История крестовых походов

ПЯТЫЙ КРЕСТОВЫЙ ПОХОД

В 1213 г. папа Иннокентий III, два года назад просивший помощи и содействия у христиан Грузии, обнародовал буллу с целью напомнить о пленении Иерусалима и призвал европейцев вооружаться, собираться и выступить в поход. Речь шла о том, чтобы ехать сражаться на Восток, спасая то, что еще осталось от латинского королевства. Проповедники, среди которых хронисты и историки особо выделяют Роберта де Курсона во Французском королевстве и Оливера Падерборнского во Фландрии и на Рейне[164], были очень активны. Поскольку они уверяли, что пришедшие их послушать якобы обретут те же заслуги и защиту со стороны церкви, что и принявшие крест, их проповеди привлекали многочисленные толпы, и обязательство выступить в поход давали бедняки, неспособные носить оружие и платить за переправу, и даже старики и больные, что впоследствии сурово осуждалось.

Отъезды не замедлили начаться, но, как и в ситуации с отщепенцами, не принявшими участия в основном походе в 1203-1204 гг., снова двинулась не единая и большая армия из нескольких тысяч бойцов под единым командованием, а отряды из разных краев по несколько сот рыцарей, отправлявшиеся волна за волной. Вместе они, собственно говоря, никогда не собирались, но все-таки признали общим вождем Иоанна де Бри-енна, принявшего титул короля Иерусалима, после того как он в 1212 г. женился на Марии Монферратской, дочери Конрада и Изабеллы Иерусалимской.

Граф Голландский, рыцари из долины Рейна и Фландрии оснастили несколько кораблей и, обогнув континент и надолго задержавшись в Португалии, где помогли местным жителям взять сильную крепость Алкасер-ду-Сал, еще находившуюся в руках мусульман, несколько недель крейсировали в Средиземном море, прежде чем достичь берегов Сирии. Герцог Леопольд VI Австрийский и другие сеньоры из долины Рейна, чтобы отплыть, отправились в Сплит, в Хорватию, а венгерский король Эндре получил помощь венецианского флота, после того как смирился с потерей Зары. Людей, разместившихся после прибытия в лагерях под Акрой, рыцарей, оруженосцев и сержантов, оказалось так много, что всех не могли прокормить. Многие немедля отплыли обратно, тогда как другие, неспособные найти возможность для переправы или оплатить ее, промышляли грабежами. В конце концов итогом этих действий, несмотря на весь их размах, стали только укрепление замков и строительство мощной крепости Шато-Пелерен, перекрывшей на юге дорогу египтянам. На втором этапе, в 1217 г., в Святой земле все так же поочередно высадились англичане графа Честера, итальянцы, которых называли ломбардцами, люди Эда Бургундского, графов Неверского и Маршского, а потом люди Гуго де Лузиньяна и герцога Леопольда VI Австрийского, которому пришлось заплатить шесть тысяч марок серебра тевтонским рыцарям, чтобы вооружить своих людей.

Эти бароны и рыцари не уезжали надолго, покидая всё, в отличие от участников первого большого похода 1096―1097 гг., когда некоторые даже были готовы поселиться на завоеванных землях и в завоеванных городах и основать там династию. Многие, откликаясь на призыв папы и проповедников в 1215 г., давали обет остаться в Святой земле всего на два года. Поездка по морю теперь занимала у них намного меньше времени, чем долгие странствия былых времен, и теперь многие сеньоры и даже бароны еще раз-другой возвращались на Восток. И столь же часто за отцом следовал сын, а за старшим братом — младший.

Здесь нельзя говорить, как это делали восторженные хронисты первого похода, об общем подъеме всего западного христианского мира. В тех операциях, которые авторы наших учебников, по-настоящему не всегда уверенные, что ничего не забыли, и сводящие вместе действия совершенно разные, чохом определяют как «пятый крестовый поход», участвовали жители разных стран — северяне, англичане, обитатели долины Рейна, вассалы или союзники императора в Италии, а жители Франции происходили преимущественно из Фландрии, Шампани и Бургундии. Никого или почти никого не было из королевского домена, из Нормандии и из герцогств или графств южней Луары. Правда, тогда же шли альбигойские походы, но можно также полагать, что некоторые знатные бароны, владевшие землями и в этих больших фьефах, в конечном счете договорились, заключив соглашения и союзы, что участвовать в этой защите латинского Иерусалимского королевства будут они одни.

Они присоединились к войскам иерусалимского короля Иоанна де Бриенна, который в мае 1217 г. привел свой флот к стенам Дамьетты и разбил под ними лагерь. Это, несомненно, как и при короле Амори, было сделано в надежде нанести ощутимые удары мусульманам, поставив под свой контроль торговлю по Нилу, и обменять завоеванные города и местности на Иерусалимское королевство, чтобы оно снова стало христианским. Но говорилось и о бедах египетских христиан, как прежде — о бедах христиан Иерусалима. В одном письме, адресованном папе, несчастья этих христиан описывает патриарх Александрийский: «Архиепископы и епископы, священники и духовные лица и все христиане, живущие в Египте, обращают к Вашему Святейшеству свои мольбы, смешанные со вздохами и слезами. У нас в домах совсем нет лошадей, мы не можем носить своих мертвых по городу с крестом; если какая-либо христианская церковь рухнет от несчастного случая, мы никоим образом не смеем ее восстанавливать. Уже четырнадцать лет каждый христианин Египта платит “дзезье” [джизью], которую латиняне называют “дань” и которая составляет один золотой безант и четырнадцать каруб[165]; если он беден, его бросают в тюрьму, и он не может из нее выйти, не заплатив дань. Христиан в Египте так много, что в казну султана приходится каждый год платить десять тысяч сарацинскими золотыми безантами, вавилонской монетой. Что Вам сказать еще, если христиан используют на самых оскорбительных и унизительных работах, даже на уборке городских площадей [...]. Так же как святые до пришествия Христа ждали искупления и освобождения людей Сыном Божьим, так и мы, томясь, ждем появления Вашего сына, императора»[166].

Но переговоры не имели успеха, и Дамьетта, хорошо защищенная мощными укреплениями, держалась долго, пав только 5 ноября 1219 г. Захватив огромную добычу, франки не смогли договориться и раскололись на две партии, спорившие из-за власти над городом и распределения дворцов и больших домов. Иоанн де Бриенн вернулся в Акру, и папский легат Пелагий, епископ Альбанский, заставил признать себя командующим. Он потребовал, чтобы крестоносцы начали наступление на египетские войска до прибытия немецких и итальянских рыцарей, собранных в Апулии императором Фридрихом II. Убежденный в помощи со стороны христианского царя Грузии и царя Эфиопии, он рассчитывал на разгром, а то и на уничтожение мусульманских государств в этой части Востока и хотел, чтобы дельту Нила на долгие годы заняли франки.

В Дамьетте, где венецианцы, чтобы окупить оснащение своих кораблей, пытались отнять у людей иерусалимского короля, тамплиеров и госпитальеров богатейшие дворцы, шли раздоры. И никто не находил общего языка с другими. В те дни стоял сильный зной, и новые хозяева города, страдая от болезней и нехватки пищи (притом что противник разрушил плотины на одном из рукавов реки), окруженные со всех сторон, оставили город без боя и 30 июня 1221 г. подписали перемирие на восемь лет, превратив его в капитуляцию, за которую им немедленно организовали хорошее снабжение, а потом вернули пленных. Египетский поход, названный с тех пор «походом легата Пелагия», завершился, как и ряд других, сокрушительной катастрофой.

ФРИДРИХ II И ШЕСТОЙ КРЕСТОВЫЙ ПОХОД

Во время предыдущего крестового похода император Фридрих II Гогенштауфен заявил, что намерен принять в нем участие, но без конца откладывал отъезд. Когда папа Гонорий III (избранный в июне 1216 г.) пригрозил ему отлучением, он назначил отплытие на 1219 г., а по прошествии этого года, вступив в переговоры с Иоанном де Бриенном, послав солидные подкрепления тевтонским рыцарям в Святой земле и поспособствовав тому, чтобы они там прочно обосновались, принял новое обязательство — на июнь 1225 г. В этом году он женился на Изабелле, дочери Иоанна де Бриенна и Марии Монферратской и наследнице Иерусалимского королевства. Брак был заключен по доверенности в Тире, в Сирии, а Фридрих короновался как король Иерусалима в Италии, в Фодже, потребовав оммажа от всех баронов и рыцарей Святой земли. Несмотря на обещания, сделанные в ходе этой церемонии, Иоанну де Бриенну пришлось отказаться от всех прав на титул. Император назначил очередную дату — 15 августа 1227 г., заверив, что выйдет в море, взяв с собой более тысячи рыцарей, и останется в Святой земле не меньше чем на два года. 8 сентября он отплыл из одного порта в Апулии, но через несколько дней сказался больным и вернулся в Италию, за что папа Григорий IX (избранный в том же году) отлучил его. В апреле следующего года он прислал крупный отряд из итальянцев и немцев под командованием Риккардо Филанджьери, одного из своих вельмож, неоднократно принимавшего участие в управлении Южной Италией, а сам вышел в море с колоссальной помпой, чтобы никто не мог не заметить его отъезда, только 28 июня 1228 г., через семь лет после того, как принял крест. Он взял с собой всего несколько сот рыцарей, но, хоть и был отлучен, бесспорно оставался императором, королем Иерусалима и по-прежнему, несмотря на все усилия и интриги папы, крепко держал в руках Южную Италию — передовую базу для сбора войск и снабжения.

Со своей стороны мусульмане в Дамаске и Каире призывали оказывать сопротивление, объединяться и распускали всевозможные слухи о расколах и распрях у христиан. Один из них, ученый Яфеи, говорил: мол, люди с одного судна, пришедшего с Сицилии в Александрию, сообщили, якобы папа, раздраженный на императора, нанял трех приближенных германского государя, чтобы убить его ночью, — под предлогом, что тот в душё мусульманин. Им обещали передать всё, чем Фридрих 11 владел в Италии. Император, предупрежденный о заговоре, уложил на свою постель одного из стражников и спрятался с тремястами воинами. Трое убийц бросились на стражника и вонзили в него кинжалы. Фридрих приказал содрать с предателей кожу. Их тела набили соломой и повесили на воротах дворца. Другой ученый, Макризи, утверждал, что узнал о папском посольстве, принятом каирским султаном[167].

По пути император задержался на Кипре. Хорошо принятый Жаном д’Ибеленом, правившим в качестве регента на острове после смерти своего брата Филиппа д’Ибелена, он пригласил его на большой пир вместе с зятем Готье III, сеньором Кесарии, и бывшим королем Сало-ник Димитрием Монферратским, сыном Бонифация. «Но накануне ночью он велел тайно проделать проход в стене комнаты, которую занимал в Лимасольском дворце, и ввел через него более тысячи воинов — сержантов, арбалетчиков и моряков своего флота, немедля разместив всех в стойлах и тщательно заперев двери [...], и, приказав лично, где находиться каждому, разоружил всех Ибеленов и поступил с ними как с простыми пленными»[168].

