История Аба

Глава II ЧЕЛОВЕК И ГИЕНА

Из простого чувства справедливости следует сказать, что движения пещерной женщины отличались такой свободой, которой часто недостает современной женщине. Ничуть не помрачая ореола этой последней, можно смело утверждать, что ей никогда не удалось бы преодолеть такое препятствие, как ручей или поваленное большое дерево, через которые надо перепрыгнуть, и она не выдержала бы сравнения в легкости и грации с этой матерью, которая, прыгая, бежала теперь через лес. В ее движениях не было ничего нерешительного, ни признака колебаний. Она бежала быстро и прыгала легко, была гибка, как пантера и мало заботилась о том, куда ступала на бегу ее смуглая нога.

Эта женщина была среднего женского роста, подобно большинству наших современниц; она обладала физической красотой, но ее стан не имел угловатого перехвата наших женщин, и по его очертаниям она очень походила на Венеру Милосскую, этот поразительный образец здоровой и красивой соразмерности. Ее темные и длинные волосы, не знавшие ни косичек, ни опасного частокола шпилек, целиком, не деленные на части, откидывались через голову назад и свешивались далеко между смуглыми плечами и по спине. Блестящие и красивого цвета, они, без сомнения, составляли прекрасное головное украшение. Придирчивый критик, с точки зрения другой эпохи, пожалуй, нашел бы, что их необходимо привести в порядок, причесать; но это зависит от понимания красоты. Они лежали плотной пушистой массой и не лезли в глаза, что составляло важное удобство в то тревожное время, когда необходимы были острые глаза и свободное от помех зрение.

С одного взгляда можно было убедиться, что эта дама не прибегала к косметике для придания своему лицу искусственной прелести. И, действительно, трудно было бы украшать нашим способом такое лицо, на котором растительность представляла нечто большее, чем простой пушок, и где неправильности в чертах были так заметны, что вопрос о косметике являлся бы незначительной мелочью. Глаза были малы и глубоко посажены, нос был толст, короток и очень неопределенной, трудно поддающейся описанию формы. Верхняя губа была очень длинна, а нижняя сильно выдавалась вперед. Широкий и твердый подбородок был очень хорошо обрисован. Рот следовало назвать скорее большим, а крепкие и ровные зубы белели, как лучшая слоновая кость. К этому описанию остается лишь прибавить несколько заслуживающих внимания подробностей относительно ее фигуры. Смуглая, как ореховая скорлупа, от загара под лучами полутропического солнца, от головы до загнутых вниз пят она выглядела воплощением такого здоровья, каким вряд ли обладали героини, когда-либо выступавшие на страницах мировой истории. Такова была внешность этой женщины, так спешившей с целью узнать причину беспокойства своего дитяти. Дамы этой эпохи сами ухаживали за своими детьми, что было общим правилом; наемные кормилицы были неизвестны, да не являлось и самой мысли о них. Такой порядок вещей был очень благоприятен для детей.

Женщина соскользнула в углубление, подхватила ребенка с постели из листьев, слегка подкинула его вверх несколько раз, и крик тотчас же прекратился; маленькие смуглые ручки обвились вокруг ее шеи, и ребенок залепетал подобно тому, как это делают дети и в наше время. Он сразу успокоился; но что заставило проснуться этого необыкновенного ребенка и громко звать свою мать в такой исключительный момент? Это немедленно выяснилось. Подбрасывая и укачивая ребенка, мать услышала звук, заставивший ее, подобно дикому лесному зверю, вскочить, чтобы принять более удобное для обороны положение. Она повернула голову и… нужно было видеть ее в эту минуту!

