История Древнего Рима в биографиях

35. Гай Юлий Цезарь Октавиан Август

Октавиан, родившийся 23 сентября 63 г. до P. X., назывался первоначально, как и отец его, Гай Октавий, но затем, сделавшись приемным сыном диктатора Цезаря, принял имя Г. Юлия Цезаря Октавиана. Его мать, Аттия, была дочерью младшей сестры диктатора, Юлии, и М. Аттия Бальба. Будучи 4-летним мальчиком, он лишился отца и воспитывался некоторое время в доме своей бабки Юлии, пока его мать снова не вышла замуж за Л. Марция Филиппа. Его бездетный дед, диктатор Цезарь, деятельно принялся за воспитание мальчика, который, будучи 12 лет, произнес надгробную речь своей матери Юлии. Четыре года спустя, после битвы при Фарсале, он надел мужскую тогу (toga virilis) и вскоре сделался понтифексом. Октавий был слаб здоровьем, что не позволяло ему принять участие ни в африканском, ни в испанском походе своего деда; но последний постарался расположить к нему народ ходатайством его за многих помпейцев и участием в постановке некоторых, устроенных им, сценических представлений. Когда диктатор 13 сентября 45 г. сделал свое завещание, он назначил своего внука наследником и усыновил его так, что последний об этом и не знал. Той же осенью Октавий со своими друзьями, М. Агриппой и Кв. Сальвидиеном Руфом, отправился в Иллирию, чтобы, по воле своего деда, находясь в войсках, высланных вперед на войну с парфянами, получить сведения, необходимые для полководца, и в то же время продолжать свои занятия под руководством своих прежних учителей. Он жил большей частью в Аполлонии. На шестой месяц своего пребывания здесь он получил известие об убийстве своего деда.

Эта неожиданная и горестная весть разрушила лучшие надежды Октавия; но он не желал отказываться от притязаний, которые мог иметь как ближайший родственник и наследник властелина. Он тотчас же поспешил отправиться в Италию. Иллирийские войска хотели сопровождать его, но он ограничился маленькой свитой, чтобы сначала в качестве частного лица узнать положение дел в Риме. В начале апреля он высадился в Лупиях, неподалеку от Брундизиума, а не в самом Брундизиуме, обычном месте высадки, где, может быть, его ожидал кинжал заговорщика; как только он услышал, что Цезарь усыновил его, он назвался Юлием Цезарем, отправился в Брундизиум и принял от войск Цезаря приветствие, как его сын. Благодаря великому имени этот юноша, еще не достигший и 19 лет, стал значительным человеком. Со всех сторон стали стекаться к нему сторонники, ветераны, отпущенники и рабы Цезаря, и многие предлагали ему выступить мстителем за своего названного отца и занять его место. Но он с хитрой осторожностью выступил сначала частным наследником отца, чтобы впоследствии, воспользовавшись обстоятельствами, сделаться преемником его власти. На другой день по прибытии в Рим он заявил городскому претору, что принимает усыновление и наследство Цезаря. Народ принял его с радостью; он обещал выплатить народу завещанное Цезарем и дать игры; но консул Антоний, взявший себе бумаги и деньги Цезаря, рассчитывая при помощи их захватить власть в свои руки, видел в Октавиане своего соперника и старался устранить его. Когда Октавиан как наследник Цезаря явился к консулу и стал требовать от него денег своего отца, чтобы заплатить по его завещанию, Антоний стал уверять, что казна Цезаря была пуста, что вместо наличных денег после него остались только долги, и вообще обошелся с ним холодно и высокомерно, как с мальчиком, едва успевшим выйти из школы, Октавиан умел хорошо играть свою роль. Он не стал скрывать свое недовольство оскорбительным отношением к нему Антония; чтобы доказать свое уважение к Цезарю и свою любовь к согражданам, он расплатился по завещанию Цезаря своими собственными деньгами, продав свое имение. Так как Антоний и в этом чинил ему препятствие и везде становился ему поперек дороги, то Октавиан соединился с сенатской партией, хотя она и потворствовала убийцам Цезаря, вступил в особенно тесные отношения с Цицероном, который теперь снова стал играть значительную роль во главе сената, и начал борьбу со своевольным Антонием.

Убийцы Цезаря, боясь Антония, бежали из Рима и Италии, а предводители их отправились в назначенные им провинции. Децим Брут удалился в Цизальпинскую Галлию. Эту важную провинцию Антоний хотел взять себе, чтобы оттуда господствовать над Римом; он пошел на Брута и осадил его при Мутине. Сенат, стоявший на стороне Брута, послал против Антония обоих консулов, А. Гирцие и К. Вибия Пансу, и, по предложению Цицерона, постановил, что Октавиан должен сопровождать их в качестве пропретора со своим собственным войском. В так называемой Мутинской войне 43 г. Антоний был разбит и Брут выручен, но оба консула были убиты. Таким образом, Октавиан остался единственным начальником над тремя войсками, так как Брут ничего не делал; но сенат рассчитывал воспользоваться той минутой, когда Антоний сделался безвредным, чтобы сокрушить опасного наследника Цезаря. На его заслуги не обратили внимания, и вместо него получил публичную похвалу ничего не сделавший Брут, и ему поручено было начальство над консульскими войсками с предложением преследовать разбитого Антония. Это побудило Октавиана спокойно остаться при Мутине и дать возможность уйти Антонию, который направился в Трансальпийскую Галлию и там заключил союз с поставленными Цезарем наместниками Галлии и Испании, М. Лепидом, Мунацием Планком и Азинием Поллионом. При этой новой опасности сенат поручил Октавиану вместе с Д. Брутом главное начальство в походе против опального Антония. Но Октавиан уже втайне помирился с Антонием при посредстве Лепида. Но чтобы иметь возможность явиться перед Антонием с большим значением и большей самостоятельностью, он желал прежде получить консульское достоинство. Его войско, составленное из старых ветеранов Цезаря, казалось ему теперь лучшей поддержкой, чем ходатайство Цицерона; он отправил в Рим 400 человек и через них требовал консульства. Так как они были отосланы сенатом назад, то Октавиан сделал вид, что оскорбленное войско требует от него, чтобы он шел в Рим и силой принудил избрать себя. Он осадил город, завладел государственной казной и 19 августа 43 г., не достигши еще 20 лет, был избран консулом. Товарищем его сделался преданный ему Гай Педий. При помощи его он привлек к суду и обвинил убийц Цезаря, с тем чтобы впоследствии иметь возможность наказать их самому. Оставив Рим, по-видимому, для того, чтобы идти против Антония, он устроил так, что Педий предложил сенату снять опалу с Антония и Лепида, а сам пошел им навстречу, в Верхнюю Италию, и имел с ними свидание на речном острове недалеко от Бононии (Болонья). Между тем Д. Брут, от которого 6 легионов перешло к Октавиану, бежал из Верхней Италии, желая пробраться через Альпы в Македонию к М. Бруту; но на дороге в Аквилею был выдан одним трактирщиком и убит людьми Антония.

