История Древнего Рима в биографиях

21. Марк Клавдий Марцелл

Клавдий Марцелл, прозванный «мечом Италии», был истинный воин, храбрый солдат, наделенный большой физической силой, и превосходный полководец, соединявший со смелой отвагой осторожность и присутствие духа; при этом он обладал рыцарскими качествами – справедливостью и бескорыстием, кротостью и приветливостью. Но когда дело касалось интересов Рима, он умел быть также строгим и беспощадным. Он любил греческую культуру и греческий язык, хотя военная карьера оставляла ему мало времени для занятий.

В первый раз Марцелл вступил на военное поприще во время первой Пунической войны в Сицилии, где он участвовал в сражениях против Гамилькара. В одном из и их сражений он спас жизнь своему усыновленному брату Отацилию, закрыв его своим щитом и убив нападавших на него воинов. За это полководец наградил его венком. Вскоре после того он был сделан курульным эдилом, потом авгуром. В 222 г. народ избрал его консулом и поручил ему совместно с его товарищем Кн. Корнелием Сципионом воевать с галлами на берегах реки По. Галлы, долго остававшиеся в бездействии, в 225 г. снова затеяли войну против Рима, вторглись с большим войском в Этрурию и намеревались двинуться на самый Рим. Но войско их было почти совсем уничтожено при Теламоне. После этой победы римляне решили напасть на галлов в и собственной стране и окончательным покорением их навсегда поло жить конец вторжениям этого народа в Италию. В 224 и 223 гг. были покорены галльские племена к югу от По – лингоны, бойи и анары. Консул Фламиний, впоследствии павший при Тразименском озере, переправился в 223 г. через По и разбил в кровопролитном сражении инсубров, самое могущественное племя галлов. Марцелл и Сципион появились в следующем году на этом же самом поле битвы.

На помощь инсубрам вышло 30 тыс. трансальпийских галлов, из местности между Альпами и Роной; все они были опытные наездники и называли себя гезатами, т. е. наемными солдатами. Вследствие их прибытия война, которая была уже почти окончена, снова разгорелась. Оба консула осадили Ацерры, укрепленный город инсубров Чтобы оттеснить их оттуда, предводитель гезатов Виридомар с 10 тыс. человек вторгся в земли к югу от По. Тогда Марцелл оставил своего товарища со всей тяжелой пехотой и третьей частью конницы перед Ацеррами, а сам с остальной кавалерией и легкой пехотой погнался за гезатами и безостановочно шел день и ночь, пока не настиг их около занятого римлянами Кластидиума. Для отдыха не оставалось ни минуты, потому что, как только галлы увидели неприятеля и его малочисленность, они с криком кинулись на него. Чтобы не быть подавленным численностью, Марцелл поставил впереди себя свои эскадроны таким образом, что одно крыло стояло почти против другого. Но в ту минуту как он дал знак к нападению, лошадь его испугалась диких криков неприятеля и кинулась назад. Чтобы не поселить в такую важную минуту в своих солдатах никакого суеверного предчувствия, Марцелл повернул налево кругом и стал молиться солнцу, желая этим показать, что он нарочно сделал такой поворот, так как римский обычай требовал употребления при молитве такого приема. В это же время он дал обет принести в дар Юпитеру Феретрию так называемое spolia opima, т. е. вооружение, отнятое одним предводителем у другого. Завидев Марцелла, Виридомар – высокая, страшная фигура, в блестящем вооружении, украшенном золотом, серебром и пурпуром, – кинулся ему навстречу. Первым же ударом копья Марцелл сбросил его на землю и в ту же минуту поразил насмерть вторым и третьим ударом. После того он соскочил с лошади и, положив руку на вооружение мертвого, воскликнул, обратившись к небу: «Юпитер Феретрий, ты, взирающий с небес на боевые подвиги полководцев, будь мне свидетелем, что я третий полководец, собственноручно убивший неприятельского военачальника и государя для того, чтобы принести тебе в дар первую и славнейшую добычу! Пошли нам такое же счастье в дальнейших наших действиях!» Ободренные этим, всадники и пехотинцы Марцелла вступили в рукопашный бой с испуганным неприятелем и в короткое время одержали блистательную и удивительную победу. Неприятель, намного превосходивший их численностью, был почти совершенно уничтожен.