Очень близко к ним свешивалась ветвь большого букового дерева; мать перебросила дитя на свою левую руку, на аршин с лишком подскочила вверх и схватилась за ветвь правой рукой. Она висела, качаясь, а затем в одно мгновение, держа ребенка за руку, опустила его и плотно обхватила своими ногами. Если бы нам было суждено родиться в то время, то мы могли бы видеть образец прекрасного лазания. При помощи обеих свободных рук эта сильная женщина быстро взобралась вверх по спускавшейся наклонно от толстого ствола ветви на высоту около трех саженей и здесь, поднявшись в удобное место, мгновенно уселась, обхватив обеими ногами толстую ветвь, одной рукой держась за торчавшую вверх меньшую ветвь, а другой, свободной рукой крепко прижимая к груди свое смуглое дитя.

Эта красавица своей эпохи добралась до безопасного убежища на буковом дереве как раз вовремя. Еще в ту минуту, когда она только что повисла на ветви дерева, уже послышались рычание и обнюхивание бродившего вокруг животного самого отвратительного и опасного, какое только могло угрожать матери с сыном. Оно было грязновато-черного цвета, с такими же пятнами и полосками, но более светлого оттенка. Оно имело тупое, в виде свиного, рыло, а в громадных его челюстях сидели клыки. По виду животное напоминало крупного волка, за исключением своей приземистости и тупой морды. Это была чудовищная гиена той эпохи, животное, менее опасное для пещерного человека разве только в сравнении с пещерным тигром и медведем. Выродившиеся потомки ее, постоянно обнюхивающие воздух и неуклюже снующие взад и вперед по клетке в наших зверинцах, не менее противны на вид, но по величине, в сравнении с ней, только пигмеи.

Без сомнения, животное почуяло добычу и при поисках так громко рычало, что, разбудив ребенка, заставило испустить крик, послуживший к его спасению. Животное немедленно увидало ускользнувшую добычу над собой и стало яростно, но безуспешно бросаться вверх.

Осажденная таким образом на дереве с ребенком на руках, была ли эта женщина охвачена смертельным страхом? Ничуть не бывало! Она только крепче обхватила свою опору и громко смеялась. Она даже опустила вниз одну ногу и помахивала ею, дразня животное. Однако, несомненно, отступление ей было отрезано, а, кроме того, она была и голодна; и вот, усилив свой голос, она испустила по лесу странный призыв, дрожащий, заунывный вопль, слышный на далекое расстояние. Ответный крик не заставил себя долго ждать, так как всякое промедление в эпоху пещерного человека было опасно. На последующие призывы вновь слышались ответные крики, раздававшиеся все ближе и ближе. Теперь ее зов изменился в нечто другое; это уже не был больше призыв, а странный, кудахтающий, пронзительный говор из самых коротких фраз: она сообщала о своем положении. Последовал быстрый ответ; послышался голос сверху, и вот, перебрасываясь с ветви на ветвь, среди древесных вершин появился отец Аба, лицо, чувствовавшее естественное побуждение принять участие в происходившем.

Чтобы лучше описать пещерного человека, быть может, достаточно повторить сказанное о женщине; он походил на нее, только был крепче телосложением, с более длинными конечностями, более сильными челюстями, более широкой грудью и с более суровым выражением лица. Одет он был почти так же, как она. С широкого плеча свешивался кусок шкуры какого-то дикого зверя, но поддерживавший ее у талии шнур был толще, и за этот пояс было засунуло такое оружие, какое редко с тех пор носил человек. То был каменный топор, более тяжелый, чем каменные топоры Средних веков. Он был вложен в расщеп рукоятки длиной более аршина, сделанной из очень твердого дерева, и укреплен с помощью затвердевшей массы связанных сухожилий. То было страшное оружие, и владеть им мог только пещерный человек, руки которого не уступали в силе рукам гориллы.

