История США от глубокой древности до 1918 года

Глава 1 НАРАСТАНИЕ ГНЕВА

В 1763 году Парижский договор положил конец долгой череде войн с Францией, которые истощали британские колонии на восточном побережье континента в течение трех четвертей столетия. Эти войны закончились полной победой Великобритании.

Французы были изгнаны с континента. Вся Северная Америка от Гудзонова залива до Мексиканского залива и от реки Миссисипи до Атлантического океана теперь стала британской. Земли к западу от Миссисипи и юг Северной Америки по-прежнему принадлежали Испании, но влияние Испании уменьшалось уже в течение века, так что эта страна мало беспокоила как британцев, так и колонистов. Это стало особенно очевидно, когда испанцев вынудили отказаться от Флориды, которая почти двести лет оставалась их оплотом — той крепостью, откуда они нападали на южные поселения.

Огромные северо-западные территории континента еще оставались ничейными, а еще одна держава — Россия — добывала меха там, где сейчас находится Аляска. Однако в тот момент это не интересовало колонистов востока.

И тем не менее именно полная победа в этой войне стала началом проблем для Великобритании. Поражение ее врагов положило начало цепи событий, которые привели к величайшему поражению, которое суждено было потерпеть Великобритании за всю современную эпоху, — и к рождению нового государства, которому суждено было всего за двести лет стать самым влиятельным за всю историю человечества. Именно об этом и пойдет речь в этой книге[36].

Основная проблема заключалась в том, что британские поселенцы начали подходить к поре совершеннолетия: они обретали самосознание, чего Британия и ее правительство не замечали и не признавали.

Обжитые области тринадцати колоний имели площадь приблизительно 650 000 км² (250 000 квадратных миль) — почти в три раза большую, нежели площадь Великобритании. К 1763 году в этих колониях проживало около одного с четвертью миллиона поселенцев европейского происхождения, к чему следует добавить неоплачиваемых работников — свыше четверти миллиона чернокожих рабов. Население Великобритании в тот момент было не больше семи миллионов, так что население колоний даже в тот момент составляло вполне солидную часть британцев.

Больше того: общество в колониях стало заметно отличаться от британского. Население колоний оказалось смешанным, и, помимо людей английского происхождения, тут жило большое количество народа, предки которых были выходцами из Шотландии, Ирландии, Голландии, Германии и Скандинавии с их особыми культурами. Из-за сложностей фронтира колониальное общество оказалось гораздо более ориентированным на равноправие, нежели британское, и в колониях многие с презрением относились к британским титулам и британскому подобострастию.

Все больше колонистов считали себя не переехавшими на новое место англичанами — будь то по происхождению или просто из-за смены места жительства, — а американцами. И с этого момента именно так я и стану их называть.

Кроме того, недавние связи британцев и американцев в качестве союзников в войне против Франции не способствовали теплым отношениям между этими нациями. Близкое общение привело к презрению с обеих сторон.

Британские военные считали американцев грубыми и невоспитанными людьми — недисциплинированными, ненадежными варварами, готовыми торговать с врагами ради выгоды. Поскольку в Америке не было профессиональной армии и военные действия носили партизанский характер, который годился для лесов, а не для окультуренных полей брани Европы, британцы были уверены, что американцы трусливы.

С другой стороны, американцы воспринимали британцев как высокомерных и деспотичных снобов.

Каждая из сторон считала, что выиграла войну с Францией без особой помощи союзницы — или даже несмотря на явные помехи с ее стороны. Британцы полагали, что победы в войне достигла регулярная армия в решающем сражении при Квебеке в 1759 году. Американцы были уверены в том, что победу принесли их бесконечные стычки с индейцами, бесчисленные небольшие вылазки и страдания женщин и детей, подвергшихся нескольким массовым избиениям. Эту войну они героически выиграли в Луисбурге только для того, чтобы британцы малодушно отказались от этой победы. В этой войне британцы потерпели позорное поражение у форта Дюкен, и от полного уничтожения их спасли только американцы[37].

Конечно, до 1763 года американцы не могли свободно выражать свое недовольство британцами. Врагом была Франция, и мощь Великобритании оставалась нужна колониям. Но теперь французы были изгнаны, и американцы, надежно утвердившиеся на своей земле, наконец-то почувствовали, что могут выражать свое возмущение британцами.

Это усугублялось тем, что многие американцы видели перед собой блестящие перспективы. С уходом Франции американцы решили, что перед ними открылась возможность освоения западных земель вплоть до далекой Миссисипи, так что колонии могли теперь прирастать землями и людьми, пока не превратятся в мощную силу. Кто может им препятствовать в достижении этих целей?

Но, увы, новые земли не были пустыми. Пусть французы и ушли — индейцы остались.

К тому же индейцев результат мирного договора 1763 года отнюдь не радовал. В отличие от французов британцы не готовы были принимать индейцев в свои форты на равных правах, а, напротив, открыто демонстрировали свое обидное чувство европейского превосходства. Они не считали нужным успокаивать самоуважение индейцев красивыми словами и подарками, почему-то ожидая, что индейцы осознают собственную неполноценность и будут знать свое место.

Больше того: британцев меха не слишком интересовали. Это были поселенцы, которым нужна была земля, которые желали оттеснить индейцев и превратить дикие земли в фермы. Готовясь к уходу, французы шептали все это на ухо индейцам и, не стесняясь, настраивали их на сопротивление, давая туманные обещания будущей помощи.

На первое место выдвинулся один из индейских вождей по имени Понтиак, родившийся на северо-западе нынешнего Огайо и воевавший на стороне французов. Он создал союз индейских племен, проживавших между Аппалачами и Миссисипи, и в мае 1763 года устроил неожиданные нападения на различные поселения на западе. С момента подписания Парижского договора и установления мира прошло всего три месяца.

Поначалу этот план принес успехи. Восемь фортов в районе Великих озер были захвачены, а их гарнизоны — уничтожены. Однако Детройт выстоял против нападения, которое возглавил сам Понтиак.

Форт Питт (на месте современного Питсбурга) также выдержал индейскую осаду — и на ее снятие подошло формирование британской регулярной армии численностью 500 человек под командованием полковника Генри Букея. 2 августа 1763 года британцы столкнулись с отрядом индейцев у Буширан, в сорока километрах от форта Питт. Букей разбил индейцев в сражении, длившемся два дня, — и, хотя потери британцев также были большими, это стало поворотным моментом. Осада с форта Питт была снята 10 августа, а в ноябре Понтиака заставили прекратить осаду Детройта.

Постепенно союз Понтиака начал распадаться. Племена стали от него отпадать, а самого Понтиака вынудили заключить мир 24 июля 1766 года. После этого он не нарушал мирного договора с британцами, однако был убит в 1769 году в городе Каокия (штат Иллинойс) индейцем из племени, которое враждовало с его собственным. Существует вероятность, что этот убийца был подкуплен неким английским торговцем.

Однако этот мир был компромиссным. Британцы не имели желания вести бесконечные войны с индейцами и постоянно платить кровью и деньгами за дикие земли, находящиеся за пять тысяч километров от их дома. Не испытывали они и желания допускать ничем не ограниченный рост этих злополучных колоний. В результате этого они обязались оставить за индейцами территории для охоты к западу от Аппалачских гор.

7 октября 1763 года королевской прокламацией была установлена западная граница колоний, которая прошла по Аппалачских хребтам, а за ними поселения устраивать запрещалось. Именно это в первую очередь и способствовало распаду союза Понтиака и принесло мир.

Однако у американцев «прокламационная линия» вызывала отвращение. Она ограничивала их жительство теми же прибрежными равнинами, которыми до 1763 года их ограничивали французы. И в чем же тогда, с точки зрения американцев, был смысл побеждать Францию?

Американцы беспокойно напирали на «прокламационную линию», привыкая игнорировать — и потому презирать — законы, изданные в Великобритании. Переселенцы, спекулянты земельными участками и трапперы приучались относиться к британскому правительству как к врагу, который действует заодно с индейцами.

В Виргинии — старейшей и наиболее плотно населенной колонии — особенно остро ощущались земельные аппетиты крупных плантаторов. Они желали освоить долину реки Огайо, которая послужила непосредственной причиной прошлой войны с французами — и у многих из них, несмотря на их английские корни, стали усиливаться антибританские настроения.

Однако самыми состоятельными и влиятельными были торговцы из прибрежных крупных городов, в особенности в Новой Англии, — люди, составившие себе состояние на торговле с Вест-Индией и Европой. Если бы Великобритании удалось сохранить их лояльность, недовольство удалось бы сдерживать. Возможно, что наиболее консервативно настроенные американцы смогли бы самостоятельно удержать плохо организованных фермеров в установленных для них границах.

То, что Великобритания не смогла этого сделать, стало ее величайшей тактической ошибкой.

В течение ста лет Великобритания пыталась регулировать американскую торговлю таким образом, чтобы она приносила прибыль британским фабрикантам и землевладельцам.

По меркам того времени британскому правительству это казалось разумным. Именно благодаря британской инициативе удалось захватить и заселить ту территорию, на которой проживали американцы. Британский военно-морской флот и британское оружие постоянно защищали эти территории — сначала от голландцев и испанцев, а затем — от французов. А раз американцы существовали и процветали благодаря щедротам Великобритании, то почему бы им как-то за это не платить?

Похоже было, что в Великобритании полагали, будто американцы взяли эти огромные территории у своей родины в аренду — и рассчитывали, что они охотно будут вносить за них регулярную плату.

С точки зрения американцев, это, конечно же, выглядело совершенно иначе. Колонии создавали люди, которые выполняли эту работу почти без всякой помощи британского правительства, а в некоторых случаях и вовсе потому, что преследования по религиозным принципам заставили их оставить свои дома.

Американцы также считали, что защищали свои дома от индейцев, голландцев, испанцев и французов без особой помощи со стороны их отечества. Только во время последней войны Великобритания, почувствовав угрозу собственным интересам в Европе и Азии, решила принять в ней активное участие, да и тут американцы оказали ей огромную помощь.

Вот почему, когда британцы попытались контролировать американскую промышленность и торговлю таким образом, чтобы откачивать деньги в карманы британских торговцев и землевладельцев, американцы сочли это несправедливым.

В ответ на такую политику американские торговцы стали вести незаконную торговлю с другими странами, или торговать, не платя таможенные пошлины, или еще какими-то способами утаивать от Великобритании те деньги, которые у них пытались взимать. Американцы смотрели на это не как на нарушение закона, а как на игнорирование несправедливых и диктаторских ограничений.

Именно в области торговых ограничений и контрабанды коммерческие интересы Новой Англии и портов становились все более антибританскими.

Задним числом понятно, что британцы могли действовать разумнее. Если бы американцам была предоставлена некая доля самоуправления и если бы наиболее влиятельным колонистам предоставили часть прибылей, то Америка могла бы добровольно давать Британии гораздо больше денег, нежели удавалось получать насильственными методами.

Ситуацию, способствовавшую неудачам Британии, усугублял еще и случайный фактор: на трон взошел новый король, причем такой, который, волею злой судьбы, был совершенно не подходящим для этих времен.

25 октября 1760 года умер король Великобритании Георг II, за тридцатитрехлетнее правление которого британские заморские доминионы значительно увеличились. На самом деле именно с периода его правления можно по праву говорить о Британской империи.

Его сын Фредерик, бывший наследником трона, умер в 1751 году. На трон взошел сын Фредерика, ставший королем Георгом III: к моменту смерти деда ему было двадцать два года.

Новый король был не слишком умен. Читать он научился только к одиннадцати годам, а к концу жизни ему предстояло сойти с ума. Он никогда не обладал уверенностью в себе, и, как это порой бывает, это выразилось в повышенном упрямстве. Он никогда не мог заставить себя признать за собой ошибку и упорно не сходил с выбранного пути даже после того, как всем окружающим становилось очевидно, что он получает результаты, прямо противоположные желаемым.

Георг III не был тираном. Он был порядочным человеком и любящим семьянином и вел совершенно респектабельную жизнь в кругу семьи, с женой и детьми. В некоторых отношениях он мог считаться даже симпатичным — и определенно был гораздо более хорошим человеком, чем те два Георга, которые ему предшествовали.