Фридрих II прибыл в Акру 7 сентября, но провел на Востоке всего пять месяцев, вновь выйдя в море в апреле следующего года. Опираясь на поддержку тевтонцев, позиции и возможности которых он значительно усилил, он мог вместе с великим магистром Германом фон Зальцей действовать, где хотел. Император проводил в жизнь свои решения без поддержки двух других военных орденов — госпитальеров и тамплиеров. Как сюзерен Армении и Кипра он должен был считаться только с Бертраном де Тесси, великим магистром госпитальеров и патриархом Иерусалимским Геральдом де Лозанной, который старался выполнять указания папы и следить, чтобы чрезмерные уступки мусульманам и грекам не нанесли ущерба латинской церкви на Востоке. Император, несомненно, изначально не собирался предпринимать масштабного наступления и хотел добиться мира, который даже без боев стал бы крупным достижением. Он быстро сумел воспользоваться раздорами между султаном Каира и государем Дамаска, который не без труда утвердился у власти. Кампания Фридриха II свелась к нескольким демонстрациям силы — таким, как восстановление стен Яффы и медленное осторожное продвижение большого рыцарского войска к Иерусалиму.

ИЕРУСАЛИМ - СНОВА СТОЛИЦА ЛАТИНСКОГО КОРОЛЕВСТВА

Перемирие от 18 февраля 1229 г., подписанное в Яффе с каирским султаном на десять лет, не распространялось на Антиохийское и Триполитанское графства, а также на земли, города и замки орденов тамплиеров и госпитальеров. Иерусалим мог восстановить свои укрепления и вновь становился столицей христианского королевства. В его состав входили Назарет и Вифлеем, и каждый соединялся с великим городом отдельной и охраняемой дорогой. Это соглашение резко оспаривал патриарх, с которым ни разу не посоветовались и который обличал все дурные поступки Фридриха II, обвинял его в чрезмерной снисходительности к египетскому султану и объяснял, почему этот мир неудовлетворителен и опасен для христиан. В письме, адресованном папе и всем христианам, длинном обвинении императора в симпатиях к исламу, он писал, что нельзя ждать ничего хорошего от человека, который ведет себя властно, ни с кем не советуется, пренебрегает мнением опытных людей, чрезмерно торопится, не имея при этом настоящего желания сражаться с оружием в руках: «Поведение императора на Востоке, странное и прискорбное, должно быть известно всем христианам. С начала до конца, к великому ущербу для дела Иисуса Христа и христианской веры, от подошв башмаков и до головы он не проявил здравого смысла и приехал отлученный, без денег и всего с сорока рыцарями, рассчитывая обобрать население Сирии. Сначала он прибыл на Кипр, где очень неучтиво захватил Жана д’Ибелена и его сыновей, которых пригласил к себе за стол, чтобы побеседовать о стране, но которых задержал, словно взяв в плен. Оттуда он переправился в Сирию.

И там с первых дней он выступал перед толпами безрассудных людей и послал гонца к султану с просьбой о заключении мира. Этот поступок вызвал к нему презрение со стороны султана и его подданных, узнавших, что под его началом нет большой армии. Под предлогом защиты Яффы он поехал на юг, чтобы оказаться ближе к султану и облегчить переговоры об этом мире; он добился перемирия. После долгих и загадочных совещаний, на которые не приглашали никого из живущих на этой земле, он объявил, что мир заключен, и поклялся соблюдать все статьи этого соглашения».

Из Святой земли император разъяснил, что даст христианам этот мир, о котором он договорился. В письме, адресованном английскому королю, он писал, что «паломники получат свободный проход в храм Гроба Господня, право приходить туда и уходить оттуда; сарацины этой страны, весьма почитающие этот храм, смогут направляться туда как паломники, чтобы молиться по своим обычаям [...] в малом количестве и безоружными, при условии, что они немедленно уйдут, совершив поклонение [...]. Нам возвращен город Вифлеем, равно как и город Назарет, и вся земля до Акры, и окрестности Тира, очень обширные, и, к великому преимуществу христиан, нам вновь отдан город Сидон со всем, что к нему относится, и сарацины полагают, что тем самым отдали нам очень много, ибо там у них большой порт, из которого они ведут широкую торговлю всевозможными товарами с Дамаском, а иногда от Дамаска до Вавилона. Нам позволено восстановить стены Иерусалима, так же как замки Яффы, Кесарии, Сидона и замок Святой Марии тевтонского ордена, который рыцари этого ордена начали строить в горах в округе Акры, чего еще ни одно перемирие не предусматривало. [...] И, прежде чем покинуть Иерусалим, мы приняли решение великолепно отстроить его, чтобы в наше отсутствие не произошло никакого перерыва в работах». На следующий день он собрал паломников, находившихся в Иерусалиме, и разослал гонцов за прелатами и священниками.

В наполовину освобожденном Иерусалиме один квартал был выделен тевтонцам. Фридрих II постарался создать для них с помощью обменов и покупок большую сеньорию в окрестностях Акры, переданную Герману фон Зальце, который, чтобы господствовать над городом и портом и контролировать их, построил крепость Монфор. Поскольку император не хотел терять Кипр, на обратном пути он назначил пять баронов, враждебно относившихся к Ибеленам, своими представителями на острове, но они потерпели поражение, и Жан д’Ибелен вернул себе власть над Кипром. Несколько позже Фридрих II объявил о конфискации всех фьефов Ибеленов на Святой земле, включая Бейрут, и направил с Сицилии армию, чтобы взять эти фьефы во владение. Но его полководец Риккардо Филанджиери не сумел захватить Бейрут и 3 апреля 1233 г. потерпел тяжелое поражение в бою под Агриди и капитулировал в Кирении.

ОРГАНИЗАЦИЯ СЕДЬМОГО КРЕСТОВОГО ПОХОДА

Яффский мир и примирение Фридриха II с папой в 1228 г. позволяли думать, что немцы недорогой ценой обеспечили сохранение Иерусалима в руках христиан и во всяком случае свободный доступ в Святые места. Но вести с Востока показывали, что этот мир непрочен. «Освобожденный» Иерусалим, стены которого были восстановлены лишь наполовину, оставался уязвимым, неспособным выдержать штурм сильной армии или даже нападение большой разбойничьей шайки. Яффская дорога, которую недавно так хорошо контролировали, стала настолько опасной из-за угрозы нападений разбойников, что папа срочно попросил тамплиеров взять ее под более надежную охрану. На границах со всех сторон только и было, что войны и набеги, засады и поиски добычи, а на севере заключались соглашения между христианскими и мусульманскими вождями — первые надеялись защитить себя, выплачивая дань.

Григорий IX официально никого не призывал оказывать помощь, чтобы этот мир, о благих последствиях которого непрестанно говорил император, как следует соблюдался, но тем не менее довольно много знатных баронов и вельмож принимало крест. Во Французском королевстве первыми приняли на себя такие обязательства в 1239 г. крупные феодалы, которые, провинившись в организации более или менее открытого мятежа в малолетство короля Людовика IX (Святого), должны были, чтобы получить отпущение грехов, отправиться в Святую землю и сражаться там немало лет. Тибо IV Шампанский, возглавлявший противников Бланки Кастильской, обещался провести там семь лет. Этих феодалов сопровождали многочисленные родичи, «верные» и союзники, такие как герцог Гуго IV Бургундский и графы Макона, Форе, Невера и Сансерра. Молодой король Людовик IX поощрял их, давая или ссужая деньги. Так что, несмотря на отсутствие короля, можно говорить, что это было «королевское» военное предприятие, в котором участвовала гораздо более сильная армия, чем все отряды в предыдущие годы.

Высадившиеся в Акре вожди похода не стали считаться ни с мирным договором 1229 г., ни с соглашениями или перемириями, подписанными где бы то ни было. Не рассуждая, ничего не зная о соотношениях сил и о союзах, они принялись грабить караваны, шедшие из Египта в Дамаск. Плохо осведомленные и в любом случае не желавшие слушать людей иерусалимского короля, они двинулись дальше на юг, словно бросая вызов египтянам. Вторгшись на незнакомую территорию, попав в окружение под Газой, оставшись без воды и провизии, в одном-единственном сражении они потеряли несколько десятков рыцарей и сотни пехотинцев. Те, кто выжил, нашли убежище в Яффе и почти все отплыли обратно на Запад во главе с графом Тибо IV Шампанским.

Через несколько дней прибыли англичане под командованием Ричарда Корнуэльского, младшего брата короля Генриха III, и Симона V де Монфора, графа Лестера[169], которые наняли много воинов на деньги папы и английского короля. Едва высадившись, они начали распрю с приверженцами Фридриха II, которые сами толком не знали, идти им войной на Каир или на Дамаск. Мир, столь хрупкий, грубо нарушило вторжение орд хорезмийцев, которые пришли в огромном количестве из Центральной Азии и стали грабить и устраивать набеги, наводя ужас на все франкские земли. 2 августа 1244 г. они атаковали Иерусалим, который, не получив никакой помощи, пал при первом же приступе. «Эти варвары напали на нас, применяя мечи, стрелы, камни и всевозможные метательные снаряды, которые разрывали нас на куски. Нас было около семи тысяч мужчин и женщин, и варвары устроили нам такую резню, что кровь, о чем мне весьма прискорбно говорить, текла рекой по склонам горы в море. Молодых мужчин и девушек собрали в городе, где перерезали горло монахиням, больным, неспособным выдержать путь до невольничьих рынков»[170]. Хорезмийцы оставили город обескровленным и ушли через пустыню в поисках союза с египтянами.

РАЗГРОМ ПРИ ФОРБИИ

17 октября 1244 г. армия франков и мусульман столкнулась под Газой, в месте, называемом Форбия, или Харбийя, с армией Айюба, султана Египта, усиленной отрядами хорезмийцев. Первой командовал Готье IV де Бриенн; в составе трех армейских корпусов он собрал сеньоров Святой земли, рыцарей трех военных орденов, кипрских рыцарей, эмира Хомса и франков Трансиордании, а также около двух тысяч бедуинских всадников; в целом войско было гораздо больше, чем у противника. «В этой войне сирийские мусульмане были поставлены, так сказать, в подчинение неверным; христиане шли, воздев свои кресты; в боевых рядах находились и их священники; они раздавали благословения и открыто демонстрировали знаки своей религии; они даже мусульманам предлагали свои чаши для питья. Подобный союз не мог привести к успеху. Еще не было дня, столь славного для ислама, даже во времена Нур ад-Дина и Саладина». В первой конной атаке франки обратили египтян в бегство и разграбили их обоз, но Готье отказался продолжать бой, пока с него не снимут отлучения, объявленного ему в Яффе за то, что он присвоил укрепления, которые должны были находиться под охраной патриарха. Епископ Рамлы отменил это отлучение, и христиане, центр которых возглавлял Бриенн, вместе с союзниками предприняли несколько атак. Египтяне выдержали их, а потом контратаковали, прорвав неприятельский боевой порядок в центре. Для франков этот прорыв стал роковым. Покинутые союзниками и окруженные хорезмийцами, они были перебиты. Их численность доходила до пятнадцати тысяч всадников и десяти тысяч пехотинцев; уцелело в резне, попав в плен, всего восемьсот человек. «Я приходил на следующий день на поле боя и видел людей, которые с папирусом в руке подсчитывали мертвых. Государь Эмесы [Хомса] прибыл в Дамаск почти один, потеряв свой обоз, коней, оружие и почти всю армию. Я слышал, что после боя он не нашел и лоскута своего стяга, чтобы преклонить голову, и, расплакавшись, он сказал: “Я очень сомневался, чтобы наше начинание, если мы выступили под знаменами и крестами франков, могло иметь успех”». Спастись бегством смогло только несколько бедуинских всадников. Якобы насчитали шесть тысяч убитых и всего семьсот пленных. Великий магистр ордена тамплиеров был убит в бою, а великий магистр госпитальеров попал в плен. Есть сообщения, что оба этих ордена позже обвиняли тевтонцев — те якобы не помогли им ни в бою, ни позже в освобождении пленных[171]. Египтяне двинулись дальше на север, захватили Тивериаду и предприняли войну на море с кипрской эскадрой, попытавшись высадиться на побережье и отрезать франков от всякого снабжения, в то время как хорезмийцы продолжали разорять земли и жечь изолированные крепости.

