Ломоносов, излагая концепцию российской богоизбранности при кажущейся богооставленности, сталкивает климат и Провидение:
Хотя всегдашними снегами
Покрыта северна страна.
Где мерзлыми Борей крылами
Твои взвевает знамена;
Но Бог меж льдистыми горами
Велик своими чудесами.
Поборник той же уступительной конструкции, Тютчев в части «хотя» изображает смиренную наготу родины, а в части «но» — шествие по ней Спасителя:
Удрученный ношей крестной,
Всю тебя, земля родная,
В рабском виде Царь Небесный
Исходил, благословляя[1153].
Надобность в уступительной конструкции снижается по мере превращения отечественного климата из символа богооставленности в символ спасительной неприступности («le terrible hiver russe»). У Некрасова:
Мороз-воевода дозором
Обходит владенья свои.
Блок соединяет тютчевское с некрасовским: Христос идет по Руси — во главе дозора, «поступью надвьюжной» (и имя Его рифмуется со словом «роз», зарезервированным за «морозом»). Основаниями для контаминации послужили неразлучность «младенца Христа» с рождественским дедом или св. Николаем в западных традициях[1154] и отождествление св. Николая с Христом в русской традиции[1155].
Лебедев-Кумач переводит «время родины» — с вечной зимы на вечную весну («Над страной весенний ветер веет») и из двух мотивировок шествия по стране сохраняет одну — дозорную:
Человек проходит, как хозяин
Необъятной родины своей.