История античной литературы

В конце IV — начале III вв. Рим уже был античным полисом, подчинившим себе всю среднюю Италию. В первой половине III в. до н. э. он покорил Этрурию и греческие колонии, овладев всем Апеннинским полуостровом (кроме Цизальпийской Галлии, — так называлась Северная Италия). После победы над Карфагеном — крупной торговой державой Средиземноморья (201 г. до н. э.) — Рим утверждает свое господство над островами Средиземного моря и отдельными областями Испании. Во II в. до н. э. римляне захватывают Македонию, подчиняют себе Грецию и Западное побережье Малой Азии, область Карфагена (в Африке), Пиренейский полуостров и Северную Италию. Таким образом, маленькая земледельческая община превращается теперь в Средиземноморскую державу, ведущую оживленную торговлю и накапливающую огромные богатства.

Дешевый труд рабов дает возможность организовать обширные хозяйства (латифундии), параллельно с ростом которых идет процесс разорения мелких земельных собственников, бывших прежде главной опорой римского полиса. В это время возрастает и роль торгово-ростовщических слоев. Дельцы, большей частью происходившие из социальных низов, богатеют, выступая в роли откупщиков, которым государство поручает сбор податей в римских провинциях. Наряду с сенатской аристократией сословие «всадников», в которое входили представители торговых и ростовщических слоев, становится важной политической силой и выступает инициатором дальнейших завоеваний. Между всадничеством и нобилитетом подчас разгорается ожесточенная борьба.

В это время происходят изменения и в сложившемся ранее старинном укладе римской жизни. Став крупной средиземноморской державой, Рим пытается и в культурном отношении утвердить свое положение среди крупнейших эллинистических государств.

Первым государственным деятелем, оценившим важность художественного слова для пропаганды политических идеалов молодого Рима, был Аппий Клавдий Слепой (консул в 307 и 296 гг. до н. э.). В 279 г. он произнес в сенате знаменитую речь, в которой отверг мирные предложения царя Пирра. Эта речь была издана впоследствии отдельной книгой. Аппий составил и сборник изречений, из которого сохранились до наших дней лишь несколько сентенций, например: «Каждый человек — кузнец своего счастья».

Ведущими жанрами римской литературы становятся эпос и драма. Поэты, в отличие от первых прозаиков, были людьми, по социальному положению близко стоявшими к народу: вольноотпущенники-греки, пришельцы из италийских городков. Создание своей художественной литературы было важным политическим актом, который должен был способствовать повышению значения Рима среди государств Средиземноморья.

В середине III в. до н. э. знание греческого языка было распространено среди римского нобилитета. Этим языком пользовались при сношениях с эллинистическими государствами, он был как бы «официальным» языком дипломатов и государственных деятелей. Светоний сообщает, что в это время в Риме было много «полугреков» — учителей греческого языка, открывавших школы или живших в семьях римских нобилей. Очевидно, и Ливий Андроник принадлежал к числу подобных учителей и учил маленьких римлян греческому и латинскому языкам.

Ливии перевел на латинский язык «Одиссею» Гомера, предпочтя ее «Илиаде». Выбор был обусловлен, по-видимому, рядом соображений, важнейшее из которых состояло в том, что Одиссей был героем, издавна известным в Италии. Само его латинское имя «Улисс» относится к древнейшей, догомеровской эпохе. Согласно легенде сыновья Улисса Тиррен и Тархон были этрусскими царями, а два других — Ардей и Телегон считались основателями италийских городов Ардеи и Тибура. Существовало и предание о том, что Эней — этот легендарный родоначальник римлян, — прибыл в Италию как спутник Одиссея. Таким образом, именно этот гомеровский герой являлся весьма подходящей фигурой для того, чтобы показать древнейшие связи между Грецией и Италией. Дело в том, что как раз в то время, когда создавалась «Одиссея» Ливия Андроника, римляне выступали в роли защитников греческих городов от агрессии иллирийцев и были впервые приглашены благодарными греками участвовать в знаменитых «Истмийских играх». Таким образом, «Одиссея» Ливия отвечала известным политическим запросам и должна была свидетельствовать о почтенном прошлом римского народа и его древнейших связях с Грецией.

От произведения сохранились лишь незначительные фрагменты, на основании которых можно, однако, утверждать, что поэт отнюдь не давал точного перевода, но стремился сделать Гомера понятным своим римским читателям. Он комментировал отдельные места, вводил подчас различные римские понятия и римских богов. Греческих Муз, например, он называет «Каменами», богиню Геру, которая у Гомера именуется «дочерью Кроноса» он величает «Чадом Сатурна» (Сатурн считался легендарным царем Италии), красочные эпитеты греческого подлинника Ливий устраняет или заменяет сухими определениями: «величайший муж Патрокл», «нечестивый Киклоп» и т. п. Вместе с тем, почти к каждому фрагменту Ливия можно подобрать соответствие у Гомера. Римский поэт рассказывает и о совете богов, на котором было принято решение приказать Калипсо отпустить Одиссея с острова Огигии, о встрече героя с Навсикаей, о пребывании у Полифема и т. д.

Поэма написана сатурновым стихом, а не гекзаметром. Этот древнейший латинский размер рассчитан наиболее короткую строку, чем гекзаметр, поэтому вся структура гомеровской речи подвергается у Ливия полнейшей перестройке.

Кроме «Одиссеи» Андроник составил два гимна для хора девушек. Эти «парфении» предназначались для торжественного исполнения во время обхода города, совершавшегося для умилостивления богов. Самый обычай исполнения «парфениев» — греческий, и был заимствован Ливией у жителей его родного города Тарента, тесно связанного с эллинистическими греческими государствами.

От трагедий и комедий Ливия сохранились лишь незначительные фрагменты. Большое внимание поэт уделял, по-видимому, темам Троянского цикла. Сохранились строки из трагедий «Троянский конь», «Аякс» и некоторых других.

Римская трагедия с самого начала своего существования отличалась от греческой некоторыми особенностями: в ней не было хора, а следовательно, и хоровых партий, диалоги действующих лиц перемежались ариями актеров (кантиками), сопровождавшимися музыкальным аккомпанементом. Жанр комедии, впервые введенный Ливием, носил название «паллиаты» (комедии плаща), так как актеры выступали в ней одетыми в греческую одежду, и сюжеты также брались из греческой новоаттической комедии.

Родной город Ливия — Тарент — был одним из италийских центров эллинистической культуры, и, согласно свидетельствам древних, театральные зрелища были там излюбленным видом развлечения. Очевидно, по примеру Тарента театральные представления вводятся и в Риме.

Продолжателем Л. Андроника был Гней Невий (274— 201 гг. до н. э.). Италиец из Кампании, он участвовал в качестве солдата италийских вспомогательных легионов в Первой Пунической войне[116]. Этой войне он посвятил свою поэму «Песнь о Пунической войне».

Литературная деятельность Невия развертывается в то время, когда в Риме несколько оживляется демократическое движение.

В этот период проводятся важные реформы, согласно которым все граждане, независимо от имущественного положения, получили в народном собрании равное число голосов. Во главе демократической группировки стоял в это время деятельный и энергичный народный трибун Г. Фламиний (282 г.).

По-видимому, Невий затрагивал в своих комедиях политические темы и нападал на римских нобилей. Сохранился, например, фрагмент комедии, в которой высмеивается известный полководец, весело проводящий время в обществе гетеры. Поздно ночью отец с трудом уводит его полураздетого от подружки. Римские грамматики указывают, что Невий подтрунивает здесь над прославленным полководцем Сципионом Африканским Старшим. Нападал он и на сторонников Сципиона, братьев Метеллов, которые ответили ему угрожающим стихом: «Дадут Метеллы трепку Невию поэту».

По свидетельству комедиографа Плавта, Невий был даже выставлен к позорному столбу за свои нападки на нобилей. Однако то обстоятельство, что он кончил жизнь в Африке, в Утике, в 201 г., в то время, когда там находился Сципион, дает основание предположить, что поэт искал примирения с главой мощной в то время группировки нобилитета.

Как и Ливий Андроник, Невий писал комедии и трагедии. В своих комедиях он использовал сюжеты новоаттической драмы, однако в них трактовались подчас и местные темы.

Так, например, сохранились фрагменты забавной пьесы «Тарентиночка». Героиней комедии является веселая гетера из Тарента, прибегающая к различным уловкам, чтобы привлечь к себе многочисленных поклонников: «одним кивает, другим машет, одного любит, другого удерживает, одного касается рукой, другого трогает ногой, одному дает полюбоваться своим кольцом, другому делает знаки губами, с одним поет, а с другим ведет немой разговор пальцами».

Во фрагментах комедии «Предсказатель» одно из действующих лиц подтрунивает над вкусами жителей городов Пренесты и Ланувия. В пьесе «Туника», вероятно, использовался римский сюжет.

Трагедия Невия, так же как и драмы Ливия Андроника, представляли собой переработку греческих драм. Уцелели фрагменты от трагедий «Ифигения», «Троянский конь», «Ликург» и некоторых других.

Новшеством явилось создание Невием так называемой претекстаты, т. е. трагедии на римскую тему. Исполнители ее были одеты в претексту — торжественную одежду римских магистратов, и сюжеты, следовательно, брались из римской жизни.

По свидетельствам древних, Невием были поставлены две претекстаты: «Кластидий» и «Ромул». «Кластидий» — пьеса, посвященная победе римского полководца Марцелла над инсурбскими галлами при городе Кластидии (222 г. до н. э.). Она была поставлена на погребальных играх Марцелла в 208 г. до н. э. Римские историки рассказывают, что молодой галльский вождь Вирдумар вызвал 47-летнего Марцелла на единоборство и был побежден им. По-видимому, об этом эпизоде и рассказывалось в претекстате. От нее, впрочем, уцелела всего одна строка: «Сохранив жизнь, веселый он вернулся на родину».

Погребения государственных деятелей в Риме издавна сопровождались торжественными церемониями, теперь же перед собравшейся толпой стали давать и небольшое театральное представление, в котором прославлялась деятельность усопшего. Весьма вероятно, что претекстаты не были драмами в полном смысле этого слова. Возможно, что они представляли собою театрализованное воспроизведение отдельных исторических или легендарных событий и давались во время триумфальных или погребальных игр, а также на тех празднествах, во время которых происходили сценические игры.

Невий, таким образом, делает шаг к романизации и актуализации не только комедии, но и трагедии.

Большой интерес представляет также и эпическая поэма Невия, посвященная Первой Пунической войне («Песнь о Пунической войне»). Поэт обращается здесь не к мифологии, как Ливий Андроник, а к недавнему прошлому Рима.

Эпические поэмы на исторические темы писали многие эллинистические поэты, прославлявшие деяния эллинистических монархов. Однако Невий посвятил свое произведение не восхвалению отдельного лица, а деяниям римлян и истории римского государства в целом.

В ходе Второй Пунической войны, когда писалась поэма, Рим уже становится одним из крупных Средиземноморских государств, и «римская тема» начинает поэтому все явственнее звучать в произведениях литературы и искусства.

Поэма Невия, по-видимому, открывалась описанием знаменитого храма Зевса, находившегося в Агригенте (Сицилия). С осады этого города в 262 г. и начиналась Первая Пуническая война. На восточном фронтоне этого храма была изображена борьба богов и гигантов, а на западном — разрушение Трои. Начав с описания храма, Невий затем переходил, по-видимому, от истории к мифологии, от осады Агригента к рассказу о бегстве из Трои будущего основателя римского государства Энея. Вторая книга была посвящена скитаниям Энея и его прибытию в Италию, в остальных пяти излагались различные эпизоды Первой Пунической войны. В поэме был и Олимпийский план, как у Гомера. Из отдельных фрагментов видно, что Юпитер и Венера обсуждали вопрос о судьбах римского государства. Некоторые отрывки по стилю напоминают сухой прозаический рассказ: «Переправляется римское войско на Мальту, цветущий остров разоряет, разрушает, опустошает, доводит до конца свое вражеское дело». Очевидно, такой сухой стиль версифицированной хроники был в какой-то степени характерен для всей поэмы.

Таким образом, от древнейшей римской драмы и эпоса сохранилось чрезвычайно мало. Полностью дошли от этого периода лишь комедии Плавта и Теренция.

РИМСКИЙ ТЕАТР

Первые римские театры сооружаются по образцу эллинистических, которые римляне видели в Южной Италии и Сицилии, однако они отличаются от греческих некоторыми существенными особенностями. В римской драме не было хора, поэтому отпала и необходимость в орхестре. От орхестры осталось лишь полукружие, которое заполнялось местами для зрителей.

Возвышенная площадка (по-гречески проскений, по-латыни — пульпитум) для игры актеров с самого начала существовала в римском театре. Она часто изображается на древнеиталийских вазах. Эта площадка была несколько ниже, чем проскений эллинистических театров.

Скена, выполнявшая в греческом театре роль декоративного фона, сохранилась и в римском, но стала значительно выше (часто имела 3 этажа) и была роскошно украшена мраморными колоннами и нишами, в которых стояли скульптуры. Декоративная стена (scaenae frons) имела 3 или 5 дверей, из которых выходили актеры, танцоры, музыканты или декламаторы. В римском театре был и занавес, который опускался в начале представления и поднимался в конце. В стенке сценической площадки, приподнимавшей ее над орхестрой, также были ниши, в которых часто устраивались фонтаны, освежавшие воздух и создававшие различные зрительные эффекты.

Римляне были искусными архитекторами и инженерами, внесшими много нового в античную технику и архитектуру. Они ввели в строительное искусство арку, и это дало им возможность сооружать свои театры не только на склонах холмов (как это делали греки), но и на равнинах.

Высота декоративной стены совпадала с высотой последнего ряда мест для зрителей, расположенных амфитеатром, и поэтому для защиты от солнца и дождя можно было натягивать над всем сооружением своеобразный тент. Стена отделяла сцену от окружающего пейзажа, а тент придавал всему сооружению, возвышавшемуся над равниной, замкнутый характер, напоминающий театральные здания нового времени. Римский театр представлял собой, следовательно, гармоническое, вполне законченное целое. Он обычно окружался портиком (крытой галереей), служившим своеобразным фойе.

В эпоху империи трагедии и комедии ставились редко, на смену им пришла пантомима, напоминавшая наш балет, и разного рода выступления декламаторов, певцов, музыкантов и танцоров. Представления в это время обставлялись сложными декорациями и различными театральными трюками и эффектами: фонтаны били струями благовоний, сады с причудливыми цветами раскидывались на сцене, вспыхивали пожары и т. п. Само декоративное убранство стены становилось все более и более пышным. Театры сооружались в эту эпоху в самых отдаленных провинциях, и величественные развалины их до сих пор возвышаются во Франции, Испании, Германии и Африке.

Однако первоначально, в III и II вв. до н. э., для сценических игр устраивались простые деревянные подмостки, разбиравшиеся после представления. Зрители же смотрели на представление стоя.

Как и в Греции, театральные представления давались в Риме во время празднеств и были связаны первоначально с религиозными церемониями. Самым древним из праздников были Римские, или Великие, игры, которые давались в сентябре. Праздник начинался торжественным пиром в честь Юпитера, а затем процессия римских граждан во главе с консулом, изображавшим Юпитера, шествовала из Капитолия в цирк. Из храмов выносились статуи богов и возлагались на специальное ложе, с которого они должны были созерцать даваемые в их честь игры. В древнейшее время игры и представления устраивались, прежде всего, в религиозных, культовых целях, для развлечения и умилостивления богов. Наряду с цирковыми играми в начале III в. до н. э. богов развлекали танцами, акробатикой и выступлениями жонглеров. Драмы, по образцу греческих, были введены уже позднее. Первая трагедия, по римским свидетельствам, была поставлена в 240 г. до н. э., а затем постепенно количество праздников, на которых давались сценические игры, стало увеличиваться, были введены Плебейские, а во время Второй Пунической войны — Аполлоновы игры (с 212 г. до н. э.); к ним присоединились празднества в честь богинь Флоры и Цереры, а с 194 г. до н. э. и Мегализийские игры (в честь богини Кибелы).

Устройством театральных представлений во время празднеств ведали в эпоху республики эдилы.

Постепенно появилась необходимость и в сооружении постоянного театра. Первый каменный театр был построен в 55 г. до н. э. Помпеем. Своей постройке Помпей хотел придать сакральный характер; заимствуя идею от греков, он увенчал последний ряд мест для зрителей храмом Венеры Победительницы, которую считал своей покровительницей. Ряды сидений образовывали как бы широкую лестницу к этому храму. Однако несмотря на это Помпей получил порицание от римского сената, всячески противившегося «греческим новшествам».

Комедии Л. Андроника, Невия, Плавта и Теренция ставились еще на примитивных деревянных подмостках. Два домика и переулочек между ними составляли все декоративное убранство сцены.

Действие, как и в греческих пьесах, всегда происходило на улице, а не внутри дома. О том, что совершалось за сценой, действующие лица по ходу действия рассказывали аудитории.

Первоначально актеры не пользовались маской, хотя маска была известна в Италии задолго до появления постоянного театра. Ее изображения встречаются на этрусских саркофагах. Танцы «замаскированных» исполнялись, по-видимому, во время погребальных игр.

Обычай играть в масках пришел, по всей вероятности, из Греции; во II в. до н. э. римские актеры уже выступали в маске.

В римских источниках сообщается, что знаменитые актеры эпохи республики, Росций и Эзоп, внимательно изучали маски, прежде чем играть в них. Они часто бродили в толпе, наблюдая жесты и движения окружающих, постоянно ходили на форум, чтобы слушать речи ораторов и учиться у них изящному произношению и особой манере игры. Цицерон рассказывает, что Росций, по его собственным словам, мог бы воспроизвести любую речь оратора, не произнося ни слова, при помощи одной только мимики и жестов. Маска в комедии не давала возможности пользоваться мимикой, но жесты и движения актеров были чрезвычайно выразительны и своеобразны. Каждое движение имело определенное значение, был разработан и «язык жестов». Произнося свои речи, актеры обращались не друг к другу, а к зрителям. Весь их внешний вид, цвет одежды и волос, предметы, которые они держали в руках, характер движений и походки должны были указывать зрителям на специфику того или иного персонажа. Благородные отцы, свободнорожденные девушки и почтенные старцы принадлежали к более высокой категории действующих лиц, и весь характер исполнения этих ролей был более сдержанным и спокойным, чем при обрисовке суетящихся рабов, изворотливых сводников, голодных параситов или жадных ростовщиков. Чтобы играть роли этой второй категории персонажей, нужно было быть искусным танцором, акробатом, а иногда и фокусником. Большую роль в римской драме играла музыка. Флейтист находился на сцене рядом с актерами и аккомпанировал сольным ариям, которые исполнялись «за сценой» специальными певцами. Актер же на сцене сопровождал пение жестами и движениями.

Отделение актерской игры от пения, долго существовавшее в римском театре, вело происхождение еще от древних этрусков.

Для постановки комедий Плавта требовалась, по-видимому, труппа из 5 актеров. Такие труппы во главе с антрепренером и нанимались эдилом для сценических игр. Римские актеры принадлежали к низшим слоям общества, а иногда были даже рабами; хозяин охотно предоставлял свою труппу за плату для разного рода выступлений. Женщины, как и в греческом театре, могли участвовать лишь в низовых зрелищах, в миме и пантомимах, в комедии же и трагедии играли только мужчины.

ТИТ МАКК ПЛАВТ

Выдающимся комедиографом, произведения которого дошли до нас, был Тит Макк Плавт (250—184 гг. до н. э.).

Биография его плохо известна. В римских источниках сообщается, что он родился в Сарсине, на севере Италии, в юности занимался торговлей, а разорившись, нанялся на мельницу и там, в свободные от работы часы, написал свои первые комедии.

Анализ сохранившихся пьес приводит к выводу, что их автор по социальному положению близко стоял к народу. Это подтверждается и тем обстоятельством, что имя его Макк является несколько измененным названием традиционной маски дурака в народной ателлане, а прозвище Плавт, означающее «плоскостопный», связано с наименованием одного из жанров низовой комедии, актеры которой выступали в специальной обуви, без каблука.

Великолепное знание театрального дела, столь характерное для всех его пьес, делает весьма вероятным предположение, что Плавт был актером какой-нибудь бродячей трупы, показывавшей свои представления в различных городках Италии. Позднее он попал в Рим, и его пьесы стали пользоваться большим успехом у падких до зрелищ горожан.

Плавт был плодовитым драматургом. Из приписываемых ему 120 комедий римский ученый Варрон отобрал 21. Семнадцать из этих пьес целиком дошли до нас.

Сюжеты и основных персонажей своей паллиаты римский комедиограф берет у эллинистических писателей, в так называемой «средней» и «новой» аттической комедии. Эти сюжеты, как известно, были довольно однообразны. Постоянно рассказывалось о подброшенных и позднее найденных детях, о юноше, влюбившемся в гетеру, иногда эта гетера оказывалась свободной девушкой, проданной в рабство, и находила в конце концов своих родителей. У девушки обычно бывала верная служанка-помощница, у юноши — услужливый раб. В комедии выступали добрые или строгие отцы, сварливые жены, повара, сводники, грубоватые сельские жители и т. п.

Заимствуя сюжетную канву и основных действующих лиц, Плавт создает, тем не менее, оригинальные произведения, глубоко отличные подчас от греческих образцов. Его комедии рассчитаны на широкие слои римского городского плебса, мало интересовавшегося философскими и психологическими проблемами, любившего грубоватую италийскую ателлану, жонглеров, танцоров и выступления мимов. Новоаттическую комедию римский комедиограф приближает к веселому народному фарсу.

Для усложнения интриги и увеличения количества забавных сценок Плавт соединяет в одной комедии сцены, взятые из разных оригиналов. Этот прием называется контаминацией. Противоречия, отдельные неувязки, которые возникают при подобной работе, не пугают комедиографа. В его пьесах много таких неувязок, зато каждая отдельная сцена, часто слабо связанная со всей пьесой в целом, чрезвычайно забавна и всегда доходчива.

В отличие от новоаттической комедии в пьесах Плавта существенную роль играет музыкальный элемент.

Диалогические партии перемежаются речитативом, исполнявшимся под аккомпанемент флейты, вставляются и сольные арии (кантики), а иногда встречаются и дуэты, трио, квартеты. Эти арии составлены разнообразными сложными размерами. Певец поет за сценой, а актер, выступающий перед зрителями, лишь сопровождает пение мимикой и жестикуляцией.

Таким образом, римская паллиата Напоминала наш современный водевиль или оперетту. Способ исполнения в ней постоянно менялся, менялся, следовательно, и характер чувств героев и самый язык: буффонада перемежалась лирическими ариями, пародия на трагедию — бытовыми репликами, а подчас и грубой перебранкой.

В то время как эллинистические комедиографы стремятся к созданию тонких жизненнодостоверных характеров, к отражению психологических деталей, к выработке литературного языка, близкого к языку образованных греков, Плавт рисует резкими, грубоватыми штрихами, давая не характеры, а типы, развертывая интригу, основанную на забавном стечении внешних обстоятельств, пользуясь гротеском, карикатурой, пародией. Музыка выполняет в его комедии чрезвычайно важные функции, она не только разнообразит действие, но, развлекая зрителей, дает возможность познакомить их с такого рода чувствами (лирическая скорбь, любовные переживания), которые без музыкального сопровождения могли бы показаться скучными грубоватой римской публике.

Комедии Плавта, таким образом, нельзя назвать «бытовыми», как новоаттические, да бытовая комедия и не могла еще появиться на столь ранней стадии развития художественной литературы, как об этом свидетельствует история возникновения комедии у греков. Беря сюжеты и ситуации у греков, Плавт вводит в свои пьесы и римские реалии, создавая веселую смесь из греческих и римских элементов, некий «фантастический мир», в котором действуют греки, но управляют римские магистраты, греческие боги почитаются вместе с римскими, действие происходит в Греции, но в греческих городах существуют римские улицы и римский форум, здесь едят италийские блюда, слышатся римские поговорки и брань, звучат злободневные остроты и намеки на современные события. Греческий быт с гетерами, пирушками, любовными увлечениями подан у Плавта как нечто «экзотическое», далеко не всегда вызывающее одобрение комедиографа, но дающее ему богатый материал для развертывания остроумной интриги и нагромождения забавных приключений.

Отношение к грекам в Риме в период Второй Пунической войны (218—201 гг.) и после нее существенно меняется. Немалую роль в этом сыграло то, что многие греческие города выступали в этой войне на стороне Карфагена. Кроме того, после побед над могущественными эллинистическими правителями Филиппом Македонским и Антиохом Сирийским римляне убеждаются в своем превосходстве над эллинистическими полководцами.

Во время жизни Плавта в Риме начинается борьба между эллинофилами и приверженцами римской старины. К числу последних принадлежал Катон Старший, преследовавший во время своего цензорства (184 г.) эллинофилов и в их числе знаменитого Сципиона Африканского, победителя Ганнибала. «Эллинофильство» не разделялось, по-видимому, большими группами римского плебса, сочувствовавшего в этом отношении Катону.

Большая часть комедий Плавта была создана после победы над Ганнибалом, и хотя поэт избегает прямых политических выпадов, но все же в его пьесах можно найти насмешки над Сципионом Африканским и близкими ему политическими деятелями, карикатуры на эллинистических полководцев, похвалы старинным римским нравам и обычаям. Комедиограф называет греков «овцами», которые «легко дают себя стричь», подтрунивает над их вероломством.

Возможно, что народные массы римского общества были близки в своих симпатиях и антипатиях к группировке, возглавлявшейся Катоном. Однако возвращение к старому после Второй Пунической войны было уже невозможно. При жизни Плавта Рим становится развитой торговой державой. Флот, выстроенный для морских сражений с Карфагеном, используется как торговый. Начинается освоение Римом морских путей. Влияние эллинизма во всех областях римской жизни усиливается. В 198 г. на левом берегу Тибра сооружается торговая гавань эллинистического типа. Впервые в истории города здесь строят портик (крытую галерею) эллинистического образца для совершения торговых сделок. В это же время на Марсовом поле появляется второй портик, вблизи которого проводят первую мощеную торговую улицу, по ее сторонам располагаются многочисленные лавки.

Купцы, торговцы становятся в Риме «модными фигурами», чужеземные товары наполняют лавки. Впервые в это время Рим вступает в торговые отношения не только с эллинистическим Западом, но и с Востоком. В Рим хлынули массы рабов и греческих ремесленников, начали проникать в той или иной степени новые вкусы, обычаи и моды.

Все эти явления современной жизни находят свое отражение в плавтовских комедиях. Торговцы и купцы, которых любили изображать эллинистические авторы, становятся излюбленными персонажами и его пьес; в них постоянно говорится о различных торговых операциях, чужеземных товарах, далеких путешествиях. Комедиограф смеется над новыми модами, над наемными воинами, находящимися на службе у эллинистических полководцев, над греческими врачами и философами. Он осуждает страсть к стяжательству. Богачи, ростовщики, сводники, гетеры, обманывающие своих любовников и вымогающие богатые подарки, всегда высмеиваются в его пьесах. Симпатии Плавта на стороне тружеников, живущих бедно, но честно, соблюдающих нравственные нормы своих отцов и дедов. Так, например, в комедии «Канат» выступает хор рыбаков, с добродушным юмором описывающий трудности своего полуголодного существования:

Рыбак Грип (имя Грип значит «рыболовная сеть») выуживает шкатулку с сокровищами сводника, потерпевшего кораблекрушение. Бедняк уже строит в своих мечтах воздушные замки, видит себя богатым торговцем и даже основателем великого царства. Мечты его в конце концов разлетаются в прах, он вынужден отдать шкатулку ее владельцу. Плавт изображает этого бедняка-мечтателя с симпатией и добродушным юмором.

Подобные персонажи являются в его комедии носителями другой линии комического, отличной от массы шутовских, буффонных фигур, развлекающих зрителей грубыми остротами и потасовками. В обрисовке их элементы литературной традиции сливаются с собственными наблюдениями симпатизирующего простому люду римского комедиографа.

Главным двигателем занимательной интриги у Плавта является раб. Он обычно выступает в роли помощника влюбленного, но часто безвольного, молодого хозяина. Раб суетится, бегает, расталкивая всех, хвастается и ругается, пересыпая свою речь поговорками, меткими словечками, заборной руганью.

Подчас из его уст можно услышать и торжественную арию, пародирующую трагедию, высокую ораторскую речь или эпическую поэму. Успешно проведя интригу, он сравнивает себя с великими полководцами:

Рабы в комедии ведут себя так, как не могли бы вести себя римские рабы в жизни, положение которых было тяжелым и бесправным. Свободой они пользовались только в короткий период празднества Сатурналий, когда воцарялись карнавальные, «перевернутые» отношения между ними и господами.

Эту-то карнавальную перевернутость отношений и использует Плавт в своей веселой, полной движения и смеха комедии. Главным носителем комического он делает персонаж, наиболее низко стоящий на социальной лестнице. Рабу дозволено то, что не мог совершить на глазах зрителей свободный гражданин.

Характерным для Плавта образцом комедии является пьеса «Привидение». В основу положена новоаттическая пьеса Филемона. Филемон обработал сюжет, который встречается и в других произведениях античной литературы. Так, у Лукиана в диалоге «Любитель лжи» некий Аригнот рассказывает о том, как он поселился в доме, где жил черный волосатый дух, являвшийся к нему по ночам.

Плиний Младший в одном из своих писем упоминает о философе Афинодоре, к которому ночью явилось привидение.

Комедия Плавта начинается с перебранки двух рабов, городского и деревенского. Из этой перебранки зрители узнают, что владелец дома уехал по торговым делам из города, а сын с друзьями и преданным ему рабом Транионом весело проводит время в пирах и развлечениях.

После комического диалога рабов следует сольная ария выходящего из дома юноши Филолахета, сына уехавшего старика Феопропида. Филолахет рассуждает о своей любви к гетере Филематии. Чрезвычайно любопытна та оценка, которую дает юноша своему чувству. У Плавта нет психологической тонкости, столь свойственной изображению любовного чувства в комедиях Менандра. Любовь представляется Филолахету бедствием, болезнью, которая постепенно разрушает в его душе все хорошие качества, старательно воспитанные в нем родителями.

Несколько примитивная конкретизация характерна для тех поэтических образов, которыми пользуется в этой арии Филолахет. Только что родившегося человека он сравнивает с новым домом, который постепенно разрушают бури и дожди:

Любовь, по мнению Плавта, разрушает традиционные нравственные устои римлянина: человек утрачивает чувство чести, перестает быть бережливым и обдумывать свои поступки.

Подобное освещение любовной темы характерно для многих комедий Плавта. Рабы-помощники постоянно подсмеиваются над влюбленными господами, называя их «тяжелобольными» или «помешанными». В пьесе «Ослы» они даже заставляют молодого хозяина изображать осла и возить их на себе верхом, чтобы дать в качестве награды деньги, ловко раздобытые ими для выкупа его возлюбленной. С позиций патриархальной римской морали, на которых стоит Плавт, эта сфера чувств представляется недостойной серьезного внимания.

В следующей сценке появляется гетера Филематия со своей служанкой Скафой. Филолахет подслушивает их разговор. Филематия совершает свой туалет, обращаясь за советами к Скафе. Скафа же учит хозяйку искусству одеваться, а заодно и искусству стяжательства. Реплики ее полны грубоватого остроумия. Филематия просит ее подать белила. Скафа на это отвечает, что белила ей не нужны: «Все равно, что чернилами захотела б кость белить слоновую», — и тут же подсказывает хозяйке «мудрую» мысль о том, что «с одним жить — не любовницы то дело, а матроны». Сценка напоминает излюбленные и комедиографами нового времени, например Мольером, беседы молодых героинь с их служанками-наперсницами.

Дальнейшее действие развертывается без всякой органической связи с этой сценой: перед домом появляется подвыпивший друг Филолахета Каллидамант со своей возлюбленной Дельфией. Он приглашен на веселую пирушку. Плавт вкладывает в уста Каллидаманта пьяные речи, которые тот произносит заплетающимся языком. Сценка должна была вволю повеселить римских зрителей. Кое-как пьяный герой попадает, наконец, в дом.

Едва улица опустела, как пришел запыхавшийся раб Транион, сообщивший, что видел в гавани вернувшегося хозяина. Необходимо навести в доме порядок. В отчаянной сутолоке рабу Траниону вдруг приходит в голову блестящий план действия. Не посвящая в него своего молодого хозяина, он обещает спасти положение, но требует, чтобы веселая компания заперлась в доме и сидела там тихо. Так начинает развертываться главная интрига комедии, которой руководит хитрый и изворотливый раб.

Вот перед домом появляется благодарящий Нептуна за благополучное возвращение Феопропид. Как только старик начинает стучать в дверь дома, Транион уверяет его, что из дома все уже давно выехали, так как в нем появилось привидение. Транион с увлечением рассказывает подробности появления страшного духа:

Изобретательный раб, не задумываясь, импровизирует речь появившегося ночью мертвеца.

В самый разгар его вдохновенной лжи за дверью дома начинается движение. Транион боится, что его блестящая игра будет внезапно испорчена неосторожностью притаившихся в доме гуляк. Однако и здесь он находит выход из положения, требуя, чтобы Феопропид немедленно убежал подальше от дома. Смертельно испуганный старик в ужасе убегает.

Не успевает он удалиться, как внезапно появляется ростовщик, нагло требующий денег у Траниона. Дело в том, что за время отсутствия отца Филолахет выкупил у сводника гетеру Филематию. Изворотливый раб на минуту растерялся. Приходится опять искать выход из трудного положения. Услышав разговор Траниона с ростовщиком, старик спрашивает о том, куда пошли полученные деньги. Со смелостью отчаяния раб объявляет, что на эти деньги Филолахет купил новый дом, ведь из старого пришлось спешно выехать. Скупой и расчетливый Феопропид требует, чтобы ему немедленно показали дом. Тут интригану приходится вновь пуститься на всякие хитрости, чтобы осмотр чужого дома прошел благополучно. Он уверяет соседа, что Феопропид сам собирается строить дом и интересуется устройством соседнего. Своего же хозяина он просит вести себя деликатно и не напоминать владельцу о сделке.

Когда Транион видит, что все обошлось благополучно, то, гордый своими удачами, подсмеивается над обманутыми стариками, сравнивая себя с вороной, клюющей двух коршунов.

Но ловко задуманная интрига кончается катастрофой. Феопропид встречает у своего дома рабов, пришедших за пирующим у Филолахета Каллидамантом, и они рассказывают всю правду ошеломленному и негодующему старику.

Блестяще развернув интригу, Плавт не умеет, однако, закончить пьесу с достаточной убедительностью. Ловкий раб и легкомысленный Филолахет получают прощение благодаря заступничеству Каллидаманта, ссылающегося на молодость Филолахета и обещающего оплатить все издержки.

В «Привидении» главный интерес представляет развертывание занимательной интриги. Интрига обусловлена не характерами действующих лиц, а неожиданностью положений, в которые попадают герои благодаря изобретательности раба-интригана. К такому типу комедии принадлежат пьесы: «Псевдол», «Хвастливый воин», «Стих», «Близнецы» и др.

Но даже выбирая для переработки ярко выраженную «мещанскую драму» с трогательным сюжетом. Плавт со своей неистощимой изобретательностью превращает ее в веселый фарс.

Так, комедия «Канат» имеет все основания для того, чтобы стать в интерпретации Плавта мелодрамой. Речь в ней идет о кораблекрушении, о злоключениях несчастной девушки, похищенной сводником и находящей, наконец, своего доброго и великодушного отца. В пьесе выступает и влюбленный юноша Плесидипп, и гостеприимная жрица храма Венеры, предоставляющая убежище двум молодым женщинам. Действие происходит на морском побережье у египетского города Кирены. С прологом выступает звезда Арктур.

Этот сюжет, напоминающий трагедию Еврипида «Ифигения в Тавриде», широко использовался не только авторами новоаттической комедии, но и составителями мимов. До нас дошли фрагменты эллинистического мима, в котором девушка, заброшенная кораблекрушением в далекую Индию и преследуемая похотливым варварским царем, исполняет жалобную песню. Жалобную арию исполняет и героиня комедии Плавта Палестра, но центральными фигурами пьесы становятся у него сводник Лабрак и его друг Хармид, Трахалион и Грип, служанка Ампелиска, рабы.

Персонажи носят излюбленные Плавтом «говорящие» имена: рабов зовут Скапарнион — «топор», Трахалион — «с крепкой шеей», Грип — «рыболовная сеть», служанка называется Ампелиска — «виноградная лоза», сводник — Лабрак — «рыба с хищной пастью», его приятель Хармид — «весельчак» и т. п.

Одной из центральных фигур оказывается сводник Лабрак. Сговорившись утром встретиться у храма Венеры с влюбленным в Палестру Плесидиппом и получив от него задаток, он тайно уплывает ночью в Сицилию вместе с девушкой и ее служанкой, поддавшись уговорам своего приятеля Хармида.

Звезда Арктур, выступающая в прологе и вводящая зрителя в ход дела, поднимает бурю на море из сочувствия к несчастной Палестре. Утром Плесидипп и его раб Трахалион обнаруживают обман. Девушкам удается спастись на лодке, и они находят убежище в храме Венеры у гостеприимной жрицы Птолемократии. Зрители не видят, как лодка причаливает к берегу, но раб Скапарнион, наблюдающий за ними, подробно рассказывает о том, что видит, своему хозяину Демонесу, еще не подозревающему о том, что потерянная им дочь Палестра находится в Киренах.

Во время бури удается спастись и Лабраку с Хармидом. В то время как Палестра, очутившись на берегу, исполняет под аккомпанемент флейты жалобную арию, Лабрак и Хармид осыпают друг друга руганью и упреками:

Они стучат зубами, как страшный Мандук — один из персонажей италийской народной ателланы. Их наружность, жесты и телодвижения должны были вызвать у зрителей тот моментальный, почти механический смех, какой вызывали у италийской толпы побои, драки и грубая жестикуляция в сценках ателланы и мима.

Описание наружности действующих лиц и их жестов часто вкладывается комедиографом в речи самих персонажей. Эти, как бы включенные в текст пьесы авторские ремарки являются одним из важнейших источников для суждения о внешнем виде и характере игры актеров в театре Плавта.

Наружность сводника — этого безнравственного стяжателя — описывается разыскивающим его рабом Трахалионом. Сводник похож на гротескных персонажей южноиталийского театра Флиаков: высокого роста, с толстым брюхом, морщинистым лбом и огромной плешью; Трахалион сравнивает его с Силеном.

Гротескный характер присущ многим персонажам римской паллиаты. Все они не умеют изысканно острить и деликатно шутить, как это делают персонажи Менандровских комедий. Не могут они и разговаривать тем чистейшим литературным языком образованного общества, на котором изъясняются действующие лица новоаттических драм. Перед нами нечто качественно иное, литературный жанр, стоящий на другой ступени исторического развития. Бытовая тематика и бытовые фигуры неожиданно перерождаются здесь в нечто гротескно-буффонное.

