История против язычников

1.

1. Я знаю, что многие после этой череды событий могут встревожиться, видя, как римские победы возрастают на крови многих народов и государств. Впрочем, если они как следует посмотрят, то [и в самом деле] обнаружат, что победы те принесли больше вреда, нежели пользы. Ибо не следует считать незначительными столь многие войны: войны с рабами, союзнические и гражданские войны, войны с беглыми рабами – не принесшие абсолютно никаких результатов, но породившие великие несчастья.

2. Но я не обращаю внимания на это, пусть они думают, будто бы все происходило таким образом, как бы им хотелось видеть; я подозреваю, что они тогда скажут: «Что может быть счастливее тех времен, в которые постоянно происходили триумфы, часто достигались победы, стяжалась богатая добыча, проходили пышные процессии, когда впереди колесниц шествовали великие цари и длинной вереницей плелись побежденные племена?» 3. Им я кратко отвечу, что и сами они имеют обыкновение ссылаться на времена, и мы начали разговор по поводу тех же самых времен, времен, которые, как известно, не принадлежат лишь одному Городу, но общие для всего мира. Так вот, чем счастливее оказывается Рим, тем более несчастным кажется все, что лежит за стенами Рима.

4. Какова же должна быть цена той капли многострадального благополучия, каковой оказывается счастье одного города в море несчастья, в котором тонул весь мир? Или, если те времена считаются благополучными на том основании, что возрастали силы одного лишь государства, почему бы тогда не счесть несчастнейшими те времена, в которые среди жалкого опустошения пали могущественнейшие царства многочисленных и хорошо организованных народов?

5. Неужели что-то другое [кроме несчастий] виделось Карфагену, когда после ста двадцати лет,[1426] в течение которых он, то ужасаясь от напастей войн, то содрогаясь от условий мира, менял, то поднимая мятеж, то покоряясь, мир на войну, а войну на мир, и когда, наконец, после того как несчастные граждане в крайнем отчаяньи бросились в огонь, весь город стал единым костром? Ему и теперь, ничтожному своим положением, лишенному стен, больно слышать о том, что было.

6. Пусть выразит свое мнение Испания: после того как на протяжении двухсот лет[1427] она повсюду орошала собственной кровью земли свои и не могла ни изгнать, ни вытерпеть ненасытного врага, несущего горе от дома к дому, после того как в самых разных городах и местах люди, обескровленные войнами, истощенные от голода в ходе осад, когда уже потеряли жен и детей своих, в поисках лекарства от несчастий перерезали себе горло, позорным образом бросаясь друг на друга в поисках смерти, – что она тогда думала о своих временах?

7. В конце концов, пусть скажет сама Италия: почему в течение четырехсот лет[1428] она всюду силами своими противостояла, противодействовала, противилась римлянам, если римское благополучие не несло ей несчастья и если всеобщему благу не мешало то, что римляне станут хозяевами положения?

8. Я не спрашиваю о бесчисленных народах различных племен, долгое время независимых, потом в ходе войн побежденных, уведенных с родины, проданных в рабство, разбросанных [по свету] неволей, я не спрашиваю, что они предпочли бы для себя, что думали о римлянах, как оценили бы времена. 9. Я не спрашиваю о царях, обладавших огромными богатствами, великой силой, огромной славой, долгое время могущественных, в какой-то момент плененных, закованных, как рабы, в цепи, проведенных под игом, шествовавших впереди колесницы [триумфатора], умерщвленных в темнице: спрашивать их мнение столь же глупо, сколь жестоко не чувствовать их боли.

10. Давайте же, говорю я, поразмышляем о нас самих и об образе нашей жизни, в котором мы находим покой. Предки наши вели войны; утомленные войнами, они, добиваясь мира, предлагали выплату дани: дань оказывается ценой мира. 11. Мы стали платить дань, чтобы не страдать от войн, и благодаря этому мы поселились и живем в гавани, к которой бежали в конце концов предки, спасаясь от бурь несчастий.

Итак, нахожу ли я наши времена счастливыми? Несомненно, мы, которые беспрерывно наслаждаемся тем, что выбрали наконец наши предки, полагаем, что наши времена счастливее тех, прошедших. 12. Ибо недуг войн, которым были истощены наши предки, нам неведом. Мы рождаемся и старимся в том покое, который предки чуть вкусили после правления Августа и рождества Христова; то, что для предков было необходимой платой за неволю, для нас – добровольное пожертвование за защиту, 13. и различие между прошедшими временами и настоящими таково: тех, кого прежде Рим ради удовлетворения неги своей оттеснял мечом от наших [границ], теперь во благо общего государства он сам объединяет с нами. Если же кто-то скажет, что римляне были для наших предков более сносными врагами, нежели сейчас готы для нас, то пусть он услышит и уразумеет, насколько иначе ему видится действительность в сравнении с тем, что происходит вокруг него самого.

14. Прежде, когда войны бушевали по всему миру, всякая провинция жила со своими правителями, по своим законам и по своим обычаям, и не было общности отношений, когда вступали в борьбу разные интересы; что же наконец привело к единству вольные варварские племена, которых, соблюдавших священные культы, разобщала сама религия?

15. Если же кто, принужденный тогда суровостью несчастий, побежденный, оставлял врагу родину, в какое неведомое место он, не известный [никому], мог идти? Какой народ, врага в общем-то, молить? Кому мог доверить себя при первой встрече, ни общностью имени не влекомый, ни схожестью закона не притягиваемый, ни единством религии не успокаиваемый? 16. Разве недостаточно примеров дает нечестивейший Бусирис,[1429] в Египте приносивший в жертву несчастным образом попавших к нему чужеземцев, или кровожаднейшие для путешественников берега Дианы Таврической,[1430] хотя еще более безжалостные своими священнодействиями, или Фракия со своим Полиместором,[1431] оскверненная злодеяниями по отношению к ближайшим соседям? И чтобы не показалось, что я застрял в глубокой древности, [скажу, что] свидетелем [расправ с чужеземцами] является Рим, когда был убит Помпей,[1432] свидетель и Египет с Птолемеем-убийцей.[1433]

2.

1. Для меня же, бросившегося в бегство при первых признаках бури,[1434] дабы найти убежище в тихом месте, всюду моя родина, всюду мой закон и религия моя. 2. Африка приняла меня теперь с той же охотой, с какой верой в безопасность я пристал к ее берегам; теперь, я говорю, меня встретила неизменным миром, единым законом и приняла в лоно собственное та самая Африка, о которой некогда было сказано и сказано справедливо:

теперь по собственной воле для приюта союзников религии своей и мира своего распахнула со страстным радушием лоно свое и по своей воле приглашает усталых, чтобы согрелись они.

3. Ширь востока, бескрайность севера, безбрежность юга, обширнейшие и безопаснейшие земли больших островов являются обителью права моего и имени, ибо я, римлянин и христианин, прихожу к христианам и римлянам. 4. Я не боюсь богов принимающего меня хозяина, я не боюсь, что религия его принесет смерть мне, я не знаю такого места, где бы и обитателю его было бы позволено совершать все, что вздумается, и прибывшему чужеземцу не было бы позволено получить то, что подобает, где бы право хозяина не было моим правом; 5. ибо всеми почитается и всем внушает благоговейный страх единый Бог, Который во времена, в которые Сам захотел явить Себя, установил это единство власти; повсюду господствуют те самые законы, которые были даны единым Богом; в какое бы место я незнакомцем ни прибыл, я не боюсь там, словно беззащитный человек, подвергнуться внезапному насилию. 6. Я, как сказал, римлянин среди римлян, христианин среди христиан, человек среди людей, молю государство о законах, совесть о религии, природу о единстве. Я временно наслаждаюсь всей землей, как родиной, поскольку той истинной родины, той, которую я люблю, вообще нет на земле. 7. Я ничего не оставил там, где ничего не любил, и имею все, когда со мной Тот, Кого я почитаю, и это прежде всего потому, что Он есть у всех: Тот, Кто не только делает меня для всех известным, но и близким, и не покидает меня, если я терплю нужду, ибо Ему принадлежит земля и все блага ее, которые, как Он предписал, общие для всех.

8. Это и есть блага наших времен, которых вовсе не имели предки: ни безмятежности настоящего, ни надежды на грядущее, ни убежища общего, – и потому они вели беспрестанные войны, иначе бы, лишенные возможности свободно поменять местожительство, оставаясь в жилищах своих, они или несчастным образом были бы уничтожены, или же порабощены. Это откроется еще более ясно и станет еще более очевидным, когда по порядку будут раскрыты деяния древних.

3.

1. В 606 году от основания Города, то есть в том же самом году, когда был разрушен Карфаген, в консульство Гн. Корнелия Лентула и Л. Муммия,[1436] за крахом Карфагена последовало крушение Коринфа,[1437] и удивительным образом пожар двух могущественнейших городов занялся в разных частях мира с небольшой разницей во времени.

2. Ведь когда претор Метелл[1438] разбил в двух битвах объединившихся друг с другом ахейцев и беотийцев,[1439] а именно сначала у Фермопил, а во второй раз в Фокиде,[1440] – 3. историк Клавдий передает, что в первой битве их было убито двадцать тысяч, во второй же семь тысяч; Валерий и Анций[1441] утверждают, что сражение было в Ахайе, и что там было убито двадцать тысяч ахейцев вместе с их полководцем Диэйем;[1442] ахеец Полибий, несмотря на то, что в то время находился в Африке со Сципионом, все же, поскольку не мог обойти молчанием ненастье, происшедшее на родине, признает только одно сражение в Ахайе под руководством Критолая,[1443] Диэй же, который привел из Аркадии[1444] войско, был, говорит он, разбит тем же претором Метеллом; 4. однако я уже говорил о некоторой несогласованности между противоречащими друг другу историками; будет достаточно и этого выявленного и печально известного примера подобных измышлений, поскольку они ясно показывают, что не следует очень-то доверять в отношении других случаев тем [авторам], которые расходятся даже в отношении тех событий, очевидцами которых являлись, – 5. и вот, в тот момент, когда претор Метелл, после разгрома войск всей Ахайи, задумал разрушить покинутые жителями города, неожиданно в лагерь в сопровождении небольшого числа воинов прибыл консул Муммий. Он, тотчас же отослав Метелла, без промедления захватил Коринф, в то время богатейший среди всех в целом мире город – ведь на протяжении многих веков до того он являлся как бы мастерской, собравшей все ремесла и ремесленников, и торжищем для всей Азии и Европы.

6. Когда жесточайшим образом было дано право обирать также пленников, настолько все наполнилось убийствами и пожарами, что из контура стен пламя, сужавшееся к одной вершине, вырывалось, словно из жаровни. И вот, когда большая часть народа была истреблена огнем и мечом, остатки были проданы в рабство; когда город сгорел, стены были разрушены до основания, а камень, из которого были выложены стены, истерт в пыль; вывезена была огромная добыча.[1445]

7. Действительно, когда вследствие множества и разнообразия статуй и изображений, сгоревших в том пожаре, перемешавшись, металлы золота, серебра и бронзы переплавились в одно целое, появился новый род металла, отчего до сих пор, как доносит память, либо по нему самому, либо по его подобию, существуют названия «коринфская медь» и «коринфская ваза».[1446]

4.

1. В то же самое консульство в Испании Вириат,[1447] родом лузитанец, пастух и разбойник, сначала занимаясь грабежом на дорогах, затем разоряя провинции, наконец, одолев войско римских преторов и консулов, обратив его в бегство и поправ, стал источником великого страха для всех римлян. 2. Ибо [сначала] против Вириата, пришедшего и овладевшего широкими просторами между Ибером[1448] и Тагом, весьма крупными и текущими в разные стороны реками, отправился претор Г. Ветилий: как только почти все его войско оказалось разбито чуть ли не до последнего человека, сам он, ускользнув с немногими, едва спасся бегством.[1449]

3. Затем тот же Вириат обратил в бегство претора Г. Плавтия,[1450] разбитого во многих сражениях. После также Клавдий Унимамм,[1451] отправленный против Вириата с крупными силами, словно бы для того, чтобы смыть пятно недавнего позора, еще более стяжал срама. 4. Ведь он, встретившись в бою с Вириатом, потерял все войско, которое с собой привел, и значительные силы римской армии. Вириат в качестве трофеев развесил по горам своим трабеи,[1452] фасции[1453] и прочие римские символы.

5. В то же самое время, как передает Клавдий, в одном из узких ущелий триста лузитанов завязали битву с тысячей римлян, в которой пало семьдесят лузитанов и триста двадцать римлян; 6. когда же одержавшие верх лузитаны безмятежно, не соблюдая строя, покидали [место сражения], один из них отошел слишком далеко от остальных и, окруженный всадниками (сам же он был пешим), пронзив пикой одного из неприятельских коней, одним-единственным ударом меча отсек всаднику голову, он такой страх нагнал на остальных [римлян], что, пока все они пребывали в оцепенении, сам он с равнодушным видом удалился в полном спокойствии.

