История крестовых походов

МИФ О ВОСЬМИ КРЕСТОВЫХ ПОХОДАХ

В не столь отдаленное время, когда школьников учили истории, книги для них рассказывали о некоторых славных подвигах: об описанном Ксенофонтом отступлении Десяти тысяч, которые после долгих месяцев утомительного блуждания по горам Восточной Анатолии вновь увидели море, о дальних переходах римских легионов, рисковавших жизнью в Британии или на границах Парфянского царства, и о гораздо более позднем завоевании Англии Вильгельмом Завоевателем, которое увековечили сцены, вышитые на ковре из Байё. То, что мы называем крестовыми походами, имело другую природу, чем эти предприятия, где участвовали многие сотни мужчин, которые принадлежали к одному народу и все были опытными воинами. С самого начала «крестоносцы» насчитывали всего несколько сот рыцарей, которые в течение всей рискованной авантюры должны были вести, организовывать, кормить и защищать массу «паломников» — мужчин, женщин и детей, неспособных сражаться, которые замедляли их движение, а на поле боя становились тяжелым бременем. В 1096―1097 гг. они вместе прошли тысячи километров, прежде чем достичь Константинополя и отдохнуть там несколько дней, и еще столько же по Азии, пока более чем через три года после начала похода не увидели стены Иерусалима. Столь далеко от дома, не получив по дороге сильных подкреплений, они на высоких, почти пустынных нагорьях Анатолии одержали две большие победы над врагами, способными в любой момент застать их врасплох. Равно как без надежного снабжения, постоянно на грани нехватки продуктов питания на то, чтобы прокормить такие толпы, они долгие месяцы осаждали Антиохию и Иерусалим, защищенные высокими и мощными стенами.

Мы мало сказали о том, до какой степени Святая земля, вновь ставшая христианской, мобилизовала силы, энергию и деньги Запада. Ежегодно по нескольку флотов из тяжелых галер и кораблей из Италии, Прованса и Каталонии привозили сотни паломников, которые очень часто сражались рядом с рыцарями и пехотинцами или помогали строить замки. Англичане, фламандцы, немцы из Бремена и скандинавы оснащали флоты для пиратства и для войны, которые после переходов, занимавших более года, перезимовав в Галисии или в Греции, нападали на египтян прямо на их побережьях, завоевывая франкам господство над восточными морями. Командование одним из таких флотов принял король Норвегии, вернувшийся домой только после трех лет отсутствия. А датский король Эрик I умер на Кипре в 1103 г.

Три французских короля — Людовик VII, Филипп Август и Людовик Святой — и три германских императора на долгие месяцы покидали свои страны, чтобы помочь франкам Святой земли и попытаться вернуть территории, отбитые противником. Филипп Август отсутствовал с 4 июля 1090 г. по конец августа 1091 г., а Людовик Святой — больше пяти лет. Его сопровождала королева Маргарита Прованская; на Востоке родилось двое королевских детей, и все это время Французским королевством управлял совет, собиравшийся в Акре. Ричард Львиное Сердце на обратном пути почти на два года попал в плен к Леопольду V Австрийскому и с большим трудом вернул себе власть, так как его брат Иоанн Безземельный не желал уступать ему место, узурпированное во время отсутствия брата. Император Фридрих Барбаросса 10 июня 1090 г. утонул, пытаясь пересечь на коне разлившуюся реку в горах Тавра, а Фридрих II, победитель султана Малика аль-Камиля, 18 марта 1229 г. короновался иерусалимской короной.

Потери европейцев в людях и деньгах были значительными. В течение всего пути бедняки голодали. Многие умирали от изнурения или от лихорадки. Другие, пав духом и видя, что Иерусалим все так же далек, покидали лагерь и, как придется, селились на землях, о которых не имели ни малейшего представления. Вполне очевидно, что следы их терялись. Вечером после каждого боя рыцари и воины подсчитывали своих убитых и пленных. Большую прибыль получали те, кто перед отъездом давал ссуды под ростовщические проценты и задешево скупал земли у отъезжающих, которые, чтобы отправиться в путь, должны были накопить крупные денежные суммы. За отъезд все платили дорого, и все наши тексты без исключения повествуют о простых и знатных людях, вынужденных продавать имущество, которое на рынке брали плохо — столь велико было предложение. Вожди, как говорили тогда — «бароны», собирали тысячи золотых монет, чтобы вооружиться и прокормить «верных» и спутников. Война их не обогатила. Хронисты с энтузиазмом пишут о добыче, захватываемой в шатрах вечером после выигранного боя, но чаще всего эта добыча и дань, какую взимали с покорившихся, состояла просто из зерна и мясного скота, а иногда даже представляла собой обещание провести отряд немного дальше, где люди найдут возможности для грабежа или выгодных покупок. С тех пор как в 1130-е гг., через добрую четверть пека после взятия Иерусалима, египтяне каирского султана и эмиры Алеппо научились сосредотачивать силы, франки терпели тяжелые неудачи, теряли коней и оружие, многие из них попадали в плен. Некоторые семьи разорились на выкупах, и мы точно знаем, что для выплаты выкупа, затребованного за Людовика Святого, королевскую казну буквально опустошили, и то властям пришлось взять крупные займы. Как и многие колониальные предприятия, с финансовой точки зрения это дело было настоящей катастрофой. Более двух веков восточные авантюры, большие паломничества, отвоевание Святой земли и некоторых других территорий, занятых мусульманами, а потом оборона латинских государств Сирии и Палестины влекли за собой масштабные передвижения денежных средств, перевозку монет, всевозможные займы. Все эти передвижения были столь значительны, что разорили некоторые знатные роды и в то же время обеспечили крупные доходы тем, кого мы называем банкирами, но для людей того времени они были не кем иным, как менялами, заимодавцами, ростовщиками. Военные ордены, тамплиеры и госпитальеры, поначалу были главными актерами на этом поприще, но большую часть времени служили лишь посредниками. Деньги ссужали итальянцы, присутствовавшие при боях за Святую землю: генуэзцы, венецианцы и пизанцы, — а после жители торговых городов материковой Италии. Все они использовали простые ордерные и переводные векселя, применение которых, становясь все проще, существенно усовершенствовало технику перевода денег. Крестовые походы мало что принесли купцам и не очень изменили торговые маршруты, ведь Палестина так и осталась в стороне от них. В общем, крупнейшие прибыли давали тогда не торговля продуктами, пряностями и прочим, в то время очень вялая, а займы, иначе говоря — ростовщичество.

СЛОВОСОЧЕТАНИЕ «КРЕСТОВЫЙ ПОХОД»: АНАХРОНИЗМ

Говоря о прошлом и давая определение некоторым событиям, мы постоянно пользуемся словами, к каким люди этого самого прошлого никогда не прибегали: «Средние века», «Возрождение», «романское искусство», «готическое искусство», «Византийская империя» и «эпоха Просвещения» применительно к временам философов, писателей и писак XVIII в., предвестников сияющей зари 1793 года. Словосочетание «крестовый поход» занимает почетное место среди слов или выражений, какие почему-то принято выбирать теперь, — отличающиеся от тех, какие по широко распространенной традиции использовали современники. Никто не скажет с точностью до нескольких десятилетий, когда и как эти чисто искусственные, целиком придуманные термины сначала вошли в употребление в отдельных кругах, под пером того или иного автора, и благодаря частому повторению наконец появились во всех книгах, от самых примитивных до наиболее продуманных. В большинстве случаев они, заведомо не имея никакого отношения к реальности, возникали отнюдь не случайно, а напротив, сознательно выбирались теми, кто формировал общественное мнение, позволяя им нанизывать детям и широкой публике некоторые очень своеобразные приемы анализа и толкования событий. Учителя в республиканской системе образования и фабриканты подконтрольных школьных учебников на редкость успешно используют этот прием со времен Жюля Ферри[1].

Однако мы больше не живем во времена, когда историк, не желающий довольствоваться повторением уже сказанного, тщетно искал бы другие источники, кроме фантастических, очень условных рассказов. Опубликованы и немалочисленные аутентичные и бесспорные источники. Сообщения многочисленных хронистов, очевидцев событий, не позволяют оставаться в неведении относительно таковых — от призыва Урбана II в Клермоне в 1095 г. до падения последней крепости, еще удерживаемой латинянами, Акры, которую в 1291 г. взяли мамлюки. Служители церкви и грамотные люди, приближенные баронов и графов, приезжавшие из разных стран Европы, не все писали на одном языке и не всегда были едины в оценке ответственности отдельных лиц, но более века никто не говорил ни о крестовом походе, ни о крестоносцах.

