История Древнего Рима в биографиях

36. Марк Туллий Цицерон

Мы заканчиваем ряд римских героев величайшим и последним оратором Римской республики – Цицероном, жизнь которого охватывает время от доблестных дней Г. Мария до второго триумвирата, оратора, который играл весьма важную роль в величественной драме падения Римской республики. Цицерон родился 3 января 106 г. до P. X. в поместье своего отца, недалеко от Арпинума – родины Мария, тетка которого была его бабушкой; он был старше Помпея на 9 месяцев, Цезаря – на 6 лет, Катона Утического – на 11 лет. Отец его, принадлежавший к сословию всадников и, вследствие слабости здоровья, предпочитавший сельское уединение жизни в Риме, был человек почтенный и зажиточный, любивший науки и очень старательно заботившийся о воспитании своих сыновей, Марка и родившегося несколько лет спустя Квинта. Уже детьми привез он их обоих для образования в Рим. Тут, под руководством знаменитого оратора Красса, обучались они у греческих учителей, в том числе у поэта Архии, которого впоследствии Цицерон защищал перед судом речью, сохранившейся до сих пор. Молодой Марк скоро привлек общее внимание и вне своей школы любознательностью и необыкновенными дарованиями. Уже в очень раннем возрасте начал он заниматься поэзией по указаниям Архии, мальчиком 15-16 лет сочинил стихотворение «Главк Понтий», а немного позже – написал эпическую поэму в честь подвигов Мария и перевел Phaenomena и Prognostica Арата латинскими стихами. Но при этом не пренебрегал он и более серьезными занятиями. Особенные способности и склонность обнаруживал юноша к ораторскому искусству, и они поддерживались и развивались в нем посещениями площади и театра, знакомством с такими выдающимися ораторами, как Красс и Антоний, с актерами Эзоном и Росцием и другими образованными людьми. После получения Марком toga virilis (в 90 г.) отец отдал его на попечение авгура К. Муция Сцеволы первого правоведа того времени, для ознакомления юноши с римским правом. Цицерон постоянно находился при нем, а после смерти его вступил в такие же близкие отношения с другим знаменитым юристом из той же фамилии – верховным жрецом К. Муцием Сцеволой. Одновременно с правом Цицерон изучал очень усердно и философию. Короткий перерыв в этих научных занятиях был произведен только походом, который Марк совершил в 89 г. под начальством Помпея Страбона и вместе с сыном этого последнего, Гн. Помпеем, игравшим впоследствии такую значительную роль в его судьбе. Годы междоусобий, порожденных Марием и Суллой, Цицерон провел вдалеке от света, занимаясь только науками и ораторскими упражнениями; юношеский возраст его давал ему право держаться в стороне от всяких партий. С особенным рвением углублялся он в изучение философии под руководством Филона Ларисского и стоика Диодота; этот последний и жил у него в доме. С Диодотом Марк занимался преимущественно диалектикой; не проходило ни одного дня без ораторских упражнений на греческом или латинском языке. К этому времени относится также его знакомство с приезжавшим два раза в Рим знаменитым ритором Молоном Родосским.

Развив, таким образом, посредством неутомимых трудов свои природные дарования и усовершенствовавшись в риторском искусстве и знании права, он в эпоху диктатуры Суллы впервые выступил с ораторской трибуны как по общественным, так и по частным делам, имея своей руководительницей идею права и законного порядка. Дошедшая до нас речь его за П. Квинкция, произнесенная по одному частному делу, помещена первой в изданном им самим собрании его ораторских произведений, но это не первая речь, сказанная Цицероном. Славу оратора он упрочил за собой в 80 г., когда, будучи молодым человеком 26 лет, явился защитником С. Росция Америйского, обвиненного в отцеубийстве. Отец Росция, богатый землевладелец, был умерщвлен своими родственниками, действовавшими в этом случае сообща с вольноотпущенником и любимцем Суллы, Хризогоном, с целью разделить между собой состояние покойного. Чтобы придать своему поступку законный вид, они поместили убитого Росция в список осужденных на изгнание, и Хризогон купил его имение за бесценок; сына они обвинили в отцеубийстве. Цицерон принял на себя защиту невинного и своей превосходной речью, полной горячей любви к правде и справедливости, добился для юноши оправдательного приговора. Слава, приобретенная молодым оратором, была заслужена смелостью выступить открыто и свободно против могущественного любимца диктатора. Эта речь, как он сам говорит, поставила его так высоко в мнении сограждан, что с этих пор они считали возможным поручать ему самые трудные дела.

В следующем (79) году Цицерон ездил в Грецию не потому, что боялся Суллы, как утверждает Плутарх, но для дальнейшего совершенствования в ораторском искусстве и восстановления расстроенного здоровья. Он сам рассказывает, что усиленные занятия и сопряженное с произнесением речей умственное и нервное возбуждение до такой степени расшатали его организм, что друзья и даже врачи настоятельно советовали ему отправиться путешествовать. Он посетил Афины, Малую Азию, Родос и повсюду знакомился с знаменитейшими ораторами, философами и учеными. В Афинах он учился одновременно со своим братом Квинтом и Т. Помпонием Аттиком, оставшимся до старости его вернейшим и задушевнейшим другом; в Родосе он слушал лекции стоика Посидония и уже прежде знакомого ему ритора Молона, благодаря указаниям которого его стиль освободился от юношеского многословия и излишних риторических украшений. Через два года он вернулся домой «не только усовершенствовавшимся, но и почти преображенным» и мог уже выступить достойным соперником ораторов К. Котты и К. Гортензия. Вероятно, вскоре после возвращения из Греции он женился на Теренции.

