История Древнего Рима в биографиях

25. Марк Порций Катон Старший

Марк Порций Катон, в отличие от его правнука того же имени, Катона Утического, называемый Старшим (Major Prisous), – также Censorius, от его строгой цензуры, Sapiens, Orator, – родился в 234 г. и прожил 85 лет Время его юношества совпадает, следовательно, с Ганнибаловой войной, а год его смерти – с первым годом третьей Пунической войны, 149-м до P. X. Катон играл влиятельную роль не столько на военном поприще, хотя он к молодые годы показал себя хорошим солдатом, сколько на государственном и боролся со все более и более распространявшимся новым направлением римской жизни.

Такого значительного положения Катон достиг благодаря только собственным силам. Он был выскочка, homo novus, его предки не занимали в Риме высших почетных должностей. Местом его рождения была муниципия Тускулум; он имел имение в Сабинской земле, которое в молодости сам обрабатывал. В соседстве с ним было имение Курия Дентата, победителя Пирра, который предпочел заниматься выращиванием репы, отказавшись от сомнительного золота. Молодой Катон часто ходил туда, чтобы видом этого маленького имения и скромного дома воодушевиться к подражанию простой жизни этого великого человека. Простая, скромная жизнь и сельские занятия еще более укрепили его и без того сильное и здоровое тело, так что он мог переносить самые трудные условия войны. Уже на семнадцатом году от роду он участвовал в первом походе против Ганнибала (217), и еще прежде, чем он достиг зрелого возраста, грудь его была покрыта многими ранами. В битвах он стоял твердо и непоколебимо на своем месте и с выражением гордости в глазах часто наводил страх на врагов своим сильным, суровым криком еще больше, чем мечом. В походах он ходил пешком и сам носил свое оружие; слуга следовал за ним для того, чтобы носить необходимые припасы. Говорят, он никогда не сердился на своего слугу, когда тот подавал ему обед или ужин, а, напротив, часто помогал ему в приготовлении пищи, когда был свободен от военных занятий, В поле он пил обычно воду, иногда, при сильной жажде, прибавлял уксусу и только в случае истощения сил принимал немного вина. В 214 г. он сражался в Кампании под начальством Фабия Кунктатора, которому очень понравился молодой человек, страстно привязанный к неиспорченным нравам доброго старого времени. В 209 г. он также находился при Фабии, при взятии Тарента, может быть, как военный трибун. Спустя два года он сражался в битве при Метавре против Газдрубала.

Время, свободное от военных действий, Катон тратил на обработку своей земли и на управление своим хозяйством, не изменяя ничего в своем простом и строгом образе жизни; при этом он развивал свои ораторские способности и свои познания права, являясь в ближних селах и городах безвозмездным защитником всякого, кто обращался к нему за помощью. Вероятно, уже тогда обращал он свои взоры к Риму и стремился к высшему кругу деятельности; сознание силы гнало его вперед. Но толчок к правлению в Рим, как говорят, дал ему знатный римский патриций Л. Валерий Флакк, имения которого лежали поблизости от имения Катона. В. Флакк узнал от своих рабов о трудолюбии и образе жизни Катона, слушал с удивлением рассказы, как он рано утром отправляется на базар, чтобы оказать помощь нуждающимся в защите перед судом, как он зимой в безрукавке и летом голый работал вместе со своими людьми, ел с ними вместе тот же хлеб, пил то же вино; он слышал и про другие черты его скромного характера и некоторые разумные изречения, приписанные ему, а потому пригласил его к себе в гости, чтобы узнать его поближе. Так как Флакк сам был человек в высшей степени простой, ненавидевший нововведения в государственной жизни и нравах, то ему понравился простой молодой человек, обнаруживший необыкновенные умственные способности, и он посоветовал ему отправиться в Рим и посвятить себя государственному управлению, обещая ему содействие своего дома.