Поражение при Форбии, о котором в своих книгах мы говорим недостаточно, уже предвещало конец последних латинских государств на Святой земле. Оно знаменовало провал политики, которая в отсутствие реальной помощи с Запада вынуждала франков Святой земли вступать в союзы с мусульманскими вождями. Слишком малочисленные, эти колонисты в решительные моменты дорого расплачивались и за раздоры — в том числе за ссоры с немцами Тевтонского ордена, которые даже в отсутствие императора еще боролись с франками, издавна обосновавшимися на Святой земле.

ЛЮДОВИК СВЯТОЙ ПРЕДПРИНИМАЕТ СЕДЬМОЙ КРЕСТОВЫЙ ПОХОД

В конце декабря 1244 г. король Людовик IX, уже знавший о взятии Иерусалима и разорении города, дал обет отправиться в Святую землю, чтобы провести там кампанию и возвратить город христианам. Заболев, он вернул крест (писали, что он это сделал по настоянию матери, Бланки Кастильской, желавшей удержать его при себе). Но он снова принял крест менее чем через год, а на собрании баронов и прелатов в Париже 9 октября 1245 г. его братья Роберт д’Артуа, Альфонс де Пуатье и Карл Анжуйский, несколько князей и вельмож, архиепископы Реймсский и Буржский, немалое количество епископов во главе с епископом Бовезийским поклялись его сопровождать. Однако королевский флот поднял паруса в Эг-Морте только почти через три года, 25 августа 1248 г. Чтобы собрать союзников и восстановить силы, они провели долгую зиму на острове Кипр, с сентября 1248 г. по май 1249 г. Людовик и его люди высадились в Египте на пляже под Дамьеттой 5 июня 1249 г. и с ходу захватили город. Но, потерпев поражение под крепостью Мансурой в начале февраля 1250 г., король вскоре попал в плен и был вынужден отказаться от всего завоеванного в Египте. В мае 1250 г. он высадился в Акре, где остался почти на четыре года, до 24 апреля 1254 г., чтобы прибыть в Йер 10 июля того же года.

Шесть лет отсутствия! Ни один монарх — ни король, ни император — никогда так долго не оставался на таком удалении от своего государства. Но Людовик не устранился от дел королевства. С ним была его супруга Маргарита Прованская, родившая за эти шесть лет двух детей. Ему активно помогали братья, находившиеся при нем, — к лучшему или к худшему. Мы часто писали, что он якобы поручил «регентство» матери, Бланке Кастильской. Утверждать это — значит проявлять чрезмерную легкость пера и впадать в анахронизм, ведь к тому времени уже миновал период, когда юный девятилетний король лишь наблюдал, как мать вразумляет тех, кто во главе с графом Шампанским поднял мятеж против королевской власти. Сколь бы удивительным это ни могло показаться с учетом расстояния и трудностей связи, но король прочно держал королевство в руках, ни в коем случае не желая оставаться в стороне от его дел.

Ему это, можно сказать, дало прекрасную возможность избавиться от опеки. Бланка улаживала лишь мелкие проблемы, а он старался получать информацию каждый день, держа совет и принимая решения обо всем, иногда вникая в частности. Его решения и приговоры исполнялись тем лучше, что нельзя было ни ждать отмены приказа, ни обжаловать его[172]. Эти войны и пребывание на Востоке позволили королю избавиться от целых групп представителей администрации, в частности от людей из большой курии. Он выбрал тех, кто поедет с ним, и до возвращения собирал при себе совет из верных бойцов, сформировав тем самым другую курию, советников которой тоже назначал сам. За эти шесть в Святой земле было подписано гораздо больше актов, чем в Париже. Присутствие королевского правительства на Востоке предполагало обмен и сбор сведений, отправку писем с указами, использование гонцов или капитанов быстроходных судов — активность, масштаб которой сегодня трудно вообразить.

У короля было достаточно времени, чтобы подготовиться к этому большому предприятию. За пределами королевства его призывы встретили слабый отклик, но он собрал куда более многочисленную армию, чем бароны в иные времена, и огромные суммы денег. Папа ввел налоге городов королевства. Тех, кто не желал его выплачивать, наказывали, приговаривая заплатить больше, чем двадцатую часть доходов с церковных бенефициев. Главное, что король издал указы о суровых наказаниях: если сеньор провинился в том, что не оказал помощи отряду на марше, его замок ровняли с землей, а монахов монастыря, отказавшегося платить, расселяли по другим обителям. Подсчитать размер огромной военной казны невозможно из-за нехватки полноценных документов. Но счета бальи и сенешалей на Вознесение 1248 г. в сумме составляют 7879 вьеннских ливров, в том числе 3816 на провизию и вино для погрузки в Эг-Морте и 5926 — на холст и мачты для кораблей. Готье Блондель, сборщик налогов в бальяжах Руана, Кана и Кутанса, выручил не менее 2444 турских ливров с продажи древесины[173].

Людовик Святой дал отсрочку для платежей по долгам всем, кто принял крест, и запретил частные войны. Желая оставить королевство умиротворенным, он в 1247 г. предпринял ревизию (опрос) — мероприятие большого размаха, но проведенное с тщанием, которое все юристы назвали образцовым, с целью уладить незаконченные дела и по справедливости рассудить тех, кто уже долго этого ждет. Рассматривались ссоры между частными лицами, а также намного более многочисленные жалобы на королевских служащих, бальи и сенешалей. Сохранившиеся реестры содержат более десяти тысяч ответов, особенно много — из Лангедока, по которым видно, до какой степени конфликты из-за ложных обвинений, сделанных во время альбигойского крестового похода, еще через пятьдесят лет могли отравлять существование. Так, ревизоры дали возможность вернуть конфискованное имущество многим людям, которые не были еретиками, и возвратить немалое количество беженцев. Это, должно быть, куда больше укрепило репутацию короля-заступника, чем скорые приговоры на легендарных судах под венсеннским дубом!

Уже в первые годы царствования Людовик Святой интересовался Святой землей, паломниками, отправлявшимися туда с оружием для защиты латинских государств Востока, и, возможно, еще больше, — реликвиями. «В 1232 г. в церкви Сен-Дени случилось, что святейший гвоздь, один из тех, которыми был распят наш Господь [...], выпал из сосуда, где хранился, когда его давали целовать паломникам, и затерялся среди множества людей, целовавших его в третий день мартовских календ, но после этого был вновь обретен благодаря зримым великим чудесам, к великой радости и великому ликованию, в первый день апреля того же года. Горе и сожаление короля Людовика и его благородной матери, королевы Бланки, когда они узнали о потере столь великого сокровища, были таковы, что они говорили, что не могли услышать более горестной вести»[174]. Латинский император Константинополя Балдуин II, не получавший ни людей, ни денег на содержание армии и защиту границ от болгар, заложил терновый венец Христа за крупную сумму дукатов прижимистому венецианскому меняле Никколо Квирино. В феврале 1239 г. король выкупил венец за тысячу золотых монет, и 10 августа он был доставлен в Париж в ходе большого шествия с участием всего духовенства, которое народ встречал ликующими возгласами. Святая часовня (Сент-Шапель) дворца на острове Сите, церковь-реликварий, была освящена архиепископом Буржским 26 апреля 1248 г., перед самым отъездом короля в Эг-Морт. Париж стал или прослыл святым городом, привлекавшим многочисленных паломников, которых хорошо встречали и которыми руководили чиновники Курии, готовые принимать целые толпы кающихся. Архиепископ Сансский сказал: «Если, чтобы явить таинства искупления, Христос избрал землю обетованную, то местом благочестивого почитания торжества Страстей он назначил Галлию»[175].

МНОГОЧИСЛЕННЫЕ И РАЗНООБРАЗНЫЕ ИСТОЧНИКИ

Этот восточный поход, несомненно, документирован лучше всех. Однако многие историки, даже в наше время, ограничиваются одним-единственным рассказом — Жана де Жуанвиля, который, конечно, был особым свидетелем, спутником короля с самых первых дней египетского похода. Но его «История Людовика Святого», где этому походу посвящены две трети текста, была написана гораздо позже, по просьбе Жанны Наваррской, супруги Филиппа Красивого, в связи с процессом канонизации короля в 1297 г. Эта история, не дописанная в 1305 г., когда Жанна умерла, похоже, была завершена только в 1309 г. Тогда Жуанвилю было за восемьдесят, и надо полагать, что всего он не помнил. Во всяком случае, не то чтобы это произведение было настоящим панегириком, но автор выполнял заказ восхвалять добродетели короля, его святость, храбрость в бою и стремление всегда выносить справедливые приговоры. В результате читатель получил великое множество анекдотов, в большинстве очень поучительных, но мог не узнать о некоторых событиях и, главное, о том, что могли думать воины из других слоев общества.

Жан де Жуанвиль был еще очень молод, когда познакомился с королевским двором. На большом пире в Сомюре он резал мясо для своего сеньора, графа Тибо IV Шампанского, и последовал за ним, чтобы служить при нем. Еще не получив отцовского наследства, поскольку земельные владения принадлежали матери, он не замедлил откликнуться на призыв короля, за большие деньги приобрел оружие и, заложив земли, собрал несколько родичей и вассалов, общим счетом десять рыцарей, три из которых носили знамя. В своей книге он много говорит о себе, о состоянии, в каком он пребывал перед отъездом, о своей жене, только что произведшей на свет сына Жана, и о всем своем роде, собравшемся вместе с его братом и местными богачами в Вербное воскресенье на пир, который продолжался несколько дней. Он покинул свою родню, «не позволив себе обратить взор к Жуанвилю, дабы прекрасный замок и двое моих детей, которых я покидал, не растрогали мое сердце». Он не выводит себя в своем рассказе на первый план, но сообщает, где находился, и повествует о своих радостях, успехах и горестях. Так он готовился к отъезду, а куда более долгий рассказ посвящен высадке в Сирии, в Акре, когда он был настолько утомлен, что не мог держаться на парадном коне, присланном ему королем, и тому, как последний послал за ним, чтобы пригласить его за стол[176].

Ряд рассказов, записанных в позднейшие годы одним достойным человеком, собравшим свои заметки и воспоминания, письма, которые рыцари и пехотинцы писали близким, позволяет лучше познакомиться с войском короля. Их авторы ясно дают понять — они рассчитывали, что эти письма, записанные по следам событий, будут циркулировать в обществе и с ними познакомится широкий круг людей: «Пусть эти письма прочтут все наши друзья», — пишет один из них. Другой даже позаботился указать, где, когда и как взялся за перо: «Эти письма были написаны в городе Дамьетте накануне Рождества монсеньора святого Иоанна Крестителя, которое пришлось на тот же месяц».