7. В консульство Аппия Клавдия и Кв. Цецилия Метелла[1454] Аппий Клавдий, выступивший против галлов-салассов,[1455] будучи побежден, потерял пять тысяч воинов; вновь вступив в сражение, он уничтожил пять тысяч врагов; но когда, согласно закону, по которому всякий, кто истребит пять тысяч врагов, имеет право на триумф, он стал домогаться чествования, и когда из-за предшествующих потерь ему было в том отказано, он, переживая позор бесчестья и движимый честолюбием, провел триумф на собственные средства.

8. В консульство Л. Цецилия Метелла и Кв. Фабия Максима Сервилиана[1456] по решению гаруспиков в море был утоплен гермафродит, появившийся в Риме среди прочих чудесных явлений. Однако принесение очистительной жертвы ни к чему не привело, ибо вспыхнула такая страшная чума, что поначалу не хватало людей, занимающихся похоронами, а потом их не осталось и вовсе; и обширные дома оставались уже пусты от живых, но полны мертвецами: внутри богатейшее наследство и ни одного наследника. 9. В конце концов нельзя было увидеть не только живых в Городе, но и людей, приближавшихся к Риму: настолько по всему Городу распространилось ужасное зловоние от чахнувших в жилищах тел и от умерших в своих постелях [римлян].

10. Та безжалостная очистительная жертва, открывшая убийством человека дорогу человеческим смертям, наконец показала багровеющим от стыда среди своих несчастий римлянам, насколько она ужасна и напрасна. Ведь прежде считалось, что она послужит для упреждения бедствия, и вот в результате последовала чума, которая, в свою очередь, утихла без всяких искупительных жертвоприношений, как только свершилось наказание в той степени, как было определено тайным суждением.

11. Если бы те гаруспики, мастера обманов, случайно, как бывает, совершили бы жертвоприношение в самый момент угасания болезней, они, без сомнения, потребовали бы [воздать] себе, богам и ритуалам своим славу возвращения здоровья. Так, бывало, несчастный и весьма суеверный город принуждался к святотатству через вымыслы, которыми он не мог быть спасен.[1457] 12. И вот консул Фабий,[1458] сражаясь с лузитанами и Вириатом, освободил, отогнав врагов, город Букцию, которую держал в осаде Вириат, и принял ее капитуляцию вместе со многими другими крепостями. Он также совершил нечестивое преступление в отношении далеких варваров Скифии; я не говорю, что это было преступлением против римской верности и сдержанности: ибо он отрезал руки пятистам наиболее знатным скифам, которых он привлек к союзу и которых принял на основании капитуляции.[1459] 13. Помпей,[1460] консул следующего года, вступивший в земли нумантинцев,[1461] как только потерпел крупное поражение, вынужден был уйти оттуда: ведь не только было уничтожено почти все войско, но также были убиты многие знатные мужи, которые входили в его армию.

14. Вириат же, после того как на протяжении четырнадцати лет[1462] сокрушал римских полководцев и их войска, был убит в результате коварства своих; единственно, в чем римляне поступили мужественно по отношению к нему, они сочли его убийц недостойными награды.

15. Я же не только теперь, но и не раз прежде мог бы вплести [в ткань своего повествования] те весьма запутанные войны Востока, которые редко когда начинались ли или прекращались не через злодеяние; но войны римлян, по поводу которых у нас спор, были столь [ужасны], что чужие войны по праву оставались без внимания.

16. Так вот, тогда Митридат,[1463] шестой после Арсака[1464] царь парфян, разбив Деметриева[1465] префекта, как победитель овладел городом Вавилоном и всеми его территориями. После этого он покорил все племена, которые находятся между реками Гидаспом и Индом; он распространил купленную кровью власть вплоть до Индии. 17. В ходе второй войны он одолел и пленил самого Деметрия,[1466] напавшего на него: когда тот был схвачен, царство и царское имя узурпировал некий Диодот с сыном Александром. 18. Позже Диодот лишил жизни Александра, своего сына и соучастника в достижении власти, чтобы не иметь его соучастником в обладании [властью].[1467]

19. В консульство М. Эмилия Лепида и Г. Гостилия Манцина[1468] имели место различные чудесные явления, и, насколько это было возможно, они, как требовал обычай, не были оставлены без внимания; однако не всегда гаруспикам, ищущим по птицам будущего, мастерам обманов, были явлены удобные результаты.

20. Ибо действительно, консул Манцин, после того как принял от Попилия[1469] войско, настолько скверно провел все битвы и в итоге был доведен до такого (крайнего) отчаянья, что заключил с нумантинцами позорнейший договор. 21. Хотя и Помпей уже заключил несколько ранее другой столь же бесславный договор с теми же нумантинцами,[1470] сенат постановил [последний] договор разорвать и выдать Манцина нумантинцам: тот, лишенный одежд, со связанными за спиной руками, поставленный перед вратами нумантинцев и остававшийся там на протяжении всей ночи, покинутый своими и не принятый врагами, явил как тем, так и другим позорнейшее зрелище.[1471]

5.

1. Скорбь заставляет воскликнуть в этом месте: почему вы, о римляне, без права присваиваете себе те великие имена справедливости, верности, храбрости и милосердия? Узнайте о них лучше у нумантинцев. 2. Что было храбростью? – сражаясь, они одержали победу. Вы спрашиваете о верности? – доверившись другим, сообразно своему нраву, они, заключив договор, отпустили тех, кого могли бы убить. 3. Нужно показать справедливость? – испытал ее даже погруженный в безмолвие сенат, когда те же самые нумантинцы потребовали назад через своих послов или только ненарушенный мир, или всех, кого после получения гарантий мира они отпустили живыми. 4. Угодно ли поискать милосердие? – они предоставили достаточное тому свидетельство и, отпустив вражеское войско, даруя ему жизнь, и не принимая назад Мунцина, чтобы наказать его.

5. Неужели, спрашиваю я, нужно было выдавать врагу Манцина, который предотвратил грозившее побежденному войску уничтожение, держа в качестве щита заключенный мирный договор, который сохранял для лучших времен находившиеся в большой опасности силы родины? 6. Или, если не нравился договор, который был заключен, почему воины, спасенные тем залогом, были приняты, когда вернулись, или, иначе, почему, когда они были вновь истребованы [нумантинцами], не были отданы обратно? Или, если было важно любым способом спасти солдат, почему был выдан один лишь Манцин, тот, который заключил этот договор?

7. Незадолго до этого Варрон[1472] побудил несогласного с ним сотоварища Павла[1473] как можно скорее начать сражение и обрек на гибель объятое страхом войско; он выстраивал несчастных солдат у тех ославленных римскими потерями Канн для сражения, но выставил их на смерть: он потерял там более сорока тысяч римских воинов из-за одного лишь своего нетерпенья, благодаря которому Ганнибал заранее предвкушал себе победу. 8. И когда пал его сотоварищ Павел (какой же все-таки муж!), он дерзнул в конце концов чуть ли не в одиночку позорнейшим образом вернуться в Город и получил за бесчестье свое награду.

9. Ибо за то, что он не отчаивался по поводу [будущего] Республики, которую все же привел в отчаянье, в сенате ему публично была выражена благодарность. 10. А Манцин вот, который заботился о том, чтобы не погибло войско, удрученное превратностями войны, был тем же самым сенатом приговорен к выдаче врагу.

11. В итоге, как тот поступок Варрона не понравился римлянам, но был оправдан ситуацией, так и этот поступок Манцина был ими одобрен, но сообразно обстоятельствам отвергнут; и с самого начала поступали вы, [римляне], таким образом, что ни гражданин не мог уже действовать, сообразуясь с неблагодарными [соотечественниками], ни враг не мог безоговорочно довериться [вам], бесчестным.

12. Между тем Брут[1474] в Испании Дальней лишь в ходе суровой и нелегкой битвы одолел шестьдесят тысяч галлеков,[1475] которые прибыли на помощь лузитанам, хотя до этого, пока те ничего не ожидали, он уже окружил их: сообщают, что в том сражении их было убито пятьдесят тысяч, шесть тысяч пленено, и лишь немногие спаслись бегством.

13. В Ближней Испании, несмотря на запрещение сената, проконсул Лепид[1476] упрямо пытался покорить ваккеев,[1477] безвредный и смиренный народ. Но скоро, потерпев тяжелейшее поражение, он заплатил за нечестивое упрямство: ведь в той несправедливейшей войне справедливейшим образом было убито шесть тысяч римлян, остальные, оставив лагерь, побросав к тому же оружие, спаслись бегством. 14. И это поражение Лепида было не менее постыдным, чем поражение Манцина.

И пусть считают теперь те времена счастливыми для себя, не скажу, что испанцы, столько раз поверженные и обращенные в бегство в ходе войн, но даже сами римляне, весьма подавленные непрекращающимися поражениями и столько раз превзойденные. 15. Чтобы мне не напоминать, сколько преторов их, сколько легатов, сколько консулов, сколько легионов и какое множество войск было уничтожено, упомяну лишь о том, что римское войско охватил такой безрассудный страх, что оно не могло уже ни отправиться в поход, ни укрепить к войне душу, но, завидев лишь испанца врагом, тут же разбегаясь, полагало себя побежденным прежде, чем таковым оказывалось.

16. Этот довод с очевидностью показывает, что и для тех, и для других те времена должны быть названы горькими, ибо и испанцы тогда, хотя и могли они одерживать победы, все же вынуждены были оставлять сладостный мир и нести бремя внешних войн, и римляне терпели тем более постыдные поражения, чем более бессовестными были их вторжения в чужой покой.

6.

1. В консульство Сервия Фульвия Флакка и Кв. Кальпурния Пизона[1478] в Риме на свет появилось дитя, рожденное рабыней, которое имело четыре ноги, четыре руки, четыре глаза и такое же количество ушей, а также два мужских начала.

2. На Сицилии гора Этна извергала и изливала огромный огонь, который в виде бурных потоков спускался по ближайшим склонам и поражал их всеуничтожающим пламенем, а более отдаленные склоны обжигались раскаленными искрами, с жаром разлетавшимися вширь: этот привычный для Сицилии род чуда обычно не предвещал, но приносил несчастье.

В землях Бононии на деревьях взошли злаки.

3. И вот на Сицилии вспыхнула война с рабами, которая настолько была тяжела и ужасна огромным множеством рабов, вооружением армий, величиной сил, что (я не говорю о римских преторах, которых она полностью уничтожила) устрашила даже римских консулов. 4 Ибо передают, что тогда взялось за оружие семьдесят тысяч рабов, исключением был только город Мессана, который держал рабов, живших, подобно свободным людям, в мире.[1479] 5. Впрочем, Сицилия была несчастна главным образом оттого, что, являясь островом и никогда не приспосабливая закон к своему положению, подчиненная то тиранам, то рабам, то тем, кто рождал преступным владычеством рабство, то этим, кто извращал свободу превратными чаяньями, она вряд ли могла бы излить наружу внутреннее зло, главным образом потому, что со всех сторон окружена морем. 6. Она, естественно, вскармливала на погибель свою ядовитую поросль, возраставшую от ее собственной же похоти, [поросль], готовую победить, неся [матери своей] смерть. Оттого-то рвение рабов к мятежу и оказывается тем более свирепым, чем реже по сравнению с другими оно проявляется, ибо свободное население стремится к расширению родины, а рабская масса к ее гибели.

7.

1. В 620 году от основания Города, когда бесчестье договора, заключенного под Нуманцией, затмило, пожалуй, собой срам, обагривший некогда римское лицо у Кавдийских теснин,[1480] Сципион Африканский с согласия всех триб был избран консулом[1481] и отправлен с войском на штурм Нуманции.

2. Нуманция же была самым дальним городом кельтиберов в Ближней Испании, расположенным не очень далеко от ваккеев и кантабров, на краю Галлекии.[1482] 3. На протяжении четырнадцати лет силами лишь четырех тысяч своих воинов она не только сдерживала сорок тысяч римлян, но и одерживала [порой] над ними верх и [наконец] связала [Рим] позорными договоренностями.[1483]

4. И вот Сципион Африканский, прибыв в Испанию, не устремился тотчас же на врагов в надежде застигнуть их врасплох – зная, что до такой степени этот род людей ни душой, ни телом не обращался никогда к праздности, что уже строгость их внешнего облика превосходила вооружение прочих [народов], – но долгое время, словно в гимнастическом зале, тренировал свое войско в лагере.[1484] 5. И хотя он провел [в подготовке] часть лета и всю зиму, даже не пытаясь вступить в сражение, все же ничего почти не достиг этим усердием.