Итак, спасшись из соленых объятий Нептуна, Лабрак довольно быстро обнаруживает местопребывание Палестры и Ампелиски. Нечестивый и жестокий, он готов силой увести их из храма. Старик Демонес со своими рабами защищает несчастных. Своднику угрожают побоями и в конце концов Плесидипп уводит его к городским властям, которые должны по заслугам наказать нечестивца. На некоторое время он исчезает со сцены, уступая место рыбаку Грипу. Вытащив сеть с драгоценной шкатулкой, бедный раб хочет сохранить происшествие в тайне, но раб Плесидиппа Трахалион, зная о важных для Палестры вещах, находящихся в шкатулке, и заподозрив Грипа, пытается заставить его поделиться с ним добычей. Во время спора каждый из них старается перетянуть сеть к себе. Сцены, в которых от актеров требовалось и акробатическое мастерство, и балетное искусство, часто встречаются у Плавта. Демонес, привлеченный в качестве третейского судьи, разрешает спор в пользу Трахалиона, и Палестра получает принадлежащие ей вещи, по которым Демонес узнает в ней дочь.

Демонес оказывается счастливым отцом, и Трахалион мчится с радостной вестью к своему молодому хозяину, но и заключительные сцены не обходятся без буффонады. На вопросы юноши о том, как он должен себя вести с родителями и девушкой, раб отвечает ему все одним и тем же словом, произнося его, очевидно, с разными интонациями:

Этот прием, широко используемый Плавтом, применяют потом и комедиографы нового времени, например, Мольер, не раз обращавшийся при создании своих комедий к литературному наследию любимого им римского драматурга.

Сводник, наказанный за обман, вновь появляется на сцене и узнает от Грипа, у кого находится его шкатулка. Честный Демонес возвращает ему сокровища. Ампелиску выкупают у Лабрака. Палестру обещают в жены Плесидиппу. Радостный отец Демонес устраивает пир. Вместе со всеми за стол приглашают и коварного Лабрака. Вдоволь насмешив публику, сводник получает заслуженную награду.

В комедии «Канат», как и в других пьесах Плавта, мы видим два рода персонажей: одни являются носителями трогательно-чувствительной линии. Это свободная от рождения Палестра, ее отец Демонес и юноша Плесидипп. Жесты, движения и внешность этой категории действующих лиц не лишены сдержанности и известного благородства. Другие — комически-буффонны, это сводник, Хармид, Грип, Скапарнион и Трахалион.

Сочетание этих двух, подчас резко контрастных групп персонажей, соединение в пьесах трогательно-чувствительного и грубо-комического начала составляет одну из специфических особенностей плавтовской комедии.

Такое же сочетание характерно и для «Амфитриона», единственной пьесы, написанной на мифологический сюжет. Здесь рассказывается о любви верховного бога Юпитера к смертной женщине Алкмене, супруге героя Амфитриона. Юпитер спускается к ней в то время, когда ее муж находится в походе. Верховный бог принимает облик Амфитриона, верность которому хранит добродетельная Алкмена, Меркурий же, сопровождающий Юпитера, разыгрывает роль слуги Амфитриона Сосии. В комедии развертываются веселые сценки, основанные на путанице персонажей, а трогательно-чувствительная линия представлена матроной Алкменой, грустящей в разлуке со своим любимым супругом.

Комическая травестия мифа была широко распространена в низовых жанрах античного театра. На южноиталийских вазах часто встречаются изображения комических сценок, героями которых являются боги и мифологические персонажи. Геракл выступает в роли обжоры, Одиссей оказывается трусом и лгуном, высмеиваются любовные похождения Зевса. Комедия Плавта и в этой области продолжает традиции низового театра.

Единственной у Плавта целиком трогательной комедией являются «Пленники». Публику смешит здесь своими комическими монологами, жестами и наружностью только один парасит Эргасил. В прологе и заключении пьесы, обращаясь к зрителям, Плавт сам говорит о необычности и особых достоинствах этой комедии.

В этих строках отражено отношение самого Плавта к тем традиционным сюжетам и темам, которые сам он постоянно использовал. Пьесы на эти темы, по его мнению, не способствуют воспитанию честных и высоконравственных граждан. В комедии же «Пленники» показаны благородные чувства раба и его хозяина, попавших в плен и помогающих друг другу вновь обрести свободу. Старик Гегион, у которого они находятся, купил их для того, чтобы обменять на своего сына, томящегося в плену в Этолии. Раб Тиндар притворяется свободным, а его хозяин Филократ разыгрывает роль раба. Мнимый Филократ уговаривает своего владельца отправить раба Тиндара в Этолию, чтобы с помощью отца Филократа разыскать сына Гегиона. После некоторого сопротивления Гегион соглашается, и Тиндар (на самом деле являющийся Филократом) благополучно уезжает. Однако оставшегося вместо него раба неожиданно разоблачают, и хозяин отправляет самозванца на мельницу. Парасит Эргасил, уже давно тщетно добивавшийся приглашения на обед, приносит Гегиону радостное известие о том, что в порт прибыл корабль, на борту которого находится Филократ с сыном Гегиона и раб, некогда похитивший у Гегиона другого его сына. На радостях Гегион поручает ему подготовить щедрое угощение, а сам бежит к гавани.

Комедия кончается, как обычно, веселым пиром. Вторым сыном Гегиона оказывается Тиндар, которого он с такой жестокостью отправил на мельницу. Тиндара немедленно приводят к отцу, и отец радуется возвращению обоих своих сыновей.

Главное внимание комедиографа сосредоточено в этой пьесе на взаимоотношении господина и раба. Раб готов претерпеть страдания ради молодого хозяина, а хозяин не бросает не произвол судьбы своего раба и возвращается, чтобы вызволить его из плена.

Раб Тиндар не ведет обычных для комедийных рабов интриг, но его благородство объясняется тем, что по своему происхождению он такой же свободный, как и его хозяин Филократ.

Сама тема, выбранная комедиографом, была, несомненно, животрепещущей для римлян, еще недавно ведших грозную войну с Карфагеном, во время которой сенат не раз обсуждал вопросы, связанные с обменом пленников. В комедии прославлялись верность слову и дружба, напоминавшая легендарную дружбу Ореста и Пилада, которым во время представления трагедии об Оресте римские зрители аплодировали стоя. Плавт хотел этой пьесой пробудить у римлян такие высокие нравственные чувства, которые, по его мнению, заслуживали гораздо больше внимания, чем традиционные в новоаттической комедии любовные и семейные темы.

Таким образом, Плавт, при всей своей зависимости от новоаттической комедии, оказывается глубоко оригинальным. Его комедиям еще чужда тонкость психологизации и бытовая тематика сама по себе. Творчество этого комедиографа связано не только с греческими источниками, но и с традициями италийского народного театра. Об этих связях свидетельствует и самый язык комедии — богатый и разнослойный, полный смелых словообразований, вульгаризмов, народных словечек и афоризмов. В этом отношении, хотя Плавт и не использовал комедию Аристофана, его пьесы в какой-то степени напоминают аристофановские.

Веселые, жизнерадостные комедии Плавта, написанные к тому же с великолепным знанием искусства сцены, неоднократно привлекали внимание театральных деятелей нового времени: их ставили в XV в. итальянские гуманисты, их переделывали для разнообразных театральных постановок такие выдающиеся драматурги, как Шекспир, Мольер, Лессинг и Гольберг. А. Н. Островский перевел комедию Плавта «Ослы» и восхищался силой комического таланта этого выдающегося римского поэта.

МАРК ПОРЦИЙ КАТОН

Со второй половины II в. до н. э., когда Рим вступает в полосу острой социальной борьбы, начинают бурно развиваться различные жанры прозы: появляется публицистика, мемуары, памфлеты, исторические монографии. К сожалению, огромная публицистическая литература Древнего Рима дошла до нас лишь в незначительных фрагментах.

На греческом языке написал в III в. до н. э. свою «Историю Пунической войны» Фабий Пиктор. Она была предназначена не столько для римлян, сколько для просвещенного эллинистического мира.

Последующие историки, так называемые младшие и средние анналисты (Гемина, Писон и др.), пишут уже на латинском языке. Однако от их произведений сохранились только фрагменты.

Колоритной фигурой среди ранних прозаиков Рима был Марк Порций Катон (Старший) (234—147 гг. до н. э.) — представитель крупных землевладельцев. Выходец из незнатных слоев, он стал крупным полководцем и государственным деятелем. Будучи цензором (184—182 гг. до н. э.), он привлек к суду многих видных римских нобилей, обвиняя их в неримском образе жизни. Сторонник старых патриархальных нравов, он выступал против Сципиона Африканского и других поклонников эллинистической культуры, противопоставляя их взглядам свои жизненные идеалы. В энциклопедии, составленной для сына Марка, и в сборнике изречений «О нравах» он призывает римлян к строгости и суровости в быту, к следованию «заветам отцов». Выступая в роли скупого и расчетливого хозяина, он дает в своем трактате «О земледелии» полезные советы земледельцам: «Покупай не то, что нужно, а то, что необходимо», — поучает он; «хорош тот, кто умело возделывает землю и чьи орудия труда всегда блестят»; «лень — мать всех пороков». Уменье извлекать прибыль, с его точки зрения, не противоречит чистоте патриархальных нравов.

Собственная практика крупного землевладельца не мешает Катону выступать в защиту мелкого землевладения, которое он считает главной опорой римского полиса.

В старости он пишет исторический труд «Начала», посвященный начальному периоду истории Рима и других городов Италии. Настроенный против нобилитета, он, в противоположность Эннию, никого не прославляет и даже не называет имен, упоминая о «консулах», «трибунах» и т. д. Катон считает, что римлянам, в противоположность грекам, должна быть свойственна сдержанность, суровость и презрение к славе и почестям.

Пишет он грубоватым, но колоритным языком, часто используя меткие сентенции, поговорки, остроумные «народные словечки», прибегая и к аллитерациям и ассонансам. Фрагменты речей свидетельствуют о том, что он был знаком и с греческим красноречием.

КВИНТ ЭННИЙ

Современником Плавта был один из крупнейших поэтов Древнего Рима Квинт Энний (239—169 гг. до н. э.).

Он был италийцем и происходил из Калабрии. Родился Энний в городе Рудиях, в 70 км от Тарента. Область Мессапов была областью со смешанной греко-италийской культурой, здесь говорили на греческом и оском языках, и поэт писал впоследствии, что в его груди бьются три сердца (оскское, греческое и латинское). Уже в юности Энний мог познакомиться с эллинистической литературой и с распространенными на юге Италии философскими учениями, в частности с философией Пифагора. В Рим поэта привез Катон, встретившийся с ним в Сардинии, где Энний служил в союзных войсках. Попав в Рим, поэт сблизился с группировкой нобилитета, возглавлявшейся Сципионом Африканским, и стал певцом деяний самого Сципиона и его приверженцев. В поэме «Анналы» он изобразил себя как мудрого и приятного советника и собеседника могущественных римских полководцев, отдыхающих от важных государственных дел в беседе с просвещенным и преданным поэтом.

Обычай возить с собой в походы историков и писателей был введен еще Александром Македонским и продолжен эллинистическими монархами. Римские государственные деятели начинают подражать греческим вождям. В 189 г. до н. э. Ф. Нобилиор берет с собой во время похода в Этолию Энния, и на триумфальных играх Нобилиора поэт ставит претекстату «Амбракия», посвященную взятию этого города во время Этолийской кампании. Энний прославляет деяния этого римского полководца, сторонника Сципионовской группировки. Самому Сципиону он посвящает поэму «Сципион», возвеличивая его военные подвиги и заслуги перед римским государством. Сципион Старший предводительствовал войсками Рима во время войны с Ганнибалом и разбил карфагенскую армию при Заме в 202 г. до н. э. Это был один из крупнейших государственных деятелей эпохи республики, глава мощной политической группировки нобилитета, стремившейся расширить влияние Рима на средиземноморские области и несколько перестроить под воздействием эллинистических теорий традиционную римскую политику.

Правда, идеи, которые Сципион брал у эллинистических правителей, использовались им часто для обоснования своей личной диктатуры. Сципион был одним из образованнейших людей своего времени, хорошо знакомым с греческой культурой, увлекавшимся эллинистической философией и литературой. Энний, бывший также пламенным поклонником греческой образованности, оказался чрезвычайно подходящим для Сципиона певцом.

Как Ливий Андроник и Невий, Энний писал трагедии и комедии по греческому образцу и составил эпическую поэму «Анналы». Однако этим не ограничивалась его творческая деятельность.

Ему принадлежит и поэма «Эпихарм», популяризирующая философскую систему южноиталийского грека Эпихарма, и перевод произведения эллинистического писателя Евгемера, доказывавшего, что боги — это обожествленные после смерти выдающиеся государственные деятели и полководцы, вознагражденные бессмертием за свои заслуги перед государством.

В своем самом значительном произведении, в эпической поэме «Анналы», Энний также использует не только традиции римской прозаической хроники и гомеровского эпоса, но и эллинистический исторический эпос, а подчас и эпиллии.

От «Анналов» до нас дошли лишь немногочисленные отрывки, а между тем до появления «Энеиды» Вергилия, т. е. в течение почти двух веков, эта поэма была в Риме своего рода «национальным» эпосом. Состояла она из 18 книг. Во вступлении Энний рассказывал о своем «сне». Он увидел себя унесенным на гору Муз, где ему явилась тень Гомера, возвестившая, что душа этого великого греческого певца ныне переселилась в Энния. Согласно пифагорейской теории переселения душ, римлянин оказывался как бы новым римским Гомером, призванным описать в своем эпосе героические войны нового молодого государства, как это сделал в свое время Гомер в «Илиаде» по отношению к Греции.

Первые книги были посвящены предыстории Рима и ранним этапам его развития. В них рассказывалось о бегстве Энея из горящей Трои, об основании им нового царства в Италии, о Ромуле и Реме и возникновении Рима. Далее повествование велось о древнейшем царском периоде и войнах с италийскими племенами. Центральное место занимали события Второй Пунической войны. В заключение описывались Македонские и Истрийские войны. По-видимому, писалась поэма в течение длительного времени и издавалась частями.

Главное внимание уделялось подвигам выдающихся римских полководцев и государственных деятелей: прославлялись Сципион, Нобилиор и др., возвеличивался Фабий Максим, прозванный Кунктатором (Медлителем) во время войны с Ганнибалом.

«Один человек, — пишет Энний, — спас своей медлительностью наше государство, он не ставил ропот и недовольство толпы выше, чем дело спасения Рима, и вот теперь все ярче и ярче сияет слава этого мужа и будет сиять в течение столетий». Однако не раз говорится в поэме и о мужестве римских легионеров и граждан. Весь римский народ хочет прославить Энний своими стихами. Этот народ, с его точки зрения, обладает высокими нравственными достоинствами:

Эти старые римские добродетели, эти «нравы предков» уже обогащены и усложнены в его поэме элементами эллинистической культуры. Поэт ратует за просвещенность, образованность и гуманность, пишет, что «силой слепой решают дела кабаны лесные», своих литературных предшественников Ливия Андроника и Невия он критикует за невежество в области философии и ораторского искусства. Он смеется и над грубым сатурновым стихом, которым они пользовались. Сам он впервые вводит в римскую поэзию латинский гексаметр, порывая с древней италийской традицией сатурнова стиха. Более поздние эпические поэты Рима последуют в этом отношении за Эннием, которого все они неизменно называли «отцом Эннием». Но не только метрический размер связывал «Анналы» с гомеровскими поэмами. У Гомера римский поэт берет подчас и отдельные образы, художественные сравнения и словесные выражения. В «Анналах» много часто очень искусственных гомеризмов и торжественно-архаических форм, которые сочетаются с сухим, напоминающим подчас прозаическую хронику стилем и с типично римскими ассонансами, аллитерациями и изысканной звукописью. Так, например, Энний стремится воспроизвести пение военной трубы:

У Энния встречаются и вдохновенные, очень красочные описания. Обращает на себя внимание такая, например, картина раннего утра:

Сам Энний в одной из своих эпиграмм, которая должна была служить подписью под его скульптурным портретом, метко определил главное направление своего творчества:

Фрагменты трагедий свидетельствуют о том, что Энний особенно ценил Еврипида и эллинистических драматургов. Среди его драм, о которых с восхищением отзывался Цицерон, были: «Андромаха», «Андромеда», «Гекуба», «Медея» и др. Энний развил по-видимому, сольную арию в трагедии. Многие из этих арий были впоследствии знамениты. Таковы плач Кассандры, дочери Приама, стенания Андромахи и Гекубы, кантики Медеи.

Энний создал свое направление в римской литературе. Его последователями были трагики Пакувий и Акций и знаменитый комедиограф Теренций.

РИМСКАЯ ТРАГЕДИЯ

К началу I в. до н. э. трагедия постепенно сходит с подмостков римского театра. Ее последними представителями, продолжавшими традиции Энния, были Пакувий и Акций. Пакувий (220— 130 гг. до н. э.) был племянником Энния и происходил из Брундизия. В своих трагедиях «Антиопа», «Орест», «Гермиона», «Тевкр» и других он широко использовал еврипидовскую и эллинистическую драму. Как и его предшественники по римской драме, он отказывается от хора, но уделяет большое внимание разработке искусно построенных кантиков (сольных арий) и речей-декламаций. Красноречие он называет «царицей всех вещей». Философские и моральные сентенции, естественнонаучные объяснения различных явлений природы, которые так любил Еврипид, постоянно встречаются и в его трагедиях.

Поэт Акций (170—86 гг. до н. э.) идет по стопам Пакувия. Автор трагедий «Терей», «Атрей», «Троянский конь», «Эгисф», «Андромеда», «Вакханки», он создает декламационно-патетическую драму, традиции которой использует позднее, уже в период империи, знаменитый философ и драматург Сенека.

Эллинистическая трагедия, о которой мы чрезвычайно плохо осведомлены, несомненно, оказала воздействие на творчество Акция, находившегося, как свидетельствуют его ученые прозаические сочинения, под влиянием эллинистических писателей города Пергама. Вместе с тем во время жизни Акция, в эпоху острых социальных конфликтов, и в трагедии также начинают звучать политические намеки. Одним из излюбленных отрицательных героев драм Акция становится тиран. Так, в претекстате «Брут», прославляющей легендарного Брута, изгнавшего из Рима последнего царя Тарквиния Гордого, содержались прямые выпады против тиранов. В трагедии «Атрей» был также изображен жестокий деспот, который бросал ставшую знаменитой впоследствии у римлян фразу: «Пусть ненавидят, только бы боялись!», — по поводу которой Сенека заметил: «Сразу же можно узнать, что это написано во время Суллы»[117].

От трагедий Пакувия и Акция до нас дошли лишь отрывочные фрагменты, по которым трудно судить об особенностях творчества этих интересных драматургов.

КОМЕДИИ ТЕРЕНЦИЯ

Одним из продолжателей направления Энния был комедиограф Публий Теренций (около 190—159 гг. до н. э.). Он был привезен в Рим из Карфагена сенатором Теренцием Луканом и впоследствии отпущен на волю. Образование Теренций получил в Риме и здесь же познакомился с новоаттической комедией, на сюжеты которой, как и Плавт, стал писать свои пьесы. Римские биографы сообщают, что в 160 г. поэт отправился в Грецию, чтобы разыскать там комедии, еще неизвестные в Риме, но по дороге погиб во время кораблекрушения, а, может быть, и от болезни. За свою короткую жизнь Теренций написал всего 6 комедий.

В отличие от Плавта, этот комедиограф проявлял особый интерес к творчеству Менандра (4 комедии восходят к Менандру). Он не только черпал сюжеты в комедиях этого прославленного эллинистического драматурга, но и стремился воссоздать тонкость менандровских характеров и гуманную направленность его пьес. Теренций следовал в этом отношении за Эннием, требовавшим от поэтов максимального приближения к мастерству греков. Однако римские комедиографы, сторонники плавтовского направления, встретили пьесы Теренция «в штыки». Прологи свидетельствуют о том, что вокруг его паллиаты велась ожесточенная литературная борьба.

Теренция подозревали в том, что пьесы ему составляют его высокопоставленные друзья, крупные политические фигуры того времени — Лелий и Сципион Эмилиан. Действительно, комедии Теренция отражали в какой-то мере идеалы и вкусы римских нобилей, группировавшихся вокруг Сципиона.

В 60-х годах II в. до н. э. эта политическая группировка играла видную роль в жизни Рима. Ее члены выступали против дальнейшей римской агрессии, на которой настаивали торгово-ростовщические слои; они стремились к примирению враждовавших между собою социальных групп, опираясь на учения греческих философов и историков, живших в Риме, Панетия и Полибия, выдвинувших теорию об «идеальном строе» римского государства, якобы совмещающем в себе олигархию, демократию и монархию.

Правда, гуманизм и увлечение греческой культурой не выходило у этой группы за рамки простого «прекраснодушия», и когда дело доходило до реальной помощи разоряющимся мелким землевладельцам, то сторонники Эмилиана, не колеблясь, поддерживали крупных собственников. Однако некоторые выдвинутые ими идеи и самый образ жизни, которого они придерживались, оказали большое воздействие на дальнейшее развитие римской культуры и литературы.

После победы над последним македонским царем Персеем отец Сципиона Эмилиана полководец Эмилий Павел привез в Рим богатую библиотеку македонских царей, содержавшую большое количество произведений классической греческой литературы.

Произведения Ксенофонта, Платона и Аристотеля стали в это время настольными книгами многих юношей из среды нобилитета, будущих полководцев и политических деятелей.

Если в предшествующий период главным делом для настоящего гражданина считалась государственная деятельность, то теперь все большее значение в жизни римлян начинают приобретать занятия в часы досуга, которые посвящаются литературе, философии и беседам с образованными друзьями. На загородных виллах нобилей, в специальных залах, напоминавших парадные помещения восточноэллинистических домов, в залах, украшенных колоннами и произведениями греческой скульптуры, собираются поклонники эллинской культуры, ценители литературы, коллекционирующие произведения греческого искусства.

В то время как в Греции диспуты на философские темы велись публично на площадях и в портиках, в Риме, где форум предназначался для официальных, судебных и государственных дел, «делами культуры» занимались в частном порядке, в своем доме, в общении с друзьями и образованными вольноотпущенниками.

Творчество Теренция и явилось своеобразным отражением идей такого кружка образованных нобилей, идей весьма симптоматичных для нового поколения нобилитета, деятельность которого развертывается в то время, когда в Рим начинают стекаться богатства и произведения искусства со всего Средиземноморья.

Традиционная римская мораль — «нравы предков», на сохранении которых настаивал Катон, — подвергается теперь пересмотру, а образ жизни греков, столь иронически изображавшийся Плавтом, кажется многим теперь достойным подражания.

Конечно, широкие массы римского плебса и италийского крестьянства стоят в стороне от этих увлечений римской верхушки. Комедии Плавта и идеалы Катона сохраняют для них всю свою притягательную силу, поэтому пьесы Теренция не пользуются у них успехом.

Сам комедиограф рассказывает в прологе к «Свекрови», что зрители дважды срывали представление, покидая театр для того, чтобы посмотреть на канатных плясунов и на игры гладиаторов. Хотя комедии Теренция и предназначались для немногих, но его достижения в обрисовке характеров весьма значительны и не прошли бесследно в истории литературы.

В то время как Плавт стремился развлечь зрителей своими буффонными пьесами, с музыкой, танцами, акробатикой, пением и занимательной интригой, Теренций хочет донести до своей образованной аудитории тонкость менандровских характеров и изящество языка новоаттической комедии. В его пьесах нет ни грубых острот, ни площадных выражений, ни буффонады, свойственных Плавту. Кантики он часто использует для оттенения градаций в настроениях героев, контаминацию применяет, чтобы обогатить характеры действующих лиц новыми штрихами, а не для того, чтобы сделать более занимательной интригу, как это делал Плавт. В пьесах мало комических элементов. Они принадлежат к жанру «трогательных драм», к тому жанру, который в литературе нового времени получил название «слезной комедии».

Прологи у Теренция не служат, как обычно в античном театре, экспозиционным целям. В античных пьесах принято было сразу же рассказывать зрителям содержание драмы. Зритель должен был знать о происходящем больше, чем сами действующие лица, чтобы следить за ошибками и ложными шагами героев. Теренций отказывается от этого приема. Центральный интерес представляет для него не интрига, а характеры действующих лиц, мотивы их поведения, обусловливающие ход действия пьесы.

Сюжеты Теренций, как Плавт, черпает в новоаттической комедии. В его паллиатах, как всегда, выступают влюбленные юноши, гетеры и свободные девушки, строгие и добрые отцы, услужливые рабы, сводники, служанки, хвастливые воины и параситы, но, как и Менандр, поэт стремится внести в эти образы индивидуальные особенности. В человеке Теренций стремится показать прежде всего благородные высокие черты. Если Менандр восклицал: «О как прекрасен человек, когда он действительно человек!», то римский комедиограф утверждал устами одного из своих героев: «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо!», подчеркивая тем самым мысль о том, что человек является не только членом общества, но и личностью, обладающей своим особым внутренним миром.

Одним из центральных персонажей его комедий является юноша, находящийся во власти своих пылких чувств, выбирающий для себя линию поведения и размышляющий над тем, по какой дороге он должен идти. Проблема воспитания оказывается одной из самых жгучих для поэта проблем. Такой она была, несомненно, и для того кружка римских нобилей, члены которого в юности производили переоценку старых ценностей и выбирали для себя новые пути.

Уже в самой ранней из комедий — «Девушка с Андроса» — выступает молодой человек Памфил, который «сошелся характером» с гетерой Гликерией и, несмотря на все временные недоразумения, хочет жениться на ней и выполнить обещание, данное ее умершей сестре. Отец, подыскавший ему другую невесту, много рассуждает о мягком и покладистом нраве сына и надеется, что тот подчинится в конце концов воле отца. Однако благоприятное стечение обстоятельств помогает планам юноши — его возлюбленная оказывается дочерью того человека, чью старшую сестру сватают за него. В центре внимания Теренция в этой комедии находится Памфил. Автор показывает, как благородные чувства в душе юноши постепенно крепнут и природная мягкость характера уступает место решительности.

В «Самоистязателе» отец мучает себя непосильным трудом, в наказание за суровость по отношению к сыну, которому он запретил жениться на бедной девушке и заставил отправиться воевать в Малую Азию. Сосед, с которым он делится своим горем, замечает, что характер его сына не лишен твердости и что недоразумения возникли между отцом и сыном из-за того, что оба они мало знали друг друга. Характеры же людей, как утверждает один из героев комедии, различны: «что ни человек, то свое мнение, свой особый нрав». В конечном счете, по мнению Теренция, все люди хотят хорошего, и человек по природе своей благороден, поэтому судить людей нужно с доброжелательностью и терпимостью.

Даже свекровь, в противоположность давней традиции «злой свекрови», оказывается в его комедии «Свекровь» доброй и благородной.

Недавно поженившиеся Памфил и Филумена вынуждены расстаться на некоторое время. Памфил уезжает по делам, а у молодой женщины раньше времени рождается ребенок. Вернувшийся муж неожиданно застает роды, происходящие в доме родителей жены, к которым она вернулась, якобы не поладив со своей свекровью. Памфил, подозревая жену в измене, не хочет больше иметь с ней дела и сближается вновь со своей старой подружкой, гетерой Вакхидой. Связанный обещанием, он не выдает тайны своей супруги и делает вид, что сердит на нее за то, что она не оказывает должного почтения его матери. Мать же, узнав об этом, готова уехать в деревню, только бы молодые были счастливы. Оба отца также стремятся всячески уладить конфликт. Этого же добивается и гетера Вакхида, которой удается установить, что кольцо, которое носит Филумена, было дано ей Памфилом, совершившим насилие над ней до ее замужества, во время праздника, когда он был пьян. Комедия кончается всеобщим благополучием, ребенок обретает отца, и все герои, не исключая и гетеры, оказываются добрыми и благородными.

В комедии «Евнух» соединены две пьесы Менандра — «Евнух» и «Льстец», однако контаминация сделана так искусно, что без указания самого Теренция было бы невозможно заметить ее.

Здесь рассказывается о том, как хвастливый воин Фрасон дарит гетере Фаиде, в которую он влюблен, привезенную по ее просьбе из Аттики в качестве служанки ее приемную сестру. В эту девушку влюбляется брат любящего Фаиду Федрия, который по совету раба Парменона переодевается в одежду евнуха, подаренного Фаиде, для того чтобы жить под одной кровлей с предметом своей страсти. Оставшись наедине с девушкой, он совершает над ней насилие и спасается бегством. Однако его обман разоблачают, и гетера Фаида стыдит его за поступок, недостойный, с ее точки зрения, свободного человека. Только любовь может извинить в ее глазах юношу:

В то время как Плавт изображает любовь как полукомическое-полубезумное заблуждение, недостойное серьезного человека, Теренций впервые в истории римской литературы показывает, что любовь — это особое состояние души, и характеризует ее как высокое и благородное чувство. Благородство, как всегда в комедиях Теренция, торжествует победу и здесь. Находятся родители бедной служанки, и оказавшуюся свободнорожденной девушку выдают замуж за влюбленного в нее Херею.

Проблема воспитания занимает центральное место в «Братьях». Деревенский житель Демея отдает одного из своих сыновей на воспитание брату Микиону, живущему в городе. Просвещенный горожанин воспитывает юношу по новой методе: он снисходителен к его слабостям, всегда мягок, требует искренности и доверия. Однажды, придя в город, Демея узнает, что воспитанник Микиона похитил у сводника флейтистку. Возмущенный, он упрекает Микиона и требует наказания для сына. Однако Микион готов простить юноше его проступок, чем вызывает негодование Демеи. Бедная девушка, возлюбленная Эсхина, у которой рождается от него ребенок, услышав о похищении флейтистки, впадает в полное отчаяние. Однако постепенно выясняется, что Эсхин похитил флейтистку для своего брата Ктесифонта, воспитанного добродетельным Демеей. Раб Микиона, преданный своему хозяину, смеется над возмущенным Демеей. Еще не подозревая, что в этой истории замешан его сын Ктесифонт, Демея, слыша из уст раба притворные похвалы своему методу воспитания, радуется:

Когда же истина выясняется, то Демея несколько неожиданно решает перестроиться, беря пример со своего брата. Он старается стать мягче и снисходительней, хотя и подтрунивает при этом над чрезмерным либерализмом Микиона. Он предлагает ему быть последовательным и облагодетельствовать мать бедной невесты Эсхина — добрую вдову, женившись на ней. После некоторого сопротивления Микион следует этому совету, и комедия кончается всеобщим весельем. Демея все же заявляет, что будет впредь удерживать всех от чрезмерной расточительности и неблагоразумия.

Теренций выбирает, таким образом, в вопросах воспитания некую среднюю линию между чрезмерной суровостью Демеи и доходящей до излишеств уступчивостью Микиона. Так улаживается им конфликт между суровыми «нравами предков» и новой либеральной системой воспитания.

В целом комедии Теренция были рассчитаны на небольшой круг образованных зрителей, но поставленные в них проблемы, так же как и освещение отдельных вопросов (любовь, воспитание), получили в дальнейшем развитие и в области римской лирики (Катулл), и при формировании той системы нравственных ценностей, которую вырабатывают продолжатели идей «сципионовского кружка» (Цицерон и др.). Теренция считали в римской школе замечательным стилистом, благодаря чему до нас дошли римские комментарии к его комедиям, с ценными иллюстрациями, помогающими представить характер актерского исполнения паллиаты. Стилю Теренция подражают и переделывающие его комедии средневековые авторы (монахиня X в. Гротсвита). Большой интерес в новое время вызывала и драматургическая техника этого комедиографа. Лессинг в «Гамбургской драматургии» дал подробный разбор «Братьев», считая пьесу «образцовой». В XVIII в. теоретики жанра «слезной комедии» видели в Теренций своего талантливого предшественника.

ТОГАТА И АТЕЛЛАНА

От жанра римской тогаты[118] — комедии на местные италийские сюжеты — сохранились лишь ничтожные фрагменты. Наиболее известными авторами тогаты были Титиний, Афраний и Атта. Название комедий свидетельствует о том, что комедиографов интересовала в основном жизнь ремесленников, земледельцев, жителей небольших италийских городков. От комедии Титиния «Валяльщики» сохранилась строчка: «Ни днем, ни ночью не могут валяльщики отдохнуть». В пьесе Афрания «Развод» изображался конфликт между женой и мужем, возникший из-за того, что отец отказался дать за дочерью обещанное приданое. В комедии «Теплые воды» высмеивались нравы модного курорта «Байи», по улицам которого с важной осанкой матрон прогуливались гетеры. Провинциальная речь, нравы и обычаи маленьких городков Италии осыпались веселыми насмешками в многочисленных тогатах.

На рубеже II и I вв. до н. э. литературное оформление получает и фольклорная ателлана. Ателлана была одним из популярнейших жанров народного италийского театра. Свое название она получила от городка Ателла, находившегося между Капуей и Неаполем в Кампании. На шумных городских площадях Италии издавна разыгрывались комические сценки с постоянными масками. Актеры импровизировали свои партии, так как закрепленного текста еще не было. Постоянными масками ателлан были: Макк, Буккон, Папп, Доссен и Санний. Макк — обжора и дурак, Буккон — «щекастый» — болтун, с отвисшими губами и толстыми щеками, Доссен — злой горбун и ученый шарлатан, Санний — «гримасник» и шут, увеселявший неприхотливую публику клоунскими выходками. Макк и Доссен часто изъяснялись в ателлане на оскском языке. Любопытно, что персонажа, напоминающего Арлекина, в клоунской одежде, сшитой из разноцветных кусков ткани, можно видеть еще на древних этрусских саркофагах. Танцы одетых в маски клоунов, так же как и гладиаторские сражения, были связаны у этрусков с культом мертвых.

Фольклорная ателлана появилась в Риме после взятие Кампании, т. е. между 340 и 240 г. до н. э. Литературное же оформление она получила на рубеже II и I вв. до н. э. в творчестве Помпония и Новия. В это время ателлана стала ставиться как заключительная пьеса, после представления трагедии. Нам известны некоторые названия этих пьесок: «Папп — искатель должности», «Макк — девушка», «Макк — воин», «Больной кабан», «Коровий пастух».

Очевидно, Помпоний и Новий, опираясь на богатые фольклорные традиции, насыщали свои пьески и злободневным содержанием: они высмеивали честолюбивого старика Паппа, стремящегося к занятию высоких постов, но всегда проваливающегося на выборах, отпускали различные остроты по поводу незадачливых полководцев, смеялись над невежеством и суеверием италийских крестьян, выводя на подмостки Ламию — страшную пожирательницу детей, Мандука — страшилище с огромными челюстями, Мания — чудовище, оживлявшее мертвецов. Страшные маски этих чудищ, вызывавшие суеверный страх у невежественной аудитории, восходят также к древним этрускам, изображавшим в виде подобных страшилищ своих «демонов смерти».

Литературная ателлана быстро сошла со сцены, а фольклорная существовала в течение всего периода империи и связана тесными узами с итальянской комедией дель арте[119].

Макк и Санний превратились здесь в Арлекина, Папп в Панталоне, Доссен — в ученого доктора-шарлатана, который смешил итальянских зрителей эпохи Возрождения своей надутой важностью и мнимой ученостью.

К числу низовых жанров римского театра принадлежал и мим, в котором выступали певцы и танцоры, разыгрывая веселые и часто фривольные сценки по сюжетной канве, но без твердо закрепленного текста. Актеры мима выступали без масок, и женские роли исполнялись женщинами. Д. Лаберий (около 106—43 г. до н. э.), принадлежавший к всадническому сословию, дал этому жанру литературную обработку, приблизив его к паллиате, но сохранив остроту насмешек и фривольность тематики.

В своих пьесках он нападал на Цезаря, и всесильный диктатор заставил его выступить в качестве актера в одной из своих пьес. По римским законам, он был лишен после этого всаднического звания. В одном из случайно сохранившихся прологов Лаберий жалуется на унижение, которому он был подвергнут.

Таким образом, в Риме существовали различные жанры театральных зрелищ, по-своему отражавшие пеструю, насыщенную разнообразными событиями и политическими страстями, бурную и кипучую римскую жизнь периода республики.

САТИРА ЛУЦИЛИЯ

Римляне считали сатиру оригинальным римским жанром, однако есть основание полагать, что сатирики Рима опирались и на традиции эллинистической литературы.

Первым поэтом-сатириком был Гай Луцилий (ум. в 102/101 г. до н. э.). Представитель верхушки общества небольшого городка, расположенного на границе Кампании и Лация, он предпочел государственной карьере возможность «остаться самим собой» и посвятил свою жизнь литературным и философским занятиям. Этот факт свидетельствует о том, что досуг, отводимый для изучения философии и литературы, начинает все больше и больше цениться в это время в среде римской и провинциальной знати. «Бездеятельная» жизнь уже не кажется в это время достойной осуждения.

Отрицательно относясь к высоким жанрам, эпосу и драме, Луцилий выбрал для себя сатиру и написал 30 книг, от которых дошли до нас лишь небольшие по объему фрагменты.

Самое слово «сатура» значит по-латыни «смесь». Так называли сакральную еду, подносившуюся богам, состоявшую из смеси различных овощей и фруктов. Уже в эллинистической литературе у Каллимаха был сборник ямбов, состоявший из стихотворений на самые различные темы: тут была и литературная полемика, и поздравительные послания, и забавные басенки, и насмешливые стихи. Эстетический принцип «максимальной пестроты», которого всегда придерживался Каллимах, лег в основу этой книги. Известны и другие сборники эллинистических авторов, столь же пестрые по содержанию, носившие названия: «Леса», «Луга» и т. п. Очевидно, словом «сатира» римляне и называли первоначально подобного рода книги, и лишь позднее оно стало обозначать литературный жанр, одной из основных черт которого была злая насмешка над современниками и едкие нападки на их нравы.

У римлян существовал, по свидетельству Квинтилиана, и другой жанр сатиры, состоявший из прозаических и стихотворных частей. Этот тип сатиры, напоминавший греческую «Мениппову сатуру»[120], был представлен в Риме произведениями Варрона Реатинского, Петрония и сатирой Сенеки «Отыквление».

Сатира Луцилия относится к первому, чисто стихотворному жанру.

Фрагменты сатир Луцилия свидетельствуют о большом разнообразии интересовавших его тем. Поэт описывает и дружеские пирушки, и философские беседы, выступает с литературной полемикой, рассказывает о путешествии по Кампании, Сицилии и о любовных похождениях, нападает на политических противников Сципионовского кружка, к которому он был близок.

Пишет он и ямбическими размерами, и элегическим дистихом, но в конце концов останавливается на гексаметре, который и стал затем основным размером римской сатиры.

Будучи образованным человеком, он хорошо знал греческую философию и был дружен с представителем «Новой Академии» — Клитомахом, посетившим Рим в 155 г. до н. э. Жанр популярно-философской диатрибы[121], культивировавшийся в Греции, также оказал известное влияние на его сатиру, хотя он писал только стихами. Главной темой поэта, по мнению Луцилия, должна быть окружающая жизнь, а не выдуманные драматические коллизии высмеиваемых им «надутых» трагиков Пакувия и Акция или эпического певца Энния. Современный человек должен, как полагал Луцилий, выбрать себе правильную дорогу, свободную от предрассудков и страстей, руководствуясь мудрыми учениями философов. Отклонения от пути, который автор считает правильным, он бичует в своих сатирах. Стремление к обогащению, излишняя роскошь, обжорство и невежество кажутся ему тяжелыми пороками. Смешно верить, говорит он, в то, будто бронзовые изваяния могут внезапно ожить, столь же нелепо, когда суеверные люди придают значение сновидениям и занимаются толкованием снов.