Хронистов, которые были свидетелями первых походов, 1096―1099 гг., всего четыре, но все они пользовались разными терминами. Самый точный из этих четырех рассказов, произведение автора, оставшегося анонимным, был в то время известен под названием «Gesta Francorum et aliorum Hierosolymitanorum» [Деяния франков и прочих иерусалимлян (лат.)], и историки долго не называли его иначе, пока фабриканты учебников в XIX в. не превратили его в «Анонимную историю первого крестового похода», дав полностью вымышленный заголовок. Петр Тудебод, священник из Пуату, присутствовал при осадах Иерусалима и Триполи; он написал «Historia de Hierosolymitano itinere» [Историю Иерусалимского похода (лат.)], позже переведенную на разговорный язык под названием «Geste des Francs et autres pèlerins» [Деяния франков и прочих паломников (фр.)]. Раймунд Ажильский, духовник Раймунда IV Сен-Жильского, графа Тулузского, начал упорядочивать свои наблюдения и писать свою «Historia Francorum qui ceperunt Jerusalem» [Историю франков, что взяли Иерусалим (лат.)] под Антиохией. Фульхерий Шартрский, тоже клирик, из familia Стефана Блуаского, писал не по горячим следам, а сделал это позже, уступив просьбам приближенных короля, и его «Historia Hierosolymitana» [Иерусалимская история (лат.)] была завершена только в 1127 г., в год его смерти. В нее тоже выражение «крестовый поход» включили гораздо позже лишь те, кто пожелал ее перевести и дать ей заглавие во вкусе времени.

За ними последовали другие рассказы, сделанные людьми, которые познакомились со Святой землей только через несколько лет после первого похода и, вдохновляясь непосредственно текстом того или другого из этих четырех авторов, искали другие источники, расспрашивали клириков, вернувшихся домой, коллекционировали письма и собрали этот урожай, несколько дистанцировавшись во времени от событий. Однако ни один не использовал выражение «крестовый поход», которое сегодняшним историкам кажется столь естественным. Рауль Канский, клирик, который был приближенным герцога Роберта II Нормандского, в потом сопровождал сицилийских норманнов, говорил просто о «походе»: «Gesta Tancredi in expeditione llierosolymitana» [Деяния Танкреда в Иерусалимском походе (лат.)]. Лишь намного позже, не ранее XIX в., для самых доступных изданий стали, чтобы привлечь внимание читателя, выбирать другие заголовки, вроде «Так хочет Бог!» или попросту «Рассказ о Первом крестовом походе».

Каффаро, юрист и вполне образованный человек, который трижды побывал консулом в своем городе Генуе, а также служил послом при папе и при Фридрихе Барбароссе, в 1100 г. сел на один из флотов, возивших помощь франкам в Иерусалим, и, вернувшись, собрал всевозможные свидетельства, прежде чем написать историю этого предприятия. Он озаглавил ее просто-напросто «Liber de liberatione civitatum orientis» [Книга об освобождении городов Востока (лат.)]. Позже, чтобы рассказать о подвигах, благодаря которым христианам были возвращены Минорка, Альмерия и Тортоса, он написал «De Captione Almerie е Tortuose» [Об обретении Альмерии и Тортосы (лат.)]. Из-под его пера ни разу не вышло выражение «крестовый поход», слово же «крестоносец» на этих сотнях и сотнях страниц встречается один-единственный раз. Все авторы, сколь бы разными они ни были, писали «паломничество», «переправа через море», «войско» и «ополчение», людей же называли паломниками, франками и латинянами.

Вильгельм Тирский, родившийся в Иерусалиме около 1130 г., наставник юного Балдуина (ставшего Балдуином IV, прокаженным королем), секретарь королевской канцелярии, назначенный в 1175 г. архиепископом Тирским, написал монументальную историю христианского отвоевания Востока с 1095 по 1184 г. в двадцати двух томах. Оригинальное название неизвестно, но с нее быстро было сделано несколько списков, которые все называются «Historia rerum in partibus transmarinis gestarum» [История деяний в заморских землях (лат.)]. Его произведение немедленно перевели компиляторы, без колебаний сделав несколько дополнений, но ни в одном из них нет слов «крестовый поход». В качестве заглавия они выбирали либо «Книга о завоевании», либо «Роман об Ираклии» (первая книга начинается царствованием византийского императора Ираклия в 630-е гг.). Сегодня во всех изданиях и библиографических ссылках на них обычно используется название «История крестовых походов», даром что речь там идет совсем о другом — фактически об истории восточных христиан в течение пяти веков, в первых четырех из которых никаких крестовых походов не было. Так же поступили с текстом Одона Дейльского — единственного хрониста, который сопровождал короля Людовика VII в Святую землю в 1147 г. Его рассказ озаглавлен «О странствовании Людовика Седьмого на Восток».

Правда, за 1231 г. мы находим в тексте Бальяна Сидонского, приближенного и сторонника императора Фридриха II, выражение «cruces signatura», позже переведенное как «croiserie». Но это слово совсем не имеет значения «крестовый поход» и впоследствии никогда не использовалось.

Никто не знает, когда и благодаря кому было введено выражение «крестовый поход», но это произошло не раньше 1700-х гг., и использовалось оно еще очень эпизодически, не привлекая внимания. Обычным оно стало в последние годы XIX в. «Крестовый поход», конечно, был изобретением фабрикантов наших учебников истории, и выбор этого слова, не оправданный ничем, вполне явно объясняют замыслы тех, кто желал добиться некоего подобия единомыслия. Удивителен успех этого выражения, ставшего настолько привычным в тексте и речи, что и по сей день чувствуешь себя обязанным употреблять его кстати и некстати, совершенно не раздумывая.

Понятие «крестовый поход», очень многозначительное, послужило историкам названием для некой священной или как минимум «справедливой» войны. Поводом для войны, которую Капетинги вели в Лангедоке и которую мы называем «альбигойским крестовым походом», стало убийство папского легата. Глава первого похода Симон IV де Монфор успел в 1204 г. повоевать с мусульманами на Святой земле, в районе Тивериадского озера, но в Лангедоке, в войне с Раймундом VI Тулузским и арагонским королем, армиями командовали сеньоры Иль-де-Франса, а потом король Людовик VIII. Катарскую ересь, конечно, осудили и разгромили, почти уничтожив, но в то же время, благодаря нескольким громким победам, было обеспечено присоединение к Французскому королевству Тулузского графства. Некоторые авторы, сильней дистанцировавшиеся от этих событий, доходят до утверждения, что в конечном счете борьба с ересью была для капетингской монархии не более чем предлогом. Еще более откровенно политическая направленность проявилась в крестовом походе, который в 1266 г. провозгласил французский папа Климент IV, чтобы отобрать Неаполитанское королевство у наследников императора Фридриха II и отдать Карлу Анжуйскому — к этому времени уже ставшему графом Прованским, — самому младшему из братьев короля Людовика Святого. Для ведения войны с немецкими рыцарями и их неаполитанскими союзниками, которые не были ни еретиками, ни схизматиками, папа продал несколько священных сосудов из папской сокровищницы и велел собирать деньги во всем Французском королевстве и в Северной Италии. Лет через двадцать, в 1285 г., другой французский папа, Мартин IV, объявил «арагонский крестовый поход», чтобы заставить короля Арагона поплатиться за помощь, оказанную им в 1282 г. сицилийцам в борьбе с анжуйской оккупацией.

Использовать одно и то же слово для названия походов, участники которых два века пытались вернуть Святую землю христианам, значит объединять совершенно разные предприятия, различавшиеся как комплектованием и вооружением войск, так и проведением военных операций. В знаменитом «крестовом походе баронов» 1096―1099 гг. на самом деле участвовали четыре армии, которые, выступив из Эно, Нижней Лотарингии, Нормандии, Лангедока и Южной Италии, неизбежно двинулись разными путями: одни всю дорогу шли сушей, другие высадились в Греции после короткого перехода по Адриатическому морю. Они прибывали в Константинополь с интервалом в недели и никогда не сливались в единое войско, не признавали другой власти, кроме своих командиров, выполнявших собственные замыслы, очень часто конфликтовали меж собой и в конечном счете основали в Сирии и Палестине четыре независимых друг от друга государства, причем двое из этих баронов даже не дошли до Иерусалима. Но время «Третьего крестового похода» Фридрих Барон росса шел по суше, тогда как Ричард Львиное Сердце отплыл из Марселя, а Филипп Август — из Генуи. Один та другим они высадились на побережье Сицилии, где скоро поссорились, а потом расстались: французский король направился непосредственно в Святую землю, а Ричард задержался, чтобы попутно завоевать остров Кипр. Прибыв в Иерусалим через два месяца после французской армии, он там остался еще на год.