6. И действительно, когда завершились приготовления к битве, римское войско, сокрушенное натиском нумантинцев, обратило врагам свою спину; однако остановленное упреками и угрозами бросившегося навстречу ему консула и удержанное силой, войско, воспрянув духом, наконец устремилось на врага и заставило бежать тех, от кого само бежало. Трудно тогда было поверить в сообщение: «Римляне обращают в бегство нумантинцев и видят их спины».[1485] 7. Далее Сципион, хотя и был обрадован и исполнен гордости, оттого что вопреки ожиданию одержал верх, все же открыто заявил, что не следует более отваживаться на битву с нумантинцами.

8. Сципион решил преследовать неожиданный успех следующим образом: он заключил сам город в осаду, окружил его рвом, ширина которого составляла десять шагов, а глубина – двадцать. 9. Затем сам вал, огражденный кольями, он укрепил сетью башен, чтобы если где-нибудь враг прорвется, он [Сципион] сражался бы уже не как осаждающий с осажденным противником, но, наоборот, как осажденный с осаждающим врагом.

10. Что касается Нуманции, то, расположенная на возвышенности неподалеку от реки Дурий,[1486] она была окружена стеной длиной в три римские мили;[1487] хотя некоторые утверждали, что город был невелик по размерам и не имел стен: 11. исходя из этого, вероятным представляется то, что нумантинцы окружали это пространство в заботе о пропитании и об охране скота, или же для возделывания пашни, когда несли бремя войны, населяя сами небольшую, защищенную природой крепость; в противном случае такое обширное пространство города, казалось бы, должно было не столько защищать, сколько подвергать риску столь небольшое количество людей.

12. И вот нумантинцы, долгое время запертые [в окруженном городе] и истерзанные голодом, готовы были уже сдаться, если б их приняли на терпимых условиях; также неоднократно просили они открытого сражения, чтобы дана им была возможность погибнуть как мужчинам.

13. Наконец они ринулись все наружу чрез двое ворот, напившись перед этим напитка, но не вина, которым та местность не богата, а соком, особым образом приготовленным из пшеницы, который от слова «нагревание» [calefaciendo] называют келией [caelia].[1488]

14. Для его приготовления хорошо увлажненное зерно подогревается на огне, затем оно сушится, после чего, перемолотое в муку, оно смешивается с нежным соком; к этой закваске добавляется терпкость и хмель. Разгорячась этим вот напитком, нумантинцы и бросились в битву.

15. В течение долгого времени шла беспощадная битва, чуть не принесшая римлянам гибель; и вновь римляне, бросившись в бегство, испытали бы, каково сражаться против нумантинцев, если бы не сражались они под руководством Сципиона. Нумантинцы, когда пали самые могучие их воины, оставляют поле боя и, держа строй, непохожие на бросившихся в бегство, возвращаются в город; они [даже] отказались принять тела убитых, которые им предлагали передать для погребения.[1489]

16. В крайнем отчаяньи, решив предать себя смерти, они сами подожгли изнутри окруженный город и все погибли, умертвив себя равным образом оружием, ядом и огнем.

17. Римляне ничего не получили от тех, побежденных внутри города, за исключением своей безмятежности; ведь когда пала Нуманция, они считали, что скорее избежали смерти, нежели победили нумантинцев. 18. Ни одного нумантинца не сковали цепи победителя; Рим не видел, за счет чего проводить триумф; золота ли, серебра, которые могли бы уцелеть в огне, у бедных [нумантинцев] не было; оружие и одежды уничтожил огонь.[1490]

8.

1. И вот, в то время, когда все это происходило у Нуманции, в Риме начались возмущения Гракхов. Когда же Сципион замирил по разрушении Нуманции прочие народы Испании, он поинтересовался у некоего Тиреза, предводителя кельтов, отчего нумантинское государство поначалу было весьма прочным, а затем погибло. Тирез ответил: «Укрепляло согласие, погубил раздор».[1491] 2. Римляне восприняли это как сказанное для них и о них, поскольку им уже было сообщено по поводу возмущений, раздиравших весь Город.

Когда были разрушены Карфаген и Нуманция, у римлян исчезло полезное единодушие, диктуемое осторожностью, и родилось постыдное соперничество, происходящее из честолюбия.[1492]

3. Народный трибун Гракх, разгневанный на знать за то, что его назвали среди инициаторов нумантинского договора,[1493] решил раздать народу землю, прежде находившуюся в частных руках.[1494] Он лишил власти народного трибуна Октавия,[1495] возражавшего [против его инициатив], и передал ее Минуцию.[1496] По этим причинам сенат наполнился гневом, а народом овладело высокомерие. 4. И тогда же неожиданно Аттал,[1497] сын Эвмена,[1498] умирая, оставил завещание, согласно которому римский народ должен был вступить в наследование властью над Азией.[1499] Гракх, жаждавший в награду снискать благодарность народа, предложил закон, по которому богатство, принадлежавшее прежде Атталу, было бы роздано народу.[1500] Когда против этого выступил Назика,[1501] Помпей[1502] также поклялся, что обвинит Гракха, как только тот оставит свой пост.

9.

1. Когда Гракх стал добиваться того, чтобы остаться народным трибуном на следующий год, и когда он в день комиций распалил возмущение народа, возбужденная стараниями Назики знать обратила плебс в бегство, угрожая ему кусками скамеек. 2. Гракх, расталкивая своих дружков, устремясь по лестнице, что была под сводом Кальпурния, в бегство, был сбит с ног ударом обломка скамьи и, вновь поднявшийся, был лишен жизни еще одним ударом брошенной палки. 3. Кроме него в ходе этого возмущения погибло двести человек, и тела их были сброшены в Тибр; мертвое же тело самого Гракха смердело непогребенным.[1503]

4. Вдобавок к этому по разным провинциям широко разлилась родившаяся на Сицилии зараза войны с рабами.[1504] Так, и в Минтурнах[1505] было распято на крестах четыреста пятьдесят рабов, и в Синуэссе[1506] Кв. Метел лом и Гн. Сервилием Цепионом[1507] было уничтожено до четырех тысяч рабов; 5. кроме того претором Гераклитом был подавлен также мятеж рабов, вспыхнувший на афинских рудниках;[1508] а на Делосе[1509] рабы, возмутившиеся в очередной раз, были усмирены не упустившими инициативу горожанами; не говоря уже о том первом очаге сицилийского несчастья, от которого те [возмущения], словно бы разлетающиеся искры, посеяли эти различные пожарища. 6. Ведь на Сицилии после консула Фульвия[1510] консул Пизон[1511] захватил Мамертинскую крепость,[1512] где он уничтожил восемь тысяч беглых рабов, а тех, кого смог захватить, отправил на виселицу. 7. Сменивший его консул Рутилий[1513] также с боем взял Тавромений[1514] и Энну,[1515] весьма мощные убежища беглых рабов; как передают, тогда было уничтожено более двадцати тысяч беглецов.

8. Жалкая, на самом деле, и невыразимая причина для такой войны! Господам пришлось бы погибнуть, если бы мечом не преградили они путь высокомерию рабов; но все же если подсчитать те несчастные потери от войны и еще более несчастные успехи победы, то [станет ясно, что] победителей пало столько же, сколько и побежденных.

10.

1. В 622 году от основания Города консул и великий понтифик П. Лициний Красс[1516] был отправлен с огромным войском против Аристоника, брата Аттала,[1517] который вступил в Азию, отошедшую, по завещанию, к римлянам; 2. Красе, поддержанный кроме того великими царями, а именно Никомедом, царем Вифинии,[1518] Митридатом, царем Понта и Армении,[1519] Ариаратом, царем Каппадокии,[1520] Пилеменом, царем Пафлагонии,[1521] и их войсками, вступив в сражение, был тем не менее побежден;[1522] 3. и когда его, после того как войско, понеся огромные потери, бросилось в бегство, окружили враги и готовы уже были схватить, он ударил фракийцу в глаз плетью, с помощью которой управлял лошадью, и варвар, взорвавшись от гнева и боли, ударил Красса в бок мечом. Таким образом, спровоцировав смерть, он избежал и позора, и рабства.[1523]

4. Консул Перпенна,[1524] который сменил Красса, услышав о гибели Красса и поражении римского войска, тут же поспешил в Азию, внезапно атаковал отдыхавшего после недавно одержанной победы Аристоника и обратил его, лишенного всех войск, в бегство; 5. Перпенна же, когда взял в осаду город Стратоникею,[1525] в который тот бежал, заставил истерзанного голодом Аристоника сдаться. Консул Перпенна, сраженный болезнью, закончил дни свои близ Пергама;[1526] Аристоник по распоряжению сената был задушен в Риме в темнице.

6. В том же году жалкая жизнь Птолемея, царя александрийцев, открыла путь к еще более жалкому финалу жизни.[1527] Ведь он нечестивым образом познал свою сестру, взял ее после этого в супруги и, что еще постыднее, в конце концов бросил; 7. падчерицу же свою, то есть дочь сестры и супруги, он принудил к постыдной связи, сына своего, которого ему родила сестра, так же как и сына брата, он лишил жизни.[1528] Поэтому-то проклятый за подобные прелюбодеяния и убийства, он был изгнан александрийцами из царства.

8. В то же самое время Антиох,[1529] неудовлетворенный [обладанием] Вавилона, Экбатанами[1530] и всей властью над Мидией, выступил против Фраата, царя парфян,[1531] и был повержен. Хотя, как было видно, в войске его состояло сто тысяч воинов, он вел с собой, кроме того, двести тысяч слуг и обозников, включая проституток и актеров. И вот, без труда разбитый со всем своим войском силами парфян, он погиб.[1532] 9. То, что в консульство Г. Семпрония Тудитана и М. Ацилия[1533] П. Сципион Африканский выступил сначала перед собранием с речью об угрозе для его жизни, ибо он узнал, что несправедливые и неблагодарные люди обвиняют его, страждущего во имя родины, а на следующий день утром был найден бездыханным в своей опочивальне,[1534] я не случайно хочу включить в число великих несчастий римлян, особенно если учесть, что деятельность и сдержанность Сципиона Африканского настолько были важны для того города, что верилось, будь он жив, без труда бы удалось избежать как Союзнической, так и Гражданской войны. 10. Некоторые говорили, что он был с помощью хитрости убит собственной женой Семпронией,[1535] сестрой Гракхов, чтобы, как я полагаю, преступное семейство, рожденное на погибель своей родине, среди нечестивых возмущений мужей выглядело бы еще более ужасным благодаря злодеяниям женщин.

11. В консульство М. Эмилия и Л. Ореста[1536] сотрясенная страшными толчками Этна извергла огненную лаву, а на другой день уже остров Липара и омывавшее ее море нагрелись до такой степени, что оплавлялись обожженные скалы, обжигались борта кораблей, когда плавился [покрывавший их] воск, словно на огне поджаривались мертвые, плававшие по поверхности рыбы, люди же, кроме тех, кто смог бежать подальше от моря, задыхались, когда разгоряченные испарения проникали внутрь дыхательных органов.

11.

1. В консульство М. Плавтия Гипсея и М. Фульвия Флакка[1537] на едва-едва оправившуюся от военных потрясений Африку обрушилась [новая] ужасная и небывалая погибель. 2. Ибо ведь когда по всей Африке прошлись неисчислимые полчища саранчи и не только лишили всякой надежды на урожай, пожрали все всходы и отчасти коренья, листья на деревьях и нежные веточки, но и погрызли горькую кору и сухостой, они, поднятые вдруг в воздух и собранные в тучи, долгое время гонимые ветром, были низвергнуты в Африканское море. 3. После того как течение выбросило их неисчислимые тучи несущими вдаль волнами на широко раскинувшиеся берега, гниющая и разлагающаяся их масса испускала весьма отвратительный и, более того, пагубный запах, отчего на все живые существа обрушилась такая чума, что гниющие повсюду трупы птиц, домашних и диких животных, заражая воздух, приумножали степень несчастья. 4. Когда же я вспоминаю, сколько погибло людей, то содрогаюсь всем телом: ибо сообщается, что в Нумидии, где царем тогда был Миципса,[1538] умерло восемьсот тысяч человек, вблизи же морского берега, главным образом на Карфагенском и Утикском побережьях – более двухсот тысяч; близ самой же Утики было испепелено [болезнью] и умерло тридцать тысяч воинов, которые были предназначены для защиты всей Африки. 5. Эти потери оказались столь неожиданны и столь безмерны, что тогда, как передается, [из лагеря] близ Утики в течение одного дня через одни ворота было вынесено более полутора тысяч тел молодых людей.

6. Все же я хочу сказать, что в мире, подаренном всемогущим Богом – о чьем милосердии и уповая на Которого я сейчас свидетельствую, рассказывая это, – сколько бы и в наше время не появлялось бы порой в различных областях саранчи и сколько бы не досаждала она пусть и в большом количестве, однако не слишком сильно, все-таки никогда во времена христианские не обрушивалась столь великая сила зла, чтобы саранча, которую никоим образом нельзя было бы стерпеть живую, еще больший вред приносила бы мертвая, чтобы следовало желать, чтоб она и не погибала, когда, после того как долгое время живая, она уже пожрала все вокруг, еще больше погубила, будучи уничтоженной.