Однако он жил в те времена, когда в остальной Европе короли были абсолютными монархами. Иными словами, король Франции Людовик XV, который к моменту восшествия на престол Георга III правил своей страной уже почти полвека, поступал так, как ему хотелось. У него не было парламента, который мог бы ему помешать, не было премьер-министра, который управлял бы страной без всякого контроля, не было выборов, определявших политику страны, не было партий, которые ссорились друг с другом, не было политиков, которым разрешались нападки на короля.

Георгу казалось унизительным то, что его — единственного из всех европейских монархов — контролируют и донимают землевладельцы-сквайры, которые доминировали в парламенте. Его прадеда, Георга I, и его деда, Георга II, это не волновало. Они были урожденными немцами и властвовали германским княжеством Ганновер. Ганновер интересовал их гораздо сильнее, нежели Великобритания, так что они с готовностью предоставляли британскому премьер-министру управлять страной так, как тот считал нужным. Если уж на то пошло, первые два Георга почти не говорили по-английски.

Однако Георг III был настроен совершенно по-другому. Хотя он оставался правителем Ганновера, но родился и воспитывался в Англии. Он говорил по-английски и ощущал себя англичанином — и страшно хотел править Великобританией.

В юности, когда он был наследником трона, его вдовствующая матушка (которую он боготворил) постоянно убеждала его брать на себя обязанности и права, которые когда-то принадлежали короне. «Будь королем!» — говорила она сыну, имея в виду: королем наподобие абсолютных монархов Европы.

И Георг III действительно пытался быть королем. Он не мог уничтожить парламент и превратиться в абсолютного монарха. Попытайся он это сделать — и его наверняка свергла бы нация, давно привыкшая к строго ограниченным королевским правам. Что он попытался сделать, так это править через парламент, выбирая тех политиков, которые стояли бы на его стороне и действовали бы в его пользу. Он попытался взять парламент под свой контроль.

Например, он испытывал антипатию к Уильяму Питту. Питт (министр, который определял политику Британии в те мрачные годы, когда казалось, что Франция вот-вот одержит победу, и благодаря которому Великобритания восстановила свои позиции и пришла к триумфу) был воплощением всего того, что было отвратительно Георгу III. Питт был влиятельным и решительным политиком и вел себя так, будто это он был королем.

Процарствовав год, Георг III нашел способ заставить Питта подать в отставку в октябре 1761 года. Конечно, это было не страшно: победа Британии к тому моменту уже была обеспечена. После ухода Питта Парижский договор 1763 года отбросил на Георга III некий отблеск славы. На троне в этот момент находился он, и потому победа была приписана ему, хоть и была обеспечена еще до того, как он начал царствовать.

Именно в американских колониях Георг III мог бы добиться успеха в своем желании «быть королем». В колониях не было парламента, который мог бы спорить с ним за власть. Хотя бы там он мог править так, как пожелает, назначая и снимая должностных лиц, определяя политику и карая неугодных лиц. Конечно, в колониях существовали законодательные органы, но против короля у них не было полномочий.

Георг III не употреблял свою власть в колониях в каких-либо дурных целях, потому что он не был дурным человеком. Американцам не нравился сам факт того, что он мог это делать — во благо или во зло, — не посоветовавшись с самими американцами.

Конфликты начались почти с того момента, как Георг III воссел на трон, и они были связаны с контрабандой. Контрабанда в глазах британцев всегда была злом, но в ходе войны с Францией и индейцами она представлялась совершенно недопустимой. По крайней мере часть незаконной американской торговли велась с врагами, так что она шла на поддержку Франции и способствовала гибели британских солдат.

Британцы считали себя вправе прибегать к особым мерам для того, чтобы прекратить контрабанду и добиваться исполнения законов, принятых парламентом для регулирования торгово-коммерческой деятельности в Америке. Это решение принял в 1760 году Питт — примерно в то время, когда трон занял Георг III, и в данном случае Георг был с Питтом солидарен.

Добиться соблюдения законности торговли на большой и малонаселенной территории, находящейся к тому же на расстоянии пяти тысяч километров от метрополии, где большинство населения не желает эти законы признавать, было легко пожелать — но трудно сделать. Искать контрабандные товары и пытаться, найдя их, доказать их контрабандный характер, было почти невозможно без содействия тех, кто живет в этих местах.

С этой целью британское правительство решило выдавать «постановления о содействии» — общие ордера на обыск. Работник таможни, вооружившийся таким ордером, имел право войти в любое здание и искать там товары. Не было необходимости точно указывать в постановлении, какое именно здание будет подвергнуто обыску или какие именно товары там будут искать.

Такие ордера не были чем-то новым: их выдавали уже в 1751 году. Однако в 1761 году, когда появились новые ордера, американцы уже не боялись французов и не чувствовали необходимости в защите британских войск. Они лучше осознавали свои права и были готовы требовать их соблюдения.

Вопрос о том, хорошо или плохо заниматься контрабандой (а кто был бы готов потворствовать торговле с врагом?), не стоял. Под сомнение ставилось другое — были ли общие ордера на обыск законными. Такие обобщенные разрешения на обыск были вне закона в Великобритании, где юридическим постулатом было то, что «дом человека — это его крепость». Каким бы скромным или даже убогим ни был дом человека, ни сам король, ни его представители не могли войти в него, не соблюдая должной юридической процедуры, в которой необходимо было четко указать конкретное жилище и конкретную цель обыска.

Тогда почему же в колониях дом человека не был его крепостью?

В Массачусетсе, где контрабанда шла особенно активно, существовала мощная оппозиция, и законность ордеров была поставлена под вопрос. 24 февраля 1761 года в верховном суде Массачусетса слушалось дело о законности или незаконности ордеров.

Против ордеров выступил Джеймс Отис (род. в Вест-Барнстейбле, Массачусетс, 5 февраля 1725 года), сын одного из самых уважаемых судей колонии. Его доводы, изложенные в высшей степени красноречиво, основывались на том, что права, которыми обладают англичане вследствие «естественного права», не могут быть нарушены ни по королевскому указу, ни по постановлению парламента. Существует фундаментальная «конституция», которая, даже оставаясь неписаной, воплощает в себе эти естественные права. И, как заявил он, «постановление, идущее вразрез с конституцией, ничтожно».

По сути, Отис заявил, что, выдавая общие ордера, британское правительство занимается подрывной деятельностью и что американцы, отказывающиеся подчиняться этому закону, тем самым укрепляют основные юридические принципы. (Он проповедовал то, что мы сегодня называем «гражданским неповиновением».)

На британцев его доводы не подействовали, и они продолжили свою политику выдачи общих ордеров на обыск. Однако для многих американцев Отис зажег путеводную звезду, которой предстояло вести их дальше и служить оправданием их восстанию против британского законодательства во имя высшего закона.

Схожее событие произошло и в Виргинии, только чуть позже.

В Виргинии с 1662 года существовал обычай платить священнику табаком. Наличности не хватало, а табак был дорогим товаром.

Проблема заключалась в том, что стоимость табака колебалась. Хотя, как правило, его цена равнялась двум пенсам за фунт, выпало несколько неудачных лет, когда урожай табака был плохим из-за засухи и цена фунта табака поднялась до шести пенсов. Это означало, что если священники получат свое обычное количество табака (17 000 фунтов, то есть почти 8 тонн, за год), их доход, по существу, увеличится втрое.

Законодательный орган Виргинии — палата свободных граждан — который контролировали табачные плантаторы, отказался от платы табаком в 1755 году и вместо нее установил денежную выплату из расчета два пенса за фунт. Против этого священничество, естественно, возражало — и обратилось с жалобой в британское правительство. 10 августа 1759 года, пока королем был еще Георг II, британское правительство аннулировало виргинский закон и восстановило выплаты в виде табака.

Виргинцы игнорировали британское решение, и в конце концов некий священник ближе к концу 1763 года подал иск в виргинский суд. Это дело было названо «случай пастора».

Против священника и в защиту закона, принятого палатой свободных граждан, выступал Патрик Генри (род. в графстве[38] Гановер, Виргиния, 20 мая 1736 года), сын шотландского иммигранта. Он получил очень плохое образование и не смог стать ни лавочником, ни фермером. Только когда он занялся юриспруденцией, он нашел себя, оказавшись прекрасным оратором.

В речи против иска священника, произнесенной 1 декабря 1763 года, Генри не рассматривал, был ли закон, принятый палатой свободных граждан, мудрым или глупым, гуманным или жестоким. Он поставил вопрос о том, может ли британское правительство по собственному произволу отменять закон, принятый палатой свободных граждан. Генри заявлял, что оно не имеет такого права, что, опять-таки, это бесцеремонное действие британских властей нарушает «естественное право» и потому не имеет под собой силы.

Красноречие Генри настолько тронуло присяжных, что священник в качестве компенсации получил всего один пенс.

Мыслящим людям того времени идея «естественного права» казалась очень привлекательной.

За сто лет до этого великий английский ученый Исаак Ньютон сформулировал законы движения и всемирного тяготения и показал, как с помощью этих законов можно описать устройство вселенной. Эти законы имели очень простую формулировку и легко интерпретировались.

Это породило характерный для эпохи Просвещения энтузиазм, когда многие с чрезмерным оптимизмом полагали, что во вселенной все можно свести к законам, которые окажутся такими же всеобщими, действенными и просто формулирующимися, как и закон Ньютона. Некоторые считали, что обществом также управляют такие законы, столь же естественные и неизбежные, как и законы движения, — и правительства нарушать эти законы не могут.

Наиболее открыто и красноречиво говорил о таком существующем в обществе «естественном праве» франко-швейцарский писатель, которого звали Жан-Жак Руссо, который в то время пользовался огромным влиянием на мыслящих людей Европы и Америки. В 1762 году он опубликовал свою книгу «Общественный договор», в которой утверждал, что правительства создаются с согласия тех, кем они правят, для того, чтобы достичь неких желаемых целей более эффективно, нежели это возможно было бы сделать без правительства. Всякий раз, когда некое правительство по какой бы то ни было причине неспособно достичь этих желаемых целей или не хочет этого делать, оно нарушает свой договор. И тогда управляемые вправе реорганизовать или заменить правительство.

Именно это имели в виду такие люди, как Отис и Генри, но король Британии и его парламент, не ведая об учении Руссо, продолжали идти своим путем.

Словно в ответ на растущие признаки недовольства колоний британское правительство разместило там свои войска на постоянной основе.

До войны с французами и индейцами, когда колониям не давали покоя индейцы, голландцы, испанцы и французы, британских войск в этих местах не было. И вот теперь, когда все опасности были позади, после заключения Парижского договора парламент проголосовал за размещение в колониях постоянного формирования из 10 000 британских солдат.

Это было явно больше необходимого — и больше того, о чем просили британские генералы, находившиеся в Америке. Больше того: британских солдат размещали не на фронтире, где еще можно было бы говорить об их необходимости на случай восстаний индейцев или набегов испанцев. Ничего подобного! Их расквартировали в наиболее крупных и благоустроенных городах.

Американцы могли возражать — и делали это вполне убедительно, — говоря, что солдат перевели в Америку для того, чтобы дать работу армейским офицерам, которых в противном случае по завершении войны пришлось бы отправить в отставку с половинным жалованьем. Разместили же эти отряды так, чтобы их можно было использовать против недовольных американцев, а отнюдь не против каких-то врагов Великобритании.

Британское правительство осталось глухо к этим жалобам. В метрополии были проблемы, которые казались гораздо более серьезными: проблемы финансовые.

В апреле 1763 года премьер-министром стал Джордж Гренвиль, перед которым встала неразрешимая задача. Британский государственный долг в результате войны с Францией достиг 136 миллионов фунтов. Для тех дней это была громадная сумма, и к тому же правительственные расходы также возросли.

Совершенно необходимо было ввести новые налоги, но эта мера всегда бывает крайне непопулярной. Попытки Гренвиля ввести тот или иной налог неизменно блокировал неумолимо настроенный парламент (при поддержке столь же неумолимо настроенного населения Британии).