Мишо опубликовал целиком[177] письмо Жана-Пьера Сарразена, камергера короля, адресованное Никола Арроду[178], парижскому бюргеру. Это очень подробный рассказ о событиях, начинающийся с высадки под Дамьеттой и заканчивающийся через пять лет после возвращения короля во Францию. Сарразен знал, что его прочтет не только Никола Аррод, и обратил особое внимание на хронологию: он датирует отъезд короля из Эг-Морта «1254 г. от воплощения», но считает нужным уточнить: «Римским апостоликом был Иннокентий IV, коралем Франции — Людовик, о коем мы только что говорили, графом Голландии — Вильгельм, королем Англии — Генрих, графом Шампани и графом Бри — Тибо IV, епископом Суассона — Липерий, аббатом монастыря Сен-Марк в Суассоне — Менелон де Базош». Простые рыцари или оруженосцы тоже брались за перо, чтобы информировать близких, не сеньоров и не прелатов, далеких от двора и всякой власти, которые хотели быть в курсе операции на Востоке. «Молодой паломник» по имени Ги, из дома виконта Мелёнского, писал брату — школяру в Париже: «Знаю, что вас беспокоит положение Святой земли и короля Франции и что вас интересует как общее благополучие Церкви, так и судьба великого множества родных и друзей, сражающихся за Христа. Вот почему я счел своим долгом сообщить вам некоторые новости о событиях, молва о которых, несомненно, до вас уже дошла». Автор не умалчивает ни о чем. Ведь об одном-единственном эпизоде, взятии города, он написал текст на четыре больших колонки, рассказав то, чего нельзя найти больше нигде, — почему и как Дамьетта была взята без боя. «По решению королевского совета, созванного крайне срочно, мы отправились на Восток. Был план атаковать Александрию, но через несколько дней внезапный шторм унес нас далеко по морю, отделив и рассеяв несколько наших кораблей. Султан Каира и другие сарацинские государи, узнав через своих шпионов, что мы идем к Александрии, собрали бесчисленное множество вооруженных людей, чтобы перебить нас. Франки, то ли переменив мнение, то ли занесенные ветром туда, где их не ждали, нашли плохо защищенный город». Такие письма дают об армии больше представления, чем рассказы хронистов и тем более историков, писавших позже. Этот молодой человек знает, что его брату в Париже интересно всё: «Насчет татар мы не узнали ничего ясного, о чем стоило бы сообщать. Но тут нам не приходится ждать ни добросовестности от коварных людей, ни человечности от людей бесчеловечных, ни милосердия от псов, у которых его нет. Когда я узнаю что-нибудь определенное или примечательное о татарах или других, я уведомлю вас письмом или через Роже де Монфасона, который весной должен ехать во Францию к нашему сеньору виконту, чтобы привезти нам деньги».

ОТ ЭГ-МОРТА ДО КИПРА

Эг-Морт был первым настоящим портом, который вскоре после завоевания лангедокского Юга наконец дал Людовику Святому удобный доступ к морю. До тех пор купцы Монпелье на этой земле Мертвых Вод — прудов, вредных для здоровья и тянувшихся от подступов к городу до Сен-Жиля на Роне, — использовали только якорные стоянки, часто ненадежные. «Порт» Латт едва мог принимать большие суда, а входные каналы слишком часто заиливались. Паломники, ехавшие в Рим или на Святую землю, садились на галеры или маленькие суда в месте под названием Листель, временном поселении, получившем название «Нега Ромьё» («там, где погружаются в воду те, кто едет в Рим»). Этого хватало для обычной торговли, но было совершенно недостаточно для погрузки сотен коней и осадных машин. Работы в Эг-Морте начались в 1240 г., и возможность для них дал обмен землями между королем и бенедиктинским аббатством Псалмоди — соглашение, одобренное папой Иннокентием IV. Чтобы вызвать приток людей в эти места, пустынные и слывшие нездоровыми, хартия поселения предоставила новой общине жителей — рабочих, моряков, канатчиков и парусинщиков, а вскоре также мелких торговцев и менял — большие налоговые льготы, а именно — отмену пошлины на соль с ближайших прудов. Были развернуты две больших стройки: одна — порта и якорных стоянок, другая — укрепленного сооружения, большой башни, названной башней Констанции, для обороны от пиратов[179].

В порту Эг-Морт принимали на борт тысячи пеших — не бедных паломников, а воинов, которые прибывали массами, узнав о новой якорной стоянке. Те, кто не мог отплыть вместе с королем, фрахтовали корабли в Марселе или Генуе. Королевский флот был отдан под командование двум адмиралам, генуэзцам из семейства Леркаро, которые следили за поставками мачт, рулей, канатов и парусины. Некоторые вельможи отплыли отдельно на кораблях, купленных или нанятых в разных портах или заказанных на судовых верфях — либо в Нарбонне, либо на побережье Сан-Пьер-д’Арена под самой Генуей.

На Кипре к ним присоединились отдельные воины из Святой земли, многие сеньоры из Морей со своими вассалами, а немного позже, но с опережением графика, составленного Людовиком Святым и Генрихом III Английским, — англичане под командованием Ричарда Корнуэльского, Вильгельма Длинного Меча, графа Пемброка и епископа Вустерского. Симону V де Монфору, графу Лестеру, который принял крест, король тем не менее велел сражаться в Гаскони. Вместе с киприотами у французского короля набралось более трех тысяч всадников, четыре тысячи арбалетчиков и более десяти тысяч пеших воинов. Людовик и его совет, обосновавшись в Лимасольском замке, всю зиму занимались подсчетами, организацией, формированием отрядов рыцарей и назначением командиров, сбором большого количества оружия и провизии, чтобы сделать Кипр базой снабжения армии на всем протяжении предстоявшего похода. Им пришлось не раз применить власть с целью утихомиривать ссоры, возникавшие между воинами, которые прибыли из разных краев. Двор жил широко, и уже начало не хватать денег. Король, который еще в Эг-Морте смог оснастить свой флот, только заняв крупные суммы у генуэзских судовладельцев, 30 апреля 1249 г. был вынужден взять еще десять тысяч сирийских золотых безантов в долг, который должен был вернуть менялам на первой шампанской ярмарке в Ланьи.

Он пытался найти союзников и в Филиппов пост принял на Кипре послов великого тартарского (монгольского) князя по имени Этельтай. «Король послал к нему брата Андриё [Андрея] из ордена Святого Иакова, и пригласил к себе этих послов, довольно хорошо говоривших на их языке, и брат Андриё по-французски сказал королю, что величайший тартарский князь на Богоявление сделался христианином, а вместе с ним и великое множество тартар, даже знатнейшие вельможи. Они также сказали, что Этельтай и вся его армия придут на помощь французскому королю и христианам против халифа Багдадского и сарацин, ибо он хочет отомстить за великие бесчестья и великий ущерб, каковые хорезмийцы и прочие сарацины учинили Господу нашему Иисусу Христу. Они еще сказали королю, что он должен переправиться в Египет, дабы начать войну с султаном Вавилона, а тартары тем временем вступят в земли халифа Багдадского, чтобы воевать, и таким образом оба этих мусульманских государя не смогут оказать помощь друг другу. Король Франции решил отправить своих послов к Этельтаю и к верховному повелителю тартар, которого звали Кио-Кан, чтобы убедиться в истинности сказанного. Они сказали, что, дабы добраться до места, где находится Кио-Кан, понадобится добрых полгода пути»[180].

ВОЙНА В ЕГИПТЕ

Решение начать войну в Египте вполне вписывалось в долгую историю вооруженных вторжений иерусалимских королей и греческих императоров в эту страну. Она не была неведомой землей. Уже некоторое время все больше паломников, направлявшихся в Иерусалим, проходили через Каир (в текстах той эпохи — Вавилон), чтобы посетить находившееся приблизительно в трех милях от города место, где Иосиф нашел убежище от преследований Ирода. Там, где жила Богоматерь вместе с Иисусом, они видели чудесно возникший источник, у которого рос бальзамический тополь. Возвращавшиеся оттуда говорили, что бальзамических тополей больше нет нигде, и рассказывали о хорошем приеме, какой, несмотря на придирки таможенных чиновников, они встречали со стороны египетских христиан, которых называли «христианами пояса». Из этой страны хотели сделать нечто вроде вассального королевства, передав его Роберту д’Артуа. По всему казалось, что на сей раз мусульмане Египта и Сирии, ослабленные распрями, не смогут создать единого фронта, и существовал расчет на соучастие или даже помощь со стороны этих христиан, которые, очень многочисленные в Египте и отчасти контролировавшие администрацию и даже армию, призывали на помощь, уверяя, что их преследуют. Они отправили не одно тайное посольство, заверяя, что люди султана не смогут оказать сопротивления.

Мусульмане сетовали на христиан, имевших, по их словам, слишком много власти в Египте, но только и мечтавших изменить ему. «В те времена христиан в Египте было больше, чем сегодня. Им, как еще и в наши дни, поручали сбор налогов, управление финансами и содержание войск, которые тогда оплачивались на доходы с некоторых земель. Похоже, что правительство подозревало христиан в тайных сношениях с западными врагами, как и во время предыдущих войн»; и Нувайри, арабский историк, предостерегал своих: «О сын мой, обрати внимание на войско, которое христиане ослабили, разорив в то же время страну: они продают земли, как если бы Египет принадлежал им. От эмира, когда он получает грамоту на свой надел, они требуют двести золотых монет и более, а от простого воина — до ста. Если сумма на содержание всадника составляет тысячу золотых монет, они назначают ее выплату в шести местах, удаленных одно от другого, и воин нуждается в посредниках, которые бы собирали его доходы. Христиане так поступают, чтобы ослабить страну и уничтожить войско, надеясь вынудить нас покинуть Египет. Мы слышали, какие слова они передавали франкам Палестины и Запада: “Вам нет нужды вести с мусульманами войну — мы сами ведем ее день и ночь. Мы захватили их владения; мы — господа их женщин; мы ослабили их войско. Приходите, занимайте страну, вы не встретите никаких препятствий”. Не доверяйся тем из них, кто сделался мусульманином: их прежняя религия остается сокрытой в их душе, как огонь в дереве»[181].

ОСАДА И ВЗЯТИЕ ДАМЬЕТТЫ

Ветра пригнали крестоносцев к Дамьетте, и они в большом беспорядке высадились на пляже, на «песке», под самым городом. Там был Жуанвиль и не преминул рассказать о себе: «Когда наши люди узнали, что мы не получим галеру, то стали прыгать друг за другом с большого корабля на баркас, так что он начал тонуть. Матросы, заметив, что баркас мало-помалу погружается, поднялись на большой корабль и оставили моих рыцарей в баркасе. Я спросил старшего, сколько в нем лишних людей; и он мне сказал, что двадцать воинов [...]. И я часть их высадил, так что за три раза он перевез их всех на землю с корабля, где находились мои лошади. Пока я переправлял этих людей, один рыцарь, который был под началом монсеньора Эрара де Бриенна и звался Плонке, задумал спуститься с большого корабля на баркас [...], и он упал в море и утонул. Когда я вернулся на свой корабль, то оставил на моем баркасе оруженосца, которого я посвятил в рыцари, по имени монсеньор Гуго де Вокулёр, и двух очень храбрых молодых людей, имя одного из которых монсеньор Вилен де Вереей, а второго — монсеньор Гильом де Даммартен, которые люто ненавидели друг друга. И никто не мог их помирить, так что в Морее они даже вцепились друг другу в волосы; но я им велел оставить свой гнев и поцеловаться, ибо я поклялся им на мощах, что мы не отправимся в Святую землю отягощенные их злобой. Когда мы тронулись, направляясь к суше, то обогнали большой баркас короля, в котором он находился»[182].