12.

1. В 627 году от основания Города, в консульство Л. Цецилия Метелла и Кв. Тиция Фламинина,[1539] в Африке Карфаген, который было решено восстановить спустя двадцать два года после того, как он был разрушен,[1540] был отстроен заново и оживлен переселившимися туда семьями римских граждан, ставшими его жителями; этому предшествовало великое чудо: 2. после того как землемеры, отправленные для определения границ карфагенской земли, обнаружили столбы, незыблемые указатели границ, вырванными ночью волками и изгрызенными, в течение некоторого времени все размышляли, полезно ли для римского мира восстанавливать Карфаген.[1541] 3. В том же году Г. Гракх, брат того Гракха, который был уже убит в ходе волнений, став народным трибуном[1542] в результате возмущения, оказался великой погибелью для Республики. 4. Ибо когда он щедрыми раздачами и чрезмерными обещаниями неоднократно поднимал римский народ на активные возмущения, особенно по поводу аграрного закона, из-за которого был убит и его брат Гракх, он оставил в конце концов должность сменившему его Минуцию.[1543]

5. Когда Минуций, народный трибун, устранил важнейшие постановления своего предшественника Гракха и отменил его законы, Гракх вместе с Фульвием Флакком,[1544] сопровождаемый огромной толпой, взошел на Капитолий, где было устроено собрание: там, когда поднялось великое возмущение, гракхианцами был убит некий глашатай,[1545] что послужило как бы сигналом к войне. 6. Флакк в окружении двух вооруженных сыновей и в сопровождении Гракха, прятавшего под тогой с левой стороны короткий меч, послав (хотя и напрасно) впереди себя глашатая, чтобы тот призывал рабов к свободе, занял в качестве крепости храм Дианы.[1546] 7. В свою очередь, со стороны Публиева склона, яростно ведя бой, туда ворвался консуляр Д. Брут.[1547] Долгое время Флакк сражался весьма упорно; Гракх, после того как перебрался в храм Минервы и уже готов был броситься на меч, был удержан от этого появлением Летория.[1548] И вот, когда война с переменным успехом шла уже довольно долго, посланные Опимием[1549] лучники наконец рассеяли перемешанную толпу.

8. Двое Флакков, отец и сын, когда они через святилище Луны прорвались в частный дом, после того как [враги] разломали его плетеную стену, были заколоты. Гракх, пока в течение долгого времени за него сражались и погибали его друзья, с трудом достиг Свайного моста[1550] и там, дабы не попасть живым в руки врагов, подставил шею под удар своего раба.[1551]

9. Отсеченная голова Гракха была передана консулу,[1552] тело было доставлено в крепость Мизен[1553] к матери Корнелии. Эта Корнелия, дочь [Сципиона] Африканского Старшего, удалилась, как я сказал, в Мизен после смерти первого сына. Имущество Гракхов было передано в казну; юный Флакк – убит в тюрьме. Сообщают, что на Авентинском холме из партии Гракха было убито двести пятьдесят человек. 10. Консул Опимий как в ходе сражения был отважен, так и в расследовании безжалостен; ведь было казнено свыше трех тысяч человек,[1554] среди них было убито большое количество невиновных: им не была даже объявлена причина [казни].

13.

1. В те же времена Метелл, высадившись на Балеарские острова, в ходе войны овладел ими и, устроив великую резню среди местного населения, прекратил пиратские нападения, которые тогда совершались с этих островов.[1555]

2. Проконсул же Гней Домиций[1556] в ходе тяжелейшей войны недалеко от крепости Виндалий[1557] победил галлов-аллоброгов,[1558] главным образом за счет того, что вражеские кони и сами враги разбежались, перепуганные обликом слонов, которых они никогда не видели.[1559] Как передают, там было убито двадцать тысяч аллоброгов и три тысячи захвачено в плен.

3. В то же время гора Этна полыхала дольше, чем обычно; извергая и широко разливая огненные потоки, она обрекла на гибель город Катину[1560] и его округу, так что рушились обожженные и отягощенные горячим пеплом кровли зданий; для облегчения этого несчастья сенат отправил жителям Катины собранные за десять лет налоги.

14.

1. В 628 году от основания Города консул Фабий[1561] выступил против Битуита, царя галльского города, [лежащего в землях] арвернов,[1562] собравшего для войны весьма большие силы, во главе столь малого войска, что Битуит насмехался, говоря, что небольшого количества римлян едва ли хватит для прокорма собак, которых он держал в войске. 2. Когда он увидел, что для перевода войск через реку Родан[1563] ему мало одного моста, он построил другой, составив лодки, которые связал цепями и скрепил досками, настеленными сверху. 3 После того как завязалось яростное сражение и длилось уже долгое время, галлы, побежденные и обращенные в бегство, когда каждый думал лишь о себе, сбившиеся в беспорядочные толпы, порвали в ходе спешной переправы крепежи моста и вскоре были увлечены на дно вместе с лодками. 4. Как сообщается, в войске Битуита было сто восемьдесят тысяч солдат, из которых сто пятьдесят тысяч либо пали в бою, либо утонули.[1564]

5. Консул Кв. Марций[1565] двинулся войной на племя галлов, обитавшее у подножья Альп;[1566] когда те увидели, что римские войска окружили их, и поняли, что битва не будет равной, убив жен и детей, сами взошли на костры. 6. Те же, кто не сумели предать себя смерти, оттого что уже были захвачены римлянами и оказались в плену, сами умертвили себя – кто с помощью оружия, кто повесившись, кто отказавшись от пищи, так что не уцелело никого, даже малого дитя, кто бы из-за любви к жизни согласился терпеть участь раба.

15.

1. В 635 году от основания Города, в консульство П. Сципиона Назики и Л. Кальпурния Бестии,[1567] сенат с согласия римского народа объявил войну Югурте, царю нумидийцев.[1568]

2. Однако я лишь вкратце скажу о Югурте, следуя порядку повествования, всего-навсего упомянув о нем, ибо как по поводу его хитрого и несносного нрава, так и о деяниях его, свершенных столь же лукаво, сколь и ревностно, благодаря особому таланту писателей известно, пожалуй, всем.[1569]

3. Итак, Югурта, усыновленный царем нумидийцев Миципсой[1570] и объявленный наряду с родными сыновьями Миципсы наследником, сначала [устранил] своих сонаследников, а именно убил Гиемпсала[1571] и изгнал из Африки побежденного в войне Адгербала,[1572] 4. затем подкупил с помощью денег посланного против него консула Кальпурния и добился от него мира на постыднейших [для римлян] условиях.[1573] 5. После этого Югурта, когда сам прибыл в Рим и там всех либо подкупил, либо соблазнил деньгами, посеял [в Городе] волнения и распри; когда он покидал Рим, он довольно постыдно отозвался о нем, изреча: «О! продажный город, обреченный на скорую смерть, если только найдет себе покупателя!»[1574]

6. В следующем году в сражении у города Каламы[1575] он разбил А. Постумия,[1576] брата консула Постумия,[1577] которого консул поставил во главе сорокатысячного войска и который жаждал завладеть собранными [в Каламе] царскими богатствами; от побежденного Постумия он потребовал позорнейшего договора.[1578] Он присоединил к своему царству почти всю Африку, отложившуюся от римлян. 7. Однако впоследствии укрощенный неподкупностью консула Метелла[1579] и строгой дисциплиной [его войска], Югурта, разбитый в двух сражениях,[1580] увидел, что на его глазах опустошается его Нумидия и защитить ее нет возможности; принужденный консулом к капитуляции, он передал триста человек в качестве заложников, обязался поставлять хлеб и другое продовольствие, выдал более трех тысяч перебежчиков. 8. После этого Югурта, поскольку, не доверяя миру, не прекратил дерзких набегов, был укрощен римскими войсками с помощью хитрости консула Г. Мария,[1581] ничуть не меньшей, чем та, которую проявлял сам Югурта, главным образом после того как Марий с помощью хитрости окружил и захватил переполненный царскими сокровищами город Капсу, основанный, как передают, Геркулесом Финикийским.[1582]

9. Не надеясь после этого на собственные средства и на собственные силы, Югурта заключил союз с Бокхом, царем мавров;[1583] необыкновенно усилив себя его конницей, он досаждал войску Мария беспрерывными набегами. 10. Наконец близ Цирты, древнего города, царской резиденции Масиниссы, имея шестьдесят тысяч всадников, он напал на римлян, собиравшихся захватить город.[1584]

11. Более отчаянной и более суровой для римского войска битвы не было никогда: пыль, вырываясь из-под копыт суматошно кружившихся по бранному полю лошадей, окутала небо, скрыла день и напустила ночь, нависло такое облако стрел, что от поражения не могла уберечься ни одна часть тела, ибо сражавшиеся как из-за темноты не имели возможности для наблюдения, так и по причине густой давки были не в состоянии увернуться от удара. 12. И не стремился всадник, мавр ли, нумидиец, хорошенько рассмотреть врага для удобного выстрела, но пускал стрелы в неопределенное место, уверенный, что стрела точно найдет свою жертву. И вот римские пехотинцы, теснимые [врагом], сбились в единую массу. Прервала эту бойню наступившая ночь. 13. И на следующий день и сражение, и бойня явили ту же картину: воин хотя и обнажал свой меч, был не в состоянии броситься на врага, поскольку ему не давали приблизиться к нему пущенные издали дротики; бежать было нельзя, ибо всадник, устремляясь тут же в погоню, закрывал путь к бегству.

14. Уже третий день [сражения]; ниоткуда никакой помощи, повсюду только ужасающая картина смерти; наконец консул Марий смелым и отчаянным поступком открыл путь к надежде: вместе со всем войском он бросился с вала и ринулся тут же на открытое поле, в битву.

15. И когда окруженные враги в очередной раз не только потрепали первые ряды [консульского] войска, но и, пуская вдаль стрелы, нанесли урон его центру, и когда приведенных в смятение римлян, кроме всего прочего, до крайности изнурили жар солнца, нестерпимая жажда и царящая вокруг смерть, внезапно та известная для римлян по войне с африканцами посланная небом помощь в виде непогоды и дождя принесла им неожиданное спасение.[1585] 16. В то время как внезапный дождь принес страдавшим от жары и мучимым жаждой римлянам прохладу и питье, у нумидийцев он сделал скользкими и непригодными древки копий, которые те обычно бросали без использования ремней; 17. кроме того, легкие и надежные щиты, обтянутые загрубевшей слоновьей кожей, какие они использовали – их особенность в том, что во время дождя они впитывают влагу, словно губка, и сразу же тяжелеют, – не могли их защитить, поскольку их трудно было перетаскивать с места на место. И вот, бросив приведенных в смятение мавров и нумидийцев, Бокх и Югурта устремились в бегство.

18. После этого в последней битве теми же царями было брошено девяносто тысяч воинов; передают, что они были полностью перебиты одержавшими победу римлянами. И вот, потеряв надежду на продолжение войны, Бокх стал просить мира и в качестве платы за мир отправил к Марию через легата Суллу[1586] коварным образом схваченного и закованного в цепи Югурту. 19. Во время триумфа Югурта был проведен впереди колесницы вместе с двумя своими сыновьями и вскоре задушен в тюрьме.[1587]

20. В те же дни произошло непристойное и жуткое чудо. Л. Гельвий, римский всадник, когда, возвращаясь вместе с женой и дочерью из Рима в Апулию, был застигнут непогодой и увидел, что дочь напугана; чтобы быстрее добраться до ближайшего убежища, он, оставив повозки и спешно схватив коней, поместил сидящую на коне девственную дочь в середину колонны. 21. Девушка тотчас же была поражена ударом молнии; она лежала нагая, в то время как сброшенные одежды были не порваны, ленты на груди и ногах развязаны, тело же невредимо, если не считать того, что она лежала в непристойной позе, а [изо рта] слегка выглядывал язык; сам же конь, на котором девушка ехала, лежал бездыханным поодаль, в то время как седло его, удила и подпруга были сорваны и валялись в разных местах.

22. Некоторое время спустя римский всадник Л. Ветурий тайным прелюбодеянием опорочил весталку Эмилию. Кроме того, эта самая Эмилия предложила и отдала двух весталок приятелям своего осквернителя, побужденных к участию в прелюбодеянии. [Схваченные] по доносу раба, все они были преданы казни.[1588]

23. Кроме того, во время той же Югуртинской войны в Галлии был убит консул Л. Кассий,[1589] преследовавший тигуринов[1590] до самого океана и, напротив, попавший в устроенную ими западню. 24. Погиб также консулярий Луций Пизон,[1591] легат консула Кассия. Г. Публий, другой легат, чтобы сберечь остаток войска, который бежал в лагерь, на основании позорнейшего договора передал тигуринам заложников и половину всех запасов;[1592] когда Публий вернулся в Рим, он в назначенный [для суда] день был обвинен народным трибуном Целием за то, что отдал тигуринам заложников, и удалился в изгнание.