Наконец, отчаявшемуся Гренвилю пришло в голову разместить налоги в колониях. В конце концов государственный долг образовался в результате войны, которая во многом велась в интересах колоний, — и именно с их порога убрали угрожавших им французов. Кроме того, во время войны американцы процветали и богатели во многом благодаря контрабанде, которая приносила им прибыли в ущерб британцам.

Тогда почему бы американцам теперь не поучаствовать в компенсации военных расходов? В 1764 году Гренвиль провел через парламент Закон о сахаре, который повысил пошлины на сахар, вино, кофе и ткани. Это были косвенные налоги: их платили импортеры, которые затем перекладывали свои расходы на потребителя. Однако, несмотря на все усилия британцев, такие косвенные налоги собирались с большим трудом, а контрабанда продолжала создавать огромный разрыв между теми суммами, которые должны были бы поступать, и теми, которые удавалось получать в реальности.

Гренвиль также принял законы, запрещавшие колониям выпускать бумажные деньги. Бумажные деньги в целом стоили меньше своего номинала в золоте. Из-за этого должникам было выгодно выплачивать долги бумажными деньгами. Поскольку в целом американцы были должниками британцев, бумажные деньги были выгодны колониям и невыгодны британским торговцам.

Однако этого было явно мало. Необходимо было нечто иное — прямой налог. Надо было заставить потребителя платить некие суммы в определенных обстоятельствах при таких условиях, чтобы платы избежать было бы невозможно.

Возникла прекрасная идея сделать все официальные бумаги недействительными при отсутствии особой гербовой марки, а затем брать за такую марку деньги, которые поступали бы британскому правительству. Марки можно было сделать различного номинала, начиная с полупенса и кончая десятью фунтами, и каждая официальная сделка требовала бы марки по цене, соответствующей ситуации.

Любой обратившийся в суд должен представить бесчисленное количество бумаг — и на каждую надо будет поставить гербовую марку ценой три шиллинга. Любой получивший диплом должен заплатить два фунта за марку, которая будет на него поставлена, — иначе он не получит этого диплома. Различные лицензии также потребуют марки, как и купчие, газеты, объявления, альманахи, игральные карты и кости.

Такой налог обязательно окажется прибыльным, так как избежать его будет невозможно, поскольку без марки любые сделки и бумаги будут незаконными. А если вдобавок к этому учредить суровые штрафы за нарушения, то, по подсчетам, налог мог давать 150 000 фунтов в год.

Единственной уступкой чувствам американцев было то, что правительственные агенты, которые должны будут продавать марки и собирать налоги, будут не британцами, а американцами.

Похоже было, что такая мысль парламенту понравилась. Закон о гербовом сборе был принят 22 марта 1765 года и должен был вступить в силу 1 ноября того же года. А затем, 15 мая 1765 года, парламент принял Закон о постое, согласно которому при необходимости британских солдат можно было размещать в частных домах.

Предлогом стало недостаточное количество в колониях казарм, где можно было бы должны образом разместить солдат. Однако было совершенно очевидно, что солдаты, поселенные в жилом доме против воли его хозяина, могут оказаться очень неудобными гостями, а если тщательно подбирать такие дома, то право помещать солдат на постой можно будет использовать как способ наказания тех лиц, которые вызвали недовольство правительства. Хотя между этими двумя законами связи не было, американцы были уверены, что Закон о постое был принят для того, чтобы подавить протесты против гербовых марок, расквартировав солдат в домах наиболее активных протестующих.

Если Закон о постое был задуман как средство заставить американцев не высказывать своего мнения о Законе о гербовом сборе, то он не сработал. По правде говоря, трудно было бы придумать другой такой же налоговый закон, который бы настолько же быстро невзлюбили американцы.

Во-первых, Закон о гербовом сборе был первым прямым налогом, которым британское правительство обложило жителей колоний. Впервые любому американцу приходилось запускать руку в свой личный карман за деньгами, которые должны были прямо отправиться королю Великобритании. Достаточно плохо было уже то, что этот налог облегчал карман колониста, а новизна такого приема еще сильнее усугубляла положение.

К тому же этот закон особенно больно ударял по тем группам населения, которые были способны прекрасно выражать свои мысли и обладали немалым влиянием: по юристам, которые обнаружили, что гербовые марки необходимы для каждого официального документа, и по издателям газет, на чью продукцию также предписывалось ставить марки. На тот момент в стране печаталось двадцать пять газет — и у них была масса читателей.

Более того, Закон о гербовом сборе был всеобщим, поскольку распространялся в равной мере на все колонии: тем самым британцы лишились возможности восстановить одну часть против другой, — а время его появления пришлось на послевоенный период экономического спада. Все эти факторы сделали Закон о гербовом сборе совершенно неприемлемым для американцев.

Прежде всего американцы не признали справедливость этого налога. Они утверждали, что британцы понесли огромные расходы в войне, которая велась в первую очередь в защиту британских интересов в Европе и Азии. В той части военных действий, которые велись в Северной Америке, сами американцы участвовали людьми и деньгами, причем это участие было совершенно не пропорционально населению.

Но даже если бы этот закон был справедливым, он был бы неприемлем принципиально, потому что его навязали им без их согласия, а это было нарушением «естественного права», а также прав американцев как свободных подданных короны.

Джеймс Отис нашел для него фразу, которая облетела все колонии и стала призывом к действию для всех, кому в это десятилетие предстояло оказывать сопротивление британскому правительству. Он сказал: «Налогообложение без представительства — это тирания».

Иными словами, американский парламент мог бы принять решение о введении такого закона, как Закон о гербовом сборе, и о передаче полученных с его помощью средств Великобритании, и это было бы законно. Или американские представители могли бы заседать в британском парламенте и выступить против Закона о гербовом сборе, но он мог быть принят в результате голосования большинством парламентариев — и это по-прежнему было бы законно. А вот принятие закона без предоставления американцам возможности изменить мнение парламентариев было незаконно и являлось актом тирании.

Британцы смотрели на это иначе. В то время за представителей, выдвигавшихся в парламент, могли голосовать только люди, обладающие собственностью определенного размера. Большинство британского населения права голоса не имело и не было представлено в парламенте, однако их можно было облагать налогом по решению парламента — и это делалось.

Однако американцы считали такую аналогию фальшивой. Пусть не обладающий собственностью житель Великобритании и не имел права голоса, но он легко мог о себе заявить. Он мог кричать, устраивать демонстрации и бунты, и если закон оказывался достаточно непопулярным, то поднявшиеся из-за него волнения заставили бы парламент призадуматься, особенно после событий прошлого века, когда король Карл I был казнен, а король Яков II — изгнан.

И наоборот, кого в парламенте будут волновать протесты и бунты, которые происходят на территории, удаленной от метрополии на пять тысяч километров и находящейся за океаном?

И действительно, принимая Закон о гербовом сборе, парламент не видел оснований тревожиться из-за недовольства, которое будет проявляться настолько далеко. Американцам предстояло найти способы заставить парламент встревожиться.

В месяцы, последовавшие за принятием Закона о гербовом сборе, народное недовольство в колониях непрерывно росло.

В Виргинии Патрик Генри, который только что был избран представителем палаты свободных граждан (во многом благодаря славе, которую ему принес «случай пастора»), 29 мая 1765 года выступил против Закона о гербовом сборе и в поддержку тех решений, которые утверждали за Виргинией право создавать собственные законы.

Генри не постеснялся напомнить о том, что происходило с, теми правителями прошлого, которые игнорировали права народа, навлекая на себя смерть от рук тех, кто не мог получить законного удовлетворения.

Он торжественно заявил: «У Цезаря был Брут, у Карла I — Кромвель, а у Георга III…»

Казалось, он собрался угрожать правящему королю убийством или казнью, так что некоторые члены палаты в потрясении и ужасе закричали: «Измена! Измена!»

Однако Генри закончил свою фразу совершенно иначе, сказав: «должно хватить мудрости извлечь из этого урок».

Другими словами, Георгу III следовало бы на исторических примерах научиться не быть тираном, после чего править любящим его народом. Генри закончил ироническими словами: «Если это измена, то извлеките из нее максимальную пользу», после чего ушел из зала.

Палата свободных граждан не приняла резолюций, но они были опубликованы в газетах, где любой мог их прочесть.

Закон о гербовом сборе еще не вступил в силу, а речи уже начали претворяться в действия. В крупных городах начались бунты, чучела правительственных чиновников оказывались на виселицах, принимались решения не использовать гербовые марки, а тех, кто, как считалось, готов был стать сборщиком гербового налога, подвергали угрозам, а порой даже избивали. Прежде чем возникла необходимость использовать в соответствии с законом гербовые марки, все до единого американские агенты в страхе подали в отставку, а многие запасы марок были уничтожены.

Осенью 1765 года почти тысяча торговцев из Бостона, Нью-Йорка и Филадельфии объединились и организовали бойкот британским товарам, чтобы дополнительно наказать британцев, снизив даже сбор таможенных пошлин. Суды объявили о том, что готовы закрыться, лишь бы не использовать марки на юридических документах. Стало признаком патриотизма использовать спиртное домашнего приготовления, домотканую одежду и всевозможные вещи, произведенные в колониях — пусть даже они были хуже импортируемых.

Шумиха в Америке не осталась не замеченной в парламенте. Поначалу против Закона о гербовом сборе проголосовала пятая часть представителей. Многие искренне выступали против налогообложения колоний без их согласия, другие встали на сторону американцев, чтобы заявить о своей оппозиции королю.

Уильям Питт, страдавший от подагры и общего нездоровья, горячо поддерживал дело американцев. Так же поступал и Эдмунд Берк, которому предстояло стать одним из ведущих деятелей парламента.

Айзек Барре был наиболее известным противником Закона о гербовом сборе — по крайней мере, наиболее известным в американских колониях. Он родился в Ирландии, в Дублине, в семье французов, но стойко воевал на стороне Британии во время войны с Францией и был ранен в ходе квебекской кампании.

Защищая в парламенте американцев, он эмоционально именовал их «сынами свободы», чего американцы не забыли. Город в северо-восточной части Пенсильвании получил название Уилкс-Барре в честь него и Джона Уилкса, еще одного члена парламента, выступавшего против американской политики Георга III. Город Барре в Вермонте, основанный как раз в это время, также назван в его честь.

Громкая оппозиция Закону о гербовом сборе породила среди американцев даже более радикальные взгляды. В Массачусетсе наибольшую известность приобрели два человека, Сэмюэл Адамс и Джон Адамс (они были троюродными братьями).

Джон Адамс, младший из двух (род. в Куинси, Массачусетс, 30 октября 1735 года), был блестящим адвокатом со всеми положенными этим людям неприятными свойствами, так что он совершенно не умел завоевывать симпатии окружающих. Хотя он был человеком безупречно честным и исключительно умным, самой заметной его чертой было тщеславие. Он писал наукообразные и убедительные статьи против Закона о гербовом сборе, а вот Сэм Адамс выбрал иной путь.

Сэмюэл Адамс (род. в Бостоне 27 сентября 1722 года) был неудачником. Он терпел неудачи в юриспруденции, в бизнесе — во всем, пока не обрел дело своей жизни в год появления Закона о гербовом сборе. Именно тогда он обнаружил, что он — подстрекатель, причем весьма успешный. Он занялся политикой и сосредоточил на ней все свои силы, встав на сторону радикальных действий. Он стал первым американцем, открыто выступившим за независимость. Ему не нужно было, чтобы британская власть исправилась: он хотел, чтобы она вообще ушла из Америки, и именно этим он и стал заниматься.

Сэм Адамс не только организовывал выступления против Закона о гербовом сборе — он также основал организацию «Сыны свободы», взяв за название высказывание Айзека Барре.

В американских преданиях «Сынов свободы» идеализируют, а на самом деле они вели себя почти так же, как те, кого мы сегодня называем штурмовиками. Они угрожали всем, кто покупал гербовые марки или торговал с Англией, а порой и осуществляли свои угрозы, громя конторы или окуная «изменников» в деготь и вываливая после этого в перьях. Они преследовали сборщиков гербового налога и представителей центральной власти до такой степени, что даже губернатор не мог считать себя в безопасности.