Давая уроки истории маленьким детям, нельзя говорить обо всем, но предельное упрощение иногда приводит к формированию совершенно ложной картины событий, и, когда обращаешься к другой аудитории, это следовало бы учитывать. Наши книги, в том числе учебники для системы высшего образования, и даже диссертации, плоды углубленных изысканий, неизменно говорят о восьми крестовых походах[2], притом что любой, кто прочтет тексты или просто обратится к общей хронологии, ясно увидит, что походов для отвоевания Святых мест произошло более чем за два века так много, что невозможно сосчитать. В 1099 и 1100 г. каждый год отправлялась не одна экспедиция — с интервалом всего в несколько недель Французское королевство покинули три, в то время как Генуя, Пиза, а потом Венеция снаряжали флоты, чтобы добиваться господства на море и перевозить провизию, оружие и осадные машины. В те же годы три эскадры тяжелых кораблей, построенных в Дании и Норвегии, высадили своих воинов в Палестине по завершении долгого, занявшего два-три года плавания вокруг материка, в ходе которого эти воины зимовали в Галисии или Греции, сражались по дороге с мусульманами на португальских побережьях и прошли Гибралтарский пролив. Но это не в счет; у этих «крестовых походов» порядковых номеров нет. Более двух веков христиане Запада то и дело собирались, вооружались и на месяцы покидали свои страны, чтобы оказывать помощь и поддержку латинским государствам Святой земли. Для сохранения цифры «восемь» нет никаких оправданий, кроме стремления представить крестовые походы не такими, какими они были.

СВЯЩЕННАЯ ВОЙНА: ЕЩЕ ОДИН АНАХРОНИЗМ

Избавиться от этих априорных утверждений, хлестких лозунгов и картин в черных красках нетрудно, если говорить не о «крестовых походах» вообще, а попытаться проследить за эволюцией этих предприятий, которые за два века, конечно же, эволюционировали.

Освобождение Иерусалима не было делом рук торжествующей церкви, внушившей эту идею всему христианскому миру с целью собрать воинские отряды из представителей всех народов Запада. Во времена первых больших предприятий на Востоке папство еще не освободилось от императорской опеки, и по этой причине нельзя говорить о священной войне. Григорий VII, избранный в 1073 г., через три года был низложен собором, который созвал в Вормсе Генрих IV. В ответ папа немедленно отлучил последнего, и император вместе с императрицей и детьми пришел в Каноссу, высоко в горы в разгар зимы, чтобы вымолить прощения. Но, едва вернувшись в Германию, он заявил, что его обещания недействительны, и во главе сильной армии захватил Рим, заключил папу Григория в замок Святого Ангела и короновал в папы под именем Климента III одного из своих приближенных, Гвиберта, который с начала был его наместником в Италии, а в 1072 г., несмотря на явно выраженное недовольство папы Александра II, был назначен архиепископом Равеннским. Григорий VII, освобожденный сицилийскими норманнами, не сумел удержаться в Риме и, вынужденный избрать унизительное бегство, укрылся в Салерно, где и умер в изгнании в мае 1085 г.

Урбан II, папа, воззвавший к крестовому походу в Клермоне, во Франции был беглецом, неспособным добиться, чтобы к нему прислушались в Риме. Отпрыск знатного шампанского рода, бенедиктинец, архидиакон Реймсский, приор аббатства Клюни, избранный в 1088 г., он не мог оставаться в Риме — мятежный город по-прежнему находился в руках антипапы Климента III. Сначала он нашел убежище в Южной Италии у норманнского герцога Рожера Готвильского, будущего Рожера I Сицилийского, а до Рима смог добраться только в 1093 г., через пять лет после избрания. Он сумел поселиться в Латеранском дворце, но город был вынужден оставить сторонникам другого папы.

Незадолго до перехода через Альпы Урбан, чтобы показать свое влияние, созвал верных прелатов в Пьяченце — городе, где уже давно каждый год собиралось множество паломников, перед тем как пойти в Сантьяго-де-Компостелу. Это был триумф: с 1 по 15 марта 1095 г. там заседало двести епископов из Италии, Баварии и Бургундии. Хронисты, как всегда, не скупившиеся на большие цифры, пишут о четырех тысячах священников и монахов и тридцати тысячах мирян. Никакой зал или городская площадь не вместили бы такую толпу, и собрание проводили на большом поле за стенами города. Папа громко и энергично провозгласил каноны реформы, какой добивался Григорий VII: независимость церкви от светской власти, реформирование нравов духовенства. Он долго принимал у себя Аделаиду Киевскую, приехавшую с жалобами на супруга, императора Генриха IV, снял отлучение с Алексея I Комнина, императора Востока, и в кратком обращении призвал князей и сеньоров Запада оказать тому помощь, защитив греков, которым в Анатолии угрожали смертоносные набеги турок. Но о Святой земле не было сказано ни слова.

В Клермоне Урбан II знал, что его проповедь не будет услышана ни в империи, ни в обширной части Италии, от Альп до Рима. Как и во французском королевском домене: на Клермонском соборе, который, заседая с 18 по 26 ноября 1095 г., все-таки собрал десять архиепископов и около 220 епископов, он официально подтвердил отлучение короля Филиппа I[3], провозглашенное в октябре 1094 г. на Отёнском соборе. Чтобы шире распространить призыв помочь паломникам и освободить Гроб Господень, он покинул Клермон и не жалел сил, ратуя за поход на Святую Землю. С середины ноября 1095 г. по июль 1096 г. он в ходе долгого объезда страны побывал в 30―35 аббатствах или церквях, но, не считая двух кратких вылазок в Анжер и Ле-Ман, а потом в Клюни и Отён, ездил только по центральной части королевства, в основном по Оверни и графству Тулузскому. На соборе, созванном в Ниме, он направил двух легатов к генуэзцам, чтобы убедить тех вооружиться и прислать помощь по морю. Оттуда через Авиньон, Кавайон и Форкалькье он наконец доехал до Италии, далеко не уверенный, что встретит там хороший прием. Чем говорить о крестовом походе в результате мобилизации христиан Запада, лучше было бы сказать, что в 1096―1099 г. в путь отправились отряды, у которых во многих отношениях было мало общего: четыре из них откликнулись на призыв папы и епископов, остальные были набраны в странах, находившихся под влиянием антипап, и в домене отлученного короля Франции.

Схизма и присутствие антипапы в самом Риме часто становились трудными препятствиями для передвижения рыцарей, принявших крест в ответ на призыв Урбана II. Прибыв в Италию, люди Роберта II Нормандского встретились в Лукке с настоящим папой. Но в Риме «при нашем входе в базилику блаженного Петра мы нашли пред алтарем приверженцев Гвиберта, этого безумного папы; с мечом в руках они отбирали силою приношения от верных на алтарь; другие же, забравшись на балки, служившие потолком монастыря, бросали сверху вниз каменья в то место, где мы, смиренно распростершись, молились. Едва они замечали кого-нибудь из партии Урбана, как ими овладевало желание задушить его на месте»[4].

Урбан II умер 29 июля 1099 г., и, несомненно, ему не сообщили о взятии Иерусалима, случившемся двумя неделями раньше. В Риме, по-прежнему пребывавшем под властью аристократических кланов, где в любой момент можно было опасаться, что на улицы вырвется толпа с яростными выкриками, верующие были все так же расколоты на сторонников антипапы и папы, избранного кардиналами. Собор все-таки избрал здесь папой итальянца Раньеро ди Бьеда, принявшего имя Пасхалия II. Однако император не уступил и после смерти Климента III в 1100 г. назначил по очереди еще трех пап: Теодориха, римлянина, который прежде был легатом в Германии и которого сторонники Пасхалия II взяли в плен, едва он попытался перейти Альпы, потом некоего Альберта, о котором не известно почти ничего и который всего через несколько дней после назначения был схвачен и сослан в монастырь в Кампании, и, наконец, Сильвестра IV, римлянина, который и апреле 1111 г. подчинился папе, дав Пасхалию II возможность наконец объединить всех христиан только под своей властью. Всего через два дня после смерти Пасхалия в 1118 г. был избран Геласий II, младший сын богатого семейства в Лации, но вскоре ему противопоставили антипапу Григория VIII; Геласий бежал во Францию в поисках поддержки со стороны короля Людовика VI, с которым должен был встретиться в Везеле, но по дороге умер в Клюни в январе 1119 г. Его понтификат продлился немногим более года.