Во время встречи недалеко от Бононии три полководца вели себя недоверчиво и осторожно. Октавиан, равно как и Антоний, выставил на берегах реки пять легионов; 300 человек сопровождали каждого из них к мостам; затем Лепид вышел вперед и, убедившись, что ему нечего опасаться засады, дал знак другим следовать за ним. Говорят, что они обыскали друг друга, не спрятано ли у кого-нибудь оружие. Их совещания, в которых главную роль играли Антоний и Октавиан, продолжались два дня; на третий день результаты совещаний были сообщены войскам. Они заключили союз на пять лет с целью восстановления спокойствия и порядка в государстве и объявили себя чрезвычайными чиновниками с консульской властью, как triumviri reipublicae constituendae, распоряжения которых должны были иметь силу закона без утверждения сената и народа. Должности и чины они распределили заранее на пять лет между людьми, пользовавшимися их доверием. Лепид должен был на следующий год остаться в Риме в качестве консула, а Антоний и Октавиан брались вести войну с М. Брутом и Кассием, которые собрали значительные военные силы на востоке, один в качестве наместника Македонии, другой – в качестве наместника Сирии. Лепид уступил для этой войны большую часть своих легионов. В награду за победу солдатам предоставлялось 18 наиболее цветущих городов Италии. Самым худшим в этих условиях были проскрипции. Для предстоящей войны триумвиры нуждались в большой сумме денег, а так как Октавиан уже опустошил государственную казну, то их политические враги в Риме должны были подвергнуться опале и их конфискованное имущество должно было быть употреблено на военные издержки. Эта мера имела в виду прежде всего наиболее влиятельных и опасных людей противной партии, от которых следовало избавиться, так как они во время войны могли поднять враждебное триумвирам движение; кроме того, каждый из триумвиров находил в проскрипциях удобное средство удовлетворения своей ненависти и мстительности. Таким образом они торговались и менялись в продолжение целого дня, причем одни приносили в жертву ненависти других жизнь своих друзей и родственников, чтобы погубить врага, которого другой хотел спасти. Октавиан принес в жертву Антонию Цицерона, помогшего ему стать на ноги при первом появлении в Риме; Антоний пожертвовал своим дядей Л. Цезарем, Лепид – своим братом Л. Эмилием Павлом.

После того как они договорились, составили письменный договор и утвердили его клятвой, Октавиан, консул, прочел этот документ перед соединенными войсками, пропустив, однако, статью, в которой говорилось о проскрипциях. Войско приняло это сообщение с громким криком радости и для того, чтобы союз был упрочен сильнее, стало требовать брака. Антоний отдал за Октавиана свою падчерицу Клодию, дочь своей жены Фульвии от брака ее с П. Клодием. Потом триумвиры стали готовиться к отъезду в Рим. Между тем они уже наперед послали консулу Педию приказ казнить 17 наиболее значительных лиц, в том числе и Цицерона. Педий велел напасть ночью на дома указанных ему лиц; некоторые из них были найдены и убиты, других искали. В городе распространилась паника, все бежали, везде слышались вопли, как в осажденном городе, так как никто не чувствовал себя в безопасности. Педий, пораженный этим смятением, стал бегать по улицам, уверяя, что бояться нечего, что следует только подождать до следующего дня. С наступлением дня граждане увидели на улицах объявления с именами 17 опальных осужденных как зачинщиков междоусобицы и с ручательством за безопасность остальных. Через несколько часов Педий умер от сильного напряжения и возбуждения.

Триумвиры, вступив со своими войсками в город, были утверждены в своем достоинстве трибутными комициями и 27 ноября вступили в должность. Тотчас же начались ужасы проскрипций. Триумвиры объявили, что они намерены выступить в поход против бесчестных убийц Цезаря, восставших против отечества, и наказать их; но приверженцев их, оставшихся в Риме, следовало обезвредить, чтобы им не вздумалось погубить отечество. Наказаны будут только наиболее виновные и имена их будут выставлены на всеобщее обозрение; никто не должен скрывать их или помогать им спасаться бегством, под страхом самому подвергнуться опале. Головы убитых должны приносить к триумвирам, которые будут платить за каждую из них свободному гражданину 25 тыс. динариев, а рабу, кроме свободы и права гражданства, еще 10 тыс. динариев. Такая же награда назначена и доносчикам. Проскрипционные списки были вывешены в разных местах города; на одной доске стояли имена сенаторов, на другой – имена всадников. Сначала выставлены были имена 130 сенаторов, а вслед затем еще 150 других; всадников было осуждено около 2 тыс.

После объявления проскрипционных списков ворота были заперты, выходы из города заняты, в порту и во всех уголках поставлена стража и во все стороны разосланы были центурионы с отрядами войск на розыски несчастных жертв. Началась ужасная резня, в которой обнаружились самые дикие страсти, беззаконие. Родители не были уверены в своих детях, муж в жене; брат выдавал брата, раб господина. К. Тораний просил отсрочки, чтобы сын его мог ходатайствовать за него перед Антонием, и узнал, что сын-то именно и требовал его смерти. Сын претора Л. Виллия Анналия привел солдат к месту, где скрывался его отец, и в награду получил его имения и должность эдила. Жена Септимия тайно хлопотала об осуждении своего мужа, спрятала его, когда он стал искать убежища, и затем выдала его убийцам, чтобы получить возможность выйти за другого. Рядом с таким вероломством было много прекрасных примеров привязанности и верности. Анция Рестиона спас раб, убивший другого, чтобы обмануть преследователей. Многие рабы выносили пытку, не выдавая своих господ, надевали их платье и были убиты вместо них или убивали убийц и затем сами себя. Братья жертвовали собой за братьев, сыновья за отцов, жены с опасностью для жизни спасали своих опальных мужей. Многие бежали и удалились за море, в лагерь Брута и Кассия, большинство бежало в Сицилию, к Сексту Помпею, сыну Помпея Великого, который после поражения помпейцев при Мунде собрал значительный флот и господствовал над большей частью Средиземного моря и островов его. Многие из опальных были помилованы триумвирами; так, например, М. Теренций Варрон, Т. Помпоний Аттик, богатый, известный своей щедростью, любезностью и образованностью друг Цицерона, всеми любимый, Л. Цезарь и другие; Цицерон, брат его Квинт и сын его были убиты. С 1 января нового года объявлением новых консулов проскрипции были прекращены и было приказано, под страхом опалы, праздновать новый год, как всегда, торжественно. Униженный сенат постановил дать триумвирам гражданский венок (corona civilis) за то, что они своими заботами спасли государство и обезопасили жизнь многих граждан.