Дом верховного судьи колонии был разграблен, а дом Томаса Хатчинсона, члена губернаторского совета, был сожжен из-за того, что его сочли (ошибочно) сторонником Закона о гербовом сборе.

Джеймс Отис также не дремал. Он решил, что дело требует кооперации колоний. 8 июня он разослал во все колонии письма, предлагая встретиться в городе Нью-Йорк и выработать общую стратегию действий против Закона о гербовом сборе.

Реакция была в высшей степени положительной, и с 7 по 25 октября 1765 года в Нью-Йорке работал Конгресс гербового сбора. На нем присутствовали делегаты девяти колоний, а от остальных четырех представителей не было исключительно из-за невозможности их назначить, а не из-за несогласия с настроением большинства.

Очень активным делегатом оказался Джон Дикинсон из Пенсильвании (род. в графстве Толбот, Мэриленд, 8 ноября 1732 года). Именно он составил текст декларации, принятой конгрессом и предназначенной для представления королю и парламенту. В ней отрицалось право налогообложения без согласия законодательных органов колоний.

К тому моменту, когда 1 ноября вступил в силу Закон о гербовом сборе, уже был очевиден его полный провал — и в последующие месяцы никаких улучшений в ситуации не наступило. Безрезультатные попытки действовать стоили гораздо больше, нежели удавалось с их помощью собрать, так что итогом стали не прибыли, а затраты.

Кроме того, британские торговцы начали страдать от строгого бойкота американцев, так что к 17 января 1766 года они уже сами подали в парламент петицию об отмене Закона о гербовом сборе. Парламентская оппозиция становилась все тверже, а Питт произносил все более убедительные речи против этого закона и в поддержку американской позиции.

Кабинет министров Гренвиля в октябре 1765 года развалился, а новый премьер-министр, Чарльз Уотсон-Вентворт, второй маркиз Рокингэм, был более склонен прислушиваться к сторонникам отмены закона.

Бенджамин Франклин в это время находился в Лондоне[39]. Он прибыл в Великобританию в декабре 1764 года, надеясь убедить британское правительство вызволить Пенсильванию из реакционных тисков семейства Пенн, которое в тот момент владело всей колонией, словно неким фамильным имением, и превратить в королевскую колонию под управлением британского правительства. Он успел выступить против Закона о гербовом сборе, но после его утверждения парламентом счел, что это — закон, и, следовательно, каким бы несправедливым он ни был, его необходимо соблюдать.

На какое-то время это сделало Франклина крайне непопулярным в колониях. Практически единственный раз в жизни он очень серьезно ошибся в оценке общего мнения американцев — возможно, потому, что в тот момент находился на расстоянии пяти тысяч километров от страны. Быстро изменив свою позицию, он начал добиваться отмены Закона о гербовом сборе.

13 февраля 1766 года парламентская комиссия пожелала узнать его мнение по этому вопросу — и он очень красноречиво высказался за отмену закона (это происходило незадолго до получения декларации Конгресса гербового сбора). Он подробно описал тот огромный вклад, который американцы внесли в недавно закончившуюся войну, и предупредил о вероятности открытого восстания в случае, если парламент будет упорствовать. Когда в колониях стало известно о действиях Франклина, к нему вернулась прежняя популярность.

Парламент смирился с неизбежностью и отменил Закон о гербовом сборе. Георг III подписал указ о его отмене 18 марта 1766 года.

Когда известие об этом пришло в Америку, там бурно радовались и всячески выражали верность и благодарность британскому правительству. Спустя два месяца день рождения Георга III отмечался радостными торжествами, и ему устанавливались памятники.

Могло показаться, что все снова стало хорошо, однако мало кто из американцев заметил, что хотя парламент и отменил Закон о гербовом сборе, он не отказался от своего права облагать колонии налогами без их согласия. На самом деле в тот же день, когда произошла отмена, он особо упомянул об этом своем праве.

Парламент всего лишь признал, что Закон о гербовом сборе был неудачным способом это делать, и теперь намерен был искать другие способы.

Глава 2 ДОРОГА К РЕВОЛЮЦИИ

В июле 1766 года Георг III отправил в отставку Рокингэма, под чьим руководством был отменен Закон о гербовом сборе. Это было никак не связано с колониями. С этого момента Рокингэм и его сторонники сохраняли интерес к проблеме Америки, но они оставались не у власти.

Георга III вынудили отступить, но он попытался создать кабинет министров, в котором был бы представлен широкий диапазон взглядов, а во главе его пожелал видеть только Уильяма Питта. Будь Питт моложе и крепче здоровьем, некий шанс на примирение существовал бы, однако судьба решила иначе.

Никогда не отличавшийся крепким здоровьем, Питт стал совершенной развалиной, хоть ему еще не исполнилось и шестидесяти. Он согласился принять графский титул и стал первым графом Чатемским. Это вывело его из палаты общин, так что он оказался в гораздо более спокойной атмосфере палаты лордов. Он все больше отходил от активного руководства, а в течение нескольких лет вообще даже не появлялся в парламенте.

Герцог Графтон, сменивший его на посту премьер-министра, не обладал должными способностями, так что возглавляемый им кабинет на самом деле управлялся самым волевым из его членов. Им оказался Чарльз Тауншенд, остроумный человек с немалым ораторским даром, который проявлялся особенно ярко под влиянием спиртного. Единственное, чего ему не хватало, — это рассудительности.

Тауншенд был канцлером казначейства (это — министр финансов Великобритании), и в его обязанности входил сбор денег, которые обеспечивали бы деятельность правительства. Эта задача оставалась крайне неблагодарной, особенно в тот период, когда колонии были так горды тем, что добились отмены Закона о гербовом сборе.

Ни Тауншенду, ни остальным членам кабинета министров не пришло в голову подумать о том варианте, когда колониальные ассамблеи сами обложили бы американцев налогами. Им это показалось бы недопустимым признанием своего поражения и прецедентом, который неизбежно привел бы к полной потере британского контроля в колониях. Нет! Парламентским лидерам казалось, что Великобритания обязана сама облагать колонии налогами.

Но как это сделать?

8 мая 1767 года Тауншенд хорошенько угостился шампанским и, несколько разгоряченный, произнес речь, которая позже получила название «шампанской». В ней он сверкал и пузырился не хуже этого вина и осмеивал тех, кто находился к нему в оппозиции, а в особенности Гренвиля, который все еще не оправился от позора, связанного с принятием злополучного Закона о гербовом сборе.

Возмущенный Гренвиль заявил, что Тауншенд на словах храбрится, а сам не решается облагать американцев налогом.

Тауншенд гневно отверг это обвинение и поклялся, что начнет взимать с американцев налог, а затем приступил к осуществлению своего обещания.

Он не пошел на прямое налогообложение, а снова вернулся к косвенному налогу на американский импорт. Американцы никогда открыто не ставили под вопрос право Великобритании на контроль над торговлей и регулярно платили пошлины всякий раз, как их удавалось поймать, что случалось нечасто. В связи с этим Тауншенд решил, что достаточно просто обложить пошлиной новые товары, повысить пошлины на старые и улучшить собираемость.

К 29 июня он провел через парламент акт, по которому под пошлины попали чай, стекло, бумага и красители и который должен был вступить в силу 20 ноября 1767 года. Предстояло выпустить общие ордера на обыск, а таможенным чиновникам увеличить полномочия, чтобы прекратить контрабанду. Предполагалось, что таким образом удастся получать 40 000 фунтов в год. Часть этих денег будет направлена на то, чтобы платить колониальным губернаторам и судьям. В результате этого колониальные власти и суд стали бы подконтрольны парламенту, поскольку их доходы зависели бы не от колониальных законодательных органов, а от парламента.

Так называемые Законы Тауншенда были поистине вершиной непредусмотрительности. Их принятие без консультаций с колониями, предполагаемый способ сбора пошлины и объявленные цели — все вызывало у американцев раздражение. Если принять во внимание настроение в колониях, то эти законы стали провокацией к новым волнениям: осиное гнездо снова разворошили.

На самом деле осы еще не перестали летать, так что для того, чтобы они стали помехой, даже не требовалось дальнейшего раздражителя в виде пошлин. Хотя Закон о гербовом сборе и был отменен, Закон о постое остался в силе, и любого американца в любое время можно было обременить нежеланным гостем или гостями из числа британских военных в том случае, если генерал, командующий британскими войсками в Америке, считал нужным их к нему направить на постой.

Командующим генералом был Томас Гейдж, не отличавшийся ни тактом, ни способностями. Он приехал в Америку в 1755 году с Брэддоком, командовал авангардом при поражении у форта Дюкен (см. «Становление Северной Америки») — и сумел выжить. В дальнейшем в ходе войны он ничем не отличился и в 1763 году в ранге генерал-майора стал главнокомандующим британскими силами в Северной Америке. Именно он попросил парламент принять Закон о постое, что никак не способствовало его популярности у американцев.

Штаб-квартира Гейджа находилась в штате Нью-Йорк, и его раздражало то, что колониальные власти постоянно мешают его усилиям по размещению офицеров и рядовых в комфортабельных условиях. В ярости он потребовал, чтобы ассамблея Нью-Йорка приказала принудительно проводить в жизнь Закон о постое. Ассамблея решительно отказалась это делать — и Гейдж начал давить на губернатора, требуя распустить этот орган.

Это было сделано 10 декабря 1766 года, и позже парламент утвердил соответствующий указ. Затем была избрана новая, более консервативная ассамблея, которая разрешила постой. Единственным результатом этого стало то, что как в Нью-Йорке, так и в других местах всеобщая ненависть к военным усилилась. Слово «красномундирник» стало для американцев оскорбительным и презрительным.

Известия о Законах Тауншенда и о проблемах с ассамблеей Нью-Йорка распространились по всем колониям. Стало очевидным, что британское правительство не только не намерено сотрудничать с колониальными законодательными органами, но и намерено добиться того, чтобы эти органы существовали только с согласия парламента. Если так пойдет и дальше, то американцы скоро останутся вообще без самоуправления и станут объектом полного парламентарного деспотизма.

Ситуация как будто специально была создана для Сэмюэла Адамса, который моментально принялся бить в барабаны, требуя возобновить программу бойкота, оказавшуюся столь действенной при отмене Закона о гербовом сборе. В сентябре 1767 года, еще до того, как Законы Тауншенда вступили в силу, в Бостоне устраивались открытые митинги, на которых принимались не имеющие особой важности решения. Адамс также писал радикальным лидерам других штатов, а «Сыны свободы» начали повсюду осложнять жизнь таможенникам.

Адамс был талантливым смутьяном и умело использовал представляющиеся возможности, однако он ничего не смог бы добиться, если бы ему на руку не играли британские ошибки. Взгляды Адамса были настолько экстремистскими, что большинство американских лидеров непременно ополчились бы на него, если бы им представилась такая возможность. Ведущие американцы того времени, точно так же как и британские, симпатизировали аристократии — и были столь же тверды в своей убежденности, что правление должно оставаться в руках людей хорошего происхождения, которые также являлись бы людьми состоятельными. И они точно так же опасались того, что мы называем демократией, которая представлялась бы им «властью черни».

Если бы британцы приняли американских лидеров в качестве партнеров, то очень велика вероятность того, что между Соединенными Штатами и Великобританией и сегодня сохранилась бы политическая связь (как между Канадой и Великобританией). Именно из-за того, что Великобритания не желала уступать и упорствовала в своем жестком подходе, многие американские консерваторы оказались вынуждены объединиться с такими радикалами, как Адамс, Отис и Генри.

Примером этого был Джон Дикинсон, который был так заметен во время Конгресса гербового сбора. Он происходил из зажиточной семьи, был крупным землевладельцем, изучал юриспруденцию в Филадельфии и в Англии и был консервативным человеком с пробританским настроем. И тем не менее он не мог согласиться с тем, что Великобритания имеет право навязывать американцам законы, совершенно не сообразуясь с какими бы то ни было мнениями американцев по этому вопросу.

После принятия Законов Тауншенда Дикинсон взялся за перо и начиная со 2 декабря стал писать «Письма фермера». Всего этих писем было четырнадцать, и зимой 1767/68 года они широко публиковались в американских газетах, а затем были изданы в виде брошюры.