Таким образом, Катон отправился в Рим, где приобрел себе много друзей благодаря рекомендациям Флакка, а также своей собственной личности и своей адвокатской деятельности. В тридцать лет он получил квестуру (204), первую ступень высших государственных должностей, и отправился квестором

Корнелия Сципиона в Сицилию, чтобы сопровождать его в Африку на войну против Карфагена Роскошь и слабая дисциплина в войске Сципиона казались единомышленнику и другу Фабия и Флакка опасным нововведением и он, вероятно, открыто порицал своего проконсула, но он не отправился обратно в Рим, как утверждает Плутарх, чтобы в союзе с Фабием обжаловать своего начальника, а вместе с Лелием повел транспортный флот Сципиона в Африку. На обратном пути из Африки корабль его прибило к Сардинии. В 199 г, Катон сделался эдиллом, а в 198 претором. В должности претора он получил Сардинию, как провинцию и приобрел там доверие и благосклонность жителей своим бескорыстием, справедливостью и особенно строгостью, с которой он преследовал римских ростовщиков.

Несмотря на эту строгость, которую в Риме не любили он через три года (195) был избран там консулом, одновременно с его другом и покровителем Валерием Флакком. В это время один из народных трибунов сделал было предложение об отмене Оппиева закона (Lex Oppia) против роскоши женщин, вызванного нуждой Ганнибаловой войны. Как приверженец простоты старых нравов, Катон выступил решительно против предложения; но женщины в такой степени осаждали граждан и магистраты, что закон был отменен, и они в тот же день, упоенные радостью, ходили по площади и по улицам в заранее приготовленных нарядах.

В следующем году Катон, как проконсул, получил провинцию Близкую Испанию, готовившуюся к восстанию. Ему пришлось вновь завоевать эту провинцию многими сражениями, и чтобы в будущем сделать невозможными новые восстания, он отдал распоряжение об уничтожении городских стен. В один и тот же день магистраты городов получили его письменное приказание немедленно уничтожить свои городские стены, и так как каждый город думал, что он только один получил такое повеление, то они и послушались, за исключением немногих, которые подчинились потом, когда Катон явился с войском. Он потом хвастался, что завоевал в Испании больше городов, чем было дней, прожитых там. Сенат решил устроить в честь его трехдневной праздник и, при возвращении его, устроил ему триумф, причем Катон выставил большую массу благородных металлов, приобретенных разработкой лучших испанских рудников.

В 190 г. он в качестве легата вместе с Валерием Флакком и Л. Сципионом сопровождал М. Ацилия Глабриона в войне против Антиоха. Когда последний занял Фермопильский проход своим лагерем, укрепленным двойным валом, рвом и стенами, и Глабрион, приближавшийся с севера через Фесалию, не мог пройти, то Катон, как некогда персы, пробрался с отрядом через горную тропинку Калидрома и, прогнав стоявших там 2 тыс. этолийцев, очутился в тылу неприятеля. Антиох в испуге бежал с небольшой частью своего войска в Элатею, в Фокид, и оттуда через Евбею в Азию; большая же часть его войска была уничтожена при Фермопилах или взята в плен. Катон, не скупившийся на самовосхваления, превознес свой геройский поступок до небес и говорил, что кто видел, как он тогда преследовал и истреблял врага, тот должен был признать, что Катон не столько обязан народу, сколько народ ему; консул же Глабрион обнял его после победы и долго держал в своих объятиях, восклицая, что ни он сам, ни весь народ не в состоянии достойно вознаградить заслуги Катона. После битвы Катон и Д. Сципион получили поручение доставить в Рим известие о победе, но по дороге они должны были упрочить верность Риму в греческих государствах на юге. Катон, между прочим, отправился в Афины и держал перед народом речь на латинском языке, предоставив переводчику передать ее по-гречески. Он сделал это не по незнанию греческого языка, а чтобы не отступить от отечественного обычая.