Цицерон в большинстве процессов выступал в качестве защитника, а не обвинителя. Благодаря этому он, по достижении определенного законом возраста, был единогласно избран квестором на 75 г. Год этот замечателен тем, что в нем значительнейшие государственные должности занимались тремя знаменитейшими ораторами Рима: консульская – К. Коттой, эдильская – Гортензием и квесторская – Цицероном. Квестором он служил на Сицилии под начальством претора С. Педуцея, и его кротость, справедливость и бескорыстие приобрели ему уважение и доверие жителей в такой степени, что на прощание они удостоили его неслыханных почестей. Риму он также оказал большие услуги, когда, по случаю обнаружившейся там дороговизны съестных припасов, прислал туда за свой счет большое количество хлеба. Молодой честолюбивый человек, еще мало знакомый с жизнью, воображал, что благодаря этому поступку имя его на устах у всех римских граждан; но каково же было его разочарование, когда он встретился с несколькими римскими знакомыми, которые даже не знали, что он прослужил в Лилибеуме квестором. Это обстоятельство огорчило Цицерона, но, по его собственным словам, принесло ему такую пользу, какой не извлек бы он из благодарственных заявлений целого света. «Убедившись, – говорит он, – что римский народ имеет тупой слух, но острое зрение, я перестал заботиться о том, что будут люди слышать на мой счет, и решил постоянно жить на виду у города и впредь уже не расставаться с римским населением». Потому-то у него и не было желания ехать в провинцию в качестве претора и консула.

После сложения с себя квесторского звания Цицерон вступил в сенат; но нельзя утверждать, что он уже посвятил все свои силы служению сенатской партии. Ему было известно, что как выскочка, как homo novus он встретит со стороны знати, игравшей в сенате главную роль, не содействие, а скорее оппозицию и всяческие стеснения, и потому усилия его были направлены на то, чтобы, не примыкая прямо к демократической партии, найти себе опору в народе. Он выступал защитником во многих юридических вопросах, ежедневно являлся на форум и был доступен каждому и в любое время; делалось все это им для того, чтобы народ избрал его в эдилы, так как опасная должность народного трибуна не особенно улыбалась ему. Старания его не остались напрасными: он получил должность курульного эдила на 69 г. предпочтительно перед всеми остальными кандидатами. В 70 г., когда он искал эдильства, сицилийцы, уважением и доверием которых он не переставал пользоваться со времени своего квесторства, поручили ему судебное преследование Верреса, который в течение трех лет, начиная с 73 г., проведенных им в Сицилии в качестве пропретора, грабил и притеснял эту провинцию с неслыханной бессовестностью и жестокостью. Несмотря на то, что многие почетные и влиятельные оптиматы, преимущественно из фамилии Метеллов и Корнелиев, покровительствовали Верресу и старались спасти его и что жалобы на такого рода действия были ненавистны большинству сенаторов, так как и они эксплуатировали разные провинции или еще надеялись поживиться за счет этих последних, Цицерон, однако, принял на себя почетное поручение; он сделал это тем охотнее, что предстоявший процесс возбуждал общее внимание и что защитником Верреса намеревался выступить Гортензий, считавшийся до тех пор знаменитейшим юристом, и потому победить его значило приобрести себе славу величайшего адвоката и оратора. Преследование Верреса было нападением на всю испорченную знать, с завистью смотревшую на этого выскочку; Цицерон хотел обуздать и смирить ее, заставив в то же время бояться его, чтобы в будущем она не ставила ему никаких препятствий; при этом он имел в виду, что народ, на поддержку которого Цицерон рассчитывал в будущем, достойно оценит его мужество и ревностную заботливость о благе и чести государства и со временем наградит их. Но не только честолюбие и жажда славы руководили им в этом случае; были тут и более благородные побудительные причины: сочувствие бедственному положению сицилийцев, которым он обещал свою помощь, глубокое негодование против гнусного бесстыдства чиновников, чистое и пламенное желание сохранять нерушимыми право, закон и добрую славу государства. Веррес и его покровители употребляли все усилия, чтобы замять это дело, вырвать его из рук Цицерона или отложить на следующий год, когда при таких консулах, как Гортензий и Метелл, и таком преторе, как Метелл, шансы успеха должны были перейти на сторону Верреса; но Цицерон с презрением отверг их подкуп и уничтожил все их интриги. За пятьдесят дней он объехал всю Сицилию, собрал фактические доказательства и свидетелей и затем 7 августа повел дело возможно сокращенным способом для того, чтобы процесс не затянулся на следующий год. В речи своей он после краткого вступления начал приводить один обвинительный пункт за другим и каждое обвинение подтверждал показаниями свидетелей и чтением подлинных документов (Actio I, in Verrem). Процесс длился всего девять дней; обвинительных пунктов оказалось так много, улики и весь образ действий оратора производили такое подавляющее действие, что начиная с третьего дня Веррес перестал уже являться в суд и, наконец, покинутый своим патроном Гортензием добровольно оставил город. Суд приговорил его к изгнанию и уплате 40 млн. сестерций в виде возмещения причиненных им убытков. Цицерон же, чтобы оправдать перед другими самого себя и судебный приговор, а также для придания большей наглядности своим ораторским способностям обработал собранный им против Верреса материал в пяти книгах своей Actio II, in Verrem.

Победа над Верресом и Гортензием доставила Цицерону большое торжество. «Можно смело утверждать, – говорит Виланд, – что обвинение Верреса, по всем подробностям этого дела и по тому, как Цицерон начал его, повел и окончил, было величайшим и достойнейшим подвигом знаменитого оратора, не исключая даже и славнейшего события в истории его консульства – раскрытия заговора Катилины». С этих пор он считался уже первым оратором и адвокатом Рима и, благодаря доказанным на деле мужеству и справедливости, дарованиям и неутомимой деятельности на пользу закона и общественного порядка, пользовался уважением и доверием народа. Исполняя должность эдила, он не имел надобности добиваться популярности обыкновенными средствами; по достижении им определенного законом возраста граждане единогласно и предпочтительно перед всеми остальными кандидатами избрали его на 66 г. претором. На этом посту он сделал много хорошего и теперь стал готовиться к борьбе ради получения высшего и благороднейшего отличия римского гражданина – звания консула, на которое он имел по закону право после трехлетнего исполнения должности претора. Римская знать смотрела на Цицерона как на политического противника и умышленно противодействовала его избранию, стараясь поставить во главе правления людей своего сословия и своей партии; прибегать же к подкупу – обыкновенному средству, в широких размерах применявшемуся его конкурентами, – не позволяло ему благородное сознание собственного достоинства. Один из этих соперников, Катилина, с особенным рвением и бесстыдно раздавая взятки, хлопотал попасть в консулы, но именно этим образом действий он усиливал шансы на стороне своего личного врага Цицерона. Знать, уже теперь прослышавшая кое-что о его преступных замыслах и имевшая основание ожидать с его стороны самого худшего, забыла свое сословное высокомерие и перешла на сторону Цицерона в надежде, что он мужественно и энергично сокрушит происки и козни своего противника. Вследствие всего этого Цицерон, в пользу которого и без того было большинство граждан, был провозглашен первым консулом без обычной подачи голосов по центуриям.

