История черного лебедя - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора К. Л. Крейг (ч. 4)

Когда Кэл прикасается губами к моему виску, я выдыхаю от полного удовлетворения. Боже, как я могла не знать, что раньше испытывала к нему эти сумасшедшие чувства? Столько лет потрачено впустую.

— Хорошая идея у меня была, да?

— В этом мне придется уступить тебе, да, — соглашаюсь я с улыбкой.

— Пойдем. Мы можем прокрасться через заднюю дверь незамеченными. — Он тянет меня за руку. Однако я останавливаю его.

— Нет. Давай поздравим счастливую пару.

Он моргает пару раз, прежде чем на его лице появляется широкая ухмылка. Он кивает.

— Мне нравится ход твоих мыслей.

Подвигав бровями, я взволнованно говорю:

— Может, нам удастся раздобыть приглашение на прием? Я могу надеть то сексуальное черное платье, которое ты подарил, и пусть все мужчины завидуют тебе.

Он заключает меня в свои объятия.

— Ах да, но тогда ты затмишь невесту. А каждая невеста заслуживает того, чтобы быть в центре внимания в свой особенный день. — Быстро поцеловав меня в губы, он продолжает низким, многообещающим тоном. — Кроме того, у меня кое-что запланировано на сегодняшний вечер с тобой в этом сексуальном маленьком черном платье.

— Сюрприз Шейлы?

— Нет. Это мой сюрприз. Шейла только что помогла мне с несколькими незавершенными делами.

Этот мужчина. Он так добр ко мне. Слишком хорош.

Я полностью обхватываю руками талию Кэла и крепко сжимаю. Уткнувшись головой в его грудь, я вдыхаю мужской аромат и пряный одеколон, удивляясь, как, черт возьми, мне так повезло.

— Кэл?

— Мавс?

— Может быть, ты когда-нибудь захочешь возобновить наши клятвы? — это не компенсирует того, что я отняла у нас в первый раз, но, может быть, это даст мне второй шанс сделать все правильно.

Он замолкает. Большинство гостей уже выходят из церкви или толпятся у входа. Так что вокруг никого нет, когда он немного отстраняется и обхватывает мои щеки своими большими ладонями. Когда я вижу слезы в его глазах, мой взгляд затуманивается.

— Ты хочешь возобновить наши клятвы?

Удивление в его голосе убивает меня.

Внезапно я чувствую, что краснею. Мой желудок переворачивается. Я не могу говорить, поэтому вместо этого киваю, проливая все капли, скопившиеся в моих глазах.

— Мавс. — Его голос ломается. Он останавливается и сглатывает. На короткое время закрывая глаза. — Я бы обновлял свои клятвы с тобой каждый божий день до конца моей жизни, если бы ты этого хотела. Моя жизнь всегда была посвящена тебе.

Я кусаю губу, изо всех сил пытаясь сдержать рыдание.

— Я хочу, — хрипло шепчу я.

Хочу больше всего на свете.

Кэл нежно прижимается своим лбом к моему. Его веки закрываются. Он глубоко вдыхает.

— Просто назови дату и время, Лебедь.

Мне легче взять себя в руки, когда он не смотрит на меня с такой любовью, которую я до сих пор не чувствую, что заслуживаю.

— Знаю, что ты любишь нестандартные решения, но я хотела бы сделать это на нашу годовщину. Я хочу скромно и интимно. Может быть, даже только мы.

Не хочу, чтобы драма и прошлое смотрели мне в лицо.

— Мне бы этого хотелось. — Он должно быть чувствует то же самое.

— Хорошо. Тогда это свидание.

— Свидание, — повторяет он с придыханием и сладостью. — То, которое я бы не пропустил ни за что в своей жизни.

***

Позже тем же вечером мы заходим в «Баррингтон», шикарный бар, расположенный всего в нескольких кварталах от нашей гостиницы. От сильного холода снаружи по моей спине пробегают мурашки. Думаю, с сегодняшнего дня температура упала на пятнадцать градусов. В воздухе летает несколько хлопьев снега и, хотя мне нужно вернуться в пекарню, я не буду возражать, если мы проснемся, а свежевыпавший метр снега подарит нам лишний день в этом месте. Я не тороплюсь возвращаться в Дасти Фаллс и ко всему, что нас там ждет. Проводить время с Кэлом вдали от всего этого, давайте будем предельно честными, вдали от Киллиана — как будто огромный груз сваливается с моей груди.

Я не вижу никого, кроме Кэла. Как и должно быть.

— О, смотри, там есть хороший уединенный столик. — Идеальное место, чтобы снять ботинок и провести босой ногой по бедру Кэла, пока он не распахнёт свои глаза, а потом не зажмурит их. Пока его член не станет таким чертовски твердым, что он заставит меня дрочить ему руками под столом.

Он отказался прикасаться ко мне ранее, заставив меня принимать душ в одиночестве. Я все еще немного сержусь по этому поводу. Он сказал:

— Предвкушение обостряет чувства, Лебедь. И я хочу, чтобы все твои чувства были натянуты, как тетива лука, к тому времени, когда мы вернемся в нашу комнату.

Ну, я тоже могу связать его чувства в узлы.

— Давай сначала закажем выпивку, — шепчет он мне в щеку. Кладя руку мне на поясницу, Кэл ведет нас к дальней стороне длинной гранитной стойки бара и делает заказ.

— Я буду «Малыша Нельсона».

— «Малыш Нельсон»? Что это такое? — спрашиваю я, глядя на него. Эта сексуальная ямочка на его щеке появляется, когда он одновременно изгибает уголки губ и подмигивает.

Бармен кивает и тянется за бутылкой «Джека Дениелса». Я морщу лоб. Кэл даже не любит «Джека». Но он не берет ее с полки. Вместо этого бармен дергает ее вперед, как рычаг или переключатель, и стена слева от нас, выкрашенная полностью в черный цвет, тихо открывается.

— Спасибо, чувак, — говорит Кэл.

— Боже мой. Что это? — удивленно спрашиваю я, глядя на открытую лестницу перед нами.

Кэл подталкивает меня вперед, теперь моя рука зажата в его руке. Когда мы идем по открытому пространству, дверь захлопывается, закрывая нас и приглушая шум. Мы сейчас на площадке тускло освещенной узкой деревянной лестницы. Ступени старые и изношенные. Из-за стольких лет использования, немного просевшие посередине.

— Где мы? — шепчу я.

— Ворота в рай, — медленно отвечает Кэл.

Я поворачиваюсь и хватаю лацканы его пиджака. Поднявшись на цыпочки, я соблазнительно хлопаю глазами.

— Ты сказал мне сегодня утром, что это место между моими красивыми бедрами.

Грозовые тучи накатывают на его карие глаза, делая их черными. Он делает шаг ко мне. Я отступаю. Он снова подходит, но мне некуда идти, потому что спиной упираюсь в кирпичную стену. Опуская ладони по обе стороны от моей головы, он полностью прижимается ко мне нижней половиной. Он чертовски тверд. У меня перехватывает дыхание.

— Я так сильно хочу трахнуть тебя прямо сейчас, — говорит он мне. Его тон низкий и грубый. Гортанный. Да, гортанный и грешный, как ад.

— Здесь? — я задыхаюсь.

Его стальные, решительные темные водоемы похоти смотрят на меня.

— Да.

Температура моего тела взлетает. Мне сейчас так чертовски жарко и беспокойно, что я чувствую, будто таю. Мои глаза устремляются к дверям по обе стороны от нас.

— Прямо здесь? На этой лестнице?

— Да, — уверенно шепчет он своим хриплым голосом мне в ухо. Мои веки закрываются. Одна из его рук скользнула по моему бедру. Обнаружив голую кожу, он проводит по ней вверх. Довольно скоро он обнаружит сюрприз, который я приберегаю на потом.

— О, блядь, Лебедь, — протяжно и низко рычит он, ударяя мою голую, неприкрытую киску.

Мою голую, неприкрытую, мокрую киску.

Теперь я та, кто ругается, когда он проталкивает два жадных пальца внутрь меня. И я хрипло выдыхаю его имя, когда он начинает трахать меня пальцами с чистой, сосредоточенной преданностью моему удовольствию.

Мне так хорошо, что все, что я могу сделать, это держаться.

Я полностью осознаю, что мы рискуем. Мое платье задрано до талии, а интимные места выставлены на всеобщее обозрение, пока мой муж трахает меня пальцами в общественном месте. Кто угодно может пройти через любую дверь. В любой момент. Но это только усиливает мою потребность…

— Такая мокрая, — бормочет он, словно от боли. — Такая безбожно мокрая, Мавс.

Боже, это так.

Я протягиваю руку между нами, чтобы схватить его член поверх брюк. Он стонет и пульсирует два раза подряд, когда я пальцами обхватываю его член. Глажу его вверх и вниз. Он набухает больше с каждым разом.

— Я должен был перегнуть тебя через кровать и трахнуть перед зеркалом в пол перед тем, как мы ушли, — бормочет он в мой безвольный рот.

— Должен был, — умудряюсь собраться я.

Я так растворяюсь в нас, в том месте, куда он меня толкает, что действую, не задумываясь. Свободной рукой развязываю единственную завязку на боку, скрепляющую две половинки моего платья. Раздвигаю ткань, обнажая свой прозрачный черный лифчик. Он едва прикрывает мои украшенные стразами соски.

— Святое дерьмо, Лебедь.

Каждый нерв покалывает невообразимой чувствительностью, когда он концентрируется на моей груди. То, как он смотрит на меня, возбуждает. Как будто я последняя еда на Земле, которую он съест, поэтому он собирается максимально использовать каждый кусочек.

Не прекращая своей дьявольской внутренней ласки, Кэл опускается и зажимает выступающий бутон между зубами. Я кричу, мое болезненное удовольствие короткими волнами эха достигает ушей. Затем он сильно сосет, смачивая ткань.

Моя киска сжимается, напрягается, так что я чувствую каждый толчок и прикосновение его пальцев к моим стенкам. Этого недостаточно. Ничего недостаточно.

Обвивая ногу вокруг него, я открываюсь ему еще больше. Он пользуется моим новым положением, добавляя третий палец. Как только его большой палец начинает касаться моего клитора, я начинаю дрожать.

— Кэл, Боже. Я сейчас взорвусь.

— И ты заставишь меня испортить эти штаны, если будешь продолжать в том же духе. — С каждым движением вверх я двигаюсь прямо под его чувствительной головкой. Боже мой, если бы мой рот был на нем прямо сейчас. — Маверик, черт возьми, это приятно.

Я чувствую себя пьяной прямо сейчас.

Высоко, свободно, головокружительно. Так чертовски дерзко, что я хочу, чтобы он вгонял в меня член вместо руки. Без его возражений я расстегиваю пуговицу на его брюках и наполовину расстегиваю молнию. Внезапно до наших ушей доносится скрежет металла по бетону. Мы оба замираем.

— Дерьмо, — бормочет Кэл.

Я чувствую пустоту, когда он быстро убирает пальцы и снова натягивает мое платье. Но он не отступает. Вместо этого хватает мое лицо ладонями, влага стекает на мою щеку, и прижимается губами к моим. Он целует меня со страстью, желанием и серьезным разочарованием. Ноги стучат по дереву. Голоса становятся ближе. Слышен свист. Нацеленный на нас, я уверена. И все же Кэл продолжает меня целовать. Он останавливается только тогда, когда мы слышим, как закрывается потайная дверь, снова оставляя нас одних.

Прижимая наши лбы друг к другу, он ворчит.

— Я чуть не трахнул тебя прямо сейчас. И к черту последствия.

Воздух заряжен, трещит. Манит меня быть ужасно плохой.

— Трахни, — нажимаю я на него, затаив дыхание.

Иисус, что я говорю? Публичный секс?

Он слегка отклоняется назад, его взгляд захватывает мой. Его янтарные глаза горят. Так жарко, что все мое существо горит. Не говоря ни слова, он опускает руку. Когда я слышу, как расстегивается его молния, то позволяю моему платью снова расстегнуться. Я чувствую его член, твердый и бархатистый, у моего живота всего за секунду до того, как он проводит своей толстой головкой по моей влажности. Обхватывает ладонью мое бедро и обвивает моей ногой свою, так что моя пятка касается его голени. У меня перехватывает дыхание, когда он, не отрывая от меня глаз, ныряет внутрь одним яростным толчком.

— О, Боже.

Мой оргазм, ослабевший после того, как мы его прервали, возвращается. Он резкий, мгновенный. Меня это так удивляет, что Кэлу приходится захватить мой рот, чтобы проглотить мои вопли.

Он жестко, почти бессердечно трахает меня. Его бедра шлепают, безжалостно и болезненно, его лобковые кости врезаются в мои с каждым грубым толчком.

— Черт возьми, Мавс, — выдыхает он, пронзая меня еще дважды, прежде чем издать долгий прерывистый стон. Его измученное тело обмякает рядом с моим. Его вес заставляет мои лопатки впиваться в углубления в стене позади меня. Тем не менее, он ощущается хорошо, поэтому я не отталкиваю его. Мы должны двигаться. Но мы не двигаемся.

— Это было…

— Ага, — выдыхаю я в знак согласия. Мои глаза зажмурены. Моя кожа блестит от пота. Мое сердце колотится о ребра. Аромат секса, витающий в воздухе, безошибочен.

— Это было.

— Не пользуйся туалетом, — говорит он, кряхтя. — Я хочу, чтобы моя сперма стекала по твоим бедрам. — Он толкает эти грязные слова мне в ухо.

Святое дерьмо, какие вещи он иногда говорит.

— Ты как пещерный человек, — поддразниваю я, пока он нежно, но умело завязывает мое платье. Даже красиво завязывает бант, прежде чем снова застегнуть штаны.

Он откидывается назад и нежно прижимается своими губами к моим.

— Виновен. Ты сводишь меня с ума, Маверик. Всегда.

Я ухмыляюсь, сияя. Определенно переполненная чувствами к нему.

— Итак, ах… куда ты вел меня, муж, до того, как трахнул до полусмерти на потайной лестнице?

Он выпускает поток воздуха, который обдувает мое лицо. Кэл до сих пор пахнет мятой, которую съел после ужина.

— Мне нравится это слышать, знаешь ли.

— Что? — я протягиваю руку и провожу пальцем по его сильной линии подбородка, наслаждаясь ощущением щетины под подушечкой.

— Муж. Мне нравится быть твоим мужем, Маверик. Я всегда этого хотел, и было время, когда… — он замолкает. Быстро переводит взгляд в пол. Возвращает обратно к моему. Жар, который был в них раньше, сменился какой-то болью. — Было время, когда я думал, что, может быть, этого не произойдет.

