не верил, но дурное предчувствие подсказывало, что эта встреча неслучайна.

— Ваша милость, кажется, напрашивается на неприятности? Не лучше ли ему миновать опасный переулок, пока он жив здоров?

— Миновать так же как вас миновала милость портного? — произнес идальго, взявшись за рукоять шпаги.

Девушка за спиной отца тихонько рассмеялась. Дон Франсиско де Мойя молниеносно обнажил клинок. Альвар шагнул назад, но шпагу оставил в ножнах.

— Ну что же вы? Уладим это дело сейчас же.

— Буду вынужден вас разочаровать, — спокойно возразил идальго, поймав изумленный взгляд противника. — Две причины удерживают меня от поединка.

— Ха-ха! Я так и думал, — оскалился кабальеро. — Боюсь только вам никуда от него не уйти. Вынимайте шпагу!

— Во-первых, не хочу убивать вас в присутствии дочери. Во-вторых, у меня неотложные дела. Я дал слово уважаемым людям и должен сдержать его. Допускаю так же, что и вы можете убить меня. Тогда я не смогу исполнить порученное мне дело и в равно степени покрою себя позором.

— Нужно было думать об этом раньше.

Дон Франсиско запнулся. Что-то в ледяном взоре и спокойном тоне идальго, подсказывало ему, что тот не обманывает. Любой солдат, хотя бы раз воевавший, и убивший врага в открытом бою, умел распознать родственную душу.

— Впрочем, у меня тоже есть дела, — сменил гнев на милость кабальеро. — Как не странно в Мадриде. Я должен выкупить там дом, в котором планирую поселиться с дочерью.

— В таком случае нам не составит труда отыскать друг друга, — Альвар поклонился, дождавшись пока офицер зачехлит шпагу. — У меня в Мадриде много знакомых. Спросите любого, и он скажет, где меня можно найти. Скажем, ближе к весне.

— Так долго?!

— Я занятой человек. — Идальго снял шляпу и вышел из переулка. — Давайте так. В начале мая будьте у ворот гильдии фехтовальщиков и спросите сеньора Альвара Диаса. Даю слово дворянина, что не заставлю себя долго ждать.

Бородач кивнул и стал шарить по складкам дублета. Это продолжалось некоторое время. Наконец он развел руки в стороны и беспомощно воззрился на оппонента.

— У вас бумаги и пера не найдется?

— Простите, не имею привычки носить их.

— В таком случает, заключим нашу клятву согласно старому обычаю. — Дон Франсиско протянул идальго руку и тот крепко пожал ее. Отныне они обязаны друг другу до следующей встречи.

Оставив отца и дочь за углом, Альвар зашагал прочь. На душе было сквернее, чем раньше. Проклятая честь как власяница[22], рано или поздно сживет со света любого. Ее тяжело носить, зато ничего не стоит потерять, равно как и саму жизнь.

Солнце жгло палубу девятый день подряд. Каравелла шла на всех парусах, разрезая носом прозрачные волны. Шла по двадцать восьмой параллели прямым курсом на Кубу. Моряки на борту выполняли указания кормчего, ведущего корабль. Земля осталась далеко позади, и теперь вокруг не было ничего, кроме темно-синего полотна океана, затянутого молочной дымкой.

Альвар Диас стоял на носу «Сарагосы», вглядываясь в полосу горизонта, на которой примерно через семь недель должны были появиться очертания первых островов Вест-Индии. Кардинал запретил им там останавливаться и сразу идти на Кубу. С каждым годом туда прибывало все больше авантюристов, поэтому попытаться закупить провизию, не привлекая к себе внимание властей, они могли только там.

Стоило ли говорить, что экспедиция проходила в условиях строжайшей секретности. Конкистадорам запрещалось открывать новые земли, давать названия бухтам и островам, мимо которых они будут проплывать, и тем более обращать индейцев в христианскую веру. Условия неслыханные для церкви. Альвар чувствовал, что происходит нечто важное, что-то, что изменит жизнь каждого, кто находился на борту.

По правую руку от идальго на планширь облокотился капитан Пантоха. Это был пожилой моряк с распущенными седыми волосами и желтыми, как моча, зубами. Он давно не ходил на кораблях и не видел открытого моря, поэтому согласился плыть на любых условиях. О том, какая участь была уготована ему и его команде на обратном пути он, конечно, не догадывался, но даже если бы кто-то из итальянцев и проговорился, Пантоха все равно дал бы согласие. Для него море оставалось колыбелью с детских лет, и вернуться в нее было единственным желанием старого мореплавателя.