С богатой добычей вернулся Марцелл к своему товарищу, который в это время подошел к Медиолану (Минин), столице инсубров. Но вместо того чтобы осадить этот город, он сам был осажден инсубрами. Прибытие Марцелла изменило, однако, положение дел. Гезаты, узнав о смерти своего государя, отступили, и Медиолан покорился, после чего и остальные галльские города отдались во власть римлян.

Марцеллу за его подвиги в Галльской войне был назначен триумф, и он отпраздновал его, торжественно проходя через весь город на колеснице в храм Юпитера Феретрия свою добычу и принеся ее там в дар богу. Римляне были так обрадованы окончанием Галльской войны, что из благодарности Аполлону отправили в подарок в Дельфы золотой сосуд в 50 фунтов весом и уделили значительную часть военной добычи союзным городам и царю Гиерону Сиракузскому.

Римляне занимались еще заложением крепостей (Плаценция, Кремона и Мутина) и прокладыванием дорог для обеспечения за собой завоеванных галльских земель Альп, когда Ганнибал снова спустился с Альпийских гор и снова сделал положение сомнительным.

Почему Марцелл в первые годы войны с Ганнибалом не занимал никакого значительного поста, нам неизвестно; только после поражения при Каннах он снова выступил вперед. В то время он получил назначение на должность претора в Сицилии и находился в Остии, откуда должен был отправиться на свой пост с двумя легионами, когда ему было приказано двинуться с одним легионом в Канузию и принять главное начальство над войском, уцелевшим в сражении при Каннах. Назначенный же как раз в это время диктатором М. Юний Пера набрал в Риме четыре новых легиона для похода против Ганнибала. Из Апулии Марцелл двинулся в Кампанию где опередил его Ганнибал с целью завладеть Капуей. Благодаря своей смелости и осторожности Марцеллу, которому было в то время уже за 50 лет, удалось в этом и в следующем году (216 и 215) стать относительно Ганнибала в значительно выгодное положение, и этим, после стольких поражений, он снова отчасти поднял мужество и энергию римлян.

В Кампании война велась за обладание отдельными городами, в которых народная партия стояла на стороне Ганнибала, а партия сената и дворянства – на стороне римлян, В числе прочих и граждане Нолы желали примкнуть к Ганнибалу, но сенат сумел остановить это дело, а между тем призвал Марцелла, Марцелл занял Нолу еще до прибытия Ганнибала. Самым ревностным приверженцем Карфагена был пламенный юноша Л. Бандий, который в сражении при Каннах очень храбро сражался под римскими знаменами и в конце битвы был найден тяжело раненный среди трупов.

Ганнибал призрел его и вылечил, затем, наградив богатыми подарками, отпустил домой, как милого гостя. Прибыв на родину, Бандий употребил все свое влияние, чтобы склонить своих сограждан к отделению от Рима. Марцелл мог бы его казнить и тем сделать безвредным для себя, но у него не хватило духу умертвить воина, так храбро сражавшегося за Рим в самые критические минуты; он предпочел привлечь его снова на сторону Рима добротой и приветливостью. Поэтому, встретив его однажды на улице, Марцелл вступил с ним в разговор и спросил его имя. Юноша назвал себя, и тогда Марцелл с радостью и удивлением воскликнул: «Стало быть, ты тот самый Бандий, о котором в Риме так много говорили, который один из всех сражавшихся при Каннах не покинул консула Эмилия Павла и принял в свою грудь пущенную в консула стрелу!» Бандий отвечал утвердительно и показал некоторые из своих ран. И с таким доказательством преданности твоей к нам, – сказал Марцелл, – ты не явился тотчас же ко мне? Неужели ты думал, что мы ценим так дурно в наших друзьях заслуги, которых не может не оценить даже враг!» – с этими словами он протянул ему руку и подарил боевого коня и 500 драхм серебра. С этой минуты Бандий сделался вернейшим союзником и товарищем Марцелла и ревностно помог ему подавить возмущение.

