История Железной империи

ОТ РЕДАКТОРА

Вниманию читателей, профессиональных историков-востоковедов и любителей древней истории и культуры Центральной и Восточной Азии, предоставляется впервые осуществленный Л. В. Тюрюминой перевод на русский язык маньчжурской версии династийной хроники «Дайляо гуруни судури» — «История Великой империи Ляо», история народа кидань.

Предварим презентацию издания сведениями, которые позволят представить в кратком изложении растянувшийся на несколько веков процесс составления «Ляо ши». Работа над историей Ляо началась вскоре после разгрома чжурчжэнями государства Ляо (1125 г.) и овладения ими территорий китайской империи Сун в северных пределах провинций Шаньси и Хэбэй. Именно тогда руководители новой на востоке Азии империи Цзинь создали Гошиюань — Институт истории государства, деятельность которого была четко ориентирована на сбор документов для написания «ши лу» — официальной истории царствования императоров Ляо, Сун и Цзинь. В Институте предполагалось хранить выявленные материалы, соответствующим образом систематизировать их, а также вести дневники поступлений в архив и составлять должные реестры. Работу членов Института, в штаты которого, помимо чжурчжэней, были включены также кидани и китайцы, возглавлял чжурчжэнь. В прямую задачу Института входил также сбор документов, а затем и написание истории государства киданей — Ляо. Собственно киданьскую группу составляли три человека.

Итогом работы Института стали десять «Подлинных историй царствований». Однако дело до издания этих материалов не дошло. Последующие драматического характера политические и военные события, которые привели к разгрому монголами «Золотой империи», положили конец деятельности Института. И потому, не сопровождайся работа членов его усердными сборами документов по истории чжурчжэней, киданей и взаимоотношений их с китайцами империи Сун энтузиастами-историографами, которые вели поиски по личной инициативе, едва ли удалось бы в последующем составить истории Сун, Ляо и Цзинь в известном теперь объеме. Среди этих историографов-одиночек в особенности велика (по весомости вклада) роль Юань Хаовэня, одного из видных политических и государственных деятелей чжурчжэньского государства, поэта и прозаика последних лет существования «Золотой империи» (умер в 1257 г.). Его перу принадлежат несколько исследований, специально посвященных чжурчжэням, а в его архивном наследии сохранились бесценные материалы по истории Дальнего Востока и Центральной Азии, собранные в ходе многочисленных и длительных путешествий по стране. Архивы Юань Хаовэня широко использовались теми, кому затем пришлось решать практическую задачу написания истории династий окраинных регионов Китая.

Работа историографов Гошиюаня была продолжена как особой важности государственная задача лишь около середины XIV в., когда при дворе монгольской династии Юань была создана специальная Комиссия. Ей предстояло составить официальные истории все тех же трех государств — Ляо, Цзинь и Сун. В распоряжении членов Комиссии, которую в апреле 1343 г. возглавил Токто, находились «ши лу», сохранившиеся после разгрома чжурчжэней, а также другие ценные источники, в том числе собранные учреждениями империи по специальным заданиям правящего дома. Практическое решение задачи написания истории трех династий пришлось на годы правления последнего монгольского императора Тогон-Темура, которому удалось усмирить раздоры в среде монгольских феодалов и обеспечить давно желанный покой в государстве. Государь рассмотрел доклад Токто, согласился с доводами политической необходимости написания династийных историй киданей, чжурчжэней и Сунского Китая, а затем распорядился о создании специальной Комиссии, включив в ее состав более двух десятков историографов. Большого объема подготовительная работа, которая осуществлялась со времени начала деятельности чжурчжэньского Гошиюаня, позволила весьма плодотворно и быстро осуществить беспрецедентный по масштабам проект. Уже через год после создания комиссии Токто, поздней осенью 1344 г., Тогон-Темуру были представлены все три хроники.

Следующим этапом введения их в научный оборот (расширение круга читателей) стал перевод династийных летописей с китайского на маньчжурский язык в конце первой половины XVII в. Это было время начала объединения Нурхаци чжурчжэньских земель в новое государство — «Поздняя Цзинь» (переименованное позже в Цин) и окончательного становления новой письменности, идеально отвечающей нормам маньчжурского (чжурчжэньского) языка и созданной на основе уйгурско-согдийской графики. Она стала использоваться при написании государственных документов и литературных переводов с китайского языка. Ею же, естественно, делались записи переводов на маньчжурский язык «Цзинь ши», истории народа, прямыми потомками которого считали себя маньчжуры, а также «Ляо ши» и «Юань ши». У истоков проекта переводов стоял реформатор чжурчжэньского письма, ученый и литератор Дахай и Эрдени, а завершали его члены специальной Комиссии, которой руководил глава департамента церемоний Хифэ.

С 5-й луны первого года эры правления Вэсихунь эрдэмунгэ, «Высокоодаренного» маньчжурского государя Тайцзуна, «всеподданнейше восприняв указ [его], Совершенномудрого», приступил к работе коллектив знатоков китайского языка и древней истории народов, которые заселяли земли Дальнего Востока, Восточного и Северо-Восточного Китая, а также Центральной Азии, по переводу на маньчжурский язык исторических документов. Членам Ученого комитета во главе с сановниками Кичунге, Фэн Цюанем, Нин Вань-о, Фань Вэнь-чэ-ном-чэном и Гаринем предстояло выполнить грандиозную по объему работу — перевести с китайского на маньчжурский язык исключительной ценности материалы — «исторические книги..., в коих не оставлялись без внимания установленные с древних времен нравственные правила и их исполнение ханами и князьями, а также предания, дошедшие до наших времен», хроники династий Да Ляо, Си Ляо, Да Цзинь и Да Юань, а статс-секретарю Чабухаю и «ученым письмоводителям» Нэнту и Ечэнгэ написать на маньчжурском языке с пояснениями соответствующие тексты — маньчжурские варианты династийных хроник, а именно — «Дайляо гуруни судури», «Айсинь гуруни судури» и «Дай Юань гуруни судури»[1]. Не менее сложную редакторскую работу следовало провести статс-секретарю Хукю. Он должен был изъять из перевода «непригодное» (надо понимать — несущественное), а главное — «согласуясь с известным направлением» (задача, очевидно, идеолого-политическая).