В «Письмах» Дикинсон заявлял о своей верности Великобритании, признавал право британцев регулировать американскую торговлю, призывал американцев не принимать участия в бурных демонстрациях и отказывался апеллировать к «естественному праву».

Тем не менее Дикинсон решительно высказался против Законов Тауншенда и прекращения работы нью-йоркской ассамблеи как лишающих американцев их прав в качестве подданных Великобритании. (То есть их лишали не их «естественных прав», а конкретных прав, оговоренных британским законодательством.) Видимо, Дикинсон желал для Америки ограниченного самоуправления — такого, какое любой американский штат сегодня имеет по отношению к центральному правительству.

Система, которую Дикинсон смутно себе представлял и которая в конце концов (но только после немалых проблем) сложилась в Соединенных Штатах, в то время была совершенно беспрецедентной. Британский парламент не в состоянии был ее себе представить. Георг III не желал никаких компромиссов, и парламентское большинство было за политику «законности и порядка». Американцам необходимо было показать, кто здесь хозяева.

Самым центром антибританских настроений был Бостон. Здесь Сэмюэл Адамс разжигал истерию все сильнее и сильнее. 11 февраля 1768 года они с Джеймсом Отисом убедили ассамблею Массачусетса одобрить «Циркуляр», подготовленный этими двумя деятелями.

Язык этого обращения был достаточно умеренным, но в нем содержался призыв к коллективным действиям всех колоний в защиту своих свобод — и британцы сочли его подстрекательством к мятежу. Когда ассамблея Массачусетса отказалась его отозвать, 1 июля она оказалась распущена Хатчинсоном, чей дом сожгли во время беспорядков, вызванных Законом о гербовом сборе. В тот момент Хатчинсон исполнял обязанности губернатора колонии.

Примерно в это же время в новостях стал фигурировать Джон Хэнкок (род. в Брейнтри, Массачусетс, 12 января 1737 года). Он унаследовал крупное состояние и процветающий бизнес от дяди, умершего в 1764 году, и оказался одним из самых богатых людей Америки. Немалая часть унаследованного им богатства образовалась в результате контрабанды, так что, естественно, он был решительно против британского контроля над торговлей и от него поступала немалая часть тех денег, на которые существовала организация «Сыны свободы».

Это привлекло к Хэнкоку внимание таможенников, и 19 июня 1768 года они арестовали один из его кораблей на том основании, что на нем находились контрабандные товары. Вероятно, так оно и было, однако это все равно было неразумным шагом, ибо Хэнкок воззвал к «Сынам свободы» — и Бостон стал свидетелем настоящего мятежа. Корабль был возвращен, а таможенникам едва удалось спастись.

В ответ на это Великобритания отправила в Бостон из Галифакса два полка. Они прибыли в город 1 октября 1768 года — и между жителями Бостона и красномундирниками немедленно началась холодная война.

Хотя в Бостоне антибританские настроения и были наиболее сильны, он никоим образом не был единственным их средоточием. Бунтарские настроения присутствовали повсюду, и как бы бостонские подстрекатели ни трудились, чтобы их усилить, само чувство не было их порождением.

В Виргинии Палата свободных граждан приняла антибританские резолюции, составленные Джорджем Мейсоном (род. в графстве Фэрфакс, Виргиния, в 1725 году), плантатором, который был одним из выдающихся мыслителей-либералов того времени. Эти резолюции представил друг и сосед Мейсона, Джордж Вашингтон[40], самый выдающийся военный деятель Америки. Тем самым он показал, что разделяет антибританские настроения. Губернатор тут же распустил Палату свободных граждан, но она встретилась неофициально — и организовала торговый бойкот Великобритании.

А в городе Нью-Йорк страсти кипели почти так же бурно, как в Бостоне.

Наиболее радикально настроенная группа населения имела обычай воздвигать в каком-либо заметном месте города столб свободы. Там «Сыны свободы» могли собираться, высказываться, выпивать — и привлекать к себе внимание. Обычно представители британских властей делали вид, что ничего не замечают, и это действительно было мудрой политикой, поскольку, позволяя радикалам выпускать пар, они снижали революционное давление.

Тем не менее время от времени кто-нибудь из британских военных решал, что черни следует преподать урок. Например, в 1766 году британские солдаты снесли в Нью-Йорке столб свободы во время бунта, вызванного Законом о постое, и похоже было, что это принесло некоторую пользу.

19 января 1770 года кто-то из раздраженных местных командиров решил провести еще одну такую демонстрацию. Команда солдат срубила нью-йоркский столб свободы. Его распилили на части, а затем в явной провокации свалили эти куски перед штаб-квартирой «Сынов свободы».

Естественно, начался бунт — и несколько ньюйоркцев получили удары штыков. Раненых моментально превратили в мучеников, а история о том, как красномундирники пролили американскую кровь, приводила к тому, что колебавшиеся превращались в новых радикалов.

Но самый серьезный инцидент в этот период произошел в Бостоне, где конфликт между горожанами и военными был наиболее острым. «Сыны свободы» делали все, чтобы досаждать британским военным, и угрожали и не давали покоя любому бостонцу, который был замечен в дружелюбии по отношению к красномундирникам.

В результате британские военные, которые, в конце концов, находились там не по своей воле и определенно не хотели никаких неприятностей, оказались в невозможном положении. Им было строго приказано не стрелять в жителей, однако эти жители считали вполне возможным бросать в солдат камни.

5 марта 1770 года несколько праздношатающихся решили, что было бы забавно бросать снежки в одного британского солдата, стоящего на часах. Солдат пытался увертываться от снежков и позвал на помощь. К нему на выручку явился отряд из двадцати солдат с примкнутыми штыками, но к этому моменту толпа бостонцев выросла до нескольких сотен человек.

Поскольку солдатам явно было приказано не реагировать на выпады, толпа, среди которой особо отличался негр по имени Криси Аттакс, осмелела. Оскорбления и снежки сменились камнями и дубинками. Один солдат, потеряв терпение, наконец сделал выстрел. Его примеру последовали остальные. Толпа разбежалась, оставив на месте трех убитых и двух раненых. Одним из убитых был Аттакс, которого в связи с этим иногда называют первой жертвой Войны за независимость.

Сэмюэл Адамс был готов к такому повороту событий. Случившееся назвали Бостонской резней, и не соответствующие действительности рассказы о ней получили широкое распространение. Говорилось, что солдаты без причины начали стрельбу по толпам респектабельных мирных горожан, убивая их без жалости и сомнений. Гнев бостонцев из-за этой сильно приукрашенной истории был настолько сильным, что губернатор Хатчинсон, желая предотвратить гораздо более серьезное кровопролитие, вынужден был приказать британским полкам уйти из города и разместиться на островах, пока страсти не остынут.

На самом деле произошедшее не было избиением невинных, и это видно из того, что солдаты предстали перед судом и что сам Джон Адамс (в лояльности которого никто в Америке не мог усомниться) счел возможным их защищать. Он защищал их настолько успешно, а реальные факты были настолько печально известны, что с солдат сняли обвинение в умышленном убийстве. Двое были признаны виновными в неумышленном убийстве и понесли легкое наказание, но это была скорее уступка толпе, а не реальное признание истинности обвинения.

Однако не крики и не факты насилия наиболее убедительно показали парламенту, что он сам себе вредит. Это сделал бойкот. Опять, как во время Закона о гербовом сборе, британские промышленники и судовладельцы понесли серьезные убытки, когда между 1767 и 1769 годами торговля с Америкой сократилась на 40 процентов. Недовольство снова начало нарастать, и в парламент поступили петиции об отказе от новой системы пошлин.

Тауншенд уже не увидел провала своей политики. Он внезапно умер 4 сентября 1767 года, еще до того, как его законы начали действовать. Канцлером казначейства стал Фредерик, лорд Норт, который был на тот момент — и остался потом — фаворитом Георга III.

31 января 1770 года герцог Графтон подал в отставку, а Георг III выбрал в качестве премьер-министра лорда Норта. Наконец-то у короля появился премьер-министр, которому он доверял и который, несомненно, верно отражал монаршую точку зрения. Лорду Норту предстояло оставаться на этом посту в течение двенадцати лет — и по причине его некомпетентности и упрямства короля Великобритании предстояло потерять Америку.

Однако первые действия Норта были направлены на примирение. Не прошло и месяца после Бостонской резни (и без всякой связи с этим событием), как новый кабинет министров решил позволить Закону о постое истечь без продления его срока действия и отменить пошлины, назначенные Тауншендом — с одним только исключением.

Лорд Норт из осторожности сохранил пошлину на чай. Это было сделано не ради самого налогового сбора, а как способ утверждения, что в принципе британский парламент может облагать налогом колонии без их согласия. Надеялись, что с отменой почти всех пошлин колонии сочтут это победой и не станут настаивать на принципе. И тогда в будущем, видимо, в какой-то не столь сложный период, Великобритания смогла бы увеличить сборы.

В какой-то мере этот план сработал. Зажиточные американские консерваторы, которые неуютно себя чувствовали на одной стороне с «Сынами свободы», были рады расценить жест лорда Норта как приглашение к миру и согласию.

Не было такого ликования, как после отмены Закона о гербовом сборе. Он оказался всего лишь прелюдией ко второму акту, так что это могло оказаться прелюдией к третьему. Тем не менее Сэм Адамс неожиданно оказался бессильным: страсти его сограждан угасли. Бойкот закончился, колонии успокоились — и казалось, что кризис миновал.

Сэму Адамсу пришлось ждать новых инцидентов — и какое-то время казалось, что это ожидание окажется напрасным. Два года прошли совершенно спокойно: казалось, что американцы добились своих целей и теперь готовы спокойно соглашаться с британской политикой.

В начале 1772 года, например, было объявлено, что губернатору Массачусетса и судьям этой колонии будут платить из королевских фондов, что сделало их не зависимыми от местных законодательных органов, однако вне самого Массачусетса это не вызвало практически никаких откликов.

А потом произошло нечто впечатляющее.

Различные гавани Америки патрулировали небольшие военные корабли Великобритании, которые боролись с контрабандой. Естественно, они были очень непопулярны среди тех, кто занимался контрабандой, — и среди тех, кто по какой-либо причине был настроен против Британии. Один из таких кораблей, «Гаспи», справлялся со своими задачами особенно успешно, а поскольку он патрулировал залив Наррагансет в колонии Род-Айленд, то население прибрежных городков в этом районе особенно сильно его невзлюбило.

И вот ночью 9 июня 1772 года преследовавший контрабандистов «Гаспи» сел на мель на песчаной банке и оказался беспомощным.

Известие об этом быстро распространилось — и многие род-айлендцы, потрясенные такой удачей, не стали терять время. Не успела ночь закончиться, как собравшаяся толпа ворвалась на борт и, выгнав жестоко избитых моряков на берег, сожгла корабль.

Когда известие о случившемся достигло Великобритании, правительство пришло в ярость. Британский военный флот защищал саму страну и ее интересы за границей, и нельзя было допускать никакого применения силы против любого корабля военно-морского флота, пусть даже это был всего лишь небольшой таможенный кораблик.

Награда в 500 фунтов (по тем временам — огромная сумма) была назначена любому, кто назовет виновных в этом возмутительном акте, и было объявлено, что всех арестованных отправят судить в Великобританию.

Конечно, британцы были правы, подозревая, что те, кто был виновен в проступке, направленном на защиту права на контрабанду, в колониальном суде не получат сурового приговора, однако было большой ошибкой объявлять о том, что таких нарушителей будет судить британский суд.

Во-первых, это не принесло никакого результата, потому что, несмотря на объявленную награду, ни одного человека не выдали. Вместо этого угроза судом в Великобритании повсюду вызвала шум. Жители колонии легко верили в то, что ни один американец, обвиненный в государственной измене, не может рассчитывать на справедливый суд в метрополии. Обвиняемый будет далеко от дома, и вокруг него будут чужие ему люди, полные предубеждений относительно американцев.