В своих сатирах Луцилий, по свидетельству Горация, не щадил ни простой народ, ни знатных людей. Действительно, он смело нападает на римских нобилей, консулов и полководцев, осуждая их за взяточничество, честолюбие и корыстолюбие. Он называет по имени видного политического деятеля Аврелия Котту, Гая Кассия клеймит кличкой «скупщика конфискованного добра», обрушивается на консула Альбуция, поклонника Эпикура и взяточника, насмешливо приветствуя этого грекомана греческим словом «Хайре» (здравствуй).

В одной из сатир описывался Совет богов, который так любили изображать эпические поэты, последователи Гомера, в том числе и знаменитый Энний. Заседание напоминает у Луцилия собрание римского сената, боги, выступающие в роли сенаторов, решают вопрос о том, как спасти Рим, гибнущий от разложения нравов. В этом почтенном обществе восседает и грубый деревенщина, римский герой Ромул, с удовольствием пожирающий вареную репу. Этот по-деревенски сметливый бог предлагает уничтожить консула Лентула Лупа, виновного в деградации Рима.

Незадолго до создания сатиры «Совет богов» государственный деятель и почетный сенатор Лентул Луп скончался, объевшись на пиру рыбой. Он был врагом Сципионовской группировки и принимал участие в очистке сената от «нравственно разложившихся» элементов, которая проводилась по инициативе политических врагов Сципиона Эмилиана. Луцилий затрагивал, таким образом, остро современные темы и не боялся открытых политических выпадов. Ни один из последующих римских сатириков не дерзал уже открыто нападать на видных политических деятелей. Это было возможно только в республиканскую эпоху, когда «демократические свободы» еще существовали.

Нападая на современников и критикуя нравы, Луцилий выдвигает свой положительный идеал. Он стремится примирить учения греческих философов со старинными «добродетелями» римлян. «Мудрым и доблестным» он называет просвещенного гражданина, знающего цену всему и выполняющего свой долг перед семьей и государством: он призывает всех «пользу родины ставить на первом месте и главном, место второе — родителям, нам же — последнее — третье».

Политические темы сочетаются в его сатирах с показом многообразных сторон частной жизни человека: бесед на досуге, прогулок, путешествий, любовных похождений. Частная жизнь с ее развлечениями, учеными занятиями и литературными интересами как бы нашла в сатире Луцилия свой литературный жанр, в котором «бездеятельное» существование получило и некое нравственное обоснование. Мир частного человека станет затем центральной темой в творчестве Катулла и всей группы поэтов-«неотериков». В сатирах же Горация и Ювенала найдут дальнейшее развитие важнейшие стороны сатиры Луцилия: популяризация философских учений, интерес к современному быту и современным нравам, противопоставление этого жанра высоким жанрам — трагедии и эпосу. Однако в последующие исторические периоды почва для политических выпадов будет менее благоприятна. В сатирах Горация и Ювенала политическая насмешка отсутствует. Вместе с тем у этих сатириков уже нет и пестроты содержания, столь характерной для Луцилия. Гораций считал эту пестроту недостатком и говорил, что сатира Луцилия течет «мутным потоком».

В I в. до н. э, обостряются глубокие социальные противоречия, явственно обозначавшиеся уже в середине II в. до н. э.

С одной стороны, развертывается борьба между имущими и неимущими, между рабами и рабовладельцами. Она достигает порой огромного накала. Кажется, что самые основы рабовладельческого строя готовы рухнуть. Грандиозное восстание рабов, во главе которого стоял смелый и мужественный Спартак (74—71 гг. до н. э.), было с трудом подавлено римскими легионами. С другой стороны, внутри самих правящих верхов римского общества растут разногласия, вызванные борьбой за власть и богатства, получаемые на войне и в провинциях. Отдельные группировки нобилитета, стремясь обеспечить себе влияние, выдвигают своих кандидатов для занятия государственных постов, ожесточенно нападая на своих политических противников.

Политические страсти доходят в это время до прямых вооруженных столкновений. Крупные полководцы, опираясь на свои войска, захватывают на короткий период власть (Сулла), иногда делят между собой диктатуру (Красс, Помпей и Цезарь) и расправляются со своими политическими врагами, лишая их жизни и овладевая их богатствами (кандидатуры жертв вносились в специальные проскрипционные списки).

Историк Аппиан в своей «Истории гражданских войн» пишет, что убийства, изгнания и лишение имущества стали в это время повседневным явлением; ни один человек не мог чувствовать уверенности в своей судьбе.

После гибели в 53 г. до н. э. одного из триумвиров Красса между Цезарем и Помпеем обостряются разногласия и начинается открытая война, заканчивающаяся диктатурой Цезаря (49—44 гг. до н. э.).

Политика Цезаря, его «единодержавие» и нарушение им республиканских установлений вызывали недовольство со стороны сената. Во главе заговора против Цезаря встали Брут и Кассий. Диктатор был убит заговорщиками во время заседания римского сената в марте 44 г. до н. э. После убийства в Риме началась полоса смут и военных столкновений.

Молодой Октавиан, мстя за смерть Юлия Цезаря Бруту и Кассию, сражается с республиканской армией при Филиппах (42 г. до н. э.), позднее начинается война между ним и Антонием, заканчивающаяся победой Октавиана при Акции (32 г. до н. э.). Лишь после смерти Антония и захвата Египта в Риме, под эгидой Августа, воцаряется мир.

Только при помощи военной диктатуры и консолидации всех сил социальной верхушки римского общества была достигнута стабилизация и выработаны новые важные меры по упорядочению управления провинциями и зависимыми от Рима землями.

В период ожесточенных политических и военных столкновений, предшествующих принципату Августа, в Риме создается обширная памфлетная и политическая литература, лишь в ничтожной части сохранившаяся до наших дней. Крупнейшие политические деятели выступают с мемуарами, историческими монографиями, посланиями (Цезарь, Саллюстий, Цицерон).

Получает широкое распространение риторическое образование, столь важное для государственного деятеля. Каждый хочет стать искусным оратором, так как в борьбе группировок требуются искусные и красноречивые защитники интересов отдельных «партий». Форум гремит от словесных битв, на которые стекаются толпы народа. Однако риторическое обучение было доступно немногим, так как проходило на греческих образцах.

Народная партия «популяры», в которую входили многие представители всаднического сословия, недовольные сенатом, выдвигает латинских риторов, которые ведут обучение на латинском материале. Против них ополчается сенат, желающий сохранить свои привилегии в этом важном деле. До нас дошел памятник движения латинских риторов «Риторика к Гереннию» — трактат неизвестного автора, составленный около 90 г. до н. э. В нем излагаются основы эллинистическо-римского ораторского искусства, иллюстрируемые латинскими образцами.

Проблемы стиля ораторской и прозаической речи оживленно обсуждаются крупнейшими государственными деятелями и первоклассными ораторами (Юлием Цезарем, Цицероном, Гортензией и др.).

В этой области создаются оригинальные теории; вырабатывается стиль «периодической речи», исполненный характерного римского своеобразия; складывается и окончательно оформляется язык латинской прозы, «классическая», или «золотая», латынь, со своими синтаксическими законами и богатством выразительных средств.

Рим становится в это время уже самостоятельной культурной силой, диктующей свои вкусы и требования многочисленным греческим философам, риторам, скульпторам и художникам, наводняющим «Вечный город». Всюду, начиная от Кампанской стенной живописи и кончая центром общественной жизни — Римским форумом, создается своеобразный сплав — греко-римское единство, явственно окрашенное в римские тона.

Греческие философы Полибий и Панетий еще в середине II в. до н. э. пытались приспособить свои философские теории к потребностям римского нобилитета. Так было создано учение об идеальном строе Рима, совмещающем в себе олигархию, монархию и демократию, и дано научное обоснование гражданских «доблестей» римского аристократа в духе стоической философии, своеобразно истолкованной для «римских нужд» Панетием. Продолжая эти тенденции, крупнейший государственный деятель и писатель I в. до н. э. Цицерон пишет ряд философских трактатов. Однако этот оратор и консул является представителем уже иной эпохи. Считая, как и его предшественники, государственную деятельность единственным занятием, достойным настоящего гражданина, он между тем постоянно покидает ее для своих уединенных штудий и философских раздумий. Колеблющийся в своих решениях, чувствительный и порой сентиментальный, он олицетворяет собой тот новый тип человека, который приходит на смену суровому Катону и Аппию Клавдию.

В это время во всех областях культуры происходит как бы накопление тех элементов, которые приведут позднее к расцвету римской литературы и искусства в конце I в. до н. э. — в начале I в. н. э. («век Августа»).

Старые нравственные нормы и религиозные установления теряют свое значение в обстановке жестоких битв, убийств и произвола диктаторов.

Сходят со сцены старые монументальные жанры прошлого: торжественный эпос, трагедия и комедия. Расцветает поэзия «малых форм», вдохновленная александрийцами, дающая максимальный простор для выражения субъективных чувств и личных переживаний, ценность и значительность которых открывают поэты-неотерики. Однако тяжелая, полная противоречий римская действительность мешает этим новым тенденциям развиться в полную меру. Мировоззрение многих писателей и поэтов этого периода пессимистично. Потеряв старые устои, разуверившись в прежних истинах, они часто еще не в состоянии выработать новые. У них иногда нет определенной системы нравственных ценностей, стройных и законченных взглядов, но своими подчас гениальными озарениями они прокладывают новые пути римской литературе.

В области архитектуры и изобразительного искусства также заметны поиски нового. Сулла, Помпей и Цезарь украшают Рим парадными сооружениями по образцу эллинистических построек, однако в немногочисленных сохранившихся до наших дней памятниках этого времени эллинистические элементы сочетаются с римскими. В то время как греческие храмы, украшенные колоннами, были рассчитаны на обозрение со всех сторон, в римских главное значение придавалось декоративному оформлению фасада. Строительная техника римлян, употребление кирпича и цемента позволяла строить сооружения иного типа, чем греческие. Римские архитекторы используют арку и куполообразные покрытия, применяя греческие колонны и скульптуры лишь для декоративного украшения. Огромное количество греческой скульптуры привозится в это время на кораблях из Греции. Оригинально-римские и италийские мотивы находят воплощение в надгробных рельефах и памятниках. Так, например, богатый пекарь Еврисак из Остии, расположенной неподалеку от Рима, поставил себе огромный трехъярусный памятник. Нижний его ярус состоял из столбов, символически изображавших бочки с мукой, стены второго яруса были пробиты круглыми отверстиями, а на верхнем, сделанном в виде фриза, был изображен весь процесс изготовления хлеба в древности. Подобных памятников, проникнутых характерным италийско-римским реализмом, не знало эллинистическое искусство.

В области скульптурного портрета заметен известный синтез греческого и римского. Стремление к художественному обобщению сочетается с желанием выдвинуть на первый план индивидуальные особенности. В сохранившемся в поздней копии, восходящей, однако, к подлиннику, созданному в I в. до н. э., бюсте Помпея полководец изображен некрасивым человеком, с мясистым лицом и вздернутым носом. Остро индивидуальные черты характеризуют и знаменитые скульптурные портреты Цезаря и Цицерона. На рельефах, украшающих алтари, изображаются характерно римские сцены жертвоприношений, хотя подчас применяется эллинистическая техника и декоративные мотивы. Стенная живопись, опирающаяся на греческие образцы, также обнаруживает своеобразные особенности, проявляющиеся прежде всего в стремлении создать стройную композицию из мифологических картин, нарисованных на всех стенах комнаты, подчинить их единой, строго проведенной идее.

Таким образом, культура Рима в I в. до н. э. богата оригинальными моментами, которые по-своему проявляются в различных областях литературы и искусства и образуют своеобразный греко-римский сплав.

ПОЭЗИЯ КАТУЛЛА

От произведений целого кружка поэтов-неотериков («новых») уцелели до наших дней лишь стихотворения Катулла. Нам известны имена других членов кружка: Гельвия Цинны, Лициния Кальва, Валерия Катона, Корнификия, Меммия, Тикиды и др. Все эти поэты были поклонниками ученой александрийской поэзии и писали небольшие эпиллии на мифологические темы (Цинна написал эпиллий «Смирна», Кальв — «Ио»), эпиграммы и элегии. В 50-х годах I в. до н. э. они составляли литературный кружок, объединенный общностью своего рода литературной программы. Неотерики, как и Каллимах, отрицательно относились к крупным жанрам (к большому эпосу), а для своих небольших поэм выбирали редкие мифологические темы и уснащали изложение изысканными «учеными» подробностями. Они придавали большое значение тщательной обработке самой литературной формы.

Увлечение александрийской поэзией было свойственно еще кружку Лутация Катулла, видного государственного деятеля II в. до н. э. Лирические стихотворения и ученые эпиллии писал и плохо известный нам поэт Левий, современник Суллы. От его произведений уцелели лишь отдельные строки. История появления и развития лирической поэзии в Риме известна плохо, но, по-видимому, именно поэты-неотерики были первыми лирическими поэтами, поэзия которых в известной мере близка лирике нового времени. Распад римского полиса приводит в это время к появлению личности, ищущей самовыражения в новых литературных жанрах, дающих больший простор субъективному «я», чем прежние традиционные жанры литературы.

Гай Валерий Катулл (87—54 гг. до н. э.) прожил недолгую жизнь. Он родился в Цизальпинской Галии, в Вероне и благодаря связям отца получил доступ в среду римской знати. В числе спутников пропретора Меммия он посетил Вифинию (область Малой Азии), незадолго до этого ставшую римской провинцией (74 г. до н. э.), побывал в знаменитых в древности городах Малой Азии и на могиле своего брата, похороненного в легендарной Трое. Во время своего пребывания на Востоке он мог наблюдать жизнь эллинистических городов и познакомиться с восточной религией и искусством. К сожалению, биография поэта известна плохо, и сведения о его жизни приходится черпать из самих произведений.

Дошедший до нас сборник Катулла построен таким образом: сначала идут небольшие лирические стихотворения, за ними следуют крупные поэмы: «Аттис», «Свадьба Пелея и Фетиды», элегия на смерть брата, свадебные стихотворения. Замыкается книга эпиграммами.

Небольшие стихотворения Катулла разнообразны по тематике и эмоциональной окраске. Стихи, проникнутые возвышенной страстью к возлюбленной, перемежаются грубо-насмешливыми, нежная лирика, обращенная к друзьям, соседствует со злыми выпадами против врагов. Поэт всегда находится во власти своих пламенных эмоций. Он не ищет жизненной мудрости в учениях философов и не пытается «обуздывать» свои страсти, как это делают поэты «века Августа», Вергилий и Гораций. Его внутренний мир, полный противоречий, кажется ему сам по себе достойным поэтического воплощения. Поэт как бы прорывает установившиеся литературные традиции, его чувства не укладываются в привычные литературные рамки, и он ищет новых оригинальных форм выражения.

Любой, казалось бы, самый незначительный факт реальности, если он затрагивает личность поэта, становится объектом его поэзии. Вот он встретился с одной из знакомых римлянок, и та спросила его, не привез ли он из Вифинии рабов, чтобы носить его носилки. Поэт ответил утвердительно, и его собеседница тут же попросила, чтобы он одолжил их ей. Солгавший Каттул вынужден заявить, чтобы выпутаться из неловкого положения, что рабов привез не он, а его друг, но ведь все, что принадлежит другу, принадлежит и ему... но тут же, не удержавшись, он осыпает ругательствами женщину, причинившую ему эту неприятность. Катулла интересует не столько самый факт, сколько его собственная реакция на него, эта реакция порой дается в его стихотворениях с беспощадной искренностью, без всякого «возвышающего обмана».

В насмешливых стихотворениях он клеймит гневными словами своих личных обидчиков.

Так, некий Асиний Марруцин крадет у зазевавшихся собеседников носовые платки, он стащил и у Катулла дорогой для него как память платок. Поэт требует возвращения похищенного и грозит в противном случае ославить вора по всему Риму. Катулл не дает никаких обобщений по данному поводу, как это сделал бы какой-нибудь сатирик, ищущий примеров нравственной деградации своих современников. В другом стихотворении он обращается к собственным стихам, как к существам одушевленным, призывая их окружить девушку, похитившую деревянные таблички, на которых написаны его произведения. Сначала похитительницу ругают:

Когда ругательства не оказывают должного действия, поэт, внезапно меняя тон, обращается к девушке в иронически-почтительной форме:

Грубые, простонародные выражения, типичные для италийской фольклорной инвективы[122], часто встречаются в его насмешливых стихотворениях. Только в эпиграммах, требующих по самому характеру жанра краткости и заостренности мысли, его насмешка несколько меняется:

Насмешливые стихотворения, темпераментные, но подчас грубые и резкие, соседствуют в сборнике с полными душевной тонкости и нежности посланиями, обращенными к друзьям. Катулл приглашает на обед своего друга Фабулла, обещая ему вместо богатого угощения ласковый прием и веселье (9), радуется возвращению в Рим Верания, мысленно осыпая его поцелуями (8), просит приехать в Верону любимого друга поэта Цецилия (35):

Трогательно жалуется Катулл в другом стихотворении на свою мучительную болезнь.

Радостные чувства, вызванные наступлением весны и предстоящим возвращением из Вифинии в Рим, изливаются в такой форме:

Единственное застольное стихотворение перевел А. С. Пушкин:

Пушкин оставил без перевода одну строчку стихотворения, в которой Постумия сравнивалась с пьяной виноградной ягодой.

Любовные стихотворения Катулла обращены к женщине, которая носит псевдоним Лесбия (лесбиянка). По античным свидетельствам, героиней его романа была римлянка Клодия, сестра трибуна Клодия, прославившегося своей враждой к Цицерону. В любовных стихотворениях чаще чем в других поэт использует привычные мотивы древнегреческой любовной лирики, встречающиеся у Сапфо, Мимнерма и в эллинистической эпиграмме. Он даже переводит одно из стихотворений Сапфо («Мнится мне, как боги, блажен и волен...»). Однако перевод неожиданно заканчивается обращением поэта к себе самому:

Прося поцелуев у своей возлюбленной, Катулл употребляет сравнения, встречающиеся уже в древнейшей поэзии греков, но при помощи этих сравнений он иллюстрирует мысль о беспредельности глубокого всепоглощающего чувства:

Катулл обращается к сфере особо почитаемых в Древнем Риме семейных отношений, несколько неуклюже сравнивая свои чувства к Лесбии с любовью отца к своим детям и зятьям.

Поэт не стыдится своей высокой страсти и впервые в античной лирике воспевает всепоглощающую безумную любовь без шутливой иронии и игривой улыбки, свойственных эллинистическим эпиграмматистам. Любовь предстает в его поэзии как могучее чувство, возвышающее человека, и его стихотворения, обращенные к Лесбии, напоминают лучшие образцы любовной лирики нового времени.

Однако эта возвышенная любовь вступает в резкое противоречие с реальной действительностью. Лесбия изменяет Катуллу, и он клеймит ее стихами, полными глубокой боли и злой издевки:

Поэт обращается к богам, моля их, чтобы они исцелили его от этой мучительной страсти, похожей на тяжелую болезнь. Свое душевное состояние он пытается проанализировать в эпиграммах:

Крупные произведения Катулла свидетельствуют о его «учености». Поэт хорошо знал эллинистическую литературу и особенно увлекался, по-видимому, творчеством Евфориона Халкидского.

Евфорион был последователем Каллимаха и противником классического искусства[123]. Его произведения отличались сложной ассиметричной («барочной») композицией, пестрели редкими словами (глоссами) и поражали изысканными звуковыми сочетаниями.

Эпиллий Катулла, посвященный свадьбе Пелея и Фетиды, свидетельствует об увлечении Евфорионом. Поэма сложна по композиции. В рамку основного повествования неожиданно вставляются все новые и новые эпизоды. Вступление посвящено плаванью Аргонавтов и внезапно вспыхнувшей любви Пелея и Фетиды, затем рассказывается о свадьбе, справляемой в богатом фессалийском дворце; взоры гостей поражает своим убранством брачное ложе, покрытое пурпурным покрывалом, на котором изображена покинутая Тезеем на острове Наксосе Ариадна. Как бы забывая об основном сюжете эпиллия, поэт описывает драматические переживания героини.

Эпизод, посвященный Ариадне, заканчивается полным интересной звукописи описанием экзотического вакхического кортежа во главе с самим Дионисом — новым возлюбленным Ариадны. Вновь возвращаясь к прерванному повествованию о Пелее и Фетиде, Катулл дает еще одну вставку: он рассказывает, как во время свадебного пира дряхлые парки, прядущие дрожащими руками белоснежную шерсть, поют песню, в которой предсказывается рождение могучего богатыря Ахилла. В песне часто повторяется рефрен:

Заканчивается поэма меланхолическим рассуждением о том, как все изменилось в мире к худшему со времени блаженного «героического века».

В эпиллии встречается много редких вариантов мифологического предания, которые всегда разыскивали и «ученые» александрийские поэты, тщательно отрабатываются различные детали и многочисленные побочные темы. Многие описания свидетельствуют о тонкой наблюдательности Катулла.

Катулл сознательно избегает в своих крупных произведениях гармонической, классически ясной композиции.

Тема эпиллия — счастливый брак мифологических героев и горе покинутой Тезеем Ариадны — была близка Катуллу и как бы перекликалась с постоянными мотивами его лирических стихотворений. Другие крупные его произведения также в той или иной мере связаны с волновавшими его глубокими чувствами.

К числу крупных произведений Катулла относятся два эпиталамия (61 и 62), в которых традиционные мотивы греческой свадебной поэзии сочетаются с обрядовыми элементами римской свадьбы. В эту группу входит и элегия «К Аллию» (66), в которой поэт пишет о смерти своего брата и о любви к Лесбии. Эти две темы как бы переплетаются между собой. Катулл рассказывает о своей любви и об ответном чувстве Лесбии, вспоминает о счастливых днях и приводит мифологический рассказ о любви Лаодамии к Протесилаю, трагически погибшему под Троей вскоре после свадьбы (73—86). Упоминание о Трое вызывает горькие чувства в душе поэта, так как именно там находится могила его умершего брата (91—100). Описав свое горе, вызванное тяжелой утратой, поэт вновь возвращается к теме любви к Лесбии.

Подобного рода композиция, когда отдельные эпизоды связаны определенной последовательностью и как бы заключены в известную рамку, называется «рамочной».

В эпиллии «Аттис» поэт повествует о том, как юноша Аттис, охваченный экстатическим исступлением, оскопляет себя в честь восточной богини Кибелы. Лишь позже он понимает, что с ним произошло нечто непоправимое и трагическое. Катулл как бы делает попытку проникнуть в «темные тайны» психологии участников тех восточно-экстатических культов, которые он мог наблюдать во время своего пребывания на востоке.

Сложный метрический размер, так называемые «галлиамбы», должен передать здесь стремительный и исступленный характер действий Аттиса:

Сам автор в конце эпиллия обращается к Кибеле от своего имени и выражает желание остаться в стороне от ее темных и страшных таинств:

В эпоху распада римского полиса, в период острой социальной борьбы, когда старое мировоззрение и старые крупные жанры, эпос и трагедия, переживают острый кризис, растет интерес к личному, интимному миру переживаний, к индивидуальности человека.

Катулл находится во власти этих веяний, он прокладывает новые пути римской лирике, те пути, которые приведут и к поэзии «Мантуанского лебедя» Вергилия и к филигранным одам «Мудреца» Горация.

Новый синтез в искусстве, которое создаст позже поколение «века Августа», стал возможен лишь на основе тех находок и открытий, которые сделал Катулл, раскрепостивший римскую поэзию от старых традиций и раздвинувший ее границы.

ЛУКРЕЦИЙ

Другим крупнейшим поэтом этого периода был Тит Лукреций Кар (род. около 98, ум. в 55 г. до н. э.). Однако он выступает не с лирическими стихотворениями, а с большой эпической поэмой на философскую тему («О природе вещей»). Материалистическая философия Эпикура кажется ему вдохновляющей и поэтической. Он стремится познакомить с этой философией своих соотечественников.

Учение Эпикура имело как бы две стороны: научную и нравственную. Знаменитый эллинистический мудрец учил в своих уединенных садах наслаждаться простыми и здоровыми благами жизни, вдали от политических страстей и городского шума; он открывал также своим слушателям и тайны устройства вселенной, развивая и дополняя по-своему основные положения атомистической философии Демокрита. Вторая сторона учения, так называемая «теория наслаждения», согласно которой человек должен был подавлять страсти и страдания во имя спокойствия духа, нужного для высокого наслаждения мудростью и созерцанием, увлекала многих римлян, искавших убежища от ужасов гражданских войн, под сенью своих парков, в тишине вилл. Эта часть учения Эпикура часто вульгаризировалась его мнимыми сторонниками, которые пытались обосновать при помощи «теории наслаждения» свои низменные и вполне земные страсти.

Лукреция привлекла главным образом научная часть учения. Он стал пламенным проповедником материализма Эпикура, и благодаря поэме, представляющей огромную научную ценность, основные положения античной материалистической философии были сохранены для нас.

Произведение написано со страстным вдохновением. Поэт чувствует себя как бы «первооткрывателем» нового мира, а в Эпикуре видит существо, одаренное высочайшей мудростью. Философия Эпикура, по мнению Лукреция, не абстрактная система, созданная для просвещенных мудрецов, а учение, направленное к тому, чтобы сделать каждого человека счастливым. Оно призвано освободить людей от страха смерти, от веры в кары Тартара, — оно заставляет отказаться и от религии с ее жестокими ритуалами. Как только человек поймет законы, управляющие миром, с глаз его спадет завеса и все вокруг засияет новыми, невиданными красками.

Раскрыть глаза людям, освободить их от вековой лжи и хочет пламенный, глубоко сочувствующий людям Лукреций.

Поэма состоит из шести книг. В первой излагается атомистическая теория. Поэт утверждает, что во вселенной ничего не существует, кроме атомов и пустоты. «Из ничего не творится ничто».

Во второй книге показывается, как из вечного движения атомов возникает весь окружающий нас разнообразный мир. Земля является лишь одной из пылинок, рассеянных в огромной вселенной.

В третьей книге развертывается учение о душе и духе. Поэт утверждает, что душа материальна, она состоит из мельчайших атомов и умирает вместе с телом.

В четвертой книге говорится об ощущениях. Ощущения представляются Лукрецию материальными отображениями реальных предметов. Тонкие материальные образы видимых, слышимых, осязаемых предметов, проникая в органы чувств, вызывают различные представления.

Пятая книга посвящена истории земли и истории культуры. Государство, говорит Лукреций, появляется на определенной ступени развития общества. Язык возникает из потребности общения между людьми.

В шестой книге с естественнонаучной точки зрения объясняются грозные явления природы: гроза, землетрясения, бури. Поэма осталась, по-видимому, незаконченной. Лукреций не успел дописать заключения.

Материалистический взгляд на мир, понимание законов его устройства заставляет Лукреция по-новому посмотреть на окружающее и приобщить к своим открытиям римских читателей. Стремясь передать пламень своего увлечения всем, он, по собственному признанию, проводит за своей работой бессонные ночи, ища подходящих слов и убедительных примеров. Обращаясь к адресату поэмы, другу Меммию, поэт пишет:

Теоретические положения иллюстрируются в поэме конкретными примерами, взятыми из окружающей действительности; поэт постоянно обращается к воображению читателей, учит их наблюдать и делать выводы:

Материалистическая теория открывает поэту небывалые для античной поэзии возможности изображения реальных процессов, происходящих в природе и жизни человека. Формы и краски разнообразных предметов, величественные очертания покрытых снегом гор, причудливые изгибы грозовых туч и бесконечность лазурных морских просторов, — все это, как бы выйдя из подчинения божественной власти, приобретает в поэме Лукреция самостоятельное значение и ценность.

Как все материалисты, римский поэт страстно влюблен в красоту окружающего его мира:

К. Маркс, причислявший Лукреция к своим любимым поэтам, дал ему глубокую и меткую характеристику, назвав «свежим, смелым, поэтическим властителем мира»[124].

В учении Эпикура наряду с гениальными научными догадками имелись, конечно, и слабые, с точки зрения современной науки, стороны. Наивной представляется нам теория ощущений или утверждение о том, что душа состоит из более мелких и легких атомов, чем материальные предметы. Правда, несмотря на наивно материалистический характер этой теории, она наносила удар религиозным учениям античности и была замечательным для своего времени открытием, легшим затем в основу и современных научных, значительно более тонких и сложных построений.

Античный материализм не отрицал существования богов, но считал, что они состоят из атомов. Это означало, что в представлении материалистов боги лишались своего основного божественного качества — бессмертия. Кроме того, по мнению этих философов, боги жили в блаженном покое и не вмешивались в дела людей. Разделяя точку зрения Эпикура, Лукреций показывал в поэме, что все блага культуры завоеваны без вмешательства богов, самими людьми. Люди сами изобрели огонь, наблюдая, как от удара молнии загораются деревья, сами стали строить хижины, жить семьями, научились речи и искусствам. Боги не помогали им в этом, так же, как и не будут карать их после смерти страшными муками в Тартаре.

Восставая против религиозных предрассудков, Лукреций делает смелый шаг. Современные ему государственные деятели, например, Цицерон, издавший его поэму, утверждали, что религиозные представления нужны, чтобы держать людей в повиновении государству. В одном из писем Цицерон высказал мысль, что «граждан нужно убеждать, что боги правят всем, что все, что делается, делается по их желанию, что они благодетели людей и знают характер каждого, видят его ошибки, все его дела и поступки... Люди, воспитанные так, будут хорошо выполнять свои обязанности».

Историк Полибий также писал: «Чтобы обуздывать массу, следует держать их в повиновении и страхе. Для этого нужна вера в богов и страх преисподней». Против этой веры и этого страха смело выступил талантливый поэт, и его доводы против религии стали могучим оружием в руках выдающихся философов-материалистов не только древности, но и нового времени.

Отрицая вмешательство богов в жизнь людей, Лукреций тем не менее не счел возможным обойтись без традиционных обращений к божеству в начале поэмы. В прологе поэмы он обращается со следующими словами к богине Венере:

Венера для Лукреция — это олицетворение красоты жизненного начала, это поэтический символ, эстетический образ, от которого не в силах отказаться его языческое воображение.

Излагая научные положения философии Эпикура, Лукреций обнаруживает свой поэтический гений в разнообразных зарисовках. От его взгляда не ускользают картины тяжелых человеческих страданий (описание чумы в V книге, описание смерти во II книге); он изображает любовные переживания, с горечью рисуя разочарования любви (IV книга).

Согласно учению Эпикура для достижения счастья человек должен довольствоваться лишь тем, что совершенно необходимо для его существования, отказываясь от всяких излишеств и страстей. Любовное чувство не принадлежит, по его мнению, к числу жизненно важных, и поэтому человек должен обуздывать свои страсти, воспитывая в себе блаженное равнодушие и душевное спокойствие. Нарушает покой человека и стремление к богатству и власти. Отрицательно относясь к современной римской жизни, Лукреций, следуя за Эпикуром, рисует отталкивающие образы честолюбцев и богачей, которые:

Сведения об авторе гениальной поэмы чрезвычайно скудны. Само произведение сохранилось потому, что служило объектом бесчисленных полемических выпадов со стороны «отцов церкви» в средние века. Христианский писатель Иероним писал, что поэма написана Лукрецием в редкие периоды просветления, так как он впал в безумие под действием какого-то любовного напитка. Иероним же сообщает, что поэт якобы покончил жизнь самоубийством. Все эти сведения, конечно, мало достоверны, а может быть, и тенденциозны.

Поэма, написанная с таким огнем и пафосом, полная блестящих поэтических открытий и согретая горячей любовью к человеку, не утратила своего значения в течение веков. В древнем Риме ее ценили за глубину содержания и поэтические достоинства. Поэмой пользовались и христианские писатели в своих спорах с «язычниками». С XV в. Лукреций становится одним из любимых поэтов у гуманистов.

В XVI в. Джордано Бруно, выдвинувший теорию о бесконечности вселенной, вдохновляется Лукрецием, а с возрождением атомизма в XVII в. (Бэкон, Гассенди) и в XVIII в., когда возрос интерес к материализму, поэма Лукреция становится одной из любимейших римских книг. В России увлечению Лукрецием отдали дань Ломоносов и Радищев. А. И. Герцен восхищался им, а в наше время поэма не раз исследовалась не только литературоведами, но и учеными — специалистами в области точных наук. В нашей стране она пользуется особой любовью и вызывает к себе пристальный интерес как выдающийся памятник античной материалистической мысли[125].

РИМСКАЯ ПРОЗА РЕСПУБЛИКАНСКОГО ПЕРИОДА

В республиканский период бурно развиваются и различные жанры прозы. Актуально-политические темы находят свое отражение прежде всего в римском красноречии. В обстановке острой социальной борьбы политическое красноречие становится могучей силой. Однако от речей ораторов «доцицероновского периода», братьев Гракхов (конец II в. до н. э.), Эмилия Лепида (консула 137 г. до н. э.) дошли лишь незначительные отрывки. Крупнейшим оратором, деятельность которого нам хорошо известна, был Марк Туллий Цицерон.

ЦИЦЕРОН

Марк Туллий Цицерон (106—43 гг. до н. э.) был старшим современником Лукреция и Катулла.

Выдающийся оратор и широкообразованный человек, автор многочисленных сочинений по философии и ораторскому искусству, он был, вместе с тем, и крупным государственным деятелем. Самым главным делом своей жизни, как все представители античной полисной идеологии, он считал служение государству.

Таково было «кредо» Цицерона, изложенное им в знаменитом трактате «О государстве».

Цицерон родился близ Арпина в Лации, в маленьком «провинциальном городке», отличавшемся патриархальными нравами и старомодными вкусами. Рано попав в Рим, он проявил живой интерес к самым различным сферам знания: философии, ораторскому искусству, юриспруденции и литературе. Он слушал беседы философа Филона, главу «Новой Академии», был знаком с философом Панэтием и вместе с тем увлекался ученой александрийской поэзией и сам писал поэмы и переводил греческие стихотворные произведения. Свою карьеру государственного деятеля он начал рано и достиг в 63 г. до н. э. консулата. Как адвокат Цицерон выступил впервые в 80 г. в защиту Секста Росция, ложно обвиненного в убийстве отца; но вскоре он вынужден был покинуть Рим, так как его речь вызвала неудовольствие могущественного Суллы, любимец которого Хрисоген вел интриги против Росция.

Два года выдающийся оратор провел в Греции, Малой Азии и на Родосе. На Родосе он возобновил знакомство с известным ему уже в Риме ритором Аполлонием Молоном. Ораторское искусство «родосской школы», более сдержанное, чем пышное «азианское» красноречие, которым Цицерон увлекался в Риме, оказало влияние на его собственное искусство речи. Здесь же он углубил, по-видимому, общаясь с философом Панэтием, свои знания в области стоической философии.

Вернувшись в Рим, он становится крупным государственным деятелем (эдил в 69 г., претор в 66 г., консул в 63 г.). В этот период Цицерон выступает с рядом блестящих речей. Особенно интересными были его речи против наместника Сицилии Верреса (70 г.). Этот жестокий и алчный правитель безжалостно разграбил провинцию, казнил невинных граждан, присвоил себе прекрасные произведения искусства. Обвиняя Верреса, Цицерон выступает против всей римской олигархической верхушки, наживавшейся на грабеже провинций. Оратор не только нарисовал в своих речах мрачную картину римских нравов, но и стремился показать, к каким тяжелым последствиям может привести использование власти в личных корыстных целях. Этические принципы поведения государственного деятеля всегда живо интересовали Цицерона. Веррес вынужден был отправиться в изгнание еще до окончания суда, настолько убедительными и очевидными для всех были факты, приведенные обвинителем.

В 63 г. до н. э., в год консульства Цицерона, в Риме вспыхнуло восстание, во главе которого стоял римский аристократ Катилина. Он объединил вокруг себя обедневших нобилей, деклассированных бедняков и даже представителей зависимых от Рима государств. Консул проявляет энергию в подавлении заговора. Заговорщиков казнят и Цицерон становится на некоторое время главой государства. Как государственный деятель он зачастую бывает нерешителен и пытается примирить сенатскую верхушку с всадниками, выдвигая теорию «всеобщего согласия», утопичную для классового общества, раздираемого противоречиями.

С приходом к власти Цезаря, Помпея и Красса, заключивших в 59 г. до н. э. союз, положение Цицерона ухудшилось, так как он отказался сотрудничать с триумвирами. Враги добились его изгнания в 58 г. до н. э. за то, что он был виновником казни римских граждан, замешанных в заговоре Катилины. Находясь вне Рима, он посылает друзьям письма, полные тревоги, растерянности и отчаяния. Цицерон понимает, что римское государство вступило в тяжелый период своего существования.

Вернувшись в 57 г., он посвящает себя литературным трудам. В это время он написал трактаты: «Об ораторе» (55 г.), «О государстве» (54 г.). В сочинении «О государстве», написанном по образцу сочинений Платона в диалогической форме, излагаются взгляды автора на «идеальное государство».

Римское государство, по мнению Цицерона, является избранным, оно достигло могущества благодаря помощи богов. Рим обладает особой конституцией, приближающей его больше всех остальных к «справедливости» и «разуму». Монархические тенденции сдерживаются здесь сенатом, демагогические — магистрата ми и, таким образом, Рим соединяет в себе лучшие стороны и монархии и демократии. Между сенатом, магистратами и народом должно царить «согласие», для поддержания которого нужен особый, «первый среди равных» государственный деятель, обладающий искусством оратора и обширными знаниями. Хотя сам же Цицерон пишет своему брату Квинту: «Не забывай, что ты в Риме, а не в идеальном государстве Платона», но выдвигаемая им в трактате теория является идеалистической и утопической для современного оратору Рима. Это не помешало, однако, огромной популярности многих идей, выдвинутых в этом трактате, в эпоху Возрождения и в XVII и XVIII вв.

В 51 г. до н. э. Цицерон был назначен проконсулом Киликии и, вернувшись в Рим в 50 г. до н. э., застал уже гражданскую войну.

Во время диктатуры Цезаря он отходит от активной государственной деятельности и занимается философией. В это время создаются произведения: «О границах добра и зла», «Тускуланские беседы», «О природе богов», «Об обязанностях».

Эти сочинения представляют двоякий интерес: с одной стороны, в них излагаются основные положения современных Цицерону философских школ, пользовавшихся наибольшей популярностью — стоиков, эпикурейцев, «Новой Академии». Подлинные произведения всех этих философов не дошли до нас, и поэтому свидетельства Цицерона представляют большую ценность. С другой стороны, эти трактаты дают богатый материал для характеристики личности самого автора и современной ему римской культуры.