25. Проконсул Цепион,[1593] захватив город галлов, имя которого Толоза,[1594] вынес из храма Аполлона сто тысяч фунтов золота и сто десять тысяч фунтов серебра.[1595] Рассказывают, что когда это богатство в сопровождении охраны он отправил в Массилию, дружественный римскому народу город, и когда тайным образом были перебиты – как утверждают некоторые – те, кому было поручено его охранять и доставить [в Массилию], это он присвоил себе все богатства посредством того преступления. Это было причиной того, что в Риме после случившегося началось серьезное расследование.[1596]

16.

1. В 642 году от основания Города консул Гн. Манлий[1597] и проконсул Кв. Цепион, отправленные против кимвров,[1598] тевтонов,[1599] тигуринов и амбронов,[1600] галльских и германских племен, которые в ту пору объединились, чтобы уничтожить римское государство, распределили между собой провинции по разным берегам реки Родан.[1601] 2. Там они [консул и проконсул], пока со страшной ненавистью и ревностью спорили между собой, были побеждены, принеся великий срам и риск римскому имени. Ибо в той битве был захвачен и убит консулярий М. Эмилий,[1602] пали два сына консула; 3. Анций[1603] писал, что в той катастрофе было убито восемьдесят тысяч римлян и их союзников, уничтожено сорок тысяч слуг и обозников.[1604] 4. Передают, что в итоге из всего войска в живых осталось только лишь десять человек, которые доставили печальную весть, приумножив тем самым несчастья.

5. Враги, захватив оба лагеря и огромную добычу, в ходе какого-то неизвестного и невиданного священнодействия уничтожили все, чем овладели: 6. одежды были порваны и выброшены, золото и серебро сброшено в реку, воинские панцири изрублены, конские фалеры искорежены, сами кони низвергнуты в пучину вод, а люди повешены на деревьях – в результате ни победитель не насладился ничем из захваченного, ни побежденный не увидел никакого милосердия. 7. Рим тогда не только наполнила великая скорбь, но и охватил великий страх, как бы кимвры не двинулись через Альпы и не уничтожили Италию.

8. В то же время Кв. Фабий Максим[1605] при участии двух рабов, пособников в злодеянии, убил своего молодого сына, отправленного в деревню, и тут же в качестве платы за преступление отпустил тех рабов на волю. Он был осужден по обвинению Гн. Помпея.[1606]

9. И вот Марий, ставший консулом в четвертый раз,[1607] разбил лагерь близ рек Изера[1608] и Родана, там, где они сливаются друг с другом; тевтоны, кимвры, тигурины и амброны, после того как на протяжении трех дней сражались вблизи римского лагеря, намереваясь каким-либо образом выбить их с вала и выманить на открытое поле, решили тремя полчищами двинуться на Италию.

10. Марий после отступления врагов оставил лагерь и занял холм, который возвышался над рекой и полем, заполненным врагами. Когда же воинов его стала мучить жажда и со всех сторон послышались жалобные крики, он ответил, что вот она, вода, перед ними, ее лишь нужно отвоевать. И вот когда первыми с боевым кличем в битву бросились обозники, за ними последовало войско, и вскоре армии сошлись в открытом сражении, завязалась битва, и римляне одержали верх. 11. В четвертый день вновь выведенные на поле боевые порядки до самого полудня вели сражение с равной, казалось, решимостью. Потом, когда под раскаленным солнцем непривычные к жаре тела галлов размякли, подобно талому снегу, вплоть до самой ночи продолжалась уже не битва, а скорее бойня. 12. Передают, что в том сражении было убито двести тысяч [галльских] воинов, восемьдесят тысяч захвачено в плен и едва ли три тысячи спаслось бегством; также был убит их предводитель Тевтобод.[1609] 13. Их женщины с душой более твердой, чем можно ожидать даже от победителей, предупредили консула, что если им будет сохранено их целомудрие и позволено служить весталкам и богам, они сохранят себе жизнь. И вот, когда просьбы их были отклонены, они, бросив своих детей на скалы, убили себя кто мечом, кто повесившись.

Эти события касаются тигуринов и амбронов.[1610]

14. В свою очередь, тевтоны и кимвры, пройдя без потерь через снега Альп, достигли равнин Италии, и вот, когда жестокий народ за долгое время изнежился там, наслаждаясь мягким воздухом, напитками, едой и банями, Марий, избранный консулом в пятый раз,[1611] и Катул,[1612] посланные против них, назначив для битвы день и выбрав поле, построили войска, следуя хитрости Ганнибала, в тумане и вступили в сражение с появлением солнца.[1613] 15. И, конечно, галлы сразу же пришли в замешательство, ибо римский строй ударил прежде, чем они его увидели. И когда принявшие удар всадники обратились вспять, в сторону своих, они привели в смятение все множество галлов, приближавшихся беспорядочной массой, а когда в лицо им стало светить взошедшее солнце и поднялся ветер, глаза их застил песок и ослепил яркий свет. 16. И вышло так, что столь огромное и столь ужасное множество [галлов] было почти полностью уничтожено при незначительных потерях со стороны римлян. Сообщают, что в том сражении их было убито сто сорок тысяч, шестьдесят тысяч захвачено в плен.[1614]

17. Не менее ожесточенное сражение завязали женщины: они, поставив кругом телеги, наподобие лагеря, обороняясь сверху, в течение долгого времени отражали [нападение] римлян. Однако, когда они были устрашены неведомым способом убийства, – отсекая макушки голов с волосами, римляне оставляли [своих врагов] обезображенными такой весьма отвратительной раной, – оружие, предназначенное для врагов, они обратили против себя. 18. И действительно, одни бросились друг другу на мечи, другие задушили себя, сдавив друг другу горло, третьи, набросив на свои шеи петли веревок, концы которых были привязаны к голеням коней, и тут же пуская коней вскачь, лишили себя дыхания и жизни, четвертые повесились на высоко поднятых оглоблях телег. 19. Также известно, что одна женщина привязала к своим ногам двух своих сыновей, набросив им на шеи петли, и, когда, ища для себя смерти, повесилась сама, задушила их вместе с собой.[1615] 20. Среди тех бесчисленных и достойных сожаления смертей, как передают, убили себя два царевича, бросившись на мечи друг друга. Цари Лугий и Бойорикс[1616] пали в битве; Клаодих и Цезорикс были захвачены в плен.

21. Итак, в тех двух битвах триста сорок тысяч галлов было убито и сто сорок тысяч взято в плен, не считая безмерного множества женщин, которые в женском исступлении, но с мужской решимостью убили себя и своих детей.

22. И вот такой триумф Мария и такая римская победа были омрачены невероятным злодеянием, какого римляне не видели никогда прежде и которое вдруг навсегда ввергло Рим в трепет и в скорбь. 23. Ибо ведь Публий Маллеол с помощью рабов лишил жизни собственную мать; он был осужден как матереубийца, зашит в кожаный мешок и брошен в море. 24. Римляне совершили и злодеяние, и наказание, по поводу которого и Солон Афинский не дерзнул бы установить закон, поскольку не поверил бы, что можно совершить [такое преступление]; римляне же, которые ведут себя от Ромула, понимая, что можно совершить и такое [злодеяние], узаконили невиданную казнь.[1617]

17.

1. В 645 году от основания Города после войны с кимврами и тевтонами и после пятого консульства Мария, благодаря которому, как справедливо считается, было спасено римское государство, в шестое консульство того же самого Г. Мария[1618] оно было так потрясено, что из-за внутреннего раздора пришло почти в полный упадок.

2. Раскрывать и следовать извилистым тропам раздоров и весьма запутанным причинам возмущений мне кажется неуместным и в то же время долгим [занятием]; 3. я полагаю, достаточно будет кратко сказать о том, что Л. Апулей Сатурнин[1619] оказался первым виновником занимавшегося мятежа: будучи злейшим врагом Кв. Метелла Нумидийского, мужа весьма влиятельного, он осадил его во главе вооруженной толпы, когда тот, назначенный цензором, вынужден был бежать из дома в поисках убежища на Капитолий;[1620] Сатурнин был выбит оттуда вознегодовавшими римскими всадниками, когда уже множество убийств свершилось перед Капитолием. Затем Сатурнин и Главкия[1621] благодаря вероломству консула Г. Мария убили А. Нуния, своего соперника.[1622]

4. В следующий год Марий, бывший консулом в шестой раз, претор Главкия и народный трибун Сатурнин сговорились тайным образом, во что бы то ни стало, отправить в изгнание Метелла Нумидийского.[1623] В назначенный [для суда] день невинный Метелл, осужденный через преступные речи судьями, стоявшими за ту же партию, с болью для всего Города[1624] удалился в изгнание. 5. Тот же самый Сатурнин, боясь, как бы Меммий,[1625] муж решительный и неподкупный, не стал консулом, когда тот бежал во время неожиданно вспыхнувшего возмущения, убил его руками сообщника П. Меттия, который безобразной дубиной нанес [Меммию] смертельную рану.[1626]

6. Когда сенат и народ римский из-за такого злодеяния в отношении Республики охватило негодование, консул Марий, вовремя сообразив,[1627] присоединился к единодушию добрых граждан и мягкой речью успокоил возбужденный народ. Сатурнин после постыдных дерзновений устроил у себя дома собрание, и там одни его именовали царем,[1628] другие императором. 7. Марий, разделив народна манипулы, расположил второго консула[1629] с отрядом на холме, а сам укрепил ворота. Сражение началось на форуме; Сатурнин, разбитый на форуме сторонниками Мария, бежал в Капитолий; Марий отрезал водопровод и тем самым отвел воду. 8. Затем довольно жестокая борьба шла на подступах к Капитолию, многие вокруг Сауфея[1630] и Сатурнина были убиты. Сатурнин, крича во весь голос, доказывал, что виновник всех его действий Марий; 9. когда же Сатурнин, Сауфей и Лабиен под натиском Мария бежали в поисках спасения в курию, они были убиты римскими всадниками, выломавшими двери. Г. Главкия был зарезан, как только его вытащили из дома Клавдия.[1631] 10. Народный трибун Фурий[1632] постановил конфисковать имущество всех [мятежников] в казну. Гн. Долабелла, брат Сатурнина, пытавшийся бежать через овощной рынок, был убит вместе с Л. Гиганием.[1633] И вот, когда виновники такого возмущения были убиты, народ получил покой. 11. Тогда Катон и Помпей[1634] к радости всего Города обнародовали законопроект о предоставлении Метеллу Нумидийскому права вернуться: чтобы этого не случилось, консул Марий и народный трибун Фурий заблокировали его своими действиями.

12. В свою очередь, Рутилий, муж весьма добропорядочный, был настолько честен и настолько [уверен в своей] правоте, что, будучи вызван обвинителями в суд, не стал, допустим, вплоть до [дня публичного] разбирательства отращивать волосы и бороду, не стал привлекать сторонников видом грязной одежды и жалким обличьем, не стал умерять недругов и смягчать судей; речь же он произнес, когда претор дал ему слово, по кротости сравнимую с душой, которой обладал. 13. Когда он был обвинен на основании явной клеветы, и хотя справедливо всеми добрыми гражданами считалось, что он достоин оправдания, он тем не менее был осужден из-за нечестивости судей. Переселившись в Смирну,[1635] он состарился там среди литературных занятий.[1636]

18.

1. В 659 году от основания Города, в консульство Секста Юлия Цезаря и Л. Марция Филиппа,[1637] всю Италию потрясла внутренними раздорами Союзническая война. 2. Дело в том, что народный трибун Ливий Друз[1638] побудил всех латинян, увлеченных надеждой на [обретение] свободы, когда не смог их унять принятием закона, взяться за оружие.[1639]

3. К этому присоединилось еще то, что на скорбный Город навели страх ужасные чудесные явления. Так, на восходе с северной стороны со страшным громом небесным вспыхнул огненный шар. 4. В землях арретинов,[1640] когда во время обеда разламывали хлеб, из места надлома, словно из раны телесной, изливалась кровь. 5. Кроме того, во многих местах землю поразил каменный град, смешанный также с осколками черепицы, [шедший] на протяжении семи беспрерывных дней. В земле самнитов из огромной трещины в земле изверглось пламя, да так, что казалось, оно достанет неба. 6. К тому же многие римляне, находясь в дороге, видели, как с неба на землю низвергся шар золотого цвета, после чего вновь, поднявшись ввысь, он унесся на восток и затмил своими громадными размерами солнце.