Так как от продажи конфискованных имений выручена была далеко не такая сумма, на какую рассчитывали, то триумвиры самым бессовестным образом взяли недостававшие 200 млн. с жен и детей опальных, а равно и с остальных граждан и иностранцев и затем пошли на войну с М. Брутом и Кассием, которые при помощи усиленных наборов, грабежа и притеснений в Македонии, Греции и особенно в Азии собрали много денег и кораблей, и многочисленное войско и готовилось встретить неприятеля в Македонии. Между тем как Лепид оставался в Риме, Антоний направился прямо через Брундизиум в Грецию, а Октавиан двинулся в Сицилию, чтобы сначала отнять этот остров у Секста Помпея, которому он достался при дележе провинций. Так как его попытки высадиться на остров были неудачны, то он поспешил вслед за Антонием и присоединился к нему в Македонии. Здесь, при Филиппах, осенью 42 г. войска обеих партий встретились друг с другом для решительной битвы. Численность войск с обеих сторон была почти одинакова. И те и другие имели около 19 легионов, но легионы Брута и Кассия были не в полном составе; зато в их распоряжении было более 20 тыс. конницы, между тем как у неприятеля ее было только 13 тыс. Октавиан поставил свои войска против Брута, Антоний – против Кассия. Войска Брута сильно атаковали Октавиана, отбросили его легионы и, обойдя его левый фланг, оттеснили их в лагерь, из которого больной Октавиан мог спастись только с трудом. Но вследствие этого движения позиция Кассия осталась с одной стороны открытой. Октавиан воспользовался этим и напал на нее с частью своих войск; в это время Антоний оттеснил левый фланг Кассия в лагерь и взял этот лагерь. Кассий с немногими войсками удалился на холм, откуда была видна вся равнина. Туда прискакала толпа всадников, посланных М. Брутом, чтобы возвестить о победе. Кассий принял их за неприятелей, но выслал им навстречу одного из своих спутников, Титиния, чтобы рассмотреть их ближе. Всадники, заметив и узнав последнего, с радостными криками соскочили с лошадей, стали обнимать и целовать его и сообщили о победе. Но Кассий думал, что его друг попал в плен и что все пропало. Он отозвал в сторону своего отпущенника Пиндара и, обнажив шею, приказал ему обезглавить себя. Голову его нашли отдельно от туловища, но Пиндара никто уже более не видал. Когда Титиний возвратился и узнал о несчастной ошибке полководца, он проклял свою медленность и вонзил меч себе в грудь. Брут оплакал своего товарища, «последнего римлянина», как назвал он его, и приказал тайно похоронить его в Фазосе. Так поплатился главный виновник гибели Цезаря, своим преступлением вовлекший римское государство в новую междоусобицу, не имея возможности освободить его. Он умер в день своего рождения и, как говорят, оттого же кинжала, которым он поразил Цезаря.

На стороне Брута и Кассия пало 8 тыс. человек, на стороне их неприятелей – в два раза больше. Но когда Антоний узнал о смерти Кассия, мужество его до такой степени усилилось, что на другой день с рассветом он снова повел свои войска в бой. Войска Брута колебались и были так ненадежны, что Брут не решился дать сражение. Он должен был сначала воодушевлять их денежными подарками и обещаниями, что после победы он отдаст им на разграбление города Фессалоники и Лакедемон. Двадцать дней спустя после первой битвы высокомерный неприятель и собственные его солдаты против воли принудили его к бою. В ночь перед битвой его расстроенному воображению представился, как некоторые рассказывают, тот же самый образ, который, говорят, являлся ему еще тогда, когда он переводил свои войска из Азии в Европу. В это время, среди глубокой ночи, когда он сидел и работал в своей палатке, страшный, нечеловеческий призрак молча подошел к нему. Он собрался с духом и спросил: «Кто ты – бог или человек?» Призрак глухим голосом ответил: «Я твой злой демон, Брут; при Филиппах ты снова увидишь меня». Брут бесстрашно отвечал: «Хорошо, мы увидимся», и призрак исчез. Теперь к нему явился тот же самый призрак и удалился, не сказав ни слова.

В битве Октавиан снова был побежден на левом крыле, но решительность и верный взгляд Антония совершенно победили на правом, вследствие чего все войско Брута пришло в страшное смятение. Часть его была перебита в отдельных стычках на поле сражения, другая часть, вместе с Брутом, обратилась в бегство к берегу. Но когда Брут увидел себя окруженным со всех сторон и лишенным всякой возможности спастись, он бросился на свой меч. После этого четыре легиона, еще остававшихся при нем, сложили оружие. Антоний почтил их вождя, покрыв его тело пурпуром, приказал торжественно предать его сожжению и отослал его прах к матери его Сервилии. Его голову хотели положить к подножию статуи Цезаря, в доказательство того, что он понес заслуженное наказание; но во время бури на Ионическом море она была выброшена за борт.

Двумя битвами при Филиппах судьба римской республики была решена; вопрос был только в том, который из двух победителей сделается впоследствии единовластным государем. С этих пор Антоний был признан первым римским полководцем; он своим талантом, мужеством и быстротой своих движений одержал над неприятелем победу, между тем как Октавиан, почти постоянно больной, играл только второстепенную роль и был побежден. Но впоследствии умная расчетливость и самообладание Октавиана все-таки взяли перевес над природными дарованиями Антония, которые, в конце концов, совершенно утратили свое значение вследствие его наклонности к роскоши и чувственным удовольствиям.