В занятиях философией Цицерон ищет, по собственному признанию, душевного покоя и жизненной мудрости. Он стремится к самосовершенствованию и непрестанно воспитывает себя: слабый и нерешительный, он хочет стать сильным и мужественным, учась переносить печали и боль, воспитывая в себе «презрение к смерти». Обо всем этом он пишет в письмах к друзьям, рассказывая, как после смерти любимой дочери Туллии (45 г. до н. э.) он беседует наедине с философами, бродя по лесам, окружающим его виллу в Тускуле. Римскую «доблесть», проявляющуюся прежде всего в активном служении государству, Цицерон хочет сочетать с мягкостью, человечностью и снисходительностью, которым учат греческие философы. Он часто цитирует слова Теренция: «Я человек и ничто человеческое мне не чуждо».

В своих диалогах он рисует свой идеал гуманного человека, употребляя термин «гуманный», столь распространенный и в наше время, в том высоком значении, которое придаем ему и мы, унаследовавшие его от древних римлян. Гуманный человек в понимании Цицерона — это человек в высоком смысле слова, человек, в котором проявляются лучшие качества человека.

Служение государству, по мнению римлянина, не мешает самостоятельности и развитию многообразных талантов индивидуума.

Эта мысль Цицерона, так же как и его размышления о различных сторонах человеческого характера, вызвала огромный интерес у итальянских гуманистов эпохи Возрождения. Его роль в формировании европейской культуры была чрезвычайно велика. Многочисленные трактаты Цицерона, богатые многообразными сведениями, широко использовались при создании моральных систем английского и французского Просвещения. Цицерона внимательно изучали Локк, Юм, Вольтер, Дидро, Мабли и многие другие мыслители XVII—XVIII вв.

После убийства Цезаря в 44 г. до н. э. деятельность Цицерона на короткий период оживляется. Он выступает с речами против Антония (14 речей), пытаясь отстаивать республиканские идеалы. Цицерон ищет союза с юным Октавианом, начинающим в это время свою политическую карьеру. Однако когда был заключен второй триумвират между Октавианом, Антонием и Лепидом (43 г. до н. э.), то Цицерон был внесен в проскрипционный список. Он бежал на свою виллу и собирался отплыть в Грецию, но не успел и был убит посланцами Антония. Голова его была выставлена на форуме, том самом форуме, на котором он осмелился порицать Антония.

Так окончил свою жизнь один из самых блестящих ораторов и писателей конца республики.

Как государственный деятель Цицерон не отличался твердостью и последовательностью. Он часто метался и искал политических союзов с крупными государственными деятелями эпохи, не брезгуя подчас лестью и делая просчеты. Ему была свойственна и неумеренная тщеславность, побудившая его к написанию недошедших до нас поэм «О своем консульстве» и «О своем времени», в которых возвеличивались государственные заслуги автора. Деятельность же его как оратора и писателя имела большое значение для римской культуры и литературы.

С его именем связан целый период в развитии латинской прозы. Он обогатил и усовершенствовал свой родной язык, придал ему гибкость, выразительность, звучность и красоту.

В своей практической ораторской деятельности Цицерон руководствовался той теорией ораторского искусства, которую изложил в трактате «Об ораторе». Оратор, по мнению Цицерона, должен владеть всей суммой знаний, нужных государственному деятелю; ему необходимо знать философию, право, историю, литературу, он обязан разбираться в психологии людей, чтобы умело воздействовать на своих слушателей. Совершенный оратор, с точки зрения Цицерона, — это человек высоких нравственных качеств, который никогда не воспользуется могучим оружием своего красноречия в корыстных целях.

Задача оратора состоит в том, чтобы уметь поднять любой частный вопрос до уровня общих принципов. Выдвигая свой идеал оратора, Цицерон как бы намекает, что этот идеал уже осуществлен в деятельности самого автора трактата.

Сохранившиеся до нас 58 речей посвящены различным темам, но в них всегда выдвигаются высокие моральные принципы, клеймится невежество, корыстолюбие и жестокость. Оратор стремится в каждом частном вопросе подняться до решения высоких и важных задач. Так, например, выступая в 61 г. до н. э. в защиту греческого поэта Архия, дело которого было с юридической точки зрения весьма легким (Архия хотели незаконно лишить гражданских прав), он составил обширную речь, далеко выходящую за рамки обычной судебной речи. В ней развивалась мысль о том, что поэзия является благородным и высоким искусством, которое должно пользоваться всеобщим уважением, так как оно облагораживает человека, смягчает нравы и доставляет наслаждение. Занятие поэзией необходимо оратору для усовершенствования его мастерства.

Ломоносов, подхватив эту мысль Цицерона, перефразировал ее в своих стихах:

Перед каждым оратором, по мнению Цицерона, стоят три задачи: 1) доказать свои положения, 2) доставить слушателям наслаждение, 3) воздействовать на их волю и заставить принять предлагаемое решение. Каждой из этих задач соответствует свой стиль: доказательству — спокойный, простой; наслаждению — изящный, сдержанный; воздействию на волю — патетический, взволнованный. При этом ораторская речь должна быть богата выразительными средствами, и каждую мысль необходимо развертывать в ней с максимальной полнотой.

Выдвигая требование владения всеми стилями речи, Цицерон отвергал точку зрения ораторов-аттикистов, считавших, что каждый оратор должен иметь единый стиль, отражающий личность говорящего. Аттикисты призывали вернуться к простой и сдержанной манере греческих ораторов аттического периода, типичным представителем которых был Лисий. Цицерон же считал себя последователем Демосфена и постоянно возражал аттикистам, считая это движение слишком «академическим» и оторванным от реальной жизни. И, действительно, это течение очень скоро «сошло со сцены».

Ораторская речь Цицерона строится «периодами». Период — это замкнутый отрезок речи, образующий единое синтаксическое целое. Отдельные части его расположены симметрично и богаты анафорами, внутренними рифмами, ритмическими концовками; например:

Античная ораторская речь — это своеобразное, ритмически организованное произведение, требующее своего рода актерского исполнения; оратор как бы играет перед зрителями, принимает различные позы, оживленно жестикулирует, лицо его постоянно меняет выражение.

Защищая римского гражданина, оратор может сорвать с него одежды, чтобы показать раны, полученные в сражениях, или вывести перед аудиторией малолетних детей осужденного, чтобы разжалобить судей и слушателей.

Самым главным и ответственным для оратора, как писал Цицерон, является само произнесение подготовленной речи перед народом.

В римской риторической школе после гибели Цицерона обучение велось по его руководствам, а речи его внимательно изучались. В эпоху Возрождения сочинения Цицерона стали предметом пристального интереса. Язык и стиль Цицерона были образцами для новолатинской гуманистической прозы. «Периодическая речь» долго господствовала в литературных произведениях нового времени.

Страстное, патетическое красноречие эпохи Великой Французской революции испытало на себе влияние римского оратора. Речами Цицерона зачитывались Мирабо и Робеспьер. Деятели Великой Французской революции считали Цицерона последним представителем республиканского Рима, борцом за свободу против деспотизма. Для Радищева и русских декабристов Цицерон был символом «духа вольности».

Цицерон был, несомненно, одним из последних представителей полисной идеологии в Риме: государственная деятельность представлялась ему главным делом жизни; но вместе с тем этот римский консул, этот оратор, произносивший свои речи на знаменитых рострах римского форума при огромном стечении народа, был уже человеком «нового типа». Высокообразованный, знаток и ценитель литературы и искусства, с лицом утонченного интеллектуального человека (сохранились бюсты), он не походил на политических деятелей старой республики типа Аппия Клавдия и Катона.

Цицерон был как бы предвестником того поколения поэтов и писателей, которое развернет свою деятельность уже в так называемый «век Августа».

ГАЙ ЮЛИЙ ЦЕЗАРЬ

Время конца республики было временем острых противоречий и ожесточенной политической и литературной полемики: ораторы-аттицисты выдвигали свою теорию стиля, азианцы — свою, Цицерон выступал со своими требованиями. К числу аттицистов принадлежали такие крупные ораторы, как Кальв, Юний Брут и Юлий Цезарь (100—44 гг. до н. э.). Сторонники аттицизма были приверженцами «аналогии» — грамматической теории, выдвинутой еще эллинистическими филологами. Аналогисты требовали чистоты языка и стремились придерживаться строгих грамматических правил, избегая редких и необычных слов. Цезарь писал, что «нужно как острой скалы избегать непривычных слов». В своих сочинениях он не пользовался ни неологизмами, ни архаизмами. Азианцы же стояли за «аномалию», и Цицерон в этом вопросе был на их стороне.

В противоположность аналогистам, аномалисты считали, что писатель должен использовать все богатство современного языка. Спор был настолько ожесточенным, что Цезарь даже во время Галльского похода, при переходе через Альпы написал ученое сочинение «Об аналогии», посвятив его Цицерону.

Государственный деятель и полководец, упорно стремившийся к личной диктатуре, он писал свои сочинения, прежде всего, для оправдания своих действий и самовозвеличения. В юности он создал поэму о Геракле и трагедию «Эдип», а в зрелые годы — «Записки о Галльской войне», «Записки о гражданской войне» и не дошедшую до нас поэму о своей поездке в Испанию.

«Записки о Галльской войне» посвящены военной кампании в Галлии (58—52 гг. до н. э.), во главе которой стоял сам автор записок.

В сенате не раз раздавался протест против его действий, Цезаря обвиняли в том, что он использует свое положение в Галлии в личных целях. Стремясь оправдаться, полководец публикует свои кажущиеся безыскусственными походные заметки. Автор хочет доказать, что руководствовался интересами государства, был справедлив, смел, мудр и великодушен. Он пишет о себе в третьем лице и стремится к максимально объективному тону изложения.

Однако Цезарь постоянно прибегает к фигуре умолчания в тех случаях, когда поступал жестоко, и подтасовывает факты там, где действительные события мешают созданию привлекательного образа автора записок. Самый материал, содержащийся в этом труде: описание нравов и обычаев древних галлов, их военной тактики и военного искусства римлян, — представляет для современного читателя большой интерес. Раскопки на территории современной Франции доказывают, что описания Цезаря точны, а источники, которыми он в ряде случаев пользовался (донесения, сообщения и т. п.), были безусловно доброкачественными.

Язык произведения, как это и требовалось от беглых записок, нарочито прост. Автор избегает всяких словесных украшений и почти не пользуется «периодом». Он тщательно отбирает слова, оперируя в произведении небольшим количеством многократно повторяющихся слов. В результате ему удается создать произведение ясное и стройное, написанное чистым и прозрачным языком, вызвавшее восхищение даже представителя враждебного лагеря Цицерона, который сказал о «Записках», что они «просты и прелестны в своей наготе, как бы лишенной всяких покровов риторики».

В «Записках о гражданской войне» Цезарь также стремится, прежде всего, оправдать свою деятельность, утверждая, что гражданские войны вспыхнули не по его вине, так как он является ревностным поборником республики.

ГАЙ САЛЛЮСТИЙ КРИСП

Гай Саллюстий (ок. 86—35 гг. до н. э.) — один из крупнейших римских историков — в начале своей деятельности принадлежал к «народной партии» и выступал как противник сената и Цицерона. Он стремился к политической карьере, но был исключен из состава сената в 50 г. под предлогом «распущенности нравов». Представитель небогатых слоев населения, он ищет у Цезаря сочувствия и поддержки в своей борьбе против нобилитета. Саллюстий считает, что сенат должен шире привлекать к государственной деятельности средние слои римского населения. С Цезарем он побывал в Африканском походе, а затем в 46 г. управлял Африкой и нажил там большое состояние.

Однако, вернувшись в Рим, он разочаровался в Цезаре, который отнюдь не проводил в своей деятельности ту политику «освобождения римского плебса», к которой Саллюстий призывал его в своем политическом послании «Послание к Цезарю о государстве». Монархические замашки Цезаря стали внушать ему в это время опасение, и, отказавшись от государственной деятельности, Саллюстий посвятил себя литературным занятиям.

Плодом этих занятий явились две исторические монографии: «Заговор Катилины» и «Югуртинская война». В конце жизни он написал и «Историю», изложив в ней события от смерти Суллы (78 г.) до 67 г. до н. э. От этого последнего труда сохранилась лишь незначительная часть.

Глубокий и содержательный историк, ориентирующийся на Фукидида, он считает себя объективным и бесстрастным летописцем. На самом же деле он полон ненависти к нобилитету, который, по его мнению, не способен вести по-настоящему государственные дела.

При жизни Цезаря Саллюстий пытался убедить диктатора в необходимости борьбы с вырождающимся нобилитетом и требовал, чтобы роль народа в государственной жизни была усилена.

Свои советы и пожелания он изложил в двух дошедших до нас «Посланиях к Цезарю». Однако идеи Саллюстия не вдохновили Цезаря, и автор посланий быстро разочаровался в своем былом покровителе.

Взгляды Саллюстия, отразившиеся в его монографиях, близки воззрениям Платона. Во вступлении к «Заговору Катилины» автор пишет об исконном дуализме духа и тела и о необходимости подчинять плоть духу.

По-видимому, Саллюстий был увлечен и религиозно-мистическими учениями, распространенными в это время в Риме, и под влиянием их создал философскую поэму «Эмпедокл».

В центре монографии Саллюстия «Заговор Катилины» — образ главного героя, Катилины. Катилина, по мнению автора, представитель развращенной римской аристократии, напоминающий тирана из «Государства» Платона. Почва для появления таких «тиранов» подготовлена всем предшествующим развитием римского государства. Нравы начали постепенно ухудшаться, в результате обогащения Рима после разгрома Карфагена «интересы тела» стали подавлять высокие побуждения «духа». В результате былые добродетели исчезли и на арену истории вышли люди, подобные Катилине.

Автор драматизирует изложение, показывая различные этапы заговора; он вставляет в повествование речи и письма действующих лиц. Главными героями являются Катон и Цезарь. О Цицероне, главном разоблачителе заговорщиков, Саллюстий умалчивает. Свои собственные взгляды он вкладывает в уста более суровому и решительному, чем Цезарь, Катону.

Характеризуя нравы римского общества этого периода, Саллюстий приводит много интересных фактов и делает подчас меткие наблюдения.

В монографии, посвященной Югуртинской войне (111—106 гг. до н. э.), историк ставит перед собой задачу — показать бездарность и корыстолюбие римского нобилитета.

Нумидийский царь Югурта легко подкупает римских полководцев и, убедившись в их развращенности, с возмущением восклицает: «О продажный город, который скоро погибнет, если найдет покупателя!». Героем Саллюстия является полководец Марий — честный, неподкупный и мужественный.

В монографии имеются колоритные описания страны и населяющих ее народов. Со всем этим автор имел возможность близко познакомиться во время своего пребывания в Африке.

Следуя за Фукидидом, Саллюстий пишет сжатым, лаконичным языком, часто прибегая к архаизации в тех частях, в которых рассказывалось о древней истории Рима.

С течением времени взгляды римского историка становятся все более и более пессимистическими. В своем последнем труде, в «Истории», он уже не видит светлых периодов в жизни Рима. Вся история этого государства представляется ему цепью непрерывных социальных конфликтов. Дурная природа человека всегда толкала его, по мнению Саллюстия, к преступлениям.

Историография в Риме, так же как и в Греции, принадлежала к области художественной литературы. Историк должен был на дурных и хороших примерах поучать своих читателей и воспитывать их. Саллюстий также стремится преподать уроки нравственности и указать путь к тому, как подчинить «низменное тело» «божественному духу».

Гражданские войны закончились в Риме установлением империи. В первую половину правления Октавиана Августа личная диктатура еще маскировалась видимостью республики: продолжал действовать сенат, собиралось народное собрание, функционировали магистраты.

С 27 по 23 г. до н. э. Октавиан ежегодно избирался консулом, хотя он и объявил в 27 г., что возвратил управление государством народу, т. е. формально восстановил республику. В этом же году он получил почетный титул «Август» («освященный благими предзнаменованиями»), как бы узаконивший его особую роль в государственной жизни. Список сенаторов открывался именем Августа, а положение «первого сенатора» (princeps senatus) давало Октавиану особый моральный авторитет. В 23 г. до н. э., отказавшись от консулата, принцепс присвоил себе трибунскую власть, позволявшую накладывать «вето» на решения сената и действия магистратов. В угодном ему направлении была произведена чистка сената, по его указанию выбирались консулы, и законы, которые были приняты в это время, вдохновлялись им.

Август окружил себя многочисленными сторонниками, поэтами и писателями и, стремясь расположить к себе различные слои римского общества, выработал совместно со своими приближенными своеобразную «официальную идеологию» принципата. Эта «официальная идеология», т. е. система взглядов на римское государство и его задачи, на особую миссию Августа, находит отражение и в памятниках архитектуры и искусства, и в произведениях художественной литературы этого времени.

В своем завещании, которое должно было быть выставлено в его мавзолее, Август изложил основы своей государственной политики. Он охарактеризовал себя как освободителя, вернувшего Рим после гражданских войн к прекрасным временам мирной республики, как автора законов, которые должны были способствовать поднятию нравов, как восстановителя древних, обветшавших храмов и старой религии «отцов и предков». Август пишет о том, что ему удалось установить длительный мир, избавивший римлян от опасностей кровавых войн. Октавиан сознательно идеализирует свою деятельность. В действительности его приход к власти отнюдь не вызвал всеобщего энтузиазма. Принцепсу пришлось вести длительную борьбу с республиканской оппозицией. В борьбе с ней лозунги «мира» и «реставрации республики» были чрезвычайно важны для него.

Используя оракулы Сивиллы и древние религиозные представления, сторонники Августа выдвигают теорию о наступлении в период его правления «нового», «золотого» века, несущего мир и процветание Риму и Италии. В этом «новом веке» должны якобы вновь возродиться старые добродетельные нравы и религиозные представления, освященные всей легендарной историей древнего Рима. Сам город, по решению принцепса, должен был всем своим внешним видом свидетельствовать о великом назначении и об особой судьбе «избранника». Август пишет, что нашел его «глиняным», а оставил «мраморным».

План украшения города принадлежал еще Ю. Цезарю, Август несколько расширил и изменил этот план. При нем было произведено строительство на двух новых форумах, Цезаря и Августа, был выстроен ряд новых богатых храмов, новыми постройками украсилось Марсово поле, были проведены новые акведуки и приведены в порядок старые.

Рим в это время одевается в зеленый наряд садов и парков. Многочисленные портики окружаются садами, дающими тень и прохладу. По пышности своих построек и благоустройству он уже не уступает теперь прославленным центрам эллинистической культуры, но вместе с тем всем своим архитектурным убранством Рим — город Августа как бы утверждает незыблемость и величие политических идей принципата. Так, на форуме Августа сооружается храм Марсу-Мстителю, якобы помогавшему Октавиану отомстить убийцам Цезаря Бруту и Кассию в сражении при Филиппах (42 г. до н. э.). Около храма создается парадная галерея с бюстами всех победоносных полководцев (триумфаторов) со времен легендарного Ромула.

На Палатине строится храм Аполлону, которого Август считает патроном «рода Юлиев». Двери храма роскошно инкрустируются изображениями морского сражения при Акции, в котором Октавиан в 32 г. до н. э. победил Антония. Фронтон украшается величественной квадригой бога Солнца, а в самом святилище устанавливают знаменитую статую Аполлона-Кифареда работы Скопаса. При храме устраивают библиотеку с бюстами греческих философов и поэтов. Бюсту Августа, выставленному здесь, придают черты сходства с Аполлоном. В мирном Риме под эгидой принцепса должны, по мысли Октавиана, процветать мусические искусства и науки.

Располагая большими средствами (после победы над Антонием Август получил в свое личное распоряжение Египет), он стремится, привлекая к строительным работам массы городского люда, завоевать популярность и у народа.

В это время в Риме работают многочисленные греческие и италийские ремесленники. В мастерских создаются бесчисленные копии шедевров греческой скульптуры. Греческие и римские мастера с большим искусством расписывают стены дворцов и вилл богачей изящной стенной росписью. Стенная живопись, украшающая жилье, как бы приобщает обитателей дома к жизни богов и героев.

Стенная живопись черпает сюжеты из греческой мифологии. На фоне «идеального пейзажа» изображаются: похищение Европы, Дионис и Ариадна, различные вакхические сценки. Пейзажный фон составляют священные рощи, искусственные гроты или берег моря, на котором виднеются храмы, или священные деревья, обвитые повязками. Отдельные детали природы выписываются с большим знанием дела и интересом к цветам и формам. Стенная живопись вырабатывает в это время свой условный язык мотивов и образов, который усваивает в известной мере и поэзия этой эпохи.

Живопись, архитектура и поэзия конца I в. до н. э. — начала I в. н. э. образуют художественное единство. Искусству этого переходного периода свойственно стремление к монументальности.

Важную роль в развитии римской культуры этого времени приобретает Италия. По отношению к италийским городам принцепс проводит строго обдуманную политику. В своем завещании он написал, что «вся Италия» поддерживала его в борьбе с Антонием. Антоний, сделавший из Египта свою главную резиденцию, собирался поделить мир между детьми своей возлюбленной, египетской царицы Клеопатры. Ходили слухи и о том, что он хотел перенести «столицу» на Восток. В отличие от Антония Август всегда подчеркивал свою приверженность Риму и Италии. Он выступает как патрон Италии, покровительствуя отдельным городам, субсидируя постройку дорог и акведуков. Он вводит многих представителей италийских муниципий в сенат, привлекая к себе тем самым новых сторонников. Множество италийцев приезжает в это время в Рим, чтобы «попытать счастья». Многие крупнейшие римские поэты и писатели «века Августа» — уроженцы италийских городов.

Установление мира и прекращение гражданских войн создало возможность для нового подъема культуры, литературы и искусства, однако начало империи, хотя и маскировавшееся «под республику», все же накладывало печать на весь характер литературной и художественной жизни этого времени. Поэтам, писателям, художникам и скульпторам начинают подчас диктовать темы, подсказывать направление, и крупнейшие из них, такие, например, как Вергилий, Гораций, вынуждены искать различных путей для сохранения известной самостоятельности.

Ближайший друг Августа — богач и почитатель искусства Гай Цильний Меценат собирает в своем доме поэтов, которых щедро одаривает, пытаясь направить их талант а русло, угодное «божественному» Августу. В зале для «рецитации» (публичных чтений) в доме Мецената выступают Вергилий, Гораций и Варий — крупнейшие поэты этого времени.

Государственной деятельностью многие перестают интересоваться. В условиях личной диктатуры государственная карьера становится опасной, и видные деятели республиканской оппозиции предпочитают писать мемуары и художественные произведения, часто в замаскированной форме критикуя принципат или демонстративно отказываясь в своих произведениях от «политики». Так поступает Асиний Поллион, ставший главой небольшого литературного кружка, и Мессала Корвин — в прошлом видная политическая фигура и крупный оратор. Чтения новых произведений привлекают аудиторию знатоков, с речами-декламациями перед собранием интересующихся выступают и ораторы. Они произносят речи на вымышленные темы, отрабатывая психологические детали и сложные мотивы преступлений, не совершенных в действительности.

Так, постепенно, в течение конца I в. до н. э. и начале I в. н. э., меняется характер литературной жизни, появляются новые темы и проблемы, которых не знала еще римская литература предшествующего периода. Одним из крупнейших поэтов этого времени был Вергилий.

ВЕРГИЛИЙ

Из античной биографии Публия Вергилия Марона (70—19 гг. до н. э.) мы знаем, что он родился в Северной Италии, в местечке Анды, недалеко от Мантуи. Его отец был гончарным мастером, связанным с искусством росписи ваз; по-видимому, он имел некоторый достаток и даже владел небольшим поместьем. Вергилий учился в городе Кремоне, а затем в Медиолануме (современный Милан). В 50-х годах он приехал в Рим и обучался здесь в риторической школе. Однако он вскоре забросил риторику, увлекшись эпикурейской философией, которая в это время, по выражению Цицерона, «заполонила всю Италию». Вергилий сблизился с философом-эпикурейцем Сироном, обосновавшимся вблизи Неаполя, а после смерти Сирона купил его виллу с садом и переселился туда. По свидетельству римских биографов, поэт редко наезжал в Рим и предпочитал уединенный образ жизни в своем скромном доме, расположенном недалеко от блещущего южной красотой Неаполитанского залива.

Наряду с эпикурейской философией молодой Вергилий увлекается и поэзией неотериков. Сборник его ранних стихотворений («Каталептон») написан под влиянием Катулла.

Первым значительным его произведением были «Буколики» (около 42—39 гг. до н. э.). Жанр пастушеской идиллии был, как известно, введен в литературный обиход Феокритом. Как и сборник идиллий Феокрита, «Буколики» Вергилия включают в себя 10 стихотворений (эклог). Однако буколическая поэзия Вергилия во многом отлична от поэзии его греческого предшественника.

Эллинистического поэта интересовали реальные и бытовые детали, связанные с жизнью пастухов. С мягким юмором он показывал грубоватость своих персонажей, со знанием дела описывал подробности их внешнего вида и характер окружающего пейзажа. Герои же «Буколик» Вергилия как бы носят лишь условные маски пастухов, а на самом деле являются образованными, тонко чувствующими поэтами. Они живут в некоем идеальном мире природы, в описаниях которой элементы условно-поэтической Аркадии сочетаются с реалиями североиталийского, хорошо знакомого Вергилию пейзажа: по равнине, заросшей тростником, скользит извилистая река Минкий, возле берегов толпятся серебристые ивы, и когда вечером заходит солнце, то тонкие струи дыма стелются над погружающимися в тень деревенскими хижинами. Произведение написано в годы гражданских войн и проскрипций, когда многие друзья Вергилия, а возможно, и он сам, лишились своих поместий, отданных ветеранам триумвиров. Поэт как бы бежит от суровой современности в созданный его воображением мир, полный благоухания цветов и плодов, мирным пением птиц и мелодичным журчаньем ручьев, скрытых зеленым мхом. Пастухи часто состязаются в его эклогах в импровизации песен. Так, в III эклоге выступают Дамет и Меналк:

Эти песни отнюдь не безыскусственны. Дамет начинает с традиционного у образованных поэтов обращения к музам. Ему, как и другим пастухам, хорошо знакома греческая и римская поэзия. Некоторые эклоги как бы сотканы из отдельных отрывков идиллий Феокрита, иногда мотивы берутся из эпиллиев неотериков или из элегий Корнелия Галла, друга Вергилия. Главное содержание пастушеских песен составляют любовные излияния и жалобы. При этом в условный пастушеский мир то и дело врываются трагические аккорды. Страдания безнадежной любви, вносящие диссонанс в окружающий пастухов покой природы, как бы свидетельствуют о сложной и полной горестных коллизий душевной организации человека. Так, например, в X эклоге рассказывается о любовных переживаниях Галла. Герой мечтает жить тихой пастушеской жизнью, хочет исцелиться от любовной страсти, но вынужден в конце концов признать, что любовь — могучая сила, подчиняющая своей власти все живое. Протест против нее и борьба с ней бесполезны.

Корнелий Галл — герой эклоги — был зачинателем римской любовной элегии и другом Августа. Он был первым римским префектом Египта и вызвал своими действиями неудовольствие принцепса. В 26 г. до н. э. поэт вынужден был покончить жизнь самоубийством.

Но не только трагические страсти самих героев омрачают эпикурейский покой, которого жаждут пастухи Вергилия, его омрачает и постоянно напоминающая о себе суровая действительность. Так, в I эклоге пастух Мелибей вынужден покинуть родные края: он отправляется на войну и завидует Титиру:

Мыслитель и поэт, жаждущий проникнуть в тайны устройства мира и человеческой души, Вергилий постоянно прорывает рамки буколического жанра, используя подчас его традиционный материал лишь в качестве орнамента или составного элемента для своих новых и гораздо более широких задач. Так, в знаменитой IV эклоге поэт рисует картину счастливого века, который должен наступить на земле в ближайшее время. Стихотворение обращено к консулу 40 г. до н. э. Асинию Поллиону и связано с заключением в этом же году Брундисийского мира между Октавианом и Антонием, дававшего надежду на окончание гражданских войн. Наступление нового века связывается в эклоге с рождением мальчика, будущего справедливого правителя обновленного мира. Идет ли здесь речь о сыне Поллиона, или о ребенке, который должен был родиться у Октавии, жены Антония, мы не знаем.

Во всяком случае, если Вергилий и имел в виду некий реальный факт, то этот факт получил в эклоге религиозно-мистическое и мифологическое освещение, связанное с длительной историей представлений о «золотом» веке, существовавших на Востоке и распространившихся в это время в Риме. Стихотворение Вергилия дает богатый материал для изучения античных верований. Эклога проникнута глубоким поэтическим чувством. В новом миропорядке, который наступит на Земле, поэт видит победу добра над злом, нравственной чистоты над злобой и пороками. Проникновенно, с живой наблюдательностью нарисован младенец, впервые узнавший склонившуюся над ним мать:

Стихотворение блещет образами, сверкает красками. Поэт развертывает перед читателями картину необъятного мира: простираются земли, вздымаются и пенятся морские волны, сияет глубокое небо.

Буколические элементы описания природы и животных также включаются в картину «золотого» века: сами, без помощи человека, поднимаются из земли молодые колосья, свисает с диких лоз багряный виноград и мирные животные сами несут свои дары людям.

В VI эклоге рассказывается о связанном и освобожденном Силене, который в своей песне повествовал о тайнах возникновения Вселенной. Внимая песне, полной таинственной мудрости, плясали вокруг Силена козлоногие обитатели лесов фавны, а могучие развесистые дубы качали в такт напеву своими зелеными кронами.

Мир природы для Вергилия — это не просто красивый фон, окружающий героев, как это было у Феокрита. Этот мир для римского поэта исполнен таинственной жизни, близкой человеку и ждущей разгадки. Образы, которые он рисует, всегда многозначны, мысли, которые высказывают его герои, часто полны скрытого значения. Это поэзия иного типа, чем эллинистическая, с ее ясностью и однозначностью образов, с трезвым интересом к реальным деталям окружающей действительности. Само композиционное построение сборника Вергилия должно заставить читателя задуматься: так, IV эклога перекликается с VI, III с VII, II с VIII, первая с IX, а V с X; эти пары объединены между собою тематически. Словом, всем, даже композицией, даже числом стихов, Вергилий подчеркивает глубокую значительность своих тем и необходимость проникновения в тайны его замысла.

Следующим произведением поэта была поэма «Георгики» («О земледелии»), законченная в 29 г. до н. э. Она посвящена Меценату и Августу. Первое упоминание об Октавиане встречалось еще в I эклоге, в которой поэт благодарил принцепса за возвращение отобранного имения.

Италия становится в это время опорой нового режима, и сельское хозяйство Италии, сильно пострадавшее от гражданских войн, нуждалось в восстановлении. С точки зрения «официальной идеологи», в век Августа процветание должно было распространиться на все области жизни. Тема «Георгик» отвечала, следовательно, интересам нового режима. Однако само произведение, как это всегда свойственно Вергилию, было неизмеримо глубже, чем об этом можно судить по его названию.

По сообщениям римских биографов, Вергилий хотел написать философский эпос о природе, но не успел осуществить своего намерения. Вероятно, в «Георгиках» высказывались мысли и наблюдения, которые были бы впоследствии развиты и углублены в новом произведении. Мир природы глубоко интересовал поэта. Об этом свидетельствуют уже «Буколики».

В «Георгиках» человек и природа вступают в непосредственное общение. Земледелец обрабатывает поле, сажает деревья, делает прививки и облагораживает растения, приручает животных, разводит пчел. Труд человека, по мнению Вергилия, все время улучшает природу, и если бы люди не трудились, то мир вновь вернулся бы к состоянию хаоса, из которого он когда-то вышел. «Labor omnia vincit» — «Труд побеждает все», — утверждает поэт. Вергилий полагает, что человеку важно не только познать законы, управляющие миром, как это сделал Лукреций, но и способствовать своими активными действиями установлению нужного ему порядка в природе, упорно трудясь от рассвета до захода солнца. Со знанием дела описывает поэт процессы земледельческого труда, давая советы и наставления. Он использует многочисленные источники, следуя за «учеными поэтами» эллинистического времени: ботанику Феофраста, астрономическую поэму Эратосфена, трактат карфагенянина Магона, сочинение «О сельском хозяйстве» Варрона, поэму «Георгика» Никандра Колофонского[126] и др.

В первой книге перечисляются особенности различных почв и способы их обработки, рассказывается о подготовке семян к посеву; во второй говорится о прививках фруктовых деревьев и о различных сортах винограда, третья посвящена животным, их дрессировке и обращению с ними, в четвертой книге рассказывается о пчелах.

Вергилий одухотворяет и очеловечивает мир природы. Он описывает злаки, растения, деревья и животных различных стран. В сферу его внимания попадают флора и фауна далеких восточных земель и Крайнего Севера. Его привлекают растения, привычные для Италии, и гигантские деревья далекой Индии, растительность Эфиопии и Аравии. Все живое, как и люди, испытывает боль и страдание, нуждается в уходе и заботах. Так, поэт призывает, например, беречь молодые побеги виноградной лозы:

Среди животных особое внимание уделяется коням, этим помощникам и умным друзьям человека, идущим с ним вместе в сражения и вместе с ним стремящимся к боевой славе. Поэт рассказывает о превращении жеребенка, еле стоящего на тонких ножках, в быстрого и послушного коня:

В поэме много поэтических отступлений. Так, во вторую книгу вставлено похвальное слово Италии. Поэт сравнивает свою родину с богатыми восточными землями, населенными, однако, коварными чудовищами и кровожадными животными, и отдает предпочтение Италии, с ее мягким климатом и мужественными обитателями, хранящими чистоту нравов. Противопоставление Италии Востоку было полно актуального значения. Как раз в это время готовится сражение против Антония, сделавшего своей резиденцией Египет, а своей женой царицу Клеопатру, и грозившего Риму из своего Восточного царства.

Италия — Сатурнова земля и родина храбрых Камиллов, Дециев и Сципионов — представляется Вергилию краем, где обитают выносливые и мужественные земледельцы, в жизни которых, по его мнению, еще сохраняются чистые нравы «века Сатурна». Образ жизни этого слоя населения ближе всего, по мнению поэта, к эпикурейскому идеалу гармонии с природой. Трудясь и веселясь в часы досуга, земледелец не гонится за «ложными благами» и далек от суетного шума городов, от борьбы за власть и от стремления к почестям. Композиция поэмы как бы оттеняет чередование светлых и мрачных сторон в жизни всего живого: четные книги кончаются жизнерадостными, нечетные — трагическими картинами.

Римские филологи сообщают, что в конце поэмы была первоначально какая-то вставка, посвященная К. Галлу. Вергилий якобы заменил ее при окончательной редакции эпиллием о пастухе Аристее. Аристей, у которого внезапно погибли пчелы, с помощью своей матери нимфы Кирены и вещего Протея выводит из трупа быка новый пчелиный рой. Протей сообщает Аристею, что пчел он потерял из-за гнева Орфея, жена которого Евридика погибла по вине Аристея. Спасаясь бегством от пастуха, она нечаянно наступила на змею. Протей рассказывает о том, как опечаленный Орфей проник в подземное царство и, очаровав песней всех обитателей, повел за собою на землю Евридику. Однако, не утерпев, он оглянулся на нее, не достигнув еще выхода, и при звуках трижды прозвучавшего грома его супруга навсегда исчезла в глубинах подземного мира.

В поэме «Георгики» актуально-политические мотивы тесно переплетаются с философскими мыслями о природе и человеке. Италия, становящаяся в это время опорой Августа в его борьбе с Антонием, выдвигается на первый план и в поэме Вергилия. Однако поэма эта гораздо глубже и значительней по своему содержанию, чем простой отклик на узкополитический заказ.

Крупнейшим произведением Вергилия была поэма «Энеида», быстро ставшая в Риме классическим образцом эпопеи. На этой поэме воспитывалось юношество, ее заучивали в школе, многие строки из нее стали крылатыми изречениями и часто встречаются среди стенных надписей в Помпеях, например:

Герои и события, о которых рассказывалось в «Энеиде», изображались на помпейских стенных картинах и многочисленных памятниках скульптуры. Поэмой зачитывались в средние века и в эпоху Возрождения. В «Божественной комедии» Данте выводит мудрого и просветленного Вергилия, который приобщает автора «Божественной комедии» к тайнам мироздания и водит его по мрачным кругам Ада.

Вергилий начал работать над поэмой после окончания «Георгии» и вчерне закончил ее в 19 г. до н. э. В этом же году он отправился в Грецию, и на обратном пути, который он проделал вместе с Августом, также возвращавшимся из Греции, тяжело заболел и умер в портовом городе Брундизии. Похоронили поэта в Неаполе, вблизи которого он провел многие годы жизни. Сохранилась его надгробная эпиграмма:

Умирая, Вергилий завещал, чтобы его друзья Варий и Тукка сожгли «Энеиду». Он ведь предполагал работать над ней еще три года и считал поэму незаконченной, однако Август приказал издать ее. Варий и Тукка подготовили, по-видимому, это издание. Они же написали и книгу «О характере и привычках Вергилия», которая до нас не дошла, но сведения, сообщавшиеся в ней, легли в основу сохранившихся жизнеописаний Вергилия. Из этих жизнеописаний мы узнаем, что поэт был необычайно скромен и застенчив, и друзья называли его «девушкой», что цвет его лица был смуглым и всем своим обликом он походил на италийского селянина, что работал он необычайно много, а интересовался огромным количеством самых разнообразных вопросов, вплоть до медицины и математики.

Поэма «Энеида», о которой сам Вергилий писал Августу, что начал «громаду» и не знает, как с ней справиться, посвящена странствиям и деяниям троянского героя Энея, основавшего новое царство в Италии, давшее начало Риму. Миф об Энее был известен в Италии со времен глубокой древности. Он стал особенно важным для Рима в то время, когда молодой полис стремился стать на «равную ногу» с эллинистическими государствами, прошлое которых было освящено гомеровскими преданиями. Эта старая тема вновь становится актуальной в период принципата, который характеризуется «официальной идеологией» как время свершения великих надежд, возлагавшихся на римское государство еще с древнейших времен. Кроме того, самый род Юлиев, к которому принадлежал Август, возводил свою родословную к сыну Энея — Асканию-Иулу.

Поэма состоит из 12 книг и по содержанию делится на две части. Первая (кн. 1—5) посвящена рассказу о бегстве Энея из Трои, о его пребывании в Карфагене у Дидоны и дальнейших скитаниях. Во второй части (кн. 7—12) повествуется о войнах, которые герой ведет в Италии. Шестая книга, в которой рассказывается о пребывании Энея в подземном царстве, является связующим звеном между первой и второй частью. Заканчивается поэма победой Энея над италийским вождем Турном.

Уже древние указывали на то, что Вергилий как бы соединил в поэме «Одиссею» и «Илиаду», посвятив первую часть скитаниям, а вторую — войнам Энея. Действительно, гомеровские поэмы были в античности образцами «большого эпоса», и каждый, писавший эпическое произведение, считал необходимым примкнуть к гомеровским традициям. Вергилий был несомненно глубоко потрясен поэмами Гомера и изучал их с огромным вниманием и тонким пониманием; следы внимательного чтения и тонкой интерпретации Гомера встречаются в «Энеиде» повсюду; вопросу о толкованиях Гомера Вергилием посвящена большая научная литература.