В 190 г. окончилась военная карьера Катона. После того он еще сорок лет непрерывно работал и боролся в Риме, в| суде, в сенате и в народном собрании, будучи долгое время первым в государстве, влиятельнейшим адвокатом и| государственным оратором. В течение этого времени сильнее всего выступает особенность его характера в постоянной борьбе против упадка древнеримских нравов и всюду проникавших чужеземных элементов, против злоупотреблений и нововведений в государственном управлении, против роскоши и безнравственности аристократии, против бесправия и насилия всякого рода. Сам он имел настоящий древнеримский характер, здоровое телосложение, закаленное умеренностью, военной службой и сельскими занятиями (красив он, правда, не был, враги говорили нем, что у него красные волосы и зеленые глаза); он одевался и жил просто и умеренно, был честен и справедлив строг к самому себе, но еще строже и жесточе к другим. Его проницательный ум, его знание римского права и всех отношений, его смелая и бойкая речь, резкое остроумие колкая насмешка сделали его человеком, которого больше всего боялись в Риме, тем более что он часто направлял свои нападки не столько против поступков, сколько против личностей и всегда выступал с беспощадной жестокостью и всей силой и твердостью характера. Он был в полном смысле враг своих врагов, и месть он считал обязанностью. По отношению к массе народа он держал себя благодушно, и она охотно сближалась с ним из-за простой его внешности; она питала к нему уважение и доверие за его бескорыстие и неподкупность и за его бесстрашное выступление против знатных; последние презирали и ненавидели смелого и дерзкого выскочку, и он беспощадно нападал на них, как только представлялся случай. Он преследовал их в многочисленных процессах, в его речах перед народом и в сенате и, конечно, должен был также переносить частые нападения с их стороны; его обвиняли около пятидесяти раз, но всегда оправдывали.

В 190-187 гг. Катон выступил против трех полководцев, добивавшихся триумфа, обвиняя их в разных проступках, а именно против Минуция Терма, Ацилия Глабриона и Фульвия Нобилиора, победивших лигурийцев, Антиоха и этолийцев. Но больше всего досталось его врагам и аристократии во время его цензорства 184 и 183 гг. Соискателями этой должности, кроме него и друга его Валерия Флакка, были также враги его П. и Л. Сципионы и Фульвий Нобилиор. Партия знатных делала все, чтобы устранить опасного и презираемого ею человека с этой важной и почетной должности и предоставить оную людям из своей среды. Но и Катон не остался бездеятельным; он помешал избранию Сципионов тем, что возбудил против них уже описанный нами процесс за сокрытие денег из азиатской войны и добился того, что расположенный к нему народ избрал его и друга-единомышленника Флакка.

Во время своего цензорства Катон с неумолимой строгостью расчистил сенат и рыцарское сословие. Семерых сенаторов он изгнал из курии, среди них Л. Фламинина, брата враждебного ему освободителя греков, за то, что он и Цисальпийской Галлии, на пиру, разгоряченный вином, велел обезглавить одного осужденного на гибель пленника, чтобы вознаградить любимого им пажа за пропущенные им гладиаторские бои в Риме, точно так же он изгнал из курии бывшего претора Манилия за то, что он днем в присутствии своей дочери поцеловал свою жену, между тем как он сам обнимал свою жену только во время сильной грозы. Люция Сципиона он лишил коня, т. е. изгнал из рыцарства и, кроме того, подверг его строгому выговору, несмотря на то, что обвинение его в утайке денег никак не могло быть доказано. Рыцаря Л. Ветурия он также лишил лошади, потому что он был слишком толст для военной службы. «Какую пользу может принести государству такое тело, – сказал он, – которое от шеи и до ног представляется только животом?» Когда он спросил Л. Порция: «Имеешь ли жену по твоему сердцу?», – и тот в насмешку ответил ему: «Не по твоему сердцу», – то он переместил его в эрарии. Кроме того, он строго противодействовал сильно развивавшейся роскоши. Он наложил большой налог на женские наряды, восставал против нового обычая украшать дома и виллы картинами и статуями, выставлять на общественных площадях изображения своих предков и родственников. Он наложил также большой налог на рабов моложе двадцати лет, за которых платили по 10 тыс. асс и более. Отстаивая общественные интересы против частных лиц, он уничтожил все трубы, через которые частные люди противозаконно проводили воду из водопроводов в свои жилища или на свои поля, и велел снести частные постройки, стоявшие на государственной земле или выступавшие на улицы. Государственные доходы он отдавал рыцарям в аренду за высокую цену, а возведение общественных построек он отдавал на подряд с большой расчетливостью, хотя, впрочем, не совсем к выгоде государства. Под своим именем построил он из государственных средств на рынке, рядом с гостилиевской курией, первую базилику в Риме.