После победы над врагами триумвиры разделились. Антоний хотел, отправившись на Восток, в области, отнятые им у заговорщиков, добыть там денег для расчета с войсками, Октавиан должен был ехать в Италию и наделить землей ветеранов. При новом разделе провинций на незначительную особу Лепида обращали мало внимания; Октавиан взял себе Испанию и новую провинцию Африку (Нумидию), Антоний – обе Галлии и старую Африку (Карфаген). Октавиан выбрал себе лучшую часть: он господствовал над Римом, в то время как Антоний, вследствие своего долговременного пребывания на Востоке, отвык от Запада, где все-таки находился центр тяжести государства. В Италии Октавиан с самого начала встретил большие затруднения в поземельном наделе; ветераны были недовольны тем, что им дали, а прежние землевладельцы требовали вознаграждения. Фульвия, жена Антония, воспользовалась этим для того, чтобы произвести беспорядки, желая, чтобы муж ее, попав в сети египетской царицы Клеопатры, возвратился в Италию. Началась так называемая Перузинская война. Л. Антоний, брат триумвира, подстрекаемый Фульвией, стал во главе недовольных; он бросился в Перузию, но Октавиан запер его там и принудил, после упорной обороны, к сдаче в начале 40 г. Там он был помилован, но перузинцы были большей частью истреблены. В мартовские иды Октавиан приказал казнить на алтаре Цезаря 300 знатнейших граждан как искупительную жертву за его умерщвление; сам город был разграблен и сожжен. Это было последнее жестокое дело в жизни Октавиана.

Эти события вызвали разногласия между Октавианом и Антонием, который во главе своего флота явился в Италию и вступил в союз с С. Помпеем против Октавиана. Последний, правда, владел Римом и всей Италией и в распоряжении его было более 40 легионов, но у него не было флота, при помощи которого он мог бы защитить Италию от объединившихся против него врагов. Поэтому смерть Фульвии, всего более поддерживавшей неприятности, была для него весьма выгодна. Оба триумвира снова примирились и заключили новый договор в Брундизиуме, где они в последний раз поделили между собой государство. Антоний получил все провинции к востоку от Скодры в Иллирии, Октавиан – все провинции западные, между тем как Италия осталась в общем владении; Лепид получил провинцию Африку. Для укрепления договора Антоний обручился с благородной сестрой Октавиана, Октавией. С. Помпей не был принят в союз. Так как он, владея Сицилией и Сардинией, продолжал препятствовать, при помощи своего сильного флота, подвозу хлеба в Рим и в Италию и этим вызывал в Риме голод и сильное недовольство, то триумвиры вынуждены были примириться с ним. При свидании в Мизенуме в начале 39 г. с ним заключен был договор, по которому он получил Сицилию, Сардинию, Корсику и Пелопоннес, и ему обещано было вознаграждение за растрату имущества его отца; за это он обязался снабжать Италию хлебом. Теперь мир между властителями казался упроченным, и Антоний снова отправился на Восток.

Мизенумский договор был заключен не искренно. Стороны расстались с недоверием и ненавистью; вскоре начались новые столкновения и жалобы на нарушение слова. Помпей взялся за оружие, вторгся в Италию и, заградив море, вызвал в Италии новый голод. Октавиан должен был постараться уничтожить врага; пока Помпей господствовал на море, о борьбе с Антонием на Востоке нечего было и думать. Так как его завистливые товарищи оставляли его без поддержки, то он при помощи своего друга М. Випсания Агриппы собственными силами построил флот, доставивший ему перевес. В 36 г. герой Агриппа дважды разбил Помпея у берегов Сицилии, при Милахе и при Навлохе, и вынудил его бежать в Малую Азию, где он в сражении с легатами Антония был взят в плен и убит в Милете. Лепид перешел из своей провинции Африки в Сицилию и вместе с Октавианом стал воевать против Помпея; но потом выступил против Октавиана и, став во главе 20 легионов, потребовал уступки ему Сицилии. Но Октавиан устроил так, что войска Лепида отказались от него, отнял у него его провинцию, исключил его из триумвирата и удалил в Цирцейи, где он прожил в качестве верховного жреца в полнейшей неизвестности до 12 г. до P. X. Октавиан имел теперь в своем распоряжении 45 легионов, 40 тыс. легковооруженных воинов, 25 тыс. конницы и 600 кораблей – силы, с которыми он мог смело отважиться на борьбу с последним соперником, который еще у него оставался, – с Антонием, на борьбу за самовластие. Но он не решался на это в продолжение еще нескольких лет.

Возвратившись после Сицилианской войны в Рим и получив здесь триумф, Октавиан распустил часть своих слишком требовательных ветеранов и избавился от навязчивости остальных богатыми подарками; граждане, которых он освободил своей победой над С. Помпеем от нужды и голода, полюбили его за его умную умеренность и за заботы об их благе. Сенат за эту победу оказал ему большое предпочтение и много почестей; но он решительно отклонил большую часть из них, обещал сохранение мира и восстановление республики по возвращении Антония. Большую часть республиканских чиновников он оставил по-прежнему в их должностях; к своему товарищу Антонию он относился дружелюбно и внимательно; в его отсутствие он воздал ему много почестей; когда Антоний в войне с парфянами, вследствие своей неосторожной поспешности, понес значительные потери, Октавиан послал ему через Октавию денег и войско на помощь. На случай, если бы между ними снова начался раздор, народ должен был убедиться, что не Октавиан виноват в этом. Чтобы занять делом свои беспокойные легионы и пополнить свою военную казну, он начал войну с горными племенами, жившими по берегам Адриатического моря и в Иллирии, которые были еще не вполне покорены и отказывались платить дань; он покорил япидов к востоку от Истрии между Верхней Савой и Адриатическим морем, покорил их северных соседей, паннонцев и далматинцев, и превратил Паннонию в римскую провинцию.