В поэме имеется, прежде всего, ряд «гомеровских мотивов»: как Одиссей рассказывает о Троянской войне и своих странствиях на пиру у Алкиноя, так же и Эней повествует о гибели Трои и своих скитаниях на пиру у Карфагенской царицы Дидоны, сцены сражений во второй части поэмы напоминают боевые эпизоды «Илиады», поединок Энея и Турна похож на поединок Ахилла и Гектора, перечисление италийских племен, готовящихся к сражению (7 кн.), напоминает знаменитый «Каталог кораблей» «Илиады» и т. д. Так же как в поэмах Гомера, в «Энеиде» есть олимпийский план: Венера помогает своему сыну Энею, Юнона всячески мешает ему доплыть в Италию, так как озабочена судьбой своего любимого города Карфагена, который должен быть в отдаленном будущем разрушен римлянами, Юпитер вершит судьбами героев. Но в отличие от гомеровского Зевса, Юпитеру всегда свойственно глубокое спокойствие и просветленная мудрость (serenitas). Отдельные художественные сравнения, описания, эпитеты также вдохновлены Гомером. Однако Вергилий, опираясь на гомеровские традиции и на римский эпос Невия и Энния, создает свое оригинальное произведение, прокладывающее новые пути античной эпической поэме.

«Энеида» посвящена легендарному прошлому, но в ней дана и современность как проекция в будущее.

Начинается повествование с описания бури, прибивающей корабль Энея к африканским берегам. Герой попадает к царице Дидоне, бежавшей, как и Эней, из своего родного города после того, как ее супруг Сихей был вероломно убит ее братом Пигмалионом. Дидона строит теперь новый город Карфаген, и в ее прекрасном дворце во время пира Эней рассказывает свою скорбную историю. Вторая книга посвящена воспоминаниям героя о гибели Трои, третья — его рассказу о своих скитаниях.

«Энеиде» не свойствен спокойно-повествовательный тон, характерный для гомеровского эпоса. Изложение Вергилия насыщено драматизмом, оно должно волновать и потрясать читателя. Эней начинает свою речь словами, полными горечи и глубокого волнения:

В рассказе Энея о гибели Трои сцены, полные драматического напряжения, следуют друг за другом. Коварные греки оставляют на берегу деревянного коня, в котором спрятаны вооруженные воины. Вероломный Синон, специально подосланный врагами, чтобы обмануть троянцев, убеждает их ввести коня в стены города. Гибнет, задушенный чудовищными змеями, посланный Минервой жрец Лаокоон, пытающийся удержать троянцев от безрассудного поступка. Как только наступает ночь, на город нападают враги, впущенные в ворота вышедшими из деревянного коня воинами. Гибнут в кровавых схватках прославленные троянские герои. С крыши дворца Эней видит, как злобный Пирр закалывает у алтаря престарелого Приама, как мечутся по чертогам плачущие женщины и дети. Грозные лики богов, появляющиеся перед растерянными троянцами, дают понять, что гибель города предрешена:

Тень Гектора требует от Энея, чтобы он бежал из гибнущего города, и вот, неся на плечах старого отца и ведя за руку сына Аскания, Эней с немногочисленными спутниками спешит к морю. Так он становится беглецом, обреченным на долгие скитания, пока не достигнет, наконец, далекой Италии.

Ученые обратили внимание на то, что некоторые картины жестоких кровопролитий, изображенных Вергилием, напоминают эпизоды гражданских войн, описанные римскими историками. Очевидно, Вергилий подбирал материал и распределял краски так, чтобы читатель сумел провести аналогию между мифологическим прошлым и современностью. Тем самым древность в его повествовании становилась животрепещущей, полной волнующих примеров. Намеки на современные события, скрытые аналогии, глубокие, полные актуального значения обобщения рассеяны по всей поэме.

За рассказом Энея, занимающим II и III книгу, следует исполненное трагизма повествование о любви Дидоны и троянского героя. Царица Карфагена полюбила Энея по воле Венеры и Юноны. Поэт описывает мучительную борьбу героини, желающей сохранить верность умершему мужу и преодолеть свое чувство. В часы ночного безмолвия, не в силах забыться целительным сном, одна в своем дворце, Дидона вспоминает только что отзвучавшие речи Энея и мысленно видит его опять перед собою. Любовь в конце концов побеждает. Однако счастью героев препятствует судьба, властно влекущая Энея в далекую Италию. Судьба (Fatum) является главной силой, управляющей событиями. Железная поступь ее, звучащая во всей поэме, придает произведению совершенно новый, по сравнению с Гомером, характер. Вся поэма как бы устремлена к единой цели, внимание автора сконцентрировано на нескольких ведущих направлениях.

Указанием на роль «рока» в жизни героя и начинается «Энеида».

В IV книге Эней готов забыть о суровом долге, возложенном на него судьбой; одетый в роскошные восточные одежды, он, как Антоний в Египте у Клеопатры, проводит свою жизнь в неге и пирах, пока посланный Юпитером Меркурий не приказывает ему продолжать свой путь в предназначенную ему богами Италию. Эней вынужден подавить свою любовь. Под градом упреков Дидоны он стоит, как альпийский дуб, колеблемый яростным Бореем, не сдаваясь буре, которая яростно срывает с него листья. Римский комментатор Сервий делает следующее замечание к этому месту поэмы: «Листья дуба, как слезы Энея».

Эней сдерживает проявление своих чувств. Он говорит Дидоне, что не может жить по собственному желанию, так как вынужден подчиниться велению судьбы и долга. Тщетны попытки царицы удержать отплывающего героя.

Характеризуя Энея, этого «идеального римлянина», почитающего богов, уважающего родителей, следующего велению долга, поэт, вместе с тем, впервые в античной литературе показывает трагизм человека, вынужденного подчиняться исторической необходимости, «велениям истории».

Не менее интересен и образ Дидоны. Вергилий рисует путь героини от царственного величия в начале поэмы до униженных просьб в конце четвертой книги. Когда корабль Энея отчаливает от Карфагена, Дидона, взойдя на сооруженный ею самою погребальный костер, убивает себя ударом меча, подаренного ей троянским героем. Своей смертью она хочет восстановить попранное величие.

Создавая образ Дидоны, поэт использовал «Аргонавтику» Аполлония Родосского, в которой рассказывалось о любви Медеи к Язону[127]. Тонкость психологических наблюдений, свойственных эллинистическим поэтам, он соединяет с глубиной обобщений и целенаправленностью, свойственной всей поэме.

Дидона Вергилия гораздо более значительна и трагична, чем неопытная и наивная Медея Аполлония. Римский поэт, прекрасно знакомый с памятниками предшествующей литературы, создает новый, невиданный еще сплав, как бы освещенный изнутри светом его глубокого и проникновенного гения.

Роман Дидоны и Энея вдохновил знаменитого создателя «Отелло» — Шекспира. Дездемона, как и Дидона Вергилия, полюбила своего героя за «муки», а он ее «за состраданье к ним».

О Дидоне и Энее в новое время слагались бесчисленные поэмы. Живописцы посвящали им свои полотна. Первые оперы часто ставились на этот столь излюбленный с эпохи Возрождения сюжет.

Эней, отплывая от Карфагена, с грустью видит клубы дыма, поднимающиеся на берегу, и томится мрачными предчувствиями.

Книга 5 поэмы посвящена погребальным играм, справляемым по отцу Энея Анхизу.

В книге 6 рассказывается о том, как Эней прибывает к Кумской Сивилле и просит помочь ему спуститься в подземное царство, чтобы повидаться с отцом. Сивилла предсказывает герою грядущие битвы, ожидающие его в Италии, и требует от него мужества и стойкости.

Чтобы получить доступ в Аид, Эней должен сорвать в дремучем лесу золотую ветвь, глубоко спрятанную в зелени волшебного дерева. С помощью своей матери, богини Венеры, герой находит ветвь, и Харон, перевозчик душ умерших, перевозит его и Сивиллу на своем ветхом челне через подземную реку.

При создании картин подземного царства Вергилий использовал и гомеровские представления, и пифагорейскую теорию переселения душ, согласно которой после длительного очищения души смертных опять, в новом облике, возвращаются на землю, и стоическое учение об огненной природе души.

В подземном царстве Эней встречается с бывшими товарищами по Троянским битвам, видит и Дидону, избегающую встречи с ним. Все изложение проникнуто скорбным сочувствием к человеческим страданиям.

Пройдя через разные области преисподней, Эней и Сивилла попадают в залитые пурпурным светом Елисейские поля. Здесь герой встречается со своим отцом Анхизом и, стоя с ним вместе на высоком холме, созерцает, как души их будущих италийских потомков готовятся подняться на Землю. Перед Энеем и Анхизом проходят и легендарные цари Рима, и герои республики, а вслед за ними, и современники Вергилия, деятели периода принципата во главе с Августом. Анхиз говорит сыну, что Август «вернет на землю Золотое царство Сатурна» и Рим при нем достигнет высшего могущества. К своим далеким потомкам мудрый Анхиз обращается со следующими словами:

Прошедшее и настоящее, легендарная история и живая современность вновь соприкасаются в поэме. Приобщившись к будущему, Эней, полный желания выполнить свой долг, как бы простившись со своим троянским прошлым и связав окончательно свою судьбу с Римом, поднимается обратно на Землю. Здесь ждет его, по словам Сивиллы, «новая Троянская война». Царь Италии Латин, радушно встречающий Энея, готов был бы выдать за него предназначенную ему в жены богами дочь Лавинию, но этому противится царица Амата. Посланная Юноной злобная богиня распри Аллекто разжигает ярость в душе благородного и мужественного Турна — жениха Лавинии, превращая его в послушное орудие «демонических сил». Он собирает италийских вождей для войны с Энеем, троянский герой также ищет себе союзников. Эней отправляется за помощью к царю Эвандру, царствующему на тех холмах, на которых поднимется впоследствии «Вечный Город»; сейчас же в этих местах пасется скот и стоят бедные хижины, покрытые соломой. С восхищением описывает Вергилий скудную, но нравственно чистую жизнь предков.

Кровопролитные сражения между родственными племенами кажутся поэту роковым бедствием, результатом действия мрачных демонических сил. С симпатией относится он к героям того и другого лагеря, скорбя о гибели цветущих юношей: Лавса, Палланта, Ниса и Эвриала.

В то время как Эней находится у Эвандра, его лагерь осаждают враги. Юные герои Нис и Эвриал вызываются известить об этом Энея. Однако вражеский отряд обнаруживает Эвриала в темном лесу по блеску его оружия и захватывает в плен. Притаившийся в чаще Нис осыпает врагов стрелами, но под угрозой смерти Эвриала вынужден выйти из своей засады. Оба друга погибают, и смерть их вызывает глубокую скорбь у поэта:

Одна битва следует за другой. Богиня Юнона помогает врагам Энея. Гибнет сын Эвандра — юный Паллант, свирепствует мрачный союзник Турна — этрусский вождь Мезенций, но его сына Лавса убивает Эней. В единоборстве с троянским героем погибает и сам Мезенций, гибнет его любимый конь Реб, преданный друг хозяина. Умирает амазонка Камилла, союзница Турна и любимица богини Дианы. Боги активно вмешиваются в ход сражения. Турн поджигает корабли Энея, но по воле богини Кибелы они превращаются в нимф и, невредимые, уплывают. Наконец, сам Турн, видя бессмысленность происходящего, предлагает Энею единоборство. Участь Турна уже предрешена богами, как участь Гектора в «Илиаде». Сестра Турна, нимфа Ютурна, которой Юнона открывает роковую судьбу брата, подстрекает к битве рати, собравшиеся смотреть на поединок.

Наступает последний этап войны. Эней получает тяжелую рану, но его исцеляет искусный врач Япиг. Поединок между Энеем и Турном становится неизбежным. Мрачные знамения, являясь обреченному Турну, лишают его мужества. Эней гонит врага по кругу, как Ахилл Гектора. Турн молит о пощаде, Эней уже готов смягчиться, но взгляд его падает на снятую Турном с убитого им Палланта перевязь. Мстя за смерть свого юного друга, Эней вонзает меч в сердце врага. Гибелью Турна заканчивается «Энеида». Поэма не имеет торжественного эпилога и кончается, в сущности, трагическим аккордом.

Уже древние, а вслед за ними и деятели Возрождения считали, что в «Энеиде» дается в аллегорическом истолковании повесть о жизни человека вообще, о его заблуждениях, скитаниях и конечном торжестве. Такое толкование основывается на всем характере искусства Вергилия с его многозначностью и возможностью различных истолкований. Поэма его полна глубоких обобщений и требует внимательного проникновения в круг его мыслей и образов. «Энеида», в известном смысле, — детище периода принципата. С одной стороны, она опирается на некоторые положения «официальной идеологии», на теорию «золотого века» при Августе, на культ древности и стремление возвеличить старинные обычаи и нравы, но, вместе с тем, она и наследница поэзии неотериков и эллинистических поэтов, с их тонким пониманием внутреннего мира человека, с обостренностью восприятия и богатством чувств. Характеры Энея и Дидоны построены Вергилием на столкновении старинного величия духа (magnitudo animi), с богатством чувств, с легкой ранимостью души, и тем, что древние называли словом humanitas, т. е. человечностью, проявляющейся в глубоком сочувствии чужому горю, чужим страданиям. Трагедия Энея, живущего по железным законам исторической необходимости, и Дидоны, желающей следовать нормам старинной морали, проистекает из этой противоречивости и тонкости их душевной организации, лишенной архаической прямолинейности. Таким толкованием драмы героев поэт как бы осветил с другой, уже далеко не парадной стороны и трагизм своих современников, живших в период принципата Августа, вынужденных принять новый режим, диктовавший свои условия, требовавший подчинения и отказа от свободы.

Вергилий отнюдь не был поэтом, слепо прославлявшим Августа, как не был им и второй крупный поэт этого времени Гораций. Принципат кажется Вергилию исторической необходимостью, предопределенной всей историей Рима, но он видит в этой предопределенности и ее трагические стороны. Всем своим повествованием, всем освещением материала он как бы хочет дать наставления в человечности и самим правителям Рима, пришедшим, как Август, к власти дорогой кровавых войн и жестоких проскрипций. Миссию поэта Вергилий, как и Гораций, понимает как высокий долг, требующий служения справедливости, правде и человечности, как они ее понимали. В этом и состоит величие и значительность «Энеиды», несмотря на всю исторически неизбежную ограниченность и утопичность поставленных поэтом задач.

Новым для римского эпоса был весь характер произведения, с его целеустремленностью, с насыщенностью каждого образа, сравнения, эпитета и слова важными для поэта значениями, тесно увязанными со всем замыслом произведения.

Перед читателем как бы раскрываются дали прошедшего и дали будущего: сражения в Трое и Италии являются прообразом гражданских войн, погребальные игры в честь Анхиза напоминают юношеские состязания, учрежденные Августом, а битва при Акции воскрешает в памяти сражения богов с титанами.

Поднимая щит, выкованный для него Вулканом (напоминающий щит Ахилла у Гомера), Эней как бы берет на свои плечи судьбу своих будущих потомков — римлян. На этом щите изображены римские герои, блистающая рать победоносного Октавиана под покровительством самого Аполлона уже готова обратить в бегство зловещих восточных богов и их союзника Антония.

В поэме нет места «эпическому раздолью» Гомера с детальным описанием разнообразных предметов, подчас выпадающим из основного повествования, с распространенными художественными сравнениями, образующими как бы драгоценные вставки, имеющие самостоятельное значение.

У Вергилия все подчинено замыслу, и художественные сравнения также должны помочь читателю догадаться о будущей судьбе героев или раскрыть их чувства и смысл их действий. Так, например, перед решающим поединком с Энеем Турн, устремляющийся в сражение, сравнивается с обломком горы, оторванным ливнем или подточенным старостью, а Эней — с ликующей громадой Апеннинской горы, возносящей к небу свою снеговую вершину (кн. XII, ст. 684—690; ст. 700—703).

Личность самого автора, глубоко сочувствующего своим героям, то и дело прорывает рамки эпического повествования. Так, например, в тот момент, когда Дидона во время свидания в пещере находится как бы на вершине счастья, поэт с горечью восклицает: «Этот день стал первым днем ее смерти, причиной всех несчастий» (IV, ст. 168—170). Самый стих поэмы, традиционный в эпосе гексаметр, становится гибким, разнообразно звучащим.

Его музыкальный строй, смена ритмов, ассонансы и аллитерации придают повествованию поэтическое очарование, гармонирующее со строем чувств героев и изображаемыми картинами. Описывая, например, пещеру бога ветров Эола, поэт стремится передать беспокойное волнение и негодующий шум рвущихся на свободу бурь и ветров:

Иные музыкальные аккорды звучат в описании ночного одиночества и печали Дидоны:

Произведение, насыщенное глубокими мыслями, богатое художественными открытиями, как бы предваряющими тот путь, по которому пойдет поэзия нового времени, является одним из значительнейших созданий римского гения, оказавшим заметное влияние на формирование литературы и культуры нового времени.

В средние века Вергилия считали мудрецом, предсказавшим рождение Христа, и искали в его творениях многозначительных аллегорий и толкований. Он оказал большое влияние на латинскую поэзию средневековья и первые эпические поэмы, создававшиеся уже на национальных языках. В эпоху Возрождения и классицизма европейский эпос и пастораль развивались под воздействием Вергилия. Первые оперы и балеты также часто создавались на сюжеты, почерпнутые из «Энеиды». Отношение к этому поэту резко изменилось со времен романтизма, когда «искусственному эпосу» Вергилия стали противопоставлять «народные» поэмы Гомера. В это время автора «Энеиды» осуждали за ложный пафос и «придворные идеи». Интерес к Вергилию стал вновь возрастать с конца XIX в., и в настоящее время его творчеству посвящено огромное количество монографий и статей, в которых исследуются специфические особенности его мировоззрения и поэтического мастерства. В Вергилии видят одного из величайших поэтов Рима, необычайно глубоко раскрывшего самое существо римского человека во всем его величии и трагизме.

ГОРАЦИЙ

Квинт Гораций Флакк (65—8 гг. до н. э.) родился в небольшом италийском городке Венузии. Его отец был рабом, впоследствии выкупившимся на волю. Несмотря на свои скудные средства, он приложил все усилия, чтобы дать сыну превосходное образование.

Молодой Гораций учился в Риме, в школе грамматика Орбилия, а закончил образование в Афинах. Здесь он слушал беседы философов «Новой Академии» и обстоятельно познакомился с греческой литературой. Когда в Афины прибыл Брут, один из руководителей заговора против Ю. Цезаря, то Гораций сблизился с ним, вступил в армию республиканцев и даже командовал легионом в сражении при Филиппах (42 г. до н. э.).

Юношеское увлечение республиканскими идеями не прошло для поэта бесследно. Путь его постепенного примирения с принципатом был долгим и сложным. После поражения армии Брута и Кассия Гораций, имущество которого было конфисковано, вернулся в Рим и вступил в коллегию квесторских писцов (по ведомству государственных финансов). Однако довольно скоро он расстался со служебной деятельностью и всецело посвятил себя литературе.

Первыми произведениями Горация были эподы — ямбические стихотворения, написанные двустишиями. Эти насмешливые, полные иронии, а подчас и нарочитой грубости стихотворения резко контрастируют с чувствительностью буколических произведений Вергилия и римской элегией. Подражая Архилоху, он обращает свои насмешки на современников. Так, в 4-м эподе поэт высмеивает чванливого трибуна, выскочку, шествующего по улицам Рима в непомерно длинной тоге; в 10-м обрушивается на бездарного поэта Мевия и, используя мотив одного из стихотворений Архилоха, сулит гибель кораблю, на котором плывет Мевий. Среди персонажей встречается жестокая колдунья, неверная возлюбленная, легкомысленная старуха и т. п. Круг действующих лиц ограничен «маленькими людьми», так как нападки на сильных мира сего были в это время небезопасны.

Стихотворения написаны во время гражданских войн и правления триумвиров. Действительность представлялась поэту в безотрадном свете. Осуждая распри, ведущие, с его точки зрения, к гибели Рима, он не видит выхода из создавшегося положения и не выдвигает еще никаких положительных идеалов.

В отличие от Вергилия, сулившего в своей 4-й эклоге наступление «золотого века», Гораций не верит в его возможность, а призывает римлян бежать на далекие острова, считая, что только там может начаться какая-то лучшая жизнь (16-й эпод). Буколическая поэзия вызывает у него ироническую улыбку, о прелестях ее рассуждает в эподах ростовщик Алфий, думающий прежде всего о накоплении богатств.

Лирика неотериков и любовная элегия, расцветающая в это время, также отвергаются Горацием. Он ищет для себя иных путей в поэзии. Так же как и Вергилий, он увлекался в юности эпикурейской философией и был внимательным слушателем Сирона и Филодема. Поэтому его прежде всего интересует проблема правильного выбора жизненного пути, в соответствии с пониманием «истины» и подлинного «счастья» философами-эпикурейцами.

От эподов он переходит к сатирам, желая возродить восходящий еще к Луцилию старый литературный жанр.

Этот жанр, издавна связанный с философской диатрибой и имевший у Луцилия наставительный характер, кажется ему наиболее подходящим для того, чтобы в форме «просвещенной беседы» изложить правильный, с его точки зрения, взгляд на ценности жизни.

Гораций критикует Луцилия за то, что его сатиры текут «мутным потоком», что его стихотворения нестройны и недостаточно обработаны. Сам он стремится к ясности, логичности и изящности изложения. Поэт не смешивал в одном стихотворении, как Луцилий, политические, философские и комедийные мотивы. Каждой сатире соответствует определенная тема.

Так, первая сатира первой книги посвящена критике ложных благ. Поэт смеется над скрягами, закапывающими в землю свои сокровища и не стыдящимися ходить из скупости в лохмотьях. Он утверждает, что человек должен жить в согласии с природой и находить удовольствие в скромных, повседневных вещах. Свою собственную жизнь, как Гораций утверждает в 6-й сатире, он стремится построить в соответствии с этими требованиями: живет он скромно, ходит сам на рынок, чтобы купить себе скудную еду, за столом ему прислуживают только три раба, но он чувствует себя счастливее, чем любой богач-сенатор, и, ни от кого не завися, свободно распоряжается своим временем.

Острые политические насмешки отсутствуют в сатирах Горация. В отличие от Луцилия он не дерзает нападать на крупных политических деятелей. Его стихотворения носят моралистический характер, и, как истый эпикуреец, он хочет оставаться вдали от политики, тем более, что новые порядки не способствовали «свободе слова».

В 3-й сатире поэт выступает сторонником эпикурейской теории дружбы, требуя постоянства и снисхождения к недостаткам друзей; в 5-й описывает путешествие в Брундизий, которое он проделал совместно с Меценатом, Вергилием и Варием. Хотя поездка была вызвана важными политическими целями и связана с переговорами между Октавианом и Антонием, в которых Меценат должен был принимать участие, Гораций умалчивает об этом, не желая вмешиваться в официальные дела. Его интересуют бытовые зарисовки и мимические сценки, трудности пути, перебранка лодочников и погонщиков, еда в домах провинциальной знати и скромные увеселения. Скромность и неприхотливость обстановки как бы нарочито подчеркиваются.

9-я сатира, близкая по характеру к миму и комедии, посвящена описанию навязчивого незнакомца, преследующего Горация на улице просьбами познакомить его с Меценатом.

В 38 г. до н. э. Гораций сблизился с Меценатом. Как Луцилий воспевал своего патрона Сципиона Эмилиана, так Гораций постоянно изображает просвещенность, великодушие и бескорыстие Мецената. Однако поэт не собирается даже в угоду патрону жертвовать своей самостоятельностью и свободой. Он отказывается от создания произведений на «официальные темы», а впоследствии отклоняет и предложение Августа стать его личным секретарем.

За первым сборником сатир следует второй, отличающийся от первого художественной зрелостью и широтой обобщений. Поэт отдает теперь предпочтение диалогической форме, заставляя различных действующих лиц самих выступать перед читателями. Так, в 1-й сатире беседуют Гораций и Требаций. Требаций советует поэту отказаться от писания сатир, чтобы не нажить себе опасных врагов, но Гораций отстаивает свое право писать в жанре Луцилия, указывая на то, что он, как и Луцилий, находится в дружбе со знатными покровителями, не обижающимися на его шутки.

Вскоре после битвы при Акции (32 г. до н. э.) Гораций получил в подарок от Мецената небольшое имение, расположенное в Сабинских горах. Оно представляло собой небольшую крестьянскую ферму, которая была несколько перестроена и превращена в скромную виллу. Вилла находилась у подножия холма, вблизи источника, и выходила в небольшой садик с бассейном, украшенным колоннадой. В 1928 г. итальянские археологи обнаружили остатки этого имения. Сохранились остатки мозаичного пола и садовой скульптуры. Убранство и размеры виллы вполне соответствуют тому скромному образу жизни, который, судя по стихотворениям, вел на ней Гораций.

Во втором сборнике сатир (оконченном около 30 г.) упоминается Сабинское имение; в качестве действующих лиц выступают иногда поселяне. Так, во 2-й сатире земледелец Офелл — «мудрец, не видавший школ», выступает с излюбленной Горацием теорией «довольства малым». В 6-й сатире рассказывается, как сам поэт претворяет эту теорию в жизнь в своем имении. Безмятежной свободе и покою деревни здесь противопоставляется шумная жизнь Рима, а расспросам о политических событиях докучливых городских выскочек — забавные рассказы деревенских соседей поэта, наделенных природным умом и юмором. В назидание тщеславным горожанам приводится басня о городской и деревенской мышах, рассказанная соседом-поселянином. Городская мышь пригласила к себе на роскошный пир деревенскую. Обе они наелись до отвала изысканных яств, брошенных на покинутых гостями столах, но, напуганные внезапным шумом и лаем собак, с трудом выбрались на свободу, еле протискавшись сквозь узкую щель. Натерпевшись страху, деревенская мышь обещает не соблазняться больше роскошью городской жизни.

Поэт нарисовал в своих сатирах интереснейший автопортрет, смотря на себя как бы со стороны. Вкладывая замечания в уста знакомых и слуг, он изображает свои собственные недостатки: непостоянство, лень, раздражительность и вспыльчивость. Такими пороками наделяет Горация его собственный раб Дав (7-я сатира), в этом же упрекает поэта и разорившийся торговец скульптурами Дамазипп. Дамазипп обрушивается и на скряг, и на мотов, требует разумной умеренности во всем и смеется над своим собеседником Горацием — вспыльчивым человеком маленького роста, объятым страстью к стихотворству. Так поэт хочет воспользоваться даже собственным примером, чтобы побудить своих читателей к преодолению слабостей, мешающих им достигнуть душевного спокойствия, — этого необходимого условия счастья и гармонического существования.

С точки зрения Горация, человек должен стать художником и мудрецом в построении своей личной жизни. Сатиры Горация и посвящены этой проблеме.

Само направление интересов Горация свидетельствует о «теневых сторонах» эпохи. Эподы и сатиры были написаны в промежуток времени между битвой при Филиппах (42 г. до н. э.) и победой Октавиана при Акции (32 г. до н. э.). Это время было наполнено тревожными событиями и политическими распрями. Однако для бывшего республиканца после сражения при Филиппах все это потеряло интерес. Он занят, как и многие римляне, проблемой организации своей собственной частной жизни, которая должна быть содержательной, наполненной умственным трудом, творчеством и скромной красотой вдали от шумных споров форума и борьбы политических партий. Римляне, подобные Горацию, желают проводить жизнь в просвещенных беседах с философами и друзьями, в увлечениях поэзией и искусством.

Однако, изображая современные нравы, Гораций часто не щадит красок и дает злые и острые зарисовки. Так, например, в 5-й сатире II книги выступает знаменитый греческий прорицатель Тиресий, который поучает Улисса (Одиссея), как нажить вновь состояние, утерянное во время скитаний по морям. Персонажи мифа перенесены здесь в обстановку современной Горацию действительности. Тиресий советует Одиссею использовать методы нечистых на руку и изворотливых римских дельцов, льстящих богатым старикам и подделывающих завещания.

В сатире высмеивается лесть, подхалимство и подлость, на которую способны бесчестные люди в погоне за наживой. Материал для подобных зарисовок поэт черпает из окружающей его римской жизни. Сатира как раз и является тем жанром, который позволяет поэту делать подобные зарисовки. Для них не будет уже места ни в его лирических стихотворениях (одах), ни в гораздо менее острых в своих нападках посланиях. Сын вольноотпущенника, Гораций гордится своим скромным происхождением и не раз пишет в своих сатирах о том правильном нравственном воспитании, которым он обязан своему отцу.

В 23 г. до н. э. поэт выпускает сборник лирических стихотворений, которые принято называть одами[129].

Стихотворения Горация представляют собой исключительно своеобразное явление в истории лирической поэзии. Автор их — поэт, склонный к моралистическим рассуждениям, увлекающийся философией и размышляющий, как об этом свидетельствуют сатиры, об истинных ценностях жизни, — отрицательно относится к субъективной лирике типа Катулловой.

В эпоху принципата Августа, отмеченную увлечением греческим искусством IV в. до н. э. и стремлением к созданию монументальных архитектурных памятников, выражающих определенные идеи и вместе с тем гармоничных и классицистических по форме, Гораций хочет создать лирику «нового типа», отвечающую, как и «Энеида» Вергилия, идеалам содержательного и строго гармонического искусства.

Сторонник эпикурейской созерцательности, теории «довольства малым» и сохранения спокойствия мудреца во всех случаях жизни, он создает лирические стихотворения, в которых тщательно подобранные образы должны служить иллюстрацией к излюбленной им «Горацианской мудрости». Поэт сознательно избегает взволнованного тона, изображения страстей и горестных переживаний, которые давались Катуллом. Он придает разнообразным движениям души человека пластические, как бы застывшие формы.

Образцами Гораций считает знаменитых лирических поэтов Греции: Алкея, Сапфо, Анакреона. В известном стихотворении о памятнике, вдохновившем Г. Р. Державина и А. С. Пушкина, римский поэт к числу своих заслуг относит то, что он впервые перевел «эолийскую песню» на «италийские лады»:

Книга I начинается целым каскадом стихотворений, написанных различными размерами: сапфическая и алкеева строфа, Асплепиадов стих и др.

Тщательно отбирая образцы и мотивы из стихотворений древнегреческих поэтов, Гораций окрашивает их своими настроениями, вкладывает в них свою «житейскую мудрость», как бы примиряя между собой мотивы радости жизни перед лицом грядущей смерти, постоянные у греческих поэтов, с эпикурейской «теорией наслаждения».

Он использует пиршественные и политические мотивы лирики Алкея для своеобразной стилизации современной политической темы (Октавиан и Клеопатра, битва при Акции), а весь круг образов греческой лирики для известной поэтизации материала, всегда как бы приподнятого над будничной повседневностью.

Оды разнообразны по темам. Среди них есть дружеские послания, гимны богам, отклики на политические события, любовная лирика, лирика размышления. Каждое стихотворение — плод тщательной, почти ювелирной работы. Каждое слово взвешено и обдумано, в каждом описании, в экономно употребляемых определениях и эпитетах даны самые существенные, важные для поэта особенности героя, пейзажа, настроения.

Гораций всегда обращается к какому-нибудь адресату, он побуждает его принять решение, помогает обрести мудрую позицию в жизненных невзгодах:

Часто, как и в сатирах, поэт раскрывает в одах свой идеал жизни. И здесь он выступает в защиту тихой, созерцательной жизни вдали от суеты шумного города, в окружении празднично-приподнятой природы, населенной прекрасными божествами (фавнами, нимфами, сатирами):

Пейзажи, рисуемые им, напоминают стенную живопись этой эпохи, живопись, которая, как и занятия другими видами искусств (поэзией, музыкой), служила украшением римского быта и призвана была окружать обитателей дома элементами поэтического «бытия», как бы приближавшего человека к сфере муз и царству богов.

Да и самый образ лирического поэта, даваемый в одах, — этого наделенного высокой восприимчивостью любимого божествами певца, занимающего среди людей особое избранное положение, отличается от того автопортрета, который давался в сатирах.

«Горацианская мудрость», излагавшаяся в «Беседах», переводится здесь в иной регистр, приобретает высокий поэтический характер и должна быть как бы увековечена приобщением к благородному искусству лирики.

Любовные стихотворения Горация лишены серьезного чувства. Приверженец эпикурейской философии, он избегает серьезных и волнующих увлечений. Он смотрит как бы со стороны на своих многочисленных героинь, всех этих лидий, хлой, левконой, барин и т. п., с изяществом, а иногда и с легкой иронией рисуя их непостоянство, легкомыслие, их преходящие увлечения и мимолетные печали.

В сборнике стихотворений, изданных в 23 г. до н. э., Гораций проявляет еще известную сдержанность по отношению к Октавиану, хотя в ряде стихотворений III книги (ст. 1—6) и затрагивает моральные темы, пытаясь примирить республиканские представления о долге, чести, воздержанности с теми реформами, которые предлагает провести Август, чтобы возродить прежнюю религию и утраченные нравственные добродетели. В одном из стихотворений он возлагает надежды на кротость и миролюбие Августа.

Гораций вспоминает героя древности Регула, который попал в плен к карфагенянам и был послан ими в Рим с предложением выкупить своих пленных и заключить мир с Карфагеном. Суровый и мужественный Регул убеждает римлян не делать ни того, ни другого и возвращается в Карфаген на мучительную смерть. В другом стихотворении поэт приводит миф о троянском происхождении римлян. Однако и в этих парадных стихотворениях он по-прежнему отстаивает право человека на свободу внутреннего мира и дает образ поэта, живущего вдали от суетной толпы.

В 17 г. до н. э. в Риме торжественно праздновалось «обновление века» (так называемые «секулярные игры»), которое приурочивалось к окончанию гражданских войн и должно было знаменовать «начало новой счастливой эры под эгидой Августа». Горацию как крупнейшему поэту (Вергилий умер в 19 г. до н. э. было поручено составление праздничного гимна. В этом официальном гимне поэт прославляет Октавиана Августа и его реформы, возвеличивает римское государство, воспевает «начало нового века». Гимн написан в торжественном стиле культовой песни. Раньше Октавиан Август, как это видно по сохранившимся отрывкам его писем, был недоволен тем, что Гораций недостаточно часто упоминал о нем в своих произведениях.

Около 13 г. до н. э. Гораций пишет свою IV книгу од. Это был период, когда многим казалось, что наступила пора особого могущества и величия Рима. Октавиан только что вернулся в Рим после трехлетнего пребывания на Рейнской границе, были усмирены германцы и даки, окончены походы против венделиков и альпийских народов. В IV книге Гораций торжественно воспевает Августа, возвеличивает его пасынков Тиберия и Друза и фактически становится «певцом рода Юлиев».

Однако основным жанром творчества Горация последних лет являются послания — письма в стихотворной форме. Античные теоретики литературы всегда считали письма тем жанром, который давал особые возможности для описания интимной жизни автора. Послания Горация составлены, как и сатиры, в форме непринужденной беседы, но в отличие от сатир в них нет язвительных насмешек и «горацианская мудрость» изложена здесь в виде советов умудренного жизнью собеседника своим адресатам, среди которых были и видные деятели эпохи: сам Август, Меценат, секретарь Тиберия Флор и др. В интимной беседе с друзьями поэт дает описания своего каждодневного времяпрепровождения, добродушно шутит и иронизирует над самим собой и другими.

Как и Вергилий, мечтавший посвятить старость занятиям философией, Гораций хочет, оставив свою прежнюю поэтическую деятельность, заняться на склоне жизни мудрым самонаблюдением и, обогащенный жизненным опытом и размышлениями, научившись «подчинять себе вещи», поделиться своей мудростью с друзьями.

В послании к Меценату поэт пишет:

Гораций советует молодому Лоллию обуздывать свои страсти, Нуманцию — жить так, чтобы получать радость и наслаждение, приглашает к себе в Сабины Тарквата, и постоянно описывает свою скромную жизнь в небольшом имении, на лоне природы, в саду, в котором он чувствует себя царем. В интимном жанре послания впервые в римской литературе Гораций дает описание своей внешности, своего неповторимого индивидуального облика. Обращаясь к только что законченной книге, поэт говорит:

Первая книга посланий вышла в 20 г. до н. э., вторая через 6 лет. Вторая книга состоит из трех писем на литературные темы, из которых самым значительным является послание к Пизонам («Наука поэзии»). В этом письме Гораций излагает свои взгляды на поэтическое творчество, дает советы поэтам, полемизирует с защитниками неправильных, с его точки зрения, теорий. Используя трактат эллинистического поэта Неоптолема из Париона «О поэзии» (конец III в. до н. э.), который содержал рассуждения о том, каким должно быть поэтическое произведение и какими качествами должен обладать сам поэт, Гораций, однако, насыщает свое послание собственными мыслями и наблюдениями. Он предстает перед нами в послании как теоретик римского классицизма, требующий от поэтического произведения гармонии и соразмерности частей.

Свои взгляды поэт излагает в форме непринужденной беседы, легко переходя от одного вопроса к другому, обращаясь к читателям с практическими советами, приводя примеры, пересыпая свою речь шутками и остротами.

Поэт, по мнению Горация, должен быть мыслителем и глубоко образованным человеком.

«Прежде чем станешь писать, научись же порядочно мыслить!» — восклицает поэт. Мастерству и умению мыслить нужно учиться у греков. Талант должен сочетаться с непрерывной кропотливой работой. Язык должен соответствовать тому жанру, в котором поэт пишет. Следует тщательно отбирать слова, но следить за всем новым в современном языке и не чуждаться этого нового:

Гораций — противник архаистов, требующих слепой приверженности старине; не согласен он и с теми, кто видит в поэзии лишь развлечение. Дилетантизм, модный в его время, вызывает его насмешки. Смеясь над плохими поэтами, он требует от каждого желающего писать упорного профессионального труда. Искусство поэзии имеет, с точки зрения Горация, свои законы, требующие изучения. Особое внимание уделяется в послании теории драмы. Вполне вероятно, что этот жанр представлял в это время актуальный интерес, так как многие современники Горация (Асиний Поллион, Варий) писали трагедии. К эллинистической драме восходит правило о том, что трагедия должна состоять из пяти актов.

Послания Горация не теоретическое исследование, но «нормативная поэтика», содержащая ряд правил, соответствовавших требованиям римского «классицизма». Не давая сколько-нибудь полного изложения теории поэзии, автор останавливается лишь на некоторых актуальных для римской литературы его времени моментах.

Требуя от поэтического произведения гармонической красоты, Гораций подчеркивает и необходимость эмоционального элемента, который мог бы увлечь читателя. Призывая учиться у греков, римский поэт настаивает на поисках оригинальности в разработке тем, а не на простом подражании. «Послание к Писонам» явилось своеобразным обобщением собственной творческой практики Горация, и его произведения могут служить превосходными примерами, иллюстрирующими эстетические принципы, изложенные в «Послании».

«Искусство поэзии» было важным источником для создания нормативной поэтики эпохи Возрождения и европейского классицизма. В «Поэтическом искусстве» Буало воспроизведено не только заглавие Послания Горация, но весь ход его мыслей.