В новую должность Цицерон вступил 1 января 63 г. Теперь он достиг цели своего честолюбия, добился высшей почести, к какой только мог стремиться римлянин не блистательными военными подвигами, а мирной деятельностью на форуме и в курии, силой своего дарования и красноречия. С этих пор он решительно стал на сторону сенатской партии и, сообразно своей консервативной натуре, начал повсюду ратовать за сохранение существующего порядка. Демократическая партия, во главе которой стоял Цезарь, имела в нем самого ревностного противника. Поэтому немедленно после вступления в консульскую должность он восстал против крайне пагубного закона о разделении полей, предложенного трибуном П. Сервилием Руллом, и благодаря трем речам своим (дошедшим до нас) воспрепятствовал принятию его, чем заслужил благодарность сената и сословия всадников. Некоторое время спустя он защищал старого сенатора К. Рабирия, которого Цезарь и народная партия обвинили с целью ограничить власть сената и возвысить значение должности народного трибуна. Товарища своего Антония, находившегося в опасной связи с Катилиной, Цицерон умел привлечь на свою сторону и в пользу сената тем, что предоставил в его распоряжение доставшуюся ему самому по жребию на следующий год провинцию Македонию и удовольствовался Цизальпинской Галлией, которую, однако, потом уступил К. Метеллу; Цицерона, впрочем, упрекали в том, что при обмене провинций с Антонием он выторговал в свою пользу часть барышей. Власть сената Цицерон упрочил еще тем, что устроил тесную связь между сословием всадников и сенаторским. Но величайшую славу доставило ему, как консулу, раскрытие и уничтожение заговора Катилины.

Л. Сергий Катилина, из древнего рода Сервиев, родившийся, вероятно, в 108 г., был человеком, обладавшим необыкновенной физической силой и замечательными умственными способностями, но дерзким, бесхарактерным и зараженным всевозможными пороками. Молодость свою он провел в кутежах и бесчинствах и расстроил свое состояние. В эпоху казней Суллы Катилина, из жажды к деньгам и врожденных разбойничьих наклонностей, служил диктатору палачом; он умертвил даже своего брата и тестя, а впоследствии – и жену с сыном. Позорная репутация его не помешала ему, однако, сделаться квестором (77 г.), претором (69 г.) и управлять в качестве пропретора Африкой (68-66 гг.). Взяточничество привело его на скамью подсудимых; дело окончилось оправданием; но Цицерон говорил по этому случаю, что отрицать вину Катилины значило в двенадцать часов отрицать, что на дворе светло. Из-за этого дела он, по сенатскому решению, был исключен из списка кандидатов на консульское звание. Поэтому он решил достигнуть своей цели путем насилия. Катилина втайне соединился с П. Автронием Петом и П. Корнелием Суллой, которые были избраны консулами, но затем осуждены до вступления в должности и приговорены к денежному штрафу, и с некоторыми другими недовольными, с целью убить на форуме 1 января 65 г. новоизбранных консулов и многих сенаторов, после чего Катилина и Антоний должны были стать консулами. Но заговор был открыт, и консулы приняли меры предосторожности. Из-за недостатка доказательств сенат отказался от следствия по этому делу. Но Катилина, вследствие долгов и отчаянной нужды, продолжал идти по однажды принятому пути преступления и заговора. Он задумал добиться высшей власти, консульства, на 64 г., чтобы затем, по примеру Суллы, совершить переворот и освободиться от нужды и позора. Для этой цели он соединился с шайкой разорившихся и отчаянных людей всякого состояния и возраста, которым за доставление ему консульства он обещал общее отпущение долгов, проскрипцию богачей, доходные государственные и жреческие должности. Такой переворот казался тогда делом нетрудным, так как главные военные силы государства стояли с Помпеем в Азии и Италия была почти беззащитна. Но планы заговорщиков не остались совершенной тайной; один из них, Курий, рассказал об этом одной женщине, по имени Фульвия, и таким образом кое-что проникло в общество. Поэтому когда Катилина стал добиваться консульства на 63 г., то здравомыслящие употребили все меры к тому, чтобы устранить его, и выбрали противника его Цицерона и К. Антония.

Побуждаемый жаждой мести и гордостью, Катилина готовился теперь к тому, чтобы в случае надобности силой добиться консульства на следующий год (62). Он привлек к себе всех несчастных, бессердечных и безнравственных, всех жаждущих новизны и убийств в Риме, он вербовал себе приверженцев в разных местностях Италии и готовил восстания, особенно в Этрурии. В Риме он имел со своими товарищами ночные собрания, на которых обсуждались меры к всеобщему перевороту, на случай если обыкновенный путь к достижению высшей власти останется для него закрытым. Между тем виды на законное избрание все более и более исчезали. Всюду смотрели на него с недоверием, как на заговорщика. Катон выступил против него с упреками в сенате; на это он дерзко и без обиняков ответил, что если будут разводить огонь, чтобы погубить его, то он станет тушить его не водой, а развалинами. Из-за боязни переворота усилили законы против захвата власти, отсрочили консульские выборы с месяца квинтилия (июль) на октябрь.

Душой всех мер, направленных против Катилины, был консул Цицерон. Большими обещаниями он склонил на свою сторону Фульвию, а через ее посредство и Курия, который принял на себя роль изменника и извещал консула обо всех предприятиях и намерениях Катилины. Таким образом, Цицерон узнал, что на одном из собраний заговорщики приняли решение убить его в консульских комициях и доставить консульство Катилине. Вследствие этого известия он собрал сенат 20 октября и категорически потребовал от Катилины оправдания; но последний ответил ему встречным обвинением и заключил свою речь словами: «В чем же состоит мое преступление? Я вижу в государстве два тела, одно отжившее и со слабой головой, а другое полное жизни, но без головы. Клянусь жизнью, она будет ему доставлена!» Затем он с ликующим взглядом оставил испуганный сенат. Последний объявил, что республика в опасности, и возложил на консулов ответственность за спокойствие государства. После этого Цицерон явился в избирательное собрание с массой вооруженных молодых всадников для противодействия вооруженным заговорщикам, и нарочно раскрыл тогу, чтобы показать гражданам свой панцирь и обратить их внимание на грозящую их консулу опасность. Заговорщики не решились совершить нападение, и в консулы были избраны Силан и Мурена.