ВНАЧАЛЕ БЫЛИ ПАЛОМНИЧЕСТВА

Этого очень мало, чтобы говорить о священной войне. Папа, находившийся при Рожере Готвильском во время кампаний в Сицилии против мусульман, а в Клермоне и Тулузе призывавший христиан Оверни и Лангедока присоединяться к христианской Реконкисте на Пиренейском полуострове, не говорил об изгнании ислама с земель, какие тот завоевал на Востоке. Не все его речи записаны, но клермонская, в которой «он изложил христианам свои причины для страха, чтобы разжечь в них неимоверно пламенное желание тронуться с места», известна по рассказам четырех свидетелей, высказывания которых сходятся, хотя ни один из них не переписывал слова других. Слова «мусульманин» ни в одном тексте нет: они пишут о «Святой земле» и «чужих странах», не упоминая, какие народы там живут и кто ими правит. Папа хотел защитить тех, кто, покинув близких и иногда продав имущество, выступал в долгое странствие, изобилующее опасностями, терпя страдания плоти, чтобы увидеть места, где жил Христос, и помолиться на его могиле. Это «восхитительное желание» идти в Иерусалим или помогать тем, кто отправляется в путь, могло в равной мере охватывать богатых и бедных, мужчин и женщин, монахов и клириков, горожан и крестьян. Речь шла не о воинах, рыцарях или солдатах, а о паломниках.

В этом смысле та долгая авантюра, которую мы называем «первым крестовым походом», была прежде всего большим паломничеством в Святую землю, отнюдь не исключительным[5], а вписанным в долгую традицию, во многих отношениях похожим на множество других, собиравших толпы, которые отправлялись в опасные пешие странствия. То, что участие в таких предприятиях многочисленных паломников из всех слоев общества некоторые авторы игнорировали, не может удивлять, ведь оно противоречит многим априорным представлениям. Полагалось говорить только о завоеваниях или о «священной войне».

Одно из самых первых паломничеств в Святую землю совершила, несомненно, Елена, мать императора Константина, проведшая там много времени около 330 г.: она построила Вифлеемскую церковь, церковь Гроба Господня и церковь на Масличной горе и привезла в Константинополь много выдающихся реликвий. В 383 или 384 г. одна женщина, Эгерия, предположительно из Галисии, посетила гробницу Иова в Салте, в Иордании, и гробницу апостола Фомы в Эдессе, побывав до этого в Иерусалиме. Она подробно описала свое путешествие в книге, от которой до нас дошла только четверть, впоследствии случайно найденная в одной библиотеке Ареццо в Тоскане[6]. С этих первых времен до 1050―1080-х гг. историки зафиксировали более чем по десятку путешествий за век — урожай явно очень скудный, если учесть, что многие паломники наверняка ничего не писали, а большинство их рассказов затерялось или было уничтожено в частных архивах пожарами либо вандалами[7]. Эти «путеводители» или «путевые заметки» предназначались, конечно, для узкого круга, но по возвращении паломники много говорили, и их слова пересказывали с амвона священники других приходов. Некоторые писали близким, и их письма зачитывались на деревенских сходах и на собраниях в больших городах, а потом сохранялись паломническими братствами, которые помогали паломникам при уходе и заботились о семье и имуществе отсутствующего.

Эти благочестивые странствия в Рим и в Иерусалим не прекращались никогда, даже в худшие времена. В Центральной Европе и на Балканах паломники пока не находили приютов, чтобы остановиться. На Востоке, не защищенные от непогоды, они все дороже платили за право пройти в Святые места. Передвигаться морем, когда мусульмане еще занимали значительную часть Южной Италии, тоже значило дорого платить и идти на риск. Так, в 867 г. Бернард Монах и оба его спутника (вышедшие неизвестно откуда) сначала пошли молиться в Рим и в святилище Святого Михаила на горе Гаргано, расположенное на мысу, который возвышается над Адриатическим морем в Апулии. Правитель («эмир», говорят они) Бари выписал им общий пропуск. В Таренте они видели несколько тысяч христианских пленников (по их оценке, девять тысяч) — результат большого набега эмира на побережье Кампании, — погруженных в трюмы четырех судов, два из которых отходили в Триполи, а два — в Александрию. Они сели на египетское судно, которое за тридцать дней довезло их до Египта. В «Вавилоне» (Каире) грамота правителя Бари никак им не помогла — брошенные в тюрьму, они заплатили очень дорого за право продолжать путь, а в Дамьетте наняли толмача (переводчика) и лошадей. После шести дней перехода по пустыне, о которых они не пишут ничего, они оказались в Рамле, а потом в Иерусалиме. О их возвращении в Европу мы мало что знаем, кроме того, что для этого потребовалось шестьдесят дней опасного плавания в несколько переходов, прежде чем они наконец высадились на итальянском побережье. По пути в Рим они остановились помолиться святому Михаилу в святилище, высеченном в гроте между Салерно и Эболи.

В 950―960-х гг. к завоеванию Востока приступили Фатимиды, шиитская династия, зародившаяся и поначалу усилившаяся в Магрибе и на Сицилии. Они заняли Египет, основали там шиитский университет, где проповедовалась более суровая религия, чем прежде. Султан аль-Хаким (ум. в 1021 г.) разрушил христианские церкви Каира, а в 1009 г. велел срыть церковь Гроба Господня в Иерусалиме. Все храмы города были снесены, монахи изгнаны, священные сосуды уничтожены или изъяты.

Эти разрушения и яростная агрессия вызвали большой резонанс на Западе. В 1027 г. Изарн, аббат обители Сен-Виктор в Марселе, а в 1037 г. Изамбар де Бруа, епископ Орлеанский, возвысили голос, призывая христиан собраться и оказать паломникам помощь. Призыв был услышан: «Со всех концов земли поспешили бесчисленные верующие, своими дарами способствуя восстановлению святилищ. И каждый год монахи с горы Синай приезжали в Руан и возвращались нагруженные золотом и серебром. Ричард, второй с этим именем[8], послал в Иерусалим сто фунтов золота на Гроб [Господень], всем же, кто желал, он помогал в паломничестве. Столь обильного притока никогда нельзя было и ожидать: сначала простой народ, потом средний и, наконец, короли, графы, прелаты и, чего никогда не было видано, знатные женщины отправились в это паломничество»[9]. Собор в Руане, созванный в 1072 г., отлучил от церкви одну женщину, которая, когда ее муж был паломником, якобы повторно вышла замуж, не получив верного известия о его смерти.

Паломничеств в Рим, на гору Гаргано и в Бари, где утвердился культ святого Николая, становилось все больше, а чтобы ехать на Восток, людям в Апулии, в Бари или Тарент, после христианского отвоевания этих мест уже не надо было договариваться о посадке на мусульманское судно. В этих же портах, а также в Неаполе и Амальфи они находили помощь и поддержку у судовладельцев и опытных моряков, которые, прекрасно зная маршруты и рифы, везли их прямо, без заходов в промежуточные порты, на побережье Палестины, чаще всего в Яффу, в то время простой рыбачий поселок, ставший одним из самых активных портов на берегах Сирии и Палестины.

Зацепившийся за узкий горный карниз, не соединенный дорогами с материком, Амальфи не имел других связей с остальным миром, кроме как по морю. Завоеванный в 839 г. Сикардом, лангобардским князем Беневента, после смерти последнего он освободился и с тех пор утвердил свою независимость, управляясь «герцогами» — префектами, избиравшимися из представителей знатных семейств. Его герцоги и магистраты носили почетные титулы высших сановников Восточной [Римской] империи, и признание зависимости от нее, очень условной, давало городу некоторые льготы со стороны Греческой империи [Византии]. В Константинополе на берегу Золотого Рога амальфитяне основали старейшую из торговых колоний западно-европейцев. Избавленные от большей части таможенных пошлин, они зависели от императорского правосудия только при разрешении конфликтов с греками. Их купцы привозили в свой город и продавали в Неаполе, Риме и по всей Южной Италии великолепные шелковые ткани, окрашенные пурпуром, и работы золотых дел мастеров и резчиков по слоновой кости из Константинополя — ковчежцы, алтари и священные сосуды. История, позже написанная хозяевами Египта, утверждает, что амальфитяне помогли фатимидскому халифу в 969 г. завоевать Каир. В награду им предоставили в Каире фондук, чтобы они могли селить своих моряков, купцов и плотников, которые, несомненно, способствовали оснащению египетского флота, поставляя дерево, железо и смолу в обмен на пряности, привозившиеся караванами в порты Красного моря. За эти добрые отношения жители Амальфи и Равелло, городка, прилепившегося к горному склону, получали доступ на рынки мусульманского Востока, покровительство и некоторые льготы.