Поэтическая деятельность Горация, как и творчество Вергилия, имела большое значение не только для римской литературы, но и для нового времени. Правда, интерес к нему как к лирическому поэту возник лишь с эпохи Возрождения. До этого его лирика казалась слишком сложной. Петрарка высоко ценил его поэзию, и вместе с Вергилием Гораций сделался любимейшим поэтом гуманистов. «Горацианская мудрость» увлекала и французских поэтов XVIII — начала XIX в., а оды вызвали массу перепевов и подражаний. Горация ценили и как моралиста, и как сатирика, особенно в период раннего средневековья. В России им увлекались Кантемир, Ломоносов и Державин. В поэзии Пушкина лицейского периода постоянно встречаются горацианские мотивы, а впоследствии он дал интересные переводы отдельных од.

РИМСКАЯ ЭЛЕГИЯ

В то же время, когда развертывается поэтическая деятельность Вергилия и Горация, возникает и развивается в Риме своеобразный жанр любовной элегии. Представителями этого жанра были Галл, Тибулл, Проперций и Овидий.

Вергилий и Гораций каждый по-своему решали проблему формирования мировоззрения индивида в новый исторический период. Тот и другой искали известной гармонии между объективным миром и миром индивидуальных чувств человека, пытались в той или иной степени примирить официальную идеологию принципата и частную жизнь римляна.

Иными путями шли римские элегики. Центральной темой их поэзии становится любовь. Именно в мире любовных переживаний находят они главное содержание жизни. К принципату римские элегики относятся критически. Проперций и Овидий высмеивают изданные Октавианом Августом законы о браке, выражают презрение к государственной деятельности и военной службе. Тибулл игнорирует политические события, не упоминает даже имени Октавиана. В своих элегиях эти поэты создают особый мир, противопоставленный официальному миру. Они требуют уважения и внимания к чувствам, которые до сих пор не играли центральной роли в творчестве римских поэтов. Они используют при этом мотивы и образы античной любовной поэзии, видоизменяя их и как бы пропуская сквозь призму авторского восприятия. В центре элегии — личность самого автора, всегда описывающего собственные переживания, события своей жизни. Субъективный характер римской элегии отличает ее от повествовательной любовной элегии на мифологические темы, которую культивировали эллинистические поэты. Главными персонажами элегии являются: юноша-поэт, автор любовных стихотворений, его возлюбленная, к которой обращены элегии, многочисленные соперники поэта, в том числе богатый воин. Любовные страдания, жалобы на неверность возлюбленной, описания свиданий, грусть по поводу разлуки, различные советы влюбленному — обычные мотивы римской элегии. Сборники своих стихотворений поэты посвящают возлюбленной, давая ей какой-нибудь псевдоним. Галл посвящает элегии Ликориде, Тибулл — одну книгу Делии, другую — Немезиде, Проперций — Кинтии, Овидий — Коринне. Немезида — имя богини мщения, Делия и Кинтия — эпитеты Артемиды, Коринна — имя древнегреческой поэтессы. Любовь описывается в элегии как высокое служение жестокой и капризной возлюбленной, которую поэты называют domina — «госпожа». Возвышенный характер чувств героев элегий привлек впоследствии внимание к этому жанру поэтов средневековья и Возрождения, провансальских трубадуров и миннезингеров, воспевавших своих прекрасных и неприступных дам.

Первым представителем элегии принято считать Гая Корнелия Галла (69—26 гг. до н. э.). Его сборник в 4 книгах, посвященный Ликориде, до нас не дошел. Однако известно, что из всех элегических поэтов Рима он был ближе всех к эллинистическим поэтам, Евфориону и др. По-видимому, мифологические темы играли в его элегиях значительно большую роль, чем в творчестве других римских элегиков.

ТИБУЛЛ

Из античной биографии известно, что Альбий Тибулл (ок. 50— 19 гг. до н. э.) происходил из сословия всадников и был близок с Мессалой Корвином — крупным оратором и государственным деятелем, бывшим республиканцем, перешедшим после поражения при Филиппах на сторону Августа. С Мессалой Тибулл побывал, по-видимому, в Галии (поход против Аквитанцев в 30 г. до н. э.) и на Востоке (война с киликийцами 28—27 гг. до н. э.). В биографии сообщается, что поэт даже получил за свои военные заслуги почетные дары, однако в элегиях он постоянно изображает себя бедняком, ненавидящим кровавые войны.

Дошедший до нас «Тибулловский сборник» включает в себя две книги элегий, принадлежащих самому Тибуллу: I книга посвящена Делии, II — Немезиде; III книга состоит из элегий некоего поэта Лигдама, по-видимому, члена литературного кружка Мессалы, IV — любовным письмам племянницы Мессалы Сульпиции к ее возлюбленному — бедному юноше Керинфу. В сборник включен также и «Панегирик Мессале» неизвестного автора.

В I книге элегий Тибулл рисует свой идеал жизни:

Он мечтает всю жизнь прожить на лоне природы, совершая старинные сельские обряды и наслаждаясь обществом своей возлюбленной:

В 3-й элегии автор рассказывает о том, как он заболел на острове Керкире, возвращаясь из военного похода. Больной поэт мечтает о возвращении в Рим к Делии и вместе с тем томится мыслями о близкой смерти. Перед ним как бы проходят разнообразные видения, воображение скользит от одной картины к другой. Воспоминание о покинутой Делии влечет за собой мечту о Сатурновом царстве, о том прекрасном времени, когда землю еще не пересекали разлучающие людей дороги. Близость смерти вызывает надежду на то, что он попадет в лучезарные Елисейские поля, где обитают души благородных героев. Элегия заканчивается картиной неожиданного возвращения Тибулла в Рим:

Изысканный и тонкий поэт тщательно обрабатывает элегии, создавая гармонирующий с их высоким строем изящный и чистый язык. Для поэтического стиля Тибулла характерны неожиданные переходы от одной мысли к другой, хотя при этом основная нить повествования никогда не теряется. Образцом подобного стиля может служить, например, 2-я элегия I книги. Любопытно, что одно вдруг встретившееся слово начинает потом повторяться, обрастая все новыми и новыми дополнениями:

Рассказывая о колдунье, поэт упоминает о ее магической песне:

Это нагнетание образов, как бы всплывающих в воображении поэта, придает элегиям взволнованный, эмоциональный характер.

В своих описаниях Тибулл стремится избегать всякой конкретизации, которая могла бы нарушить идеальный характер созданного его воображением чистого и прекрасного, но несколько обедненного мира:

Все детали этой картины, нарисованной Тибуллом, должны показать привлекательные стороны мирного сельского труда и царящих здесь идиллического спокойствия и дружбы.

Во втором сборнике элегий, посвященном корыстолюбивой и жестокой Немезиде, в гармоничный мир элегии врываются трагические ноты. Оказывается, что современная жизнь резко противоречит элегическим идеалам, что молодые женщины предпочитают богатых поклонников бескорыстным и бедным поэтам:

Поэту ненавистны богачи, сооружающие себе роскошные дома с колоннами, воины, предпочитающие кровавые войны мирной жизни на лоне природы, нарушители древних обычаев. Он рассказывает о многочисленных препятствиях, которые приходится преодолевать влюбленному: жестокость стражей, вероломство возлюбленной, козни богатых соперников. Тибулл избегает конкретизации, которая свойственна, например, римским сатирикам, обрушивающим свой гнев на пороки современности. Он смотрит на современную действительность глазами влюбленного поэта.

ПРОПЕРЦИЙ

Элегии Секста Проперция (50 г. — около 15 г. до н. э.) во многом отличаются от мечтательных, мягких, изящных элегий Тибулла. Творческий путь Проперция также был иным, чем у Тибулла, и привел его к постепенному примирению с новым режимом, к включению официальных тем в рамки первоначально оппозиционной римской элегии.

Родился Проперций в Умбрии. Его родственники принимали участие в гражданской войне на стороне противников Августа. В Рим он прибыл, по-видимому, в начале 20-х годов до н. э. Первая книга элегий вышла около 27 г. Принято считать, что как элегический поэт он занимает промежуточное положение между ученым Галлом, писавшим элегии на мифологические темы, и Тибуллом, в элегиях которого мифология не играет сколько-нибудь значительной роли. Проперций стремится создать теорию элегии, противопоставляя этот жанр эпосу. Своими предшественниками он считает Каллимаха и других эллинистических поэтов, утверждает, что в изображении чувств Мимнерм выше Гомера.

В элегиях поэта любовь скорбная и трудная, его владычица Кинтия жестока и капризна. Если любовь Тибулла показана на фоне идиллической сельской жизни, то Проперций рисует разнообразные картины: портики, площади и улицы Рима, модный курорт Байи, морской берег и т. п. Поэт проявляет большой интерес к мифологии и даже задумывает впоследствии создание цикла повествовательных элегий на мифологические темы. Мифологические образы очень часто встречаются в его произведениях. Он постоянно сравнивает свою возлюбленную с прекрасными героинями далекого прошлого, свои переживания и перипетии трудной любви с чувством мифологических героев. Мифология является своеобразным средством поэтизации, к которому он охотно прибегает, обнаруживая свою ученость. 3-я элегия первой книги начинается так:

Кинтия, героиня элегий Проперция, — образованная женщина, не похожая на простушку Делию, возлюбленную Тибулла. Стихотворения Проперция пронизаны страстным, горячим чувством:

Поэт любит сочетать в своих элегиях контрастные мотивы — радость счастливой любви и размышления о смерти:

Проперций прибегает часто к эпиграмматически заостренным формам выражения:

Переходы от одной темы к другой часто бывают резкими и неожиданными, создавая трудности для понимания отдельных элегий.

Вторая книга элегий написана поэтом в то время, когда он стал членом кружка Мецената. Хотя и здесь главной героиней остается Кинтия, но уже упоминается об Августе и его победах (10-я элегия). В III книге есть элегии-рассуждения. Проперций говорит в них о попытках избавиться от своей страсти, рассуждает о корыстной любви, о могуществе женщин и т. д. Он пишет о том, что хотел бы отправиться в Афины и там в занятиях философией и в созерцании памятников искусства забыть о своей любви. Проперций прославляет победу Августа при Акции и часто упоминает имя Мецената.

Четвертый сборник элегий включает ряд новых для Проперция моментов. Он издан не ранее 16 г. Открывает его стихотворение, в котором автор говорит о намерении перейти от любовной элегии к повествовательной и создать серию ученых стихотворений на римские темы в духе поэмы Каллимаха «Причины» (элегию о Тарпее, влюбившейся во вражеского вождя, о Геркулесе и о Каке, о Юпитере Феретрие и др.). Есть среди них элегии, посвященные изображению супружеской любви — письмо Аретузы Ликоте (кн. III), и речь знатной матроны Корнелии на суде в преисподней. Корнелия описывает свой образ жизни и обращается с утешением к пережившему ее супругу (10-я элегия). В этой элегии, вполне отвечающей официальной идеологии, подчеркнуты достоинства верной супружеской любви и дан образ любящей женщины, матери многочисленных детей, озабоченной их участью. Постепенно преодолевая субъективизм любовной элегии, Проперций подходит к созданию обобщающих женских образов, как бы прокладывая пути для своего младшего современника Овидия, который блестяще разовьет тенденции, наметившиеся в поздних элегиях Проперция. Любовные элегии, посвященные Кинтии, также включены в последнюю книгу. Кинтия умерла, но после смерти является Проперцию и рассказывает о своем пребывании в Элизии.

Таким образом, в творчестве Проперция жанр римской элегии как бы перерастает узкие рамки любовной лирики, обогащаясь рядом новых тем.

ОВИДИЙ

Публий Овидий Назон называет себя младшим из четырех элегических поэтов Рима. Свою биографию он рассказывает в одном из стихотворений периода изгнания («Скорбные элегии»). Родился он в 43 г. до н. э. в небольшом городке Сульмоне, в Абруццкой области, расположенном в живописной долине, окруженной горами. И в наши дни в современной Италии центральная улица Сульмоны носит имя Овидия.

Вместе с братом поэт был отправлен в Рим для получения образования и попал в риторическую школу. В это время в Риме пользовался большим успехом жанр камерного красноречия, рассчитанного на аудиторию любителей и знатоков изящной речи. На выступления ораторов, обучавших в риторических школах и публично выступавших перед аудиторией любителей, стекалось много слушателей. Темы речей были фиктивными, заранее заданными оратору. Задача заключалась в том, чтобы дать интересную, эффектную, максимально оригинальную разработку сюжета. Речи делились на контроверсии (судебные) и свасории (жанр рассуждения). Свасории обычно вкладывались в уста исторических или мифологических персонажей, оказавшихся в особенно сложном и трудном положении, например, в уста Агамемнона, рассуждающего о том, нужно ли приносить в жертву Ифигению, или Цицерона, который должен был решить вопрос, стоит ли просить Антония пощадить его жизнь, и т. п.

Сенека Старший, автор дошедшего до нас сборника контроверсии и свасории, утверждает, что молодой Овидий был одаренным оратором, хотя и не любил речей, в которых требовались строгая логика и юридическая аргументация. Овидия привлекали речи, в которых можно было дать психологические характеристики действующих лиц, поставленных в какое-нибудь необычное положение. Речь Овидия, по мнению Сенеки, напоминала стихотворения в прозе (solutum carmen). Блестящий поэтический талант и влечение к литературному творчеству очень рано проявились у этого выдающегося поэта.

Знание ораторского искусства и интерес к психологическим зарисовкам, полученные Овидием в риторической школе, сыграли важную роль в формировании его поэтического дарования.

Первым литературным трудом поэта был сборник любовных элегий («Amores»). Опираясь на поэзию своих предшественников, используя подчас традиционные мотивы любовной элегии, молодой поэт создает стихотворения нового типа, лишенные того возвышенного характера, который был свойствен трактовке любовной темы у Тибулла и Проперция. Овидий прочно стоит на почве реальности, с живым интересом относится к окружающему, наделен меткой наблюдательностью и остроумием. Достойными поэтического изображения он считает такие стороны жизни, которые не дерзали описывать прежние элегические поэты. Он смело ведет своих читателей в цирк, в котором во время представления юноша может познакомиться с хорошенькой вольноотпущенницей.

Бросая шутливый вызов серьезной морали, поэт объясняется с одинаковой страстью в любви госпоже и ее прислужнице:

Он поучает ревнивого супруга и дает советы влюбленному, как искуснее обмануть мужа своей любимой. Обыденные чувства, картины повседневной жизни становятся у него объектами художественного изображения. Шутка, смех, ирония впервые так широко проникают с его элегиями в римскую лирическую поэзию. Многие элегии представляют собой стихотворные декламации. Один мотив в них искусно подается в разных вариантах. Так построена, например, 9-я элегия I книги. Главная мысль изложена в первых строках, а все стихотворение развивает и иллюстрирует ее серией примеров и образов:

Открывая маленький мир обыкновенного человека, видящего в любви веселое развлечение, Овидий, в отличие от Тибулла и Проперция, сосредоточивает свое внимание не только на чувствах влюбленного поэта, автора элегий, но и на переживаниях женщины. Интерес к женской психологии уже свойствен этим ранним элегиям. Овидий ставит в них проблему необходимости ответного чувства и любуется его проявлениями у своих подчас легкомысленных и веселых героинь.

Овидию, представителю младшего поколения периода принципата, не прошедшему через огонь гражданских войн и пользующемуся благами «Августовского мира», чужды мучительные поиски жизненной позиции и системы мировоззрения. Он уже не строит, подобно Вергилию и Горацию, сложной системы взаимоотношений человека с окружающей действительностью. Чувства и психология героев, лишенных всякой исключительности, интересуют его сами по себе. К серьезным моральным темам «века Августа» поэт относится с иронией. Древние установления и правила, выработанные Римом, не представляются ему чем-то особенно важным и значительным. Молодой поэт высмеивает брачные законы Августа, подтрунивает над увлечением древностью и преклонением перед старой религией, которые были свойственны «официальной идеологии».

От любовной элегии, ставшей в его руках шутливой и изящной миниатюрой, поэт переходит к жанру лирического послания на мифологические темы. В отличие от Тибулла и Проперция Овидий уже в любовных элегиях интересуется не столько личными субъективными чувствами, сколько жанровыми мимическими сценками, персонажами с их психологией и окружающей обстановкой. Поэтому обращение поэта к более объективным темам, а впоследствии и к повествовательным жанрам было вполне закономерно. От любовной элегии он переходит к мифологическим сюжетам и создает свои «Послания героинь». «Послания» представляют собой сборник стихотворных писем мифологических героинь (Пенелопа, Брисеида, Деянира, Медея, Федра, Ариадна, Дидона и др.) к покинувшим их мужьям или возлюбленным.

Рисуя образы, широко известные римскому читателю и имевшие многовековую традицию в художественной литературе, Овидий делает попытку осветить мир своих персонажей по-новому, как бы вывести их из привычных «героических рамок» и приблизить к реальным женщинам, своим современницам.

Послания напоминают риторические свасории — речи, вложенные в уста исторических или мифологических персонажей, в составлении которых упражнялись в риторических школах. От декламаторов требовалось найти максимально достоверные психологические штрихи и проявить оригинальность в разработке темы. Героини Овидия владеют всеми приемами ораторского искусства, сочетая в своих письмах риторические фигуры с лирическими излияниями.

Послания однообразны по темам, так как все героини находятся в одинаковом положении — в разлуке со своими возлюбленными. Одинаковые мотивы встречаются во всех посланиях (жалобы, просьбы о возвращении и т. д.). Искусство поэта проявляется в умении варьировать сходные мотивы, в стремлении придать каждому образу своеобразные черты, отличающие его от других. Овидий вводит в послания ряд штрихов и метких деталей, подмеченных им в окружающей жизни, насыщая тем самым свой мифологический материал остро современными мотивами.

Пенелопа — верная жена Одиссея — лишена у Овидия величественности, свойственной ей в «Одиссее» Гомера. Римский поэт изображает ее стареющей, слабой женщиной, трогательно хранящей верность своему далекому супругу. Призывая Одиссея поскорее вернуться на Итаку, Пенелопа пишет ему:

В образе Дидоны нет сурового величия эпической героини. Она обращается к Энею с трогательными мольбами и горькими упреками.

В противоположность пылающей местью Дидоне Вергилия она, проклиная Энея, трепещет за его жизнь:

В послание Медеи вводится любопытная бытовая деталь — рассказ о том, как один из сыновей Ясона увидел свадебную процессию, которую возглавлял его отец. Выбежав за порог дома, он обращается к матери со следующими словами:

Тем самым Овидий как бы модернизирует материал, превращая Медею в живую, современную ему женщину.

Впоследствии, вероятно, самим же Овидием к сборнику, состоявшему из 15 писем, были присоединены еще три пары посланий. В каждой паре было письмо героини и ответ героя (письмо Париса Елене и Елены Парису, письмо Аконтия и Кидиппы, Геро и Леандра). В этих посланиях решалась интересная художественная задача. Овидий изображал в них воздействие письма на чувства и намерения адресата. С этой точки зрения интересно письмо Париса, в котором он пытается различными способами расположить к себе Елену, и ответное послание Елены, в котором раскрывается целая гамма психологических нюансов. Елена начинает письмо с негодующих замечаний и постепенно склоняется к просьбам влюбленного красавца.

Первый период творчества Овидия заканчивается двумя шутливо дидактическими поэмами: «Искусство любви» («Ars amatoria») и «Средства от любви» («Remedia amoris») (1 г. до н. э. — 1 г. н. э.). Поэма «Искусство любви» — одно из самых блестящих по остроумию и совершенству произведений молодого Овидия. Поэт пародирует в ней ученые руководства, в частности руководства по риторике. Римской любовной элегии были свойственны элементы дидактики. Тибулл и особенно Проперций подчеркивали, что хотят дать полезные советы влюбленным, имея достаточный опыт в делах любви. Овидий использует эту дидактическую тенденцию. Он составляет целый кодекс правил поведения, которыми должен руководствоваться влюбленный юноша в своих взаимоотношениях с любимой женщиной. Руководства по риторике обычно начинались с раздела, посвященного нахождению (inventio) нужного оратору материала. Овидий начинает свою шутливую поэму с раздела «Нахождение предмета любви», давая советы, как и где найти подходящую возлюбленную. Вторая часть поэмы посвящена тому, как завоевать любовь, третья — как ее сохранить. В произведение вводятся многочисленные бытовые зарисовки, изящные мифологические рассказы, шутливые рассуждения на моральные темы. От тех, кто хочет покорять сердца, требуется обаяние и знание искусства. Влюбленный в своих взаимоотношениях с женщинами, как шутливо утверждает Овидий, должен быть на высоте культурного века Августа.

В третьей книге поэт дает советы женщинам. И от них требуются изящество внешнего облика, тонкий вкус и художественные познания. Пользуясь остроумной шуткой, иногда прибегая к пародии, Овидий выступает в своей поэме против грубости нравов, за тонкость и красоту в отношениях между людьми.

Поэма вызвала недовольство блюстителей нравственности вольностью тона и откровенной смелостью отдельных картин. Тогда Овидий составил другое произведение на прямо противоположную тему — «Средства от любви». В этом небольшом по объему произведении он советует заниматься сельским хозяйством или государственной деятельностью, отправиться в далекое путешествие и т. п., для того чтобы исцелиться от любовного чувства. Поэма также носит шутливый характер и полна остроумия и метких психологических зарисовок.

В первый период творчества Овидием были написаны знаменитая, но не дошедшая до нас трагедия «Медея» и поэма о косметике (сохранилась очень незначительная часть ее).

Во второй период творчества поэт переходит от произведений на любовные темы к созданию больших произведений на мифологические сюжеты. Он одновременно пишет две поэмы: «Метаморфозы» и «Фасты».

«Метаморфозы» — эпическая поэма, в которой рассказываются легенды о превращениях людей в животных, а также в предметы неодушевленной природы: растения и камни, источники, светила и т. д. Эти мифы широко распространены в фольклоре различных народов. Эллинистические поэты, проявлявшие большой интерес к фольклору и мифологии, использовали эти легенды в своих художественных произведениях. Эратосфену принадлежит сочинение в прозе «Катастеризмы», в котором излагались мифы о превращении в звезды, Бойю — сочинение «О происхождении птиц», Никандру и Парфению — «Метаморфозы». Существовали и каталоги мифов на эту тему. Римский поэт использовал многочисленные источники: научные и художественные произведения, каталоги и памятники изобразительного искусства.

Поэма «Метаморфозы» состоит из 15 книг. Это увлекательное, живо написанное произведение с массой персонажей, с постоянной сменой места действия. Овидий собрал около 250 различных мифов о превращениях. Для придания единства произведению поэт пользуется различными приемами: он объединяет мифы по циклам (фиванский, аргосский и др.), по сходству персонажей, по месту действия. Часто придумывает связующие звенья между разнородными легендами. Как искусный рассказчик, он пользуется приемами рамочной композиции, вкладывая повествование в уста различных героев. Поэма начинается с рассказа о сотворении мира из беспорядочного хаоса, а кончается философским заключением Пифагора. Пифагор говорит о вечной изменчивости и чудесных превращениях, происходящих в окружающей природе, призывает не употреблять в пищу мясо живых существ. Подобно своим предшественникам (Вергилию, Лукрецию) Овидий стремится дать философское обоснование избранной им темы, считая, что жанр эпоса, в отличие от элегии, требует известной концепции и художественных обобщений. Поэта интересует психология различных персонажей и та обстановка, в которой они действуют.

Вот юный Фаэтон, обиженный недоверием к его божественному происхождению, хочет убедиться в том, что его отцом действительно является бог Солнца. Он отправляется для этого далеко на Восток и приходит во дворец лучезарного бога. Дворец Солнца сказочен, но в описание включены детали, напоминающие пышное убранство роскошных резиденций восточноэллинистических царей и римских вельмож. Колонны дворца украшены золотом и драгоценными камнями; на створках серебряных дверей изображены земля и море, кишащее тритонами и нереидами. Сказочный бог Солнца, восседающий на троне, украшенном смарагдами, оказывается заботливым отцом. Фаэтон хочет проехать по небу на солнечной колеснице. Отец пытается отговорить его, но упрямый юноша настаивает на своем. Овидий описывает небесные конюшни и фантастических коней, нетерпеливо бьющих копытами. Колесница, на которую встал Фаэтон, кажется им, привыкшим возить мощного бога света, слишком легкой. Поднявшись на вершину неба, с которой начинается крутой спуск, кони перестают подчиняться поводьям и мчатся, сойдя с дороги. По сторонам разверзают свои пасти страшные небесные чудовища: Рак (созвездие Рака), Скорпион (созвездие Скорпиона), а внизу темнеет далекая Земля. Сердце Фаэтона сжимается от страха, и он выпускает из рук поводья. Вот колесница, скользя все низке и ниже, приближается к Земле, загораются леса на горных вершинах, закипает вода в реках и морях, в земле появляются трещины от невыносимого жара. Богиня Земли молит Юпитера о спасении, и властитель богов бросает свою молнию в Фаэтона, чтобы вызвать падение колесницы. Гибнет, падая на землю, Фаэтон. Неутешно плачут над ним сестры и превращаются в тополя. Описание превращения дано кратко и лишь замыкает большой рассказ.

Соединение фантастики с реальностью характерно для всей поэмы Овидия. Его герои, с одной стороны, сказочные мифологические фигуры, с другой — обыкновенные люди. Повествование не усложнено никакими глубокомысленными рассуждениями. Так, в рассказе о Фаэтоне подчеркнуты простые, понятные всем черты внутреннего облика: самоуверенность молодости, мудрость и нежная заботливость зрелости. Эта доступность, легкость и поэтичность рассказа обеспечили поэме Овидия широкую популярность в древнее и новое время. С античной мифологией в увлекательном изложении Овидия читатель нового времени знакомился обычно по этой широко известной и любимой уже в средние века поэме. Многие рассказы дали материал для литературных произведений, опер, балетов и картин: описание четырех веков и рассказ о любви Аполлона к нимфе Дафне, превратившейся в лавровое дерево (I кн.), миф о красавце Нарциссе, влюбившемся в собственное изображение, и нимфе Эхо (III кн.), о горной Ниобе, оскорбившей Диану (VI кн.), о полете Дедала и Икара (VIII кн.), о скульпторе Пигмалионе, создавшем статую прекрасной женщины и влюбившемся в свое создание (X кн.), о нежных супругах Кеиксе и Галькионе (XI кн.) и др.

Превращения в «Метаморфозах» — обычно результат вмешательства богов в судьбу героев. Иногда они вызваны несправедливой злобой божества или являются заслуженной карой за проступок. Подчас, спасаясь от грозящей беды, персонажи поэмы сами молят богов об изменении своего внешнего облика. Так, нимфа Дафна, которую преследует влюбленный Аполлон, обращается к своему отцу, богу реки Пенею, с просьбой о помощи:

Описания Овидия чрезвычайно выразительны, он видит рисуемую картину во всех подробностях. Эта наглядность описаний дала возможность художникам эпохи Возрождения снабдить издания «Метаморфоз» серией живописных иллюстраций.

Богатство античной мифологии позволило Овидию изобразить в поэме самые различные персонажи. Перед читателями проходят герои различного возраста и пола: юноши, скромные девушки, старики и старухи, зрелые, умудренные жизнью мужи. Наряду с богами и царями выступают и простые смертные: кормчий Главк, старики Филемон и Бавкида, юные влюбленные Пирам и Тисба, скульптор Пигмалион и др. Их чувства, как характер персонажей, различны: тут и жестокий деспот Терей, и самовластный, надменный Пенфей, бесхитростная юная Каллисто, надменная богиня Юнона. Герои Овидия — это, в сущности, его современники, перенесенные в сферу мифа, опоэтизированные и облагороженные. Овидий как бы отдает в поэме дань уважения принцепсу, рассказывая о превращении Цезаря в комету и почтительно отзываясь об Августе. Эти моменты, однако, никак не влияют на все произведение в целом, далекое по своей идейной направленности и особенностям поэтической формы от официальной идеологии принципата.

Одновременно с «Метаморфозами» Овидий пишет и другую поэму — «Фасты» (Календарь). Сравнение художественного метода Овидия в «Метаморфозах» и «Фастах» показывает, что, создавая эпическую поэму, Овидий хочет придать изложению известную монументальность и парадность. В поэме «Фасты», написанной элегическим дистихом, рассказывается о происхождении отдельных римских обрядов, празднеств и церемоний. Здесь несколько иной стиль повествования (хотя мифологии также уделено много места), больше бытовых подробностей и самый тон изложения проще, лиричнее и эмоционально насыщеннее, чем в «Метаморфозах». Образцом послужила поэма Каллимаха «Причины».

Овидий предполагал написать 12 книг, по числу месяцев в году, но успел написать только 6. Каждая книга начинается с толкования названия месяца, далее следуют занимательные рассказы о празднествах и обрядах, совершаемых в данном месяце. Каждый праздник и обряд имеет свою историю и связан с многочисленными мифами, которые и излагаются в поэме. Греческие мифы чередуются с римскими, римская мифология поэтизируется. К числу известных эпизодов относится рассказ о Тарквинии и Лукреции, с легендой о которых был связан один из дней февраля. Сын Тарквиния Гордого Секст совершил насилие над целомудренной женой Коллатина Лукрецией. Лукреция рассказала обо всем мужу и затем пронзила себя мечом. При этом присутствовал Брут, поклявшийся отомстить деспотическому роду Тарквиниев и самому насильнику. Возмущенные жестокостью этрусских царей, римляне изгоняют их из Рима. Так заканчивается, согласно «Фастам» Овидия, древний «царский период» в истории Рима.

Поэт не закончил свою поэму, так как в 8 г. н. э. он был внезапно отправлен в изгнание на побережье Черного моря, в городок Томи (близ нынешней Констанцы в Румынии). О причинах изгнания Овидий пишет туманно. Он утверждает в своих стихотворениях, написанных в ссылке, что его погубила «песня» и какое-то «заблуждение», о котором он должен молчать. Поэт утверждает, что его вина была не «преступлением», а «ошибкой», что во всем виноваты его глаза, видевшие нечто запретное.

Ученые полагают, что поэт был замешан в каком-то дворцовом заговоре, который был организован сторонниками семьи Юлиев (к которой принадлежал Август), против жены принцепса Ливии, усиленно выдвигавшей в качестве преемника и наследника Августа своего сына Тиберия.

Официальным предлогом для изгнания послужила поэма «Искусство любви», разгневавшая принцепса своей чрезмерной вольностью.

Пятидесятилетний поэт — образованный человек, изысканный ценитель произведений искусства и один из любимейших поэтов своего времени — попал внезапно в далекую страну, лежавшую на самой границе римских владений. Фракийские племена, окружавшие город, часто совершали набеги на него, и жители должны были сражаться с ними на улицах. Овидий жалуется в своих «Скорбных элегиях» на условия жизни в Томи, на отсутствие достаточного количества книг и на изнуряющие его болезни.

В ссылке он написал 5 книг «Тристий» (скорбных элегий), 4 книги «Посланий с Понта», поэму «Ибис», направленную против одного из своих врагов, и ученое произведение о рыбах Черного моря. Он перерабатывает в это время и свою поэму «Фасты», уделяя в ней особое внимание празднествам, связанным с домом Юлиев. После смерти Августа (в 14 г. н. э.) он переделывает первую книгу, обращаясь уже теперь к Германику, видя в нем своего защитника и будущего правителя Рима. Однако смерть помешала ему дописать «Фасты».

В литературном творчестве Овидий ищет в это время утешения. В своих стихотворениях он обращается к далеким римским друзьям, трогательно просит их заступиться за него перед Августом, умоляет о перемене места изгнания.

Если раньше в своих многочисленных произведениях, выводя разнообразных по характеру героев, поэт проявил живую наблюдательность и открыл новую, по сравнению со своими предшественниками, точку зрения, с которой следует смотреть на человека, то теперь весь свой талант наблюдателя он направляет на самоизображение. Созданный Овидием автопортрет чрезвычайно интересен и свидетельствует о его новых завоеваниях. С яркой достоверностью изображает он свою тоску по Риму, доводящую его до худобы и болезни, свою бессонницу, слабость, наклонность к слезам. Он открывает в изгнании и истинную цену своего поэтического дарования — живость воображения, помогающую ему мысленно переноситься в любимый город. «Божественный дар», как называли в античности талант поэта, раскрывается ему в этот период во всей своей человеческой конкретности: как легкость воображения, сила фантазии, волшебство слова, помогающее преодолевать расстояния и располагать к себе сердца местных обитателей Томи и далеких римских читателей. Поэт изучил местный язык и стал выступать с рецитациями своих произведений на городских празднествах.

Окружающая жизнь, природа Черноморского побережья и берегов Дуная находит отражение в его поэзии. Италийца, привыкшего к разнообразию и живописности южной природы, поражает картина унылых придунайских степей. Вероятно, впервые в истории литературы он сравнивает унылую степную равнину с морем. Это сравнение, ставшее столь обычным в литературе нового времени, полно для римского поэта всей первозданной свежести и радости первооткрытия.

Волшебством представляется ему и открытый им в Томи зимний пейзаж. С удивлением ступая по льду, покрывшему залив, он сравнивает снега и льды с мрамором и любуется кристаллами инея, мелодически звенящими в волосах и бородах обитателей городка. Глубоко чувствует этот изысканный, избалованный культурой римлянин скромную красоту северной весны, с ее простыми фиалками, первой травой, пробивающейся в поле, и первой ласточкой, вьющей свое гнездо под стрехой крыши изгнанника.

Ссылка приблизила его к суровости и простоте жизни обитателей маленького городка, местных земледельцев и пастухов, рыбаков и лодочников.

Поэтический талант Овидия не потускнел в изгнании. Ссылка не уничтожила в нем поэта и человека.

Достоинства «Скорбных элегий» глубоко оценил А.С. Пушкин, с увлечением читавший их во время своей Кишиневской ссылки. Возражая французскому поэту Грессе, пренебрежительно отозвавшемуся об элегиях изгнания, русский поэт пишет: «Книга Tristium не заслужила такого строгого осуждения. Она выше, по нашему мнению, всех прочих сочинений Овидиевых (кроме «Превращений»). «Героини», элегии любовные, и самая поэма Ars amandi — мнимая причина его изгнания, уступают «Элегиям Понтийским». В сих последних более истинного чувства, более простодушия, более индивидуальности и менее холодного остроумия. Сколько яркости в описании чуждого климата и чуждой земли! Сколько живости в подробностях! И какая грусть о Риме! Какие трогательные жалобы»[138].

Обаятельный образ римского изгнанника, начертанный в поэме «Цыгане», создан русским поэтом на основе глубокого проникновения в самое существо «Скорбных элегий».

Несмотря на свои мольбы о возвращении, поэт не был прощен. Тиберий, ставший главой римского государства после смерти Августа (14 г. н. э.), не вернул Овидия в Рим. Он умер в Томи в 17 или 18 г. н. э. Поэт сам составил себе надгробную эпиграмму, которая ныне украшает памятник Овидия, возвышающийся на площади в современной Констанце, в Румынии:

ТИТ ЛИВИЙ

Крупнейший римский писатель и историк Тит Ливий (59 г. до н.э. — 17 г. н. э.), современник Вергилия и Горация, создал монументальный исторический труд «От основания города» в 142 книгах. До нас дошло всего 35 книг. Остальное мы знаем лишь по кратким извлечениям.

Свою грандиозную работу он начал в то время, когда Вергилий и Гораций писали свои выдающиеся произведения («Энеиду» и «Оды»), и вдохновлялся теми же идеями, что и современные ему поэты. Так же, как они, он увлечен идеями величия Рима. Он интересуется причинами, благодаря которым римляне стали «первым народом на земле». По мнению Ливия, «не было другого государства обширнее, благочестивее, богаче хорошими примерами, ни в какое другое государство не проникла так поздно жадность и роскошь».

Тит Ливий происходил из города Патавия (современная Падуя), славившегося своими патриархальными нравами и республиканскими симпатиями. Жители его еще во времена Ливия носили старинные одежды и чтили древние обычаи. Историк навсегда сохранил эту приверженность старине и республиканские взгляды. Август насмешливо называл его «помпеянцем» за его симпатии к Помпею и независимость суждений.

Однако республиканизм Ливия не противоречил «официальной идеологии» принципата и носил несколько отвлеченный характер. Писатель не был государственным деятелем, как многие историки времен республики, например Цезарь и Саллюстий. Всю свою жизнь он провел за книгами, редко выезжая из Рима. Тит Ливий не был историком-исследователем типа Фукидида, кропотливо работавшим над источниками. Свой материал он берет у предшественников (римских анналистов и историков) и художественно обрабатывает его. Он выбирает то, что кажется ему достоверным, не пытаясь искать каких-нибудь веских подтверждений и дополнительных материалов. «Раз дело касается столь древних событий, — пишет он, — я буду считать достаточным признавать за истину то, что похоже на истину» (V, 26, 8). В своей работе он руководствуется точкой зрения Цицерона на особенности жанра исторического повествования. Цицерон считал, что историк должен быть оратором и наставником, красноречиво преподносящим читателям хорошие и дурные примеры для поучения и подражания.

Главное, с точки зрения Ливия, — нравственные устои общества. Он считает, что «нравственность сначала начала опускаться, потом стремительно падать, пока дело не дошло до современного состояния» (Предисловие 9).

Одаренный писатель, он рассказывает живо и увлекательно, деля свое повествование на отдельные эпизоды, каждый из которых образует законченную красочную картину. Все изложение проникнуто восхищением и благоговением перед римской стариной.

«У меня, когда я пишу о древности, каким-то образом сама душа становится старинной». Отрицательно относясь к Цезарю и другим диктаторам, он преклоняется перед Фабиями, Камиллами и другими героями Рима эпохи республики. Повествование начинается с описания далекой древности (прибытие Энея в Италию), рассказывается о легендарных героях: Ромуле, Реме и первых римских царях. Затем автор переходит к выдающимся деятелям эпохи республики. Перед читателями развертываются картины многочисленных сражений. Римские полководцы, сенаторы, консулы показываются в действии, писатель дает характеристики, приводит речи, описывает настроение войск, римскую толпу.

Ганнибал и Сципион Африканский, Гасдрубалл, Аппий Клавдий, Катон Старший, Фабий Максим и многие другие государственные деятели Рима и противники его изображены в «Истории». Драматизируя события, ища выразительных деталей, порой прибегая к лаконичной сжатости стиля, Ливий рисует переход Ганнибала через Альпы, переправу через Рону, битву при Сагунте и т. д.

Он пытается избежать предвзятости в суждениях и отдает должное даже врагам Рима. Так, например, характеризует он знаменитого карфагенского полководца Ганнибала:

В отличие от Ганнибала, выдающиеся полководцы Рима, как и положительные герои «Энеиды» Вергилия, исполнены «благочестия», уважения к священным обрядам и воле богов. Ливий создает образы идеальных римлян древности: трудолюбивых, суровых и мужественных, с твердыми нравственным устоями. Однако их психология и самая речь, которой они пользуются, напоминает современников Ливия. Без колебания переносит он «современность» в далекую древность, о которой повествует.