В это время Ганнибал появился перед Нолой и ежедневно выводил свое войско из лагеря, между тем как Марцелл выставлял свои войска перед стенами города для защиты этого последнего. Произошло несколько небольших стычек, но ни один из предводителей не хотел подать так к генеральному сражению. Между тем знатнейшие Жители Нолы уведомили однажды Марцелла, что граждане собираются на ночные сходки с карфагенянами и замыслили, как только римское войско выйдет из ворот, напасть на его обоз, ворота затворить и, заняв стены, пустить в город вместо римлян карфагенян. Это обстоятельство побудило Марцелла вступить в сражение, прежде чем в городе вспыхнуло восстание. Он разбил свое войско на три отделения, поставил их внутри города у трех ворот, которые вели к неприятелю, велел обозу следовать за ним, а дровосекам, маркитантам и негодным к бою людям приказал нести сваи. У средних ворот он поместил свои храбрые легионы и римскую конницу, а у обоих боковых – новобранцев, легкую пехоту и конницу союзников. Жителям Нолы было запрещено подходить к стенам и воротам, а обозу дано было особое прикрытие.

Ганнибал, как он уже делал это в продолжение нескольких дней, стоял до глубокого вечера перед своим лагерем в боевом порядке и удивлялся, что римские войска не делали вылазки и что на стенах не показывался ни один человек. Он предположил, что римляне узнали о его переговорах с жителями Нолы и потому боялись выходить из города. Вследствие этого он решился штурмовать стены города, надеясь, что во время этой атаки граждане произведут в городе восстание. Приказав принести из лагеря все орудия штурма и поставив их в первом ряду, Ганнибал двинул свои войска против стен и ворот. В это время Марцелл внезапно открыл ворота, и римляне при трубных звуках и с боевыми криками, выставив вперед пехоту, яростно ударили неприятеля, Центр карфагенских войск уже был объят ужасом и смятением, когда и из обоих боковых ворот устремились на правое и левое крыло неприятеля легаты Валерий Флакк и Аврелий. Маркитанты, дровосеки и прикрытие обоза усилили криками общую сумятицу, так что карфагеняне подумали, что перед ними огромная армия. В короткое время Карфагенское войско было отбито в свой лагерь с большой потерей Рассказывают, что они потеряли 2800 человек, тогда как у римлян погибло только 500. Это была первая победа, одержанная римским полководцем над Ганнибалом.

После отступления Ганнибала от Нолы Марцелл занял ворота, для того чтобы никто не мог выйти из города, и затем на площади произвел следствие над теми, которые вели тайные переговоры с неприятелем. Более семидесяти граждан были признаны виновными в измене и обезглавлены, а имущество их конфисковано, После этого Марцелл передал сенату управление городом и отправился в Суэссулу, где разбил лагерь на том возвышении, которым долго пользовались римляне для прикрытия Нолы и других городов Кампании.