Каждый год одно-два судна этих горожан покидали свои обычные маршруты, ведшие в Константинополь или Александрию Египетскую, чтобы отвезти паломников в Яффу. Высоко ценимые в Риме и в Монтекассино, «люди из Мельфе» в 1000-е гг. в качестве регулярных перевозчиков паломников стали популярней жителей Бари, Бриндизи и других портов Апулии. Это были первые налаженные «переправы за море» для доставки в Иерусалим людей, которые отныне не были подвержены превратностям и опасностям частной авантюры, избавлены от страха перед неведомым. Паломников, которыми руководили моряки и опытные проводники, направляли в странноприимный дом Святого Иоанна, основанный Маури, богатым семейством из Амальфи, при единственной латинской церкви города — Санта-Мария-Латина, тоже построенной амальфитянами. Расположенный прямо напротив церкви Гроба Господня, этот приют, где принимали «всех бедняков, которым было не на что жить», был посвящен не Иоанну Крестителю или апостолу, а Иоанну — патриарху Александрии Египетской (который умер в 605 г. и был прозван Милостивым за то, что всю жизнь подавал милостыню, раздавая бедным даже свою одежду).

Мы могли бы причислить к «крестовым походам» и паломничества скандинавов, сразу же после крещения своих стран собиравших толпы людей, которых возглавлял и защищал авангард рыцарей, преисполненных свирепой решимостью прокладывать себе путь и сражаться. Рассказы и путеводители, очень многочисленные с первых времен, легенды и саги, народные песни говорят об этих «путешествиях в Иерусалим», а людей называют только «паломниками», или «иерусалимскими людьми».

Из Швеции шло несколько путей, называвшихся «иерусалимскими» или «паломническими»: с острова Готланд паломники отплывали к Рижскому заливу или северней, в район Ладожского озера, откуда через Витебск или Новгород достигали Смоленска, а потом, после долгого плавания по Днепру, — Киева и берегов Черного моря. Из Константинополя греческие суда доставляли их в Палестину. Исхоженный уже более века, это был путь варягов — воинов, искавших удачи на службе у римского императора Востока. Этот маршрут долго описывает император Константин Багрянородный (905―959), говорящий о Балтийском море как о «Варяжском»[10]. Датчане и исландцы избирали другой путь, который, нигде не совпадая с путем варягов, вел через Майнц, Страсбург, Сен-Морис-ан-Вале, потом пересекал Альпы по Сен-Бернару и выходил в Пьяченцу и в Рим. Этот путь, хорошо известный, был отмечен вехами в каждом городе, и вдоль всей дороги паломники находили приюты, основанные королем Венгрии, а в Италии — те, которые постоянно содержал под Пьяченцей и Луккой датский король Эрик Добрый. Из Италии они могли на судах переправиться в Святую землю.

Эти северяне уезжали со спокойным сердцем, ведь их родственники получали покровительство со стороны епископа и короля, их имущество было защищено. Часто их сопровождали один-два ветерана, искушенные в опасностях маршрута, и как люди, знакомые с местностью и знающие, к кому обращаться и как разговаривать, служили им проводниками, следя в то же время, чтобы они не платили дороже, чем принято.

По возвращении их встречала сельская община во главе со священниками, оказывая им почести. Они знали, что их мелкие проступки забыты, злые ссоры с соседями утихли, доходы от их земель стали выше, чем были при отъезде, и могли очень рассчитывать на продажу сокровищ или редкостей, шелков, красивых ювелирных изделий, привезенных из Константинополя или Италии. Клирики собирали рассказы и песни и включали их во «Flores peregrinationis», восхвалявшие заслуги этих иерусалимских мужей, воспевавшие добродетели и отвагу героев путешествия — Торда Сьярекссона по прозвищу Скальд, который около 1020 г. повел группу исландцев в опасную авантюру и вернулся покрытым славой, или норвежского вождя по имени Гаути, который вместе с соотечественником, встреченным в Кельне, потерялся в пустыне и умер от жажды в том месте, где Моисей открыл евреям проход через Красное море.

Очень задолго до проповедей Урбана II князья и епископы подавали пример другим, беря под покровительство паломников, слишком бедных и безоружных, неспособных защититься и прокормиться. В то же время или немногим позже безопасней стали дороги. Обратившись в христианство, король Стефан Венгерский (997―1038) проложил широкую Дунайскую дорогу, вдоль которой построил несколько монастырей и приютов, велев оказывать хороший прием паломникам; он принимал их и сам в своем городе Буде, а его епископы и вассалы направились в пограничные области, где учредили настоящую дорожную стражу, преследовавшую разбойников и снабжавшую путников всем необходимым по разумным ценам.

В 1026 г., примерно за три четверти века до призыва Урбана II, состоялось, как пишет один хронист, большое паломничество с участием семисот человек, по преимуществу рыцарей и служителей церкви, которое возглавили граф Ангулемский, аббат Сен-Рикье и аббат Сен-Ванна в Вердене. Присоединив к себе по пути группу из Трира, они прошли через Баварию, а потом через Венгрию, где их принял, ободрил и снабдил припасами король Стефан, а потом, после нескончаемого перехода в разгар зимы, наконец достигли берегов Черного моря и Константинополя, где почтили священные реликвии во дворце, восстановили силы и в сопровождении группы чиновников императорского двора по главе с одним сановником прибыли в Антиохию. В Иерусалиме они были в марте 1027 г. и через три недели двинулись обратно тем же путем, каким пришли.

В 1064 г. несколько тысяч человек (некоторые говорят о семи тысячах), князей и графов, богатых и бедных незнатных людей, прежде всего из долины Рейна, собрались под руководством архиепископа Зигфрида Майнцского, епископа Вильгельма Утрехтского, Альтмана — декана ахенского капитула и капеллана вдовы императора Генриха III Агнессы, епископа Гюнтера Бамбергского, Оттона Регенсбургского и каноников из Ахена и Пассау. Они пошли вместе, неся широко развернутые знамена, хоругви и драпировки, демонстрируя повсюду, где проходили, священные сосуды и реликварии из своих церквей, а на телегах с провизией — богатую столовую посуду под охраной слуг и оруженосцев. Они без особых помех, страдая только от жары, прошли Германию, потом Венгрию и по более трудным дорогам, ведшим на восток, достигли Константинополя, где император гарантировал им проход и пропитание до земель, занятых турками. В большинстве эти паломники были безоружными. 25 марта недалеко от места назначения, под Рамлой, они попали в засаду: «В Великую пятницу, во втором часу дня, на них набросились арабы, как голодные волки на давно ожидаемую добычу. Поначалу наши люди пытались сопротивляться, но им пришлось искать убежища в деревне. После их бегства никто бы не мог сказать, сколько было там убито. Епископ Утрехтский, тяжело раненный и лишенный одежд, был вместе со многими другими оставлен на земле, обреченный на жалкую смерть»[11]. Под предлогом переговоров об отступлении вождей заманили в ловушку, чтобы вернее перебить. Выжившие, оказавшиеся на пределе сил, спасением были обязаны отряду одного эмира, который взял с них пятьсот золотых, чтобы сопроводить до Рамлы, где придирки властей и торг задержали их более чем на две недели, прежде чем они выступили в Иерусалим, правитель которого дал им всего десять дней на то, чтобы помолиться в церкви Гроба Господня, не слишком от нее удаляясь. Собравшись обратно, они, опасаясь вновь попасть во власть бедуинов, договорились о переправе на нескольких судах из Неаполя и Амальфи, которые доставили их в Лаодикею, город, принадлежавший грекам. В Германию вернулось не более двух тысяч человек, в плачевном состоянии, потерявших все.

Зная, что на паломников могли в любой момент напасть разбойники с большой дороги, чтобы их ограбить и убить, понимаешь, что путешествия в Иерусалим становились все опасней. В Клермоне папа говорил об этом всего через пять дней после открытия заседаний собора, но эмоционально (один из очевидцев пишет о «слезах папы»), чтобы внушить собравшейся толпе христиан жалость к бедным паломникам, которые подвергаются всевозможным опасностям, на которых нападают и которых унижают в тех самых местах, где жил и страдал Сын Божий. Он долго говорил о жестокостях язычников, которые оскверняют и разрушают церкви и «закалывают христиан, как агнцев». Тотчас последовал призыв к оружию, требовавший от сеньоров поддерживать меж собой прочный мир — тот «Божий мир», который папа месяцами объявлял и отстаивал в каждой проповеди и соблюдения которого добивался каждый собор, — чтобы, как сказал Урбан, они могли «проявить свою честь» в боях с неверными. Он предписал им начертать на плече крест в знак того, что они теперь члены воинства под покровительством церкви, а не злобные вояки — участники корыстных свар между соседями из-за нескольких жалких клочков земли или голов скота. На этих мирных собраниях в основном и набирали рыцарей Христа. Речь шла о священной войне — в некотором смысле призыв к оружию был — вне всякого сомнения, но не было стремления уничтожить другого, нехристианина.