Поскольку истолкование древних текстов требовало особо высокого уровня знаний истории и языка, то в коллектив входила группа лиц, которым надлежало «разрешать сомнения и устно объяснять смысл китайских книг». Из них в соответствующих документах упомянуты имена руководителей-«толкователей» — статс-секретарь Ван Вэнькуй и его главный помощник Лю Хунъюй. Подготовленные к изданию хроники «переписали печатным почерком» письмоводители Буркай, Кэнтэй, Гувалча, Коркодай, Шолгэ и другие.

Началу всей этой впечатляюще масштабной для столь давних времен работы, которая продолжалась в течение 10 лет[2], предшествовало обращение к государю со всеподданнейшим докладом министра Приказа по обнародованию законов Хифе, статс-секретарей Чжамба, Чабухая, Ван Вэнькуя и других чиновников министерства. Они нижайше изложили Тайцзуну, великому владыке Поднебесной, необходимость исполнения во благо государства задуманного проекта переводов на маньчжурский язык хроник династий, которые «пытались объединить народы в единую империю».

Суть заключалась в необходимости «созерцания древности» во благо процветания государства настоящего времени, ибо течения дел, удача в них или неудача, есть обстоятельства «весьма тонкие», а пружины событий, которые обеспечивают то наступление благостного мира, то господство кровавых жестокостей смут, увы, остаются доселе «крайне скрытными». Вот почему не следует пренебрегать и мудростью предков, и правилами их жизни, и былями далекого прошлого. Эти правила, обеспечивающие стабильность в жизни народа, нужно, порассуждав, перенести в настоящее, сравнивая и сообразуя с ними бытие людей современности. Недаром же рациональности мыслей таких неизменно, на протяжении следующих один за другим веков, следовали все «совершенноумные ханы», и не было таких, кто не действовал бы в соответствии с этими мудрыми от века правилами.

Никто другой, помимо мудрецов, «людей ученых», знатоков ушедших в прошлое веков, не знает, в чем заключаются «тонкости дел», которые определяли удачу или неудачу течения жизни, тайны зарождения смут, сокрушающих империи. Проницательность их объясняется просто — они, подробно описывая «правления, поведение, удачи и ошибки людей, ставших ханами», познавали закономерности событий и призывали к осмотрительности во избежание катастроф и следованию порядка ведения дел образцовыми управителями народов. Уроком для них должно быть все, что происходило в истории, отчего необходимо взять на вооружение великий девиз — «Добро — мой учитель, зло — тоже мой учитель».

Авторы доклада государю, воздав должное невиданному ранее успеху правителей династии Да Юань, которым, в отличие от ханов династий Да Ляо и Айсинь, удалось, по их мнению, впервые объединить под своим началом «всю Поднебесную», призывали «Человеколюбивого, Великодушного, Кроткого и Совершенномудрого» Тайцзуна предоставить его подданным, маньчжурам, возможность «просмотреть законы управления государством и общепринятые обычаи» киданей, чжурчжэней и монголов.

Отклик на призыв Придворного приказа по обнародованию законов последовал незамедлительно. Тайцзун, «желая созерцать древность» и «заключая в сердце [своем] такое желание», издал указ «исключительно из-за этого дела»:

«Переведите на маньчжурский язык книги трех династий: Да Ляо, Айсинь и Да Юань! Выпустите из этого перевода непригодное и, возвеличивая, напишите полностью, без пропусков, об их удачах в добрых делах, неудачах в делах злых, войнах и облавных охотах».

Работа по переводу хроник и редактированию была завершена в 6-ую луну 4-го года эры правления Вэси-хунь эрдэмунгэ (1639 г.) и, после просмотра всех текстов министром Хифэ, рукописи были преподнесены государю Шицзу в 26-й день 3-й луны 1-го года эры правления Ичжисхунь дасань (1644 г.). При этом члены Комиссии «всеподданнейше доложили» вот о чем:

«Вышел высочайший указ — "Переписать печатным почерком, вырезать текст на досках и напечатать книги трех династий — Да Ляо, Айсинь и Да Юань! Распространить по Поднебесной!"».

Далее, «воспринявшие указ» помощники председателя: статс-секретари Чабухай, Сунахай, Эсэхэй, Иту, Удари, Чинтай, Лайгунь, Хэдэ; столоначальник Нэнту; ученый чиновник Нимань; письмоводитель Биньту и другие — окончательно переписали и, закончив резьбу на досках, «изготовили 300 экземпляров истории династии Да Ляо, 300 — истории династии Айсинь и 600 — истории династии Да Юань». Доклад об окончании печатания хроник был представлен государю в 7-й день 4-й луны 3-го года эры правления Ичжисхунь дасань (1646 г.).

Так около трех с половиной веков назад завершился один из впечатляюще результативных проектов введения в оборот летописных материалов, переведенных на маньчжурский язык. Я преднамеренно, с максимально возможной точностью изложил эпизоды всей этой издательской эпопеи, чтобы каждый мог сопоставить восприятие значимости для людей исторических знаний и фундамента их — первоисточников — в далеком прошлом и теперь. Как можно убедиться, главное сохраняет свою силу доселе — истории предопределена благородная роль терпеливого учителя человечества (которое, увы, нередко пренебрегая суровыми уроками ее, горько расплачивается за свое очередное легкомыслие). Что касается первоисточников, то ценность их непреходяща. Подтверждает это, в частности, проект, который в течение нескольких лет поддерживается Российским гуманитарным научным фондом. Цель этого многолетнего проекта сходна (в определенной, разумеется, мере) с проектом «Приказа по обнародованию законов» двора императора Тайцзуна — ввести в научный оборот «для созерцания древности» переведенные теперь уже с маньчжурского на русский язык династийные хроники «Дайляо гуруни судури», «Айсинь гуруни судури» и «Дай Юань гуруни судури».