Моя улыбка сползает с лица, и дыхание застревает в горле. Поэтому каждый раз, когда он внутри меня, мне кажется, что он пытается заклеймить не только меня, но и мою душу? Он боится, что я передумаю и вместо этого побегу к Киллиану, если представится шанс? Передумаю ли я? Хотела бы я быть в состоянии сказать со стопроцентной уверенностью, что ответ нет, но истина Божья в том, что… я не могу быть уверена. Киллиан всегда будет каким-то образом привязан ко мне. Независимо от того, удастся ли мне когда-нибудь разорвать его хватку на мне, отпечаток навсегда останется. Я просто ничего не могу с этим поделать.

Время как бы замедляется, пока мы ищем души друг друга.

Что он видит? Видит ли он женщину, которая изменилась за последние несколько месяцев? Видит ли он женщину, которая действительно влюбилась в мужчину, стоящего перед ней? Или он видит ту, кто, по его мнению, предала его с братом из всех возможных людей?

Вот что я чувствую, когда смотрю на него сейчас. Несмотря на то, что мы с Кэлом не были чем-то особенным, пока не расстались с Киллианом, я чувствую, что каким-то образом предала его. Полагаю, что в некотором роде так и есть.

Мы оба это знаем. Мы оба так думаем. Однако никто из нас этого не признает.

Мое сердце бьется вдвое быстрее. Это та часть, где мы приближаемся к этой двусмысленной линии. Но пересекаем ли мы ее? Упомянем ли мы его имя и, наконец, вскроем этот рубец, или снова обойдем стороной?

Честно говоря, я не знаю, что сказать, поэтому молчу и просто жду.

Он наклоняется ко мне. Легко касается губами моего лба. Затем слишком быстро тянет назад.

— Пойдем, — говорит он, беря меня за руку. — Я хотел показать тебе настоящий живой бар двадцатых годов, который настолько эксклюзивен, что ты не можешь попасть туда, если не знаешь нужных людей.

Мы ходим по кругу.

— Хорошо. — Когда я коротко улыбаюсь и кладу свою ладонь в его, позволяя ему вести меня вниз по шаткой лестнице, я думаю о круге.

Он становится все меньше и меньше, и меньше. Мы стираем края.

Они хрупкие.

Они трескаются.

Скоро ничего не останется.

Тогда у нас не будет другого выбора, кроме как войти в самый центр, где под нашими ногами похоронены обиды, ожидающие, когда их выкопают, как призраков на кладбище.

Глава 18

Настоящее

Маверик

Я теряю счет времени.

Как долго я нахожусь в этой комнате? Она должна быть убежищем, но ощущается как тонущий корабль посреди океана. Кислород бесценен, и каждый неглубокий вдох в конце концов станет для меня последним.

Проходят минуты? Столетия?

Я не знаю.

Не уверена, что мне не все равно.

Несколько человек входят и выходят из часовни. Я молча смотрю на них. Они сидят или стоят на коленях. Некоторые зажигают свечи. Другие этого не делают. Они шепчут молитвы. Тихо плачут. Умоляют и просят за своих близких. Они не думают, что я их слышу, или, может быть, им все равно. Может быть, они думают, что, если мы все объединимся в демонстрации единства, это спасет по крайней мере одного из наших близких, которые сейчас борются за свою жизнь.

Но если это не мой, если это не он, мне все равно.

Черствая. Эгоистичная и бессердечная. Говорите, что хотите об этом. Это не делает меня плохим человеком. Это делает меня человеком.

Возможно, я не знаю, как долго сижу здесь в традиционном марше секунд и минут, но этого достаточно, чтобы понять, что люди, проходящие через это убежище, делятся на два лагеря.

Жизнь или смерть.

Отчаяние или надежда.

Неповиновение или поражение.

Я знаю, в каком лагере.

Я — неповиновение. Неповиновение — это я. Если он умрет, я узнаю об этом. Почувствую, как наша связь порвется в самой глубине моего существа. И прямо сейчас моя душа чувствует себя раздавленной, но не мертвой. Я знаю, что буду чувствовать себя сухой и пустой, если он оставит меня здесь одну.

Так что пока он сражается, я тоже буду. Буду сражаться за силу там, где я слаба. Бороться за надежду, чтобы заменить отчаяние. Буду сражаться за нас, потому что, если он справится с этим, то будет нуждаться во мне рядом с собой больше, чем когда-либо прежде.

Мягкий звук открывающейся двери предупреждает меня, что я больше не одна. Надеюсь, меня никто не нашел. Не могу переварить ни одно из их лиц прямо сейчас. Ни одно.

Краем глаза вижу хрупкую пожилую женщину, шаркающую мимо к маленькому алтарю впереди. Она протягивает дрожащую руку, и вскоре после этого я слышу отчетливое трение зажженной спички. Я думаю, что этот крошечный кусочек дерева распадется прежде, чем она зажжет фитиль свечи, но она прекрасно справляется. Как только загорается свеча, она медленно поворачивается и садится на первую скамью, когда замечает меня.

Она выпрямляется.

Я расправляю плечи.

Мы беззвучно смотрим.

Я могу прочитать ее боль.

Думаю, может быть, она тоже может прочитать мою.

Блеск бейджа, приколотого к ее блузке, ловит свет. Волонтер, наверное. Она слишком стара, чтобы работать здесь.

Внезапно мои глаза горят, зудят и затуманиваются. Я пытаюсь остановить это. Но безнадежно. По какой-то непонятной причине ей удается вызвать лавину мучительного одиночества, которое я больше не в силах сдерживать.

Затем она направляется в мою сторону.

Она чужая, но в то же время нет. Меня тянет к ней по какой-то странной, необъяснимой причине. Должно быть, она чувствует то же самое, потому что садится и придвигается, пока наши бедра практически не соприкасаются.

Она смотрит на меня, а я на нее.

Не говоря ни слова, она кладет свою руку поверх моей. Она прохладная и липкая. Я бы почувствовала ее возраст только по рукам, даже если бы мое зрение не работало.

Слезы стекают по щекам вниз по моему горлу, впитываясь в горловину рубашки. Я едва могу разглядеть ее сейчас в этом бесконечном потоке, каждая большая капля отталкивает другие с пути, освобождая место для тех, что за ними.

Она сжимает мои пальцы. Ее простое человеческое прикосновение посылает этот мир и покой всей моей душе. Затем она хрипит голосом более твердым, чем можно было бы придать ее возрасту:

— Я знаю, что так кажется, дорогая, но ты не одинока. Ты можешь отпустить. Я держу тебя.

И тогда я отпускаю. Полностью, блядь, теряю самообладание. Он говорил мне это так много раз за эти годы, что мне кажется, будто это он сидит здесь, разговаривает со мной, успокаивает меня через это видение. Говорит мне быть сильной, не терять надежду. Что время, которое мы провели вместе, было слишком коротким, и он вернется ко мне.

Некоторые люди называют это чушью, но я верю в божественное вмешательство. Я почувствовала это, когда наткнулась на старушку Райли. Я почувствовала это, когда была всего в нескольких мгновениях от смерти в том холодном озере в возрасте одиннадцати лет. Я чувствовала это, пока он наблюдал за мной все эти годы.

И теперь, когда моя голова покоится на плече старушки, и я безудержно рыдаю, то чувствую это сейчас.

Чувствую его сейчас.

Я погружаюсь в эту безопасность, которую он всегда давал мне, отказываясь верить, что есть какой-то другой исход, кроме долгой совместной жизни. Тот, который мы всегда представляли.

Глава 19

8 лет назад

Кэл

— Не могу поверить, что позволил тебе уговорить меня на это, — ворчу я, поправляя удушающий предмет на моей шее, он же — мой галстук. Полагаю, мне следует привыкнуть к этому. Как юрист, не сомневаюсь, что от меня будут ожидать ежедневного ношения костюма и галстука, хотя я бы предпочел джинсы и потрепанные ботинки.

— О, прекрати свое нытье. — Она отталкивает мои руки и фыркает, исправляя ту жалкую работу, которую я выполнил, собирая этот кусок тонкого, скользкого материала в некое подобие узла.

— Я серьезно, Лебедь. Как тебе вообще удалось заставить меня согласиться на эту нелепую идею? — хотя я знаю, как. Она похлопала своими гребаными ресницами. Одно трепетание — это все, что потребовалось. На самом деле это был даже не трепет. А просто… взгляд. Она — медовая ловушка, в которую я попадаюсь. Каждый. Гребанный. Раз. Без вариантов.

Мавс прекращает свое занятие и смотрит на меня. Ее глаза широко раскрыты.

Потрясающе великолепно.

Она нанесла немного туши и накрасила веки относительно нейтральным цветом, но что бы это ни было, они слегка мерцают. На ее губах немного блестящего ягодного блеска. Но это все. Никакая другая косметика не портит ее лицо. Все просто. Чистая. Такая сдержанная и в то же время такая она. Она — полный оксюморон. Знойная, но в то же время невинная. Сладкая, но такая чертовски дикая, что у меня кружится голова.

— Я застала тебя в момент слабости? — игриво предлагает она.

— Я всегда слаб рядом с тобой, — бормочу я, протягивая руку, чтобы стереть темное пятно с ее переднего зуба. Я позволяю своему пальцу почти неосязаемо проследовать по ее щеке, прежде чем снова прижимаю его обратно к себе.

Если быть честным с самим собой, то мы оба знаем, почему я здесь. Помимо того факта, что ей невозможно отказать, я здесь для того, чтобы держать других парней подальше от ее трусиков. А с облегающим нежно-голубым шелком, в котором она щеголяет, парни захотят заползти в эту горячую точку и попробовать ее на вкус. Но это не их вина. А ее. Она так чертовски красива, что это все равно, что погрузиться в свое собственное личное безумие, потому что ты знаешь, что не можешь заполучить ее. Я знаю. Я нахожусь в своем личном аду в течение многих лет, с этой женщиной и без нее. И дело в том, что она ничего не знает обо всем этом. До сих пор.

— Ты уверен, что я хорошо выгляжу? — спрашивает она, переключая свое внимание на декольте, опасно выглядывающее из этого греховного платья. Выбившийся шоколадный локон скользит вниз, вниз, вниз по ложбинке ее сисек и исчезает под тонкой тканью.

Гребаный ад из всех адов.

Интересно, что она подумает, если я накину на нее толстовку перед уходом.

Она тщетно пытается сдвинуть две части декольте поближе друг к другу, но все, что ей удается сделать, это еще больше увеличить свои упругие сиськи. Мысленно я стону, изо всех сил пытаясь удержать свою эрекцию под контролем. Позже в комнате для мужчин я чертовски долго буду душить эту змею, это уж точно. Это сжигает мои внутренности, знание, что я не единственный, кто фантазирует о Маверик ДеСото.

Не в силах больше терпеть, я хватаю ее за руки и развожу их в стороны, крепко держа.

— Прекрати… Господи, Мавс. — Я притягиваю ее к себе и прижимаюсь лбом к ее лбу. — У этих болванов из средней школы будут стояки в течение нескольких дней от одного воспоминания о том, как ты выглядишь. Ты — мечта любого мужчины. Влажная или сухая, — заканчиваю я шепотом.

Что, черт возьми, я несу? Любая мечта с участием Маверик будет влажной. Грязно влажной.

— Кэл, — она наполовину смеется, наполовину задыхается.

— Что, Лебедь? Просто говорю, как есть.

Ее голова откидывается назад, этот широко раскрытый взгляд снова впивается в меня. Выражение ее лица непроницаемо. Она несколько раз моргает своими большими зелеными глазами лани, прежде чем тихо ответить.

— Спасибо.

— Всегда пожалуйста, — хриплю я. Боже, если ты где-то там, мне сегодня понадобится солидная порция терпения вечером, чувак. Пожалуйста, не дай мне испортить наши отношения, набросившись на нее или изрыгая то, что я безнадежно влюблен в нее. — Нам лучше идти. Мы уже опаздываем на час.

Ее губы изгибаются. Затем она издает тот вздох, от которого у нормальных людей звенят тревожные колокольчики, как будто речь идет о чьей-то жизни или смерти. Только с Мавс дело в том, что она вспоминает что-то, что хочет тебе рассказать. Обычно это неважно. Она напугала меня до смерти в первые несколько раз, когда это сделала. И когда она делает это, пока я еду по дороге, то думаю, что перед нами выскочит олень или у нее просто лопнет аппендикс. Однажды мы чуть не разбились из-за ее вздоха.

— Чуть не забыла! Твой корсаж.

— О, черт возьми, нет. — Я хватаю ее за руку как раз вовремя, когда она пытается упорхнуть. — Достаточно того, что я иду на твой выпускной бал, когда достиг законного возраста употребления алкоголя. Я не… ай-яй-яй… — я прикладываю палец к ее открытому рту, втайне наслаждаясь ощущением. — …никаких возражений. Я не надену гребаный цветок с этим рыхлым белым дерьмом на лацкане, пока не женюсь. — Я также отказываюсь от смокинга, выбирая обычный черный костюм.

— Но это традиция, — ноет она.

— Плевать, детка. Ты хочешь, чтобы я пошел с тобой или нет?

Уголки ее рта опускаются, и она надувает губы.

Господи Иисусе.

Хочу поцеловать ее за это, но я знаю, что лучше этого не делать. Я попробовал это однажды, когда она была в пятом классе. Мне было тринадцать. Ей было десять. Это был единственный и неповторимый раз, когда мои губы коснулись ее. Моя голова витала в облаках, пока пощечина, разнесшаяся по лесу, не вернула меня с силой и болью на землю. Потом она бросилась от меня быстрее зайца, и я не видел ее три дня. Потребовалось около дюжины извинений, прежде чем она снова заговорила со мной. И заставила меня пообещать, что я никогда больше этого не сделаю.

Я пообещал.

Однако, я солгал.

Я попробую еще раз, но время решает все. Выйти из френдзоны непросто. Нажми в неподходящее время, и ты навсегда потеряешь своего лучшего друга. И я не могу рисковать, потеряв Мавс. Никогда. Понимаю, что сейчас самое время копать глубже в поисках терпения, а не обязательств. Как бы мне ни хотелось, чтобы так и было, поскольку я заканчиваю колледж и поступаю в юридическую школу, а она вскоре уезжает в колледж, сейчас для нас неподходящее время.

— Прекрасно. Пусть будет так, — говорит она, скрещивая руки на груди.

— Пусть будет, — говорю я, скрещивая свои собственные, легко подражая ее упрямству.

Она улыбается. Я улыбаюсь.

Она смеется. Я тоже смеюсь.

Все хорошо.

Через десять минут мы заканчиваем с фотографированием и можем уходить. Вивиан даже позволяет нам немного постоять на краю ее гостиной. Мавс нарочно спотыкается, чтобы упасть на чистый ковер. Ее мама начинает беситься.