Кто бы при этом чувствовал себя в безопасности? Многие американцы, лояльные Великобритании, тем не менее позволяли себе в худшем случае необдуманные высказывания, гневно реагируя на Закон о гербовом сборе или Законы Тауншенда. Если бы их призвали за это к ответу и отправили бы в Британию — что бы случилось тогда? И в свете этого королевские выплаты массачусетским судьям стали выглядеть попыткой превратить колониальных судей в марионетки британского правительства.

Крики о британской «тирании» стали приобретать весьма личные нотки.

Конечно же, Сэм Адамс не дремал. Он нашел человека себе по душе в лице талантливого и красноречивого врача Джозефа Уоррена, который родился в Роксберри, штат Массачусетс, 30 мая 1741 года. Уоррен привлек к себе внимание радикалов зажигательной и очень действенной речью, которую он произнес по поводу второй годовщины Бостонской резни.

2 ноября 1772 года Адамс и Уоррен включили свой пропагандистский аппарат на полную мощность. Адамс уже давно рассылал письма по всем колониям, призывая к совместным действиям, а теперь они с Уорреном образовали корреспондентские комитеты. Эти комитеты по связи занимались составлением писем и образовали пропагандистскую систему, которой предстояло помочь в объединении колоний вокруг радикалов[41].

В течение трех месяцев в различных городах Массачусетса было создано восемьдесят таких комитетов, и в остальных колониях начали следовать этому примеру. Например, в Виргинии Палата свободных граждан официально учредила корреспондентский комитет 12 марта 1773 года. Среди членов этого объединения, конечно же, оказался Патрик Генри. В нем также состоял Томас Джефферсон (род. в Шэдвелле, Виргиния, 20 января 1732 года) и Ричард Генри Ли (род. в Стратфорде, Виргиния, 20 января 1732 года). Джорджа Вашингтона, который был настроен против Британии, но не был радикалом, в их рядах не было.

Сэм Адамс, в распоряжении которого оказалась организация, имевшая межколониальное распространение, стал ждать следующего удобного случая. Он возник неожиданно и был связан с небольшим налогом на импортируемый чай, который был остатком Законов Тауншенда.

Налог на чай был сохранен, и Сэм Адамс, несмотря на все свои усилия, в целом не преуспел в организации сопротивления этому единственному небольшому налогу. Он не смог убедить людей в том, что им следует сражаться за принципы, когда в целом все тихо и благополучно. Если бы Великобритания на этом остановилась, все еще могло обойтись.

Однако, к несчастью, у Ост-Индской компании начались неприятности.

Ост-Индская компания была частной фирмой, созданной в 1600 году для того, чтобы конкурировать с Голландской Ост-Индской компанией в торговле с Востоком. В ходе своей изменчивой истории Ост-Индская компания достигла пика славы в тот момент, когда в середине XVIII века создала в Индии практически собственную империю.

Однако в 1773 году у Ост-Индской компании возникли финансовые проблемы в связи с чаем. Индия была крупнейшим производителем чая, и в распоряжении Ост-Индской компании находились тонны продукции, рынка сбыта для которой у них не было.

В обычных обстоятельствах Ост-Индская компания должна была бы выставить свой чай на аукцион в Великобритании, продав его за гроши британским торговцам, которые, вероятно, смогли бы где-то его продавать с прибылью.

Британское правительство, стремясь спасти компанию, предоставило ей право продавать чай непосредственно колониям и освободило от обязанности платить за чай налог. Это означало, что Ост-Индская компания могла продавать чай американцам по значительно более высокой цене, чем та, которая сложилась бы в результате аукциона, и в то же время, благодаря отмене налога, эта цена была ниже той, по которой американцы могли бы приобрести чай где-то еще. Чай в колониях был популярным напитком, так что Ост-Индская компания могла рассчитывать на то, что продаст его в достаточных количествах, чтобы получить прибыль.

Однако теперь речь пошла уже не просто о налоге на чай. Различные торговцы чаем в колониях окажутся не у дел, поскольку Ост-Индская компания будет пользоваться собственными агентами в попытке еще больше снизить потери от использования посредников. Многие контрабандисты, привозящие чай, также лишатся большей части доходов, так как даже при контрабандном ввозе им не удастся сохранить конкурентоспособность.

Помимо этого, даже те, кого это не затронуло непосредственно, сочли унизительной саму мысль о том, что американцев можно заставить отдавать деньги, которые помогут вывести из кризиса британскую компанию. Даже если сейчас это и прошло бы безболезненно, однако стало бы опасным прецедентом.

Корреспондентские комитеты Сэма Адамса тут же принялись за дело и без труда сумели поднять бурю возмущения новым положением вещей. Строились планы бойкотирования чая — и даже принятия мер против его выгрузки.

Ост-Индская компания, не подозревая об этой проблеме, отправила полмиллиона фунтов (230 тонн) чая в Филадельфию, Нью-Йорк, Чарлстон и Бостон. Как оказалось, продать не удалось ни фунта. В Чарлстоне чай выгрузили, положили в сырые подвалы, а потом не покупали и не использовали. В Филадельфии и Нью-Йорке дело не дошло даже до этого. Кораблям не разрешили разгрузиться, так что им пришлось вернуться в Великобританию с грузом чая в трюмах.

И, как и следовало ожидать, в Бостоне положение оказалось наихудшим. Там корабли с чаем не смогли разгрузиться, но отказались уплыть. Они остались в гавани — отчасти потому, что два сына и племянник губернатора Хатчинсона были назначены агентами Ост-Индской компании и могли получить немалые деньги, если бы чай удалось разгрузить.

Три недели корабли оставались в бостонской гавани, а губернатор Хатчинсон пытался добиться, чтобы колония заплатила налог и приняла груз. А потом Сэм Адамс перешел к решительным действиям.

16 декабря 1773 года группа «Сынов свободы», переодевшись в костюмы индейцев-могавков, забралась на корабли и сбросила в воду 342 ящика с чаем. Больше ничего на борту кораблей повреждено не было. Это событие получило название «Бостонское чаепитие».

Наконец-то Сэм Адамс попал в яблочко. Уже десять лет он тратил все свое время на попытки спровоцировать британское правительство на какие-либо действия, которые оттолкнули бы американцев настолько сильно, что конфликт стал бы неизбежным. До этих пор британцы ни разу не переходили за критическую черту — но в данном случае они это сделали.

Уничтожение ящиков с чаем привело короля и его сторонников в бешеную ярость. Для них это стало последней каплей. Они решили, что колония Массачусетс и в особенности город Бостон являются центром всех проблем последнего десятилетия (и в большой степени они в этом были правы).

Им показалось, что пришла пора прибегнуть к жестким мерам в отношении этого непокорного города, раздавить его и преподать ему хороший урок. Как только Бостон покорится и поймет, кто тут хозяин, с остальными колониями проблем не будет. По крайней мере, так рассуждали сторонники короля.

И вот 7 марта 1774 года парламент собрался для того, чтобы рассмотреть положение дел в колониях. Под давлением разгневанного короля Георга был принят целый ряд постановлений, направленных на то, чтобы усмирить Бостон и принудить его к повиновению. Уильям Питт и Эдмунд Берк были против этих репрессивных законов, но парламентский каток безжалостно смял всю оппозицию.

Первым из так называемых репрессивных законов стал Закон о Бостонском порте, принятый 31 марта и вступивший в силу 1 июня 1774 года. Он сводился к полному закрытию порта Бостона до того момента, пока Ост-Индской компании не будет выплачена компенсация за уничтоженный чай. Разрешалось приходить или уходить только тем кораблям, которые везли припасы для британской армии или жизненно необходимые продукты и топливо, каковые грузы должны были получать разрешение от таможенников. Всем остальным надо было пользоваться портом Салема. Это было явно направлено на то, чтобы разрушить экономику Бостона, которая почти целиком основывалась на морской торговле, и с помощью голода привести город к повиновению.

Закон о правительстве Массачусетса, который должен был вступить в силу 1 августа 1774 года, практически уничтожал все самоуправление колонии. Все те лица, которые ранее избирались, теперь должны были назначаться губернатором, а самого губернатора назначал король. Даже городские собрания нельзя было устраивать без разрешения губернатора. Более того, губернатором больше не остался бы Томас Хатчинсон, который, несмотря на весь свой консерватизм, был хотя бы американцем и гражданским лицом.

Вместо него управлять Массачусетсом должен был генерал Гейдж, британский военный, — и 13 мая 1774 года он перенес свою штаб-квартиру из Нью-Йорка в Бостон. Вместо двух британских полков в Массачусетсе стало пять, а в Бостонскую гавань вошла эскадра британских кораблей. 20 мая была аннулирована конституционная хартия Массачусетса, так что стало ясно: репрессивные законы превратили колонию в территорию, оккупированную военными.

А для того чтобы умерить сопротивление, был принят Закон о беспристрастном отправлении правосудия, который гласил, что судебные слушания по обвинению в измене будут проводиться в Великобритании всякий раз, когда будет сочтено небезопасным устраивать их в Массачусетсе.

Сэм Адамс сам ничего удачнее придумать не смог бы. Репрессивные законы мгновенно сделали то, чего ему не удалось добиться за десять лет. Благодаря им Массачусетс для всех колоний стал коллективным героем и мучеником.

Массачусетс, а также Бостон и тем паче Сэм Адамс никогда не пользовались особой популярностью в колониях. В религии Массачусетса ощущались самодовольство и склонность к нетерпимости, массачусетские торговцы и купцы отличались жадностью и недобросовестностью, массачусетские политики были склонны к насильственным мерам — и все это не нравилось респектабельным лицам, определяющим общественное мнение других колоний.

Немало влиятельных американцев считали, что в конфликтах последнего десятилетия бостонцы виноваты больше, чем британцы, и что если бы бостонцы прекратили свои провокации и успокоились, с британцами можно было бы нормально ладить.

Репрессивные законы радикально изменили это положение дел. Меры, принятые в ответ на Бостонское чаепитие, оказались настолько чрезмерными, что Бостон из хамоватого надоеды моментально превратился в поверженного мученика. Законы, которые британцы назвали репрессивными, по всей Америке назывались «Гнусными законами».

А британское правительство, словно из злонамеренной глупости, продолжало принимать новые законы, которые должны были вызвать гнев уже и в других колониях. 2 июня 1774 года был возобновлен Закон о постое, который распространялся не только на Массачусетс (что уже было бы достаточно плохо), а на все колонии.

Кроме того, решением, которое не имело никакого отношения к репрессивным законам, 22 июня Великобритания постановила, что пришло время реорганизовать управление Квебеком — канадской провинцией, захваченной британцами пятнадцатью годами ранее и по-прежнему населенной преимущественно французами-католиками.

Британский парламент ввел в Квебеке централизованное управление. Квебекские французы были привычны к такому удаленному и деспотичному правлению, но британские колонисты в других местах сочли это опасным прецедентом для них самих. В отношении католицизма была объявлена полная терпимость — и ему даже предоставили привычные католикам преимущества над другими вероисповеданиями, что американские протестанты сочли отвратительным.

И наконец, что было хуже всего, границы провинции Квебек были передвинуты в южном направлении до реки Огайо. Таким положение дел было в дни правления французов, а кровавая война с французами и индейцами велась с 1754 по 1763 год именно для того, чтобы вытеснить французов из этих мест. А теперь британцы снова отдавали эти территории французам!

Положение дел усугублялось тем, что некоторые колонии в рамках своих прежних хартий заявили свои права на эти земли. Именно так часть территорий взяли себе Массачусетс и Коннектикут.

Британское правительство, раздавив Массачусетс, могло теперь отмахнуться от притязаний Новой Англии, но права на эти территории предъявляла также и Виргиния. Именно ее интерес к этим землям привел к началу войны с французами и индейцами (читайте «Становление Северной Америки), и теперь она не желала от них отказываться. Квебекский акт во влиятельной колонии Виргиния вызвал даже более сильное возмущение, чем все те меры, которые британское правительство приняло в отношении Массачусетса.

Тем временем Сэм Адамс трудился не менее усердно, чем британский парламент. Он настолько эффективно овладел общественным мнением в Массачусетсе, что генерал Гейдж мог контролировать только ту землю, на которой находились его войска. За пределами Бостона Массачусетс был практически мятежной колонией, которая управлялась самостоятельно, вопреки всем парламентским постановлениям.