Во исполнение задуманного, в 1998 г. сектор истории и археологии стран зарубежного Востока Института археологии и этнографии СО РАН подготовил к изданию и опубликовал при щедрой финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда хронику «Айсинь гуруни судури», блестяще переведенную в конце 30-х годов XIX в. студентом Пекинской духовной миссии Г. М. Розовым с использованием («для контроля и понимания трудных мест») двух изданий «Цзинь ши» (10 и 18 томов) с комментариями и «Тунцзянь ганму» (120 томов)[3]. Публикацию хроники сопровождали посвященный Г. М. Розову биографический очерк академика В. С. Мясникова, «Краткий очерк истории чжурчжэней до образования Золотой империи» В. Е. Ларичева и обширные «Комментарии к тексту летописи "История дома Цзинь, царствовавшего в северной части Китая с 1114 по 1233 годы"» А. Г. Малявкина.

В целом «годный для дела материал», подобранный и отредактированный «всеподданнейшими членами "Ученого комитета" и "Придворной канцелярии", с тремя их отделениями ("Приказ по обнародованию законов", "Секретный кабинет и библиотека государя", "Комитет по составлению государственных летописей"), представлял собою описание «307 лет жизни четырнадцати киданьских ханов", "119 лет жизни девяти ханов династии Айсинь", которые, противоборствуя с Поднебесной, включили в орбиту своего влияния половину ее земель (до бассейна Янцзы), и "162 лет жизни четырнадцати ханов династии Да Юань", коим удалось впервые в истории дальневосточно-центральноазиатских государственных образований "объединить" под своею эгидою "всю Поднебесную"».

Этот основательно затянувшийся на века процесс сложных взаимоотношений Поднебесной с кочевыми и земледельческо-скотоводческими народами северных и дальневосточных окраин ее развернулся в полную силу с начала X в., когда на историческую арену вышли племена киданей, заявив о своих претензиях на государственность имперского типа. Более чем трехвековое (307 лет!) жизнеописание четырнадцати киданьских ханов, начиная с «высочайшего» Тайцзу династии Великая Ляо и до последнего представителя поколения Елюй Даши династии Западная Ляо, «включала историческая хроника "Дайляо гуруни судури"». На страницах ее представлены все события, начиная со счастливого, осененного Небом, мифически-сказочного эпизода чудесного зачатия в 872 г. урожденной Сяо, а затем рождения ею «собирателя» земель будущей империи Абаоцзи из рода Елюй («Увидела во сне, что в ее чрево вошло Солнце, и забеременела»; «во время родов в доме были волшебный свет и необыкновенный аромат, родился величиной с трехлетнего ребенка и сразу же начал ползать... С малых лет мог рассуждать о делах рода» и т.д.) и кончая драмой пленения в 1124 г. чжурчжэньским полководцем Лаосу (Лэуши) в местечке Юйдугу последнего императора Тяньцзо, лишения его государственной «яшмовой печати» и унизительного понижения владыки до ничтожного статуса князя Хайбиньвана.

В заключительной части «тетради VIII» династийной хроники кратко повествуется и о трагическом исходе из пределов родных земель на далекий Запад, до недостижимых для чжурчжэньских войск пределов пустынь Центральной Азии и юга Средней Азии, выдающегося полководца Елюй Даши, «потомка хана Тайцзу Абаоцзи в восьмом колене», знатока киданьской и китайской литератур, обладателя ученой степени цзиньши, члена ученой палаты Ханьлинь, основателя новой династии — Западной Ляо. Империю эту возглавляли, сменяя друг друга, «пять ханов, которые правили восемьдесят восемь лет», вплоть до правления самозванца Цюйчулюя (Кучлука), который, пленив на облавной охоте «с помощью восьми тысяч поставленных в засаде воинов народа наймань законного государя Цзилигу (Чжулху)», «немедленно надел [на себя] платье и шапку государства Да Ляо». Со смертью его, мало осведомленного в устоях жизни и традициях киданей (хотя и старательно почитавшего то и другое), «государство Да Ляо окончило свое существование».

Земли, коими владели с незапамятных времен кидани, чжурчжэни и монголы, соседствовали с землями коренных народов юга Сибири и Дальнего Востока, которые вошли в состав России. Поэтому понятен неизменный интерес политиков и историков страны ко всему, что происходило в культурной и политической истории огромного региона, отделяющего север Азии от восточного ареала континента, т.е. от соседа нашего Отечества — «Великой Поднебесной» — Китая. Начну с того, что уже в последние десятилетия XVIII — первые десятилетия XIX в. пионеры русского востоковедения начали свои славные деяния — научные и образовательные. В частности, им удалось осуществить один из грандиознейших издательских замыслов, не имевших аналогов в зарубежном востоковедении, — опубликовать переведенные с маньчжурского языка Алексеем Леонтие-вым три тома законов и установлений правительства Цин, а вслед за тем — семнадцатитомное описание маньчжуров, подготовленное к изданию тем же А. Леонтиевым и Ларионом Россохиным[4].