Гребанная Вивиан и ее драгоценный ковер. Она вытаскивает эти чертовы щетки быстрее, чем я успеваю моргнуть, и все мысли о том, чтобы зафиксировать последний выпускной бал ее младшей дочери, почти забыты. Меня убивает, что Маверик держится на нижней ступеньке списка приоритетов своей матери. Вивиан и Ричард ДеСото не плохие родители, просто у них другие приоритеты, к которым не относятся их дети. Когда она станет моей, я буду поклоняться ей, как редкой находке, которой она и является.

— Давай. — Я просовываю свои большие руки между ее маленькими и тащу к двери. Всего несколько минут спустя мы входим в двойные двери школы Святой Бернадетты, и моя рука собственнически лежит у нее на пояснице.

Когда мы добираемся до спортзала, вечеринка в самом разгаре. Танцпол переполнен. Люди толпятся, болтаясь небольшими группами. И вот головы уже вскружены. Глаза вытаращены. Языки болтаются. Мужские умы крутятся в грязных мыслях о том, что скрывается под ее восхитительным платьем, и как избавить ее от него.

Мои глаза путешествуют по ней, вид с такой высоты потрясающий.

Но святой милосердный Боже. Где та гребаная услуга, о которой я просил ранее, потому что это не то.

Ее соски похожи на чертовы маяки, гордо выступающие на фоне ткани того душащего член предмета, который на ней надет. Когда она спускается по лестнице, неуклюже балансируя в своих модных туфлях, мой член так болезненно напрягается, что мне приходится застегнуть пиджак, чтобы скрыть следы.

Я сжимаю зубы и пальцы вокруг нее, прижимая ее ближе к себе. Подумываю накинуть на нее свой пиджак, но думаю, что пуговицы окажутся прямо на уровне груди, привлекая еще больше внимания, чем она уже привлекает. Я замечаю, как несколько похотливых придурков пялятся на нее, но они тут же отводят глаза.

Хорошо.

У меня такое чувство, что на моем лице всю ночь будет хмурое выражение.

— Что случилось? — спрашивает она, такая невинная и такая чертовски рассеянная.

— Ничего, — скриплю я. У меня уже болит челюсть. — Давай что-нибудь выпьем.

Мы прокладываем себе путь сквозь толпу. Мои зубы сжимаются, пока я бросаю злобные невысказанные предупреждения всем, кто размахивает палкой в радиусе ста ярдов. И думаю, что все начинают понимать послание громко и чертовски ясно.

Она моя.

И всегда будет моей.

Мы стоим там с нашими маленькими пластиковыми стаканчиками, полными какого-то ужасного сладкого пунша, и осматриваем хреново украшенный спортзал. Сейчас он кажется таким маленьким и незначительным, чем был, когда мы пытались попасть на региональные соревнования по баскетболу среди мальчиков всего четыре коротких года назад.

— Ты делала это? — спрашиваю я, указывая на золотые, зеленые и фиолетовые воздушные шары, скрученные вместе, чтобы образовать арку вокруг входа в спортзал. Я замечаю фотобудку в углу с различными шляпами, боа и прочей ерундой. Мои глаза путешествуют по маскам, прикрепленным скотчем к стене, а затем к разноцветным бусам на шее Мавс, которые кто-то накинул ей на голову по дороге сюда. Бусы также присоединились к вечеринке сисек, тусуясь прямо в этом сладком местечке между ее холмиками.

Бл****дь.

Это будет чертовски долгая ночь.

Она одаривает меня испепеляющим взглядом, заставляя усмехнуться.

— Черт возьми, нет, я этого не делала, — хмыкает она.

Это моя девочка.

— Удивлен, что ты захотела прийти.

Обнаженное, нежное плечо приподнимается и опускается.

— Мэри-Лу была неумолима, пока я не сдалась. Бессмысленно бороться с ней, когда она становится такой.

Упомянутая Мэри-Лу машет нам с другого конца комнаты. Они с Ларри стоят в очереди к фотобудке. Я бы не удивился, если бы к двадцати пяти годам они были женаты и имели троих детей. Думаю, что женитьба — это новая идея. Дети? Я хочу их, но спешить с этим не стоит. Сначала мне нужно насытиться Мавс.

Мавс делает глоток своей сахарной воды, стараясь вести себя как можно беззаботнее.

— Так… Киллиан вернулся, да?

И вот так просто мое сердце камнем падает вниз, забирая с собой и желудок. Нет… даже не камень. Гребаный пятитонный валун. Такие, которые гравитация тянет вниз по горам во время схода лавин. Тот, который сокрушает, убивает надежды и мечты, забирает жизни. Да… такого рода.

— Ага. Переехал обратно на прошлой неделе.

— Папа сказал, что он будет работать у него?

Эта нотка надежды в ее голосе заставляет мою кожу зудеть. Я провожу пальцем между воротником рубашки и горлом. Тяну, ослабляя ублюдочный галстук, чтобы я мог дышать.

— Ага, — натянуто отвечаю я.

Одержимость Маверик Киллианом, казалось, только растет, а не ослабевает. И, черт возьми, его тоже. Именно поэтому я здесь этим летом, стажируюсь в ДеСото Констракшн Индастрис. Я хочу вернуться в этот город также, как хочу провести время в своей спортивной форме после пятимильной пробежки, но Киллиан путает все карты. Маверик останется здесь до осени, пока не уедет в колледж. И я ни за что, бл*дь, не оставлю их наедине без присмотра на все лето. Этого не случится.

— Эй, Маверик, — раздается сзади чей-то низкий голос. Я оборачиваюсь и сталкиваюсь лицом к лицу с Брюсом Чатни, иначе известным как Один Орех. Брюс происходит из семьи фермеров, и он совершил ужасную (в буквальном смысле) ошибку, переступив через ВОМ (вал отбора мощности) во время его работы. Любой фермер скажет вам, что это под большим запретом. Ему повезло, что он не умер, а вместо этого просто лишился одного ореха, отрубленного в результате инцидента, когда штанина его джинсов попала во вращатель и засосала его внутрь. История гласит, что он держался изо всех сил почти три часа, пока его отец не забеспокоился и не пришел проведать его.

— Привет, Брюс, — мило отвечает Мавс.

— Ты, э-э… ты хочешь, э-э… — взгляд Чата быстро скользит по мне, затем возвращается к Мавс, как будто меня не существует. Как будто я здесь не в качестве ее кавалера. И почему он так думает обо мне? Все в городе знают, какие у нас тесные отношения. Как у друзей. Просто как у гребаных друзей. — Эм, потанцуешь со мной позже? — он заканчивает заикаться. Похоже, придурок потерял в той аварии не только левый орех. А еще, например, способность общаться с противоположным полом, не описываясь в штаны.

— Извини, — вставляю я как раз в тот момент, когда Мавс готовится ответить. Вероятно, согласиться. — Ее танцевальная карточка на этот вечер заполнена.

Крошечный вздох вырывается из горла Мавс, когда я притягиваю ее к себе и обнимаю сильной рукой за талию. Затем чувствую, как ее пламя освещает правую сторону моего лица, пока я продолжаю пялиться на Один Орех, который еще не совсем понимает суть.

Слава Богу, что я здесь сегодня вечером. Может, они и способны смотреть, но я переломаю им гребаные пальцы, если они хотя бы подумают о том, чтобы прикоснуться. Не то, что потанцевать. Она моя. На всю ночь. Я не очень часто заполучаю ее себе, так что собираюсь извлечь максимум пользы, когда это происходит.

— О, да. Эм, ладно. Конечно. Я… э-э-э… Тогда увидимся где-нибудь.

Господи, мне почти жаль беднягу.

Почти.

Как только он оказывается вне пределов слышимости, Мавс поворачивается ко мне.

— Что, черт возьми, это было?

— Что?

— Что? Ее танцевальная карточка на этот вечер заполнена. — Она понижает голос, производя на меня ужасное впечатление, цитируя то, что я только что сказал.

— Я так не говорю, — поддразниваю я, изо всех сил стараясь не накинуться и не завладеть ее губами в карающем поцелуе, показывая каждому гребаному мудаку здесь, что она уже занята. Показывая ей, что она уже занята. И не Киллианом.

Терпение, Шепард.

— Ты не говоришь, как? Как ревнивый парень-собственник?

Мои зубы сжимаются. Каждое слово этого утверждения истинно, кроме «парня». То, чего я хочу больше всего. Титул, которого, боюсь, у меня никогда не будет. Трудно сохранять легкий тон, когда я киплю внутри, но мне это удается.

— Я сделал тебе одолжение, Лебедь.

— Одолжение? — она не столько спрашивает, сколько призывает объясниться. Так я и делаю.

— Да, одолжение. Я прямо сейчас могу себе представить, как это будет. — Я провожу рукой по пустому пространству перед нами, вызывая в воображении образ. — Ты потанцуешь с этим беднягой, и он влюбится в тебя. — Точно. — Он будет ухаживать за тобой. Тогда ты влюбишься в него. — Черта с два. — И вскоре, после того, как вы двое поженитесь, — только через мое мертвое, безжизненное тело, — ты узнаешь, что он не только потерял одно яичко в том несчастном случае, но и пловцов в этом мертвом бассейне. — Эта часть может быть правдой. — Ага, никаких маленьких миниатюрных Орехов, бегающих по ферме.

По мере того как я рисую картину того, какой была бы ее жизнь с Одним Орехом, ее улыбка становится все шире и шире. К концу моей тщательно продуманной сказки она смеется так сильно, что я вижу слезы в уголках ее глаз.

— Видишь? Одолжение.

— Да. Я это вижу. — Отвечает она, все еще смеясь.

Как раз в этот момент из динамиков начинает доноситься песня Lifehouse «Ты и я». Я не спрашиваю, а просто тащу Мавс на танцпол и прижимаю к себе, когда начинаю раскачивать нас в такт музыке. Она напрягается всего на секунду, прежде чем расслабляется, мышца за мышцей, пока полностью не прижимается ко мне.

Вдыхая ее опьяняющий аромат, впитывая в свое тело это великолепное, дикое, невероятное создание, я понимаю, что Один Орех — это только верхушка айсберга. Будет тысяча придурков, стоящих в очереди за шансом встретиться с ней, один за другим, выскакивающих, как гребаные чертики из табакерки.

Я знаю, что она скоро поступит в колледж. Знаю, что она будет подвергнута другим попыткам завоевать ее. Меня тошнит от того, что ее будут приглашать на вечеринки братства, могут что-то подсыпать в напитки, использовать в своих интересах, и не потому, что она не глупа, а потому, что она такая чертовски привлекательная и притягательная. Я также знаю, что ничего не смогу с этим поделать. Только надеяться и молиться, чтобы она не нашла кого-нибудь другого.

От этой мысли по моим венам пробегают ледяные осколки паники, и вместо того, чтобы несколько минут обдумать свои мысли, чтобы отговорить себя от промаха, я совершаю кое-что опрометчивое и глупое. То, о чем буду сожалеть долгие годы. Ее слова разрезают меня надвое, преследуя и приводя в бешенство каждый раз, когда я прокручиваю их в голове.

— Сходи куда-нибудь со мной.

— Что? — лениво спрашивает она.

Я прекращаю раскачиваться и откидываюсь назад, чтобы поймать ее взгляд.

— Сходи куда-нибудь со мной.

Она непонимающе смотрит на меня. Явно сбитая с толку.

— Свидание, Лебедь. Сходи со мной на свидание. Настоящее.

Ее брови хмурятся. Клянусь, она перестает дышать. Открывает рот один раз, ее язык готовится сформировать слова, но передумывает. А потом она наступает на меня ногами.

— Кэл, я… я не могу. — Она выглядит искренне печальной. Для меня, я полагаю.

— Почему? Назови мне хоть одну вескую причину.

Склонив голову набок, она медленно отвечает, как будто у меня поврежден мозг.

— Потому что мы друзья.

— Друзья ходят на свидания. Все время. Друзья даже влюбляются и женятся. И живут долго и счастливо, — идиотски продолжаю я.

— Я не могу, — теперь она почти шепчет. Джейсон Уэйд все еще напевает на заднем плане, и прямо сейчас, если бы он стоял передо мной, я бы ударил его по горлу. Думаю, его слова и гипнотическая мелодия смягчают меня, заставив поверить, что я смогу уговорить ее стать моей. Мне следовало бы знать лучше. Ничто с этой девушкой не дается легко.

— Этого недостаточно. — Она пытается отстраниться от меня. Я отказываю ей. Напрягаю руки и впиваюсь пальцами в ее спину. — Скажи мне, почему.

Ее взгляд направлен куда угодно, только не на меня.

— Я не хочу причинять тебе боль.

Каждый мускул в моем теле напрягается. От головы до пяток. То болезненное чувство, которое я испытывал ранее в глубине живота при упоминании имени Киллиана, усиливается. Намного, намного, бл*дь, хуже.

— Ты не сделаешь больно, — хриплю я. Ты сделаешь. — Скажи мне, — я мягко уговариваю ее. Не могу смотреть в ее сердце, когда она разрушает эту жизнь, которую я уже спланировал для нас, поэтому прижимаюсь щекой к ее щеке и снова шепчу. — Ты можешь рассказать мне все, Мавс.

Я чувствую, как ее горло напрягается, чтобы сглотнуть. Ее теплое дыхание обдувает мочку моего уха, когда она тихо признается, как раз в тот момент, когда звучит последняя нота «Lifehouse».

— Я люблю кое-кого другого.

Это чертовски больно. Даже не буду пытаться это отрицать. Я чувствую себя так, как будто мне только что вонзили нож между ребер, кончик которого пронзает мое сердце. Он сидит там, пылая жаром, пока плоть вокруг него покрыта клеймом агонии, причиняемой ее словами.

— Ну, — я, наконец, выдавливаю тяжеловесное слово, — думаю, это причина.

— Кэл, — начинает она, выставляя руки между нами и снова пытаясь убежать.

Но я держусь. Пока не могу смотреть ей в глаза. Не могу быть свидетелем той жалости, которую, я знаю, увижу.

— Все в порядке. Я понимаю.

Я хочу спросить, кто. Хочу заставить ее произнести имя человека, у которого всегда была та единственная частичка ее, которой у меня нет. Но я этого не делаю, потому что не хочу снова слышать, как из ее уст слетает имя моего брата. Так что я поддерживаю ее на протяжении еще одной песни, приклеиваю гребаную пластиковую улыбку и танцую остаток танца в тумане из равных частей боли и ярости.

Когда я высаживаю ее после двух часов ночи, у меня появляется желание поехать прямо к Киллиану и избить его до полусмерти. Однажды мы говорили о Маверик. Только один раз. Это было, когда мне было четырнадцать. Я сказал ему, что люблю ее и хочу жениться на ней. Даже тогда я настаивал на своем праве. Его ответ после моего заявления о праве собственности был простым и загадочным.