Теперь Катилине ничего более не оставалось, как открыто перейти к насилию. Он отправил Манлия, ветерана из школы Суллы, в Фезулы, в Этрурии, чтобы собрать в лагере навербованных бунтовщиков; другие отправлены были с такой же целью в другие местности. Хотели поднять знамя открытого восстания и вызвать всеобщий переворот. Сам Катилина должен был отправиться к войску; но прежде чем оставить город, он хотел устранить со своего пути консула Цицерона. В ночь с 6 на 7 ноября он собрал важнейших заговорщиков на Серпной улице, в доме М. Порция Лекаса. В этом собрании он возвестил, что он отправится к Манлию, и назначил, кому остаться в Риме и что каждому следовало здесь сделать. Своим наместником в Риме он назначил Лентула, Цетег должен был умертвить враждебных сенаторов, Габиний – противников среди граждан, а Кассий – зажечь город. Двое всадников, Корнелий и Варгунтей, обещали отправиться на другое утро в дом Цицерона и умертвить его. Но Цицерон ночью же был предупрежден об этом Фульвией, и когда оба всадника явились утром, как они говорили, для приветствования консула, их не допустили. Кроме того, как говорят, в это утро многие знатные лица, М. Марцелл, Красс, Метелл Сципион, представили консулу анонимные письма, в которых их приглашали оставить Рим, потому что Катилина готовился совершить там всеобщее избиение.

Цицерон немедленно, 8 ноября, собрал сенат в храме Юпитера Статора, который он окружил вооруженными всадниками. Катилина также явился с обычной дерзостью; он кланялся, но ему не отвечали, он сел, и тотчас все места около него были оставлены сенаторами. Консул, извещенный обо всех планах Катилины, в возмущении напал на бесстыдника, явившегося и теперь в сенат с невинной миной, и громовым голосом произнес свою первую речь против Катилины. Он поставил ему на вид все, что он знал о его планах, и пригласил его исполнить свое решение, оставить город и отправиться к войску. Катилина выслушал его молча; когда Цицерон закончил, он скромно, с опущенным взором, просил сенат не верить Цицерону до следствия, клялся в своей невиновности. Когда же сенаторы прервали его и назвали врагом и убийцей отечества, он поспешно и с гневом оставил собрание. Следующей же ночью он оставил Рим, говоря, что отправляется в изгнание в Массилию, в действительности же он отправился к своему войску в Этрурию, куда предварительно уже отправил консульские фасции. На следующий день Цицерон держал перед народом вторую речь против Катилины, в которой он сообщил об его удалении и оправдывал свои действия против него.

Цицерон желал удаления Катилины, чтобы легче разделаться с заговорщиками, которые останутся в городе без предводителя. На другой день после бегства Катилины сенат предоставил защиту города Цицерону, поручив товарищу его Антонию командование войском против опального Катилины. Цицерон зорко следил за заговорщиками в городе, которые долго оставались спокойными, и узнал, что медлительный Лентул, по настоянию нетерпеливого Цетега, назначил, наконец, избиение на ночь сатурналии (19-20 декабря). Однако он все еще не имел в руках достаточно убедительных доказательств, чтобы начать против них судебное преследование. Но тут случилось, что заговорщики сами доставили консулу нужные доказательства. Именно в это время в Риме были посланные от аллоброгов, которым заговорщики доверили свою тайну, чтобы склонить этот народ на сторону Катилины; но они передали дело своему патрону Кв. Фабию Санге, который известил об этом Цицерона. Устроено было так, что посланные потребовали от заговорщиков письма к своим высшим властям. Лентул, Цетег, Статилий и Габиний попались на эту удочку; посланные, по уговору, во время своего выезда в ночь со 2 на 3 декабря были арестованы у Мульвийского моста вооруженными людьми консула, и письма были у них отобраны. С этими письменными доказательствами в руках Цицерон 3 декабря обвинил упомянутых заговорщиков в сенате, по распоряжению которого они были арестованы. В тот же вечер консул отдал возбужденному народу отчет об этом происшествии в своей третьей речи против Катилины. Так как распространился слух, что хотят силой освободить арестованных, то Цицерон 5 декабря созвал сенат в храме Конкордии, чтобы утвердить решение относительно наказания. Упомянутый консул Силан подал голос за смертную казнь, а претор Цезарь – за пожизненное заключение; против последнего мнения восстали Катон и Цицерон в своей четвертой речи против Катилины, и они добились того, что четыре упомянутых заговорщика и Цепарий были приговорены к смерти. Еще до наступления ночи Цицерон велел колесовать их в темнице, в Туллиануме. Он присутствовал при этом, и когда он затем объявил собравшемуся у тюрьмы народу «Они мертвы!», последний приветствовал его радостными криками и с триумфом проводил через иллюминованный город домой как спасителя города.

Восстания приверженцев Катилины в разных местах Италии были легко подавлены. Сам Катилина, во главе своих охотников, хотел спастись через Апеннины в Галлию, но нашел проходы занятыми Метеллом Цедером и 6 января 62 г. был разбит у Пистории Петреем, легатом консула Антония, устранившегося от борьбы против Катилины под предлогом болезни. После продолжительной и ожесточенной борьбы Катилина бросился в массу неприятеля и нашел смерть. Антоний отослал его голову в Рим. Многие из его приверженцев были приговорены к изгнанию и денежному штрафу, но никто не был казнен.