Еще ранее Л. Россохин выполнил переводы с маньчжурского «Истории о завоевании китайским ханом Канхием калкасского и элетского народа, кочующего в Великой Татарии, состоящей в пяти частях» и «Цзычжи, сокращение общего зерцала». Его начинания продолжили А. Агафонов («Маньчжурского и китайского хана Шуньджия... книги»), И. Быков и А. Владыкин («Указы его ханского величества»), И. Быков («История о мунгалах, как завладели Китаем и утратили»), а затем Федоров («Кан хи. Сокращение китайской истории»), Баснин («Биография сановника Ланудань...»). Матвей Комаров опубликовал в 1787 г. в Москве «Старинные письма китайского императора к Российскому государю». Важно заметить, что эта исключительная по научной значимости работа, полный объем которой из-за слабой изученности в архивах не установлен, осуществлялась по маньчжурским и китайским первоисточникам.

Насколько важное значение придавалось в России изучению Маньчжурии, а также взаимоотношениям с государями Цин и региональной маньчжурской администрацией, свидетельствует открытие в XVIII в. в Иркутске школы переводчиков с маньчжурского языка. Однако наиболее впечатляющие успехи, связанные с изучением древней истории Китая, Дальнего Востока и Центральной Азии, приходятся на XIX в., время особо активной деятельности членов знаменитой Пекинской духовной миссии. Среди них особого внимания заслуживает Иакинф Бичурин, масштабы работы которого по выявлению и переводам летописных известий о дунъи, «восточных иноземцах», до сих пор вызывают изумление[5]. Поистине непреходяще было влияние И. Бичурина как человека, который поддерживал в Пекинской духовной миссии дух самоотреченного и самоотверженного изучения истории и культуры Китая. Оно прослеживается как в подвижнических трудах его современников, так и в исследованиях последующих поколений востоковедов. В качестве примера можно привести деятельность выдающегося русского синолога Палладия Кафарова, который по предложению Русского императорского географического общества совершил в 1870-1872 гг. путешествие по Маньчжурии, Приамурью и Приморью и попытался сопоставить сведения письменных китайских источников с конкретными памятниками старины[6]. Этот чрезвычайно важный методический подход определил в последующем наиболее плодотворный путь изучения древней и средневековой истории народов Дальнего Востока и Южной Сибири — сочетание работы над хрониками с полевыми археологическими исследованиями.

В контексте изложенных событий начальных страниц истории востоковедной науки России следует также оценить научные деяния Г. М. Розова, жизнь которого прошла на рубеже смены поколений отцов-основателей и усердных продолжателей. Жизненная удача сопутствовала ему дважды — перед отъездом в Пекин он прошел наставническое обучение у патриарха русского китаеведения Иакинфа Бичурина, который привил ему всепоглощающую страсть к изучению Востока. Тот же, как его называют, «великий труженик» стал позже, по возвращении Г. М. Розова из Китая, его сотоварищем по служебным делам в Азиатском департаменте МИД России. Тогда же началось общение Г. М. Розова с другим патриархом отечественного китаеведения — Палладием Кафаровым, преемником И. Бичурина и достойным продолжателем его дел. Усердная работа в составе Пекинской духовной миссии в последующие годы превратила Г. М. Розова в блестящего знатока маньчжурского, китайского и монгольского языков, а также исторических хроник Китая. Главным объектом приложения сил его стал перевод маньчжурского варианта «Цзинь ши», проработка других хроник сунского времени, тщательное сравнение и сопоставление исторических свидетельств, что и позволило ему создать подлинный шедевр в составе «золотого фонда» трудов востоковедов России. В рукописи перевода Г. М. Розова содержались обильные материалы, связанные с историей киданей, главным образом в аспекте их взаимоотношений с чжурчжэнями и сунскими китайцами.

Во второй половине XIX в. изучением истории Дальнего Востока занималась целая плеяда видных представителей русской востоковедной науки. Особо тщательному исследованию истории Маньчжурии посвятили свою деятельность академик В. П. Васильев и В. В. Горский[7]. Их труды позволили представить главную канву исторических событий на востоке Азии вслед за тем периодом, который нашел наиболее полное отражение в переводах первоисточников, осуществленных И. Бичуриным. Первым, кто целенаправленно начал изучать историю киданей, стал Михаил Данилович Храповицкий (1816-1860 гг.), сын священника Крестецкого уезда Новгородской губернии, выпускник Петербургской духовной академии (1845-1849 гг.). Способности, ярко проявленные в годы обучения, предопределили включение его в статусе студента в состав XIII-й Российской Духовной миссии в Пекине, которая готовилась и формировалась при деятельном участии И. Бичурина. Возглавил ее Палладий Кафаров, и она отбыла в Китай в 1849 г. Перед М. Д. Храповицким была поставлена задача овладеть в совершенстве китайским и маньчжурским языками для исполнения переводов особо важных документов и научной деятельности, связанной с изучением новой истории Поднебесной.

Студент М. Д. Храповицкий проявил себя самым лучшим образом как в занятиях учебных, языковых, так и делах практических, переводческих (с русского на маньчжурский и китайский и наоборот). Так, известно, что он перевел на маньчжурский язык (по-видимому, для сведений и образования высших чинов императорского двора) книгу «Царствование Петра I». О высокой степени овладения М. Д. Храповицким государственными языками страны его пребывания свидетельствует весьма примечательный факт — именно ему был доверен перевод с русского на маньчжурский и китайский и наоборот, с того и другого языка на русский, исключительной важности документов, касающихся взаимоотношений двух великих империй Востока — России и Китая (трактат 1860 г.).

Что касается исторических штудий М. Д. Храповицкого, то они остаются до настоящего времени по большей части неизвестными (сокрытыми в хранилищах архивов), а известное специалистам — недооцененным. Между тем, по части исполнения научных программ Миссии он был впечатляюще активен и ярок, о чем свидетельствует обширное и разнообразное по содержанию собрание рукописей, которое должно, рано или поздно, стать объектом специального изучения (публикации написанного помешала внезапная ранняя смерть М. Д. Храповицкого). Более всего его привлекало изучение истории Цинской империи, что нашло отражение в статье «События в Пекине при падении Минской династии». Это сочинение представляет собой важный сюжет, исполненный в русле программы исследований В. В. Горского по истории маньчжуров. Судя по всему, М. Д. Храповицкий задумал создать монументальную историческую эпопею о маньчжурах с заходом в разного рода «смежные сюжеты» времени доцинской истории, для чего писались своеобразные «этюды» к будущей «картине».