— Я волнуюсь, сеньор Диас, — неуверенным голосом произнес Пантоха, вытирая вспотевший лоб рукавом рубахи. — Пропал мой второй помощник. Четыре дня назад исчез вахтенный, сегодня помощник. Оба пропали ночью. Команда считает, что вояж проклят.

— Возможно, он выпал за борт, во время дежурства, — предположил Альвар, для которого такие долгие морские путешествия были в новинку. Одному Богу известно, что творится в открытом море в отсутствие человека, поэтому пропажу двух моряков идальго считал не более чем трагической случайностью.

— Исключено. Сразу видно, что вы не моряк!

— Ну и куда они, по-твоему, делись?

— Санчес считает, что их утащил морской змей, но, по-моему, Кристобаль и Эрнандо стали жертвами дьявола. — Старик Пантоха перекрестился, устремив на идальго настороженный взгляд.

— Если это все, то ты свободен, — коротко отозвался Альвар, продолжая наблюдать за линией горизонта.

Суеверию моряков нет предела. Даже появившийся на судах сравнительно недавно индейский гамак вызывает у некоторых отторжение, и они по привычке продолжают спать на палубе или в ужасном форпике. Отец всегда говорил: «Кто верит в приметы, тот подыгрывает черту». Может статься, кто-то из испанцев действительно стал одержим духом сомнамбулы, и решил прогуляться по планширю.

Капитан удалился, но Альвар пробыл в одиночестве недолго. За спиной раздался тяжелый стук каблуков. Магистр ордена святого Виталия Миланского сторонился команды, предпочитая общество равных себе людей. В жару высокородный итальянец спал в гамаке, а по утрам и под вечер тренировался на палубе в компании верных рыцарей. Неудивительно, что испанцы стали недолюбливать кабальеро. Впрочем, сам Альвар тоже был не в восторге от знатного сноба.

— Диего Веласкес не позволит нам покинуть Кубу, пока мы не скажем ему, зачем приплыли. Можете мне поверить, его заинтересует старый корабль битком набитый итальянскими рыцарями.

— Нас заверили, что Сантьяго-де-Куба только строится. В отличие от Баракоа, где каждый корабль на счету, там мы сможем действовать под прикрытием всеобщей неразберихи, — ответил Альвар, стараясь не смотреть на собеседника. — Пройдет день или два, прежде чем альгвасилы почуют неладное. В конце концов, Диего Веласкес губернатор и у него есть заботы поважнее, чем высматривать новые корабли.

— Все равно предлагаю плыть на Эспаньолу.

— Исключено. Разве кардинал не предупредил, что тамошние колонисты постоянно испытывают нужду в продовольствии?

— Тогда на Сан-Хуан.

— Нет, — сходу отклонил Альвар, прекрасно понимая, что курс для каравеллы проложили заранее не просто так. — Воды там непредсказуемы.

— Зато предсказуем Веласкес — старый дурак, одержимый манией величия, — продолжал гнуть палку Синискалько. — Если этот царек узнает о цели нашего визита, будьте уверены, корабль задержат на год, а может и больше. Узнав о том, что мы ищем, он не посмотрит на мой титул и ваших покровителей. Мы превратимся в пленников. Вы этого хотите?

— А что мы ищем, сеньор Бароци? — поинтересовался Альвар, давно желавший знать, что думает итальянец по этому поводу.

Синискалько долго и пристально на него смотрел, как будто размышляя, можно ли ему доверять. Потом все-таки решился.

— Как вы думаете, какое дерево было изображено на скрижалях? — шепотом произнес итальянец. — Говорят, Понсе де Леон искал во Флориде источник вечной молодости. Говорят так же, что это Lignum vitae[23], посаженное рукой самого Господа. Оно упомянуто в священном писании.

Вот оно значит как. Альвар улыбнулся.

— Намекаете на то, что Господь спрятал Древо жизни в Индиях?

— А почему нет? Колумб утверждал, что нашел там земной рай. Только представьте, — голос Синискалько дрогнул от волнения, — что если нам удастся вкусить его плодов? Два конкистадора на склоне лет обретут вечную жизнь. Согласитесь, такая благость выше посулов папы. К тому же мы все равно вернемся в Италию с доказательством нашей победы и потребуем награду. Вы ничего не теряете.

— Зато вы приобретаете чересчур много.