Когда Людовик Святой увидел, что стяг Сен-Дени уже на берегу, а он еще причаливает, он без колебаний прыгнул в воду. «И со щитом на шее, в шлеме и с мечом в руке он направился к своим людям, которые находились на берегу моря. Достигнув суши, он заметил сарацин [...]; тогда он поднял меч, выставил перед собой щит и побежал бы на сарацин, если бы мудрые люди, стоявшие рядом, не удержали его»[183].

Был достигнут быстрый успех (6 июня 1249 г.), к большому удивлению осаждавших: «Ночью сарацины, обнаружив, что пленники бежали, перебили тех, кто остался; тем самым они их сделали славными Христовыми мучениками, обрекая на проклятие себя самих. Следующую ночь и утро воскресенья, как если бы им недоставало оружия и сил, сарацины, видя многочисленность прибывающих христиан, их смелость и стойкость либо предвидя скорое разорение своего города, ушли со своими вождями, взяв жен и детей и унеся все, что могли. Они бежали с другой стороны города, через маленькие ворота, проделанные намного раньше. Решившись бежать, они метнули в нас много греческого огня, весьма для нас гибельного, поскольку его нес сильный ветер, дувший со стороны города. Но этот ветер, вдруг поменяв направление, понес огонь на Дамьетту, где сжег несколько человек; он нанес бы там больше ущерба, если бы рабы, оставшиеся там, не принялись его тушить, как умели, и по воле Божьей»[184].

После взятия Дамьетты один из королевских клириков, Жиль де Самюр, тут же принялся восстанавливать собор, построенный в 1220 г., который был заброшен; его сделали архиепископом и назначили капитул. В городе нашли бесчисленное множество провизии, оружия, орудий, драгоценных одежд, сосудов, золотой и серебряной утвари. Тамплиеры и госпитальеры поначалу не желали верить в такой триумф; это походило на чудо, ведь греческий огонь обратился против тех, кто метнул его во франков. Несколько неверных уверовало в Христа. Христианская армия, подобно пруду, уровень которого поднимается за счет впадающих в него потоков, каждый день росла за счет рыцарей из Тевтонского ордена, орденов тамплиеров и госпитальеров, не говоря уж о постоянно прибывавших паломниках. Король, под ликующие возгласы вступивший в город, сразу направился в сарацинский храм — молиться и благодарить Бога.

ЛЮДОВИК СВЯТОЙ - ЗАЛОЖНИК

Чем идти к Александрии, которой можно было достичь только по дорогам и дамбам дельты Нила, где осадные машины пришлось бы тянуть с большим трудом, франки на совете решили атаковать Каир, полагая, что со взятием этого города падет вся страна. «Мы созвали баронов Франции, рыцарей Храма, Госпиталя, тевтонцев и баронов Иерусалимского королевства и посоветовались с ними о том, что следует делать. Подавляющее большинство сочло, что, если бы мы в то время удалились и покинули эту землю, это значило бы полностью отдать ее в распоряжение сарацин, тем более в состоянии нужды и слабости, до которого она была доведена. И мы могли бы считать утраченной всякую надежду на освобождение христианских пленных, находившихся во власти неприятеля. Оставаясь, мы, напротив, сохраняли надежду на то, что удастся добиться чего-либо доброго, например освобождения пленных, строительства замков и крепостей в Иерусалимском королевстве и других приобретений для христиан, особенно после того, как между султаном Алеппо и теми, кто правил в Каире, случился раздор. Этот султан, собрав свои армии, уже захватил Дамаск и некоторые города в области. Говорили, что он готовится к походу на Египет»[185].

Продвигаясь на юг вдоль реки, они наткнулись на пересекавший их путь рукав Нила, который они называли Танис (Бахр аль-Сагир у мусульман). Переброшенный мост позволил им наконец перевести арбалетчиков, и тогда, 8 февраля 1250 г., королевская армия заняла укрепленный город Мансуру. Они там нашли достаточно строительного дерева, шатров, палаток и конской сбруи, оставленной сарацинами, на которых внезапно напал их авангард.

«Этой ночью король остался в том месте с немногими людьми. Мост через реку был хорошо подогнан и хорошо достроен с помощью больших стволов и строительного дерева, так что по нему можно было уверенно переходить из одного лагеря в другой. В Пепельную среду, какая пришлась на другой день, король повелел, чтобы двадцать четыре орудия, захваченные христианами, были разобраны и из них сделали хорошие укрепления вокруг нашего лагеря.

Перейдя реку, мы достигли места, где были воздвигнуты орудия сарацин. Наш авангард атаковал врагов и убил их множество, не щадя ни пола, ни возраста. Сарацины потеряли командующего и нескольких эмиров. Потом наши войска рассеялись, некоторые из наших прошли через их лагерь и достигли деревни под названием Мансура, убивая по пути всех сарацин, каких встречали. Но те, заметив неосторожность наших воинов, вновь осмелели, стали на них набрасываться, окружать и убивать. Там случилось великое избиение наших баронов и воинов, как монахов, так и прочих [...]. Сарацинам было трудно поверить, что франки так уверенно преследовали их, рискнули так далеко продвинуться и рассыпались по улицам этого бурга. Поняв, что смогут поступать с ними по своему усмотрению, они велели бить в барабаны и трубить в рога и в букцины, немедля собрались, со всех сторон окружили христиан и с яростью устремились на них. К великому несчастью, многих наших людей они застали поодиночке. Все эти люди и их кони настолько ослабели от усталости после грабежа множества домов турок, что больше не могли сопротивляться. Сарацины нападали на них маленькими группами и делали с ними что хотели. Все [наши люди] были зарезаны, зарублены или схвачены, связаны и уведены в плен. Некоторые побежали к реке, но сарацины, настигая, поражали их секирами, палицами, копьями, мечами. Сорок галер, находившихся на реке, крайне спешно помчались навстречу тем, кто убегал по воде. Но турки всячески подстерегали их, чтобы убить. Стрелы сыпались на наших людей в таком количестве, что их продолговатые и круглые щиты, луки седел и прочее вооружение были утыканы ими. Наши потерпели столько бед и разочарований, что этому изумлялись даже сарацины. Турки делали с христианами что хотели; они их больше убили, чем захватили; иных они связывали и уводили как пленных; там были захвачены врасплох король и оба его брата, граф Пуатье и граф Анжуйский, граф Фландрский и граф Бретонский, граф Суассонский и довольно много прочих знатных людей, рыцарей и сержантов. [...]

Король весьма опасался, чтобы сарацины однажды не напали на него так яростно, что взяли бы над ними [его людьми] верх и перебили. Даже среди людей в его окружении были такие, кто открыто говорил, что это дело им совсем не по душе, ибо весьма похоже, что Богу оно не угодно, и что, если бы они могли уехать, они бежали бы в родные края, и что они не останутся на этой земле из-за всех этих разочарований и из-за прочих»[186].

Чем отступать к Дамьетте, которую еще прочно удерживали, предпочли начать переговоры, предложив отдать всё, если взамен можно будет получить бывшее Иерусалимское королевство. Но султан потребовал, чтобы король сделался заложником, гарантируя тем самым сдачу Дамьетты. Армии не хватало провианта, питались рыбой, выловленной в реке. Всего шесть из двадцати больших «баталий», какими располагал Людовик Святой, покидая Кипр, еще были в состоянии сражаться, и он отдал приказ сложить оружие. Он стал пленником — не в бою, с мечом в руке, а из благоразумия, чтобы иметь возможность вести переговоры, больше не теряя людей. Он оставался в плену всего месяц, с 6 апреля по 6 мая 1250 г.; его поселили в красивом доме, больного лихорадкой, его сторожила совсем небольшая охрана, и за ним ухаживала женщина, которую называли парижской горожанкой. В общем, с ним обходились сообразно его сану и, если верить «арабским» хронистам, осыпали почестями. Саад эд-Дин утверждает, что король мог бы в любое время бежать и никто бы его не преследовал и что султан присылал ему, как и тем, кто был при нем, шелковые одежды, пышные облачения; узнав, что королева Маргарита разрешилась сыном, он ему подарил красивые одеяния и золотую колыбель.

«В скором времени [...] к королю приехали послы императора Фридриха, и привезли ему верительные грамоты, и сказали королю, что император послал их, дабы нас освободить. Они показали ему послание, которое император направил умершему султану (о чем император не знал); и император просил султана, чтобы он проявил доверие к посланным освободить короля. Многие люди говорили, что для нас было бы опасно, если бы послы нашли нас в плену; ибо полагали, что император отправил посланников скорее чтобы задержать нас, нежели освободить. Послы же нас застали на свободе; тогда они уехали»[187].

В Париже «королева Бланка и магнаты королевства, которые не могли и не хотели верить в рассказы тех, кто приезжал с Востока, приказывали их вешать. Наконец, когда количество тех, кто передавал эту весть, стало настолько велико, а письма — настолько подлинными, что сомневаться больше было невозможно, вся Франция погрузилась в скорбь и смятение. Служители церкви и воины выражали равную печаль и не желали слушать никаких утешений. Повсюду отцы и матери оплакивали утрату детей, воспитанники и сироты — родителей. Женщины перестали делать прически; они отвергли цветочные гирлянды; прекратились песни; замолкли музыкальные инструменты. Все виды радости обратились в траур и стенания. Хуже всего было то, что начали обвинять Бога в несправедливости и что предельная скорбь проявлялась в богохульствах. Вера многих поколебалась. Венеция и некоторые города Италии, где живут полухристиане, впали бы в отступничество, если бы их не укрепили утешения епископов и монахов. Последние уверяли, что люди, убитые на Востоке, царят в небесах как мученики и за все золото мира не пожелали бы остаться в этой юдоли слез. Такие речи утешали некоторых, но не всех»[188].

Дамьетта была сдана; почти всех уцелевших из христианской армии и больных, которые оставались на кораблях, стоящих на якоре, перебили, пока шли переговоры. Было признано, что король не вправе сдавать города и земли в Святой земле, которые не зависят от него, а находятся в вассальной зависимости от императора Фридриха II или принадлежат военным орденам. Цену выкупа назначили, не предусматривая территориальных уступок, кроме Дамьетты. Она составила восемьсот тысяч золотых безантов, то есть четыреста тысяч турских ливров, — огромную сумму, которую король был обязан выплатить на месте, тогда как в армии всем жестоко недоставало денег и ему самому изо дня в день приходилось занимать мелкие суммы. Его соратники изыскивали средства везде, где могли, и даже, по словам Жуанвиля, готовы были разрубить топором сундук на корабле, где тамплиеры хранили деньги, которые семьи во Франции передали им для родных.