Таким «этюдом» смотрится самое, пожалуй, значительное и почти, видимо, завершенное сочинение М. Д. Храповицкого — «Записки о народе Ляо». Это исследование может быть воспринято как поворотное для принятого ранее стиля и содержания работ по истории Центральной и Восточной Азии. Автора «Записок...» привлекают вопросы экономики киданей (определение уровня социально-экономического развития), обстоятельства возникновения народных достижений, характер взаимоотношений кочевников с Китаем. Его интересуют начальные страницы истории киданей, первоначальная их родина и происхождение, стыковка во времени и пространстве особо значимых для судеб народа событий. М. Д. Храповицкий глубоко затронул в своем сочинении ряд основополагающих проблем истории киданей, которые остаются и сейчас слабо разработанными. Это обстоятельство заметил знаток востоковедных архивов страны П. Е. Скачков и призывал к публикации «Записок...», которые, по его мнению, «принесли бы чрезвычайно большую пользу» исторической науке. Обстоятельства, однако, сложились так, что лишь теперь удается осуществить давно желаемое.

Исследования М Д. Храповицкого положили начало углубленного и всестороннего изучения истории киданей. К последующим за его смертью годам относится начало исполнения второго, после Г. М. Розова, трудоемкого и масштабного проекта. Его задумал В. П. Васильев и блестяще исполнил студент Санкт-Петербургского университета китайско-маньчжурского разряда факультета восточных языков Михаил Николаевич Суровцов. Речь идет о переводе им главного, наиболее полного и разностороннего по содержанию летописного источника «Ляо ши», который включал в себя бесценные сведения по части политической, экономической и культурной истории киданей, и создании на его основе монографического характера исследования — первого в европейском китаеведении обобщающего труда по истории «Железной империи» (907-1125 гг.). Ведь никто из исследователей ни отечественной, ни мировой синологии не ставил перед собой в качестве специальной задачи разработку связного очерка истории кочевой народности на основе чрезвычайно трудного для перевода источника — «Ляо ши».

М. Н. Суровцов прожил отмеренную несправедливой судьбой, до смертельной обиды короткую жизнь (20 октября 1850 — осень (?) 1874 г.). Но исполненное им за 4 студенческих года позволяет по праву, без каких-либо скидок поставить его в ряд выдающихся востоковедов России второй половины XIX в., мало кому известных даже в среде профессиональных историков-китаистов[8]. Уроженец села Кобанского Иркутской губернии, принадлежавший к бедному сословию обер-офицерских детей, обладал усердной тягой к знаниям и обладал редкостными способностями в овладении иностранными языками. М. Н. Суровцов окончил с серебряной медалью Иркутскую классическую гимназию и, в согласии с осознанными устремлениями, по ходатайству матери в кругах губернского начальства, был направлен для обучения в Alma Mater русского востоковедения — на факультет Восточных языков Санкт-Петербургского университета. Туда он и был зачислен без экзамена как обладатель ярко выраженных филологических способностей и стипендиат губернатора Восточной Сибири — графа, генерал-адъютанта А. П. Игнатьева, который решал проблемы восточных границ с Поднебесной.

М. Н. Суровцову повезло с учителем: обучение проходило под заботливым руководством первоклассного знатока истории и культуры Китая — академика В. П. Васильева. Именно он, определяя тему научных занятий студента из Сибири на кафедральный конкурс «для соискания медали», предложил заняться тем, что по справедливости считал «неразработанным» — историей киданей, которая вместе с историей чжурчжэней создавала мнимый «перерыв» в последовательном ходе событий эпохи средневековья Дальнего Востока и Центральной Азии. Такая тема определила дипломное сочинение М. Н. Суровцова — «О владычестве киданей в Средней Азии». Оно, по завершении курса обучения с «отличными познаниями» в китайском, маньчжурском и монгольском языках, истории китайской и монгольской литературы, истории Востока и России, а также русской словесности, позволило ему решением Совета университета получить 31 мая 1872 г. ученую степень кандидата.

Быть может, общая, напрашивающаяся ныне оценка труда М. Н. Суровцова покажется кому-то преувеличением и произведет впечатление личной пристрастности, но, учитывая результаты новых веяний в «перестроенной» науке Отечества, труд этот по значимости превосходит уровень, необходимый для ученой степени доктора. И дело заключается не только в том, что М. Н. Суровцову удалось успешно преодолеть при переводе «Ляо ши» головоломные сложности средневекового китайского языка, перед которыми отступил, обратившись к этому же источнику в середине XX в., такой блестящий знаток древнекитайского языка, как В. С. Таскин, и что он в ряде случаев точнее и проникновеннее чувствовал и передавал суть летописного текста, чем такие видные исследователи истории киданей, как Г. Франке, Фэн Цзяшэн и К. А. Витфогель. Особо важно иное обстоятельство — М. Н. Суровцов, досконально проштудировав все четыре каноничных для династийных хроник раздела — бэньцзи, няньбяо, шу и лечжуань, которые включали в себя 116 цзюаней текста, и «Цидань го чжи» (для уточнений), не просто пересказал в дипломе источник, как принято было делать в историческом востоковедении XVIII и первой половины XIX в. Он, преднамеренно отойдя от принятой манеры сочинения кафедрального диплома, поставил во главу угла анализ проблем историко-культурных, политических и социально-экономических, что превратило его исследование в новаторский по методике и методологии труд, сравнимый с лучшими образцами исторических сочинений европейского востоковедения той поры. Сам М. Н. Суровцов весьма скромно оценивал весомость завершенного труда, ссылаясь на «первоначальный дебют» в своих занятиях историей, «малоопытность в распределении времени, оставшегося от других занятий», что обусловило необработанность всего накопленного материала и, как следствие, написание диплома, «нисколько не претендующего на научное значение».