«Что, если это не то, чего она хочет?».

Но меня насторожили не сами слова, потому что это был справедливый вопрос. Дело в том, как он их произносил. Собственнически. Ревностно. Решительно.

Когда я был моложе, то давал своему брату все, что он хотел. Я делал для него все, чтобы доставить ему удовольствие. Вот как сильно я его боготворил. Но тот день у озера, когда Мавс загипнотизировала меня, все изменил. Я понял, что есть кто-то еще, кому я хотел бы поклоняться больше.

И если бы я хоть на одну одинокую секунду подумал, что смогу выбить из него те чувства, которые он испытывает к Маверик, я бы это сделал. Я бы всю ночь мучил брата, которого раньше превозносил, пока не убедился бы, что он не соперник. Но я знаю, что это бессмысленно. Думаю, он бы боролся за нее так же долго и жестоко, как и я. Она того стоит, и мы оба это знаем. Поэтому вместо этого я проезжаю пятьсот ярдов от подъездной дороги к дому моих родителей, где остаюсь на лето. Я роюсь в своей коробке с компакт-дисками. Смотрю, как диск «Lifehouse» горит и плавится, превращаясь в круглую лужицу пластика в раковине. На следующий день я принимаю мамино дерьмо, когда она отчитывает меня за то, что я испортил.

Тогда я даю клятву.

Я не откажусь от нее.

Маверик — это все, чего я когда-либо хотел, и я не могу просто отбросить эту мечту, пока мой кошмар не станет реальностью. И пока они не вместе, у меня все еще есть шанс.

Глава 20

5 месяцев назад

Маверик

Я кручу диск, наблюдая, как цифры от одного до десяти проносятся в размытом цветном пятне.

— Восемь, — кричит Кэл, когда пластиковая штуковина останавливает вращение диска. Он лежит на боку, подперев голову одной ладонью, в другой руке покачивается коктейль. Он всю неделю ведет себя странно, рассеянно, если можно так выразиться. Он говорит, что это работа, но я не так уверена. Я надеялась, что веселая, расслабляющая игра «Жизнь» поднимет ему настроение. В детстве мы все время в нее играли. Я надирала ему задницу, хотя, думаю, большую часть времени он просто позволял мне выигрывать. Но, кажется, что это работает. Это наш второй раунд, и он больше напряжен, чем когда-либо.

Я послушно двигаю свой желтый шестиместный автомобиль восемь кварталов, отсчитывая вслух на ходу. Стону по поводу всех «Жизненных» плиток, которые оставляю позади на этом пути, и смотрю, смогу ли я его расшевелить. И снова терплю фиаско. Он невозмутим, смотрит на доску, явно погруженный в свои мысли. Моя восьмерка ведет меня мимо раздела «Выйти замуж», но я останавливаюсь, чтобы взять с собой супруга. Когда я захватываю розовую фигурку, он даже глазом не моргает.

Кэл опускает свой бокал на пол, теперь его очередь играть. Мне достается путь в колледж, в то время как Кэл вырывается вперед по карьерной лестнице и на полкорпуса впереди меня, его красная машина уже отягощена женой и тремя детьми. Он закрывает желтое место своим куском пластика, даже не потрудившись прочитать его. Я поднимаюсь и передвигаю его, объявляя.

— Еще один мальчик. — Я втискиваю синюю фигурку в единственное оставшееся пустое место. — Не знала, что у нас будет так много детей? Тогда нам лучше начать.

При этом его глаза устремляются к моим, захватывая их с такой силой, что у меня перехватывает дыхание. Это первый раз, когда за последний час он занят чем-то, кроме своих мыслей. Он отталкивается и садится, пододвигая свой бокал, чтобы содержимое не расплескалось.

— Мы еще не говорили об этом, ты же знаешь.

Глоток.

— О чем? О детях?

Его голова двигается вверх-вниз. Медленно и уверенно. Я тереблю свою мешковатую темно-синюю футболку Old Navy, внезапно чувствуя тепло, хотя на улице -1 градус.

— Я знаю, что ты хочешь детей. И знаю, что я хочу детей. И я был прав, когда сказал тебе, что Один Орех тебе в этом не поможет.

Я наблюдаю за его лицом, ожидая ухмылки, думая, что это ужасно с его стороны. Брюс Чатни уже пять лет женат на Кэрри Энн Миллер, милой девушке, которая на три года младше меня. Он происходит из большой семьи. Как и Кэрри Энн. Фермеры, как правило, заводят много детей, чтобы было кому помочь по хозяйству и оставить свое наследие, но по прошествии пяти лет они все также в большом пустом фермерском доме на южной стороне города в полном одиночестве.

Затем уголок его рта приподнимается, заставляя искорки в глазах плясать.

— Ты ужасен, — говорю я ему, толкая в плечо так сильно, что он падает. По пути ему удается схватить меня, увлекая за собой вниз. Он щиплет меня за бока, щекочет, пока я не начинаю визжать, как свинья на убое, умоляя его остановиться. Я чувствую, как влага впитывается в мои штаны для йоги, и понимаю, что мы пролили его коктейль в нашей драке. К тому времени, как он отпускает меня, я хватаю ртом воздух. В основном потому, что 85 килограмм лежат на мне, сдавливая легкие.

— Я слышал, они ждут ребенка, — говорит он мне прямо в ухо. Мое сердце останавливается. Просто останавливается прямо там, в моей груди. Я чувствую, как оно бьет свой последний такт. Я в этом уверена. — На днях столкнулся с Брюсом в банке, и он сообщил мне хорошие новости.

О черт.

Это начинается снова. Ударяется так сильно о мои кости, что причиняет боль, требуется несколько импульсов, чтобы вернуться к нормальному ритму. Я утыкаюсь лбом в ковер подо мной, ругая себя за то, что думаю, будто он говорит о Киллиане и Джилли. И что эта новость совершенно выбивает меня из колеи.

Почему? Почему после семи месяцев брака я не могу просто забыть об этом? Почему меня волнует, что они делают, куда идут, размножаются или нет? Почему, черт возьми, почему я все еще цепляюсь за него из последних сил, когда без тени сомнения знаю, что влюблена в мужчину, который в настоящее время лежит на мне?

Переворачиваюсь, и теперь Кэл сидит на мне, с беспокойством глядя вниз.

— Я причинил тебе боль? — спрашивает он так сладко, что это убивает меня.

Я морщу лоб.

— Нет. А что?

О, потому что я потираю грудь, пытаясь облегчить тупую боль, поселившуюся там.

Я приказываю своему мозгу заставить руку перестать описывать маленькие круги над моим сердцем. И мои пальцы замедляются, а затем, наконец, останавливаются.

— Ты слышала, что я сказал?

— Э-э-э… да. Это здорово для них, — бормочу я.

— Я тоже так подумал. Он выглядел счастливым.

Так вот что с Кэлом? Он хочет детей и боится, что я не захочу? Он боится, что все это какая-то сюрреалистическая альтернативная реальность, в которой мы временно оказались? Так, что ли?

Улыбка на его лице почти печальна. Он наклоняется, перенося весь свой вес на предплечья. Его пальцы зарываются в мои волосы, соединяя нас в единое целое. Мы соприкасаемся грудью. Он прислоняется своим лбом к моему. Часто это делает. Как будто может передать мне всю свою любовь через эту простую связь. И самое смешное… такое чувство, что у него это получается. Я всегда чувствую себя спокойнее, когда он каким-то образом прикасается ко мне. Он — это то притяжение, которое удерживает меня на земле во всем реальном и истинном.

Я поглаживаю его бока вверх и вниз медленными, успокаивающими движениями.

— Что случилось, детка? — мягко уговариваю я. На этой неделе я задаю один и тот же вопрос полдюжины раз, но получаю один и тот же краткий ответ: «Работа».

Он глубоко дышит, его тяжелый выдох обдает мое лицо. Пахнет корицей, водкой и немного страхом. Его тело слегка дрожит, и уверенный в себе мужчина, к которому я привыкла, кажется, исчезает. Его голос такой низкий, что я напрягаюсь, чтобы расслышать его.

— Ты счастлива, Маверик?

Почему-то его вопрос не застает меня врасплох. Это был только вопрос времени, когда нам придется провести откровенный и очень болезненный разговор. Может быть, это одна из причин, по которой призрак Киллиана нависает над нами. Потому что мы оба отказываемся признавать, что он есть. Может быть, если мы объединимся, то сможем навсегда искоренить его власть над нами.

— Очень, — заверяю я его просто и правдиво. Несмотря на эту затянувшуюся меланхолию по Киллиану, я освоилась в этой жизни с Кэлом и счастлива, как никогда. Я начинаю чувствовать себя настоящей новобрачной. Может быть, с опозданием на семь месяцев, но нищим выбирать не приходится.

— Потому что, если ты несчастлива, если ты передумала, и это не то, чего ты хочешь…

— Прекрати, — сердито обрываю я его. — Это именно то место, где я хочу быть. Прямо здесь, с тобой.

— Иногда мне кажется, что это не по-настоящему, Лебедь.

— Кэл, — бормочу я в легком облаке сожаления. Тон его голоса подобен выстрелу в самое сердце. Обхватив его руками, я тяну, пока он не оказывается полностью на мне. Он тяжелый. Трудно дышать. Но мне все равно. И я даже не притворяюсь, что не понимаю, о чем он говорит. Устала притворяться. Я наполняю свой голос силой и уверенностью, придавая большое значение тому, что говорю. — Мы настоящие, Кэл. Мы настоящие. Более реальные, чем что-либо в моей жизни. — И это истина.

— Иногда, когда я ложусь спать ночью, когда ты прижимаешься ко мне, я убежден, что проснусь, и ты будешь этим ужасным фантастическим сном. Это гложет меня все время. Я боюсь, что открою глаза, а тебя уже не будет.

Наворачиваются слезы. Они быстро скатываются в мои волосы, кроме той, что на правой стороне. Эта капля соленой влаги прокладывает себе путь по слипшейся плоти наших щек.

Я сделала это с ним. С нами. Как мне это исправить? Что мне делать?

— Я никуда не уйду. Никогда, — удается мне сказать сквозь стеснение в груди, теперь уже по совершенно другой причине. Я сжимаю его сильнее. Постарайся заставить его поверить. — Обещаю. Я так сильно люблю тебя, Кэл. — Я знаю, что не могу жить без тебя. — Я знаю, что это то место, где я должна быть. — Надеюсь, он понимает, чего я не говорю.

Он ровно дышит мне в ухо, тихо говоря.

— Я хочу детей. Хотел подождать и просто насладиться тем, что мы муж и жена какое-то время, но я ждал тебя всю жизнь, Мавс. У меня внутри все горит от желания видеть, как твой живот растет вместе с нашим ребенком, зная, что вместе мы создали жизнь, которая будет частью тебя, частью меня, навсегда нами.

После того, как мы поженились, мне потребовались недели, чтобы просто сделать полный вдох без паники. Это было очень похоже на стадии горя: отпустить Киллиана и принять мою жизнь с Кэлом. Отрицание, гнев, почти изнуряющая печаль. Затем я повторила их все в произвольном порядке. Однако постепенно перешла к принятию. По правде говоря, это больше, чем принятие. Я пришла к пониманию, что в объятиях этого самоотверженного и удивительного мужчины я должна была быть с самого начала. В этом я убеждена.

Знаю, что добилась большого прогресса с того дня, как пошла к алтарю. Не идеальна. И не уверена, что когда-нибудь буду такой, о чем свидетельствует моя сегодняшняя реакция. Однако до этой самой секунды я не осознавала, как далеко продвинулась… Пока не столкнулась с решением навсегда связать нас вместе с помощью нашей объединенной ДНК в крошечной человеческой жизни, за любовь и воспитание которой мы оба будем нести ответственность. Я не могу сказать ничего другого, кроме как.

— Хорошо.

Кэл разрывает мою хватку, отстраняясь, чтобы заглянуть глубоко в меня, где он найдет лишь уверенность. Неверие сменилось чистой, неподдельной, ошеломленной радостью.

— Хорошо?

Я киваю. Падает еще больше слез, хотя на моем лице появляется улыбка. Он убирает слезы с левой стороны большим пальцем, прежде чем заняться правой.

— Почему ты плачешь, Лебедь?

— Это слезы счастья, — шепчу я. И так оно и есть. В основном. А еще те, что наполнены угрызениями совести за то, что посеяла и взрастила это зерно сомнения в нас.

— Ты действительно хочешь начать пробовать?

— Я хочу. — И это правда.

— Боже, я люблю тебя, Маверик Шепард.

Улыбаясь сквозь слезящиеся глаза, я беру его лицо в свои руки и уверяю самым сильным, самым искренним голосом, на который только способна.

— Я люблю тебя, Кэл Шепард. Поверь в это, пожалуйста.

Желание мгновенно окутывает его янтарные глаза. Это завораживает и кружит голову, знание, что он так сильно хочет меня. Всегда.

Высвобождая одну руку, он медленно проводит ею вниз по моему телу, по внешней стороне моей теперь ноющей груди. Дразнит мой сосок, потому что продолжает двигаться вниз по моему телу. Затем он просовывает руку между нами. Под резинку моих штанов. Между шелком трусиков и моей обнаженной плотью. По моему холмику, сквозь влажность киски.

— Боже мой. — Моя спина выгибается, когда он просовывает внутрь гибкий палец.

— Я хочу начать прямо сейчас.

Хотелось рассмеяться, но вместо этого я резко выдыхаю, когда он проводит влажным пальцем по моей дырочке, обводя ее.

— Кэл, — умоляю я, не уверенная, о чем вообще прошу, но все равно не перестаю умолять. — Я… Я принимаю таблетки.

— Тогда мы потренируемся, — предлагает он. Наблюдая за мной с неприкрытым голодом, он стягивает штаны с моих длинных ног. Липкий материал цепляется за них. Я начинаю смеяться, когда он дергает, и ткань натягивается от его длинных рук.

— Нетерпеливый?

— С энтузиазмом, — отвечает он со своей сексуальной ухмылкой, как только наконец избавляет меня от них. Эффектно, он снимает мою футболку через голову и расстегивает лифчик. Последняя одежда, присоединившаяся к этой куче, это мое нижнее белье.

Он садится на корточки, неторопливо окидывая взглядом мое обнаженное тело. Я извиваюсь под его пристальным взглядом, испытывая боль, чувствуя нужду везде, где его взгляд целует мою плоть. Не в силах больше терпеть, я протягиваю руку ладонью вверх.

— Иди сюда.

Его глаза возвращаются к моим. Они сияют от счастья. Эта ухмылка превращается в восхитительную улыбку.