7. Друз, встревоженный такими бедствиями, был убит у себя дома кем-то неизвестным.[1641] 8. И вот пиценцы,[1642] вестины,[1643] марсы,[1644] пелигны,[1645] марруцины,[1646] самниты[1647] и луканцы,[1648] когда еще скрытно собирались отложиться [от Рима], убили близ Аскула[1649] отправленного к ним в качестве посла претора Г. Сервилия[1650] и тотчас, заперев город, с неистовством перебили римских граждан.

9. Ужаснейшая гибель последовала сразу же за постыднейшими чудесными явлениями; в самом деле, животные всякого рода, которые беспрекословно допускали к себе людей и имели обыкновение жить среди людей, оставив стойла и пастбища, с жалким блеяньем, мычаньем и ржаньем бежали в леса и горы. Даже собаки, которым природа не позволяет жить без людей, с жалобным воем бродили, подобно волкам.

10. Итак, претор Гн. Помпей[1651] по решению сената вступил с пиценцами в войну и был побежден. После этого самниты возложили командование на Папия Мутила,[1652] а марсы предпочли [в качестве военного руководителя] Агамемнона,[1653] предводителя пиратов. 11. Юлий Цезарь,[1654] побежденный в ходе сражения самнитами, бежал, после того как войско его было разбито наголову.[1655] Консул Рутилий выбрал себе в качестве легата Мария,[1656] своего родственника; его, постоянно нашептывавшего, что полезно было бы повременить с битвой и надлежало бы хоть немного потренировать в лагере состоящее из новобранцев войско, 12. он отказывался слушать, полагая, что тот хитрит с ним, и [в результате] попал, беспечный, вместе с войском в засаду, устроенную марсами; там погиб и сам консул, пали также многие знатные [римляне], и было убито восемь тысяч римских воинов. 13. Река Толен[1657] представила взору легата Мария оружие и тела павших [в битве] и унесла их с собой как свидетельство поражения. Марий, собрав тут же войска, сокрушил победителей, когда те не ожидали [его нападения], и уже сам уничтожил восемь тысяч марсов.[1658] 14. Цепион же, завлеченный вестинами и марсами в ловушку, был уничтожен со всем своим войском.[1659]

В свою очередь Л. Юлий Цезарь, после того как спасся, разбитый при Эзернии,[1660] бегством, собрав отовсюду войска, в сражениях с самнитами и луканцами уничтожил многие тысячи врагов. 15. И когда войском он был провозглашен императором и отправил в Рим известие о победе, сенат, возрадовавшись той надежде, снял сагумы,[1661] то есть одежду скорби, в которую он облачился с началом Союзнической войны, и вновь покрыл себя в былую красоту тоги. Позже Марий наголову разбил шесть тысяч марсов, к тому же семь тысяч разоружил. 16. Сулла,[1662] посланный с двадцатью четырьмя когортами в Эзернию, которую обороняли, находясь в плотной осаде, римские граждане и воины, в ходе крупного сражения, принеся врагу огромные потери, спас городи союзников.

17. Гн. Помпей[1663] в ходе ожесточенного сражения обратил в бегство пиценцев; после этой победы сенат вновь украсил одежды латиклавиями[1664] и другими знаками достоинства, в то время как, переведя дух в первый раз благодаря победе Цезаря, облачался только в тоги. Ценой большой крови и огромного напряжения сил претор Порций Катон одержал верх над этрусками,[1665] а легат Плотий над умбрами.[1666]

18. В консульство Гн. Помпея и Л. Порция Катона[1667] Помпей в течение долгого времени вел осаду города Аскула; и не овладел бы им, если бы не достиг победы, учинив бойню над народом, вырвавшимся на поле. В том сражении было убито восемнадцать тысяч марсов вместе с их командующим Фравком и три тысячи захвачено в плен.[1668] 19. В то же время четыре тысячи италийских мужей, бежавших из той бойни, собравшись в одно целое, поднялись на горный хребет, где лишенные среди снегов сил, истерзанные, замерзли, встретив достойную сожаления смерть. 20. Ибо, действительно, они стояли, словно живые, так, как застыли, будучи охвачены страхом перед врагами: кто-то припав к деревьям или к скалам, кто-то опершись на свое оружие, с открытыми глазами и оскаленными зубами; и не было у взиравших вдаль [людей] никакого признака смерти кроме полной неподвижности, которую никоим образом долго не может переносить сила человеческой жизни.

21. В тот же день прошло сражение с пиценцами, в котором они были разбиты; их предводитель Видацилий, собрав первых мужей [своего племени], отравился, выпив после шумного пира и обильного возлияния зелье, побуждая остальных последовать его примеру: все восславили его поступок, но [примеру его] никто не последовал.[1669] 22. В 661 году от основания Города,[1670] когда римское войско приступило к осаде Помпей,[1671] консулярий Постумий Альбин,[1672] в тот момент легат Л. Суллы, был забит камнями, когда навлек на себя из-за нестерпимого высокомерия ненависть всех солдат. 23. Консул Сулла[1673] клятвенно заявил, что кровь римского гражданина можно искупить только вражеской кровью: войско, возбужденное осознанием этого, так бросилось в битву, будто каждый считал, что должен погибнуть, если не будет добыта победа. В ходе этого побоища было убито восемнадцать тысяч самнитов; Ювенция же, предводителя италиков, и многих из его народа Сулла уничтожил в ходе преследования.

24. Консул Порций Катон после того как, имея под своим началом войска Мария, довольно успешно провел ряд сражений, начал восславлять себя: Г. Марий-де не совершал большего; и в результате этого во время боя у Фуцинского озера[1674] с марсами он был убит среди общей сумятицы сыном Мария, будто бы кем-то неизвестным.[1675]

25. Легат Г. Габиний[1676] был убит во время атаки на вражеский лагерь. Марруцины и вестины были разбиты, преследуемые Сульпицием,[1677] легатом Помпея. Тем же самым Сульпицием в ходе ужасного сражения у реки Теана[1678] были сокрушены и убиты Поппедий[1679] и Обсидий, предводители италиков.

26. Помпей, вступив в Аскул, высек розгами, а потом обезглавил префектов, центурионов и всех первых лиц города; рабов их и все имущество он выставил на торги; что касается остальных [жителей города], он повелел им удалиться, свободными, однако нагими и лишенными средств [к существованию]; и в то время как сенат надеялся в отношении той добычи, что она послужит некоторой помощью в осуществлении народных выплат, Помпей ничего не передал из нее в обнищавшую казну. 27. Ибо ведь в то же самое время, когда казна была совершенно опустошена и для раздач хлеба не хватало денег, общественные места вокруг Капитолия, которые были переданы в собственность понтификам, авгурам, децемвирам и фламинам, с появлением нехватки средств были распроданы, благодаря чему было получено достаточно денег, чтобы на время скрыть скудность.

28. И вот в лоно самого Города тогда текли отовсюду богатства, отнятые от всякого ограбленного города и всякой разоренной земли, когда сам Рим, поскольку вынуждала постыдная нищета, лучшие свои части выставлял на торги. 29. Вот почему [Риму] следовало бы обратить внимание на те свои годы, когда он, словно ненасытное чрево, все пожравшее и вечно голодное, не оставив ничего городам, которые он сделал несчастными, сам, еще более несчастный, не имел ничего и, подталкиваемый чувством голода, бросался в очередное пекло войны.

30. В те же времена царь Сотим, вторгшийся в Грецию с большим количеством вспомогательных войск фракийцев, опустошил все пределы Македонии и, в конце концов разбитый претором Г. Сентием,[1680] был вынужден вернуться в [свое] царство.

19.

1. В 662 году от основания Города,[1681] когда еще не завершилась Союзническая война, в Риме занялась Первая Гражданская война, и в тот же самый год началась Митридатова война,[1682] хотя и менее позорная, все же не менее тяжелая. 2. О сроках же Митридатовой войны передают по-разному: началась ли она в тот момент, или запылала тогда особенно ярко? Тем более, что одни говорят, что продолжалась она тридцать лет, другие – сорок. Но сколько бы не воспламенилось в те времена пожарищ, когда несчастья накладывались друг на друга, я все же, хотя и кратко, скажу о каждой [войне] в отдельности.

3. В то время как консул Сулла[1683] намеревался выступить в Азию против Митридата,[1684] но вынужден был из-за незавершенности Союзнической войны оставаться в Кампании,[1685] Марий рвался в седьмой раз получить консульские полномочия и взять на себя ведение Митридатовой войны. 4. Узнав об этом, Сулла, в самом деле нетерпеливый молодой человек,[1686] воспламенившись неумеренным гневом, сначала с четырьмя легионами расположился перед Городом;[1687] там он убил Гратидия, легата Мария, [принеся] первую, в каком-то роде, жертву войне, вскоре затем ворвался с войском в Город и потребовал факелы, чтобы поджечь Город; когда же все в страхе попрятались, он по Священной улице,[1688] собирая толпу, достиг форума. 5. Марий, когда безуспешно попытался возбудить знать, взбудоражить народ, выставить, наконец, против Суллы всадническое сословие, решившись сопротивляться (но тщетно), когда в итоге к оружию были приведены рабы, обнадеженные обещанием освобождения и добычи, отступил к Капитолию. Однако когда туда ворвались когорты Суллы, Марий в ходе жестокой резни его сторонников бежал. 6. Тогда же там был убит из-за предательства своего раба Сульпиций, сотоварищ Мария;[1689] самого же раба, за то, что указал на врага, консулы решили отпустить на волю, а за то, что донес на своего господина, сбросить его с Тарпейской скалы.[1690]

7. Бежавший Марий, когда был окружен преследователями, скрылся в Минтурнских болотах;[1691] ужасно вымазанный грязью и с позором вытащенный из болот, являя собой гнусное зрелище, Марий, отведенный в Минтурны и брошенный в тюрьму, одним лишь взглядом напугал подосланного к нему убийцу.[1692] 8. Потом, спустившись по веревке,[1693] он бежал в Африку и, призвав из Утики сына,[1694] который там находился под надзором, немедленно возвратился в Рим и вступил в преступный союз с консулом Цинной.[1695]

9. И вот на погибель Республике они разделили между собой войска на четыре части.[1696] И действительно, три легиона были отданы Марию; во главе [другой] части был поставлен Гн. Карбон;[1697] часть принял Серторий (имеется в виду тот Серторий, который в тот момент являлся подстрекателем и участником гражданской войны, а потом, когда она завершилась, разжег в Испании другую войну,[1698] которая в течение многих лет принесла множество поражений римлянам); остальная же часть войск подчинялась Цинне. 10. В свою очередь, Гн. Помпей,[1699] которого сенат призвал с войском, чтобы оказать помощь Республике, и который долгое время колебался, словно охотник за дичью наблюдая за ходом государственного переворота, будучи отвергнут Марием, или даже Цинной, присоединился к Октавию, второму консулу, и вскоре вступил в стычку с Серторием. 11. Достойную сожаления битву прервала только наступившая ночь; как с одной, так и с другой стороны было убито по шестьсот человек.

12. На следующий день, когда перемешанные тела стали разделять для того, чтобы погрести их, воин, сражавшийся на стороне Помпея, обнаружил тело своего брата, которого он сам убил: ведь в ходе стычки каждому мешал узнать другого шлем, к тому же безумие застило взгляд – впрочем, незнание не снижает вины: даже если воин не узнал, как видно, брата, он не сомневался, что видит перед собой соотечественника.