Достаточно, однако, бегло затронуть пару исторических проблем, отраженных в рукописи (ее составляют пять «тетрадей»; одна из них, посвященная «Си Ляо», не сохранилась), чтобы стала очевидной несправедливость подчеркнуто уничижительной самооценки содеянного студентом уже «в дебюте» ученых занятий[9]. Принимаясь за написание истории киданей, М. Н. Суровцов поставил перед собой весьма неординарные задачи. Примечательно, что ему хотелось «прояснить знаменательный век Чингиса настолько, насколько это можно сделать через обзор деятельности... киданей, смененных чжурчжэнями, защищавшимися против ополчений сказанного завоевателя... и тот век, в котором мы встречаем грозные полчища монголов, кои двинулись в Европу и поработили Россию. [Ведь] век Чингисханидов был подготовлен в глубине Азии собственными историческими событиями, исходная точка которых лежала у Великой стены, в двух народностях, сменивших одна другую — [киданях и чжурчжэнях]»[10].

М. Н. Суровцов не просто изложил историю киданей. Он поставил и по-своему решил одну из основополагающих проблем истории Центральной и Восточной Азии, а также Дальнего Востока — взаимоотношение кочевых и оседлых обществ. Острота извечных конфликтов между двумя полярными мирами — империями Поднебесной и противостоящими им царствами («кочевыми империями» — «син го») народов степей и пустынь Срединной Азии, как правило, приводила к гибели (порабощению) последних. Сочинение М. Н. Суровцова — гимн отнюдь не примитивной, а развитой «кочевнической цивилизации», «первобытным, чистым и безыскусственным» нравам киданей, культурному равенству их с представителями цивилизаций земледельческих, с их «благоустроенной гражданской жизнью», лишенной «революционных потрясений» и кровавого деспотизма правителей, народу, «нераздраженному» своеволиями вождей. Он прозорливо отметил взаимозависимость мощи экономики государства и весомости его в делах отношений с окружающими народами, мимо чего проходили его коллеги и предшественники, увлеченные описанием событий политической истории: «С развитием материальных сил развиваются и другие силы — умственные, этнические, нравственные, что и дает возможность народу играть более или менее активную роль в среде соседних государств»[11].

Как можно убедиться, М. Н. Суровцов воспринимал историю (как и более двух веков назад члены Комиссии по переводу на маньчжурской язык династийных хроник Ляо, Цзинь и Юань!) мудрым учителем человечества. Сочинение «О владычестве киданей в Средней Азии», вопреки его надеждам, не было доработано и доведено до издательского проекта. Помешали жизненные обстоятельства — тяжелое материальное положение, которое вынудило отказаться от «прибавочного года» обучения в университете для усовершенствования знаний восточных и западных языков и ходатайствовать о зачислении на службу в Азиатский департамент Министерства иностранных дел. Правительствующий Сенат принял 22 марта 1873 г. решение зачислить М. Н. Суровцова в Азиатский департамент, согласно просьбе МИД, и определить его в чине коллежского секретаря. Последующая зимой того же года тяжелая болезнь прервала и эту работу. Что касается рукописи исторического сочинения, то она, в конечном счете, попала в архив Санкт-Петербургского отделения Института востоковедения АН РАН (фонд А. М. Позднеева) и долгие годы использовалась как своего рода первоисточник при работе над обзорными трудами по истории и культуре восточноазиатского региона. В частности, в XIX в. с дипломом Н. М. Суровцова знакомились, заимствуя необходимые сведения, В. П. Васильев, В. В. Горский, А. М. Позднеев и Л. М. Рудов.

Следующим шагом введения в научный оборот первоисточников по истории киданей стал проект полного перевода на немецкий язык маньчжурского варианта «Ляо ши» — «Дайляо гуруни судури». Его начал осуществлять в 1870-1880-е гг. видный российский маньчжуровед Г. К. фон Габеленц. Но будто злой рок преследовал тех, кто брался за изучение материалов, позволяющих раскрыть обстоятельства возникновения, становления, развития и гибели Ляо. Г. К. фон Габеленцу удалось лишь вчерне перевести хронику. Завершить работу, доведя ее до желанного совершенства, помешала смерть. Сделанные им переводы собрал, привел в относительный порядок, подготовил к изданию и опубликовал по решению Академии наук сын маньчжуроведа — Г. А. Габеленц[12].

Согласно плану исполнения «киданьского проекта» РГНФ по введению в научный оборот «Дайляо гуруни судури», маньчжуровед сектора истории и археологии стран зарубежного Востока Института археологии и этнографии СО РАН Л. В. Тюрюмина перевела труд Г. К. фон Габеленца и, сравнив его с подлинным текстом хроники, пришла к следующим выводам[13]:

1. Издатель рукописи, сын переводчика Г. А. Габеленц, работал с текстами, которые едва ли можно назвать завершенными. Это, скорее всего, черновики перевода «Дайляо гуруни судури». Г. К. фон Габеленц, разумеется, понимал, что труд его не готов к публикации, что требуются свежий взгляд со стороны по прошествии некоторого времени, переосмысление и переработка вызывающих сомнение фрагментов текста хроники. Но смерть помешала завершить работу, и в таком незаконченном виде она и была опубликована.