В награду за этот блистательный подвиг Марцелл единогласно был избран консулом и на следующий, 215 г. но так как во время этого избрания гремел гром и жрецы объявили это неблагоприятным предзнаменованием, то он отказался от консульской должности и был сделан проконсулом. Впрочем, действительной причиной его отказа послужило то, что он точно так же, как и другой консул Тиберий Семпроний Гракх, был плебеем, а по закону оба консула не могли быть из плебеев. На его место выбрали Фабия Максима Кунктатора. И в этом году Марцелл снова командовал кампанийским войском в лагере при Суэссуле и при Ноле и оттуда совершал частые опустошительные походы в страну самнитян и гирпинов, державших сторону Ганнибала. Когда Ганнибал выступил против него, он замкнулся в стенах Нолы, между тем как карфагенский полководец расположился лагерем на расстоянии около тысячи шагов от города. Ганнибал пытался сначала овладеть городом посредством измены, но так как это не удалось, то он окружил город войском, чтобы в одно и то же время ударить штурмом на стены со всех сторон. Как только Марцелл заметил его приближение к стенам города, он сделал штурмовую вылазку со всем своим войском. Первое нападение окончилось избиением многих застигнутых им врасплох, но когда на битву сбежались все остальные и силы обеих сторон уравновесились, то началось страшное сражение, обещавшее сделаться одним из самых замечательных за всю эту войну. Но вдруг разразилась сильная буря и пошел такой страшный проливной дождь, что пришлось прекратить битву. Карфагеняне потеряли 400 человек, а римляне – 50. Ливень длился всю ночь до 9 часов утра следующего дня, поэтому обе стороны, несмотря на свое желание сразиться, остались в этот день за своими укреплениями. Когда же на третий день Ганнибал вывел на грабеж в окрестностях Нолы часть своих войск, Марцелл немедленно выступил со своим войском. Ганнибал принял сражение и после долговременной и жестокой сечи был оттеснен в свой лагерь; он потерял 5 тыс. убитыми, 600 пленными и 19 знамен; четыре слона были убиты, два взяты в плен. У римлян погибло меньше тысячи человек. Доставшееся в качестве добычи оружие Марцелл сжег, так как он заранее обещал принести его в дар Вулкану. Через три дня после этого сражения на сторону Марцелла перешли 1272 нумидийских и испанских всадника, которые и оставались верными римлянам до конца войны, когда в награду за храбрость испанцы получили поземельную собственность в Испании, а нумидийцы – в Африке.

В 214 г. Марцелл был избран консулом вместе с Фабием Максимом. В этом звании он вел некоторое время войну в Кампании и в третий раз одержал значительную победу над Ганнибалом при Ноле, после чего был послан в Сицилию, где предстояла война с Сиракузами. В Сиракузах в это время, вероятно в начале 214 г., был убит Гиероним, внук Гиерона, дравшийся под знаменами Карфагена, и город пытался снова вступить в союз с римлянами. Однако же двое граждан, Гиппократ и Эпикид, родившихся в Сиракузах, но воспитанных в Карфагене, с помощью наемных войск захватили власть в свои руки, и с этих пор можно было опасаться, что город открыто перейдет на сторону Ганнибала. Вскоре эти двое действительно вовлекли Сиракузы в новую войну с Римом, и тогда Марцелл вместе с претором Аппием Клавдием, который уже прежде стоял и Сицилии с войском, приступил к осаде Сиракуз.