Строгий образ действий его, задевавший преимущественно богатых и знатных, очень нравился народу, который поставил ему памятник в храме Салии, богини общественного благосостояния, с надписью на пьедестале, что Катон, как цензор, прекрасными средствами и мудрым руководством восстановил римское государство, склонявшееся к дурному и пришедшее в упадок. Напротив, Т. Фламинин со своими приверженцами по истечении срока его цензорства добился от сената уничтожения его строительных контрактов и аренд, как невыгодных для государства, и некоторые трибуны обвинили его в злоупотреблении цензорской властью, за что он был приговорен к штрафу в два таланта. Но Катон не побоялся этого и продолжал действовать по тем же принципам. Он до конца своей жизни бичевал и преследовал деятельность честолюбивой и корыстной аристократии, ее жадность к наслаждениям, ее насилие и вымогательства в провинциях, сокрытие ее добычи и пр. Кто ворует частное имущество, говорил он, того заковывают в цепи; те же, которые грабят государство, щеголяют в пурпуре и золоте. Так же смело порицал он нечестную политику сената. Но время шло своим чередом, и чем дальше, тем больше становился он одиноким и более враждебным по отношению к новым поколениям. Подобно Нестору, он жил уже с третьим поколением и, стоя на 81-м году жизни перед судом, он жаловался на то, как трудно защищаться перед людьми, с которыми он не жил.

Борьба Катона против духа времени осталась бесплодной. Он не постиг своего времени до основания, оставил нетронутым корень зла, а боролся против отдельных явлений, выступавших на поверхности. Он не хотел развивать свое время улучшениями, а втолкнул его в строгие формы прошедшего. «Катон укорял свой народ как обвинитель и судья, но не облагораживал его воспитанием и законами; подобно известному древнему царю, он наказывал море, потому что не знал другого способа для усмирения бури, Его заслуга состоит в том, что он показал больные места общества; но он не излечил его; он был только факелом, осветившим бездну» (Друман).

Мнение, будто Катон только на старости лет научился греческому, неверно. Он научился греческому языку довольно рано; но не любил греческого образования, потому что считал его причиной политического и нравственного падения греческого народа. Поэтому он старался по возможности противодействовать распространению греческого элемента в Риме. Когда в 155 г. афиняне, чтобы испросить у сената прощения денежного штрафа, послали в Рим трех философов, академика Карнеада, стоика Диогена и перипатетика Критолая, и эти последние во время своего довольно продолжительного пребывания в Риме привлекали к себе знатную римскую молодежь своими блестящими лекциями, то Катон настаивал в сенате, чтобы дело афинян было решено как можно скорее и чтобы убрали из города их послов, которые портили-де римскую молодежь своими греческими искусствами. В последние годы своей жизни Катон отказался от предубеждения, будто греки своей высшей умственной жизнью дали опасное направление государству и нравственности; он прилежно изучал сочинения Фукидида, Демосфена и других знаменитых греков, которых прежде отдалял от себя в односторонней ревности к отечественной нравственности.

Известно, что Катон в последние годы своей жизни был страстным врагом Карфагена и не успокоился до тех пор, пока Рим не решился уничтожить его. Сомнительно, чтобы он считал новое процветание карфагенского могущества опасным для Рима; во всяком случае, главной побудительной причиной его ревности против Карфагена была личная ненависть и чувство мести, потому что он считал себя обиженным Карфагеном во время его посольства. Возвратившись из этого посольства, он в преувеличенном виде представил сенату богатство и военные средства деятельного торгового города и объявил, что оба государства долго существовать рядом не могут, что или Карфаген, или Рим должен погибнуть. И действительно, несмотря на то, что П, Сципион Назика, зять Сципиона Старшего Африканского, всегда возражал высказываниям Катона и каждый раз говорил: «Я думаю, что Карфаген должен остаться», – истребительная война против Карфагена была наконец решена в 149 г. Но Катон не дожил до радости видеть поражение ненавистного врага: он умер в том же году.