ФРАНЦУЗСКИЙ КОРОЛЬ В АКРЕ

Людовик Святой покинул Египет 8 мая 1250 г. и через пять дней высадился в Акре. В августе 1250 г. он написал «своим дорогим и верным прелатам, баронам, воинам, горожанам и всем жителям королевства» очень длинное письмо. Это точный и живой рассказ на французском языке, претендующий на откровенность. Автор мало говорит о себе и не пытается обойти молчанием неприятные моменты египетского похода: «В тот день сарацины обрушились на нас со всех сторон и осыпали нас градом стрел; мы выдерживали этот сильный натиск до девятого часа, и нам крайне недоставало поддержки своих баллист. Там случилось великое избиение наших баронов и воинов, как монахов, так и прочих. Там мы потеряли также своего отважного и славного брата графа Артуа, достойного вечной памяти. Эту скорбную утрату мы вспоминаем с горечью в душе». И далее он зовет на помощь, открыто и ясно говоря, что в море должны выйти новые подкрепления; египетский поход не удался и привел к тяжелым потерям как в людях, так и в деньгах. В другом письме он призывает христиан Запада поддержать его: «Мы выступили раньше вас, чтобы послужить Богу. Присоединяйтесь к нам. Хоть вы и придете позже, вы получите от Господа воздаяние, каким отец семейства из Евангелия наделял без различия как работников, пришедших трудиться в винограднике под конец дня, так и тех, кто явился в начале. Те, кто придет или пришлет помощь в то время, когда мы будем находиться здесь, обретет, помимо обещанного отпущения грехов, милость Бога и благосклонность людей. Так что делайте свои приготовления, и пусть те, кого благодать Всевышнего вдохновит прийти или прислать подкрепления, будут готовы к ближайшему апрелю или маю. Что касается тех, кто еще не будет готов к этой первой переправе, пусть они успеют хотя бы к той, какая произойдет на Иванов день. Сама природа предприятия требует быстроты, всякая задержка стала бы гибельной».

Он потерпел неудачу. Во Французском королевстве удалось добиться сбора нового налога, но очень мало кто принял обязательство отплыть на Восток, и пришлось задорого набирать наемников. Экипажи нескольких кораблей, ссылаясь на то, что их нанимали для рейса в Александрию или Дамьетту, отказались продолжать путь. Одно из судов, на котором везли военную казну, потерпело крушение — и сундук с тысячами золотых монет ушел на дно. Многие только и мечтали, чтобы вернуться на родину, во Францию. В королевском совете активно обсуждали предстоящий отъезд, и бароны благосклонно относились к этой перспективе. Нехватка ощущалась во всем, и можно было счесть, что жители Акры и Антиохии, уже добившиеся некоторых успехов в пограничных столкновениях и поисках добычи, сумеют защититься и сами.

Тем временем в Акре причалили суда, которые должны были привезти пленников, освобожденных в Дамьетте, но никого из них на борту не было. Весть о том, что мусульмане нарушили перемирие и перебили всех пленных или больных христиан, каких только смогли найти, заставила изменить решение: король решил остаться хоть на год, хоть на два. Ситуация, конечно, не была отчаянной. Султан Алеппо готовился вторгнуться в Египет с армией, усиленной отрядами эмиров Хамы, Хомса и наследников Саладина. Потерпев поражение в окрестностях Газы, они с тех пор постоянно просили франков о союзе, предлагая им Иерусалим вместе со всей Палестиной. Смерть Фридриха II в 1250 г. развязывала руки. Людовик Святой, зная, что в Египте еще много пленников, предпринимал переговоры о новых перемириях в надежде, что эти перемирия будут мало-мальски соблюдаться. Его посол Жан де Валансьен дважды ездил в Каир и привез около двухсот рыцарей, извлеченных из тюрем Дамьетты, и много детей, которых новые хозяева пытались обратить в ислам. Султан простил королю двести тысяч ливров, какие тот все еще был должен за свой выкуп. Людовик по-прежнему играл на разногласиях в стане врага, разжигая их, чтобы успеть восстановить укрепления городов. Он их отстраивал в Яффе, Сидоне, в предместьях Акры, а особо усердно в Кесарии: «Когда прошла зима и настал март, король собрал своих людей и двинулся со всей армией в Кесарию Палестинскую, стоящую на море, и встал под ней лагерем, и велел окружить предместья стенами, и рвами, и шестнадцатью башнями.

Находясь там, он отправил полномочных послов к султану Египта, желая, чтобы тот объяснил нарушения перемирия и вероломства, какие совершили султан и его эмиры. Султан Дамаска направил к нему [королю] послов и очень жаловался на эмиров Египта, что убили султана, его двоюродного брата; и пообещал королю, что, ежели тот пожелает ему помочь, он освободит ему королевство Иерусалимское, что находилось в его руках. Король решил, что даст ответ султану Дамаска через своих собственных послов, которых он туда и отправил. С послами, что отбыли туда, поехал брат Ив Бретонский, из ордена братьев-проповедников, который знал сарацинский язык. Тогда в Дамаск отправился и начальник королевского арсенала Жан л’Эрмин, чтобы купить рога и клея для изготовления арбалетов; и он повстречал очень старого человека, сидящего на дамасском базаре. Этот человек подозвал его и спросил, христианин ли он; и тот ему ответил, что да. И старик сказал ему: “Вы, христиане, должно быть, сильно ненавидите друг друга; когда-то я видел, как король Балдуин Иерусалимский, который был прокаженным, одолел Саладина; а у него ведь было только три сотни воинов, у Саладина же три тысячи; сейчас же ваши грехи довели вас до того, что мы ловим вас в полях, как животных”. В то же время к нему [Людовику] прислал послов султан Алеппо, чтобы заключить перемирие с ним и с христианами. Но условия, какие предложил он, королю не понравились, и послы уехали восвояси ни с чем.

Король и христиане питали сильную надежду, что святая обетованная земля, как мы ее назвали, через недолгое время будет возвращена им, но сарацины отдали им недостаточно. У короля было мало людей, чтобы захватить ее. Ниоткуда к нему не поступало вестей, что он получит какую-либо помощь и поддержку. Он посоветовался с прелатами и баронами, находившимися там; с общего согласия он принял решение, что останется мессир Жоффруа де Саржин и что король оплатит ему расходы на содержание вооруженных рыцарей, арбалетчиков, конных и пеших сержантов для охраны этой земли от сарацин, сам же вернется во Францию, потому что не получил никакой помощи. Он оснастил флот и взял королеву, которая была беременна, и двух детей, которых она родила в заморской земле, одного в Дамьетте, а другого в Акре, и возвратился во Францию»[189].

Переезд оказался трудным: корабль «Монжуа», гонимый сильным ветром, сел на мель у берегов Кипра. Они высадились в Йере 10 июля 1254 г. и через Прованс, Сент-Бом, Сен-Жиль и Ним добрались до места 7 сентября. Короля встретили в Париже с восторгом, ведь уже ходили слухи о его смерти.

НЕПРОЧНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ ФРАНКОВ СВЯТОЙ ЗЕМЛИ

Египтяне оставались в обороне, все еще опасаясь нового вторжения. Дамьетта как слишком уязвимая для нападений, была снесена, и султан велел перегородить восточный рукав Нила, вбив в ложе реки там, где она впадала в море, стволы деревьев, чтобы большие суда не могли больше по ней подниматься. В ответ на соглашение, которое Людовик IX заключил с ан-Насиром Юсуфом, султаном Алеппо и Дамаска, Бейбарс, султан Египта, стал искать союзников среди христиан. Он отправил одного из своих ученых, Джемаля ад-Дина, с посольством к Манфреду, внебрачному сыну и наследнику Фридриха II, ведшему войну с братом Людовика IX Карлом Анжуйским, которому папа пожаловал Неаполитанское королевство. Манфред мог рассчитывать в Италии, в Апулии, на крупный отряд мусульманских наемников. Один мусульманский автор, Яфеи, говорит о дарах, которые были получены за жирафа и нескольких татарских пленников с их монгольскими конями. Очень похоже, что этого посла приняли не в Палермо и не в Неаполе, а в Ночере, городе в Апулии, построенном на крутом холме близ Фоджи, где Манфред поселил общину мусульманских наемников, которые, бежав с Юга и Сицилии, получили от немца земли в обмен на клятву верности и входили в состав войск, противостоявших анжуйцам. Этот автор говорит, что на службе у Манфреда их было очень много и что он по любому поводу выражал им величайшее доверие; в его лагере провозглашали мусульманскую молитву, и он публично принимал в ней участие. Такие же предложения о союзе получил Карл Анжуйский, победитель и венчанный король Неаполя. В 1260 г., когда стало известно о приближении татар, христиане Дамаска, сочтя, что избавлены от ига, так долго тяготевшего на них, начали вести себя все более дерзко и оскорблять мусульман даже в мечетях. Князь Антиохии, граф Триполи, вышел навстречу татарам к Баальбеку, чтобы «договориться с ними и уготовать гибель исламу».

Лишенные помощи Запада, франки Святой земли, которых за пределами Антиохийского графства почти не осталось, несколько лет оказывали войскам Бейбарса очень слабое сопротивление. В 1262 г. перемирие было нарушено, и с тех пор паломники, приходившие в Иерусалим молиться, должны были все дороже платить за пропуск. Гонимые, они взывали о помощи, но не получали вестей ни от кого. Бейбарс, конечно, не стал осаждать Антиохию, а в апреле 1263 г. потерпел поражение под Акрой, но он взял Назарет, Вифлеем и усилил присутствие и власть мусульман в Иерусалиме; были отстроены укрепления города, где христиане составляли явное меньшинство.

Французский папа Урбан IV призвал христиан собраться, чтобы идти освобождать Иерусалим. На его призыв откликнулось всего несколько вельмож, которые со своими вассалами предприняли авантюру на Востоке, хорошо зная, что их несколько десятков рыцарей мало что смогут; выехав в октябре 1265 г., Эд Неверский, сын герцога Бургундского, только и сделал, что выступил посредником в ссорах между самими франками, а потом умер от сильной лихорадки, в то время как Бейбарс продолжал свои завоевания. Он двинул своих всадников вперед, осадил Триполи, в марте 1268 г. захватил Яффу, а 18 мая триумфально вступил в Антиохию как победитель. Все христиане этого города, который в 1097 г. стал первым большим городом Сирии, взятым франками, были перебиты или уведены в рабство в Дамаск. А Бейбарс написал князю Боэмунду VI Антиохийскому, который в тот день был в другом месте: «Если бы ты видел своих рыцарей, которых топчут конские копыта, дома, которые взяты штурмом и по которым ходят грабители, твои богатства, которые взвешивают на квинталы, женщин, которых продают партиями по четыре и покупают за динар, взятый из твоей собственной казны! Если бы ты видел церкви, которые сносили с крестами, рассыпанные листы лживых Евангелий, разоренные могилы патриархов! Если бы ты видел, как твой враг-мусульманин попирает место служения мессы, священников, монахов и диаконов, зарезанных на алтарях, патриархов, пораженных неожиданной бедой, принцев королевской крови, обращенных в рабство! Если бы ты видел пожары, распространяющиеся в твоих дворцах, ваших мертвецов, горящих в огне этого света, перед тем как гореть на том, дворцы, ставшие неузнаваемыми! Церкви Святого Павла и Святого Петра, которые рушатся и разрушились!»[190]

ВОСЬМОЙ КРЕСТОВЫЙ ПОХОД ДО СМЕРТИ ЛЮДОВИКА СВЯТОГО

Наши историки, стараясь сосчитать крестовые походы и присвоить им номера, после «седьмого крестового похода» Людовика Святого в Египет и Святую землю обнаружили в 1270 г. «восьмой», тем самым объединив поход французского короля в Тунис с походом арагонского короля и Эдуарда Английского в Сирию, не имевшие ничего общего и никогда не связывавшиеся друг с другом.