ЭКОНОМИЧЕСКИЕ СТАВКИ

Те, кто старается объяснять всё экономикой и поиском прибыли, уверяют, что великие морские государства Италии — Генуя, Венеция и Пиза — пошли на Восток оказывать поддержку латинянам с единственной целью — завоевать там новые рынки. Так говорить — значит ничего не знать или все забыть: итальянские «купцы» уже занимали прочные позиции в Леванте, в Каире и на бесконечно более активном рынке Константинополя, где продавались и товары из мусульманского мира. Иерусалим, живший в основном за счет притока паломников, не мог предложить им большего. Они там так и не обосновались, и в течение всего срока оккупации франками Святой земли их фактории на побережье, от Акры до Яффы, в коммерческом отношении были всего лишь очень скромными портами захода. Они приезжали туда не как деловые люди, а как воины под предводительством военачальников и прелатов и в конечном счете, бесспорно, потеряли много людей и круглые суммы денег, получив лишь скромную добычу и ценные реликвии. В мае 1098 г. генуэзцы привезли к себе мощи святого Иоанна Крестителя; в Цезарее, в храме Августа, они нашли красивый сосуд и заявили, что это чаша Тайной вечери.

БЕДНЯКИ И БАРОНЫ

Те, кто не говорит о священной войне, стараются все-таки различать «крестовый поход бедноты» и крестовый поход «баронов». Эти слова используют все авторы, и ни в учебниках вплоть до университетских, ни во всевозможных публикациях для всевозможной публики никто не пишет по-другому. Но опять-таки выбор слов, рассчитанный на создание ложного представления, небезобиден. Из него следует, что в 1096 г. было всего два похода, тогда как мы можем их насчитать самое меньшее шесть-семь. И, кроме того, это противопоставление «крестового похода», где участвовали только бедняки, отправившиеся в путь исключительно затем, чтобы помолиться, другому походу—сеньоров, воинов, одержимых страстным желанием завоевывать земли. Эти слова, которые, как и многие другие, были придуманы или усвоены педагогами, стали настолько общепринятыми, что ни один автор, заводя речь о «Первом крестовом походе», не может без них обойтись. Однако если четыре отряда «баронов» вели князья или крупные феодалы, то и «бедняки» не были предоставлены самим себе, безоружны, лишены опытных вождей или воинов, которые бы их сопровождали или, скорей, ехали верхом впереди. Конечно, многие крестьяне среди участников похода никогда не ходили нигде, кроме как по своим полям, и отправлялись в путь без малейшего представления о том, сколько предстоит пройти, и об опасностях, которые их подстерегали. Они брали с собой семьи, подковывали волов и запрягали их в двухколесные повозки, нагруженные зерном и живностью из птичника. Наивные, как дети, они, завидев вдалеке замок или бург, спрашивали, не это ли Святой город. Но задолго до 1096 г. движение паломников взяли в свои руки люди, назначаемые приходскими священниками или паломническими братствами. Ни одна группа не выступала в путь без этих проводников, которые за несколько лет до того побывали на Востоке и хорошо знали дорогу, нравы разных стран и ловушки, которых можно было опасаться. Эти люди умели говорить с греками, а потом с чиновниками эмиров и со стражниками святилищ.

Слово «барон» тоже внушает совершенно ложные представления, потому что очень много «бедняков» участвовало и в тех предприятиях, которые мы определяем как «крестовые походы баронов». В Клермоне и во время своего долгого объезда страны папа обращался прежде всего к знати, к рыцарям и воинам всех рангов, заведомо способным взять на себя тяжелые расходы на долгое путешествие. Непосредственно к беднякам он не адресовался, и, судя по всему, ничто не говорилось для того, чтобы побудить к выступлению их. Но «вскоре бедняков охватил столь ярый пыл, что ни одного не остановило осознание своих скромных доходов и сомнение, вправе ли он покинуть свой дом, виноградники и поля». Как можно было запретить им последовать за рыцарями и отправиться в путь? Принимать их, кормить, защищать от врагов и помогать до последнего момента участвовать в паломничестве считалось делом милосердия. Каждый вечер в лагере или на биваке священники или монахи из свиты князей и сеньоров — такие, как Раймунд Ажильский, капеллан Раймунда IV Тулузского, Одон, епископ Байё, Гильберт д’Эврё, приближенный Роберта II Нормандского, Петр, епископ Ананьи, сопровождавший Боэмунда Тарентского, Адемар Монтейский, епископ Ле-Пюи, которого папа назначил легатом, — проповедовали, что помогать слабым — это долг: «Никто из вас не может быть спасен, если не будет почитать и утешать бедных; они без вас умрут, а вы без них не обретете спасения. Они молят за ваши грехи Бога, которого вы столь часто оскорбляете». Под Антиохией вечером после победоносного боя, в период, когда продукты питания становились все более редкими и дорогими, было решено отдать простым людям часть добычи. Чтобы кормить и поддерживать своих вассалов и крестьян, держателей своих владений, Раймунд IV Тулузский и Готфрид Бульонский взяли с собой крупные суммы в золотой монете.

Очевидцы и историки того времени, стараясь понравиться своим читателям и удивить их, говорили о десятках и сотнях тысяч мужчин, женщин и детей. Как отнестись к этим цифрам, мы не знаем, настолько авторы расходились во мнениях и, похоже, сознательно шли на сильные преувеличения. Хронисты, конечно, не могли сделать точных подсчетов. Но мы можем прислушаться к ним, когда они говорят, что в этих толпах, походных колоннах, воины всегда были сравнительно малочисленными и ни у кого не было лошади или кольчуги. И поверить Анне Комниной, которая, вместо того чтобы приводить очень большие цифры, говорит о растерянности константинопольских греков при вести о приходе франков: «Общий порыв увлек их, и они наполнили все дороги. Вместе с кельтскими воинами шла безоружная толпа женщин и детей, покинувших свои края; их было больше, чем песка на берегу и звезд в небе, и на плечах у них были красные кресты. [...] Приходу этого множества народов предшествовало появление саранчи, которая [...] страшно опустошила виноградники»[12]. Фердинанд Лот, считающийся одним из лучших специалистов по оценке численности армий того времени, гиперкритичный и склонный скорей убирать нули, чем преувеличивать, пишет, что 12 августа 1099 г. в сражении при Аскалоне войска франков следует оценивать приблизительно в 1200 всадников и 9000 пехотинцев[13].

Бремя таких масс замедляло движение, совершенно исключало захват противника врасплох с помощью засады и вынуждало каждый вечер разбивать огромный лагерь, привлекая большое количество воинов. В июне 1097 г., чтобы выйти к городу Никее и осадить ее, франкам пришлось расчищать путь по крутым дорогам топорами, и бедняки двигались так медленно, что последние группы пришли через три недели после первых. Весь период боев суда константинопольского императора днем и ночью причаливали в ближайшем порту, чтобы выгружать в больших количествах продовольствие для раздачи самым обездоленным.

К тому же по дороге постоянно убывала численность воинов. Вожди подсчитывали умерших и «малодушных», которые, чрезмерно устав, заболев, осознав грозящие опасности, покидали лагерь, бросаясь в позорное бегство.

Выйти в море, чтобы пересечь Адриатику, было делом очень рискованным. Люди Роберта II Нормандского, Стефана Блуаского и Роберта Фландрского, прибывшие в начале ноября 1096 г. в Бриндизи, там разделились. Погода была плохой. Фламандские сеньоры переправили своих людей, но остальные отказались отплывать и остались на месте на долгие месяцы, до самого апреля 1097 г. Многие не дождались этого времени и повернули обратно, причем после того, как судно, взявшее на борт более двухсот паломников, затонуло, такие дезертирства участились.

НЕВЕДЕНИЕ ОБ ИСЛАМЕ

Читая тексты того времени, когда западноевропейцы готовились к вторжению ради освобождения Иерусалима, мы хорошо видим: история захвата арабами Святой земли и эффектные успехи христианской реконкисты, устроенной греками, которые были отмечены большими триумфами в Константинополе и огромным количеством эпических песен по всей Восточной империи, латинянам и даже Риму остались почти неизвестны. К моменту, когда «крестоносцы» собирались выступить в путь, эти события и, в частности, войны между арабами и греками в коллективной памяти отсутствовали. Ни один хронист не задерживается на их описании, а большинство их не упоминает. Об этом свидетельствуют слова, какие они использовали, чтобы называть тех, с кем собирались встретиться. Из подвигов войны на Западе, кампании Карла Великого против эмира Сарагосы в 778 г., кампаний христиан, освободивших в 785 г. Жерону, в 801 г. Барселону и в 811 г. Тортосу, грамотеи тысячных годов вынесли только слово «сарацины». То же слово применяли генуэзцы и пизанцы к магрибинским пиратам, грабившим побережья Италии, разорившим Рим и Геную, похищавшим женщин и детей, обрекая их на рабство. О происхождении этого слова нет единого мнения. Одни говорят, что так называли людей с темным цветом кожи, другие — что их считали потомками племени, жившего в Сирии близ одноименного города. Чаще всего в них видели сынов Сары, супруги Авраама. Во всяком случае, это слово было в ходу задолго до появления ислама, а в христианском мире его применяли также к слабо христианизированным народам, жившим в Аквитании и на Пиренеях. Для других авторов жители Африки были «исмаилянами», потомками сына Авраама, или «агарянами», происходившими от Агари, рабыни Авраама. Третьи говорят о «публиканах» или «азимитах», в отношении которых Гвиберт Ножанский утверждает, что они не боятся ни стрел, ни мечей, потому что, как и их кони, целиком покрыты железом.