2. К следствиям этой досадной незавершенности относятся: далеко не всегда удачный поиск глубинного смысла, скрытого во многих специфических маньчжурских выражениях; отсутствие реконструкции слишком сокращенных, неудачных в грамматическом отношении отрывков текста; использование вольного пересказа вместо отыскания наиболее подходящих эквивалентов перевода трудных для истолкования фрагментов повествования; некритическое отношение к работе составителей летописи; отказ от перевода коротких китайских текстов (они, судя по всему, принимались маньчжурами за имена собственные, некие термины, а также за географические и этнические названия).

3. В целом добротный, выполненный с уважением и вниманием ко всем словам и знакам препинания, без пропусков, легко читаемый немецкий перевод Г. К. фон Габеленца до сих пор занимает достойное, только ему принадлежащее место в исторической литературе. На его достоинствах и ошибках училось не одно поколение начинающих маньчжуроведов.

Очередное обращение к источниковым материалам по киданям произошло почти через сто лет после изучения их М. Д. Храповицким, М. Н. Суровцовым и Г. К. фон Габеленцем. Оно связано с переводом В. С. Таскиным, выдающимся знатоком старокитайского языка и первоисточников по истории народов Центральной и Восточной Азии, сочинения Е Лун-ли «Цидань го чжи» — «История государства киданей» (1979 г.). В то время отечественные историки при обращении к темам, связанным с киданями, использовали в основном лишь весьма скудные археологические материалы.

Тогда же в г. Новосибирске, в рамках целевых программ гуманитарных научных и учебных заведений Сибирского отделения Академии наук СССР (Институт истории, филологии и философии, Востоковедная комиссия при Президиуме СО АН СССР, Гуманитарный факультет Новосибирского государственного университета), началась подготовка к изданию источников по истории Китая. Из них одно из первых мест изначально занимали династийные хроники государств, которые в средние века соседствовали с народами южных окраин Сибири. Что касается киданей, то, согласно плану сотрудничества между сектором истории и археологии стран зарубежного Востока ИИФиФ СО АН СССР и гуманитарным факультетом НГУ, были подготовлены к научной деятельности два высококлассных специалиста по истории и филологии Китая — Геннадий Геннадиевич Пиков, который в годы студенчества специализировался по проблемам истории западных киданей, и Людмила Васильевна Тюрюмина, освоившая в студенчестве редчайшую в России специальность — филолог и историк-маньчжуровед. Они прошли обучение в аспирантуре ИИФиФ СО АН СССР (сектор истории и археологии стран зарубежного Востока) и подготовили к публикации сначала «Историю Золотой империи», а теперь и «Историю Железной империи».

Трудно переоценить вклад в это издание Л. В. Тюрюминой — самоотверженного и предельно увлеченного делом переводчика. Ко времени окончания университета в 1967 г. она под руководством блестящих знатоков тунгусо-маньчжурских языков и проблем общего языкознания Валентина Александровича Аврорина и Елены Павловны Лебедевой основательно овладела маньчжурским языком и прошла хорошую школу практического перевода. В качестве курсовых работ ей были зачтены переводы из хрестоматии П. Шмидта новеллы Пу Сун-лина «Даос с гор Лао», отрывка из «Сюй Цзычжи тунцзянь ганму», посвященного обстоятельствам гибели империи Ляо; доклад о «Сборнике материалов по эвенкийскому (тунгусскому) фольклору», составленный в 1936 г. известным этнографом-тунгусоведом Г. М. Василевич. Темой дипломного проекта Л. В. Тюрюминой, защищенного на «отлично», стали «Маньчжурские источники об образовании государства чжурчжэней».

После окончания аспирантуры и зачисления в 1971 г. в штат Института истории, филологии и философии СО АН СССР Л. В. Тюрюмина продолжала интенсивную работу по переводу источников по истории чжурчжэней, киданей и маньчжуров. В частности, она перевела с немецкого (в рамках подготовки к переводу с маньчжурского «Дайляо гуруни судури») труд Г. К. фон Габеленца «Geschichte der Grossen Liao», большое количество сводного типа изданий, посвященных средневековой истории народов Центральной Азии и Северо-Восточного Китая (О. Франке, К. Витфогель и др.), текст, повествующего о событиях, связанных с обстоятельствами перевода на маньчжурский язык династийных хроник «Ляо ши», «Цзинь ши» и «Юань ши». Все это делалось параллельно с осуществлением главного труда ее жизни — переводом сложнейшего текста «Дайляо гуруни судури».

Тяжелейшие жизненные обстоятельства не позволили завершить тогда перевод маньчжурской версии «Ляо ши». Л. В. Тюрюмина, героически и стоически преодолевая убийственные сложности, которые преподносила ей судьба в последнее десятилетие, нашла в себе силы закончить начатую некогда работу. Выполнен ею этот труд по переводу на высоком научном уровне, ибо она — переводчик от Бога, обладающий редкостной способностью чувствовать тонкости древнего восточного текста и изящно, поэтически, но без потерь в точности, передать глубокий смысл и высокий дух летописного повествования. В этой связи замечу, что, насколько можно судить по переводу, «Дайляо гуруни судури» — текст не казенный, а литературно почти художественный, временами даже повествовательно вдохновенный и потому чрезвычайно трудный для перевода. Как может убедиться читатель, неторопливо прочитывая летопись «тетрадь» за «тетрадью», в этой хронике есть все, что волнует воображение: герои и злодеи, поля сражений, летящие стрелы и грохочущие барабаны, верность и предательство, мужество и слабость, отвага и трусость, охота и сцены быта, дворцы и дикая природа, верные кони и дикие звери...

Здесь уместно будет сделать несколько конкретных замечаний относительно характера источника и обусловленных его специфическими особенностями сложностей перевода, что Л. В. Тюрюмина постоянно отмечала в ходе выполнения работы. Даже по прошествии многих лет изучения династийной хроники «Дайляо гуруни судури» оценить ее с точки зрения современного лингвиста — задача очень непростая и, пожалуй, неблагодарная, поскольку многие лета отделяют века XVII и XXI. И маньчжурские переводчики с китайского, конечно же, были детьми своего времени, отчего их труд сложно сравнивать с работой переводчиков XIX, XX и XXI веков. Но оценить их обработку и переложение исторических сведений с китайского на маньчжурский необходимо.