Корреспондентский комитет Адамса рассылал письма во все уголки других колоний, призывая к объединенным действиям и открытой демонстрации поддержки Массачусетса.

Эти демонстрации начались. Дары в виде денег и продовольствия начали стекаться в Бостон отовсюду, и, оказавшись во главе колониальной коалиции, Бостон стал еще непримиримее.

Объединение колоний против репрессивных законов было столь явным, что показалось естественным созвать собрание делегатов ого всех колоний, как это было сделано в дни Закона о гербовом сборе. Первый шаг в этом направлении был сделан Виргинией.

24 мая 1774 года, когда пришло известие о том, что билль о Бостонском порте стал законом, виргинская палата свободных граждан по инициативе Патрика Генри тут же денонсировала этот закон, объявив, что в результате него произведен «враждебный захват» Массачусетса. День 1 июня, в который Закон о Бостонском порту вступал в силу, был объявлен днем молитвы.

Губернатор Виргинии — им был Джон Марри, четвертый граф Данмор, — тут же распустил палату, запретил ее собрания и отправил ее членов по домам. Однако перед отъездом радикальные члены палаты дали своим комитетам указание проконсультироваться с другими колониями относительно возможности межколониального собрания.

Конечно же, Сэм Адамс тут же за это ухватился — и такое собрание было созвано. Чтобы обозначить тот факт, что на нем были представлены колонии со всей Северной Америки, его назвали громко — Континентальный конгресс. В исторических трудах его обычно именуют Первым континентальным конгрессом.

Двенадцать из тринадцати колоний (исключением стала Джорджия) прислали своих делегатов, и 5 сентября 1774 года в Филадельфии собралось пятьдесят шесть человек. Пейтон Рэндолф из Виргинии (род. предположительно в 1721 году) был избран президентом конгресса — и с той самой поры термины «президент» и «конгресс» присутствуют в американской политике.

На Первом континентальном конгрессе присутствовало множество выдающихся людей. Некоторые из них были радикалами — такие, как Джон Адамс и Сэм Адамс из Массачусетса и Патрик Генри, Томас Джефферсон и Ричард Генри Ли из Виргинии. Однако на нем были представлены и консерваторы, такие, как Джозеф Галлоуэй из Пенсильвании (род. в Уэст-Ривер, Мэриленд, предположительно в 1731 году) и Джеймс Дуэйн из Нью-Йорка (род. в 1733 году).

Радикалы и консерваторы сразу же размежевались. Патрик Генри хотел, чтобы все колонии голосовали пропорционально своему населению. Это отдавало бы преимущество Массачусетсу и Виргинии: обе колонии были хорошо населенными и радикально настроенными. Однако меньшие колонии настаивали на одном голосе на колонию, вне зависимости от численности ее населения. Чтобы конгресс не прекратил работу, радикалы пошли на уступку.

Затем встал вопрос о том, что следует предпринять в отношении репрессивных законов. Галлоуэй из Пенсильвании ратовал за умеренный курс и добивался примирения с Великобританией. Он предложил создать нечто вроде американского парламента, чтобы законы в отношении колоний одобрялись и американским, и британским парламентами.

Тем временем в Массачусетсе, в округе Саффолк (в который входил и город Бостон), работал Джозеф Уоррен. Он подготовил документ, который затем получил название Саффолкских резолюций. В них репрессивные законы объявлялись неконституционными, вследствие чего жители Массачусетса не обязаны были им подчиняться. Население Массачусетса призывали создать собственную администрацию, собирать собственные налоги и к тому же вооружиться, создав гражданскую армию — милицию. И, наконец, колонии снова должны были объявить бойкот всей торговле с Великобританией.

Саффолкские резолюции были приняты на собрании массачусетских радикалов, после чего их вручили Полю Ревиру (род. в Бостоне 1 января 1735 года), умелому ювелиру, который принимал участие в Бостонском чаепитии и был всецело за радикальные действия.

Со всей возможной скоростью Ревир с копией резолюции преодолел расстояние около 500 километров, разделявшее Бостон и Филадельфию. Делегаты от Массачусетса тут же начали навязывать Саффолкские резолюции конгрессу.

Первый континентальный конгресс одобрил Саффолкские резолюции 17 сентября 1774 года, а затем, 28 сентября, отверг предложения Галлоуэя с результатом голосования всего 6 к 5. Галлоуэй сердито указал на то, что, по его мнению, такое сочетание решений равнозначно объявлению войны Великобритании.

Наконец, конгресс завершился составлением петиции, которая 26 октября была отправлена королю Георгу. Еще одна петиция была адресована народу Великобритании. Парламенту не отправили ничего, демонстрируя, что в колониях по-прежнему считают, будто короля каким-то образом вводят в заблуждения плохие советчики и что он отреагирует положительно, если с ним удастся связаться в обход парламента.

В петиции обличались все несправедливые действия в отношении колоний, начиная с 1763 года, и предлагалось считать, что все колонисты обладают всеми теми разнообразными естественными правами, которые имеют англичане. С другой стороны, конгресс не пытался отрицать нрава парламента регулировать американскую торговлю.

Конгресс также начал организацию американского бойкота в отношении британских товаров, чтобы сделать свою петицию более весомой. После этого он прекратил свою работу 26 октября, но не окончательно. Второй континентальный конгресс должен был собраться 10 мая 1775 года, если к этому сроку американские претензии не будут удовлетворены.

В целом мнение Галлоуэя относительно того, что акты Первого континентального конгресса равнозначны объявлению войны Великобритании, было правильным — по крайней мере в Массачусетсе.

Генерал Гейдж именно так их истолковал — но он уже некоторое время ожидал наихудшего. 1 сентября 1774 года, еще до начала работы Первого континентального конгресса, он предпринимал все меры к тому, чтобы конфисковать запасы пороха, которые американцы могли приготовить для того, чтобы пустить в ход позднее. Он отправил солдат в Кембридж и Чарльзтаун, два города, отделенные от Бостона рекой, и захватил там порох и пушки. Множество вооруженных колонистов собрались в Кембридже, но никто не осмелился стрелять в британских солдат.

В те дни Бостон располагался на полуострове, который соединялся с сушей узким перешейком. (С той поры реки по обеим сторонам были частично засыпаны, так что сейчас «центр Бостона» соединен с окраинами города широкой полосой земли.) Генерал Гейдж начал укреплять этот узкий перешеек, и стало ясно, что он готовится к осаде.

Что до колонистов, то они создали собственное правительство, которое возглавил Джон Хэнкок, и, в соответствии и Саффолкскими резолюциями, начали формировать милицию. Особые отряды милиции должны были быть готовы начинать действия в ту же минуту, как будет получен сигнал, и их члены назывались минитменами.

К концу 1774 года обе стороны были явно готовы к открытым военным действиям. Достаточно было одной искры — нескольких выстрелов, — чтобы эти военные действия начались.

Глава 3 ПУТЬ К НЕЗАВИСИМОСТИ

С каждым днем становилось все яснее, что колонии готовы сопротивляться. Когда 13 декабря 1774 года стало известно о том, что Гейдж намеревается ввести солдат в Портсмут в Нью-Гэмп-шире, Поль Ревир поскакал на север с известием об этом, и 14 декабря колонисты ворвались в местный форт и унесли оттуда оружие и порох. Однако жертв при этом не было, так что это событие еще не стало настоящей войной.

Наступил 1775 год, и парламент должен был рассмотреть действия Первого континентального конгресса и оценить реакцию американцев на репрессивные законы. И было достаточно голосов, которые излагали ясную логику происходящего. Такие люди, как Питт и Берк, говорили, что прибегать к силе бесполезно, что в отдаленной перспективе не удастся заставить колонии принять такое правительство, которое их не устраивает, и что неразумно пытаться принуждать их к этому.

Все это разбивалось о твердокаменную непримиримость короля и его премьер-министра, лорда Норта. Единственный компромисс, на который готов был согласиться лорд Норт, заключался в предложении не облагать налогами те колонии, которые добровольно предоставят денежные суммы, запрошенные парламентом. (Для колоний это было больше всего похоже на разбойника, который предлагает не грабить вас, если вы отдадите свой кошелек добровольно.) И даже на это король согласился очень неохотно.

И действительно, 27 февраля 1775 года лорд Норт представил парламенту новый репрессивный закон. Он запрещал четырем колониям Новой Англии торговать со всеми странами, за исключением Великобритании и Британской Вест-Индии. Жителям Новой Англии нельзя было торговать с другими колониями и заниматься рыболовством в Атлантике — что было жизненно важно для населения колоний.

Было очевидно, что Великобритания отвечает на все просьбы о смягчении давления новым закручиванием гаек, так что колонисты Массачусетса продолжили подготовку к войне.

Тем временем генерал Гейдж не оставлял попыток лишить их возможности это делать. 26 февраля 1775 года Гейдж отправил своих солдат в Салем за военными припасами, но город был переполнен разгневанными колонистами — и солдаты повернули обратно.

Опять не было сделано ни одного выстрела, не было нанесено ни одного удара. Однако было ясно, что это — только вопрос времени. Даже в далекой Виргинии люди затаив дыхание встречали новости с севера, с каждой почтой ожидая сообщения о том, что стрельба уже началась.

23 марта 1775 года Патрик Генри выступил в палате свободных граждан с заявлением о необходимости создать в Виргинии вооруженное ополчение. Он красноречиво напомнил о том, что война вот-вот начнется. «Следующий порыв ветра, — сказал он, — который прилетит с севера, донесет до нашего слуха оглушительные звуки выстрелов! Наши братья уже на поле брани! Почему мы бездействуем? Что же угодно джентльменам? Чего они желают? Неужели жизнь им настолько дорога, а мир настолько сладок, что они готовы купить его ценой оков и рабства? Господи Всемогущий, не допусти этого! Я не ведаю, какой путь выберут другие, но что до меня, то дайте мне свободу или дайте мне смерть!»

Эти слова разносились по колониям, где в течение еще трех недель мир продолжал висеть на волоске. Ведь в перспективе ожидался не просто мятеж, а практически гражданская война англоговорящей части мира. Размеры колоний были весьма немалыми. Их население уже составляло около двух с половиной миллионов человек — всего примерно в три раза меньше населения Великобритании. Самый большой колониальный город, Филадельфия, с населением сорок тысяч, был вторым по размеру англоговорящим городом мира. Только сам Лондон был крупнее.

И вот началось…

Генерал Гейдж решил умножить свои усилия по разоружению жителей Массачусетса. Центром сопротивления колонии был город Конкорд, находившийся в тридцати километрах от Бостона. Там заседал незаконный конгресс этой провинции, который организовывал и направлял сопротивление. Там можно было найти двух радикальных деятелей, Сэма Адамса и Джона Хэнкока. И там скопилось немало оружия и боеприпасов.

Гейдж решил отправить отряд из 700 человек в Конкорд, где нужно было либо захватить, либо уничтожить арсеналы и арестовать Адамса и Хэнкока. Однако секретность в британских войсках была отвратительная, так что практически обо всех решениях Гейджа колонисты узнавали очень быстро.

Поль Ревир и Уильям Доус (род. в Бостоне в 1745 году) 18 апреля 1775 года выехали предупредить жителей. Они добрались до Лексингтона, города, который располагался в восемнадцати километрах к северо-западу от Бостона на пути к Конкорду. Там как раз заночевали Адамс и Хэнкок. Вовремя разбуженные и предупрежденные, они спешно скрылись.

В Лексингтоне к Ревиру и Доусу присоединился молодой врач Сэмюэл Прескотт (род. в Конкорде в 1751 году). Они направились в Конкорд, но были остановлены британским патрулем. Ревира арестовали и вернули в Лексингтон, где отпустили. Доус сумел сбежать, но повернул назад. Только Прескотт отправился дальше, в Конкорд, — и выполнил важнейшую задачу, предупредив колониальный штаб[42].

Это предупреждение оказалось действенным. Когда 700 британцев на рассвете 19 апреля 1775 года добрались до Лексингтона, то увидели, что их встречает только горстка минитменов — возможно, не более сорока. Майор Джон Питкерн, который командовал британским авангардом, приказал минитменам разойтись.