Он был добрый любящий муж и отец. Я считаю большей похвалой, говорил он, быть хорошим мужем, чем великим сенатором. От первого брака своего с Лицинией он имел сына, М. Порция Катона Лициниана. В преклонных годах он женился во второй раз на дочери своего клиента, Салонии, с которой также имел сына, М. Порция Катона Салониана. Старшего сына он сам обучал и воспитал с большой заботливостью, хотя раб его, Хидон, был такой опытный учитель, что под его руководством Катон содержал школу, но он не думал, чтобы раб мог хорошо воспитать свободнорожденного мальчика. Для обучения своего сына он написал несколько книг. Лициниан действительно сделался образованным и ученым мужем и оказался храбрым на поле битвы. Он храбро сражался при Пидне, под предводительством Эмилия Павла, на дочери которого, Терции, он впоследствии женился. Он был, однако, слабого здоровья и умер раньше своего отца. Брат его, Салониан, был дедом Катона Утического.

Катон не был беден: он имел земли в Сабинской земле и с течением времени собрал большое состояние. Уменьшать свое имущество, говаривал он, недозволительно мужу, а разве овдовевшей женщине; напротив, честь и слава тому, кто в своих счетах оставил по себе больше благоприобретенного, чем наследственного. Сначала он искал выгоды только в земледелии, но впоследствии, чтобы быстрее увеличить свой капитал, занимался и другими доходными отраслями; он вел скотоводство в больших размерах, покупал рыбные озера, леса, теплые ванны и другие статьи, приносившие хороший доход. Часть своих денег он употребил на торговлю. Он занимался даже торговлей людьми, только под чужим именем. Он покупал молодых рабов, обучал их и давал им известную выправку в течение года и продавал затем по высокой цене. Он обращался с рабами жестоко и по принципам древнего мира, которыми, однако, не строго пользовались люди более благодушные, считал их существами бесправными, как скот. Он никогда не платил за раба более 1,5 тыс. динаров; он дрессировал их, как лошадей и собак, и затем продавал в другие руки; тех же, которых оставлял за собой для работы, он кормил хорошо и заставлял их спать, когда они только не работали; когда же они становились неспособными к работе по старости лет, то немилосердно выгонял их из дому, чтобы не кормить, или продавал. Он старался всегда поддерживать несогласие и раздор между своими рабами, потому что единомыслие их он считал опасным для себя; за незначительные проступки и небрежность он подвергал их палочным ударам, более важные преступления наказывал смертью. Один из его рабов, попавшийся в проступке, повесился из страха, прежде чем увидел хозяина.

Катон был человек замечательно деятельный. Хотя общественная деятельность и управление своим домом и имуществом отнимали у него много времени, тем не менее он находил время для обширных занятий и накопления сведений, которые он потом излагал в разных сочинениях. До нас дошло только одно его сочинение, «De ге rustica», где он изложил свою многостороннюю опытность и познание в земледелии. Кроме того, Катон написал одно историческое сочинение «Origines», охватывавшее историю Рима от самого основания его и историю некоторых других италийских городов до его времени, а также написал для своего сына руководство или несколько руководств о предметах, которые римлянин должен знать.

Если Катон в чем-то и был лучше многих своих современников, однако истинно добродетельным человеком, каким впоследствии его представляли, он не был. В своих понятиях о честности и справедливости он не стоял выше точки зрения римлянина; он восставал против своего времени, а между тем сам во многом был сыном его. Таким образом, он впадал в противоречие с самим собой. Он проповедовал простоту нравов и помогал государству обогащаться; даже сам для обогащения занимался ростовщичеством, а между тем называл ростовщика и разбойника одинаково преступным; он нападал на отдельных личностей, эксплуатировавших провинции, а между тем одобрял учреждение провинциального управления, дававшее повод к таким злоупотреблениям. Главным недостатком его характера, отчасти обусловливавшим все его слабости и ошибки, было самолюбие. Отсюда, между прочим, объясняется его неприятное самовосхваление. Он чванился своей добродетелью, превозносил до небес свои военные подвиги и свою бдительность. Когда нападали на людей за какую-либо ошибку, он часто оправдывал их словами, что на них напрасно нападают: ведь они не Катоны; не ловких подражателей своим поступкам он называл неудавшимися Катонами. Такой человек не был, конечно, настоящим врачом своего времени, хотя он считал себя таковым.