Сиракузы превосходили в это время размерами Рим сильные и высокие укрепления, которыми окружил их тиран Дионисий Старший, простирались на 180 стадий и обнимали собой, кроме старых восточных частей, Назос (остров) и Ахрадину, городские кварталы Тиху, Неаполис и Эпиполы. Марцелл пустился со ста кораблями на штурм Ахрадины, стены которой омывались морем, между тем как Аппий Клавдий угрожал городу на суше, а именно у Гексапилона, составлявшего одни из ворот Эпипол. Из кораблей, атаковавших стены Ахрадины, большая часть, снабженная стрелками и пращниками, держалась в некотором отдалении и осыпала стены таким множеством выстрелов, что удержаться на них было весьма трудно. Остальные восемь пятивесельных судов, которые должны были подойти к самым стенам, были соединены одно с другим попарно, и на них были построены башни в несколько этажей, снабженные мостами в уровень со стенами для того, чтобы с кораблей можно было прямо войти в город. Эти обширные приготовления, однако, не удались, благодаря гениальным способностям одного человека, а именно знаменитого математика и механика Архимеда. Он выставил на стене по направлению к морю изобретенные им орудия различной величины и метал из них в корабли тяжелые камни; те же суда, которые стояли ближе, он осыпал более легкими, но зато более многочисленными ударами. Сверх того, чтобы дать своим согражданам возможность вернее обстреливать город, он пробил в стене снизу доверху множество амбразур, имевших внутри ширину в аршин, а снаружи в пять пальцев. Как только какой-нибудь корабль подходил близко к стене, Архимед, при помощи поставленных на ней подъемных бревен, к которым были прикреплены так называемые железные руки, схватывал его и поднимал в высоту таким образом, что он держался только на задней части, и потом внезапно опускал его, вследствие чего корабль стремительно падал в воду и тонул. Этими же железными руками захватывались солдаты, которые тоже подбрасывались в высоту и затем кидались в море. Вследствие всего этого нападение с моря окончилось полной неудачей, и штурм начали затем с суши. Но и здесь уже во время Гиерона Архимед с редким искусством укрепил стены орудиями всякого рода, так что и в этом году все усилия римлян остались бесплодными, и Марцелл после восьмимесячной осады ограничился обложением города как с моря, так и с суши, с целью принудить жителей к сдаче голодом.

Между тем карфагеняне, которые до этого времени помогали сиракузянам своим флотом, высадили на Сицилии и сухопутное войско из 25 тыс. человек под предводительством Гимилькона и овладели Агригентом и многими другими городами. Гиппократ, смелый и способный военачальник, вышел из Сиракуз с 10 тыс. человек для соединения с Гимильконом, и большая часть сицилийких городов примкнула к карфагенянам, главным образом потому, что испугалась и пришла в негодование от жесток остей и строгости, с которой действовали римляне на острове. Вследствие этого положение Марцелла в конце 213 г. было не совсем благоприятное. Тем не менее в начале 212 г., однажды ночью, когда в Сиракузах происходило празднество в честь Артемиды и часовые на стенах заснули после обильной попойки, ему удалось взойти на городскую стену в одном из наиболее низких участков ее и занять часть предместья Эпипол. На следующее утро, вторгнувшись в город со всем своим войском, он без особого сопротивления со стороны сиракузян овладел тремя предместьями: Эпиполами, Тихой и Неаполисом, которые тут же были ограблены, но без кровопролития. Ахрадина и Назос, древние части города, отделенные от предместий высокими стенами, остались в руках неприятеля, а вскоре после того сдалась и крепость Эвриалос, находившаяся вне города и прикрывавшая собой дорогу, которая вела в глубь Сицилии.

Рассказывают, что когда Марцелл, войдя в предместье, посмотрел сверху на Сиракузы и подумал о многолетней славе этого прекрасного города, о том, как он не раз уничтожал афинский флот, как переносил столько войн с карфагенянами, как блистал под владычеством стольких могущественных государей, – то мысль о скором конце этой столицы, о пожаре вызвала в римском полководце глубокое сожаление и слезы. Чтобы спасти город от этого бедствия, он через сиракузян, находившихся в его лагере, обратился к гражданам с предложением сдать ему город. Но граждане уже не были хозяевами города – он находился в руках грубых солдат и римских перебежчиков, которые знали, что в случае сдачи им нечего рассчитывать на помилование. Вследствие этого Марцелл должен был решиться на осаду и окружил Ахрадину тремя лагерями. Между тем Гимилькон и Гиппократ появились со своими войсками на выручку городу и, поддерживаемые карфагенским флотом и сиракузским гарнизоном, попытались совершить нападение на римские позиции, но были отбиты во всех пунктах, и оба эти войска вынуждены были расположиться лагерем на болотистых берегах протекавшей к югу от Сиракуз реки Анапа. Но зной вызвал страшную моровую язву, уносившую людей массами, в то время как римские войска стоявшие в предместьях, терпели только незначительные потери. Гимилькон и Гиппократ умерли от чумы, вся армия разошлась, карфагенский флот, стоявший в гавани, бежал; Эпикид, командовавший в городе, удалился в Агригент. После этого сиракузские граждане попытались войти в соглашение с римлянами, но перебежчики, боявшиеся выдачи, и наемные войска убили представителей гражданского населения, воспрепятствовали сдаче города и передали защиту его избранным ими офицерам. Однако один из этих последних, испанец Мерик, вступил в тайные переговоры с Марцеллом и передал в его руки квартал Назос. Как только римляне утвердились здесь, перебежчики и наемники бежали из Ахрадины и предоставили гражданам заключить мир с римлянами. Город пощадили, свободных граждан оставили в живых, а войска занялись грабежом.