Цицерон стоял теперь на высоте счастья и славы; его бдительность и энергия спасли город и государство от гибели. Все благонамеренные признали это; сенат удостоил его похвалы и благодарности и предписал благодарственный праздник по случаю спасения им государства; Кв. Катул и другие назвали его отцом отечества, Цицерон сам гордился своей заслугой, и он имел на это право; но в нем порицают то, что он говорил о своих деяниях слишком восторженно и слишком часто. Он написал историю своего консульства на греческом и латинском языках, он воспел ее в латинском стихотворении, послал историю своего консульства к Посидонию Родосскому, чтобы тот описал ее с еще большим искусством. Во время своего консульства и в ближайшие затем годы Цицерон чувствовал себя первым лицом в государстве, наряду с Помпеем, который в это время, после покорения азиатских народов и царей, находился в высшем блеске своей славы; в союзе с ним он надеялся стать опорой расшатавшегося государства, и сам Помпей по возвращении из Азии признал его заслуги, говоря: «Я напрасно стремился бы к третьему триумфу, если бы ты не спас места, где этот триумф вынужден праздноваться». Но вскоре Цицерон должен был убедиться, что человек, которым он так восхищался и которому он был так предан, не мог стать опорой для спасенного им государства, что он, предавшись могущественному Цезарю, стремился превратить республиканский порядок в пустую форму и его самого оставил без помощи в критическую минуту. Помпей заключил с Цезарем и Крассом первый триумвират и согласился на изгнание Цицерона из Рима, так как он мешал планам Цезаря.

Уже в тот самый день, когда Цицерон оставил свое консульство, он мог предвидеть, какие горькие разочарования ожидали его в будущем. Он, по старому обычаю, хотел сложить свою должность речью перед народом, но трибун Метелл Непот запретил ему это, говоря, что кто осуждал на смерть римских граждан без суда, тот не смеет говорить с народом. Тогда Цицерон, возвыся голос, поклялся, что он во время своего консульства спас государство от погибели. Но впоследствии неоднократно повторялись упреки трибунов и демократов, что Цицерон убивал римских граждан без суда, что он не имел права казнить гражданина без согласия народа. На состоявшемся процессе против Клодия за осквернение праздника Доброй Богини Цицерон рассердил Клодия своим неблагоприятным свидетельским показанием и впоследствии часто раздражал его своими остротами и насмешками, из-за этого Клодий перешел из патрицианского сословия к плебеям и добился трибунского звания, чтобы преследовать Цицерона за противозаконные казни римских граждан. За Клодием стоял Цезарь, который напрасно пытался склонить Цицерона на свою сторону и сделать его союзником триумвирата и теперь, отправляясь в свою провинцию (58 г.), хотел обеспечить себе тыл. В начале 58 г. Клодий, имея в виду действие Цицерона против товарищей Катилины, предложил закон, по которому казнь римского гражданина без суда и права наказывалась изгнанием. Цицерон легко мог видеть, что этот закон направлен против него; он надел траурное платье, и вместе с ним сделали то же самое сенат и многие граждане; он обращался с просьбами к народу, но везде, где он ни появлялся, шайка Клодия осмеивала и оскорбляла его. Он искал помощи у Помпея, но не нашел ее. Цезарь признал действия Цицерона противозаконными, но не одобрил такого строгого наказания. Цицерон видел себя беззащитным и оставил город. В тот же день закон Клодия был принят и Цицерон подвергнут опале, и такому же наказанию должны были подвергнуться те, которые дадут ему приют; однако закон был смягчен в том отношении, что изгнание было ограничено расстоянием в 400 миль от города. Клодий сжег дом Цицерона на Палатинском холме и посвятил это место богине Свободы, статую которой он поставил в выстроенной там галерее; виллы Цицерона в окрестности города также были им разрушены, а добыча выдана консулам.

Прежде чем Цицерон оставил свой любимый Рим, он понес в храм капитолийского Юпитера принадлежавшую ему статую Минервы и поставил ее там, как бы отдавая этим город и государство под защиту богини мудрости и умеренности. Затем он направился в Нижнюю Италию и после долгого колебания – куда бежать – отправился из Брундизиума в Диррахиум. Из боязни столкновения с изгнанными приверженцами Катилины он миновал Грецию и Эпир и поспешил в Македонию, где один из его друзей, Кн. Планций, был квестором. Последний выехал ему навстречу и приютил его в своем доме в Фессалониках, куда он прибыл 23 мая 58 г. Он остался в доме друга до весны; когда сообщено было о прибытии в Фессалоники войск его врага Пизона, который должен был вскоре вступить в управление Македонией, Цицерон отправился в Диррахиум, чтобы в этом расположенном к нему городе ожидать своего возвращения в Рим. Всегда столь храбро говоривший Цицерон не умел с должным достоинством и мужеством переносить несчастье в изгнании. Безутешный плач в его тогдашних письмах, его отчаяние и безнадежность, его нетерпение в ожидании лучшего оборота дел производят весьма неприятное впечатление и представляют нам его человеком слабым, колеблющимся и легко ниспровергаемым. После 16 месяцев, полных горя и печали, ему вновь дозволено было вступить на почву Италии. Друзья изгнанника еще в 58 г. хлопотали об его возвращении, но напрасно; Клодий противился этому, даже силой, а Помпей отстаивал его слабо, так как Цезарь не хотел этого возвращения. Но в следующем году состав магистратуры был таков, что надежды Цицерона возросли. Уже 1 января новый консул П. Корнелий Дентул Спинтер внес предложение о восстановлении прав изгнанника, и большинство трибунов было за это предложение; Помпей теперь также желал возвращения Цицерона, чтобы использовать его против Клодия, сделавшегося опасным для него самого. Но насилие Клодия мешало решению сената и народа, пока, наконец, 4 августа предложение о возвращении Цицерона, поддерживаемое словами Помпея и вооруженной толпой трибуна Милона, было подтверждено в центуриатских комициях. На следующий же день Цицерон был в Брундизиуме и затем с триумфом проехал через Италию в Рим, куда он прибыл 4 сентября. Бесчисленная масса доброжелателей встретила его с восторгом и повела в Капитолий. На следующий день он в речи благодарил сенат, а затем и народ на форуме.