Как можно отстаивать представление о «священной войне», если не было известно, что противник исповедует другую религию? Григорий VII говорил не о мусульманах, а о «народе язычников». Об освобождении Иерусалима в 1099 г. рассказали четыре свидетеля, прошедших весь поход. По прочтении сотен страниц становится очевидным, что эти люди, хорошо образованные, легко писавшие по-латыни, служители церкви, старавшиеся получать информацию в любой момент, мало или даже ничего не знали о народах, которые они встретят по дороге после Константинополя. Они писали о «неверных», «язычниках» или «безбожниках» вообще, а для лучшего их различения явно не имели других ориентиров, чем книги по истории Древнего Рима, в частности рассказы о походах Помпея или Марка Антония. Они называли этих людей персами или парфянами, вавилонянами или эфиопами. О существовании турок они узнали только во время долгого пребывания в Константинополе и осады Никеи. Тогда же они переняли у греков, исказив до неузнаваемости, некоторые слова, означавшие командиров императорских армий и платных наемников. Они могли говорить о халифе, эмире такого-то или такого-то города или государства и даже иногда — признак, что они вступали во всевозможные контакты с вождями для переговоров о проходе или о заключении мира после боя, — пытались с грехом пополам записывать их имена. Но в целом среди всех этих слов ни разу не попадаются «мусульмане», «ислам» или «Мухаммед». Они никогда не задерживались на описании мечети и ни слова не сказали о религии. В конце мая 1098 г., когда латиняне уже больше года находились на исламской земле и больше шести месяцев стояли под Антиохией, где не раз говорили с посланниками эмиров, Фульхерий Шартрский, участвовавший во всем походе с начала до конца, приводит имена двадцати восьми вражеских вождей, худо-бедно транскрибируя их на французский. Получаются Маладу-как, Солиман, Мараон, Котелозеньер... но ни разу он не называет их мусульманами и даже неверными, а просто «язычниками без веры и закона»[14].

Это неведение сохранялось очень долго. Некоторые историки обратили особое внимание на то, как франки второго поколения, которых они называют «пулены», завязывали хорошие отношения с египтянами или с эмирами Алеппо и Дамаска. Они часто встречались, вместе пировали, и эти «пулены», иногда женившиеся на местных девушках[15], якобы перенимали у соседей обычаи, манеру одеваться и трапезничать; они никак не могли не знать об исламе. Это надо проверить, и следует добавить, что в 1246 г. Андрей из Лонжюмо, отправленный на Восток Людовиком Святым с миссией, привез ему письмо от Симеона Раббан-аты, несторианина из сирийской церкви, молившего короля избавить христиан от врагов, которых он называл «отвратительными варварами» и более никак. Еще позже анонимный хронист, автор «Estoire» о разрушении Акры, города, взятого в 1291 г. мамлюками, писал о «великом множестве нечестивцев, и всех людей, и всех языков, живших в пустынях Востока»; об их религии он не говорит ничего.

ЗАВОЕВАНИЯ МУСУЛЬМАН

Создавать совершенно ложное представление о том, как мусульмане присвоили эти римские территории, населенные христианами, представляя «арабов» освободителями угнетенных народов, — значит не считаться с исторической истиной. Якобы эти прекрасные и богатые римские провинции на Востоке упали, как зрелые плоды: «Ислам мог явиться. Завоеватель, который избавил бы Сирию от византийского ига, мог быть уверен, что его встретят как благодетеля», и, разумеется, «у арабов были все шансы, что старинные провинции семитского мира Сирии и Палестины примут их как освободителей»[16].

Все было совсем наоборот[17]. Не простое принятие под свою власть угнетенных масс, которые, ведя открытую борьбу с греками, только и ждали возможности открыть ворота своих городов более щедрым господам, а череда войн, упорных сражений, долгих осад и тысячи убитых с той и другой стороны. Первая завоевательная война велась с племенами бедуинов, не признававшими ислам, а потом, в 627 г., с Бану Курайза, евреями, которые были все перебиты. От греков мусульмане потерпели тяжелое поражение в 629 г., но одержали сокрушительную победу при Ярмуке в 636 г. Это была отнюдь не просто стычка и не капитуляция отряда, готового сдаться: ат-Табари, персидский хронист, говорит о 120 тыс. убитых, немалую часть которых составили арабы-христиане, союзники греков[18]. Шла ожесточенная борьба, включившая и другие крупные сражения — при Дасине (Тадуне) с армией стратига Сергия, которого замучили и убили, а потом при Аджнадайне. Греки укрывались в городах, защищенных стенами, но в 635 г. после месячной осады был взят Дамаск; из сорока церквей города христианам оставили четырнадцать. В 637 г. пала Газа, а ее гарнизон перебили за отказ сдаться, Иерусалим сопротивлялся более двух лет, а Кесария, которую обороняли тысячи наемников на жалованье у императора, самаритяне и евреи, держалась три года (638―641).

У этого завоевания были свои громкие успехи и свои пределы. Персидскую империю стерли с географической карты, парфянам пришлось перенимать язык и религию победителей, но обширные провинции христианской Восточной империи держались долго. Еще в Сирии мусульмане столкнулись с маронитами, которые, закрепившись в своих горах, организовав сильные военные поселения, преградили им путь. Северней, за Алеппо, горцы Тавра могли разве что задержать продвижение захватчиков, но, когда флот халифа с 674 по 678 г. осадил Константинополь, арабы обнаружили, что город окружен внушительной стеной, усиленной высокими башнями, а его защитники вооружены огнеметами (греческим огнем). Осаждавшим пришлось отступить, а в 717―718 г. флот, как утверждают, численностью более тысячи кораблей, тоже был вынужден после упорных боев снять осаду. В 789 г. император Лев III нанес мусульманам тяжелое поражение в горах Фригии, а через несколько лет их флот был уничтожен в одном-единственном столкновении, и противникам пришлось оставить грекам Кипр. Еще одно наступление захлебнулось в 823 г., и с тех пор греки и мусульмане багдадского халифа сталкивались только в Анатолии в набегах за добычей по ту и другую стороны границы, охраняемой укрепленными лагерями — убежищами для населения, вынужденного покидать некогда процветавшие города.

ХРИСТИАНЕ ПРОТИВ МУСУЛЬМАН

В этом большом предприятии по освобождению Иерусалима и возвращению христианам потерянных территорий нет ничего исключительного, если вписать его в обширное движение — христианскую реконкисту западного средиземноморского мира — и признать, что как минимум в двух направлениях его первыми участниками тоже были паломники. Норманны из Нормандии, приезжавшие небольшими вооруженными отрядами помолиться святому Михаилу в святилище на горе Гаргано, поначалу поступали на службу к лангобардским князьям для борьбы с мусульманами, владевшими частью Южной Италии. Эта реконкиста, проводившаяся в то же время, что и реконкиста на Пиренейском полуострове, но другими средствами и без обращения к чужестранцам в проповедях епископов, открыла христианам новые морские пути. Именно вооруженные отряды норманнов через несколько лет принялись выдавливать сюда мусульман с юга Италии. В 1030 г. герцог Неаполитанский дал одному из их вождей, рыцарю удачи, немедленно принявшему титул графа, в жены свою сестру, а в приданое ей — лен Аверса в Кампании, между Неаполем и Капуей. Другие обосновались дальше от берега, как Вильгельм Готвильский — в Мельфи, в сердце Абруцци. Его младший брат Роберт Гвискард, будущий герцог Апулии, Калабрии и Сицилии, засевший в укрепленном лагере в Арджентано, нападал на города и порты Калабрии. Через недолгое время его брат Рожер I, граф Сицилии, во главе сильной армии лангобардских, норманнских, тосканских и лигурийских рыцарей почти без боя захватил Палермо, а потом в результате упорных ежегодных кампаний, продлившихся более десяти лет, занял всю Сицилию.