При этом грабеже погиб, подобно многим сиракузянам, и Архимед, хотя Марцелл дал особое приказание пощадить его.

Завоевание Сиракуз относится к концу 212 г. Город утратил свою самостоятельность и вместе с другими прежде принадлежавшими ему местностями был обложен данью. Марцелл перевез отсюда в Рим многие художественные произведения и поставил их там в различных храмах – первый пример, что Рим украсился произведениями искусства, захваченными в завоеванном городе.

После завоевания Сиракуз Марцелл принимал еще некоторые меры к усмирению волнений на острове, разбил карфагенское войско при Агригенте и только в конце 211г. вернулся в Рим; но полное покорение Сицилии совершилось только в 210 г. Марцеллу, из-за происков его завистников и врагов, было отказано сенатом в триумфе под тем предлогом, что война с Сицилией была еще не совсем окончена и войска не возвратились на родину вместе с ним. Он удостоился только малого триумфа, так называемой овации, но канун своего торжественного вступления в город отпраздновал еще частным триумфом на Альбанской горе.

В 210 г. Марцелл был избран консулом в четвертый раз. Уже в начале этого года он из-за интриг своих противников был обвинен сиракузянами перед сенатом в том, что крайне жестоко обошелся с городом, бывшим всегда одним из верных союзников Рима. Марцелл защищался с достоинством и был оправдан. Тогда посланные для обвинения его бросились к его ногам и просили простить их и удостоить город Сиракузы своей помощью и защитой. Консул отнесся к ним милостиво, простил их и впоследствии дал Сиракузам еще много доказательств своей благосклонности. За это сиракузяне осыпали его большими почестями и постановили, чтобы каждый раз, как Марцелл или его потомки будут вступать на почву Сицилии, все граждане Сиракуз надевали венки и приносили жертвы богам.