Людовик Святой в 1266 г. объявил о намерении принять крест и в следующем году дал торжественный обет собрать войска и выступить. Похоже, тогда он был намерен вернуться на Восток для сражений. Возобновились переговоры с монголами, и подсчитывали количество людей, коней и осадных машин, которые следует погрузить на суда. Но король и его советники должны были считаться с Карлом Анжуйским, братом монарха, который сам с 1268 г. стал королем Неаполя: он очень настаивал, предлагая поставить провизию и машины, на войне с султаном Туниса, который был связан с ним чем-то вроде вассального договора, но пренебрегал своими обязанностями платить дань и поставлять наемников. Послы, возвращавшиеся из Туниса, рассказывали, что там мирно живет много христиан, что их король покровительствует христианам и можно надеяться на его обращение в христианство — этим занялся один доминиканский монастырь. В то же время стало известно, что предложения эмира Дамаска о союзе больше нельзя принимать в расчет, поскольку ссоры из-за наследования создали в Сирии нестабильность, грозившую вылиться в войну за наследование.

Папа проповедовал «крестовый поход», несмотря на неприятие этой идеи со стороны многих епископов, а король Людовик IX декретировал сбор феодальной «помощи (эда)», сославшись еще и на посвящение в рыцари своего старшего сына Филиппа. Граф Альфонс де Пуатье, властно управлявший графством Тулузским, привел крупные контингенты, в частности, из сенешальств Бокер и Каркассон, уже включенных в состав Французского королевства. К походу присоединилось также много арагонцев и кастильцев, восставших против своих королей.

Королевский флот покинул Эг-Морт 2 июля, а 15 июля во время стоянки в Кальяри, на Сардинии, было решено идти к Африке. Перед Тунисом флот бросил якоря 17 июля 1270 г. Король Туниса велел укрепить городские стены, и все штурмы кончались неудачами. Армия несла потери от лихорадки и эпидемий: погибли Тристан, сын короля, графы Вандомский и Маршский, маршал Готье де Немур, папский легат и сеньор Монморанси. Карл Анжуйский прибыл только 25 августа, в день смерти Людовика Святого, тоже слегшего от лихорадки. Филипп III, сопровождавший отца, был немедленно провозглашен королем Франции и спешно вернулся в свое новое королевство. Возглавив армию, Карл Анжуйский, дядя нового короля, попытался взять Тунис, чтобы сделать африканское королевство вассалом, но потерпел поражение при попытке атаки по озеру и с тех пор изо дня вдень старался скрывать от своих баронов, что ведет мирные переговоры: «В начале войны он просил наших баронов, чтобы они ничего не предпринимали против тунисского короля, пока не получат вести от него»[191]. Он сделал из этого «крестового похода» собственное дело, добиваясь своих целей.

Наконец, король Туниса обязался позволить христианам свободно передвигаться в пределах его страны, обладать в ней собственностью, строить церкви и даже публично проповедовать. Он освободил всех пленных христиан и обещал дать новому французскому королю Филиппу III на его поход 210 тыс. унций золота, каждая стоимостью в пятьдесят турских су. Теперь он должен был платить королю Сицилии в течение пятнадцати лет дань, вдвое большую, чем двенадцать унций золота, какие платил все предыдущие годы.

Королевский флот поднял якоря, но было не слишком понятно, куда идти: одни двинулись к Святой земле, другие — к Греции, для борьбы с императором Михаилом VIII Палеологом[192]. Карл, король Неаполя, отплыл последним, дожидаясь бедняков и отставших. В деньгах он не нуждался. 12 ноября 1270 г. его казначей Пьетро Фаринелли дал расписку на 35 тыс. унций золота, третью часть от 105 тыс., полученных в Тунисе перед отъездом. После кончины супруги, Беатрисы Прованской, в 1267 г. Карл Анжуйский повторно женился на Маргарите Бургундской, принесшей ему значительное приданое.

РЕЗКИЕ СКАЧКИ «КРЕСТОНОСНОГО ДУХА»

«Крестовый поход» отнял у Карла Анжуйского всего три месяца, и, вернувшись к себе в Сицилийское королевство, он сумел обуздать баронов Неаполя, Сицилии и Апулии, которые не все хорошо его приняли. В то же время он утвердил себя в качестве бесспорного главы папской партии (гвельфов) во всей Италии, став в 1263 г. сенатором Рима, потом викарием в Тоскане и хозяином Флоренции, из которой до этого изгнал гибеллинов. Прежде всего он проводил агрессивную и завоевательную политику в Средиземноморье и на Балканах. В 1277 г. он добился от Марии Антиохийской[193], дочери Боэмунда IV Антиохийского и Мелизинды де Лузиньян, титула иерусалимского короля за ренту в четыре тысячи турских ливров. В том же году, 7 июня, его наместник Руджеро Сансеверино высадился на Востоке и его именем принял во владение город Акру. Карл заявлял о желании отбить Константинополь у императора Михаила VIII Палеолога и, чтобы обрести союзников, отправил посольства к султану Египта, королю Армении и татарским ханам. Со времен его воцарения и еще долгое время его династия притязала на Морею. Он непрестанно вмешивался в ее дела, заключал брачные союзы с дочерьми и наследницами Виллардуэнов; он претендовал на наследование престола княжества, и с тех пор все порты от Апулии до Пелопоннеса были переименованы, получив латинские названия, а между ними сновали купцы и чиновники. Анжуйцы неизменно отстаивали эту заморскую землю и управляли ею: потеряв Сицилию, они все еще претендовали на сохранение Морей.

Еще до французского короля, 4 сентября 1269 г., Хайме I Арагонский отплыл на флоте из трех десятков больших кораблей с огромной армией в восемьсот рыцарей и три тысячи пехотинцев. Они попали в страшный шторм, вынудивший их изменить курс и укрыться в Эг-Морте, откуда Хайме I, больной, вернулся к себе в королевство. Несколько его высших военачальников присоединилось к Людовику Святому в Тунисе, а другие отплыли в Святую землю. Эдуард Английский, еще не король, и его брат Эдмунд тоже были в Тунисе с Людовиком Святым, но сразу после подписания мира отплыли в Святую землю, перезимовали на Сицилии и 9 мая 1271 г. высадились в Акре. Карл Анжуйский пытался им помочь, пригрозив Египту, но у английских сеньоров была слишком слабая армия. Эмир Дамаска, прежде обещавший вступить в войну на их стороне, нанес им поражение, и, чтобы сражаться с Бейбарсом, им не оставалось иного выхода, кроме как заключить союз с анатолийскими турками. Этого было достаточно, чтобы остановить вторжение египтян; англичане оказали помощь городам, в частности Акре, но были совершенно неспособны отвоевать уже потерянные территории.

В конце июня 1271 г. крест принял Филипп III, но, слишком занятый на юге королевства борьбой с графом Фуа, он посылал в Святую землю только военачальников, отряды которых включали несколько сот рыцарей и еще большее количество пехотинцев и которые получали полномочия действовать от его имени. В 1272 г. такой контингент был передан под командование Фоме да Лентино, титулярному патриарху Иерусалимскому, в 1273 г. — Оливье де Терму[194], а через два года — Гильому де Руссильону. Благодаря королевскому ордонансу, сохранившемуся по чистой случайности, мы знаем, как платили этим капитанам и особенно как назначали командный состав: «Вот распоряжение, каковое легат Симон, мессир Эрар де Валери и коннетабль Франции сделали о людях, отправляемых королем и легатом за море, коих возглавит мессир Гильом де Руссильон. Во-первых, под начало оному Гильому передается сто всадников, а именно сорок конных лучников, тридцать арбалетчиков и тридцать конных сержантов. Далее, ему дается триста пеших сержантов. И чтобы вести этих людей и ими командовать, ему выделяется некая сумма денег на целый год. И составлена смета, какое жалованье должен получать каждый. И когда означенный Гильом прибудет в заморскую землю, он сможет выплачивать его поименованным людям, повышая или уменьшая сообразно их заслугам и по своему усмотрению. Далее, ему выделяются деньги на содержание его челяди и на переправу его самого и всех упомянутых выше; и ему следует распорядиться этими деньгами по своему усмотрению как верному вассалу. Далее, на вверенные ему деньги он также должен содержать сержантов, каковых с ним посылают сир де Валери, виночерпий Франции и коннетабль. И пусть, оказывая помощь и поддержку, он советуется с господином Гильомом де Пикиньи и господином Милем де Кайфасом. Далее, если из-за султана или по другой важной причине ему понадобится понести большие расходы либо на галеры, либо на наемных воинов, либо на что иное, пусть делает это, посоветовавшись с магистром Храма братом Арнулем де Виземалем, магистром Госпиталя братом Гильомом де Курселем, с патриархом и с королем Кипра, ежели тот будет присутствовать. Далее, они повелели: если означенный Гильом де Руссильон умрет, оборони Бог, и умрет на море, его место заступит мессир Обер де Беньё и будет его занимать до особого распоряжения. И если это случится, пусть означенный Обер, мессир Гильом де Пикиньи и мессир Миль де Кайфас командуют означенными людьми вместо оного Гильома де Руссильона, пока не уведомят короля и легата и не получат от них приказов». Гильом де Руссильон не погиб во время шторма в открытом море, но, как тогда говорили, был убит. Легенда, намного позже опровергнутая серьезными работами, утверждала, что он стал жертвой заговора, организованного тамплиерами и «монахами», в частности доминиканцами. Обвиняли и советников Карла Анжуйского.

Избранный папой в 1271 г., когда он находился в Акре, Тебальдо Висконти, принявший имя Григория X, созвал в следующем году в Лионе собор, на котором сурово обличил то, что называл «грехом уклонения». Желая прежде всего реформировать церковь, он осудил скандалы в среде «монахов» и дурное впечатление, какое производят христиане, которые, отказываясь служить Богу, заняты только своими раздорами и своими делами. Военные ордены, — говорил он, — слишком многочисленны, слишком богаты и воюют между собой, ища союзов с эмирами или египетским султаном. Он осудил и бродячих проповедников, которые лживыми проповедями подталкивают на безрассудные авантюры бедняков, плохо вооруженных и плохо руководимых. Позволять выкупать обеты по высокой цене — тоже тяжелый проступок.