В уста своим героям он часто вкладывает ораторские речи, которые сочиняет сам. С одной из таких блестяще разработанных речей Сципион Африканский обращается к воинам, поднявшим во время его болезни бунт:

При помощи этой речи Ливий дает характеристику Сципиону, пытавшемуся, подобно эллинистическим полководцам, располагать к себе своих врагов и подчиненных дипломатической «мягкостью» и «добротой».

Вместе с тем в описании толпы, данной в этой речи, проскальзывает боязнь и презрение к «массе», характерное для представителей римской правящей верхушки эпохи гражданских войн и принципата, свойственное и самому Ливию в ряде других мест его сочинения. Самый характер речи, строй мыслей, выраженный в ней, манера изложения напоминает ораторское искусство современного Ливию Рима, а отнюдь не далекую пору Пунических войн.

В стиле и манере повествования Ливий следует Цицерону. Он пользуется периодом и стремится каждую мысль выразить с максимальной полнотой, опираясь на цицероновский принцип «обилия слов».

Патриотический труд Ливия стал знаменит уже при его жизни. Он издавался частями, по мере написания. Рассказывают, что в Рим приезжали восхищенные читатели из провинциальных городков, чтобы взглянуть на прославленного автора «Истории».

Написанный с поэтическим огнем, гармоничный в своих частях, увлекательный труд Ливия стал и для последующих поколений одной из любимых книг. Итальянские гуманисты высоко оценили Ливия и вплоть до XVII в. его авторитет как историка был очень высок. Созданные им образы римских государственных деятелей и полководцев вошли в традицию литературы нового времени наряду с образами Плутарха.

Только в XIX в. ученые заметили, что Ливий мало сведущ в военном деле, не всегда хорошо разбирается в географии и в экономике; были отмечены также его исторические ошибки и противоречия. Однако все это не лишает его историю выдающихся художественных достоинств и большой познавательной ценности.

После смерти Августа императорская власть в Риме все более укрепляется, хотя преемникам Октавиана и приходится вести ожесточенную борьбу с сенатской оппозицией. Против Калигулы (37—41 гг.), Клавдия (41—54 гг.) и Нерона (54—68 гг.) организуются дворцовые заговоры, в которых принимают участие и императорские войска (преторианцы).

Однако оппозиция не ставит своей целью возвращение к республиканским формам правления. Сенаторы восстают лишь против деспотизма императоров и хотят добиться согласия между принцепсом и сенатом и увеличения роли в жизни государства этого освященного древностью государственного органа. Положение несколько меняется в правление Нервы (96—98 гг.) и Траяна (98—117 гг.), которым удается добиться известного согласия с сенатом.

В I веке н. э. Римское государство новыми завоеваниями расширяет свои владения и, упорядочивая управление провинциями, стабилизируется и достигает нового расцвета в области культуры и искусства. Однако в период империи постепенно нарастают и элементы надвигающегося глубокого кризиса, который привел в конце концов к гибели Рима.

Процесс дальнейшего разорения мелких землевладельцев Италии идет все быстрее с ростом огромных латифундий и использованием дешевого труда рабов. В «Великий город» стекаются толпы бедняков, пополняющих римский плебс, живущий подачками императоров. Италия постепенно перестает служить основной базой империи, и древнейшие нити, связывавшие культуру Рима с земледельческой Италией, окончательно обрываются. Все большую роль в жизни государства начинают играть провинции; провинциальная знать пополняет сенат и войско, провинциалы стекаются в город в поисках «удачи». В городе звучит иноязычная речь, работают многочисленные ремесленники из различных стран, широко распространяются культы восточных богов (Кибелы, Аттиса, Изиды, Сераписа), различные суеверия и магия.

О жизни и быте Рима эпохи империи мы осведомлены неизмеримо лучше, чем о предшествующих периодах. Наряду с материалами археологии мы располагаем разнообразными литературными источниками. Писатели этого времени живо интересуются реальной жизнью. Плиний в своих письмах, Марциал в эпиграммах, Ювенал в сатирах с увлечением рисуют картины пестрой, полной острых контрастов римской действительности.

После гибели республики и утраты демократических свобод самый характер жизни римского общества меняется: угасают шумные страсти форума, ожесточенная борьба различных группировок, живое ораторское искусство. С постепенным укреплением императорской власти и подавлением сенатской оппозиции между императорами и сословием сенаторов и всадников воцаряется согласие. В ответ на императорские милости подчиненные пишут льстивые прославления и произносят парадные хвалебные речи. Огромные богатства, стекающиеся в Рим и поступающие в казну императоров, дают им возможность отпускать значительные средства для содержания и развлечения пестрой римской толпы, наводняющей площади и улицы «Вечного города» и являющейся значительной политической силой.

Бедняки вступают в свиту богатых людей и становятся их «клиентами». Клиенты обязаны приходить к своему патрону с утренним приветствием, присутствовать при его одевании и сопровождать во время выходов. Тяжелая жизнь этих бедняков постоянно изображается в сатирах и эпиграммах.

Люди интеллектуального труда — поэты, риторы, философы — также часто влачат жалкое существование, всецело завися от своих высокопоставленных покровителей и «милостей» императора. Мельчают самые темы литературных произведений; появляется жанр небольшого стихотворения-импровизации, посвященной восхвалению высокопоставленных лиц, с описанием их вилл и дворцов. Близкие к римской знати поэты типа Стация выступают на пирах и празднествах с парадными «безделками», фиксирующими различные детали жизни людей этого круга; бытовыми зарисовками и описаниями произведений искусства полны и письма Плиния Младшего, и эпиграммы талантливого поэта Марциала. Однако, за редкими исключениями, авторы этих богатых конкретными наблюдениями произведений не поднимаются до глубокого анализа и художественного обобщения, которым блистали поэты и писатели «века Августа». Писатели довольствуются порой эффектной риторической позой, оригинальной разработкой отдельных, по-новому увиденных деталей, тонкостью и изысканностью описаний. Полчища дилетантствующих любителей литературы выступает с рецитацией своих произведений перед скучающей публикой. Старые мифологические сюжеты подвергаются новой обработке в руках бесчисленных поклонников литературы. Талантливые поэты эпохи империи оставили нам много карикатурных зарисовок подобного рода писак. Вместе с тем широкие массы римского плебса развлекаются различными зрелищами, стоящими за порогом литературы. В это время увеличивается количество празднеств и пышные представления постоянно даются в римских амфитеатрах, цирках и театрах. При Веспасиане сооружается огромный амфитеатр Флавиев (так называемый Колизей), рассчитанный на 50 тысяч зрителей. Его освящение происходило в 80 г., и игры, которые были даны по этому случаю, продолжались 100 дней. Бои гладиаторов сменялись сражениями хищных зверей, битвами людей с дикими животными, пантомимическими представлениями. Среди гладиаторов во время подобных игр сражались и пленники, для которых такой бой являлся своеобразным видом казни, и профессиональные воины, прошедшие обучение в специальных гладиаторских школах. В цирках постоянно происходят конные ристалища. Каждая из четырех категорий возничих — белые, синие, красные и зеленые — имела своих «болельщиков», которые приветствовали бурными криками своих любимцев-победителей.

Иногда арену затопляли водой и перед падкой до зрелищ толпой развертывались водные баталии.

В театрах ставились мимы, которые разыгрывались танцорами, певцами и акробатами. Мифологические герои выступали здесь в грубокомических и фривольных сценках. Бог Анубис спускался к своим многочисленным возлюбленным, или Луна, одетая в мужской костюм, отправлялась на поиски любовных услад. Старинная ателлана со своими постоянными масками оставалась и в это время излюбленным театральным жанром римской толпы. Старинные драмы и комедии ставились очень редко, но зато постоянно выступали певцы, декламаторы и танцоры. На фоне нарядно украшенной театральной стены в театрах Рима и провинций разыгрывались пышные пантомимические (балетные) представления. Апулей в своем романе «Метаморфозы» так описывает подобное зрелище:

Далее рассказывается, как актеры разыгрывают «Суд Париса». Перед зрителями появляются Юнона, Минерва и Венера, каждая в окружении своей свиты. После того как Парис отдает предпочтение Венере и другие богини удаляются, победительница исполняет со своей свитой веселый танец. В этот момент с самой вершины горы вдруг изливается благовонный фонтан, орошающий своими струями пасущихся овец и мгновенно окрашивающий их белую шерсть в золотисто-желтый цвет.

Подобные феерические представления на мифологические темы становятся особенно популярными в эпоху империи. При этом театральная техника достигает, как свидетельствует Апулей, высокого совершенства.

Толпы римлян, этих «граждан Великого города — владыки земель», хотят видеть в театре нечто необычное, фантастическое, поражающее воображение. К таким же эффектам стремятся порой и авторы литературных произведений.

Потрясающая роскошь соседствует в самом городе с ужасающей нищетой. После страшного пожара 64 г., который уничтожил ряд кварталов, Рим, в сущности, отстраивается заново. Узенькие улицы были частично заменены более широкими, появляются менее высокие, чем прежде, и несколько более благоустроенные многоэтажные дома (инсулы). Эти дома предназначались для бедняков, снимавших в них квартиры. Строились они из непрочного материала и часто обрушивались. Домовладельцы были заинтересованы в том, чтобы дома были как можно более вместительными и приносили побольше дохода.

О безрадостном существовании бедноты, даже и в этих несколько улучшенных по сравнению с прежними домах, рассказывает Ювенал. Зимой люди мерзнут, еле согреваясь у своих убогих очагов, летом страдают от чудовищной жары, таская по узким лестницам воду из ближайших фонтанов.

В это же время богачи строят себе роскошные виллы, тщательно выбирая для них живописные места. Плиний описывает виды, открывающиеся из окон его сельских домов. Он особенно ценит разнообразие. Лес, морской берег, отдаленные луга виднеются из разных окон и комнат, и каждая из них по-своему освещается в разное время дня. Возрастает интерес к пейзажу, появляется тонкое понимание светотени, находящее отражение и в стенной живописи.

В садиках при виллах устраиваются боскеты, гроты и фонтаны, и даже деревьям придают различные причудливые формы. Садовая скульптура свидетельствует о почитании демонических сил природы. Фонтаны и бассейны украшаются изображениями Вакха, Сатиров и Селена или божества лесов Фавна. Вакханки, Грации и Оры образуют причудливые группы на берегах искусственно прорытых каналов. Особенной пышностью отличаются постройки императоров. Так, император Нерон сооружает в самом Риме свой знаменитый «Золотой Дом», остатки которого были обнаружены при недавних раскопках. Этот дворец занимал громадную территорию на Палатине и простирался до садов Мецената, находившихся на Эсквилине. На том месте, где позднее был выстроен Колизей, при Нероне было сделано искусственное озеро, вокруг которого были разбиты луга, насажены леса и построены деревенские домики, чтобы создать иллюзию сельского пейзажа. Императоры сооружают многочисленные пышно украшенные триумфальные арки, колонны и памятники. Для архитектуры этого времени характерно стремление к колоссальному и интерес к пышной барочной орнаментировке.

Наряду с громадными амфитеатрами сооружаются и грандиозные термы (публичные бани). Их выстраивают императоры Тит, Траян и Диоклетиан. Наряду со зрелищами, раздачами хлеба, масла и вина термы также привлекали сельских жителей в Рим и составляли одну из отличительных особенностей городской жизни.

Деловой день кончался в Риме в 3 или 4 часа дня. В это время форум обычно пустел, и горожане отправлялись до наступления вечера в термы, служившие своеобразным «кафе». Здесь во время принятия ванн и массажей и занятий различного вида спортом происходили встречи с друзьями, а после окончания процедур велись долгие разговоры в тенистых аллеях, где можно было посидеть, или в библиотеках при термах, где любители могли почитать. Развлекая римскую толпу, императоры в какой-то степени разряжали политические страсти и создавали своеобразную замену бурной общественной жизни, затухающей в эту пору.

Римская литература в этот период переживает новый своеобразный расцвет, теряя в глубине и содержательности, но обогащаясь целым рядом новых наблюдений. Порываются связи с греческой литературой, и ориентация идет на римских «классиков».

Для творчества писателей, деятельность которых развертывается во время Юлиев и Клавдиев, характерны поиски новых форм и открытая полемика с римскими классиками (Цицерон, Вергилий). Они противопоставляют августовскому классицизму искусство, перегруженное образностью, насыщенное патетикой и трагическими страстями.

При Флавиях и Траяне писатели вновь возвращаются к утерянным было идеалам «Августовской эпохи». Обогащенные опытом предшествующего периода, они создают произведения, в которых особенности «нового стиля» своеобразно сочетаются с некоторыми традициями, идущими от «классицизма».

Время от смерти Августа (14 г.) до конца правления Траяна (117 г.) называют «Серебряным веком» римской литературы.

ЛИТЕРАТУРА НЕРОНОВСКОГО ВРЕМЕНИ

Уже в период принципата Августа риторическая декламация, оторвавшаяся от живой ораторской речи на форуме, стала одним из любимых жанров литературы. Римлянин, принадлежавший к состоятельным кругам общества, учился сначала у грамматиста, знакомившего его с элементарным письмом и счетом, а затем переходил в школу грамматика, прививавшего ему литературные и ораторские навыки. В школе грамматика читались поэтические тексты с соответствующим нравственным и литературным комментарием. В эпоху империи таким школьным текстом служила «Энеида» Вергилия. Самой высшей ступенью в системе образования была риторическая школа. У ритора юноши изучали историков и ораторов и осваивали устную ораторскую речь. В императорский период произнесение речей стало своеобразным исполнительским жанром, потерявшим свое былое политическое и общественное значение. Декламаторы выступают не на форуме, а перед аудиторией знатоков, демонстрируя свое искусство в разрешении психологических конфликтов в фиктивных судебных процессах на заранее заданные, подчас очень запутанные темы. Выступления учеников в школе у ритора обсуждались их товарищами и самим учителем. На школьные упражнения собирались иногда и просто любители декламации, и учитель, чтобы показать пример ученикам, сам выступал с речью. От декламатора требовалась остроумная аргументация, умение проникнуть в психологию действующих лиц и найти оригинальное решение. Декламаторы были хорошо знакомы с художественной литературой, постоянно цитировали поэтов, любили остроумные сентенции, «крылатые слова» и эффектные обороты речи.

В рассматриваемый исторический период в Риме становится чрезвычайно модным так называемый «новый стиль». Этот стиль господствует в поэзии и прозе, проникнутой в это время элементами декламационной речи. Поклонники «нового стиля» отвергают периодическую речь Цицерона, они предпочитают короткие предложения с неожиданными поворотами мысли. Они уснащают речь эффектными сентенциями, патетическими восклицаниями, игрой скрытых намеков и смелых метафор. Эта стилистическая манера связана с особой эстетикой писателей этого направления, в корне отвергающей августовский классицизм и пытающейся ниспровергнуть школьного кумира Вергилия.

Сенатская оппозиция, с которой приходится бороться преемникам Августа, выдвигает из своей среды одаренных писателей, увлекающихся в это время философией стоицизма. Произволу деспотической власти философ-стоик противопоставляет величие и непреклонность духа отдельной личности и мечты об идеальном государстве Платона, в котором управлять страною будут «мудрецы». Возвращение к республике представляется им уже невозможным, хотя они и восхищаются пламенным республиканцем Катоном Утическим. Считая империю неизбежным злом, они хотят смягчения форм императорской власти и увеличения роли сената в делах государства.

Одним из крупнейших представителей этой сенатской оппозиции и одним из создателей «нового стиля» был писатель Луций Анней Сенека.

СЕНЕКА

Луций Анней Сенека (род. незадолго до н. э. — ум. в 65 г. н. э.) происходил из города Кордубы в Испании, но вырос в Риме. В юности он прожил несколько лет в Египте, где познакомился с эллинистической литературой и восточными культами. После возвращения в Рим он впал в немилость и был выслан императором Клавдием на Корсику, где провел 8 лет, занимаясь философией и литературой. Вторая жена Клавдия, Агриппина, вернула его в Рим, и он стал здесь воспитателем юного Нерона и правителем (вместе с префектом претория Бурром) Рима. Однако, когда Нерон стал императором, его отношения с Сенекой ухудшились. В 65 г. жестокий и коварный правитель расправился со своим бывшим воспитателем, приказав ему покончить жизнь самоубийством. Предлогом явилось участие Сенеки в заговоре Писона[139].

Литературное наследие Сенеки чрезвычайно обширно, хотя далеко не все его сочинения дошли до нас. Он писал произведения на естественнонаучные темы (исследования природы), философские трактаты «О гневе», «О краткости жизни», «О кротости», «О спокойствии души», письма к Луцилию на моральные темы, трагедии, эпиграммы и сатиру на императора Клавдия («Отыквление»). Интерес к философии стоицизма он проявил с юных лет и особенно увлекся ею во время своего пребывания на Корсике.

С точки зрения Сенеки, одна философия может помочь человеку достичь духовной свободы. Считая империю неизбежным злом, он ищет внутренних духовных сил, чтобы противостоять ей. Для этого нужно, с его точки зрения, воспитывать в себе душевное спокойствие, подавлять аффекты, учиться переносить страдания, считая, что высшая свобода человека заключается в том, что он в любой момент, покончив жизнь самоубийством, может уйти из жизни. Однако сам он всегда готов был искать компромиссов в зависимости от жизненных обстоятельств. Отрицательное отношение к богатству не помешало ему нажить огромное состояние, а мудрость философа не удержала от участия в дворцовых интригах.

Среди сочинений Сенеки значительный интерес представляют трагедии. Они являются единственными целиком дошедшими до нас драмами римлян. Трагедии эти предназначались не для театрального воспроизведения, а лишь для декламации. Подобного рода драмы существовали в Риме уже в «век Августа». С ними выступали в то время Асиний Поллион, Овидий («Медея») и Барий («Тиэст»), предшественником их был римский трагик эпохи республики Акций.

Декламационная драма при Юлиях — Клавдиях становится рупором сенатской оппозиции. Грамматик А. Корнут, воспитатель Лукана и Персия, пишет трагедии; пишут их и сам сатирик Персии и оппозиционно настроенный Лукан, и поэт Помпоний Секунд, выступающий с претекстой «Катон».

Трагедии Сенеки также проникнуты оппозиционным духом и ненавистью к тирании и деспотизму.

Сюжеты своих трагедий автор берет у древнегреческих драматургов. Он выступает с трагедиями: «Медея», «Федра», «Эдип», «Тиэст», «Агамемнон» и др. Однако его драмы, проникнутые философией стоицизма, глубоко отличны от греческих оригиналов.

В отличие от древнегреческих трагиков, исполненных веры в творческие силы человека, Сенека считает, что человек бессилен и является игрушкой в руках слепого рока. Он может противопоставить всемогущей судьбе лишь силу своего духа и воли, свою готовность к страданиям и смерти. Герои его драм — сильные личности, охваченные бурными и гибельными страстями, или великие мученики, гибнущие в страданиях, подобно Гераклу. Каждый из них уже с самого начала драмы находится во власти своих аффектов и на протяжении дальнейшего действия как бы поднимается с одной волны на другую, охваченный нечеловеческим напряжением. При этом Сенека всегда изображает гибельные, часто преступные страсти, ведущие к кровавым злодеяниям.

Драмы не образуют стройного в композиционном отношении целого. Они распадаются на 5 актов, часто слабо связанных между собой и перемежающихся лирическими партиями хора. Своеобразные особенности трагедий Сенеки могут быть показаны на анализе трагедии «Эдип», в основе которой лежит прославленная драма Софокла. Сам сюжет давал Сенеке превосходный материал для того, чтобы продемонстрировать страшную роль рока в жизни человека.

Вся драма развертывается как серия сцен, наполненных страшными знамениями и зловещими предсказаниями. При этом, в отличие от героя Софокла, Эдип Сенеки с самого начала предчувствует свою трагическую судьбу:

В большом вступительном монологе Эдип дает длинное описание ужасов чумы. Страшные подробности гибели людей и животных, перемежающиеся патетическими восклицаниями, наполняют и длинную партию хора. Упоминание о чуме занимало у Софокла лишь несколько строк, Сенека же развивает этот мотив, концентрирует на нем внимание слушателей и разрабатывает отдельные красочные детали в стиле декламационного искусства. Как и у Софокла, Креонт, вернувшись из Дельф, рассказывает Эдипу о посещении оракула. Однако у Сенеки он дает подробный рассказ об ужасных знаменьях, поданных Аполлоном, о страшных карах, которыми бог грозит убийце Лая, ставшему мужем Иокасты, и в драме нет места ни трагической иронии Софокла, ни его знаменитой «перипетии».

В греческой трагедии развязка приближалась постепенно: Эдип, сам не зная того, «играл с огнем», и для него его «преступность» оказывалась страшным и неожиданным открытием. Для Эдипа же Сенеки она уже почти ясна с самого начала драмы. Слепой Тиресий приходит в драме Сенеки в сопровождении молодой проводницы Манто, описывающей старику поведение жертвенных животных в момент заклания и вид их внутренностей.

Страшные сцены жертвоприношений, убийств, гаданий по внутренностям животных встречаются почти в каждой его драме, и все детали этих актов выписаны им с особой тщательностью и расчетом потрясти привыкших к кровавым зрелищам эпохи империи римских читателей. Однако гадания по внутренностям не дают ответа на вопрос о том, кто убил царя, и Терезий предлагает еще более страшное средство. Он считает, что нужно вызвать из преисподней душу убитого царя Лая, и Эдип поручает Креонту присутствовать при этом обряде. Вся сцена вызова души мертвеца подробно описывается Креонтом. Перед нами, в сущности, совсем иное, по сравнению с Софоклом, драматическое искусство: у Сенеки нет ясности и целеустремленности в развитии действия, он дробит его на ряд сцен, в которых ведущая роль часто принадлежит второстепенным действующим лицам. Как «декламатора» его интересуют различные детали, усиливающие зловещий смысл происходящего, он громоздит один эпизод на другой, показывает страшные подробности, описывает состояние героев.

Меняется и само понимание трагического. Для Софокла трагедия Эдипа состояла в том, что он перешел меру, дозволенную человеку, но, понеся кару, сохранил свое человеческое достоинство и полон желания искупить вину. Трагедия всех героев драм Сенеки состоит в бесцельности их борьбы с всесильным роком. Все они оказываются, в конечном счете, страдальцами и мучениками. Таким же показан и Эдип.

Выслушав рассказ Креонта, Эдип, как и герой Софокла, подозревает брата своей жены в желании завладеть престолом. Он приказывает заточить заговорщика в темницу. Фиванский царь поступает в данном случае как типичный «тиран». Царственное положение Эдипа подчеркнуто и в дальнейшем в сцене с пастухом Форбасом, которому Эдип грозит пытками, если тот не назовет родителей, отдавших ему своего ребенка для того, чтобы он его погубил. На вопрос Эдипа о том, кто был его матерью, старик отвечает: «Твоя жена».

О страшном преступлении — женитьбе Эдипа на матери — в греческой трагедии герои говорят со стыдливыми умолчаниями; у Сенеки все страшные подробности выдвигаются на первый план, уснащаются все новыми и новыми деталями.

Услышав ответ Форбаса, несчастный царь разражается патетическим монологом:

Вестник рассказывает далее о поведении Эдипа после того, как он узнал страшную правду. В описании нагнетаются элементы ужасного и патетического:

Эдип готов покончить жизнь самоубийством и уже выхватывает из ножен меч, но такое наказание кажется ему слишком легким. Действительно, ведь с точки зрения философа Сенеки смерть являлась освобождением от зла и страданий. Тогда несчастный царь обрекает себя на более страшные мучения: он ослепляет себя.

Иокаста в трагедии Софокла, догадавшись о страшной истине, умоляет Эдипа, разговаривающего с коринфским гонцом, прекратить расспросы. Она удаляется и кончает жизнь самоубийством еще до окончательной развязки. У Сенеки царица появляется перед слепым Эдипом. Римский драматург в поисках трагических эффектов сталкивает Эдипа с Иокастой, уже знающей, что она и мать и жена царя. Подобная сцена была бы невозможной у Софокла.

Царица пытается внушить Эдипу, что виновницей всего происшедшего является одна судьба, но герой не желает слушать ее увещаний. Тогда Иокаста, вырвав меч, которым Эдип некогда убил Лая (подробность, придуманная Сенекой), вонзает его себе в живот и умирает, истекая кровью.

Эдип отправляется в изгнание, произнося следующий патетический монолог:

Таким образом, Эдип у Сенеки мученик, сам наказывающий себя страшным наказанием и пытающийся противопоставить року лишь свою готовность к страданиям.

В партиях хора, которые всегда образуют у Сенеки лирические паузы, разряжающие на время напряженную грозовую обстановку драмы, дается философский комментарий к трагедии Эдипа. Хор рассуждает о том, что человек, желающий быть счастливым, должен придерживаться «золотой середины» и жить незаметно.

Философская мудрость Горация приобрела, по-видимому, особенную остроту во время правления жестоких и деспотических императоров. «Жить незаметно», не выделяясь ничем и держась подальше от императорского двора, становится в это время жизненным девизом многих знатных римлян.

Как философ-стоик Сенека считает, что человек должен бороться с аффектами. В своем трактате «О гневе», написанном под впечатлением правления жестокого Калигулы, он описывал гибельные последствия этого страшного аффекта, уродливый вид гневающегося человека, его искаженное судорогой лицо. В своих трагедиях он постоянно изображает преступления, на которые способен разгневанный, жестокий тиран. Так, в трагедии «Тиэст» жестокий Атрей убивает сыновей своего брата и кормит их мясом несчастного отца. В драме показаны все подробности убийства, всегда происходящего у Сенеки на глазах у зрителей. Между Атреем и его телохранителем происходит следующий диалог:

Мифологические цари напоминали слушателям и читателям декламационной драмы современных римских императоров. Рассказывают, что Калигула любил повторять знаменитые стихи из трагедии Акция «Атрей»: «Пусть ненавидят, только бы боялись!».

Известная однотонность и примитивность образов, по сравнению с греческой драмой, характерна для всех трагедий Сенеки. Так, Медея в одноименной драме объята жаждой мщения и готова совершить нечто ужасное, превосходящее все преступления, когда-либо совершавшиеся на земле. Свои мучительные колебания перед тем как убить детей она детально анализирует и описывает с завидным декламационным искусством, но без той психологически достоверной непосредственности и глубины переживания, которая была свойственна Еврипиду. Федра, охваченная преступной страстью, оказывается способной на нечеловеческую жестокость, но в поисках все новых и новых деталей, которыми Сенека расцвечивает отдельные мотивы, порой лишь слегка намеченные в греческих оригиналах, римский трагик делает иногда интересные открытия.

Так, например, в трагедии «Федра» он использует первый, не дошедший до нас, вариант еврипидовского «Ипполита», в котором героиня сама объяснялась в любви своему пасынку.

По выражению немецкого ученого Виламовица, «на черном небе Сенеки мерцают иногда яркие звезды». Сцена признания — один из сильнейших по психологическому мастерству шедевров римского трагика.

После того как Ипполит гибнет мученической смертью, царица, сознавшись в своем преступлении, закалывает себя над прахом умершего:

Одним из любимых героев философов-стоиков был Геракл. Сенека посвящает ему две трагедии («Геракл на Эте» и «Неистовый Геракл»), изображая его страдальцем и мучеником.

Особый интерес представляют в трагедиях лирические партии хора. Они разрабатываются автором как некий самостоятельный жанр лирического стихотворения, вливающегося в однообразно-патетическую, насыщенную бурными страстями ткань трагедии. В этой лирике часто звучат иные, чем в трагедии, ноты: здесь встречаются и лирические раздумья, и светлая грусть, и описания мирной природы.

Смертным всем красота — благо неверное. Мало цвесть ей дано времени на земле, Быстро падаешь ты на роковом пути.

Хоровые партии служат для разрядки действия и вместе с тем свидетельствуют об интересе поэта-декламатора к разнообразным литературным жанрам и стилистическим манерам, о достижениях поэзии этого периода в изображении пейзажа и отдельных психологических нюансов.

В некоторых рукописях вместе с драмами Сенеки сохранилась претекстата «Октавия», носящая остро оппозиционный характер и направленная против Нерона. Одним из действующих лиц в ней является сам Сенека. Это обстоятельство и тот факт, что автору драмы известны обстоятельства гибели Нерона, свидетельствуют о том, что она была написана уже после смерти императора, а следовательно, и после гибели Сенеки. Главной героиней трагедии является Октавия, дочь Клавдия и жена Нерона, убитая по его приказу, когда он женился на Поппее. Нерон изображен жестоким тираном и деспотом, беспощадно расправляющимся со своей женой и матерью. Он напоминает мифологических царей трагедий Сенеки. Можно предположить, что многие из оппозиционно направленных драм этого периода походили на «Октавию».

Свое отрицательное отношение к деспотизму и жестокости римских императоров Сенека выразил в остроумной сатире на императора Клавдия, которая называлась «Отыквление» (посвящение в дураки; тыква — «пустая голова», глупец). Произведение написано в форме Менипповой сатиры, с чередованием прозы и стихов. Сенека рассказывает, как после смерти император Клавдий возносится на небо, где боги дают надлежащую оценку его деятельности. С негодующей речью выступает Август и требует изгнания жестокого деспота с Олимпа. По дороге в преисподнюю Клавдий попадает на собственные похороны и видит всеобщее ликование: «Все веселы, довольны: народ римский разгуливал будто свободный». В преисподней императора судят по его любимому методу: выслушивают только обвинителей. Толпа загубленных людей окружает своего мучителя. Хромого и преступного деспота присуждают к игре в кости в дырявом рожке. Он совершает столь же бесцельную работу, как и Данаиды, носящие воду в дырявых кувшинах.

Сенека высмеивает физическое уродство, невежество, злобную жестокость и глупость этого правителя Рима:

Многообразное литературное наследие Сенеки вызывало к себе большой интерес как в поздней античности, так и в новое время. Ряд положений этического учения стоиков был использован христианством, и сам Сенека считался близким к учению церкви автором. Его моральной философией интересовались мыслители и писатели XVIII в., например Дидро. Особый интерес, начиная с эпохи Возрождения, был проявлен и к трагедиям Сенеки. Драма времен Ренессанса, а затем Шекспир и представители французской трагедии эпохи классицизма (Корнель) видят в ней образец для подражания и источник сюжетов.

ЛУКАН

Приверженцем «нового стиля», близким к Сенеке, был один из талантливейших поэтов этого времени Марк Анней Лукан (39— 65 гг. н. э.). Он был племянником Сенеки и очень образованным человеком. Император Нерон, мнивший себя одаренным поэтом, приблизил к себе талантливого юношу, но вскоре стал преследовать его, так как Лукан был неизмеримо талантливее, чем самовлюбленный, но бездарный император. Молодой поэт сблизился с оппозиционно настроенными сенаторскими кругами и стал душой знаменитого заговора Писона. В этом заговоре принимали участие видные сенаторы и командиры преторианцев, среди них были и сторонники возврата к республике, и люди, желавшие перемены императора. Участники заговора наметили день убийства Нерона, но тайна их была раскрыта. Сам Писон вскрыл себе вены, покончили с собой и другие заговорщики, среди них были Сенека и Лукан.

Несмотря на то что поэт прожил только 26 лет, он успел написать много талантливых произведений: поэмы об Орфее и о разрушении Трои, сборник небольших стихотворений, трагедию «Медея», сюжетные либретто для балетов-пантомим и др. Однако до нас дошла лишь незаконченная поэма «Ферсалия», посвященная гражданским войнам. Первые три книги были изданы еще при жизни Лукана. В начале поэмы он прославлял Нерона и выражал надежду на то, что во время его правления на землю вернется «золотой век». В последующих книгах вместо хвалы мы встречаем уже нападки на императора-деспота. Лукан ставит своей задачей показать рождение деспотической власти в Риме. Он считает, что республиканские свободы безвозвратно погибли во время страшных гражданских войн и тогда же были заложены основы нынешней тирании. В центре внимания поэта — война между Помпеем и Цезарем. Лукан последовательно излагает ход событий; он начинает с перехода Цезаря через Рубикон, описывает сражение при Фарсале, смерть Помпея и Катона Младшего, пребывание Цезаря в Египте и Александрийскую войну. Изложение обрывается на 10-й книге.

Сгущая краски, прибегая к гиперболам и патетической декламации, автор создает сильные, хотя и несколько односторонние образы героев. Последователь «нового стиля», он пользуется теми же художественными средствами, что и Сенека, и так же, как автор трагедий, является приверженцем стоицизма. Цезарь в его поэме обрисован как жестокий и коварный тиран, вступающий в борьбу с роком ради осуществления своих властолюбивых планов. Помпей — величественный страдалец, покорный судьбе и умеющий умереть с достоинством. Любимцем Лукана и выразителем его собственных взглядов является Катон Младший. Катон был любимой фигурой сенатской оппозиции, о нем в это время постоянно писали и посвящали ему трагедии, видя в нем убежденного республиканца и сильную личность. Катон (правнук Катона Старшего) не принял милости Цезаря и покончил жизнь самоубийством в Утике в 46 г. до н. э. Этот пламенный республиканец понимает, по мнению Лукана, всю безнадежность борьбы с триумвирами, но считает, что он должен принести свою жизнь «на алтарь отечества». Его племянник, будущий убийца Цезаря Марк Юний Брут, пробует уговорить дядю остаться в стороне от борьбы, но тот с негодованием отказывается от этого. Считая себя последним республиканцем, он готов умереть за свободу:

Гражданскую войну, полыхающую в Риме, Лукан уподобляет страшной космической катастрофе и постоянно упоминает в поэме о периодических пожарах, которые, согласно учению стоиков, уничтожают мир. Создавая свою эпопею, Лукан как бы полемизирует с Вергилием. Действительно, в «Энеиде» идеализировался «век Августа» и воспевался легендарный предшественник римских императоров Эней. Автор «Фарсалии» рисует черными красками Цезаря — этого родоначальника римских деспотов, и, отказываясь от мысли, что боги управляют делами людей, показывает значение всемогущего рока в ходе истории. Лукан отвергает и «Олимпийский план», порывая тем самым с гомеровской традицией, которой следовали обычно античные эпики. Большую роль в его поэме играют оракулы, при помощи которых всемогущий рок открывает людям свои веления. Как и Сенека, Лукан увлекается магией и астрологией, стремясь показать господствующую в мире «космическую симпатию», т. е. тесную связь природных сил с деятельностью людей, их немедленную реакцию на преступления и нечестивые поступки. Когда совершаются преступные акты, то содрогается сама земля, вспыхивают молнии, плачут изваяния в храмах, раздаются оглушительные удары грома. Вместо богов в поэме выступают аллегорические фигуры: Родина, Судьба, Свобода и т. п.

Как сторонник «нового стиля» Лукан любит длинные описания полных таинственности мрачных пейзажей и ужасов кровавых сражений.

Он постоянно рассказывает о страшных магических обрядах, о вызовах теней мертвецов, о чудовищных страданиях, испытываемых людьми; таковы, например, мучения воинов, гибнущих от жажды в Ливийской пустыне во время похода Катона, или страшные муки их, вызванные укусами змей, и т. п.

В поэму вставляются этнографические и географические отступления, разработанные в декламационном стиле, и многочисленные речи героев. Автор непрерывно вмешивается в повествование, обращается к читателям и действующим лицам, дает свои замечания, уснащает речь патетическими восклицаниями.

Поэтический и ораторский талант автора и республиканские идеи, которыми проникнута поэма, сделали ее одним из известнейших произведений римской литературы. Поэт Стаций, обращаясь к Лукану, писал:

Особенно велико было увлечение «Фарсалией» во время английской и французской буржуазных революций XVII—XVIII вв., когда на саблях национальной гвардии во Франции были начертаны стихи из поэмы Лукана: «Знает ли кто, что мечи нам даны, чтобы не было рабства!».

ПЕРСИЙ

Сатирик Авл Персий Флакк (34—62 гг.) был близок к тем же аристократическим оппозиционным слоям, увлекавшимся стоической философией, что и Сенека и Лукан. Он был воспитанником философа Корнута и под влиянием идей своего учителя написал небольшой сборник из 6 сатир. Юноша, еще неопытный и мало знакомый с реальной жизнью, он смотрит на окружающее с высот «стоической морали». Он хочет возродить в Риме жанр сатиры, представленный Луцилием и Горацием. Свою первую сатиру он посвящает литературным вопросам, направляя ее против бездарных подражателей классической римской поэзии, создателей ученых мифологических поэм:

Дальнейшие сатиры посвящаются вопросам об истинной религии, о необходимости самопознания, о том, что к истинной свободе ведет только философская мудрость. Сатира в его руках сближается с философской диатрибой и, по примеру Горация, он часто прибегает к диалогической форме. Избегая открытых политических выпадов, он дает подчас острые зарисовки своих современников: дилетантствующих богачей, с упоением читающих свои поэмы, возлежа на ложах из лимонного дерева, невежественного центуриона, самодовольно утверждающего, что он может и сам прожить своим умом, без помощи философов, или мнительного старика, боящегося смерти, но жадно вкушающего яства на пышных пирах.

Восставая против эпигонов классической литературы, в то же время осуждая и «новый стиль», он создал своеобразный «новый стиль навыворот», жонглируя необычными словами, ища новых, не стершихся еще метафор и определений.

В результате его язык оказывается необычайно трудным, многие строки напоминают своеобразные ребусы и требуют от читателя напряженной мысли:

Под «конским родником» имеется в виду источник Гаппокрена, посвященный Музам. Персии, очевидно, хочет сказать, что не принадлежит к числу поэтов, считавших, что они одарены богами. Он смеется над «выспренностью» эпических певцов, но сам впадает в другую крайность.

Этот искусственный, нарочито темный стиль Персия уже в древности вызвал необходимость обширных комментариев, некоторые из которых дошли и до нас.

ПЕТРОНИЙ

Одним из значительнейших произведений этого же периода был дошедший до нас лишь в отрывках роман «Сатирикон» (или «Сатиры»), принадлежащий некоему Петронию.

Об авторе нет никаких сведений, но Тацит в своем историческом труде «Анналы» рассказывает об одном аристократе, приближенном Нерона, «проводившим день во сне, а ночь в наслаждениях», ставшем любимцем императора. Обладатель утонченного вкуса, изобретатель изысканных наслаждений, он стал «арбитром изящества» при дворе, и «император находил удовольствие только в тех излишествах, которые получили одобрение Петрония». Тацит описывает также смерть этого приближенного Нерона, обвиненного, как Сенека и Лукан, в участии в заговоре Писона.

Общий тон «Сатирикона», свойственная автору ирония, скептицизм и презрительная усмешка как нельзя более подходят к характеру Петрония, мастерски обрисованному Тацитом. По-видимому, этот первый в европейской литературе роман[140] принадлежит этому приближенному Нерона, утонченному, несколько циничному аристократу.

Произведение написано в форме «Менипповой Сатиры», с типичным для этого жанра чередованием прозы и стихов. Главный герой Энколпий — бродяга и преступник, проводящий свою жизнь в странствиях по городкам Италии, ночующий в притонах, встречающийся с самым разнообразным людом: рабами, вольноотпущенниками, гетерами, параситами, моряками. Вместе со своим спутником, мальчиком Гитоном, он попадает в различные переделки. Таким образом, материал произведения почерпнут из быта низов римского общества. При этом автор является сторонником откровенно-натуралистического показа жизни. Свою художественную манеру сам он характеризует таким образом:

Петроний утверждает, таким образом, что является сторонником эпикурейской теории наслаждения (в ее вульгарном истолковании), которой он следовал, вероятно, и при дворе Нерона, выступая в качестве «арбитра изящества».