— Мы, итальянцы, не видим ничего греховного в накоплении богатств. Бог создал человека хозяином мира и наделил чувствами, чтобы тот получал удовольствие от жизни. А какое удовольствие может быть, когда мошна пуста?

— Я не сторонник гуманизма и уж точно не банкир. Человек имеет право на удовольствие и не может не грешить, но не стоит забывать, что за все рано или поздно придется платить. Свобода мысли и действия губительна для души. Будь моя воля, я бы объединил под эгидой церкви весь христианский мир, чтобы даже короли и императоры покорились воле пап.

— Вы хотите вернуть нас в Средневековье? Это нелепо. Мы свободные люди и ни от кого не зависим. Вам тоже ничто не мешает отойти от намеченного курса и принять новый.

— Я дал клятву, — холодно возразил Альвар. — Что бы там ни было, мы обязаны это найти и уничтожить. Так постановил Его Святейшество.

— Ваша преданность церкви умиляет, — в голосе дворянина прозвучали нотки насмешки. — Не рыцарь, не монах, простой наемник в поношенном дублете, а ведете себя так, словно метите в епископы. Родной отец наделил вас таким фанатизмом или это все плоды горьких размышлений о справедливости?

— Я не знал своего настоящего отца. Святой человек, принявший меня из его рук, утверждал, что он был дворянином.

— Значит, ваш названный отец — священник?

— Он был приором доминиканского монастыря и умер во Христе. Он обучил меня арифметике, латыни, картографии, многому другому, в том числе и Закону Божьему, — смиренно произнес Альвар, сделав вид, что не заметил насмешки, которой собеседник желал показать, что в Италии церковь давно лишилась уважения масс. — Вам кажется это странным? Да, пусть я скромно живу, но у меня есть принципы. Ваша светлость должен это понимать и радоваться, что на свете еще остались люди, не радеющие за тугой кошелек.

— Боюсь, мы с вами смотрим в разные стороны, — пространно отозвался Синискалько. — Я вырос в Алессандрии в семье банкира. Мой отец происходил из старинного рода Бароци, но нельзя сказать, что в городе его сильно любили. Впрочем, как и любого зажиточного пополана. Он держал банк и шелкопрядильную боттегу, а за городом восемь виноградных полей, но богатство не принесло ему счастья. Мне было шестнадцать, когда его убили.

— Кто? — не утерпел и спросил Альвар.

— Многие влиятельные заемщики с некоторых пор взялись за привычку таким образом выплачивать долги. Наемники, которых они подослали, проникли в наше поместье и лишили меня семьи. Я бежал в Милан к родне и с тех пор поклялся устроить свою жизнь так, чтобы избежать судьбы отца. Теперь я рыцарь на службе Рима и ни один мерзавец не посмеет приблизиться ко мне без дозволения. Я создал себя сам, привык брать от жизни все и… знаете, что, сеньор Диас, — Синискалько напрягся, и губы его дрогнули так, словно он собирался выдать важную тайну, — я почти не осуждаю тех, кто убил моих родных. Я их не простил, просто, как мне кажется, понял.

Альвар слушал итальянца и понимающе кивал, но в глубине души хранил равнодушие. Такую историю можно услышать от каждого третьего жителя Испании, где в одном только Толедо на узких темных улочках еженощно льется кровь, и срезают кошели вместе с ушами и носами обладателей.

— Мы оба служим церкви, — продолжал Синискалько Бароци, — и можем ради нее отнять чужую жизнь. Я не дурак, и все понимаю. Неужели вы думаете, что после смерти нас ждет рай? Чушь! Все знают, куда попадают убийцы, и исповеди тут не помогут. Возможно, Древо жизни вымысел и мы найдем во Флориде еще одно индейское капище. Но что если нет? Задумайтесь, ведь оно способно избавить нас от страданий.

— Я дал клятву, — упрямо повторил Альвар.

— Одной честью сыт не будешь, — произнес итальянец и немного погодя, добавил: — Плыть нужно на Сан-Хуан.

— За нас уже все решили, сеньор Бароци. Мы не в праве менять распоряжения священной коллегии.

— И пожалеем об этом. Я пытался вас убедить, сеньор Диас, но, по-видимому, легче подоить быка. Надеюсь, вы хороший фехтовальщик, потому что Куба встретит нас объятиями, но поднимет на алебарды, как только мы решим с ней проститься.