На Пиренейском полуострове в начале IX в. скромное святилище в Кампо-де-Эстрелья [Компостела], самая простая церковь и баптистерий, стало привлекать огромное количество паломников, дав новый импульс наступлению христиан, которое замедлилось со времен победы Пелайо, легендарного героя, при Ковадонге в 722 г. В походе 1063 г., который проповедовал и подготовил папа Александр II, вместе с итальянцами, возглавляемыми папским гонфалоньером, приняли участие ватаги норманнских авантюристов под началом Роберта Криспина и многочисленные рыцари из Франции во главе с Гильомом VIII де Пуатье. В 1087 г. Раймунд IV, граф Тулузский, и Эд Бургундский перевели через Пиренеи новые войска. Подрядчиком строительства собора в Сантьяго-де-Компостела был француз, а на капителях собора Св. Исидора в Леоне, в апсиде собора в Хаке и в церкви замка Лоарре у подножия гор можно узнать иконографию и стилистику скульптур из Сен-Сернена в Тулузе и из Муассака. С интервалом менее чем в десять лет Раймунд IV Тулузский водил паломников за Пиренеи и в Святую землю, и ничто не позволяет утверждать, что одна из этих акций была «реконкистой», а другая — «крестовым походом».

ХРИСТИАНСКАЯ РЕКОНКИСТА, КОТОРУЮ ВЕЛИ ГРЕКИ

Те, кто отрицает сопротивление христиан, представляют также дело так, будто константинопольские императоры более четырехсот лет были заняты только дворцовыми дрязгами, заговорами и убийствами и так часто находились в большой опасности, ведя войны с болгарами или русскими, что ничего не предпринимали для возвращения утраченных провинций и городов. То есть вмешательство франков, охваченных нездоровым рвением в виде «крестовых походов», якобы принесло раздор на Восток, где подданные халифа и императора до этих пор жили в мире меж собой. Тем самым замалчиваются освободительные операции греков, которые, захватив господство в Эгейском море, повели свои войска отбивать Антиохию и дошли почти до Иерусалима, несколько раз вынудив эмира Алеппо присягать им на верность.

Прежде чем потерпеть поражение и погибнуть, Восточная империя более четырех веков не прекращала войну с мусульманами, сначала — чтобы защитить себя, обеспечить безопасность своих границ на юге и на востоке, потом — чтобы вернуть потерянные земли. Сохранение пограничных гарнизонов и вылазки, длившиеся по несколько дней, должны были дать противнику понять, что империя не побеждена, а с начала X в. эти укрепленные посты и крепости послужили базами сосредоточения сильных армий, которые в ходе нескольких кампаний отогнали «разбойников» далеко на юг, до самых гор Тавра. После того как сухопутные дороги были освобождены, греки атаковали островных пиратов. Архистратиг императора Романа II Никифор Фока, будущий Никифор II, после восьмимесячной осады взял крепость Кандию на Крите. В ходе еще трех наступательных операций завоеван и оккупирован был весь остров. Немного позже, в разгар зимы, Никифор перевел свои войска через горы и 20 сентября 962 г. вступил победителем в Алеппо. Население Константинополя встретило его большим триумфом и в 963 г. сделало императором. Без тяжелых боев были заняты все крепости Северной Сирии, и 1 ноября 969 г. племянник императора Петр Фока взял Антиохию. Благодаря грозным демонстрациям силы Иоанн I Цимисхий, император с 969 по 976 г., добился, чтобы эмир Дамаска принял его опеку в качестве вассала, а в 972 г. новое наступление позволило ему взять Бейрут и Джебайл, хоть их и обороняли гарнизоны из Египта. Но город Триполи долго сопротивлялся, и император, сильно отдалившийся от своих опорных баз, после дезертирства многих наемников снял осаду, в результате чего и Иерусалим остался в руках мусульман.

Что касается Антиохии, то мусульмане отбили ее только в 1084 г. То есть греки занимали ее чуть более века, и к 1097 г., когда ее осадили франки, город управлялся мусульманином всего тринадцать лет.

В рассказах той эпохи, позже воспроизводимых всеми историками, князья и магнаты, послушав страстные проповеди папы и епископов, отправляются в путь, не имея возможности представить себе, какие опасности таит эта авантюра. На самом деле следует скорей задаться вопросом, не отвечали ли эти призывы римской церкви уже сформировавшимся ожиданиям. Отцы и многие близкие родственники вождей похода 1096 г. уже побывали в Иерусалиме и показали свою храбрость в освобождении стран, оккупированных мусульманами. Роберт I Нормандский, прозванный Щедрым или Великодушным, дед Роберта II, умер в Анатолии, возвращаясь из паломничества в Святую землю. Роберт Фриз, отец Роберта Фландрского, водил вассалов сражаться с мусульманами в Галисию, а в 1087-1089 гг. поехал молиться в Иерусалим; в Константинополе он обещал греческому императору Алексею I Комнину прислать ему корпус в пятьсот рыцарей для войны с турками и печенегами; действительно, в 1090 г. в осаде греками Никомедии участвовал большой отряд фламандцев. Крупные отряды лангедокцев и провансальцев под командованием вассалов Раймунда IV Тулузского сражались с маврами на стороне кастильцев в первый период иберийской реконкисты, в частности в 1067 г., во время осады Барбастро, великого деяния, которое через два века воспоют в героических песнях. Это были не новички и не юные младшие сыновья в семье, жаждавшие набегов и добычи, а испытанные воины, которые желали отличиться в бою, показывая пример другим. Наконец, Раймунд IV Тулузский, в 1074 г. в Италии военачальник на папской службе, вместе с Эдом Бургундским командовал в 1087 г. армией, которая вместе с кастильцами участвовала в нелегкой кампании, дойдя до подступов к Туделе.

ФРАНКИ ПРОТИВ ГРЕКОВ: ГЛУХАЯ ВРАЖДА

Хронисты и ученые люди времен паломничеств и реконкисты Востока пели славу Риму, плакали на его пепле, но не желали ничего знать о Константинополе, который, основанный Константином, императором, обратившимся в христианство, сверкал тогда всеми огнями, был культурным центром, не имевшим соперников в мире, и сумел более тысячи лет противостоять натиску степных народов и багдадских халифов. Еще и поныне мы говорим об империи Карла Великого и о «германской» империи Оттонов, которые обе были созданы силой и не могли причислять себя к наследникам Древнего Рима, а для наименования восточной части Римской империи, прямой, не опосредованной наследницы Рима, мы используем всего лишь слово «византийская», происходящее от названия какого-то поселения, маленькой греческой колонии, приткнувшейся на берегу Черного моря.

В ту эпоху никто не употреблял слово «византийский», и в течение всего Средневековья итальянцы применяли одно и то же название. Во всех договорах о морской торговле говорилось, что судно и купцы идут «к римлянам». Во времена первых латинских предприятий на Востоке, в 1100-х гг., Матфей Эдесский, армянский историк, не называл греков другим словом, кроме как «римляне» [ромеи].

Государи Запада никогда не хотели признавать Восточную империю блистательным продолжением Древнего Рима. Ни Карл Великий, коронованный императорской короной через четыреста лет после падения Рима, ни Оттоны, гораздо позже провозгласившие сами себя «римско-германскими» императорами, не желали видеть в константинопольских императорах хранителей никогда не прерывавшейся традиции. В этом отношении наши историки, особенно те, кто навязал слово «византийский», выказали странную склонность цитировать работы наемных писателей, которые два-три века наперебой старались очернять образ этой Римской империи Востока, высмеивали ее власти, изображали Константинополь городом, пребывающим в упадке, хотя по богатству и культурному влиянию с ним ничто не могло сравниться.

Хроники и исторические труды, созданные в непосредственном окружении Оттонов в германских землях, говорят о Константинополе так, будто в Германии о восточных императорах ничего не знали. Для периода между смертью Константина и коронацией Карла Великого в 800 г. авторы упоминали их всего девять, тогда как их царствовало двадцать четыре, однозначно идентифицированных греками. Их изображали авантюристами, главарями шаек, якобы захватывавшими город силой, а еще охотней — наместниками, которых туда для управления посылал Рим.

Значительно позже, в 1250-е гг., автор «Паломничества Карла Великого», героической песни, описывает важнейшие эпизоды путешествия, совершать которое императору никогда и в голову не приходило, и особо останавливается на его пребывании в Константинополе, где якобы царствовал король Гугон Сильный. Весь этот рассказ — лишь плод разнузданного воображения автора, который, воспевая заслуги франков, без колебаний прибегает к бурлеску и выдумкам в дурном вкусе. Рыцари — спутники Карла Великого — бросают вызов королевским рыцарям, вступая в нелегкие бои, в которых одерживают верх: Оливье — сто раз за ночь занявшись любовью с дочерью Гугона, Гильом — обрушив стену, которую тридцать человек не могли свалить тараном: он метнул в нее большой золотой шар, Бернар — обратив вспять воды Босфора. В результате Гугон признает себя вассалом Карла.