От своеобразного и яркоталантливого «Сатирикона» до нас дошла только незначительная часть. Извлечения начинаются с 14-й книги и не доходят до конца повествования.

Единственный полностью сохранившийся эпизод посвящен пиру Тримальхиона. Петроний одарен острой наблюдательностью и концентрирует свое внимание на самых существенных, с его точки зрения, явлениях действительности. Таким существенным фактом представляется ему выдвижение вольноотпущенников, наживающих громадные богатства и начинающих играть большую роль в жизни общества. Изысканный аристократ и ценитель изящного, он с презрением и ненавистью относится к грубости, невежественности и вульгарным вкусам этих бывших рабов. Он изображает их с убийственной иронией, воспроизводя в романе даже речь этих людей, изобилующую вульгаризмами, грубыми словечками и пошлыми сентенциями. Хозяин пира, на который попадает Энколпий, бывший раб, сирийский мальчик, ставший любимцем господина. Он получил свободу и сказочно разбогател. По словам одного из гостей, владения Тримальхиона «даже коршуну не облететь». Этот богач не злобен, скорее даже добродушен и не лишен природной сметливости, но все, что он делает, безвкусно, грубо и обнаруживает его глубокое невежество и тщеславие.

Гости, пирующие с Тримальхионом (самое имя его значит «трижды противный»), такие же невежественные простолюдины, как и он сам; среди них разорившийся гробовщик Юлий Прокул, вольноотпущенник Дама, любящий выпить и хорошо поесть, Селевк — бывший раб. Этот последний утверждает в разговоре на пиру, что мыться каждый день вредно. «Я не каждый день моюсь, банщик, что валяльщик: у воды есть зубы и наша жизнь ежедневно подтачивается». Другой гость, по имени Гермерот, хвастается тем, что не получил утонченного образования: «Я не учился ни геометрии, ни критике, вообще никакой чепухе, но умею читать надписи и вычислять проценты в деньгах и в весе». Впервые в истории римской литературы у Петрония мы встречаем попытку охарактеризовать персонажи путем воспроизведения их бытового языка.

Автор вводит в свой роман живой разговорный язык, так называемую «вульгарную латынь». Герои пира употребляют простонародные выражения, грубые словечки, постоянно пользуются пословицами и поговорками: «после разносолов не хочу харчей», «две стены сразу мажут» (в смысле: «двух маток сосут»), «на овощи зарятся, а сало хватают», «ни в грош не ставлю» и т. п.

На этих добродушных, но вульгарных людей Петроний изливает весь яд своего презрения. В натуралистическом изображении низменных сторон жизни в «Сатириконе» сквозит презрение к ней утонченного и образованного аристократа, скорбящего об исчезновении настоящего искусства и осуждающего модный в его время «новый стиль». Энколпий нападает в романе на модное риторическое образование и на «азианский стиль». Поэт Эвмолп, ставший спутником Энколпия и Гитона, составляет поэму «О гражданской войне» и критикует тех поэтов, которые отказываются от традиционного мифологического аппарата, как это делал Лукан. Отрицательные оценки современного состояния искусства спорадически встречаются в это время у различных писателей. Так, например, анонимный автор трактата «О возвышенном», написанного в это время, говорит о том, что «благородные искусства» «процветали в прежние времена, пока нравилась простая и суровая доблесть», а в настоящее время они находятся в состоянии упадка.

Несмотря на тоску по утерянному высокому искусству, выражаемую Петронием, сам он руководствуется художественными принципами, в какой-то степени близкими «новому стилю». Виртуозно владея стилистикой разных литературных жанров, он создает сложное своеобразное произведение с пестрой галереей героев, с постоянно меняющимся местом действия, вставляет в изложение занимательные и фривольные новеллы, напоминающие жанр «Милетских рассказов». Милетские новеллы — один из древнейших жанров низового прозаического сказа, напоминающего в какой-то степени знаменитые новеллы Декамерона, — издавна существовали в Древней Греции. Около 100 г. до н. э. писатель Аристид из Милета[141] впервые издал собрание таких новелл. Они были переведены на латинский язык писателем Сисенной, современником Цезаря.

Отдельные новеллы типа милетских вводит в свой роман и Петроний. Он рассказывает, например, об Эфесской матроне, которая, оплакивая умершего супруга, тут же в его склепе вступает в связь с одним из воинов, охраняющих трупы казненных. Когда одного из этих трупов не оказывается на месте, то она отдает взамен украденного тело мужа.

Роман Петрония свидетельствует о том, что римская аристократия, к которой принадлежал автор «Сатирикона», утрачивает в период империи веру в лучшее будущее. Петронию свойствен нигилизм, презрение к настоящему, следование «теории наслаждения» и бравирование откровенным натурализмом, прикрывающее отсутствие высоких идеалов.

БАСНИ ФЕДРА

Вольноотпущенник Августа, бывший раб, Федр делает попытку ввести в римскую литературу жанр басни. Басня издавна существовала в Древней Греции, ее использовали в своих произведениях Гесиод, Архилох и Симонид. Автором басен был знаменитый Эзоп. Многие басенные сюжеты пришли в Грецию из Индии и Месопотамии, так как в странах Востока басня была особенно развита. Связанная по своему возникновению с народной средой и фольклорными истоками, басня в античном обществе обычно защищала слабого перед лицом сильного в форме притчи о животных. Первые сборники басен, приписывавшихся легендарному Эсопу, появились в Греции в VI в. до н. э. Согласно преданию, Эсоп был фригийским рабом. Римский баснописец Федр, пересказывавший и переделывавший греческие басни, также принадлежал к низшим слоям общества. Его литературная деятельность долго игнорировалась «большой литературой», по-видимому, и самый круг читателей Федра был иным, чем у других римских авторов.

Биография баснописца известна плохо. Сведения о его жизни черпаются из самих его произведений. Федр рассказывает, что его деятельность вызвала неудовольствие временщика Тиберия-Сеяна, который даже подверг его какому-то наказанию.

Первые книги в дошедших до нас сборниках содержат басни о животных. Следуя вековой традиции басенного жанра, Федр нападает на власть имущих, показывая, что между бедными и богатыми не может быть никакой дружбы («Волк и ягненок», «Осел, старик и пастух» и др.). От раздоров сильных страдают в конце концов «маленькие люди» («Лягушка и битва быков»). Он советует своим читателям не думать о смене властителей из опасения попасть в подчинение кому-нибудь еще более жестокому. В последующих сборниках басенный материал начинает встречаться все реже и реже. Автор использует другие жанры низовой литературы, рассчитанной на круг непритязательных и не очень образованных читателей: исторический анекдот, рассуждение на моральную тему, забавный рассказик или небольшую новеллистическую зарисовку. Опираясь на положения популярно-философской морали, автор советует читателям не быть алчными и тщеславными, не ослеплять себя страстями и уметь вникать в сущность явлений. По его мнению, жанр басни был создан рабами, прибегавшими к иносказанию из-за боязни выступать открыто против «сильных мира сего».

Сборники его произведений, должны были принести двойную пользу читателям: посмешить их и дать дельный совет.

Такую же задачу ставили перед собой и авторы римской сатиры, но их стихотворения предназначались для верхушки римского общества, для просвещенных читателей, знакомых с литературой и философией. Федр же пишет для «низового читателя» и черпает материал для своих примеров и рассуждений из популярной в низших слоях общества анекдотической и новеллистической литературы. Иногда он описывает и казусы повседневной жизни, свидетелем которых мог быть и он сам. Так, например, в басне «Флейтист и Принцепс» рассказывается о том, как флейтист по имени Принцепс принял на свой счет прославление принцепса (императора) и был изгнан за это со сцены.

Написаны басни чрезвычайно простым языком. Автор стремится к ясности и краткости изложения.

Есть предположение, что Федр был школьным учителем-грамматиком. В античной школе обучение начиналось с чтения Эсоповых басен. Возможно, что именно это обстоятельство побудило Федра к созданию латинских образцов этого жанра. Федр был признан лишь в поздней античности, и его басни, изложенные прозой, вошли в состав средневекового сборника «Латинский Эзоп (Ромул)», по которому и велось обучение латинскому языку в школах. Подлинный Федр был открыл лишь в XVI в., и басни его использовали впоследствии Лафонтен и Крылов («Волк и ягненок», «Ворона и лисица», «Петух и жемчужное зерно» и др.).

РЕАКЦИЯ НА «НОВЫЙ СТИЛЬ»

При Флавиях и Первых Антонинах (69—96 гг. н. э.) общественные страсти, разгоревшиеся при преемниках Августа, постепенно затихают. Обновленный и пополненный Сенат перестает быть оплотом оппозиции. Императорская власть укрепляется, и «век Августа» вновь начинает казаться многим временем высокого подъема искусства и литературы.

«Новый стиль» утрачивает свое обаяние, и один из крупнейших риторов этого времени Квинтилиан ратует за возвращение к цицероновскому красноречию. При Веспасиане в Риме открывается субсидируемая государством риторическая школа, в которой и развертывает свою деятельностью Квинтилиан. Он пишет трактат «Обучение оратора» (в 12 книгах), в котором восторженно отзывается о Цицероне и требует следования его заветам.

Поэты этого времени, в отличие от Сенеки и Лукана, превозносят Вергилия и считают «Энеиду» недосягаемым образцом. Публий Папиний Стаций пишет эпические поэмы на мифологические темы — «Фиваиду» и «Ахиллеиду», уснащая их традиционным аппаратом и вставляя эпизоды, заимствованные у Вергилия.

Валерий Флакк создает поэму «Аргонавтика», а Силий Италик, используя историю Тита Ливия, выступает с поэмой, посвященной Пунической войне («Пуника»). В ней он также стремится приблизиться к своему кумиру Вергилию.

Однако большие эпические поэмы, несмотря на отдельные удачи, не внесли в это время ничего существенно нового в римскую поэзию.

Гораздо более интересными по характеру и способу подачи материала были в это время малые жанры.

К числу произведений такого рода должны быть отнесены стихотворения Стация («Сильвы») и эпиграммы Марциала. Стаций был сыном учителя и происходил из Неаполя. Впоследствии его отец открыл школу в Риме. Он обучал в ней римских юношей греческому языку и читал и комментировал с ними произведения Гомера, Гесиода, Пиндара и др. Он был также и поэтом-импровизатором, сложившим поэму, посвященную извержению Везувия (в 79 г.) и пожару Капитолия, бушевавшему в 69 г.

Стаций уже в юности обнаружил талант импровизатора и рано стал выступать с чтением своих произведений в театре и на разного рода поэтических состязаниях, устраивавшихся римскими императорами. Он был лауреатом ряда таких «агонов» (Августалий, Албанских игр) и неоднократно награждался золотым венком. На агонах он выступал с поэмами, в которых прославлял Домициана (например, «Германская война») и возвеличивал римскую империю. Литературная деятельность была для него источником существования, он обслуживал своими импровизациями римских богачей, выступая на свадьбах, пирах, похоронах и празднествах. В старости он собрал свои стихотворения и издал их в пяти сборниках («Сильвы» — эскизы).

Импровизации Стация полны описаниями римских вилл с окружающими их пейзажами, произведений изобразительного искусства (описание конной статуи Домициана, установленной на форуме), храмов, различных празднеств, путешествий, торжеств. Он уснащает свои произведения «общими местами», свойственными риторической декламации, но подчас делает интересные наблюдения и дает красочные зарисовки. Впервые в римской поэзии мы встречаем у него описание красот Неаполитанского залива, на берегу которого он вырос.

Увлечение «классиками» сочетается в творчестве некоторых поэтов с принятием ряда особенностей эстетики «нового стиля», влияние его своеобразно преломляется в жанре эпиграммы, культивируемом поэтом Марциалом.

МАРЦИАЛ

Марк Валерий Марциал (около 42—101/104 гг. н. э.) так же, как Сенека и Лукан, был уроженцем Испании и, приехав в Рим, попал первоначально в окружение Сенеки и близких ему людей. После раскрытия заговора Писона он лишился своих «высоких покровителей» и вынужден был искать себе высокопоставленных патронов. Свой первый сборник эпиграмм «Книгу зрелищ» он посвящает торжественным играм, связанным с открытием амфитеатра Флавиев (Колизея) в 80 г. Он описывает в своих стихотворениях бои диких зверей, игры гладиаторов, пантомимические зрелища, водные сражения. Следующие книги: «Ксении» (Гостинцы) и «Апофореты» (Подарки) состоят из кратких двустиший, которые должны служить сопровождением к подаркам (лакомствам или предметам туалета и украшениям), которые посылались друзьям и знакомым во время праздника Сатурналий. Затем в промежуток от 85 до 96 г. он публикует большое количество эпиграмм (11 книг) на разнообразные темы.

Жанр эпиграммы, требовавший заостренной формы, меткости наблюдений и остроумия, представляется Марциалу гораздо более близким к жизни, чем эпические поэмы и трагедии на мифологические темы:

Эпиграмма, по мнению Марциала, должна жечь, ей нужна соль и острота:

Таким образом, в его творчестве эпиграмма становится по преимуществу насмешливым жанром и напоминает в этом отношении жанр эпиграммы в литературе нового времени.

Клиент богатых патронов, льстящий им, заискивающий и ждущий подачек, Марциал часто рисует свое тяжелое положение и те унижения, которые терпят «бедняки» в императорском Риме.

Он описывает бедную жизнь клиента, живущего на чердаке и обязанного каждое утро приходить к своему патрону с приветствием. Униженно льстя, он выпрашивает, тем не менее, подачки у своих высокопоставленных покровителей и у самого императора.

В отличие от римских сатириков (Луцилия, Горация, Ювенала) у Марциала нет определенной морально-философской концепции. Сам он называет свои стихотворения «наивными шутками» и «безделками», но эти «шутки» богаты колоритными зарисовками современного ему быта и нравов. Повседневная жизнь с ее суетой, пирами, посещением терм, посылкой подарков, любовными похождениями и городскими сплетнями находит отражение в стихотворных миниатюрах Марциала. Тематика эпиграмм разнообразна: рядом с насмешливой соседствует надгробная, любовная и описательная (описание произведений искусства), иногда перед нами уже не эпиграмма, а лирическое стихотворение, выдержанное, однако, в характерном марциаловском стиле, с остротой и парадоксальностью определений, с преобладанием внешней описательности над выражением субъективных чувств.

Чрезвычайно интересен многообразный типаж, метко обрисованный Марциалом: тут и светский щеголь, завитой и надушенный, знающий все городские сплетни и весь день проводящий в праздной болтовне, и кокетливый всадник, залепивший весь лоб «мушками», так что его невозможно узнать, и вор, похитивший в бедном саду деревянный чурбан, изображающий Приапа, и брадобрей, разбогатевший и уехавший в Сицилию, и старик, желающий оставить состояние тому, кто больше всего дарил ему подарков, и т. п. Выбор типов у Марциала в значительной степени случаен. Жизнь, по его мнению, многообразна и беспорядочна и, следуя за ней, он часто ищет смешного и колоритного, не заостряя социально своих насмешек и не давая строго продуманных обобщений. Поэтому сборник его эпиграмм представляет собой пеструю смесь разнообразных зарисовок, в которых смешное, случайное и парадоксальное соседствует с глубоко характерным и социально значительным.

С «новым стилем» Марциала связывают особенности его эстетики и стилистической манеры. Поэт восстает против «постной» поэзии и требует от эпиграммы, в первую очередь, остроты и желчи. Эта острота проявляется у Марциала не только в характерной для жанра эпиграммы игре неожиданных поворотов мысли:

но и в поисках богато орнаментированных, часто нагромождающихся друг на друга описаний с изысканными и необычными определениями, составляющими подчас целые ряды.

Подобные описания сельских вилл соседствуют у Марциала с блещущими красками картинами пиршественных яств, напоминающих натюрморт стенной живописи.

Перегруженностью колоритных определений отличаются и надгробные эпиграммы Марциала:

Таким образом, в повседневной жизни, интересующей его, Марциал ищет яркого, колоритного, подчас парадоксального и создает для своих зарисовок максимально заостренную, порой барочно перегруженную словесную форму.

Поэзия такого рода пользовалась у современников Марциала большим успехом. Книги его эпиграмм расходились быстро, и поэт, по собственному признанию, был в моде.

В конце жизни Марциал вернулся в свою родную Испанию и нашел там богатую покровительницу, которая подарила ему виллу, где, по-видимому, он и скончался. Последняя XII книга эпиграмм написана им уже в Испании.

Так рисует поэт подаренную ему некоей Марцеллой виллу. По-видимому, в правление Траяна, после смерти Домициана и Нервы, дела поэта в Риме пошли плохо. Возможно, что он растерял своих прежних покровителей и не нашел новых «меценатов». Марциал жалуется на тоску по Риму, которая мучит его в Испании, и творческий дар его иссякает.

ПЛИНИИ МЛАДШИЙ

Интерес к повседневной действительности, столь свойственный Марциалу, характерен и для писателя, деятельность которого развертывается при Нерве и Траяне (98—117 гг.), Гая Плиния Цецилия Секунда, обычно именуемого Плинием Младшим. Плиний Младший был племянником Плиния Старшего, автора большой энциклопедии «Естественная история» (в 37 книгах); Плиний усыновил своего племянника. Сам естествоиспытатель погиб в 79 г. при извержении Везувия. Это грозное землетрясение и гибель дяди, отправившегося на небольшом судне на помощь терпящим бедствие, Плиний Младший описал в своем знаменитом письме историку Тациту. Время правления Траяна, когда Плиний создает свои литературные произведения, характеризуется установлением мира между сенатом и императором. Плиний и Тацит пишут о том, что римляне наконец-то вздохнули спокойно после деспотического правления императора Домициана. Траян обязался не преследовать сенаторов и считаться с их интересами. Он покровительствовал литературным занятиям и организовал знаменитую библиотеку в Риме, помещавшуюся в специально выстроенной для нее «Базилике Ульпия».

Плиний Младший был крупным государственным деятелем и пользовался покровительством императора. Он занимал различные государственные должности, был консулом и наместником провинции Вифинии. Происходил он из провинциальной знати, родиной его был городок Комо в Цизальпийской Галлии. Став влиятельным человеком, он покровительствовал своему родному городу, способствовал строительству в нем парадных сооружений (выстроил термы и библиотеку) и часто наезжал туда. В этом городке сохранился камень с надписью, высеченной в честь Плиния. В кафедральном соборе этого города в современной Италии до сих пор стоят статуи Плиния Старшего и Плиния Младшего.

Плиний был учеником Квинтилиана, восторженно относившимся к Цицерону. Он неоднократно выступал с речами, но до нас дошел только его «Панегирик Траяну» — длинная речь, состоявшая из 95 глав, полная льстивых похвал и прославления монархической власти. Ораторский жанр «царской речи» возник уже в эллинистическое время на основе разработанного еще Исократом жанра энкомии (похвальная речь). Им пользовались эллинистические ораторы, прославлявшие своих монархов, а во время правления Траяна с подобными речами выступил в Риме знаменитый оратор Дион Хрисостом («Златоуст»).

Чрезвычайно большой интерес для истории литературы представляет собрание писем Плиния, состоящее из 9 книг. В 10-ю книгу включена переписка Плиния с императором Траяном, посвященная вопросам, связанным с управлением Вифинией.

Обремененный государственными делами автор писем все время мечтает о литературном досуге. Литературная деятельность представляется ему единственной дорогой, ведущей к бессмертию. Краткий досуг, который он часто проводит в тиши своих италийских вилл, он посвящает составлению стихов и писанию литературно обработанных писем.

Письма Плиния напоминают в какой-то мере те стихотворные жанры, в которых фиксировались мимолетные события повседневной жизни; эпиграмму или стихотворное послание (например, у Горация). Жанр эпистолографии он рассматривает как чисто литературный: ответов на свои письма он не ждет, не ставит и дат и всегда посвящает каждое письмо какому-нибудь одному вопросу. Тематика его прозаических миниатюр многообразна: тут и приглашения друзьям, и описание красот вилл и памятников скульптуры, которые он приобрел, и рассуждения на литературные темы. Письма заботливо распределены по книгам так, чтобы составить разнообразное по темам и тону занимательное чтение. Автор этих посланий добродушный, тщеславный, влюбленный в литературные занятия человек, берущий с собою даже на охоту восковые таблички, чтобы и там, в ожидании дичи, не терять бесцельно драгоценного времени. Чрезвычайно интересны сведения о литературной жизни своего времени, которые он сообщает в письмах. Плиний был знаком с большим числом современных литераторов. «Нет ведь почти никого, кто любил бы литературу и в то же время не любил бы меня» (I, 13, 56), — с самодовольством утверждает он. Большинство этих любителей литературы — богатые дилетанты, подражающие древним авторам (Катуллу, Кальву, Горацию, Проперцию); среди них только Марциал и Тацит являются выдающимися писателями. Эти дилетанты слагают элегии и мимиамбы на греческом языке (Аррий Антонин), эпические поэмы, прославляющие деяния императора (Каниний Руф «Война с Даками»), небольшие лирические стихотворения в духе Катулла (Геллий Авгурин). Свои стихотворения они с увлечением читают и посылают друг другу, обмениваются похвалами и критическими замечаниями. Восторженными отзывами об этих «безделках», свидетельствующими о дилетантских вкусах самого Плиния, полны его письма:

Письма Плиния, дают интересный материал для суждения о литературной среде и ее интересах, о том фоне, на котором развертывалась деятельность таких талантливых и значительных писателей этого времени, какими были Ювенал и Тацит. Написанные живо и увлекательно, они сохранили свой интерес для потомства, в то время как все другие произведения Плиния были быстро забыты.

ЮВЕНАЛ

Биография выдающегося римского сатирика Децима Юния Ювенала известна нам чрезвычайно плохо.

Он происходил, по-видимому, из провинции и родился в маленьком городке Аквине в 50-х или 60-х годах I в. В этом городе была найдена древняя надпись, в которой упоминается имя Ювенала — командира когорты Далматов и жреца Веспасиана, — принесшего какой-то ценный дар в местный храм богини Цереры. Однако неизвестно, имел ли отношение этот Ювенал к нашему сатирику.

О своем родном городке и о храме Цереры поэт упоминает в одной из своих сатир:

В античной биографии сообщается, что Ювенал долго был адвокатом и увлекался составлением декламаций. Сатиры же он начал писать уже в преклонном возрасте. Биограф рассказывает также, что поэт был якобы изгнан из Рима в 70-летнем возрасте и отправлен префектом к когорте, стоявшей на дальних границах Египта, в наказание за неосмотрительные шутки над каким-то влиятельным при дворе актером. Насколько достоверны эти сведения — судить трудно.

Сборник дошедших до нас сатир состоит из 5 книг (16 сатир), составленных во время царствования Траяна и Адриана. Воспитанник риторической школы и мастер декламации, Ювенал переносит особенности этого жанра в свои сатиры. Его стихотворения отличаются от сатир его предшественников декламационным пафосом, обилием риторических фигур, бурным выражением авторского негодования.

Он пересыпает свое изложение негодующими восклицаниями, риторическими вопросами, обращениями к читателям. Поэт утверждает, что:

Возмущение Ювенала вызывают нравы окружающих его людей и особенности римской жизни. Он принимает позу сурового моралиста, бичующего пороки современников. В этом отношении он хочет следовать за родоначальником римской сатиры Луцилием, хотя и должен отказаться от политических нападок на «сильных мира сего». Для того чтобы обезопасить себя, он называет по именам только умерших, хотя постоянно дает почувствовать читателям, что бичует своих живых современников.

Обнажая «язвы» римской жизни, он рисует разврат, обжорство и пустоту римской знати и безрадостное существование бедняков. «Вечный город» в его изображении — это скопление пришельцев целого света, говорящих на разных языках и наводняющих узенькие улицы толпой, одетой в пестрые чужеземные одежды. Город полон самодовольных и разбогатевших вольноотпущенников, подлых и преступных подделывателей чужих завещаний, развращенных женщин, ищущих самых низменных наслаждений. Ювенал не жалеет красок, смело использует негодующие гиперболы, нагромождая все новые и новые определения, придумывая неожиданные детали и расцвечивая ими свое изложение, как это было свойственно декламаторам.

8-ю сатиру он посвящает обсуждению вопроса о том, в чем состоит истинная доблесть, и клеймит современных аристократов, гордящихся своими родословными, но погрязшими в разврате и других пороках.

Только высокие душевные качества, по мнению поэта, делают человека по-настоящему благородным.

Перечисляя низкие поступки римских аристократов, рисуя их нравы, обычаи, привычки и внешность, он часто оперирует реальными фактами и расцвечивает своими собственными наблюдениями примеры, которыми подкрепляет моралистические рассуждения.

Ювенал порицает жестокость императоров и посвящает специальную сатиру (4) обличению Домициана и льстивого угодничества его приближенных. Сатирик пародирует торжественный стиль парадных эпопей, рассказывая, как в сети рыбаков попалась громадная рыба и они, боясь доносчиков, ретиво следивших, чтобы все лучшее попадало на императорский стол, преподнесли ее Домициану. Для того чтобы решить вопрос о том, как ее приготовить, собирается заседание сената. Почтенные сенаторы с готовностью сбегаются на совет, среди них есть и такие, которые пострадали от жестокостей императора, беспощадно расправлявшегося с теми, кто сказал при нем что-нибудь показавшееся тирану «оскорбительным» или был замечен доносчиками в совершении «предосудительных» поступков.

Таким образом, талантливый поэт затрагивает в своих негодующих сатирах много животрепещущих для его времени тем и показывает существенные и важные стороны современной действительности. Обличая богачей, Ювенал сочувствует поэтам, риторам, философам и всем людям интеллигентных профессий, тщетно ищущим себе покровителей и голодающим на своих чердаках, в то время как невежественная знать и императоры наслаждаются обильными пирами и пустым бездельем.

С симпатией рисует он римских бедняков, живущих в многоэтажных наемных домах, страдающих от неудобства, от вечного шума и грохота на узеньких улицах, мешающего их сну. Покой деревни представляется таким заманчивым бедняку Умбрицию, герою 3-й сатиры.

По-видимому, сам автор сатир принадлежал к сословию италийских землевладельцев и хотя занимал в Риме относительно независимое положение, но горячо симпатизировал тем средним слоям римского общества, положение которых было особенно трудным в этот исторический период. Он любил в своих сатирах противопоставлять суровость нравов и простоту жизни древнего Рима современной действительности.

В своей критике и пламенном негодовании Ювенал, как и все идеологи античного Рима, не поднимался, конечно, до понимания основных противоречий общественного строя, но многие существенные черты окружающей жизни были им метко подмечены.

В историю мировой литературы Ювенал вошел как сатирик-обличитель. В средние века его называли «этическим поэтом» и видели в нем «сурового моралиста», собирая его «крылатые слова и моральные сентенции». В период буржуазных революций Ювенала считали смелым борцом против деспотизма и тирании, преувеличивая его «революционность» и «непримиримость». В. Гюго писал о том, что муза Ювенала: «Геба по красоте, Медуза по наводимому ею ужасу». Высокую оценку давали Ювенал у и русские декабристы, а Пушкин называл музу Ювенала «музой пламенной сатиры».

ТАЦИТ

Современником Марциала, Ювенала и Плиния был один из крупнейших историков и писателей Рима Публий Корнелий Тацит (55—120 гг. н. э.). Сведения о его происхождении и месте рождения чрезвычайно скудны. Приехав в Рим из провинции (возможно, из Нарбоннской Галлии), он получил солидное риторическое образование, считавшееся необходимым для будущего государственного деятеля. Затем он стал продвигаться по служебной лестнице и достиг консулата в 97 г. При Траяне Тацит был даже назначен проконсулом провинции Азии. Талантливый оратор, часто выступавший с речами, он быстро получил известность и славу. Речи его, однако, не дошли до наших дней. Во время правления Домициана, враждовавшего с сенаторами, будущий историк воздерживался от всяких выступлений и не публиковал своих литературных трудов. В 97 г. он издал свою первую историческую монографию «Жизнеописание Юлия Агриколы», которая должна была служить своеобразной элогией (посмертным восхвалением) его тестя Ю. Агриколы, известного полководца и государственного деятеля, умершего в 93 г. Свое первое произведение Тацит пишет в стиле Саллюстия. На первых этапах творчества он мастерски овладевает различными литературными стилями, составившими эпоху в развитии римской прозы, лишь позднее историк вырабатывает свою собственную блестящую и своеобразную стилистическую манеру. Автор «Жизнеописания» изображает своего героя скромным, деловитым, почтительным по отношению к императору и вместе с тем умеренным и добродетельным в частной жизни. Критикуя деспотический режим Домициана и утверждая, что «как в древности мы доходили до крайностей свободы, так теперь, в свою очередь, познали полное рабство, ибо, окруженные шпионами, мы потеряли право говорить и слушать!», он считает, что добродетельный и умеренный человек может спокойно просуществовать при любом императоре. Особое внимание уделяется в произведении деятельности Агриколы в Британии (68—74 гг.). Автор одобряет романизацию этой страны, приводившуюся Агриколой, описывает ее местоположение и населяющие ее племена. Часть, посвященная Британии, занимает серединное место в композиционном построении произведения, а части, в которых рассказывается о жизни Агриколы, предваряют и замыкают ее. Повествование о Британии строится как своеобразный исторический очерк. Автор рассказывает об этапах ее завоевания римлянами, описывает климат, природу, жителей.

Один из вождей британцев Калгак дает уничтожающую характеристику хозяйничанью римлян в провинциях:

Однако Агрикола проявляет в Британии благоразумие и мудрость, являя, с точки зрения Тацита, пример одного из тех многочисленных правителей римских провинций, выросших уже в эпоху империи, которые, приняв новый строй, служили ему в меру своих сил и способностей.

Вторая монография была посвящена Германии. Она называлась «О происхождении, положении, нравах и народах Германии». Тема эта была весьма актуальной, так как римляне готовили в это время поход против даков и укрепляли границы на Дунае и Рейне.

Германцы, по мнению Тацита, являлись опаснейшими врагами римлян, и военное столкновение с ними должно было произойти рано или поздно. Этими соображениями был продиктован его интерес к стране и населявшим ее народам. Автор использует многочисленные источники, давая географический и этнографический обзор; при этом его особенно интересуют те черты жизни и быта германцев, которые отличают их от римлян. Дикие, одетые в звериные шкуры, не знающие городов, они, вместе с тем, смелы и свободолюбивы.

Идеализация, восхваление простоты и нравственной чистоты в жизни первобытных народов была издавна свойственна римлянам. Гораций восхищался не знающими частной собственности скифами и гетами (Оды, III, 24). Следуя этой традиции, Тацит уделяет особое внимание описанию привлекательной, с его точки зрения, семейной жизни германцев, которую он как бы противопоставляет падению нравственности в современном ему Риме. «Новый стиль» с его взволнованной патетикой кажется автору наиболее подходящим для изображения суровой страны с непроходимыми лесами и болотами, лежащей поблизости от огромного, мало известного римлянам Океана.

В стилистической манере Цицерона выдержан «Диалог об ораторах». Участники беседы — учителя красноречия Тацита Марк Апр и Юлий Секунд, собравшись в доме трагического поэта Куриация Матерна, обсуждают вопрос о причинах упадка ораторского искусства. Матерн бросил красноречие для занятий поэзией. Первая часть диалога содержит спор о том, что предпочтительнее, деятельность оратора или поэта. Апр прославляет ораторское искусство, а Матерн утверждает, что в эпоху империи оно запятнано угодничеством перед правителями и лестью. Занятие же поэзией в прекрасном уединении, под сенью лесов и рощ доставляет истинное наслаждение.

С приходом во второй части диалога знатного юноши Мессалы, увлекающегося стариной, спор направляется по другому руслу. Обсуждению подвергаются достоинства древнего и нового красноречия. Ритор Апр выступает в защиту «нового стиля», так как цицероновское искусство, с его точки зрения, устарело. В конце спора ставится вопрос о причинах упадка красноречия, о котором говорят Мессала и Матерн. Заключительная часть произведения дошла в поврежденном виде, но сохранился отрывок, в котором Матерн утверждал, что расцвет и упадок ораторского искусства всегда связан с характером государственного строя. Демократические свободы способствуют его процветанию, а императорский режим, при котором общественная жизнь замирает, приводит к его увяданию. Вероятно, этот взгляд на причины упадка красноречия принадлежал самому Тациту, и он как бы обосновывал этим свой переход к историографии, которой всецело посвятил последние годы жизни.

Исторические труды Тацита «История» (события с 69 г.) и «Анналы» (или «От кончины божественнного Августа» с 14 до 68 г.) — дошли не полностью. От «Истории» сохранились первые 4 книги и начало 5-й, а от «Анналов» книги 1—4-я, частично 5-я и 6-я и 11—16-я.

В отличие от Тита Ливия, Тацит не был кабинетным писателем, черпавшим свой материал только из трудов своих предшественников и художественно обрабатывавшим его. Автор «Анналов» — государственный деятель, выразитель точки зрения сенатской верхушки, вдумчиво и внимательно относящийся к своим источникам. Многие крупные политические деятели Рима писали исторические произведения, посвященные тем событиям, в которых они участвовали. В эпоху республики они не подвергались гонениям за свободолюбивые идеи и нападки на своих политических врагов. Положение меняется в период империи. Исторический труд Кремуция Корда, посвященный августовскому времени, был публично сожжен, а автор лишил себя жизни. Были уничтожены и труды оппозиционно настроенных по отношению к Августу Лабиена и Кассия Севера.

Официальная историография при императорах волей-неволей вынуждена была прибегать к лести и сознательному искажению фактов. Тацит утверждает во вступлении к «Анналам», что будет писать «без гнева и пристрастия». Он воодушевлен стремлением к истине и хочет самостоятельно разобраться в описываемых событиях и понять причины явлений. Как идеолог сената, он интересуется прежде всего вопросом о взаимоотношениях сената с императором. Главные политические силы государства, с его точки зрения: император, сенат и всадничество. Народ представляется ему сбродом люмпен-пролетариев, толпящихся в Риме, к армии он относится с недоверием. Императорская власть возникла, как он считает, ради прекращения гражданских войн. Ее появление было неизбежно, но необходимы более мягкие формы этой власти, необходимо, чтобы император и сенат жили в мире. Между тем Тиберий, Нерон и Домициан отнюдь не являются, по его мнению, справедливыми монархами, напротив, это тираны, преисполненные жестокости и злоупотребляющие своей властью. Они окружены доносчиками и льстецами, а сенат сдает постепенно свои позиции; он начинает угодничать уже перед Августом и покорно подчиняется Тиберию и Нерону. Правда, среди сенаторов находятся смелые и мужественные люди вроде знаменитого Трасеи Пета и других оппозиционеров, погибших при раскрытии заговора Писона. Однако их гибель не смогла ничего изменить в существующем порядке вещей. Рисуя эти мрачные картины, Тацит не видит выхода из страшного мира римской империи. Историю, с его точки зрения, движут в первую очередь личности, стоящие у кормила власти. Такими центральными фигурами для рассматриваемого им периода являются императоры, поэтому Тацит уделяет внимание, прежде всего, характерам и деятельности императоров. Замечательный мастер литературного портрета, стремящийся проникнуть в психологические мотивы поступков своих героев, он показывает, как формируется характер под воздействием окружающей среды. Врожденные отрицательные качества Тиберия и Нерона под влиянием дворцовых интриг, лести и коварства временщиков превращаются в гибельные пороки — жестокость, деспотизм, двоедушие.

Излагая события по годам — форма, принятая еще римскими анналистами, автор насыщает повествование острым драматизмом, показывая гибель положительных героев и неизменное торжество мрачных сил. Иногда Тацит пользуется контрастным сопоставлением фигур, подчеркивая отрицательное и положительное, избегая «средних тонов» и спокойно-повествовательного тона. Так, подозрительному, скрытному, злопамятному и лицемерному Тиберию противопоставлен честный и благородный Германик, кровожадным и преступным императрицам — жена Германика, мужественная и верная Агриппина Старшая. Однако положительных героев в «Анналах» мало, зато постоянно изображаются злобные и невежественные временщики, льстивые придворные, унижающиеся перед императорами сенаторы, жестокие воины. В изложение вводятся, как это принято в античной историографии, речи героев, составленные автором произведения для характеристики персонажей или для выражения своих собственных мыслей. В «Анналах» много и описаний, излюбленных в произведениях «нового стиля». Описываются бури, пожары, грозные явления природы, которые также должны потрясать и держать читателя в постоянном напряжении. Автор использует элементы поэтического языка, чтобы придать своим описаниям эмоционально-взволнованный характер.

Язык, которым он пользуется, исключительно своеобразен и богат. Он всегда полон нарочитой недоговоренности, лаконичен и предельно сжат. Автор держит читателя в непрерывном напряжении, заставляет работать мысль и воображение, дополнять, а иногда и разгадывать намеки автора. В эпоху империи у писателя нет другого средства выразить свои мысли. Он должен широко использовать все скрытые возможности языка, чтобы донести до читателя те мрачные прогнозы и страшные догадки, которые теснятся в его уме. Пожар Рима Тацит описывает в следующих выражениях:

Тацит намекает на императора Нерона. В Риме ходили слухи, что в 64 г. он сам приказал поджечь город, а когда огонь разбушевался, то Нерон, любуясь этим страшным зрелищем, исполнял под аккомпанемент лиры, стоя у окна в своем дворце, песню о гибели Трои.

Тацит всегда дает морально-психологический комментарий, но предлагает подчас читателю различные варианты объяснений и лишь каким-нибудь легким намеком указывает на то, которое разделяет сам автор.

Отвращение к императорскому деспотизму и выдающиеся художественные достоинства «Анналов» сделали это произведение одним из любимейших у писателей нового времени. Из Тацита черпали сюжеты для своих трагедий Расин и Корнель («Отон» Корнеля, «Британик» Расина).

В эпоху Французской революции в Таците видели критика монархов, «бичом тиранов» считали его и русские декабристы. Создавая свою «Историю Государства Российского», Карамзин не раз перечитывал Тацита; обращался к нему и Пушкин во время работы над «Борисом Годуновым». В стремлении русского поэта к лаконизму, сжатости и величайшей экономии художественных средств, характерных для этой драмы, можно заметить следы увлечения римским историком.

Однако к характерному для Тацита преувеличению роли личности Пушкин относился критически. Об этом свидетельствуют «Замечания на «Анналы» Тацита», написанные им. А. И. Герцен так описывает свое впечатление от чтения Тацита: «Задыхаясь, с холодным потом на челе, читал я страшную повесть». Под влиянием «Анналов» он даже написал драматическое произведение «Из римских сцен». «Мне кажется, — писал Герцен, — что из всех римлян писавших один Тацит необъятно велик»[142].

II ВЕК НАШЕЙ ЭРЫ

III—IV ВЕКА НАШЕЙ ЭРЫ