По мере того как Октавиан приобретал благосклонность римлян, возрастало их недоверие и раздражение против Антония. Он предался в Александрии вместе с Клеопатрой всякого рода излишествам, в которых растратил всю свою нравственную силу и свободу и забыл достоинство государства и свое собственное. С большим неудовольствием узнали римские граждане о том, как он, в угоду своей любовнице, праздновал в Александрии блестящий триумф над побежденным хитростью армянским царем Артаваздом, торжество, которое могло праздноваться только в Риме, этом властителе мира; он совершил государственное преступление, раздарив римские провинции варварам и детям Клеопатры и породнившись с варварами, чтобы вооружить их против отечества. Свою неприязнь к Октавиану он обнаружил особенно тем, что объявил сына Клеопатры, Цезариона, законным сыном Цезаря и тем нарушил права приемного сына диктатора, Октавиана.

С этих пор война между Антонием и Октавианом с обеих сторон была уже решена; их союз, продленный после истечения срока первого триумвирата еще на пять лет, должен был окончиться в 33 г., но в сущности кончился уже гораздо раньше. Антоний дал своим легатам приказание собрать морские и сухопутные силы, чтобы отправиться на Запад и поразить неприятеля. Клеопатра была руководительницей этого предприятия; она замышляла при помощи Антония, беззаветно ей преданного, явиться в Капитолий царицей Рима и римского царства. Поэтому она заставила Антония дать развод благородной Октавии и приказать ей оставить его дом в Риме. Последняя со слезами исполнила это приказание и взяла к себе детей Антония. В 32 г. Антоний вместе с Клеопатрой отправился в Эфес, где должны были собраться его морские и сухопутные силы; оттуда они отправились на Самос и в Афины, проводя время в роскошных празднествах и оргиях. Клеопатра пускала в ход все средства, чтобы не дать своему любовнику одуматься. Она одна распоряжалась в лагере с дерзостью, которая глубоко оскорбляла римлян, находившихся при Антонии, и заставила многих из них отвернуться от него и бежать. В это время Антоний при поддержке своих друзей предложил сенату утвердить те земельные подарки, которые он сделал Клеопатре и ее детям; тогда сенат и народ объявили войну египетской царице, которая задумала покорить Рим; Антония же объявили неспособным занимать какую бы то ни было государственную должность, так как он, упившись любовью, потерял умственные способности. Таким образом, он из полководца превратился в чужеземца, начавшего войну против отечества, в то время как Октавиан явился защитником республики.

Чем более приближался Антоний к неприятелю, тем более терял он рассудок. Быстрым движением вперед он мог бы напасть на неподготовленного Октавиана в Италии; но он стал на зимние квартиры в Ахаии и по берегам Ионического моря и тем дал неприятелю время окончить приготовления к войне. Так наступил роковой 31 г. У Антония было гораздо больше войска, чем у Октавиана: его сухопутные силы состояли из 100 тыс. человек пехоты и 12 тыс. конницы; на его 500 кораблях находилось 20 тыс. легионеров и 2 тыс. человек легковооруженного войска; цари и народы от Евфрата до Иллирии, от Армении до Кирены находились в его распоряжении. Одна Клеопатра вооружила 200 кораблей и выплатила 2 тыс. талантов и доставила большое количество хлеба. Октавиану пришлось бороться с гораздо большими затруднениями, чтобы собрать средства, необходимые для вооружения; он должен был выжимать деньги из Италии, вследствие чего началось сильное неудовольствие. Его флот состоял только из 250 кораблей, сухопутное войско – из 80 тыс. пехоты и около 12 тыс. конницы. Но его войска были надежны и хорошо обучены; его корабли, маленькие и неказистые, превосходили блестящие, колоссальные, но плохо вооруженные корабли Антония своей подвижностью и быстротой; над ними начальствовал Агриппа, способнейший моряк своего времени.

Весной 31 г. Октавиан в сопровождении важнейших сенаторов и всадников отправился из Брундизиума в Эпир и вместе с флотом и сухопутными силами двинулся на юг, в Амбракийский залив, вход в который был занят флотом Антония, между тем как из сухопутных сил последнего здесь была только часть. Лето прошло в небольших стычках. Так как Антоний понес некоторые потери и его войско терпело от нехватки припасов и от болезней, то он и решился, наконец, дать неприятелю большое сражение, Клеопатра желала морского сражения, потому, как она сама говорила, что прекрасные качества ее флота могли служить залогом победы, но в действительности она рассчитывала в случае неудачного исхода битвы оставить Антония и бежать на кораблях. Ее желание было законом. Антоний оставил из 200 египетских кораблей только 60, а остальные сжег, так как не имел возможности вооружить их; затем приказал своим войскам идти на корабли и выставил все корабли при входе в Амбракийский залив, перед бухтой, образующей порт Акциума, в виде тесно сомкнутой линии, причем египетские корабли стояли сзади других, так как Антоний не хотел подвергать Клеопатру опасности. Штормовая погода не давала начать сражение в продолжение четырех дней; на пятый день, 2 сентября 31 г., произошла битва. Высокие, сильные корабли Антония, находясь в узком месте залива, не имели возможности начать атаку. Агриппа на обоих своих флангах вытянул свои суда в боевую линию таким образом, что неприятель вынужден был также выдвинуть против них свои корабли, чтобы не подвергнуться нападению с флангов, и вследствие этого разорвал свою центральную линию. Арунций, командовавший центром эскадры Октавиана, тотчас же бросился в образовавшийся таким образом промежуток – и началось сражение, в котором легкие суда Октавиана окружили громадные корабли Антония со всех сторон, осыпали их камнями и дротиками, перерезали у них канаты и стали брать один корабль за другим. Клеопатра, увидев, что линия, защищавшая ее, прорвана, повернула свой корабль и во главе своих 60 судов удалилась на всех парусах в открытое море. Видя это, Антоний, боясь потерять Клеопатру, последовал за ней на быстроходном корабле. Он догнал ее, был принят на ее корабль и отправился вместе с ней в Египет, стыдясь своего гибельного увлечения и неуправляемых страстей. Войска, покинутые своим полководцем, продолжали храбро сражаться в дикой схватке до тех пор, пока Агриппа не приказал поджечь их корабли. Они отчаянно боролись с неприятелем и с огнем; но все их усилия были тщетны. Многие погибли от меча или копья, сгорели на пожаре или утонули в море; наконец, поздно вечером бой прекратился, и сам победитель остановил огонь. «Среди трупов и развалин корабль римского государства снова возвратился в гавань монархии, из которой он не вышел бы без преступного дела Брута и Кассия» (Друманн).