Теперь самые горячие желания Цицерона были исполнены, он с почетом возвращен в отечество; но положение дел таково, что он не может чувствовать себя счастливым. Сенат потерял значение; триумвиры господствуют в Риме; он сам не имеет власти, а Клодий угрожает даже его жизни. Из боязни перед этим предводителем шайки он тесно примыкает к Помпею и ищет дружбы Цезаря, который относится к нему предупредительно и отличает его. В 52 г. он, наконец, освободился от Клодия, которого убили слуги Милона. Цицерон защищает Милона перед судом, но не может спасти его от изгнания. В этот период, со времени его возвращения до 52 г., когда Цицерон не мог играть выдающейся политической роли, он посвятил свою деятельность главным образом ораторскому искусству в судах. В начале мая он оставил Рим и 31 июля вступил в управление своей провинцией в Лаодицее. Среди сопровождавших его четырех легатов находился и брат его Квинт, служивший несколько лет легатом при Цезаре в Галлии. С радостными ожиданиями встретила Цицерона провинция, немало натерпевшаяся при его предшественнике. И он не обманул ее ожиданий; он справлял свою должность с заботливой внимательностью и старался залечить раны, причиненные его предшественником. Все превозносили его справедливость и снисходительность, его ласковость и бескорыстие. При этом он имел случай выступить и в качестве полководца. Первоначально он снарядил и подкрепил свое войско с целью стать против парфян, перешедших Евфрат и угрожавших Киликии и Сирии; но так как парфяне не продвинулись до Киликии, то он направил свои войска против хищнических племен в Амане. Он разрушил их укрепления, их самих истребил и был своим войском провозглашен императором. После того он покорил в так называемой свободной Киликии крепость Пинденис. Добыча от этих набегов, равно как и добровольные подарки со стороны общин и государственных откупщиков, доставила ему сумму в 2 200 тыс. сестерций, которая весьма пригодилась ему при его тогдашних денежных затруднениях. С окончанием своего служебного года он поспешил оставить провинцию, хотя проконсул в Киликию еще не был назначен, и отправился в Италию, куда не переставал стремиться душой. Но уже дорогой полученные им известия о положении дел в Риме исторгли у него восклицание: «О, как бы я желал быть теперь в своей провинции!»

Цицерон прибыл к стенам Рима 4 января 49 г. и попал «прямо в разгар гражданской усобицы»: борьба между Помпеем и приверженной к нему сенатской партией, с одной стороны, и Цезарем – с другой тогда именно грозила перейти в междоусобную войну. Из-за военных подвигов его в Киликии Цицерон питал надежду на триумф и поэтому остался за городом со своими ликторами, носившими пучки, перевитые лаврами; но среди бурь честолюбивые его надежды рушились, хотя он целый год водил с собой своих ликторов. Когда вспыхнула война, он после некоторого колебания примкнул к Помпею, так как он с этой стороны все же надеялся прежде всего на сохранение республики, которую Цезарь, видимо, намеревался сокрушить. Цицерон последовал за Помпеем в Грецию, хотя и не одобрял его бегства и его образа действия вообще и ждал мало добра для государства от победы оптиматской партии; но во время битвы при Ферсале он лежал больной в Диррахиуме. После этого сражения он считал борьбу конченной. На совещании, которое вожаки побежденной партии имели между собой в Корцире, он отклонил от себя предложение Катона принять главное начальство над войском, и в то время как большинство помпейцев обратилось в Африку, он вернулся в Италию, где в самом угнетенном настроении ожидал в Брундизиуме возвращения Цезаря из Египта. Когда же последний в начале сентября 47 г. высадился, наконец, в Таренте, то Цицерон поспешил ему навстречу, чтобы установить с ним мир. Цезарь отнесся к 66-летнему мужу, все еще пользовавшемуся большим почетом, с дружеской предупредительностью. Когда Цицерон стал к нему подходить, то Цезарь оставил свои носилки и обнял его; затем он с одним Цицероном пошел впереди других и долго с ним совещался. И с тех пор он всегда относился к нему, говорит Плутарх, с уважением и любовью.

Но Цицерон не мог свыкнуться с новым порядком вещей. Сердце его было привязано к прошедшему, к республике, спасение которой было самым славным делом его жизни; владычество одного – хотя бы этот один и был наилучшим, хотя бы этот владыка и относился к нему с возможной мягкостью и внимательностью – было противно его внутреннему чувству, огорчало его, тем более что он после продолжительного блестящего поприща был осужден на бездействие, обречен на роль незначительную. К тому же и несчастные семейные обстоятельства, как развод с его супругой Теренцией, разлад с его братом и всего более смерть его любимой дочери Тулии причинили ему немало горя и печали. Поэтому он удалился от общественной жизни и проживал большей частью на своих виллах, где в тихом общении с природой и с науками искал развлечения, утехи и покоя. В особенности он много занимался философией, которой был предан смолоду. В эти годы он писал чрезвычайно много; так, к этому времени относятся книги «О крайних пределах добра и зла» (de finibus bonorum et malorum), «Академические исследования» (Academica), «Тускуданские рассуждения» (Tusculanae disputationes), «О природе богов» (de natura deorum), «О нравственных обязанностях» (de officiis), посвященные учившемуся в Афинах сыну и др., а также сочинения риторического содержания. Лишь изредка являлся он в город, чтобы защищать перед Цезарем того или иного из своих друзей или прежних единомышленников, таких как Марцелл, Лигарий, Дейотар.