Альвар промолчал. Наблюдая за тем, с какой важностью Синискалько вышагивает по палубе, как расталкивает встретившихся на пути моряков, он понял, что при других обстоятельствах властный итальянец не стал бы даже разговаривать с бастардом вроде него, а просто сделал бы то, что считает нужным.

По шаткой лестнице Синискалько спустился в трюм. Рассохшиеся доски скрипели под ногами. Запах человеческого пота смешался с вонью рыбы. В кормовом отделении группа немытых моряков, держась за канаты, управляя румпелем[24], задавала курс кораблю. Испанцы оживленно переговаривались, но как только рядом оказался Синискалько, дружно замолчали. Это были кастильцы. Почти вся команда состояла из таких же крепких, бородатых мужчин выросших на просторах северных равнин. Сейчас для Синискалько они были опаснее всего, ибо, помимо законной свободы, обладали чувством собственного достоинства и горой стояли за товарищей. Итальянцев они избегали, с открытым недовольством уступая им место на палубе и в узких галереях. Однако любого недруга можно купить. Золотом или посулами, не важно. Главное найти заветную струнку в его душе, сыграв на которой можно получить плоть и кровь ее обладателя.

Присутствие итальянца, тем не менее, не смутило моряков, более того, они вдруг стали говорить громко и даже перебрасываться не самыми пристойными для слуха дворянина выражениями. Мысленно послав кастильцев к черту, Синискалько поспешил в дальнюю часть трюма. Там, на носу, среди бочек и тюков, в свете масляного светильника его ждали верные люди.

Рыцари Сильвио, Бернардо и Марко поклонились магистру в знак почтения. Каждый держал в руке пучок ароматных трав, периодически поднося его к носу. Марко, самый молодой из миланцев, сидел на старой мортире, ухватившись левой рукой за живот. Бледное гладкое лицо юноши в желтом свете казалось устрашающим и в то же время жалким. Его мутило уже девятый день, а обрезок соленого каната, который Синискалько приказал ему жевать, не помогал.

— Сколько это будет продолжаться, ваша светлость? — выступил ухоженный итальянец с красивым лицом. Запрокинув за плечи длинные золотистые волосы, он презрительно сморщил нос. — Как долго вы будете позволять этому Альвару Диасу помыкать нами?

— Столько, сколько потребуется, сеньор Бернардо. Здесь нечего делить и некем командовать. На судне должен быть порядок.

— Ну, а потом? — спросил высокий широкоплечий рыцарь с черной бородой, поглаживая эфес шпаги. — Даже не знаю, кого я больше ненавижу — французов или испанцев. Впрочем, выбирать нам не из чего. Будем работать с тем материалом, который имеем.

Итальянцы в нетерпении переглянулись. Хоть сейчас обнажай шпаги и в бой. И это на девятый день плавания! Синискалько оценил их слепое рвение. Эти трое были лучшими. Где еще найдешь таких преданных ремеслу рубак как не в северной Италии.

Он подступил к грузному рыцарю, которого завали Сильвио, и положил руку ему на плечо.

— Отец учил меня использовать все ресурсы с максимальной выгодой, — внушающим голосом произнес магистр. — Мы не станем убивать испанцев.

— Но кардинал Ломбарди велел, — начал было Сильвио.

— Не верю, что папа в коем-то веке вспомнил о простых смертных. Все, что у нас есть — это вера… С вами Бог, господа… Его Святейшество гарантирует… — передразнил голос кардинала итальянец. — Наслышаны об их гарантиях, о том, как набожные римские палачи по велению коллегии награждают дворян, путем усекновения отростка, на который те надевают шляпу. Неужели Святой Престол полагает, что обеты нашего ордена и клятвы церкви лишили нас памяти? Что Юлий II, что Лев X — оба прислужники Маммоны. У них одна бесовская вера и один удел — тридцать сребреников.

Рыцари молчали. Магистр перегнул палку, но шило в мешке не утаишь. За Ватиканом через эпохи действительно тянулся кровавый след, а папы в те времена напоминали скорее алчных князей, нежели божьих наместников.

— Кардинала здесь нет, — уже спокойнее произнес Синискалько. — Есть только мы и наши новые союзники.

— Союзники? — переспросил Марко. — Я не понимаю.

— Я понимаю, — отозвался Бернардо, который во всем был умнее других. — Однако ж слишком поздно. Пропал еще один человек, а испанцы, как я слышал, винят нас. Если исчезновения не прекратятся, команда поднимет мятеж. Угадайте, кого тогда выбросят за борт.