Сухопутные войска той и другой стороны смотрели на битву с берега. Войско Антония, ожидая возвращения своего полководца, в продолжение семи дней отказывалось сложить оружие и сдалось только тогда, когда бежал его начальник Канидий. В честь своей победы Октавиан основал при Амбракийском заливе, против Акциума, на месте, где стоял его лагерь, город Никополь (город победы)- На том месте, где стояла его палатка, он поставил небольшой храм Аполлона с медными статуями Счастья и Победы. Утром, перед битвой, Октавиан встретил погонщика с ослом: погонщика звали Эвтих (Счастливый), а осла Никон (Победитель) – счастливое предзнаменование, которое воодушевило войско и в память о котором поставлены были теперь две статуи. Храм Актийского Аполлона был расширен, и в память о победе открыты были актийские игры, повторявшиеся через каждые 5 лет. Знатные римляне, находившиеся в лагере Антония, были большей частью помилованы, так как здравый смысл требовал теперь снисходительности; впрочем, некоторые были наказаны штрафом или казнены. Два Аквиллия Флора, отец и сын, должны были бросить жребий, кому умирать; но отец добровольно пошел на смерть, чтобы спасти сына, а сын убил сам себя. Цари и народы, служившие Антонию, поплатились денежной контрибуцией.

Октавиан перезимовал на о. Самос и только в следующем году, подавив восстание в Италии, двинулся вслед за своим разбитым неприятелем через Азию в Египет. Антоний и Клеопатра сделали попытку войти с ним в переговоры; они соглашались отказаться от царства с тем только условием, чтобы Египет достался их детям. Антоний не получил ответа, а Клеопатре Октавиан послал открытое письмо, в котором предлагал ей сложить оружие и отказаться от власти; тайно же обещал помилование и сохранение власти, если только она выдаст Антония или умертвит его. Клеопатра вскоре решилась. Она никогда не любила Антония, а только хотела с помощью его получить господство над Римом; теперь, когда звезда Антония померкла, Клеопатра стала надеяться на содействие Октавиана, думая заслужить его благодарность, уничтожив его противника. Когда Октавиан явился в Египет, Антоний стал сопротивляться; но его сухопутное войско и флот перешли на сторону неприятеля. Он увидел, что все ему изменили и что виновницей этой измены была Клеопатра; но он все-таки не мог освободиться от ее губительных чар. Когда он с проклятиями прибежал в Александрию, крича, что ему изменили, изменила та, за которую он сражается, Клеопатра, чтобы спастись от его гнева, спряталась в выстроенном ею склепе и оттуда велела сказать ему, что она убила себя. Антоний без нее не мог жить; он приказал своему верному рабу Эросу поразить его мечом; но Эрос убил сам себя; тогда Антоний также пронзил сам себя. Истекая кровью, он получил известие, что Клеопатра еще жива, и пожелал ее видеть. Так как двери пещеры будто бы нельзя было открыть, то Клеопатра и ее служанки медленно и с большим трудом втащили его на веревках в верхнюю часть здания. При последнем издыхании Антоний благословлял виновницу всех своих зол и умер у ее ног.

Клеопатра осталась со своими сокровищами в пещере, чтобы не быть захваченной Октавианом. Она имела право не доверять ему. Он намеревался ввести ее в Рим в своем триумфе и пополнить свою казну ее сокровищами. Так как он силой ничего не мог с ней сделать, то взял ее в пещере хитростью. Она была отведена во дворец и получила разрешение похоронить Антония. Октавиан избегал разговора с ней; но так как он опасался, что она может убить себя или умереть от скорби, то посетил ее. Изменница пустила в ход все средства и искусство, чтобы тронуть властелина и завлечь его в свои сети; но Октавиан был холоден; его утешительные слова «Не бойся ничего!» показывали ей, что ее ожидало, и она решилась умереть, чтобы ей не пришлось войти в Рим в качестве пленницы, в то время как она надеялась сделаться его властительницей. Клеопатра сделала все приготовления так, что окружающие не заметили ее замыслов. Когда Октавиан получил от нее письмо с просьбой похоронить ее рядом с Антонием, он побоялся хитрости и послал к ней своих людей. Они нашли Клеопатру уже бездыханной, в царской одежде, на ее постели. Ее верная служанка Ирада лежала мертвая у ног ее; другая, Хармиона, умирая, еще поправляла диадему на голове своей повелительницы. Царица умертвила себя с помощью яда, но каким именно способом – неизвестно. На одной руке ее нашли следы раны и поэтому думали, что она умертвила себя укушением ехидны, которую принесли к ней в корзинке с цветами и плодами; но так как этой змеи нигде не нашли, то решили, что она ранила себя отравленной шпилькой. Первое мнение нашло себе веру, и Октавиан в своем триумфе провез статую Клеопатры со змеей на руке. Клеопатра умерла на 40-м году от роду и по своему желанию была погребена с царскими почестями вместе с Антонием. Цезариона, которого она выдавала за сына Цезаря, Октавиан приказал казнить, вместе с некоторыми из приверженцев Антония, в числе которых был и Кассий Пармский, последний из остававшихся в живых убийц Цезаря. Египет был превращен в римскую провинцию.

Со смертью Антония кончились печальные времен гражданской междоусобицы, и единовластию Октавиана не было уже более препятствий. Началом римской монархии считают битву при Акциуме. 1 января 29 г, постановления Октавиана были клятвенно утверждены сенатом и народом, и сенат решил включить его имя, наряду с именами богов, в религиозные гимны, а день его возвращения в Рим сделать торжественным праздником на вечные времена. В это время он стоял еще на зимних квартирах и Малой Азии и там же 1 января 29 г. в пятый раз стал консулом. В месяц секстилий, названный впоследствии в честь его августом, он возвратился в Рим и праздновал тройной триумф – над Далмацией, Акциумом и Египтом. Он порадовал солдат и народ богатыми денежными подарками: каждый солдат получил 1 тыс. сестерций, офицеры еще больше, все граждане мужского пола, до 11-летних мальчиков, получили по 400 сестерций. Он заплатил все свои долги и не стал требовать уплаты от своих должников: египетская добыча сделала его богачом. После блестящих игр и празднеств он затворил храм Януса в знак того, что мир восстановлен в государстве. Народ после долгих кровопролитных войн и тяжкой нужды радовался водворенному теперь спокойствию и переносил владычество Октавиана тем легче, что последний, наученный опытом Цезаря, избегал внешних знаков власти и довольствовался ее сущностью.