Когда 15 марта 44 г. диктатор Цезарь пал под кинжалами заговорщиков, престарелый бывший деятель возрадовался заре новой свободы. Его считали главнейшим представителем республики и сенатского правления, и потому убийцы после своего кровавого дела и обратились к нему в курии; но его несправедливо обвиняют в том, будто тайна заговорщиков была ему известна. Он, однако, тотчас же стал открыто на сторону «освободителей» и был в числе тех, которые в тот же день вечером прибыли к ним в Капитолий. 17 марта он особенно добивался в сенате, чтобы убийцам дарована была амнистия. Свои выспренные надежды на восстановление республики Цицерон возлагал на Брута и Кассия; но вскоре он начинает сетовать на неумелость и бестолковость тех, кто именовали себя спасителями отечества, и с тоской предвидит новую междоусобную войну. Когда Антоний захватил власть в свои руки и Цицерон не был уверен более в своей безопасности со стороны партии Цезаря, то он оставил Рим и в течение пяти месяцев в нерешительности и беспокойстве, с мыслью бежать в Грецию, странствовал по Италии и Сицилии, пока, наконец, тревожные известия о положении дел в Риме и о дурном впечатлении, вызванном там его бегством, не заставили его вернуться. Став теперь во главе сената, он с необычайной деятельностью и всей силой своей речи ратовал против Антония. Против него он с сентября 44 г. по апрель 43 г. произнес свои 14 филипийских речей. Еще раз на короткое время Цицерон пользовался в Риме могущественным влиянием, не меньшим, чем во время своего консульства. Он настоял на том, чтобы Антоний, желавший отобрать у Д. Брута Цизальпинскую Галлию, был предан опале и чтобы республика выступила против Антония войной. Но он сделал промах, когда молодого Октавиана, сумевшего льстить ему и звавшего его отцом, выставил бойцом за сенат и отправил его в качестве пропретора с консулами в поход против Антония, предполагая иметь в нем опору свободы и поборника республики. Он вскоре убедился в своей ошибке. Октавиан заключил с Антонием и Лепидом триумвират для истребления убийц Цезаря и уничтожения республики, Имя Цицерона было в числе первых попавших в проскрипционный список. Не один только Антоний в своей ненависти домогался его смерти – глава республиканской партии должен был погибнуть, дабы союзники могли достигнуть своей цели.

Цицерон находился в Риме, когда в конце ноября 4.3 г. консул Педий получил от приближавшихся триумвиров приказание умертвить семнадцать почетнейших мужей. В ночь убийства Цицерон бежал в Тускулум и здесь только узнал, что и он в числе приговоренных к смерти. Он решил вместе со своим братом Квинтом и его сыном спастись в Македонии, в лагере Брута, где находился и сын Цицерона, Марк. Беглецов перенесли на носилках в имение Цицерона близ Астуры, лежавшей на западном берегу Лапиума. Так как они второпях не снабдили себя средствами для путешествия, то Квинт и сын его отправились в Рим, чтобы захватить необходимое, между тем как Марк Цицерон продолжал путь далее. Со слезами и тревожным предчувствием расстались они и более никогда друг друга не видели. В Риме Квинт был выдан одним из своих вольноотпущенников и убит со своим сыном. Некоторое время сын укрывал отца, и даже мучения пытки не смогли заставить его открыть отцовское убежище. Чтобы прекратить, наконец, терзание сына, отец выбежал из своего укрытия и подставил голову врагам своим. Оба, отец и сын, желали умереть один раньше другого; это тронуло палачей до того, что они отвели каждого в особую комнату и умертвили обоих одновременно. Тем временем Цицерон сел на корабль у Астуры, но опять пристал к Цирцее, не зная сам, что предпринять. Несколько часов шел он пешком, как бы в направлении к Риму, затем он повернул назад и провел ночь в Цирцее. Ему представлялось, что он должен отправиться в Рим в дом Октавиана и у домашнего жертвенника вонзить себе кинжал в грудь, чтобы заставить богов отомстить изменнику. На утро после этой плачевной ночи он, по увещанию своих рабов, снова сел на корабль. Но встречные ветры и неспокойное море сделали его больным; он пожелал опять сойти на берег в гавани Гаэты и отправился в свое близлежащее имение Формианум. Так как здесь было небезопасно, то его слуги добром и насильно заставили его сесть в носилки, и дабы возможно скорее достигнуть моря, понесли его через парк между Формией и Гаэтой. Между тем в Формианум прибыла толпа сыщиков, и во главе их центурион Геренний и военный трибун Попилий Лэна, которого Цицерон когда-то защищал и спас по обвинению в отцеубийстве. Вольноотпущенник Филагон указал преследователям путь, которым Цицерон бежал. Тогда Попилий занял выход из леса на другой стороне, а Геренний искал Цицерона по дорожкам. Завидев приближавшегося Геренния, Цицерон велел своим носильщикам остановиться, запретил им защищать его, протянул голову с опущенных на землю носилок и обратился к Гереннию со словами: «Сюда, ветеран, и если ты хоть это хорошо умеешь, руби!» При виде изможденного тоской и заботами лица досточтимого престарелого мужа, при виде его спутанных волос, его взгляда, пристально устремленного на убийц, многие в толпе сыщиков закрыли лицо свое; но Геренний подошел, и от трех ударов голова упала.

Цицерон умер 7 декабря 43 г. почти 64 лет от роду. Убийцы принесли его голову и отрубленную руку Антонию в то время, когда он был на рынке в народном собрании. Он принял трофей с громкой радостью и заплатил убийцам 250 тыс. динариев, что составляло десятикратную цену за голову опального. После того как Фульвия, супруга Антония, с наглой насмешкой надругалась над ненавистной головой, а язык оратора проколола булавками, голова и рука, по приказу Антония, были выставлены напоказ на ораторской трибуне, с которой так часто раздавался против него голос убитого, От слез и горя люди едва могли поднять глаза, чтобы посмотреть на эти дорогие члены.