13. И вот победитель, более несчастный, чем побежденный, когда узнал тело брата и осознал свое братоубийство, проклиная гражданские войны, тут же пронзил свою грудь мечом и со слезами, истекая кровью, рухнул на тело брата.[1700]

14. Помогло ли расстроить безжалостный замысел то, что в самом начале гражданских войн распространилась бесславная молва: сошлись де [в битве] братья, не узнав друг друга, но как граждане, различавшие друг друга, обрел-де брат-победитель с помощью своего злодеяния доспехи убитого брата, и скоро-де виновник такой жестокости тем же мечом и той же рукой отомстил, пролив кровь свою, за братоубийство, которое он совершил? 15. Неужели же этот пример хоть сколько-то поколебал ретивость борющихся партий? Неужели же при какой-нибудь попытке совершить злодеяние кого-то остановила боязнь ошибиться? Неужели же остановила та преданность и уважение к узам природы, которые у нас общие с животными? Неужели же кто-нибудь вздрогнул оттого, что сумел представить в отношении себя то, что совершил один [воин], убив брата и покончив с собой, и, побежденный внутренним чувством, удержал себя от подобного замысла [участвовать в гражданской войне]? 16. Напротив, на протяжении почти сорока лет гражданские войны были до такой степени беспрерывны, что могло показаться, будто величина славы должна зависеть от величины злодеяния. Ведь после такого доказательства в такой войне всякий стал бы избегать опасности братоубийства, если бы не желал этих самых братоубийств.[1701]

17. Итак, Марий, силой взяв Остийскую колонию,[1702] проявил там всевозможные виды сладострастия, жадности и жестокости. 18. Помпей погиб, сраженный молнией;[1703] войско же его, пораженное мором, погибло почти полностью. Ведь умерло одиннадцать тысяч человек из лагеря Помпея и шесть тысяч из войска консула Октавия. 19. Марий, подобно врагу, вторгся в город Антий[1704] и в Арицию[1705] и уничтожил в них всех, кроме перешедших на его сторону. Он также разрешил своим сторонникам чинить грабежи. Потом консул Цинна во главе легионов, а Марий во главе беглых рабов вступили в Город[1706] и предали там смерти знатнейших членов сената и многих консуляров.[1707]

20. Однако насколько это является малой частью случившихся бед! Сказать в одном слове об убийстве добрых граждан, в то время как количество тех убийств было столь велико, столь велика продолжительность, столь безгранична жестокость и столь различны образы! 21. Тем не менее мне, пожалуй, лучше кое о чем полезном для дела умолчать, иначе подробным рассказом я смогу привести в оцепенение, если те несчастья будут либо обстоятельно переданы тем, кому они известны, либо открыты тем, кому они неведомы. 22. Ведь речь я веду о родине, о гражданах и о предках наших, которые, потрясенные теми бедами, совершили столько гнусных поступков, услышав про которые, потомки вполне способны ужаснуться, которые, право же, не желают их особенно возвеличивать, либо ограничиваясь по их поводу необходимыми сведениями, если знают их, либо, если не знают, проявляя должное сочувствие.

23. И вот Марий, когда собрал головы убитых сограждан, доставленные на пиры, принесенные в жертву капитолийским богам, выставленные на обозрение и для украшения на рострах, и когда достиг в седьмой раз консульства вместе с Цинной, ставшим консулом в третий раз,[1708] был наконец похищен запоздалой смертью в начале исполнения консульских обязанностей.[1709]

24. Цинна восполнил убийства добрых граждан кровью нечестивых. Ибо поскольку приведенный Марием отряд беглых рабов был не в состоянии насытиться грабежом и ничего из захваченного не отдал консулам, допустившим грабеж, привлеченный якобы для выплаты жалования на форум и безоружный, он был перебит окружившими его солдатами. В тот день на форуме Города было убито восемь тысяч беглых рабов,[1710] а также своим же войском был убит и сам Цинна, получивший консульство в четвертый раз.[1711]

20.

1. Между тем те, кто уцелели из сенаторов, бежав от власти Цинны, жестокости Мария, безумия Фимбрии[1712] и дерзости Сертория, переправившись в Грецию, стали побуждать Суллу, прося, чтобы он помог родине, которая тяжело больна и даже почти погублена. 2. И вот Сулла вскоре после того, как достиг берегов Кампании, разбил в сражении консула Норбана:[1713] семь тысяч римлян тогда уничтожили римляне, шесть тысяч тех же римлян были захвачены в плен римлянами же, сто двадцать четыре человека пало со стороны Суллы.

3. В свою очередь Фабий Адриан,[1714] которому принадлежала пропреторская власть, страстно домогавшийся с помощью армии рабов власти над Африкой, со всеми домочадцами был заживо сожжен на костре хозяевами тех рабов близ Утики.

4. Претор Дамасипп,[1715] по наущению консула Мария,[1716] пригласив в курию якобы на совещание Кв. Сцеволу,[1717] Г. Карбона,[1718] Л. Домиция,[1719] П. Антисция,[1720] убил их там самым жестоким образом. Тела убитых были вытащены [из курии] баграми и сброшены в Тибр.

5. В то же время полководцы Суллы провели против марианских войск много битв, добившись в них горького успеха. Ведь как Кв. Метелл[1721] уничтожил силы Каррины[1722] и захватил его лагерь, так и Гн. Помпей[1723] нанес тяжелое поражение коннице Карбона.[1724]

6. Тогда же у Сакрипорта[1725] между Суллой и Марием Младшим произошло крупное сражение, в котором, как написал Клавдий, из войска Мария было убито двадцать пять тысяч человек.[1726]

7. А Помпей выбил из лагеря Карбона и, преследуя его, обратившегося в бегство, то атакуя [его войска], то принуждая [их] к сдаче, лишил его значительной части сил.[1727] Метелл разбил армию Норбана: в той битве из марианской партии было убито девять тысяч человек.[1728]

8. Лукулл,[1729] будучи осажден Квинцием,[1730] вырвался [из окружения] и в ходе внезапной атаки сокрушил осаждавшее войско. Ибо, как передают, тогда там было убито более десяти тысяч человек.

9. Затем Сулла перед самым Городом у Коллинских ворот[1731] около девятого часа дня вступил в бой с Кампонием,[1732] предводителем самнитов, и наконец в ходе тяжелейшего сражения одержал верх. Там, как говорят, осталось лежать восемнадцать тысяч человек;[1733] двенадцать тысяч сдались; остальное множество [побежденных], обращенное в бегство, погубила необузданная ярость победивших граждан.

21.

1. Сулла, вскоре после того как в качестве победителя вступил в Город, вопреки природному закону и данному слову предал смерти три тысячи безоружных и ничего не ожидавших человек, которые через послов сдались ему.[1734] Также тогда были убиты многие, не скажу, что безвинные, даже из партии самого Суллы, которых, как сообщают, было более девяти тысяч. Смерть без всяких препятствий разносилась по Городу сновавшими повсюду убийцами, когда всякого из них либо возбуждал гнев, либо [влекла] жажда добычи. 2. И вот, когда все стали открыто негодовать, чего боялись делать поодиночке, Кв. Катул,[1735] не таясь, заявил Сулле: «С кем же мы будем побеждать, если в ходе войны мы потеряли тех, кто носил оружие, а в мирное время убиваем безоружных?»

3. Тогда Сулла, по совету примипилария[1736] Л. Фурсидия, первым ввел тот постыдный проскрипционный список.[1737] Первая проскрипция состояла из восемнадцати человек, среди которых было четыре бывших консула: Карбон, Марий, Норбан и Сципион[1738] – в числе остальных был Серторий, которого тогда особенно следовало бояться. 4. Также была объявлена и другая проскрипция из пятисот имен; когда ее прочел Лоллий[1739] (до этого, естественно, безмятежный и ничего [дурного] не ведавший за собой) и неожиданно обнаружил там свое имя, был убит в тот момент, когда он, полный страха, с покрытой головой начал только удаляться от форума. 5. Но в самих списках не виделось ни честности, ни конца несчастий; ведь одних людей сначала включали в проскрипционный список, потом убивали, других же заносили в проскрипции после того, как уже убили. 6. И не было у самой смерти обычной дороги или одного вида, так чтобы при убийстве граждан соблюдалось, по крайней мере, право врагов, которые ничего не отбирают у побежденных, кроме жизни.

7. Ведь на самом деле М. Мария,[1740] вытащенного из козьева хлева, Сулла приказал связать и убить, отведя за Тибр к гробнице Лутациев, выколов прежде ему глаза и отрубив или же сломав члены тела, один за другим. 8. После него были убиты сенатор П. Леторий[1741] и триумвир Венулей.[1742] Голова М. Мария была отправлена в Пренесте;[1743] увидев ее, Г. Марий впал в крайнее отчаянье: осажденный там Лукрецием,[1744] чтобы не попасть в руки неприятелей, он бросился [с мечом на меч] Телезина,[1745] неся и себе и ему смерть. 9. Но поскольку он яростнее вонзил меч в Телезина, то ослабил вблизи своего тела руку пронзенного [товарища]. И вот, убив его, сам слегка раненный, он подставил шею под удар собственному рабу.

10. Претору Каррине Сулла перерезал горло. Затем, покидая Пренесте, повелел перебить всех первых лиц армии Мария, то есть легатов, квесторов, префектов и трибунов.

11. Помпей,[1746] привезя к себе на Сицилию Карбона, пытавшегося бежать в Египет с острова Коссуры,[1747] убил его, как и многих его сотоварищей, бывших с ним.[1748]

12. Сулла был назначен диктатором,[1749] чтобы вооружить его величием благородного и выдающегося звания и скрыть за ним страсть к властолюбию и жестокости.

13. Помпей, переправившись в Африку, появился в окрестностях Утики и уничтожил там восемнадцать тысяч человек. В ходе того сражения был убит сражавшийся в первых рядах Домиций, марианский полководец.[1750] 14. И тот же Помпей, преследуя Гиерту, царя Нумидии,[1751] сделал так, чтобы бежавший был лишен всех сил Богудом, сыном Бокха, царя мавров; после этого Помпей убил Гиерту, возвращенного в Буллу,[1752] как только крепость была захвачена.

22.

1. И вот, когда консулами были избраны П. Сервилий и Аппий Клавдий, Сулла все-таки стал частным лицом.[1753] 2. Этим рубежом ограничиваются две кровавейшие войны: Союзническая, с италиками, и Гражданская, война Суллы. Они, длившиеся на протяжении десяти лет, унесли более ста пятидесяти тысяч римских жизней, – 3. столько же превосходных мужей и собственных воинов потерял в той Гражданской войне Рим, сколько в прежнее время, когда Рим, прикидывая свои силы против Александра Великого, открыл проводимый в нем среди людей разного возраста ценз,[1754] – 4. кроме того было убито двадцать четыре консуляра, шесть преторов, шестьдесят эдилов, почти двести сенаторов,[1755] не считая бесчисленных [потерь среди] народов всей Италии, которые были уничтожены без разбора и без размышления; никто бы не стал отрицать, даже если бы захотел, что Рим одержал над ними победу, понеся такие же потери, какие и вся Италия.

5. О стыд! Неужели же и здесь нужно сравнивать друг с другом времена? Более того, скажут: «С чем, мол, удобнее сравнивать гражданские войны, как не с гражданскими войнами? Или, может быть, кто-нибудь скажет, что в нынешние времена не было гражданских войн?»

6. Им мы ответим, что эти [современные нам] войны справедливее было бы называть союзническими, но, если даже их именовать гражданскими, они нам приносят пользу: и действительно, с одной стороны, все они кажутся одинаковыми и по причинам, и по названиям, и по устремлениям, с другой стороны, в нынешних войнах тем больше приобретает для себя величие христианской религии, чем менее гневной обещала быть власть победителя.

7. И в самом деле, когда многие суровые тираны, неожиданно поражавшие государство, присваивая себе царское положение, разрывали тело Римской империи и в результате этого либо сами начинали несправедливые войны, либо вызывали справедливые войны в отношении себя, они были порождены и вооружены британскими и галльскими народами: 8. эти войны, настолько близкие к внешним, насколько же далекие от гражданских, как, в самом деле, следует называть, если не союзническими, когда сами римляне нигде не называли гражданские войны [войнами] Сертория или Перпенны,[1756] или Крикса,[1757] или Спартака?

9. В случае, стало быть, такого отпадения ли, или измены союзников теперь, как бы то ни было, с меньшей ненавистью происходит, если вообще случается, и тяжелая битва, и [с меньшей ненавистью достигается] обагренная кровью победа. 10. Но все же, когда в эти вот [наши] времена все, то есть и причина, и война, и победа, несут на себе больше необходимости и приносят меньше срама, и поскольку обуздывается спесь тиранов, и поскольку сдерживается отпадение союзников, и поскольку дается полезный пример, 11. у кого же возникнет сомнение, что вспыхивающие теперь гражданские, как их называют, войны ведутся с большей кротостью и с большей мягкостью, и скорее даже не ведутся, а сдерживаются.

12. Ибо кто, допустим, слышал хоть об одной гражданской войне этих [нынешних] времен, длившейся на протяжении десяти лет? Кто, допустим, вспомнит, бывало ли [на нашем веку], чтобы в ходе одной войны было убито сто пятьдесят тысяч человек: хотя бы врагов, убитых врагами – чтобы не сказать мне: граждан, убитых гражданами? 13. Кто, допустим, скажет, что такое множество знатных и блистательных мужей, которых долго перечислять, было уничтожено в годы мира? Наконец, кто, скажем, боялся тех позорных списков приговоренных к смерти, кто их читал, испытал их действие на себе? 14. И не лучше ли было бы всем увидеть, как соединенные одним миром и безмятежные благодаря тому же благу и побежденные, и, равным образом, победители предавались общей радости, и что в столь многих провинциях, городах и среди столь многих народов всей Римской империи едва ли встречались те немногие, кого постигла бы справедливая кара, несмотря на нежелание победителя? 15. И чтобы мне чересчур не словословить, я скажу лишь, что в наши времена, как бы то ни было, даже в ходе войны не погибало такого количества рядовых солдат, какое число знатных было убито тогда в мирное время.