В мгновение ока его одежда исчезает, беспорядочно разбросанная повсюду. Накрывая меня своим твердым, как камень, телом, он целует меня, пока каждый нерв не оживает, а каждая косточка не становится слабой и вялой. Он целеустремленно толкается в меня, пока я не выкрикиваю его имя снова и снова. Он занимается со мной любовью часами напролет, заставляя мое тело петь, мою душу парить, а мое сердце сливаться с его сердцем.

— Думаю, у нас все в порядке с зачатием ребенка, — устало говорю я ему глубокой ночью, когда он крепко обнимает меня. Вместо того, чтобы подняться наверх и лечь спать в стиле Кэла, он настоял, чтобы мы построили крепость и спали здесь на полу вместе. Это было почти так, как если бы он нуждался в этой связи из нашего прошлого, поэтому я не могла спорить. Мне это тоже было нужно.

— М-м-м, думаю, нам лучше продолжать в том же духе, чтобы не терять концентрацию. — Тепло разливается по мне там, где его губы находят мой висок.

— Я в игре. — Прижимаюсь ближе к нему, чувствуя себя насытившейся. — Я буду здесь, когда ты проснешься, — тихо обещаю я, нежно целуя грудную клетку под моей щекой.

Его хватка на мне усиливается.

— Я верю тебе.

— Спокойной ночи, Кэл.

— Спокойной ночи, Лебедь.

Вместо того, чтобы играть в игру «Жизнь», которую, кстати, мы так и не закончили, все становится реальным, и я безумно рада этому. Мое сердце разрывается от эмоций.

Мы собираемся сделать ребенка.

Ребенка.

И я не паникую, не чувствую тошноты и не жалею, что не веду этот разговор с кем-то другим.

Вот тогда я понимаю: вместо того, чтобы оглядываться через плечо, желая сохранить воспоминания, я действительно ставлю одну ногу впереди другой, создавая новые впечатления и воспоминания, которые проложат дорогу моей новой жизни.

И я в восторге от этого.

Глава 21

4 месяца назад

Маверик

В прошлом году наша семья была чертовски напугана. И позвольте мне сказать вам, что ничто так не объединяет распавшиеся части семьи, как страшное слово «рак». Независимо от того, насколько вы далеки друг от друга по близости, по убеждениям или морали, есть две вещи, которые гарантированно сплотят семью: новая жизнь и конец жизни.

Во время обычного воскресного семейного ужина я заметила шишку на шее моего отца. Она выступала с левой стороны и была едва видна невооруженным глазом, но меня всегда очаровывало именно это родимое пятно на его горле в идеальной форме подковы. Он сказал мне, когда я была маленькой, что это его талисман на удачу, и он знал, что это означает, что ему суждены великие свершения. Раньше я даже жалела, что у меня его нет.

И эта шишка была прямо под тем родимым пятном. Она была достаточно большой, чтобы лишь слегка искажать форму, и именно это привлекло мое внимание. Очевидно, она была там довольно долго, и мой отец игнорировал ее. Но я была неумолима, пока он не посетил своего врача, который направил его к специалисту в Де-Мойне, который после нескольких первоначальных анализов, которые оказались безрезультатными, бросался такими словами, как лимфома и лейкемия. После нескольких недель тыканья иголок, сканирований и биопсий ему был поставлен диагноз «тиреоидит Хашимото», аутоиммунное заболевание, которое заставляет организм работать против самого себя, разрушая собственную щитовидную железу. Несколько простых лекарств и частые анализы, чтобы убедиться, что они работают должным образом, вот и все, что потребовалось, чтобы снова вернуть его к жизни.

И все же мы снова здесь. Снова в больнице. Ходим взад-вперед. Чертовски напуганные. Но на этот раз это гораздо, гораздо серьезнее, чем воспаленные узлы.

Я грызу ногти. Качаю ногой. Постукиваю пальцами, пока подушечки не немеют. Я жду вестей. Любое слово. Любые новости.

Что угодно.

Ненавижу больницы. Ненавижу этот запах. Стерильное, холодное окружение. Чувство опустошенности, которое овладевает вашими чувствами. Боль и страдание, которые пронизывают каждую частичку вас, пока вы не почувствуете, что дюжина миль, ливни или годы не смоют их.

Вспышка цвета отвлекает мое внимание от покусывания кожи на большом пальце.

Киллиан.

В своей красной ветровке. В спешке прорывается через двери отделения неотложной помощи.

Он быстро осматривает комнату, прежде чем его обеспокоенный взгляд останавливается на мне. Тремя длинными шагами он сокращает расстояние между нами и, даже не спрашивая, обнимает меня. Он прижимает меня к себе. Гладит по волосам. Шепчет, что все будет хорошо.

— Уже есть какие-нибудь известия? — вздыхает он.

Я не была окружена широким телом Киллиана уже более трех лет. И это кажется… чужим. Совсем не так, как я думала, что это будет после стольких лет. Я привыкла к худощавому телосложению Кэла. К его хрипотце в голосе, когда он напевает мне на ухо. Я привыкла к тем дополнительным двум дюймам, которые у него есть по сравнению с Киллианом. Как идеально я вписываюсь в изгибы его тела.

— Он все еще в операционной, — бормочу я в грудь Киллиана. Он отпускает меня, но держит мои щеки между ладонями. Его большой палец слегка поглаживает мой подбородок. Мою кожу там покалывает. Мое дыхание учащается, когда я понимаю, что мы близко. Слишком близко. Его дыхание попадает на мое лицо, когда он переводит взгляд с моих глаз на губы. На долю секунды я боюсь, что он собирается поцеловать меня. На долю секунды я думаю, что позволю ему это сделать.

Только на одну короткую, мимолетную секунду.

А потом все исчезает. Я отстраняюсь, разрывая его хватку. Его взгляд перемещается, останавливаясь на моей матери. Он покидает меня неохотно, чтобы подойти к ней и нежно обнять. Она шмыгает носом. Я наполовину задаюсь вопросом, не фальш ли это, но красный цвет ее глаз и выражение лица говорят мне, что это не так. Она любит моего папу, по-своему.

— Где Кэл? — спрашивает Киллиан, как будто внезапно осознав, что моего мужа здесь нет. Слава Богу, что он не стал свидетелем того вопиющего, неуместного проявления привязанности, которое мы только что разделили.

— Миннеаполис, — рассеянно отвечаю я.

Как и несколько месяцев назад, его брови поднимаются в замешательстве, и я добавляю.

— Он уже в пути. Скоро будет здесь.

Папу привезли в местную больницу скорой помощи Дасти Фаллс три часа назад с болью в груди. На этот раз в ход пошли такие слова, как «обширный сердечный приступ», «без сознания» и «серьезные повреждения». Они немедленно перевели его в Де-Мойн, более чем в часе езды отсюда. Мы с мамой забрались в мой «Шевроле Малибу» и проехали за машиной скорой помощи семьдесят девять миль до больницы Милосердия, где работают одни из лучших кардиологов во всей Айове.

Бригада хирургов увезла его, и с тех пор мы ждем.

— Ты говорил с Джилли?

Мускул на его челюсти несколько раз дергается, прежде чем он отвечает.

— Она в аэропорту. Смогла попасть на более ранний рейс. Вылет через полтора часа.

Я чувствую, как сжимаются мышцы моей собственной челюсти. Наш отец может быть мертв через полтора часа. Очевидно, Джиллиан улетела в Чикаго на целый день с друзьями. «За покупками». О да… Это сказано с большим сарказмом. И не дай Бог она возьмет напрокат гребаную машину и проедет пять часов, необходимых для того, чтобы побыть со своим отцом, который, возможно, умирает. Она уже должна быть на полпути к дому. Это то, что я бы сделала. Я бы мчалась, как летучая мышь из ада, чтобы добраться до него.

У меня странные отношения с родителями. Напряженные, вероятно, является лучшим описанием. Они мои родители, и я люблю их, несмотря на недостатки. Они дали мне жизнь. И хорошо меня воспитали. Они научили меня морали и ценностям, и я никогда ни в чем не нуждалась. Они могут не поддерживать многие мои решения; с другой стороны, я не обязательно поддерживаю их, так что, думаю, это справедливо.

Но в нашей семейной динамике чего-то не хватает, и мне всегда было трудно понять, чего именно. Это не любовь. Они любят меня. Я почти уверена, что мой папа отдал бы за меня свою жизнь. Моя мама? Она могла бы, но я бы не поставила на это свою пекарню. Думаю, может быть, дело в том, что они обычно ставят себя на первое место. Их желания. Их цели. Их друзья. Их дело. Их благотворительные организации. Мы всегда были запоздалой мыслью.

По крайней мере, так я себя чувствую. Однако Джиллиан смотрит на вещи по-другому, чем я. В детстве она была подлизой. Да и сейчас все еще такая. Думаю, именно поэтому у нее с ними лучше отношения, чем у меня, особенно с моей матерью. Она умеет угождать. Она преклонялась перед ними там, где я бунтовала. Если бы они хотели, чтобы она пошла налево, та бы с радостью пошла. Никаких вопросов не задавалось. Но я? Я бы десять минут спорила о неблагоразумии идти налево. Почему не прямо, не назад, не вперед, не вверх, не вниз или не вбок? И вообще, зачем идти? Это приводило мою мать в ярость. Папа, с другой стороны, думал, что это сделает меня подкованной в бизнесе.

И так оно и есть. Просто это не тот бизнес, который он хотел для меня, а именно, управлять его компанией. Когда я была маленькой, то представляла себя у руля. Мы даже говорили об этом. Я навещала папу в его большом угловом кабинете, сидя за его огромным столом в огромном кресле. Он выглядел таким важным. Звучал так авторитетно. Он говорил — люди реагировали. Я хотела этого. Уважения. Власти.

Но все изменилось, когда Киллиан вернулся. Только он вернулся не за мной, а ради Джиллиан. Ради моего отца. Ради другой жизни, в которой не было меня. И только мазохистка стала бы ежедневно подвергать себя работе со своим бывшим любовником, ставшим шурином. Никогда не забуду свой разговор с папой в тот день, когда я подала заявление об отставке. Он доставил мне немало хлопот, оспаривая мой выбор, но в конце концов согласился. Он знал, какой упрямой я могу быть, когда чего-то хочу. Он хорошо меня обучил.

Две недели спустя я вышла из ДеСото Констракшн Индастрис с тяжелым сердцем, но с невесомой душой. Позже я рассказала папе, что пекарня была моей давней мечтой, хотя на самом деле это было спонтанное решение, как только мой полный ненависти взгляд упал на руку моей сестры, переплетенную с рукой Киллиана.

— Эй. — Упомянутая рука кружит вокруг моей. Пальцы Киллиана скользят к моей ладони и сжимают. Я не отстраняюсь. Знаю… Я все еще слишком слаба, когда дело касается его. — Ты ведь знаешь, что дьявол, вероятно, вышвыривает его, пока мы разговариваем, из-за всего того горя, которое твой отец причиняет ему прямо сейчас, не так ли?

Я слегка фыркаю, вытирая водопад слез.

— Наверное, ты прав, — вру я.

Страх застывает как гигантский камень в глубине моей души. Мой отец скоро умрет. Я видела это по их лицам там, в отделении скорой помощи Дасти Фаллс. Это было сострадание. Сочувствие. Когда они увидели бледность его кожи, то так же, как и я, поняли, что мы планируем похороны в ближайшие двадцать четыре часа.

— Я еще не готова потерять его. — У меня перехватывает дыхание от всхлипа.

— Знаю, — мягко говорит он. Киллиан понимает наши сложные отношения с родителями лучше, чем кто-либо, за исключением, может быть, Кэла.

Откидываясь назад, он увлекает меня за собой, закидывая руку мне на плечо. Диван, на котором мы находимся, позволяет его бедру плотно прилегать к моему. При любых нормальных обстоятельствах это было бы приемлемо: мой шурин платонически утешает меня в трудную минуту. Но мы не нормальные. И наше прошлое совсем не платоническое. Это неправильно, но я позволяю ему нежно обнимать меня. Наклоняюсь к нему. Кладу голову ему на плечо. Сжимаю одну руку своей. Мне нужен якорь, и прямо сейчас он им является.

— Все будет хорошо, Мелкая.

Я не отвечаю. Понимаю, что он просто успокаивает меня. Это фраза, используемая во время кризиса. То, что все хотят услышать. То, что люди говорят, потому что больше нечего сказать. Так что мы замолкаем. И не двигаемся, за исключением наших вдохов, которые теперь синхронизированы друг с другом. Я напрягаюсь, когда он шепчет.

— Знаю, что это делает меня задницей, Маверик, но, черт возьми, так приятно снова держать тебя в своих объятиях. Независимо от обстоятельств.

Чувство вины захлестывает меня, заставляя мою кожу покалывать, а лицо пылать. Я оцениваю, как его пальцы легко скользят вверх и вниз по моей руке, ощущаю неповторимый запах леса и Киллиана, его тело рядом со мной, и понимаю, что не скучаю по этому так сильно, как думала. Я жажду Кэла прямо сейчас больше, чем воздуха.

— Киллиан… — я пытаюсь отстраниться, но его хватка усиливается.

— Не надо. Еще несколько минут. Пожалуйста.

Я не могу. Не могу так поступить с Кэлом после всего, что он для меня делает. Это нечестно. По отношению к нему. По отношению ко мне. По отношению к нам.

Я вырываюсь, когда чувствую тяжесть взгляда моего мужа.

О, черт.

Я могу только представить, как мы выглядим, обвившись друг вокруг друга. Поднимаю глаза и вижу, что его обжигающе-ненавистный взгляд направлен не на меня, а на брата.

— Кэл, — кричу я, вскакивая и бросаясь в его объятия. Руки обвиваются вокруг меня, но они жесткие и холодные. Объятие кажется вынужденным. Это разрывает душу. Я начинаю всхлипывать, и он смягчается. Затем прижимает меня к себе. Одна ладонь обхватывает мою голову, а другая талию. Я обвиваю ногами его талию, и он несет меня через комнату ожидания, прежде чем опуститься на стул, все еще держа меня у себя на коленях.

— Что они сказали? — резко спрашивает он, но я игнорирую его.

— Это ничего не значит, — уверяю я его. — Я плакала. Он просто утешал меня, вот и все.

— Я не хочу говорить о Киллиане, Маверик. Расскажи мне о своем отце.

Я отодвигаюсь достаточно, чтобы посмотреть ему прямо в глаза. Обвивая руками его шею, я зарываюсь пальцами в его волосы.

— Я люблю тебя. Тебя, Кэл. Пожалуйста, не сомневайся в этом.

Его веки кажутся тяжелыми, когда медленно закрываются. Он облизывает губы. Немного гнева уходит, но я вижу, что он все еще кипит, превращая внешние края его радужки в темный шоколад.

— Твой отец.

Я с трудом сглатываю этот толстый комок, который теперь стоит у меня в горле.