Папа дал понять: те, кто должен заплатить большие штрафы, будут избавлены от этой обязанности, если дадут обеты и отправятся на Восток. Он отправил туда сначала патриарха Фому, а потом, с согласия короля и на деньги последнего, двух сеньоров в сопровождении отрядов рыцарей и пехотинцев — Оливье де Терма и Гильома де Руссильона. Осудив «феодальные» и «национальные» войны за то, что они удерживают на Западе людей, которые должны служить Богу, он старался, как задолго до него Григорий VII и Урбан II, покончить с раздорами, при этом пытаясь найти союзников на Востоке — у греков, армян и монголов, которых обычно называли «тартарами». Похоже, союзом с последними были озабочены более чем когда-либо, и он казался гарантией успеха. В понтификат Николая IV один из монгольских вождей, Аргун, выражал готовность иметь дело с христианами. В июле 1291 г. он пообещал им помощь в виде крупных поставок провизии и десять тысяч лошадей. «Тартар» рассчитывали обратить в христианство, и обсуждалась даже возможность совместного морского похода с участием генуэзцев в Индийский океан и Красное море, чтобы перерезать маршруты торговцев пряностями и нанести тяжелый ущерб финансам египтян. Но 7 марта 1291 г. Аргун умер, а у монголов начался период распрей и сильной нестабильности, так что больше не приходилось и думать об этом союзе, стремление к которому со времен Людовика Святого вызвало много, по правде сказать, очень необдуманных поступков.

28 апреля 1289 г. Триполи попал в руки мамлюков, взявших более двух тысяч пленных. Женщин и детей на александрийском невольничьем рынке стало настолько много, что цены упали вдвое.

Папа Николай IV велел проповедовать по всей Европе, призывая браться за оружие ради полного освобождения Святой земли или хотя бы ради помощи тем крепостям, какие еще удерживали христиане. Весной следующего года венецианский флот доставил в Акру сильный контингент пехотинцев, набранных и оплаченных Римом. Но это не помогло. Египетский султан Калаун, преемник Бейбарса, собрал огромную армию — приблизительно в шестьдесят тысяч всадников и более ста тысяч пехотинцев. После его смерти его сын аль-Ашраф Халиль весной 1291 г. осадил Акру. Город оборонял лишь слабый гарнизон, но его защищали толстые стены, а генуэзские корабли не позволяли осаждавшим подвозить большие подкрепления морем. Несмотря на почти непрерывную войну между общинами: тамплиеров с госпитальерами, венецианцев с генуэзцами или пизанцами, — Акра держалась долго и изо дня в день отбивала все атаки. Когда египтяне вступили на городскую стену, защитникам башен пришлось прекратить сопротивление. Еще держался только замок ордена Храма, внушительная пятиэтажная крепость, сдавшаяся лишь 28 мая, стены которой рухнули на передовую группу противника. Монахи в монастырях, прежде всего доминиканцы и францисканцы, были перебиты, а женщины и дети в городе, не сумевшие вовремя бежать, уведены в цепях в Александрию, где на невольничьем рынке курс продажи белых христиан рухнул, упав ниже цены на чернокожих из Судана и Нумидии. Ворота церкви Святого Креста были выломаны и перенесены в одну из мечетей Каира. Акра пала не последней. Сидон защищался еще месяц, Бейрут сдали без боя, а месяцем позже — также Тортосу и Шато-Пелерен. Чтобы не допустить высадки других христиан и восстановления укреплений, все окружные стены городов и крепости на побережье сровняли с землей.

Николай IV попытался в своих проповедях извлечь уроки из этих поражений. Он усматривал в последних следствие гнева Бога, которому люди плохо служили, и обвинял грешников, равнодушных, тех, кто в Европе воевал друг с другом за клочки земли или пограничные бурги. Он хотел, чтобы в Германии, во Франции и в Англии государи заключили между собой мир и заставили своих вельмож ради спасения их душ предпринять авантюру на Востоке. В конце августа 1291 г. он наложил эмбарго на торговлю оружием и осадными машинами с Египтом. Эскадра под командованием генуэзца Мануэле Дзаккариа, бывшего корсара и пирата, усиленная десятком кораблей кипрского короля, атаковала порты дельты Нила, дойдя до ворот Александрии. В это время на Кипре, в Генуе и Венеции появилось множество записок и трактатов, авторы которых пытались описать и оценить укрепления мусульман. В 1295 г. Гальвано да Леванто, уроженец Генуэзской Ривьеры, один из учителей школы картографии великого города Генуи, написал «Книгу о святом походе почитателей Христа на сарацин ради возвращения Святой земли» (Liber sancti passagii christicolarum contra Sarracenos pro recuperatione Terre Samte). Через некоторое время появилась «Книга тайн истинного креста» (Liber secretorum fidelium crucis) венецианца Марино Санудо. Но вельможи проявили к ним мало интереса ; эти трактаты послужили только мореплавателям и купцам, желавшим лучше узнать Восток. Во времена Готфрида Бульонского князья-«крестоносцы» заказывали рассказы об их походе на Святую землю своим капелланам. Князей «отклонившегося похода» 1204 г. сопровождали песенники, сообщавшие, как им грустно, что они покинули своих дам. После 1250 г., когда взяли в плен Людовика Святого, почти все поэмы, посвященные этим заморским походам и их поражениям, принадлежали к жанру «сетований», «плачей» или даже «сражений» между персонажем, объясняющим, почему он принял крест, и другим, который не хочет этого делать, — горькие, изобилующие упреками и изъявлениями тоски по славным былым временам.

Так, несколько «плачей» о путешествиях за море и судьбе некоторых великих рыцарей написал Рютбёф. Сначала он решил поддержать Карла Анжуйского в намерениях сделать из Южной Италии плацдарм для завоевания разных земель, принадлежавших либо Виллардуэнам, либо греческому императору Константинополя. Ради этого написана «Песнь об Апулии» (1264), где автор говорит, обращаясь к молодым людям, к прелатам и клирикам, к мелким рыцарям и даже к графу Блуа: пусть, спасая свою душу, они идут помогать Карлу отвоевывать Италию у немцев. В следующем году «Сказ об Апулии» еще поучал: свою короткую жизнь надо использовать, чтобы заслужить рай, оказав помощь Карлу Анжуйскому, который очень нуждается в ней. Говорить о заморских походах Рютбёф начал в 1255 г. с «Плача о монсеньоре Жоффруа де Саржине», оставленном Людовиком Святым в Святой земле после своего отъезда, и восхвалял этого шампанского сеньора, который послужил Богу, будучи блистательным рыцарем. Впоследствии эту тему развивали разные «плачи». «Плач о Константинополе» объясняет падение города и возврат греков внутренними раздорами среди франков и, в частности, интригами нищенствующих монахов. «Плач о заморской земле» (1265) — это просто пламенный призыв к сеньорам подражать отцам и прийти на помощь Иерусалиму. В другом «плаче», о графе Эде Неверском (1266), поэт оплакивает смерть этого образцового крестоносца и призывает короля Франции, графа Пуатье, графов Блуа и Сен-Поля и рыцарей, «турнирных бойцов», принять крест. Несколько позже, в «Споре крестоносца с некрестоносцем» (1268), он сочинил спор с собратом, перечисляющим ему причины не выступать в поход. Наконец, среди прочих «плачей», где он по-прежнему воспевал доблесть героев, в «Новом плаче о заморской земле» (1277) он осуждал тех, кто уклоняется от борьбы с неверными, людей, которые ссорятся меж собой, забывая, что на Страшном Суде судьей им будет Бог. Он бичевал честолюбцев, которые, как магистр Храма, выказали слишком мало рвения в подражании людям, желавшим оказать помощь христианам Востока, тогда как рай можно обрести только сражением за веру[195].

В 1274 г. в записке, адресованной папе Николаю IV и озаглавленной «Совет короля Карла», неаполитанский король Карл Анжуйский говорил о «малой общей переправе», походе, участники которого выступили бы из Триполи, еще находившегося в руках христиан, или с Кипра, чтобы отвоевать некоторые города и графства Святой земли. Чтобы прекратить распри, предлагалось создать новый рыцарский орден, который взял бы под охрану все владения госпитальеров, тамплиеров, тевтонцев, а также некоторых «монахов». Позже, уже после собора, созванного во Вьенне, два доминиканца представили два трактата — «О способе истребления сарацин» (De modo Saracenos extirpandi) и «Маршрут переправы за море» (Directorium ad faciendum passagium transmarinum), тоже упоминающие отвоевание земель. Жак де Моле, великий магистр ордена Храма, подсчитал, сколько понадобилось бы рыцарей, арбалетчиков и пехотинцев, чтобы помочь армянам отражать набеги турок, тогда как магистр госпитальеров в трактате «Девиз путей в Вавилон» (Devise des chemins de Babylone) перечислял и описывал крепости Египта. Авторы этих трактатов призывали на помощь, говорили о страданиях христиан на Востоке и прежде всего долго рассуждали о силах и союзах мусульман, показывая, как с ними сражаться и их уничтожать.

Но другие, как Вильгельм Триполитанский, кичась долгим опытом общения с мусульманами, говорили, что больше не следует с ними воевать, а лучше попытаться их обратить в христианство[196]. Гильберт из Турне, автор «Собрания скандалов, связанных с церковью» (Collectio de scandalis ecclesiae), очень старался обличить все грехи христиан. Иные обвиняли даже папу: мол, он хочет своими проповедями собрать воинов, чтобы заставить их служить его замыслам в Италии.

Знать и рыцари хорошо видели, что на служение Богу, какое проповедовал папа, неоднократно ссылались в оправдание личных амбиций и войн между христианами на Западе. Мы уже говорили об отклонении похода 1205―1206 гг. от цели. Другим отклонением стала так называемая Альбигойская война (1208―1229): она включила в себя не только борьбу с катарской ересью, но и нападения на короля Арагона и на графа Тулузского, графство которого, одно из богатейших в королевстве, в результате было присоединено к капетингской короне. Еще более явным, без каких-либо оправдательных доводов, стало отклонение от служения Богу в 1266 г., когда папа Урбан IV призвал браться за оружие, чтобы поддержать Карла Анжуйского в войне с Манфредом, наследником императора Фридриха II, помогая ему завоевать Неаполитанское королевство. Немецких рыцарей, отлучаемых от церкви без какого бы то ни было расследования, преследовали и судили как еретиков; женщинам, детям, старикам перерезали горло, «а после победы при Беневенто, представленной массам как чудо, весь город представлял собой кошмарную бойню, дома стояли пустыми, а пороги и стены в них были залиты кровью»[197]. В понедельник после Пасхи 1282 г. анжуйцы были изгнаны из Палермо, а немного позже и со всей Сицилии в результате «народной» революции, которую тщательно подготовила враждебная знать при помощи арагонского короля. Филипп III объявил ему войну и послал армию для вторжения в Каталонию. Папа Мартин IV в проповедях запрещал выступать на словах и поднимать оружие против короля Карла Неаполитанского, а рыцарям и пехотинцам, сражавшимся в горах недалеко от Жероны, граф Маршский велел говорить, что «незачем ехать за море, чтобы спасти наши души, ведь спасти их мы можем здесь».

Чтобы помочь монарху в завоевательной или карательной войне, следует отказаться от Иерусалима — такая мысль внушалась все более активно, и можно полагать, что служба сюзерену в «национальных» войнах, для которых требовалось очень много людей и денег и которые тянулись долгие месяцы, как раз и стала одной из причин исчезновения того, что наши сегодняшние историки назвали «крестоносным духом». Король оставлял своих вассалов в покое, только когда по подписании мира больше не мог использовать их на собственной службе в войне, которую называл справедливой. Перемены в состояниях умов привели к прекращению крестовых походов.