16. Итак, после смерти Суллы[1758] Лепид,[1759] приверженец марианской партии, выступив против Катула,[1760] сулланского полководца, разжег тлевшие угли гражданской войны. Дважды тогда дело дошло до сражения;[1761] многие из римлян, несчастных уже самой малочисленностью и все еще одержимых тем безумием, пали. 17. Город альбанов,[1762] взятый в осаду и до крайности измученный голодом, был спасен благодаря лишь тому, что несчастные остатки [защитников] предали себя [победителю]; там был тогда захвачен и убит Сципион, сын Лепида. Брут, бежавший в Цизальпийскую Галлию, вблизи Регия[1763] был убит преследовавшим его Помпеем.[1764] 18. И вот эта гражданская война столь же благодаря кротости Катула, сколь и из-за пресыщения сулланской жестокостью, исчезла, как огонь на пучке соломы, с той же скоростью, с какой и вспыхнула.

23.

1. В 673 году от основания Города, когда со всех сторон разносился шум военных действий, из которых одни велись в Испании, другие в Памфилии, третьи в Македонии, четвертые в Далмации,[1765] все еще бескровная и истощенная внутренней порчей, словно лихорадкой, Римская республика вынуждена была с оружием [в руках] отражать могущественнейшие племена запада и севера.

2. Дело в том, что Серторий, муж, отличавшийся лукавством и дерзостью, стараясь ускользнуть от Суллы, ибо он принадлежал к марианской партии, из Африки бежал в Испании,[1766] где побудил взяться за оружие воинственнейшие племена. 3. Против него были посланы, как я кратко покажу, два военачальника, Метелл[1767] и Домиций,[1768] из которых Домиций вместе с войском был разбит Гиртулеем,[1769] полководцем Сертория. 4. С Гиртулеем в неравную битву вступил Манлий, проконсул Галлии,[1770] перебравшийся в Испанию с тремя легионами и полутора тысячей всадников: лишенный им лагеря и войск, Манлий, чуть ли не единственный, кто спасся, бежал в крепость Илерду.[1771]

5. Метелл, измотанный в ходе многочисленных сражений, пройдя окольными путями, томил врага ожиданием, пока не достиг лагеря Помпея.[1772]

6. Помпей, сосредоточив войска у Паланции,[1773] безуспешно пытался удержать город Лаврон,[1774] который тогда штурмовал Серторий, но, проиграв ему, бежал. 7. Серторий, одержав верх над Помпеем и обратив его в бегство, жесточайшим образом залил кровью захваченный Лаврон; остальную массу лавронцев, которые пережили резню, на положении достойных сожаления пленников он переправил в Лузитанию. 8. При этом он также кичился, что им был побежден Помпей, то есть тот полководец римлян, которого, наделенного недюжинной самоуверенностью, на эту войну «Рим отправил не вместо консула, а вместо консулов».[1775] 9. Гальба[1776] писал, что тогда у Помпея было тридцать тысяч пехоты и тысяча всадников, и упоминал, что Серторий, в свою очередь, имел шестьдесят тысяч пехоты и восемь тысяч всадников.

10. Позже Гиртулей, встретившись в битве с Метеллом близ Италики,[1777] города Бетики, потерял двадцать тысяч войска и, побежденный, бежал с немногими в Лузитанию.

11. Помпей захватил Бельгиду, знаменитый город Кельтиберии.[1778] Серторий, сошедшийся после этого в битве с Помпеем, уничтожил десять тысяч его войска; в то же время на другом фланге, где одержал верх Помпей, он сам потерял почти такое же количество воинов.[1779] 12. Позже между ними прошло немало сражений. Был повержен Меммий, квестор Помпея и в то же время муж его сестры. Убиты братья Гиртулея. Был разбит Перпенна,[1780] который примкнул к Серторию.

13. Наконец сам Серторий, в десятый год нескончаемой войны убитый в результате такой же измены со стороны своих,[1781] что и Вириат, положил войне конец и отдал бесславную победу римлянам, сколь бы не следовала потом за Перпенной часть его войска. Перпенна, побежденный Помпеем, был уничтожен со всей своей армией.

14. После того как все города добровольно и не долго думая сдались римлянам, сопротивление оказывали лишь две [крепости], а именно Уксама[1782] и Калагур.[1783] Из них Уксаму разорил Помпей; Калагур, изнуренный опасностью порабощения и в результате жалкого голода принужденный к постыдным уступкам, предал огню и мечу Афраний.[1784] 15. Убийцы Сертория посчитали, что им не следует просить у римлян награды, ибо они помнили о прежнем отказе убийцам Вириата.

16. И хотя никакой наградой нельзя было тогда обеспечить римлянам безмятежность, все же всегда сильная честностью и своими воинами Испания, когда передала Республике лучших, непобедимейших царей, ни разу от начала до сегодняшнего дня не выдвинула ни одного тирана, рожденного в собственных недрах, как и не выпустила живым ли, сохранившим ли силы ни одного тирана, пришедшего в нее извне.

17. Между тем Клавдий,[1785] определенный для ведения Македонской войны, [попытался] различные племена, которые обитали вокруг Родопских гор и тогда жесточайшим образом опустошили Македонию, – 18. и в самом деле, среди всего прочего, что дико как сказать, так и услышать, было то, что они совершали в отношении пленников, когда в муках жажды они, хватая окровавленные куски человеческих черепов, еще покрытые волосами, пачкаясь, жадно и без содрогания, словно обычным напитком, наслаждались головным мозгом, мерзким образом высосанным через отверстия в черепе; самыми жестокими и самыми лютыми из них были скордиски,[1786] – 19. так вот, как я сказал, Клавдий попытался эти племена в ходе войны вытеснить за пределы Македонии и обрек себя на массу неудач. После этого Клавдий скончался, когда он, страждущий душою и снедаемый заботами, вдобавок ко всему занедужил. 20. Его преемник Скрибоний,[1787] избегая столкновения с известными уже по предшествующей войне племенами, повернул войска на Дарданию[1788] и покорил ее.[1789]

21. В свою очередь, бывший консул Публий Сервилий,[1790] неся кровь и насилие, напал на Киликию[1791] и Памфилию[1792] и, пока пытался их подчинить, почти [полностью] уничтожил. 22. Он захватил Ликию[1793] и города ее, осажденные и побежденные. Кроме того, обойдя гору Олимп,[1794] он разорил Фаселиду,[1795] разрушил Корик;[1796] исследовав также склоны горы Тавр, обращенные к Киликии, он вынудил сдаться исавров,[1797] укрощенных войной; он первым из римлян провел войско через Тавр и [тогда] завершил поход. По прошествии трех лет, в ходе которых шла война, он принял имя Исаврийского.[1798]

23. Проконсул Косконий,[1799] получивший Иллирик, поправ и покорив Далмацию,[1800] после двух лет [осады] наконец одолел и захватил процветающий город Салоны.[1801]

24.

1. В 679 году от основания Города, в консульство Лукулла и Кассия,[1802] в Капуе из школы Гн. Лентула[1803] бежали шестьдесят четыре гладиатора.[1804] Они немедленно под руководством галлов Крикса и Эномая и фракийца Спартака заняли гору Везувий;[1805] вырвавшись оттуда, они захватили лагерь осадившего их претора Клодия[1806] и, обратив его самого в бегство, захватили все, что было в лагере.

2. Потом, пройдя через Консенцию[1807] и Метапонт,[1808] в короткий срок они собрали огромные толпы [сторонников]. Ибо, как передают, у Крикса армия состояла из десяти тысяч человек, у Спартака же тогда было в три раза больше. А Эномай был уже убит в предыдущей битве. 3. И вот, когда они наполнили все вокруг убийствами, пожарами, грабежами и насилием, во время похорон плененной матроны, которая, не перенеся позора бесчестья, сама лишила себя жизни, устроили гладиаторские бои с участием четырехсот пленников – разумеется, что те, кто должны были бы быть предметом зрелища, стали зрителями, – действуя скорее как мастера гладиаторов, нежели как руководители войска.[1809]

4. Затем против них с войском были отправлены консулы Геллий и Лентул,[1810] из которых Геллий превзошел в ходе битвы ожесточенно сражавшегося Крикса, а Лентул, побежденный Спартаком, спасся бегством. Потом еще раз оба консула, когда понапрасну объединили свои войска, попав в жестокую сечу, бросились в бегство. Потом тот же самый Спартак убил побежденного в сражении проконсула Г. Кассия.[1811]

5. И вот когда Город оказался охвачен не меньшим страхом, чем когда он дрожал, крича, что Ганнибал у ворот, сенат отправил с легионами [против мятежников] консула Красса,[1812] произведя также новый набор войск. 6. Красе, как скоро завязал битву с беглыми рабами, убил их шесть тысяч и девятьсот захватил в плен. Потом, прежде чем атаковать самого Спартака, стоявшего лагерем у истока реки Силар,[1813] консул одержал верх над его вспомогательными силами, состоявшими из галлов и германцев, из которых убил тридцать тысяч человек вместе с их предводителями. 7. Наконец он окончательно разбил самого Спартака, встретив его боевыми порядками, а с ним и крупные силы беглых рабов. Ибо, как передают, их было убито шестьдесят тысяч и шесть тысяч захвачено в плен, также было освобождено три тысячи римских граждан. 8. Остальные, те, кто, ускользнув из той битвы, бродили [по Италии], в ходе многочисленных облав были уничтожены различными полководцами.[1814]

9. А я вновь и вновь повторяю: неужели же и здесь времена нуждаются в каком-то сопоставлении? Кто, спрашиваю я, не ужаснется, когда услышит – не скажу: о таких войнах – но даже такие названия войн: внешние, с рабами, союзнические, гражданские, войны беглых рабов, 10. которые при этом не следовали друг за другом, словно громады, так, как сменяют друг друга бегущие морские валы, но, вспыхнувшие повсюду, имея разные причины, названия, характер и неся разные беды, они нагромождались одна на другую. 11. Не говоря о той постыдной войне с рабами, я вспомню, начиная с ближайших [к ней событий]: еще не совсем успокоился шум Югуртинской войны, доносившийся из Африки, как на северо-западе уже занялась Кимврская война. 12. Из тех кимврских туч еще изливались отвратительные и безмерные потоки крови, а несчастная Италия уже испаряла облака Гражданской войны, готовые вот-вот собраться в огромные тучи несчастий. 13. Еще, в самом деле, было совершенно невозможным, не чувствуя опасности, передвигаться по Италии после безмерной и беспрерывной бури войны с италиками, – настолько все были не уверены (не говоря уже о боязни тех полных опасностей оврагах близ вражеских городов) в шатком и ненадежном мире, – 14. а Рим уже был чреват [новой] погибелью, связанной с именами Мария и Цинны, к тому же стала грозить другая война, рожденная с противоположной стороны, с севера, то есть Митридатова война. В свою очередь, эта Митридатова война, начатая в ходе предшествующей, продолжалась и в ходе последовавшей за ней [войны].

15. От марианского факела заполыхал костер сулланского несчастья, искры из этого пагубнейшего костра Сулланской и Гражданской войны разлетелись во многие земли, и немало пожаров вспыхнуло из одного очага: 16. ведь Лепид и Сципион в Италии, Брут в Галлии, Домиций, зять Цинны, в Африке, Карбон в Коссуре и Сицилии, Перпенна в Лигурии[1815] и потом с Серторием в Испании – самый ужасный из всех – Серторий в той самой Испании – сделали тогда те гражданские (другим ли каким именем они должны быть названы) войны, вспыхнувшие из одного [очага], многими, [занявшиеся] из большого [пламени] – великими; 17. не считая тех трех опустошительных войн, которые тогда были названы внешними, то есть Памфилийской, Македонской и Далматской, оставляя также в стороне ту великую Митридатову войну, длившуюся дольше всех остальных, самую неприязненную и самую страшную. 18. Затем, когда еще в Испании не завершилась война Сертория, мало того, когда еще жив был сам Серторий, ощетинилась эта война беглых рабов или, как я бы назвал точнее, война гладиаторов, явившая уже не [цирковое] представление для немногих, но повсеместный страх. 19. Хотя она называется войной беглых рабов, ее нельзя рассматривать как незначительную, исходя из ее имени: многократно в той войне оба консула терпели поражение и поодиночке, и вместе, тщетно соединяя силы, а также были убиты многие знатные [граждане]; самих же беглецов насчитывалось более десяти тысяч человек, которые были убиты.

20. На этом основании мы призываем, чтобы Италия утешилась по поводу нынешних иноземных потрясений, вспомнив о собственных бедах, произошедших в прошлом, исходивших из нее и против нее направленных, терзавших ее куда ужаснее.

21. Теперь же завершу я этот пятый том, чтобы перемешанные всюду с внешними войнами войны гражданские, и те, что были уже названы, и те, что последуют далее, – ибо так сильно они переплетены между собой нитью времен и беспрерывными бедами – отделились друг от друга хотя бы пределом книги.