Он не хочет говорить о том, что видел? Прекрасно. В любом случае, сейчас не время и не место.

Но я устала танцевать вокруг него. Мы собираемся поговорить об этом скорее раньше, чем позже. Тогда мы изгоним Киллиана раз и навсегда.

— У него был обширный сердечный приступ. Он без сознания с тех пор, как скорая помощь забрала его из офиса. Они забрали его на операцию в ту же секунду, как мы сюда приехали. Это нехорошо, Кэл. Мы даже не успели попрощаться, — задыхаюсь я.

Его лицо вытягивается, и он тихо и искренне говорит.

— Мне жаль, Лебедь.

В этот момент я слышу, как произносят имя моей матери. Я оглядываюсь и вижу ее и Киллиана рядом с ней, стоящего перед джентльменом с сединой в волосах в зеленой форме и длинном белом халате. Его руки засунуты в карманы. Его плечи поникли. Уставший доктор стоит рядом с человеком, которого нельзя не заметить.

Священник.

О Боже, нет.

И тут моя мать вскрикивает. Это пронзительный звук, который я никогда не забуду.

У нее подгибаются ноги.

Киллиан ловит ее.

Мое зрение затуманивается.

Рыдание вырывается откуда-то из глубины меня.

Мой муж держит меня, пока жизнь, какой я ее знаю, разбивается вдребезги вокруг меня.

Моего отца больше нет.

Глава 22

3 месяца и 2 недели назад

Маверик

Следующие несколько дней пролетают в тумане соболезнований, запеканок и слез. Очевидно, похороны у моих родителей были полностью спланированы и оплачены, поэтому наши решения о музыке, местах захоронения, гробах и даже чтении на мессе были минимальными. Франклин Пэрриш, директор похоронного бюро «Пэрриш, Пэрриш, Вайневски и Биллингс», старый одноклассник моего отца. Он позаботился о мельчайших деталях для нас с состраданием и сочувствием. Честно говоря, не понимаю, как можно быть эмоционально не разбитым, изо дня в день сталкиваясь со смертью и горем. Нужна особая душа, чтобы помогать другим пережить самое худшее время в их жизни, сохраняя при этом свою собственную нетронутой.

Кэл был настоящей скалой. Я бы не справилась с этим без него. Он был со мной каждую секунду каждого дня, никогда не покидая. Я решила остаться в родительском доме вместе с матерью. Он настоял на том, чтобы остаться со мной. Она была в отчаянии, совершенно не справляясь со смертью человека, с которым провела последние сорок три года. Мне бы хотелось, чтобы она проявила свою любовь к нему при жизни так же сильно, как и после смерти.

Но Кэл заботился не только обо мне, но и о моей матери, как о своей собственной. Он убедился, что она поела и встала с постели. Отвез ее в похоронное бюро. Помог выбрать костюм, который мой отец наденет для места своего последнего упокоения.

И я? Он обнимал меня, когда я плакала по ночам, пока не засыпала. Помогал мыться мне утром, в тот день, когда мы в последний раз прощались с моим отцом, и я упала в лужу на кафельном полу душевой и безудержно разрыдалась. Он одел меня, когда все, что я могла сделать, это пялиться на эти черные вещи, как будто, если надену их, то буду той, кто вместо отца окажется в земле.

Но я пережила поездку на машине в похоронное бюро. Успела на мессу в церкви Святой Бернадетты. Выдержала, стоя у могилы, и ушла на дрожащих ногах, зная, что, как только все уйдут, они опустят останки моего отца и засыплют его землей.

Теперь я здесь, на обязательном обеде, где люди обмениваются историями о жизни моего отца, а затем переходят к своим собственным, когда выходят за дверь. Болтовня в этом маленьком пространстве, которое переполнено до отказа, почти оглушительна. Я хочу быть где-нибудь еще. Хочу перемотать время назад на несколько дней, когда мы с папой пили пиво, и я рассказывала ему историю о ячменной шипучке. Он смеялся. А затем расспросил, как идут дела в моем бизнесе, в кои-то веки, не придавая значения моему выбору.

Я вспоминаю тот разговор. Это было приятно. Легко. Я чувствовала себя связанной с ним больше, чем когда-либо с детства. Мой отец ни в коем случае не был эмоциональным человеком, но его переполняли необузданные чувства, когда он сказал мне: «Я люблю тебя, Сердечко. Больше, чем ты думаешь. Как и твоя мать. Просто мы не всегда это хорошо показываем».

Я прокручивала этот разговор, наш последний, сто раз за последние шесть дней. Как будто он знал, что наше время истекло.

— Как поживаешь, Маврикки? — я чувствую руку на своем плече и поднимаю лицо вверх, радуясь возможности хоть ненадолго выбраться из собственной головы. Уголок моего рта пытается приподняться, но мышцы не слушаются.

— Почему у нас пятнадцать банок с маршмеллоу и ни одного салата? Папа ненавидел зефир.

Мэри-Лу хватает пустой стул рядом со мной, ножки непристойно громко шаркают по полу, когда она выдергивает его. Затем плюхается на стул, наклоняется вперед, подперев подбородок ладонью, и спрашивает:

— Хочешь салат? Потому что, если ты хочешь, я приготовлю для тебя самый большой, самый крутой и самый лучший салат на планете.

Теперь улыбка появляется. Едва заметная, но она есть.

— Ты бы сделала это, не так ли?

— Чертовски верно.

Я отодвигаю тарелку с едой, в которой только ковырялась, а не ела.

— Я не могу.

— Знаю. — Она хватает меня за руку и не отпускает. — Я знаю.

Я окидываю взглядом толпу. Здесь так много людей, думаю, что весь город закрылся в знак траура. Мне наплевать на большинство из них. Половина все равно здесь только для того, чтобы их увидели. Нельзя сказать, что Ричард ДеСото был самым легким человеком, с которым можно было поладить.

Мое внимание переключается на Джиллиан в другом конце комнаты. Обычно будучи в центре внимания, она забилась в угол сама по себе. Выглядит грустной, потерянной и одинокой. Она бледная и похудела. Одежда беспорядочно свисает с ее тонких, хрупких костей.

Интересно, что меньше размера 0? Может быть, — 1?

Я так далека от этого числа, что, честно говоря, понятия не имею.

— Мне даже немного жаль ее, — неожиданно объявляет Мэри-Лу. Она страстно ненавидит мою сестру, и сочувствие — это последнее чувство, которое она когда-либо испытывала к ней. Но прямо сейчас, я думаю, ей это нужно.

— Мне тоже. Она очень тяжело это переживает. — Джилли полностью отдалилась от всех с тех пор, как умер папа. Это само по себе меня не удивляет. Смерть либо связывает, либо разрушает семью. Что меня действительно удивляет, так это то, как на расстоянии вытянутой руки она держит Киллиана. Она спит в своей старой спальне дальше по коридору от нас. И отказывается позволить ему остаться. Она отказывается разговаривать с ним, когда он звонит или заходит. Она даже не хотела, чтобы он был рядом с ней сегодня, но он настоял на своем и сказал ей, чтобы она перестала вести себя как чертова избалованная девчонка. Думаю, каждый справляется с горем по-разному, но все это просто невероятно.

— Ты видела Кэла? Больше не могу терпеть это притворство. Я просто хочу пойти домой, принять ванну и выпить бутылку вина. — Спать в своей постели, в безопасносных объятиях моего мужа. Я полностью опустошена. Думаю, сначала мне стоит найти Киллиана и попросить его переночевать у мамы. Мне все равно, если Джилли будет протестовать. Она явно не в той форме, чтобы заботиться о ком-либо, включая саму себя.

— Не видела. Хочешь, чтобы я его нашла?

— Нет. — Я надеваю на опухшие ноги черные каблуки и поднимаю свое усталое тело.

Ее губы складываются в грустную улыбку.

— Позвонишь, если тебе что-нибудь понадобится?

— Ты же знаешь, что позвоню.

— Не беспокойся о пекарне, Мавс. У меня все под контролем.

— Спасибо, — это все, что я могу выдавить. Мы закрыты всю неделю. Мэри-Лу настояла, чтобы мы открылись завтра, и что она обо всем позаботится. Я согласилась, зная, что так, наверное, будет лучше всего. Понятия не имею, когда вернусь, но точно не завтра.

Я отправляюсь на поиски своего мужа, оставляя свою лучшую девочку позади. Направляюсь прямиком к Арни и Айлиш, прося их убедиться, что моя мама вернется домой. Они с готовностью соглашаются. Я нахожу свою мать. Говорю ей «до свидания» и что первым делом приеду завтра утром.

Мне требуется еще пятнадцать минут, чтобы пробиться сквозь толпу, потому что меня все время останавливают. Я не замечаю ни Кэла, ни Киллиана. Хожу по коридорам, даже заглядываю в мужской туалет. Ничего.

Открываю наружные двери, и прохладный мартовский воздух ударяет мне прямо в лицо. Я пользуюсь моментом, чтобы втянуть это в себя и прочистить голову. Затем осматриваю парковку, замечая нескольких людей, слоняющихся вокруг, но не вижу никаких признаков мальчиков Шепард. Я как раз собираюсь вернуться внутрь, когда из-за угла доносится низкий сердитый рев Киллиана. Мои волосы встают дыбом, когда я подхожу к краю, бесстыдно подслушивая.

Но как только я добираюсь до кирпичного угла, Кэл облетает его и врезается в меня, чуть не сбивая с ног. Он тяжело дышит. Его лицо свекольно-красное. Глаза яркие и дикие. Он явно взбешен.

— Что случилось?

Схватив меня медвежьей хваткой, он выдавливает из меня воздух.

— Ничего. Мне жаль, что я оставил тебя так надолго. Ты в порядке?

Мои глаза поднимаются над плечом Кэла и останавливаются прямо на тех, которые напоминают мне о долгих осенних днях, когда мы сгребали кучи листьев и прыгали в них.

— Могу сказать, что ты расстроен. — Не уверена, с каким из братьев Шепард я сейчас разговариваю.

Киллиан — копия Кэла.

Неужели они не могут поладить хотя бы один гребаный день?

Кэл губами находит мою шею и просто прижимает их, позволяя им оставаться, пока он вдыхает меня. Глаза Киллиана вспыхивают безошибочной ревностью.

— Ты готова идти? — бормочет он мне в шею.

Я просто киваю, мой взгляд не в состоянии порвать с моим прошлым.

Кэл отпускает меня, но тут же кладет свою руку в мою и идет к парковке, даже не обращая внимания на Киллиана.

Мы уже в добрых двадцати шагах, когда я вспоминаю.

— Подожди, — говорю я, вырываясь из его объятий. Я бросаюсь к Киллиану и останавливаюсь, вероятно, слишком близко. Я чувствую, как взгляд моего мужа впивается в нас. — Мне нужно, чтобы ты остался в доме сегодня вечером. Присмотрел за мамой.

— Ты собираешься домой?

— Да. Мне нужен перерыв.

— Ты как? Держишься? — он спрашивает с такой заботой, что у меня на глаза наворачиваются слезы. Он поднимает руку, но опускает ее обратно за секунду до того, как касается меня. Я вздрагиваю, когда кончик пальца задевает мою руку на спуске. Прикусываю губу, чтобы остановить жжение, опаляющее как тысяча солнц за моими веками.

Кивок — это все, что я могу сделать.

Киллиан на мгновение опускает взгляд на свои ноги.

— Хорошо. Конечно. Что-нибудь еще?

Я качаю головой и начинаю отворачиваться, но потом делаю кое-что совершенно бескорыстное. Я оборачиваюсь и говорю ему.

— Да, есть еще кое-что.

— Что угодно. Только скажи.

Глядя ему в глаза, я понимаю, как сильно он все еще любит меня. Это есть, и это прекрасно, но в то же время болезненно. Но смерть заставляет вас пересмотреть свою собственную жизнь. Ваш выбор. Ваше будущее. Я знаю. Занимаюсь этим уже несколько дней и всегда прихожу к одному и тому же выводу: я там, где должна быть. Затем я делаю глубокий вдох и требую:

— Позаботься о Джиллиан. Она разваливается.

Тик в челюсти вернулся. Могу сказать, что он надеялся на что-то другое.

— Она упрямая.

— Ты Король Упрямства, Киллиан.

— Только если ты Королева Хотелок, Маверик. — Мой рот дергается, отчего уголок его рта приподнимается, а темные глаза немного светлеют. — Еще какие-нибудь невыполнимые задачи, Мелкая?

— Уверена, что придумаю одну или две. Дай мне немного времени.

— Уверен, что так и будет, — бойко парирует он, борясь с улыбкой.

Я стою неподвижно еще секунду, прежде чем сказать:

— К черту это. — Мы все потеряли человека, которого любили. Из уважения к Кэлу я упорно тружусь, чтобы держаться подальше от Киллиана с того дня в больнице, но он — моя семья, и я уверена, что ему по-своему больно. Я наклоняюсь и быстро обнимаю его, быстрее, чем успеваю моргнуть. Прежде чем он успевает ответить на объятие, я отступаю назад, бормоча.

— Спасибо.

Я смотрю, как его кадык ходит вверх-вниз.

— Все, что угодно для тебя, Маверик. — Я не позволяю его скрипучему голосу повлиять на меня.

Быстро улыбнувшись, я возвращаюсь к своему мужу. Обнимаю его за шею и крепко прижимаюсь, шепча ему на ухо, что хочу, чтобы он отвез меня домой и занялся со мной любовью. Заставил меня хоть ненадолго забыть о том, что у меня сейчас внутри есть эта дыра, которая никогда не будет полностью заполнена.

Глава 23

4 года и 3 месяца назад

Кэл

— Привет, Лебедь.

— Привет, — отвечает она, немного запыхавшись.

Я сажусь на барный стул и сигнализирую Кэнди, чтобы она налила мне, как обычно.

— Ты уже в пути?

Сегодня вечер четверга. Наш традиционный вечер для выпивки и игры в дартс. Тот, который мы начали прошлым летом, когда оба были дома после колледжа.

И в последние несколько недель мы снова возобновляем эту традицию, потому что Маверик возвращается домой. Она с отличием окончила Университет Айовы четыре недели назад. Начала работать на своего отца на довольно скромной должности, но даже тогда сказала мне, что не уверена, что это именно то, чем она хочет заниматься.

Я тоже не уверен, что хочу, чтобы она работала на своего отца. Черт возьми, я сам пытался уйти из компании ее отца, но остался. Если был шанс, что Маверик вернется в Дасти Фаллс после окончания университета, я собирался быть здесь, потому что это наше время. После всех этих лет ожидания и тоски по ней пришло наше время.