Октавиан не отличался ни гениальностью Цезаря, ни его страстной жаждой славы и честолюбием; но он также стремился к власти. Это была натура холодная и расчетливая, стремившаяся к своей конечной цели – сделаться монархом в Римской империи. Как прежде, постепенно достигая единовластия, он постоянно заботился о сохранении внешних законных форм, стараясь действовать в согласии с сенатом и народом, хотя иногда и заставлял утверждать свои распоряжения, так и теперь, расширяя и упрочивая монархию, он не оставлял легальных путей не из уважения к закону, но потому, что такой образ действий казался ему более верным. Получив власть в свои руки, он имел титул императора, доставшийся ему по наследству от Цезаря; этот титул давал ему право на высшую военную власть, которой он в действительности давно уже пользовался. Впоследствии он позаботился и о том, чтобы и остальные функции государственной власти, по-видимому добровольно, были переданы ему или возложены на него. Сначала он добился цензорской власти, вследствие чего получил возможность очистить сенат от враждебных ему элементов; затем, по предложению Агриппы, он получил в легальной форме пожизненное достоинство принцепса (первенствующего члена) в сенате и под этим скромным титулом стал править римским государством; титул диктатора он отклонил от себя с неудовольствием. В начале 27 г. он сделал вид, что хочет сделаться частным человеком, и объявил в сенате, что хочет сложить с себя imperium, т. е. высшую военную власть. Но сенат, и особенно его друзья, с которыми эта комедия была заранее условлена, так усиленно стали упрашивать его, что он, как бы по принуждению, снова согласился взять на себя тяжкое бремя, однако только на 10 лет. В благодарность за это сенат дал ему титул Августа (Высочайшего). Впоследствии власть Октавиана была продолжена снова на 10 лет. Вместе с тем он сделался высшим начальником над провинциями, управление которыми он разделил между собой и сенатом, так что те провинции, которые для ограждения от неприятелей нуждались в военной силе, достались Октавиану. В 23 г. Август получил пожизненную трибунскую власть, которая дала ему право помилования и оправдания и сделала его высшим судьей во всем государстве; в качестве трибуна особа его сделалась неприкосновенной; оскорбление, нанесенное ему, было равносильно государственному преступлению. Эта власть имела такое важное значение, что сам Август считал начало своего владычества с того дня, в который он получил звание трибуна (27 июля 23 г.). Затем на него было возложено наблюдение за нравственностью, дано ему было право издавать законы по своему усмотрению и пожизненное консульство, т. е, высшая гражданская власть. После смерти Лепида в 12 г. до P. X. единовластие Октавиана получило окончательное утверждение, так как народ передал ему освободившуюся теперь должность верховного жреца, вследствие чего все религиозные дела и наблюдение за жреческими коллегиями перешли в его руки.

Таким образом, монархия уже установилась, хотя все еще с республиканской внешностью. Власть сената и народного собрания вообще осталась в прежнем виде, высшие государственные права разделились между монархом и нацией, представляемой сенатом и народным собранием; но в действительности власть принадлежала только одному императору; сенат, число членов которого Октавиан ограничил шестьюстами, был ему совершенно предан и ничего не делал против его воли; народ требовал только раздачи хлеба да устройства игр (panem et circenses) и был доволен тем, что мог выбором чиновников доказать свою верховную власть и чего-нибудь добиться. Октавиан сохранил форму республиканских должностей, содержание которых перешло к нему, а блеском этих должностей доставлял удовольствие своим друзьям. В своем лице Цезарь Август старался обнаруживать как можно менее власти. Он ходил без ликторов, в простой сенаторской одежде; он неохотно принимал название dominus. Сенату он дал полную свободу в прениях и не позволял вставать перед ним. В народном собрании он подавал свой голос как последний гражданин, а на выборах ходил среди народа и просил голосов за своих кандидатов. В частной жизни он был прост; дом его не отличался от домов других сановников. Люди, с которыми Август всего более советовался в делах правительственных, были самыми близкими его друзьями; таков был Агриппа, оказавший ему весьма важные услуги в качеств полководца, и умный государственный человек Меценат, из которых первый умер в 12-м, а второй – в 8 г. до P. X. Впрочем, наиболее трудные и важные дела Август исполнял сам, так как он имел редкую способность к управлению. Для своей поддержки он учредил впоследствии еще тайный совет (consistorium principis), состоявший из 20 избранных сенаторов.

В военном деле Август сделал нововведение, создав постоянное войско, в котором каждый солдат обязывался прослужить известное число лет. Это войско было расположено преимущественно в пограничных провинциях, чтобы защищать государство от внешних врагов. Для защиты Италии и Рима он сформировал 10 когорт преторианцев, по 1 тыс. человек в каждой; из этих когорт три стояли в самом Риме. Войны, происходившие в его правление, имели целью не столько внешнее расширение пределов государства, сколько обеспечение его границ или были довершением начатого раньше. Таким образом, для успокоения Испании Агриппа должен был покорить кантабров и астурийцев на северо-западе полуострова (25-19 гг.). На востоке пределы государства защищались против парфян, царь которых, Фраатес, в 20 г. послал Августу знамена, отнятые у Красса. В 15 г. пасынки Августа, Тиберий и Друз, покорили живших к югу от Дуная и в Альпах винделийцев, рециев, нориков и другие альпийские племена, вследствие чего Галлия и северные Границы Италии были обеспечены, а Дунай вместе с Рейном стал границей германских племен. Еще прежде покоренные паннонцы (на среднем Дунае) дважды восставали, но были покорены Тиберием. Завоевательные походы Друза (12-9 гг.) и Тиберия в Германии были отступлением от правил Августа и привели к решительному поражению П. Квинктилия Вара в Тевтобургском лесу (9 г. по P. X.), вследствие чего Рейн остался по-прежнему границей Германии.