После этого процесса Марцелл отправился к своему войску в Южной Италии и вел войну с Ганнибалом со своей обычной смелостью и энергией. Он завоевал Салапию в Апулии и многие города в Самниуме, причем в его руки попали богатые запасы фруктов и денег и три тысячи человек из граждан Нижней Апулии. Когда вскоре после этого проконсул Кн. Фульвий Центумад, вследствие удачной вылазки Ганнибала, потерпел при Гердонии полное поражение с 10 тыс. римлян, Марцелл написал сенату, что при Гердонии римляне потеряли полководца и войско, но что он уже на пути к тому, чтоб отнять у неприятеля радость этой победы. В Риме письмо Марцелла усилило опасение за будущее. Но консул, согласно своему обещанию, погнался за Ганнибалом и при Нумистро в Апулии разбил лагерь на виду у него, на равнине, несмотря на то, что Ганнибал стоял на возвышении в укрепленной позиции. На следующий день Марцелл выстроился в боевой порядок, и тут на равнине, куда спустился неприятель, произошла кровопролитная битва, начавшаяся в 9 часов и закончившаяся только с наступлением ночи. Сражение осталось нерешенным. На рассвете Марцелл выступил из лагеря, занял позицию среди трупов убитых и вызвал противника на окончательный бой. Но Ганнибал отступил и этим дал Марцеллу перевес. Марцелл предоставил своим воинам возможность ограбить неприятельские трупы, велел похоронить своих и преследовал Ганнибала дальше, постоянно сражаясь с ним и ни разу не позволив заманить себя во многие засады, которые неприятель расставлял ему. На следующий, 209 г. римляне снова оставили Марцелла в должности проконсула, чтобы не мешать ему в борьбе с Ганнибалом. По соглашению с консулом Фабием Максимом, осаждавшим в это время Тарент, он старался сильным нападением удержать Ганнибала от движения на помощь Таренту. Когда Марцелл настиг карфагенского полководца возле Канузиума в Апулии, то Ганнибал, видя, что эта местность совершенно открытая и что в ней не было никакого уголка для устройства засады, мало-помалу удалился в более возвышенную лесистую местность. Марцелл следовал за ним по пятам, везде устраивая свой лагерь против его лагеря, и наконец вступил против него в бой со своими легионами. Ганнибал снялся ночью, но Марцелл настиг его на открытой и ровной местности и не дал укрепиться. Завязался кровопролитный бой, в котором участвовали все войска, но который остался нерешенным вследствие наступления ночи. Оба войска укрепились в лагерях на весьма недалеком расстоянии друг от друга. На рассвете Марцелл снова двинулся в битву, в которой пало 2,7 тыс. римлян.

По возвращении в лагерь Марцелл собрал свои войска и осыпал их самыми жестокими упреками, которые более огорчили их, чем полученные раны и понесенные потери. «Я благодарю богов, – сказал Марцелл, – что враг не напал также на лагерь; иначе вы, малодушные трусы, оставили бы и его – до такой степени вы позабыли, кто вы такие и с кем пришлось вам сражаться. Предо мной только римские фигуры и римское оружие, но римских солдат я не вижу! Разве мог бы враг, если б в вас сохранилось прежнее ваше мужество, увидать ваш тыл или отнять у вас хотя бы одно знамя? До сих пор он похвалялся только тем, что рубил римские легионы; вы же доставили ему в первый раз честь обратить в бегство римских солдат!»

После этой гневной речи полководца войска разразились криками о прощении за малодушный поступок нынешнего дня. Они уговаривали его снова испытать их мужество. С наступлением дня римляне выкинули красное знамя. Впереди полководец поставил тех, которые первые бежали вчера, и те когорты, которые потеряли свои знамена. Марцелл объявил своим солдатам, что он требует боя и победы от всех их, что каждый из них должен стремиться к тому, чтобы весть о вчерашнем их бедствии дошла до Рима не раньше, чем известие о нынешней победе. Когда Ганнибалу донесли, что неприятель выступил, он воскликнул; «Клянусь богами, мы, имеем дело с врагом, который не может успокоиться ни в несчастье, ни в счастье: победив, он смело преследует побежденных; потерпев поражение, вступает в новую борьбу с победителем!» Затем он велел трубить и также двинулся вперед.

С обеих сторон войска дрались с еще большим ожесточением, чем накануне. Так как бой долго оставался нерешенным, то Ганнибал выдвинул вперед слонов. В то время как эти животные растаптывали все вокруг себя или разгоняли испуганных солдат, один из римских военачальников, К. Децимий Флав, вырвал у знаменосца первого отряда знамя, крикнул отряду следовать за ним и с такой силой ударил в первого слона древком знамени, что тот повернул назад; то же самое сделал он и со вторым третьим слоном, и скоро все эти животные, осыпанные градом стрел, как раненные, так и не раненные, обратились в бегство и ворвались в свои собственные ряды. Тогда Марцелл тотчас же двинул на врага свою пехоту и, опрокинув его, послал вдогонку беглецам конницу. Преследование прекратилось только тогда, когда все враги укрылись в лагере. В самом лагере карфагеняне понесли еще более значительные потери: туда ворвались и остановились в воротах два слона, а так как вследствие этого бежавшие воины нашли путь загороженным и вынуждены были перебираться через ров и стены, то произошла ужасная суматоха, в которой настигшие победители устроили страшное кровопролитие. Ганнибал потерял 8 тыс. человек и пять слонов. Но и римлянам победа стоила много крови, вследствие чего Марцелл нашел невозможным преследовать Ганнибала, снявшегося с места в ту же ночь.