— Ваша светлость, мне все это осточертело. Куда они, черт подери, деваются? — простонал Марко, поглаживая живот. — Возможно, их доконала и вывернула наизнанку качка. Если так, то, клянусь святым Виталием, я следующий!

— Некоторые моряки верят, будто вахтенного и помощника утащило какое-то чудовище, — с улыбкой молвил Бернардо.

— Чепуха, — отмахнулся Сильвио. — Все знают, что в открытом море эти псы становятся суевернее цыган.

— Куда же, по-твоему, люди пропадают? — спросил Бернардо.

— Известно куда, — усмехнулся грузный рыцарь и для наглядности провел пучком трав по горлу. — Канат на шею и в воду концы. Думаю, кто-то из братьев и не утерпел. Ничтожная расплата за тот кровавый марш, который остатки их поганой лиги учинили на нашей земле[25].

— Мне кажется это как-то связанно с нашей миссией. Хотя мы плывем за золотом, так ведь? — поинтересовался Бернардо, внимательно наблюдая за реакцией магистра. — Я верю в чудовищ, но только в тех, которые живут внутри каждого из нас. С нами могли послать инкогнито кого-то, кто должен следить за порядком. Например, палачей святой инквизиции.

Пристальный взгляд и подозрительный намек итальянца вывели Синискалько из себя. Заметив недовольство на лице предводителя, рыцарь опомнился и отступил в сторону. Синискалько с самого начала запретил им расспрашивать его о целях кампании, по крайней мере, до тех пор, пока он не заговорит об этом первым. Однако все давно знали, что за вояжем в Новый Свет стоит церковь. Неизвестно, кто из посвященных проболтался, но факт оставался фактом. Не успела каравелла выйти в море, а имя кардинала Ломбарди уже было у всех на устах.

От взбучки Бернардо спас громкий шепот исходивший откуда-то сверху. Конкистадоры присмотрелись, заметив в квадратном пушечном окне плечи и голову мускулистого моряка. Это был валенсиец. Загорелый, с короткими волосами и рыжеватой бородой. Итальянцы его ждали.

— Санчес, — нахмурился магистр. — Ты-то мне и нужен. Говори, пес, это ты смущаешь команду сказками о морских чудовищах?

— Я видел их, клянусь святым Иаковом[26]. Две змеи сплелись воедино у самой поверхности моря, а их красные гребни сверкали в лучах заходящего солнца!

— Довольно, — шепотом рявкнул Синискалько. — Кто дал тебе право пугать команду? Ты, кончено же, увидел этих змеев не в море, а на дне кружки с ромом.

— Пусть лучше команда верит в то, что это были змеи, — предложил Бернардо. — Нам же спокойней будет спать. Ваша светлость?

— Хорошо. Мы еще к этому вернемся, — пространно отозвался Синискалько, даже не взглянув на него. — Теперь отвечай, как продвигается дело, которое мы тебе поручили?

— Они были бы ваши, не случись этой истории с исчезновением, — оправдывался валенсиец. — Теперь склонить команду будет труднее.

— Но ты сделаешь это?

— Не знаю, ваша милость. Кастильцы недовольны. Они и меня-то не слишком жалуют. Может, лучше оставим эту затею до прибытия на Кубу? Впереди месяц плавания. Многое может произойти.

— Вот именно, — резко ответил магистр. — Надеюсь, ты не собираешься жить вечно, потому что в сложившейся ситуации исчезнуть может кто угодно… даже ты. Запомни, Санчес, если исполнишь все в точности, как я велю, получишь место старшего помощника на лучшем торговом судне, но попробуй теперь отступиться и отправишься на корм морским чертям!

Испуганный валенсиец скрылся из виду. Итальянцы долго молчали, пока наконец не заговорил Сильвио.

— Этот все сделает, но как быть с Альваром Диасом?

— Я разберусь с ним сам, — ответил Синискалько. — Он отказался плыть на Эспаньолу. Упертый фанатик.

— Если ваша светлость передумает, знайте, что в рядах верных ему людей всегда будет тот, кто с радостью встанет против любого противника, в особенности против этого, чтобы на деле проверить так ли он хорош, как о нем говорят.

— Альвара Диаса обучали лучшие убийцы Мадрида. Эта дичь тебе не по зубам. Я разберусь с ним по-свойски, когда придет время. Сейчас он полезней нам в качестве генерал-капитана.

Синискалько повернулся и зашагал обратно к лестнице, дав понять, что тайный совет окончен.