Образование получено, ее будущее светлое и безграничное. Она снова на расстоянии вытянутой руки. Я могу ухаживать за ней, открыто любить ее, встречаться с ней, жениться. Я намерен заставить ее понять, что все, что ей нужно, всегда терпеливо ждало ее. Все, к чему я когда-либо стремился, наконец-то в пределах моей досягаемости.

Но я знаю, что мне нужно замедлить свой темп рядом с ней. Это мучительно, но является моим единственным выходом. Медленно и неуклонно завоевывать девушку, и это то, к чему я стремлюсь. Я хочу, чтобы она поняла, что не может жить без меня так же, как я не могу без нее. Она любит меня, да, но еще не влюблена в меня, и я знаю, что это потому, что она не дает этой стороне наших отношений и шанса.

Так что это лето посвящено изменению перспективы и восприятия. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы изменить то, как она видит меня. Как она видит нас. Я открою ей глаза, чтобы она поняла, что мы можем быть лучшими друзьями, любовниками и партнерами на всю жизнь. Я планирую не только заполучить ее, но и удержать, сделав самой счастливой и любимой женщиной на свете.

Как и любое другое лето, мы продолжаем с того места, на котором остановились. Я провожу с ней столько времени, сколько она позволяет, только теперь я начинаю делать тонкие намеки. О нас. О будущем. О большем. С застенчивыми взглядами и трепещущими глазами, которые она бросает на меня, я думаю, что действительно добиваюсь прогресса, но потом у меня внутри все начинает гореть.

Я не единственный, кто думает, что «пора».

— О, черт. Мне очень жаль. Я, э-э… не могу сегодня, Кэл.

Я сжимаю зубы. Это пламя начинает разгораться, подпитываемое горячими углями подозрения, шевелящимися внутри меня.

Стараясь говорить ровным голосом, я спрашиваю.

— Хочешь сказать, что уже нарушаешь традицию вечера четверга? Я с нетерпением ждал, когда мне надерут задницу. — На самом деле я просто с нетерпением ждал возможности провести с ней время. Я не особенно люблю проигрывать, но если это означает, что Мавс будет рядом со мной в течение нескольких часов, я с радостью потерплю поражение.

Ее смех кажется вымученным.

— Мне очень жаль. Я просто… кое-что еще всплыло. Но в следующий четверг я буду там, и мне доставит удовольствие надирать тебе задницу до тех пор, пока ты не сможешь сидеть. — Она быстро добавляет последнюю часть, пытаясь успокоить меня. Это не работает. Обычно я бы рассмеялся и поддразнил ее в ответ, но вместо этого мне хочется прижать ее к себе. Задайте ей двадцать вопросов, пока она не выложит то, что внезапно так ее заинтересовало. Боюсь, я уже знаю ответ на все двадцать из них. — Мне жаль, Кэл. — Теперь в ее голосе звучит искреннее раскаяние.

— Эй, ничего особенного. Я просто позвоню Киллиану. Посмотрим, захочет ли он присоединиться ко мне.

О, да, я его упоминаю. Закидываю приманку.

— О, а… — бормочет она. — Уверена, ему бы это понравилось.

Я уже чувствую запах добычи. Ненавижу то, что так хорошо знаю Маверик. Я знаю каждую интонацию, каждый характерный тик, что означает каждая заминка ее дыхания, кроме того, что я хочу знать наиболее близко. И боюсь, что никогда не узнаю эту ее часть так же, как боюсь, уже узнал Киллиан.

— Поговорим завтра?

— Да. Люблю тебя. Еще раз прошу прощения.

— Я тоже люблю тебя, Мавс.

Так чертовски сильно. Как ты можешь этого не видеть?

Я смотрю на телефон в своих руках, экран теперь черный. Мне не следовало бы этого делать, но я не могу остановиться. Проклинаю себя все время, пока мои пальцы летают по клавиатуре. Ненавижу себя, когда нажимаю на его имя.

Он отвечает после четвертого гудка.

— Если это по бизнесу, боюсь, с этим придется подождать.

Уголок моего рта приподнимается. Наверное, это выглядит как насмешка.

— Это не бизнес. Я хотел узнать, свободен ли ты, чтобы выпить.

— Хочешь выпить? — похоже, он удивлен.

— Да, выпить. Алкоголь и все такое. Я угощаю.

— Сегодня вечером?

Мы с Киллианом когда-то были неразлучны, но теперь наши отношения натянуты с обеих сторон. Трудно общаться с братом как прежде, когда он хочет того же, чего и ты. Ту же женщину, ту же жизнь. Он, вероятно, чувствует то же самое.

Я издаю лающий смешок, граничащий с сардоническим.

— Да, сегодня вечером. А что? У тебя есть планы? Может быть, горячее свидание?

Приманка закинута снова. Только я знаю Киллиана. Он не поднимет эту тему. Потому что не настолько прозрачен. Но я знаю своего брата так же хорошо, как и Мавс. Киллиан уже несколько месяцев ни с кем не встречается. Кроме Маверик. Знаю, что это из-за нее, я понял это по нему. Палка в его заднице волшебным образом выпадает, и я понимаю… Я точно знаю, что это из-за Мавс. Потому что она так действует на людей. Она — мерцающая свеча в их темном мире. Живая, дышащая фантазия воплощается в жизнь.

— Я не могу сегодня вечером. — Коротко. По делу. Никаких уточнений. Очень в духе Киллиана.

— Может быть, после того, как ты закончишь? Я могу подождать. — Киллиан является тем, кто в последнее время настаивает на том, чтобы встречаться чаще, так что тот факт, что он мне отказывает, говорит сам за себя.

Клянусь, я слышу стрекотание сверчков в тишине на другом конце провода. И, наконец.

— Я бы с удовольствием, Кэл, но сегодня просто не получится.

Тогда это подтверждается. Мой худший кошмар воплощается в жизнь. Теперь мое нутро охвачено дикой адской ревностью. Образы, где они вместе сегодня вечером, проносятся в моем мозгу в мучительной замедленной съемке.

— Как-нибудь в другой раз?

— Да, конечно, — удается мне выплюнуть. Я сую руку в карман, нащупываю ключи и борюсь с желанием подъехать к ее дому, следуя за ними, как какой-нибудь чертов влюбленный сталкер. Даже я не могу опуститься так низко. Видеть их вместе в таком состоянии полностью сломает меня.

— Первым делом зайду к тебе утром, чтобы ознакомиться с контрактом Деври.

— Ага. — Я бросаю телефон на барную стойку без прощания, испытывая отвращение к тому, как себя чувствую. Как только он перестает подпрыгивать, то звонит снова, и на короткое мгновение я надеюсь, что это Маверик говорит, что передумала. Я хватаю его, замечая имя на своем экране. Ванесса. Я сбрасываю вызов и бросаю его обратно, на этот раз сильнее, не заботясь о том, что он сломается.

Иисус, бл*дь, Христос, это выбивает меня из колеи.

Мне двадцать пять, почти двадцать шесть лет. Я, конечно, не невинен, но ограничил женщин в своей жизни из-за Мавс. Потому что все, что я вижу в них — это ее черты.

Был период времени, когда я как бы отказался от идеи о нас, не веря, что это когда-нибудь сбудется. Четверть века — это долгий срок, чтобы кого-то ждать, поэтому и начал встречаться с Ванессой. Я — мужчина. Может быть, я и влюблен в женщину, которую не могу заполучить прямо сейчас, но я не гребаный святой. И все же каждый раз, когда я был внутри Ванессы, это становилось все тяжелее и тяжелее, пока не стало почти невыносимым. Несмотря на то, что это глупо, я чувствовал, что предаю Маверик, поэтому порвал с Ванессой несколько месяцев назад.

С тех пор она постоянно звонит мне. Она неумолима. Как кровожадная пиранья.

— Выглядишь так, словно кто-то переехал твою кошку, — говорит Кэнди, ставя передо мной выпивку. Я беру холодную кружку и делаю большой глоток, надеясь, что это охладит огонь в моем животе. Зная, что этого не произойдет.

— Хорошая кошка — мертвая кошка, — говорю я, ударяя стеклом о дерево. Ее испуганный взгляд, заставляет почувствовать стыд. Я забыл, что Кэнди работает волонтером в Обществе защиты животных и является частью команды, которая спасает животных, подвергшихся жестокому обращению. — Э-э-э… Я не это имел в виду. — Ее и без того тонкие губы сжимаются сильнее. — Извини. Это был дерьмовый день. У меня аллергия, поэтому не особенно люблю кошек, но я не бессердечный. И не желаю им смерти. Лучше принеси мне еще один такой. Мне это понадобится.

Понимающе кивая, она оставляет меня барахтаться в одиночестве.

Этот непрекращающийся звон возвращается. Я просто игнорирую его. Он останавливается, но сразу же возобновляется. В отчаянии выключаю телефон и допиваю пиво. Я глубоко дышу. Пытаюсь сохранить свое здравомыслие, но оно сильно поизносилось.

Мое воображение начинает буйствовать от того, что они будут делать сегодня вечером.

Мавс будет смеяться тем своим смехом, который притягивает и завораживает. Она запрокинет голову и обнажит свою гладкую шею, которая так и взывает к твоим губам. Киллиан не сможет устоять. В конце концов, он всего лишь простой смертный. Мужчина, которым движет низменная потребность заявить права на женщину, которая, по его мнению, принадлежит ему.

Черт возьми, не могу дышать.

Я представляю, как он целует ее, снимая сначала блузку, потом лифчик. Я вижу спелый сосок, который он берет в рот, постанывая вокруг него, когда ее вкус взрывается на его языке. Я представляю, как его пальцы двигаются внутри нее, прежде чем он сбрасывает с нее остальную одежду, пока она не оказывается обнаженной и дрожащей, умоляя его облегчить эту боль между ее ног своим членом.

Я представляю, как он делает все, что я хочу сделать.

Начинает накатывать туман отрицания. Мой взгляд уныло опускается на липкую древесину под моими пальцами, я физически не могу больше стоять. Надежда вырвана из моего духа, часть за гребанной частью. Сто тысяч пчел жужжат у меня в голове, и, когда это прекращается, внутри меня поселяется опустошение.

Мой брат знает, как я отношусь к Маверик. Как сильно я ее люблю. Но он тоже любит ее, не так ли? Вот в чем все дело. Он так же влюблен в нее, как и я, и он такой же упрямый, как и я, когда добивается того, чего хочет. Она стоит того, чтобы за нее бороться. Я знаю это. И он тоже.

И он победил.

Это время, когда я должен задать себе трудные вопросы.

Могу ли я остаться здесь, если они будут вместе? Должен ли я встать на колени, содрать с себя кожу и умолять ее выбрать меня вместо этого? Должен ли я был давить сильнее, быстрее, а не ждать так чертовски долго, потому что боялся, что наша дружба станет неловкой, и я потеряю ее навсегда? Могу ли я прожить свою жизнь с Маверик ДеСото, зная, что мы всегда будем друзьями и не более того? Могу ли я прожить свою жизнь без нее, чувствуя себя так, словно мне удалили легкое, и я никогда больше не смогу полноценно дышать? Черт, смогу ли я жить без нее, и точка?

Жаль, что у меня нет ответов на эти вопросы. Я просто не знаю.

Честно говоря, я не знаю, и как долго сижу там, мое воображаемое видение их становится все более реалистичным с каждой секундой. В какой-то момент я чувствую влагу на щеках и понимаю, что это я. Плачу. Как чертов ребенок.

Блеск моего телефона в тусклом свете привлекает внимание. Прежде чем понимаю, что делаю, я тянусь к нему. Мои пальцы набирают номер, и она отвечает после первого гудка. Я оцепеневший, пока мы строим план встречи. Я оцепеневший, когда завожу машину и медленно выезжаю с гравийной дорожки за баром, где припарковался. Я оцепеневший, пока еду по улицам Дасти Фаллс. Я даже оцепеневший, пока трахаю Ванессу.

На самом деле, я остаюсь в оцепенении еще долгое время.

Глава 24

2 месяца и 2 недели назад

Маверик

На кухне я проверяю готов ли ужин, напевая последнюю запомнившуюся мелодию Fifth Harmony. В пекарне был напряженный день, и я рада, что поставила ужин в духовку, иначе это была бы большая тарелка старого доброго сухого завтрака.

Сегодня у меня необычно приподнятое настроение. Это хорошее чувство после того, как ты столько времени проводишь в унынии. Прошло почти два месяца со дня смерти моего отца. Мы все обретаем нашу новую норму, когда ключевая часть нашей жизни теперь отсутствует. Это тяжело, но мы идем вперед, потому что разве у нас есть другой выбор?

Единогласным голосованием Киллиан берет на себя управление компанией отца. Он пытается сказать мне, что это место мое. Это именно то, чего всегда хотел мой отец, но мне там больше не место. Я люблю свою пекарню, свою свободу, свою новую жизнь. Кроме того, это не в моей крови, как у него или моего отца. Независимо от того, что он сказал давным-давно, когда переезжал во Флориду, Киллиан всегда хотел сделать себе имя в ДеСото Констракшн Индастрис. Думаю, он втайне хотел показать моему отцу, что достоин его дочери. Меня.

Моей матери, кажется, с каждым днем становится лучше. Она возобновляет некоторые свои клубные занятия. Пару недель назад она сказала мне, что сейчас возглавляет группу поддержки вдов в церкви. Похоже, это дает ей цель и повод вставать с постели по утрам, так что все работает. За последние два месяца я провожу с ней больше времени, чем за последние два года вместе взятые. Она смягчается и по-своему извиняется за то, что не была лучшей матерью, какой могла бы быть. Обещает исправиться.

А Джиллиан? Она все еще отстраненная и замкнутая. Ее язвительность почти исчезает. Она превращается в беспризорницу, всего лишь оболочку самой себя. Думаю, что сейчас они с Киллианом проводят больше времени порознь, чем вместе. Я провела всю свою жизнь, желая, чтобы Джиллиан была кем-то другим, и теперь, когда она другая, не уверена, что мне это нравится. Я продолжаю ждать, когда сестра, которую я ненавидела все это время, вернется, но… она не возвращается. Удивительно, но я действительно начинаю беспокоиться о ней.

Кроме того, проходит почти три месяца с тех пор, как мы с Кэлом говорили о том, чтобы завести ребенка. Радость от начала новой жизни отходит на второй план из-за реальности потери человека. С тех пор мы с Кэлом об этом не говорим. Однако я перестала принимать таблетки, и мы не предохраняемся.

Должна признаться, что испытываю облегчение, когда мой ежемесячный посетитель появляется несколько дней назад. Я хочу сделать следующий шаг с Кэлом, просто не уверена, что готова к радости материнства, когда все еще оплакиваю потерю своего собственного родителя. Но решаю, что если это произойдет, то произойдет.