Л. В. Тюрюмина, отдавая должное уважение титаническим усилиям, с коими велась работа по переводу китайских источников, отмечает следующее: в грамматическом отношении безупречна большая половина текста. Неудачи изложения второй половины текста хроники таковы: не всегда четко и грамотно оформлены окончания предложений и прямой речи; отрывочность, а иногда невразумительность текста, что, впрочем, может быть оправдано некачественностью самих китайских источников; нарушение порядка слов в предложении; некоторая сумбурность повествования, возможно, вследствие поспешных сокращений; искажение имен собственных, терминов, географических и этнических названий и т.д. Но самое главное неудобство при переводе — наличие в летописи непереведенных китайских текстов, «замаскированных» под имена собственные, всякого рода термины, а также географические и этнические названия.

«Выловить» эти тексты и перевести помогли указатели к «Истории государства киданей» Е Лун-ли, переведенной В. С. Таскиным. Китайские иероглифы и русская норма их произношения позволили в отдельных случаях ориентироваться в лексическом материале «Дайляо гуруни судури», сравнивать и анализировать зачастую искаженные маньчжурские транскрипционные единицы, угадывать (по контексту!) — какие китайские слова они передают. Если китайский текст вошел в маньчжурский не «рассыпанным», а единым целым, перевод осуществлялся гораздо легче, чем перевод тех фрагментов, которые были частично переведены на маньчжурский с нарушением порядка слов. Приходилось реконструировать, домысливая, предполагая и, естественно, допуская погрешности и ошибки. В переводе особо сложных частей текста помогала интуитивная уверенность в том, что имена — не маньчжурские, должностные термины — не названия, а просто описание функций чиновника; географические названия — не наименования городов, областей, округов и т.д., а просто оказавшийся рядом текст, никак с ними не связанный. Все, что было достойно внимания в летописи, Л. В. Тюрюмина отметила в подстрочных примечаниях. Главное в них — ее критическое отношение к работе всех составителей «Дайляо гуруни судури», самого раннего, самого несовершенного, самого трудного для переводчиков с маньчжурского языка образца маньчжурской литературы, тем не менее, скажу — самого отважного и самого вдохновенного труда манчжурских переводчиков высочайшего ранга!

Второй исполнитель «киданьского проекта» РГНФ — Г. Г. Пиков. После окончания аспирантуры он стал преподавателем, а затем доцентом гуманитарного факультета Новосибирского государственного университета. История киданей и их государственных образований — Да Ляо и Си Ляо — стала главной темой его научных исследований. Его перу принадлежат несколько десятков работ, посвященных широкому спектру историко-культурных проблем киданеведения. Особо следует отметить монографию, в которой исчерпывающе полно, с использованием китайских и мусульманских письменных источников, а также археологических материалов, рассматриваются наименее изученные в русском востоковедении вопросы драматической истории западных киданей (политическая история, социально-экономический строй и культура)[14]. В качестве отдельных сюжетов им опубликованы оригинальные статьи о роли западных киданей в истории народов Средней Азии, Казахстана, юга Сибири и Дальнего Востока, о взаимоотношениях империи Ляо с Китаем, об экономике, религии, военном деле, о положении женщин в кочевой империи, о правовых устоях и особенностях государственного устройства[15].

В сфере интересов Г. Г. Пикова постоянно находится историографическая тематика[16]. Кропотливые архивные изыскания позволили ему раскрыть неизвестные страницы русского востоковедения, вернуть из небытия и по достоинству оценить имена выдающихся исследователей истории Востока, труды которых оставались неопубликованными, а то и забытыми, пребывая в недрах мало кому доступных рукописных собраний. К таким исследователям относятся Михаил Николаевич Суровцов и Михаил Данилович Храповицкий. Сочинения их и составляют весомую часть предлагаемого вниманию читателей тома, удачно дополняя переведенную Л. В. Тюрюминой «Дайляо гуруни судури». Г. Г. Пиков составил максимально возможные (исходя из выявленных в архивах материалов) по детальности жизнеописания того и другого. Он вложил много труда в расшифровку весьма сложных (из-за особенностей почерка) рукописей «О владычестве киданей в Средней Азии» и «Записки о народе Ляо».

Публикация «Дайляо гуруни судури» — фундаментальной значимости источника по средневековой истории народов Дальнего Востока, Центральной и Средней Азии и дополняющих хронику текстов сослужит, надеюсь, добрую службу специалистам — историкам-востоковедам и филологам-маньчжуристам, а также широкому кругу россиян, которых увлекают и волнуют культуры Востока Евразии и люди — творцы их.

Что касается коллектива авторов издания, то он уже приступил к осуществлению заключительного этапа многолетней эпопеи по вводу в научный оборот летописных источников на маньчжурском языке, изданных три с половиной века назад по мудрому велению государя Тайцзуна. Речь идет о подготовке к публикации «Дай Юань гуруни судури» — «Истории Небесной империи», за которой последует, если соблаговолит судьба, работа над фундаментальной значимости источником по ранней истории маньчжуров — первым томом собрания документов «Мань-вэнь лао-дан», в которых содержатся бесценные сведения о том, в каких обстоятельствах Нурхаци и Абахай закладывали основы новой государственности.

В заключение мне остается выразить глубокую благодарность всем, кто готовил летопись к публикации — издательскому редактору М. А. Коровушкиной, техническому редактору Е. Н. Усольцевой, художнику А. А. Фурсенко, переводчикам текста «От редактора» И. П. Ларичевой, Ван Дэхоу и Кан Инуку.

В. Ларичев