Едва Ганнибал освободился от соседства Марцелла, как он двинулся вперед, все опустошая огнем и мечом, Марцелл, как только что сказано, не был в состоянии воспрепятствовать этому. Этим обстоятельством воспользовались его противники в Риме: они поспешили обвинить его перед судом, но Марцелл, поехавший ради этого дела в Рим, защищался так блистательно, что был не только оправдан, но и снова избран в консулы на следующий год (208). Это было его пятое консульство, если считать и то, которое он сложил с себя вскоре после выбора.

Усмирив сначала восстание в Этрурии, консул Марцелл двинулся со своим товарищем Квинкцием Криспином в Апулию, где оба стали отдельными лагерями между Венузией и Бантией, на расстоянии 3 тыс. шагов друг от друга. Ганнибал разбил свой лагерь против них. Между ним и римлянами находилось лесистое возвышение, которое он счел более удобным для засады, чем для лагеря; вследствие этого он спрятал там довольно значительное число своих легких войск. Но в римском лагере все были того мнения, что в этой выгодной позиции следует разбить лагерь или, по крайней мере, поставить сильный пост для Того, чтоб Ганнибал не мог овладеть ею. Желая лично ознакомиться с этой местностью, оба консула отправились туда в сопровождении 220 всадников, из которых 40 были из фрегелл, а все остальные – этруски. Как только этот отряд вступил в ущелье, неприятель напал на него со всех сторон. Этруски успели еще спастись бегством, но фрегельцы окружили консулов и сражались вместе с ними. Положение дела было, однако, таково, что и самое отчаянное мужество не могло бы принести здесь никакой пользы. Марцелл, пораженный копьем в бедро, упал в Предсмертных мучениях с лошади, Криспин был ранен двумя копьями, и точно так же получил рану сын Марцелла. Наконец, все оставшиеся в живых вместе с Криспином и молодым Марцеллом поспешили в лагерь. Убитых здесь было не более 40 человек, взято в плен пять ликторов, восемнадцать всадников. Криспин умер через несколько дней от раны. Таким образом, Рим в одной битве потерял двух консулов.

Марцелл умер, имея 60 лет с лишком от роду. Услышав о его смерти, Ганнибал поспешил на место битвы, подошел к трупу и долго смотрел на благородную, мощную фигуру, не произнося ни слова, не обнаруживая ничем своей радости. Но его удивила странная смерть знаменитого противника, так мало сочетавшаяся с его возрастом и известным благоразумием. Он снял с пальца Марцелла кольцо, оказал трупу подобающий почет, сжег его в пурпурном плаще и с лавровым венком на голове и отправил пепел в серебряной урне и с золотым венком сыну. Рассказывают также, что нумидийцы, встретившись с депутацией, которая везла урну, вступили из-за нее в бой, причем пепел просыпался. Услышав об этом, Ганнибал сказал: «Стало быть, ничто не может совершиться, коли боги не хотят этого». И хотя он наказал нумидийцев, но уже не заботился о том, чтобы собрать и похоронить рассыпавшиеся останки.

Род Марцелла продолжал процветать до Марцелла, сына Гая Марцелла и Октавии, сестры Августа, который умер молодые годы после кратковременного брака с Юлией, дочерью Августа.