Так Цицерон, величайший оратор Рима, нашел трагический конец, после того как он незадолго перед тем, достигнув вновь вершины блеска и почета, с самоотверженным мужеством ратовал за свободу своего отечества, за существование республики. За несколько месяцев до этого он в одной из своих филипийских речей сказал: «Такова моя судьба, что я не могу ни победить без республики, ни быть побежденным без нее». Республика побеждена, и передовой боец ее лежит бездыханный. Конечно, нужна была бы сила свыше человеческой, чтобы спасти от погибели распадавшееся здание Римской республики, после того как республиканская доблесть исчезла из среды выродившегося поколения, а Цицерон, при всей доброй воле, не был сильным характером, не был великим государственным человеком. Благородной любви к отечеству никто в нем, разумеется, отрицать не станет; но ему недоставало политической прозорливости, твердой цели и непреклонной силы воли. Мгновенная опасность внушала ему, правда, мгновенное мужество, но только слишком скоро начинал он колебаться и тревожиться и думать о собственной безопасности. Поэтому его не без основания укоряют в изменчивости политической окраски. В начале своего поприща он примкнул к народу и к Помпею и старался выдвинуться этим путем; став консулом, он перешел на сторону аристократии, но вместе с тем поддерживал Помпея, ее тогдашнего противника. Затем он пристает к триумвирам Помпею и Цезарю, а когда последние рассорились, он сохраняет связи с обоими, обращается без достаточной решимости на сторону Помпея, входит в соглашение с Цезарем, победителем. После смерти Цезаря он ликует и делается передовым бойцом сената. Во всем этом, конечно, много непостоянства и неустойчивости; но нам не следует за это слишком строго судить его. Для того чтобы среди тогдашней смены обстоятельств, при беспорядочной борьбе партий и лиц неуклонно шествовать по одному пути, необходимы были проницательный взгляд и сильная, могучая воля, которые даются немногим; и нет сомнения, что его благонамеренное стремление мириться и соглашать, улаживать смуты, поддерживая существование государства, много способствовало тому, что он становился то на эту, то на другую сторону. Цицерон вообще был натура мягкая, раздражительная и подвижная, легко и скоро поддававшаяся напору противоположных настроений и ощущений; несамостоятельный и нетвердый в себе, он охотно опирался на других, сообразуясь с их суждениями. Эти слабости мы ему прощаем, так как они не безусловно зависели от его воли; более однако, должны мы порицать его тщеславие и хвастливость. Но, помимо этого, характер Цицерона представляет много почтенных и привлекательных сторон. Нельзя не ценить высоко его нравственной безупречности в такое испорченное время, его умеренности в наслаждениях, его бескорыстия, нежной любви и заботливости к своему семейству, его склонности ко всему высокому и благородному; мы удивляемся его неустанной деятельности на пользу государства и друзей своих, неутомимому прилежанию, с которым он с молодых лет работал над своим образованием и в течение всей своей жизни разрабатывал науки, как из любви к умственной деятельности, так и ради службы своему народу и его славе. Как оратор, ученый и писатель он оказал своему народу величайшие услуги. Цезарь выразился о нем: «Его триумф и лавры великолепнее триумфов и лавров полководца, ибо он, расширив пределы римского духа, предпочтителен тому, кто расширил пределы римского господства». Смолоду он разнообразнейшими учеными занятиями приобрел себе богатый запас познаний, и многостороннее умственное развитие обратил на пользу современников и потомства как путем ораторского искусства, в котором он достиг высшего совершенства, так и многочисленными сочинениями риторического и философского содержания. В то же время, соревнуясь с греками, научные сокровища которых перенесены им на почву Лациума, он редким мастерством в обращении с латинским языком оказал на разработку его такое влияние, что он во все времена почитался образцом классического изящества в латинской речи.

Цицерон был высокий, стройный, с длинной, тонкой шеей. Телосложения он был слабого, так что в молодости предполагали в нем расположение к чахотке; но умеренностью и тщательным уходом за собой он поддерживал и укреплял свое здоровье. Даже в старости он имел красивую и сановитую фигуру. Лицо обличало искусного, легко возбуждаемого оратора, умевшего каждую страсть выражать взглядом и видом, а на устах играла насмешливая улыбка. Он был занимательный и остроумный собеседник и любил веселое и приятное время провождение. От отца он наследовал небольшое состояние – поместье у Арпинума и дом в Риме в Каринах и денег столько, что он и брат его могли жить прилично. Впоследствии Цицерон стал богатым человеком; он приобрел большие суммы посредством женитьбы, посредством наследства и отказов, которые ему доставляла по большей части защита обвиняемых, – посредством обмена провинций с Антонием, посредством наместничества в Киликии и т. д. Это состояние он затрачивал на покупку поместий, на сооружение и отделку красиво расположенных вилл. В год после своего консульства он купил на Палатине за 31/2 млн. сестерций великолепный дворец, который сожжен был Клодием, но потом после изгнания был опять восстановлен Цицероном с пособием от государства в 2 млн. сестерций. Виллы приобрел Цицерон в Тускуле, у Анциума, Астуры, Формии, Кум, Путеоли, Помпеи. На все эти приобретения были им затрачены большие суммы, так как он не хотел отставать в этом отношении от аристократов. Вообще у него была страсть покупать и строиться, причем он часто упускал из виду положение своих средств, и потому нередко впадал в долги и в денежные затруднения. Этим неприятностям немало, по-видимому, способствовала его жена Теренция, тратившая деньги сверх меры. Цицерон долго жил с ней; в 46 г. он дал ей разводную и, чтобы поправить свои денежные дела, женился 62 лет от роду на молодой, красивой и богатой девушке по имени Публия, опекуном которой он был. Но брак этот не был счастлив и был вскоре расторгнут. От первого брака Цицерон имел двоих детей, дочь Туллию и сына Марка. Он был привязан к ним самой искренней любовью, и в особенности к Туллии нежность его была необычайная. Она родилась в 76 г. и была сначала замужем за Л. Пизоном Фруги, честным человеком, после смерти которого (57 г.) она вышла за Фурия Крассипа, а затем в 51 г. – за 19-летнего П. Корнелия Долабеллу, распутного, расточительного человека, с которым она незадолго до своей смерти развелась. Она умерла в 45 г., и ее смерть повергла отца в беспредельную скорбь. «Конец мой пришел, – пишет он Аттику, – мой конец пришел, это я чувствовал давно, но теперь я признаюсь в этом, так как лишился единственного, что меня еще привязывало к жизни». Он искал утешения в тиши своей уединенной виллы на острове Астура и в занятии науками и на полгода удалился от света и от всякого общества. Сын его, М. Туллий, родившийся в 65 г., получил от отца самое тщательное воспитание. Он служил с отличием в войске Помпея во время Фарсальской битвы, учился затем с 45 г. в Афинах, где, к немалому огорчению отца, предался пьянству и распутству. Когда в 45 г. М. Брут явился в Афины, то он назначил молодого Цицерона начальником своей конницы, и в этой должности он оказал Бруту важные услуги. После смерти Брута он служил некоторое время под начальством С. Помпея и впоследствии примкнул к Октавиану, сделавшему его в 30 г. консулом. Когда во время его консульства в Рим пришла весть о смерти Антония, то он велел прибить об этом объявление к ораторской трибуне, где прежде Антоний выставил голову старика Цицерона. После своего консульства молодой Цицерон был проконсулом в Азии, затем легатом в Сирии. Его страсть к опьяняющим напиткам была, вероятно, причиной его преждевременной смерти. Он был последним представителем рода Цицерона.