Что касается нас с Кэлом, не уверена, что между нами могло быть лучше. Он работает не так много часов. Обычно приходит домой к ужину в шесть или шесть тридцать вечера. Он, как всегда, любящий и внимательный. Но кажется более сосредоточенным на чем-то. Хотя я не могу точно сказать, на чем именно. Он всегда защищает меня от проблем, связанных с моими родителями, проблемы, которую он берет на себя, но я задаюсь вопросом, не ударила ли смерть моего отца по нему сильнее, чем он признает.

Отгоняя грустные мысли, я включаю радио так громко, как только могу, позволяя ритму музыки завладеть мной. Ловлю себя на том, что виляю задницей и пою во всю глотку.

Мой телефон загорается, шумно вибрируя о гранит. Бросаю на него взгляд, хмурясь при виде имени на определителе вызывающего абонента. Я останавливаюсь, слегка задыхаясь, и раздумываю, отвечать ли. Спорю сама с собой, пока вибрация продолжается. Я как раз тянусь за ним, когда бодрый голос Кэла произносит.

— Привет, — говорит он, входя в дверь гаража. Я прерываю звонок, переключая его на голосовую почту, и быстро протягиваю руку, чтобы уменьшить громкость радио.

Мое приветствие вырывается писком, когда его руки обвиваются вокруг моей талии. Теплые губы скользят по моему горлу, и я вспоминаю тот день, когда он сделал это вскоре после того, как мы поженились. Хотелось бы мне, чтобы я готовила крем, вместо того, чтобы вытаскивать тушеное мясо из духовки, чтобы он мог снова намазать меня заварным кремом. Только на этот раз я бы не думала ни о ком, кроме него, пока он жадно слизывал бы крем. Я чувствовала бы только его пальцы, сжимающие мои соски и двигающиеся внутри меня. Слышала бы только его голос в моем ухе, приказывающий мне кончить. Чувствовала бы только Кэла, доводящего меня до оргазма.

Я снимаю крышку с кастрюли и глубоко вдыхаю аромат жареного мяса и овощей.

— Ты, кажется, в хорошем настроении, — говорю я, затаив дыхание, когда он захватывает мою мочку зубами.

— Да, — шепчет он, все еще удерживая меня. Он убирает зубы, но вместо этого его губы обхватывают плоть. Затем его дыхание окутывает меня, заставляя дрожать. — Тушеное мясо?

Его хватка ослабевает достаточно, чтобы я могла повернуться в его руках. Откладываю шумовку и кружусь, обвивая руками его шею.

— Ты кажешься разочарованным.

— Вовсе нет. Я люблю тушеное мясо.

Я наклоняю голову, изучая его.

— Но?

Его брови взлетают вверх.

— Откуда ты знаешь, что есть «но»?

— Потому что я знаю вас двадцать шесть лет, советник. Я узнаю жесткую… твердую, — я провожу рукой по его спине и сжимаю его упругую задницу, — задницу, когда вижу ее. — Мы раздражаемся смехом, прежде чем он оставляет обжигающий поцелуй на моих губах.

— Итак, ты рано вернулся домой, — говорю я, теперь уже запыхавшаяся и готовая к ужину совершенно другого рода.

Но его глаза. Они останавливают меня, пока я не провожу рукой по передней части его бедра. Теперь, когда я смотрю прямо в них, то вижу небольшую настороженность.

— Что случилось?

— Все в порядке, Лебедь.

— Тогда в чем дело? У тебя такой настороженный взгляд, как тогда, когда тебе пришлось сказать мне, что «Молодых ангелов» (сериал) закрыли. Что происходит?

Появляется самоуничижительная улыбка. Он сжимает мою талию, и я чувствую прикосновение его пальцев к своей спине. Он держит меня в клетке, чтобы я не могла сбежать.

— Иногда я ненавижу то, что ты так хорошо меня знаешь.

Красная тревога.

Мой пульс учащается.

Определенно что-то случилось.

— Нет, это неправда. Тебе это нравится. А теперь выкладывай. Это как-то связано с ДеСото Констракшн Индастрис?

— Нет, Маверик, — быстро отвечает он. Слишком быстро. Бросив быстрый взгляд в окно, он делает глубокий вдох и объявляет. — Но на самом деле есть кое-что, о чем я хотел тебе рассказать.

При обычных обстоятельствах я бы самодовольно ухмыльнулась и подразнила его, но мои чувства трепещут, как зажженные бенгальские огни. Момент кажется тяжелым, наэлектризованным.

Он нервничает.

Я стараюсь, чтобы мой голос звучал ровно, когда спрашиваю.

— О чем?

Он удерживает мой взгляд. Удерживает так интенсивно, как будто мы — магниты. Мощные и нерушимые. Буквально через секунду я задамся вопросом, так ли это.

— Я получил предложение о работе.

Я просто смотрю. Моргаю, смотрю и моргаю еще несколько раз.

Предложение о работе? Но у него уже есть работа.

— Что ты имеешь в виду, говоря, что тебе предложили работу? У тебя есть работа, Кэл. Здесь, в Дасти Фаллс. Работа в компании моего отца. — Я ахаю, внезапная мысль поражает меня. — Киллиан тебя уволил?

Сделал бы он это? Стал бы он таким образом злоупотреблять своей властью?

Ноздри Кэла раздуваются, а уголок рта приподнимается, но это и близко не похоже на улыбку.

— Потому что, если он это сделал, я…

— Нет, Лебедь. Он меня не увольнял. И мне не нужно, чтобы ты сражалась в моих битвах, — довольно горько продолжает он.

Я немного напрягаюсь, пытаясь не позволить этому уколоть меня.

— Тогда что случилось? Почему ты получил предложение о работе? Я не понимаю.

И где? Не то, чтобы в Дасти Фаллс было много мест, где можно было бы работать адвокатом.

Он не отводит взгляда и спокойно говорит.

— Я согласился.

Моему мозгу требуется несколько секунд, чтобы осознать то, что он только что произнес. Мне показалось, я слышала, как он сказал: «Я согласился». И когда я понимаю, что он действительно произнес эти два слова, у меня такое чувство, что воздух выбивают прямо из моих легких.

— Что ты сделал? — я выдавливаю этот вопрос из себя на последнем глотке воздуха, который у меня остается, потому что чувствую, что не могу нормально дышать. Отталкиваю его изо всех сил, что есть во мне. Он позволяет мне, неустрашимо отступая назад. — Как ты мог это сделать, не посоветовавшись сначала со мной? ДеСото Констракшн Индастрис нуждается в тебе, Кэл. Сейчас больше, чем когда-либо.

Его челюсть плотно сжата. А пристальный взгляд тверд, впиваясь в меня с неконтролируемой решимостью.

— Это не так. Всех можно заменить, включая меня.

Несколько секунд назад я думала, что Киллиан уволил его. Теперь мои мысли поворачиваются на 180 градусов.

— Киллиан никогда не примет твою отставку.

Его поведение ничуть не меняется.

— Он уже это сделал.

Вот почему он звонил всего несколько минут назад. Должно быть.

— Как ты мог это сделать?

Решимость делает черты его лица жесткими. Он слегка кивает, когда говорит мне.

— Так будет лучше для нас, Лебедь.

— Лучше для нас? — я пребываю в полном недоумении и шоке. Да, шоке. Должно быть, это то, из-за чего мои конечности немеют, а разум отключается. Нет, он вращается. Кружится, вращается и раскачивается так быстро, что мой желудок бунтует. Я не знаю, как долго мы молча стоим, прежде чем снова обретаю самообладание. Затем выпрямляю спину. Расправляю плечи. Собираю свои запутанные мысли с пола, в единственную имеющую смысл схему. — Лучше для нас или лучше для тебя?

— Для нас. Нам нужно убраться к чертовой матери из этого города, Маверик, пока он не засосал нас и не погубил. Прежде, чем это разрушит нас, и все, что мы пытаемся построить.

— Разрушит нас? О чем, черт возьми, ты говоришь, Кэл? — мой голос становится все более и более пронзительным с каждым произносимым словом. — Наша жизнь здесь. Наши средства к существованию находятся здесь. Наши воспоминания. Наши истории. Наша преданность. Наши семьи!

Он просто стоит неподвижно, окаменевший и непоколебимый.

— Вот именно. — Как будто это словосочетание все объясняет. И я полагаю, что так оно и есть. Одно словосочетание суммирует причину, по которой он хочет отказаться от всего, что мы знаем, оставляя всю нашу жизнь позади.

Киллиан.

Моя кровь кипит. Горячо и сильно. Внутри образуются волдыри. Пот выступает у меня на лбу.

— Не могу поверить, что ты сделал это, не посоветовавшись со мной.

Его взгляд скользит по моей застывшей фигуре.

— Потому что я знал, что ты так отреагируешь.

— Как, черт возьми, я должна реагировать, когда ты говоришь мне, что строил планы на нашу жизнь без меня! — затем мысль поражает меня с силой солнца в полдень на экваторе. Почему я раньше не сложила два и два? Почему не настаивала на этом, когда у меня были сомнения относительно того, что он делал? — Ты поэтому ездил в Миннеаполис?

Пожалуйста, скажи «нет». Пожалуйста, скажи «нет». Пожалуйста, не говори «да»…

Он даже не утруждает себя тем, чтобы выглядеть пристыженным, когда отвечает.

— Да.

У меня слабеют колени. Но я ловлю себя на том, что кладу руку на стойку. Другой толкаю в грудь Кэла, когда он пытается добраться до меня.

— Не прикасайся ко мне, — бормочу я. Он делает два шага в сторону.

Я чувствую себя совершенно больной. Он скрывает это от меня в течение нескольких месяцев. Мы смотрим друг на друга, воздух сгущается от гнева и обиды.

— На кого ты будешь работать? — выдавливаю я вопрос сквозь сдавленное горло. Все мои флажки развеваются высоко и кроваво-красные. Я знаю, кто еще есть в Миннеаполисе, и очень надеюсь, что он не собирается говорить то, что я думаю.

— Брэм Констракшн.

— О Боже мой. Но это же… — о, Боже, я не могу… дышать… Я задыхаюсь. — Это… Кэл. — Это крупнейший конкурент ДеСото Констракшн Индастрис на Среднем Западе.

Я поворачиваюсь к нему спиной и опускаю голову, сжимая гранитную стойку так сильно, что мои пальцы кричат так же громко, как и разум. Я закрываю глаза и напрягаюсь, чтобы сделать долгий, медленный вдох, полный терпения и прощения. Но это, черт возьми, не работает. Прямо сейчас я чувствую себя невообразимо преданной. Сбитой с толку и такой преданной.

— Как долго ты работаешь над этим?

— Некоторое время.

«Некоторое время» — воздушные кавычки. Проходит уже несколько месяцев. Вот почему он отвозил меня в Сент-Пол. Вот почему хотел показать мне все вокруг. Вот почему он хотел, чтобы я полюбила это место.

Иисус Христос.

Я резко оборачиваюсь, мои волосы дико развеваются. Не хочу смотреть на него прямо сейчас, но я должна видеть его лицо, когда спрашиваю.

— Были ли когда-нибудь какие-нибудь встречи с Национальной гвардией?

Он выглядит немного обиженным. Я ни в малейшей степени не чувствую себя плохо из-за этого.

— Да.

— Сколько?

Он колеблется лишь мгновение, его глаза опускаются в пол, прежде чем вернуться ко мне. Один только его вздох отвечает на вопрос.

— Только одна. Все застопорилось, как я тебе и говорил.

— Тогда почему Киллиан не знал?

Его губы сжимаются в тонкую, сердитую линию.

Он злится? Ну и к черту его.

Опять же, я не чувствую себя плохо.

— Это была услуга твоему отцу. Они связались с ним напрямую. Они были заинтересованы в ДеСото Констракшн Индастрис, но твой отец не хотел посылать Киллиана, потому что не хотел портить процесс закупок. — Когда я продолжаю молчать, он добавляет. — Это была просто встреча, Мавс. Я никогда не упоминал об этом при Киллиане и не знаю, говорил ли об этом твой отец. Не спрашивал.

Я перевариваю его объяснение. Когда Кэл лжет, он всегда заканчивает тем, что облизывает губы. Не уверена, что он даже осознает это, но его губы сейчас сухие. Я хочу спросить его, почему он просто не сказал мне об этом с самого начала, только я уже знаю.

— Ты солгал мне, — говорю я дрожащим голосом.

— Я не…

— Ты, черт возьми, сделал это, — кричу я. — Утаивание этого равносильно лжи. Мы женаты, Кэл. Женатые люди должны говорить о таких важных, меняющих жизнь вещах, как эта. А не прятать их друг от друга.

Его губы кривятся так, как я никогда раньше не видела.

— Неужели? Это то, что мы должны делать, Мавс? Потому что тогда у меня есть кое-что, о чем я хотел бы поговорить.

Моя грудь сжимается.

О, Боже.

Это он. Момент, которого мы ждали. Дискуссия, которая разлучит нас или объединит, чтобы мы стали нерушимы. Я хотела поговорить десятки раз с тех пор, как мы поженились, и теперь, когда мы стоим на пороге, глядя в эту смоляную яму боли, я просто хочу закрыть дверь и замазать ее клеем навсегда.

Но я не могу.

Потому что он — это причина, по которой мы вообще здесь находимся.

— Просто скажи это, — настаиваю я.

То расстояние, которое, как я убедилась, было между нами, теперь исчезает. Кончики его ботинок прижимаются к моим босым пальцам ног. Его грудь задевает мою с каждым неровным вдохом. Его голова опущена, лицо близко к моему. Вращающиеся раскаленные шары гнева снова держат меня в заложниках. Когда он говорит, его голос хриплый и гортанный.

— Да. Это из-за него, Маверик. Мы притворяемся, что между нами не существует его, но он, блядь, всегда рядом. Всегда между нами. Он — это все, что когда-либо было между нами.

— Кэл…

Он хватает меня за подбородок большим и указательным пальцами, ущипнув, чтобы удержать, но не причинить мне боль.

— Думаешь, я не знаю, что он забрал то, что принадлежит мне? Поцеловал то, что принадлежит мне? Любил то, что принадлежит мне? Трахнул то, что принадлежит мне? — он проводит дрожащей свободной рукой по волосам, пока пряди не встают дыбом. — Думаешь, я не знаю, что ты даже назвала свой гребаный бизнес в его честь?

Я открываю рот, чтобы отрицать это, но не могу. Я сделала это как запоздалое «пошел ты» Киллиану. В колледже я прочитала книгу Талеба «Черный лебедь» о непредсказуемых событиях. Это было завораживающе. Кэл бесконечно слушал, как я болтаю о его теориях эмпирических и статистических свойств четвертого квадранта. Так что месяцы спустя, когда произошло невообразимое, непредсказуемое предательство Киллиана, я была полна злобы и смущения, и это казалось уместным. Теперь же это просто кажется мелочным.