Превращение республики в монархию было для римского государства благодеянием. Свирепая борьба партий в Риме и кровопролитные гражданские войны прекратились. Тем не менее два миллиона распущенного и не привыкшего к труду римского населения не могли сделаться лучше и привыкнуть к работе; их количество уменьшилось вследствие ссылок, основания колоний и других мер, а оставшиеся были успокоены заботами об их пропитании и удовольствиях и при помощи образцово организованной полиции. Положение дел в провинциях было гораздо более благоприятно, так как чрезмерному притеснению и эксплуатации чиновников республиканского времени теперь положен был конец. Император в своих интересах не допускал, чтобы римские вельможи накапливали богатства и эксплуатировали своих подчиненных. Римляне и провинциалы стали теперь равными между собой, так как и те и другие были подданными одного государя; это содействовало уравнению прав всех подданных государства и большей равномерности благосостояния, которое, вследствие общего спокойствия и мирных отношений между различными частями государства, значительно увеличилось. Благие последствия мира обнаружились во всех сферах человеческой деятельности. Науки и искусства нашли себе особенное покровительство; сам государь взял их под свою защиту, чтобы отвлечь общество от занятий политикой. Он основывал публичные библиотеки и вместе со своим другом Меценатом покровительствовал литературе, особенно же поэзии, которая при нем достигла в Риме высшей степени процветания. Поэты Гораций и Виргилий находились с ним и с Меценатом в дружеских отношениях, как и историк Т. Ливий.

Октавиан имел прекрасную, благородную наружность, которая и в старости не утратила своей привлекательности; он был хорошо сложен, среднего роста. Бледное лицо, несколько загоревшее в походах, указывало на физические страдания; с молодых лет он часто хворал, что сделало его мнительным по отношению к здоровью. На лице его выражалась веселость и спокойствие, удержавшее однажды руку убийцы. В его ясных голубых глазах был виден проницательный ум, Брови срастались над изогнутым и острым носом, что древние считали некрасивым; волосы его были белокурые и несколько вьющиеся. В своем доме и в кругу своих друзей он проводил время с веселым добродушием; своих нежно любимых внуков он сам учил. Впрочем, в семейной жизни ему пришлось пережить много неприятностей.

Две первые жены его, Клодия и Скрибония, упомянуты нами раньше. Со Скрибонией он развелся в тот же самый день, как она родила ему Юлию. Эта дочь – женщина прекрасная, любезная и умная, своим развратным образом жизни причинила отцу много горя. В 25 г. она вышла замуж за 18-летнего Марцелла, а затем, когда он через два года умер, вышла за Агриппу, от которого имела трех сыновей и двух дочерей. После смерти Агриппы в 11 г. Август выдал ее за Тиберия; но так как она не питала к нему ни малейшего расположения, то и предалась крайне распутной жизни. Август, строгий относительно внешних приличий, сослал ее, наконец, после одного скандала на остров Пандатарию и запретил ей показываться в Риме. Она умерла вскоре после смерти своего отца. На несчастную судьбу Юлии, вероятно, имела не малое влияние третья супруга Октавиана, Ливия. В 38 г. Октавиан увез от ее мужа, Тиб. Клавдия Нерона, впрочем, не без его согласия на это. Ливия сумела привязать к себе мужа своим приятным обращением, верностью и послушанием и как женщина почти одинакового с ним характера, опытная в деле притворства, была для него верной и полезной помощницей в исполнении его властолюбивых планов. Тем не менее она сделалась злым демоном в его семействе. От Августа она не имела детей; но оба ее сына от первого брака, Тиберий и Друз, воспитывались в доме Августа, и честолюбивая женщина старалась доставить монархию, в виде наследства, своему старшему сыну Тиберию. Но непосредственными претендентами на престол были сыновья Юлии. Потому Ливия постаралась по возможности усилить разногласия между отцом и дочерью, и ссылка Юлии произошла, вероятно, не без содействия ее мачехи. Но на Ливии лежит и еще более тяжкое подозрение: ее обвиняют в том, что она погубила сыновей Юлии, чтобы доставить престол своему сыну. Два старших сына Юлии, Гай и Люций Цезарь, скоропостижно и очень подозрительным образом умерли один за другим, – Люций от загадочной болезни, по дороге в Испанию, в Марселе, в августе 2 г. по P. X., а старший его брат 18 месяцев спустя в Ликии, от раны, которая считалась несмертельной. В обоих случаях подозревали действие яда, подложенного Ливией из-за Тиберия. После того как дом Августа опустел, ему для упрочения династии не оставалось другого средства, как усыновить своего пасынка Тиберия, к которому он не чувствовал никакого расположения, но заслуг которого по отношению к империи нельзя было отрицать, – вместе с третьим сыном Юлии, Агриппой Постумом. Последний скоро был устранен коварством Ливии; она сумела выставить этого грубого, необразованного юношу в таком свете, что дед сослал его на остров Планазию. Когда умер Марцелл, первый муж Юлии, римляне уже и тогда подозревали, что Ливия погубила его; а когда в 14 г. после P. X. умер и сам Август, тогда снова заговорили, что Ливия ускорила смерть своего мужа, чтобы доставить власть своему сыну.

Летом 14 г. Август провожал до Беневента отправлявшегося в Идлирик Тиберия. На обратном пути, в Неаполе, он заболел и вынужден был слечь в постель в Ноле, где и умер 19 августа. Говорят, что на смертном одре он спросил у окружающих, хорошо ли он сыграл свою роль, и, получив утвердительный ответ, сказал: «Ну так рукоплещите мне!» В самом деле, всю свою жизнь он был актером и хорошо знал свою роль; но этим вопросом он не имел в виду указывать на себя, как на искусного лицедея, а хотел только указать на трудность исполнения своих планов и на свою постоянную удачу. Он умер на 76-м году жизни, на 44-м году своего правления. Ливия сообщила народу о его смерти только тогда, когда прибыл уже поспешно призванный ею Тиберий, который и принял правление. Тело Августа было перенесено в Рим, где его похоронили с большим блеском. Сенат причислил умершего императора к числу богов и учредил в честь его особую жреческую коллегию; верховной жрицей сделалась Ливия. Сенатор Нумерий Аттик клятвенно подтвердил, что он видел, как дух государя возносился на небо.

Римляне искренно жалели о смерти государя. Жестокости триумвира давно уже были забыты, в памяти народа остались только благодеяния, которые он оказал государству в продолжение своего многолетнего мягкого и мудрого правления. В следующие века основанной им империи, видевшей столько жестокостей, столько бедствий, годы его правления считались золотым веком.