Мужчина уселся на ветвь рядом с женой и ребенком. Последовал разговор на странном гортанном наречии, но слов при этом было потрачено мало. В те дни еще не было такого обилия слов, как в наше время; действие было все. К тому же, мужчина был голоден и хотел возможно скорее отправиться домой. Он запасся пищей, которая их ждала в пещере, и теперь нужно было поскорее отделаться от незначительной, но надоедливой помехи. Он легко приподнялся вдоль ствола дерева, вытащил из-за пояса длинное смертоносное оружие, вновь опустился на сук и, минуя жену и дитя, проскользнул вдоль сука к тому месту, где животное почти могло его достать. Тяжелый топор обеспечивал ему перевес в борьбе. Со свистом взлетел он и ударился о крепкий череп гиены, когда она подпрыгнула кверху в своем кровожадном ослеплении; удар был нанесен с такой силой, что оглушенное животное упало навзничь, и человек с легкостью обезьяны спрыгнул на землю. Снова огромный каменный топор, дробя кости, врезался в череп извивавшегося животного, и этим закончилось все приключение. Мать с дитятей спрыгнула вниз, и все, весело беседуя, направились к своей пещере. Истекающий день не был богат событиями, а случайности, подобные минувшей, им были привычны.

Как на прогулке, шли они между широко расставленными буковыми стволами: крепкий, волосатый, с сильно развитыми челюстями мужчина, мощная, но стройнее сложенная женщина и крепко сидевшее на ее плече дитя, радостно лепетавшее в то время, когда они таким образом шли или, скорее, бежали почти рысью вдоль речного берега к своей пещере. Легко двигавшиеся и беспечные, они были вместе с тем настороже и обладали почти бессознательной готовностью встретить всякую случайность. Их гибкие уши вздрагивали и повертывались то вперед, то назад, улавливая малейшие звуки. Ноздри их были открыты, чтобы встретить всякий доносившийся запах, как предупреждавший об опасности, так и говоривший о близости растительной или животной пищи; что же касается до зрения, то оно в эту эпоху было развито у человека сильнее, чем когда-либо. Их глаза ясно видели предметы как на далеком расстоянии, так и совсем вблизи и были всегда в движении, быстро поворачиваясь во все стороны, то высматривая высоко над головой, то оборачиваясь назад, чтобы предупредить возможность нападения врага, гнавшегося по следам. Таким образом быстро и всегда наготове шли отец и мать Аба между деревьями, неся с собой свое крепкое дитя.

Не тревожимые более ничем, достигли они пещеры, причем сворачивали на минуту, чтобы захватить с собой орехи и плоды, набранные женщиной среди дня в то время, когда ребенок спал. Плоды помещались в большом древесном листе, края которого были собраны вместе и стянуты крепко лентой из плотной травы, образуя удобный мешочек с двумя или тремя фунтами съедобного, представляющего добытую женщиной долю для ужина. Что касается мужчины, то его запас был гораздо значительнее.

Мужчина и женщина проползли через узкий вход и встали на ноги в полости, образованной скалами и занимавшей до трех саженей в квадрате в полу и до двух саженей высоты. Взглянув вверх, можно было видеть мерцавший свет, падавший через отверстие, служившее и дымовой трубой, выдолбленное с большим трудом от поверхности земли вниз, в пещеру. Под самым отверстием находился очаг, так как люди уже научились употреблению огня и дошли даже до такой утонченности, как отведение едкого дыма. В очаге тлелась зола из дров самой твердой породы, способных поддерживать долгий жар; у пещерного человека не было ни кремня со сталью, ни спичек и, если огонь случайно погасал, то добыть его вновь можно было лишь с большим трудом. Теперь такого затруднения не представлялось. Вздув золу, получили кучку тлеющих углей, а брошенные на них прутья и сухие ветки образовали веселое пламя. Хозяин, стоя среди освещенной таким образом пещеры, смеясь, показывал на обилие принесенного им мяса. Оно было наилучшего качества и в таком количестве, что донести его в пещеру значило подвергнуть серьезному испытанию силу этого могучего человека. По качеству такая пища удовлетворила бы эпикурейца наших дней, а по количеству ее было достаточно по крайней мере на целую неделю всей семье: то была задняя часть лошадиной туши.