Минитменам следовало бы его послушаться — и, вероятно, они так и сделали бы, так как преимущество британцев было почти двадцатикратным, но из-за какого-то валуна был сделан выстрел. Кто именно произвел этот выстрел, осталось неизвестным и по сей день, однако этого оказалось достаточно. Нервничающие британские солдаты без приказа в упор произвели залп в минитменов, убив восемь человек и ранив еще десять. Минитмены недолгое время отвечали на огонь, а потом бросились бежать. Британцы двинулись дальше, имея всего одного раненого солдата.

Британцам в тот момент могло показаться, что они просто отмахнулись от надоедливой мухи, однако это была первая кровь, пролитая в сражении, которое позже назвали Войной американской революции или просто Революционной войной[43]. Сэм Адамс прекрасно понял значимость этого события. Считается, что, убегая из Лексингтона, он торжествующе сказал: «Это — великолепный день для Америки».

Британцы добрались до Конкорда и уничтожили те запасы оружия, которые им удалось найти (большую часть оружия и пороха успели вовремя спрятать), однако вокруг города уже собиралось массачусетское ополчение. У Северного моста в Конкорде британцев встретила толпа вооруженных фермеров. В короткой стычке пострадали четырнадцать британцев. Это уже не походило на избавление от надоедливой мухи[44].

К полудню британцы решили, что с них хватит, и приготовились возвращаться обратно в Бостон — однако тут-то и наступило самое страшное. Вся окрестность кишела разгневанными ополченцами: по некоторым оценкам, их было четыре тысячи. Казалось, что за каждым деревом и каждым камнем блестели стволы — и отовсюду летели пули. Легких мишеней не было видно, и растерянный британский отряд брел вперед, теряя людей. Они все могли бы погибнуть, не добравшись до Бостона, если бы им на выручку не пришло сильное подкрепление.

В результате поход на Конкорд привел к тому, что 99 британских солдат были убиты или пропали без вести, а 174 были ранены, что составило около 40 процентов всего отряда. Потери американцев составили 93 человека.

Эта битва была небольшой, с относительно малым количеством жертв в абсолютных цифрах, однако в истории найдется мало сражений, которые сравнились бы с ней по значению, ибо эти боевые действия ознаменовали собой рождение Соединенных Штатов.

Теперь война уже шла открыто: первая битва состоялась, первый урон был нанесен. Массачусетские радикалы постарались максимально использовать сделанный в Лексингтоне залп, чтобы продемонстрировать, что столкновение было спровоцировано британцами. Они также эффективно использовали картину беспомощного бегства британских солдат по дороге в Бостон под яростным огнем американцев, поднимая американцам дух.

Отступление из Конкорда, конечно, было не просто результатом британских промахов. На ход событий очень сильное — и даже решающее — влияние оказала огромная разница в вооружении.

К концу войны с французами и индейцами на фронтире Пенсильвании и южнее появилось новое оружие. Это оружие, называемое кентуккийской винтовкой, впервые ввели пенсильванские немцы, которые модифицировали европейский вариант оружия, сделав его более легким по весу и проще заряжающимся. В нем использовались пули, которые были меньше канала ствола, так что для плотности использовалась промасленная прокладка. Нарезной ствол (внутри канала прорезались спиральные канавки) заставлял пулю вращаться и лететь прямее и точнее, чем пули гладкоствольных мушкетов, которыми были вооружены регулярные армии европейских стран.

Первые американские винтовки в умелых руках могли поразить мишень размером с голову человека на расстоянии почти 200 метров. Ее недостатком было время зарядки — почти втрое большее, чем у мушкета, — так что она не могла использоваться для быстрого залпового огня, который было принято применять в сражениях того времени. Однако в руках бойца-партизана, надежно укрывшегося за стволом или камнем, кентуккийская винтовка становилась смертоносной. Это означало, что, хотя американские солдаты, необученные и неопытные, проигрывали большую часть тщательно подготовленных сражений на выбранном поле боя, они могли удерживать территорию, так что британцам редко удавалось контролировать те участки, на которых не располагалась их армия.

Массачусетские радикалы не намерены были допускать, чтобы ситуация успокоилась. Конгресс провинции моментально начал осаду Бостона. К 23 апреля он утвердил создание армии численностью 13 000 человек и сделал ее командующим Артемаса Уорда (род. в Шрусбери, Массачусетс, в 1727 году). Он участвовал в войне с французами и индейцами и на тот момент оказался чуть ли не единственным профессиональным военным Массачусетса.

Другие колонии Новой Англии быстро отправили свои отряды на воссоединение с силами Уорда в Кембридже, на противоположном от Бостона берегу. Известия о битве и ее результатах разлетелись по всем колониям. Группа охотников, стоявших лагерем в дикой местности в Огайо, услышала эту новость и дала соответствующее название своей стоянке: вокруг нее вырос нынешний город Лексингтон в штате Кентукки.

Однако для того чтобы колониальным силам можно было хотя бы надеяться взять Бостон, им необходима была артиллерия — а ее у них не было. Им необходимо было захватить артиллерию у британцев, а ближайшим местом, где это можно было бы сделать, был форт Тикондерога на берегу озера Шамплейн, где шли активные боевые действия во время войны с французами и индейцами.

Первое предложение о захвате форта сделал Бенедикт Арнольд (род. в Норвиче, Коннектикут, 14 января 1741 года). Он вступил в массачусетское ополчение, когда оно только начало формироваться, и к тому моменту уже имел звание капитана. Его план был одобрен: 3 мая ему дали звание полковника и велели претворять свой план в жизнь.

Однако в этом, как и во всем другом, Арнольда преследовали неудачи. Он оказался одним из лучших военачальников Америки, но ему постоянно не везло. Например, в случае с фортом Тикондерога его опередил тот, кто оказался ближе к этому месту.

Форт Тикондерога располагался примерно в 270 километрах к северо-западу от Бостона. Восточнее, на другом берегу озера Шамплейн, начинались Зеленые горы (этот район сейчас известен как Вермонт, от французских слов, которые как раз и переводятся как «зеленые горы»). Там жил Итан Аллен (род. в Личфилде, Коннектикут, 21 января 1738 года). Он участвовал в войне с французами и индейцами и переехал в Зеленые горы в 1768 году. Там он создал отряд ополченцев, которые назвались «парнями с Зеленых гор» и своей основной целью ставили не допустить того, чтобы управление этой областью перешло к колонии Нью-Йорк.

Когда Аллен узнал о Лексингтоне и Конкорде, он сразу же понял, что было бы хорошо захватить форт Тикондерога на противоположном берегу озера. Бенедикт Арнольд спешно двигался на запад, чтобы взять командование на себя, но Аллен этого не допустил. Потерпев такую неудачу (как это происходило с ним снова и снова), Арнольд все же отправился вместе с отрядом, и 9 мая 1775 года восемьдесят три человека на веслах пересекли озеро Шамплейн. Им удалось захватить противника врасплох. Британский гарнизон не смог остановить неожиданное вторжение жителей глухих мест и 10 мая сдался. Спустя два дня был также захвачен Краун-Пойнт в пятнадцати километрах к северу.

10 мая, в тот же день, когда был захвачен форт Тикондерога, в Филадельфии в назначенный срок собрался Второй континентальный конгресс, который вынужден был признать фактом войну — по крайней мере, в Новой Англии.

Президентом конгресса снова был избран Пейтон Рэндолф, но он почти сразу же умер, а его место отдали Джону Хэнкоку, что свидетельствовало о возросшем радикализме этого собрания. Многие из делегатов Первого континентального конгресса присутствовали и на Втором, а также в него вошли еще несколько авторитетных личностей. Например, в работе Второго конгресса принимали участие Бенджамин Франклин и Джордж Вашингтон, которых не было на Первом континентальном конгрессе.

Лидером радикалов на Втором континентальном конгрессе был Джон Адамс, и он прилагал огромные усилия к тому, чтобы колонии, расположенные не в Новой Англии, присоединились к делу Массачусетса. Он добивался, чтобы ополчение Новой Англии, которое в тот момент осаждало Бостон, было признано межколониальной армией, то есть, если принять тот же подход, по которому конгресс был назван континентальным, Континентальной армией.

Адамс понимал, что это не пройдет, если Массачусетс станет настаивать на командовании этой армией, и потому открыто намекнул, что делегат от Виргинии, полковник Вашингтон, будет приемлем для Массачусетса в качества главнокомандующего и что ополчение Новой Англии будет готово ему подчиняться.

Это был блестящий ход. Джордж Вашингтон участвовал в первых сражениях войны с французами и индейцами, однако его попытка сыграть в ней более значительную роль не удалась из-за британских антиколониальных предрассудков. Теперь он рвался продемонстрировать свои способности. Кроме того, он был богатым плантатором, готовым служить бесплатно, и пользовался громадным уважением как человек, консервативно настроенный и безусловно порядочный. Люди, которые не стали бы доверять массачусетским подстрекателям, доверяли бы Джорджу Вашингтону.

Итак, Конгресс дал свое согласие. 14 июня 1775 года была создана Континентальная армия, а 15 июня ее главнокомандующим был назначен Джордж Вашингтон.

Ему подчинялись четыре генерал-майора, одним из которых был Артемас Уорд. Еще одним был Израэл Патнам из Коннектикута (род. в Дэнверсе, Массачусетс, в 1718 году), который в горячке патриотизма поехал принимать участие в осаде Бостона, как только услышал о событиях в Лексингтоне и Конкорде, несмотря на то, что ему было уже под шестьдесят. Кроме того, в числе генералов были еще Филип Скайлер из Нью-Йорка (род. в Олбани в 1733 году) — богатый землевладелец, столь же уважаемый и консервативный, как и Вашингтон, — и Чарльз Ли из Виргинии, офицер британского происхождения. Все четыре генерал-майора, как и Вашингтон, участвовали в войне с французами и индейцами, но никто из них не обладал особыми военными талантами.

Формируемую Континентальную армию ждала решающая проверка сил в Бостоне. Британцы пока не имели намерения сдаваться — и 28 мая в Бостоне высадились новые отряды.

12 июня генерал Гейдж чувствовал достаточную уверенность в своих силах, чтобы ввести в Бостоне военное положение и объявить, что любой американец, который будет вооружен или окажет помощь вооруженному, считается мятежником и изменником. В качестве жеста примирения он обещал прощение тем мятежникам и изменникам, которые проявят готовность сложить оружие — за исключением Сэма Адамса и Джона Хэнкока.

Ответом американцев стала подготовка к захвату и укреплению возвышенности в Чарльзтауне, которая находилась к северу от реки Чарльз и как раз напротив Бостона. Как и сам Бостон, Чарльзтаун тогда располагался на полуострове, соединенном с сушей узким перешейком.

В Чарльзтауне было две возвышенности: Банкер-хилл и Бридз-хилл, и обе могли бы обеспечить господствующую позицию для размещения той артиллерии, которую рассчитывали получить из форта Тикондерога. Сначала предполагалось укрепить только Банкер-хилл, но Бридз-хилл была ближе к Бостону, так что план изменили, включив и этот холм.

На рассвете 17 июня 1775 года 1600 американцев уже оказались на возвышенности Бридз-хилл. Гейдж мог бы блокировать Чарльзтаун, разместив солдат на перешейке и затем обстреляв холм из гавани. Если бы это было сделано, американцы не смогли бы долго продержаться. Однако Гейдж, судя по всему, все еще переживал из-за позорного отступления из Конкорда. Он решил, что американцам нужно преподать урок и наглядно продемонстрировать, насколько они уступают регулярной британской армии.

Поэтому он приказал взять укрепленные холмы Чарльзтауна штурмом и для этого в полдень 17 июня переправил через реку Чарльз 2400 человек. Ими командовал сэр Уильям Хау, прибывший с новыми подкреплениями.

Для британцев военная ситуация была крайне неудачной. Им необходимо было подниматься вверх по склону под огнем противника, укрывающегося за укреплениями на вершине[45]. Единственной причиной, по которой британский командир мог бы отдать приказ о таком штурме, была уверенность в том, что американские ополченцы не выдержат зрелища наступающей на них британской регулярной армии и просто обратятся в бегство.

Итак, Хау приказал своему отряду шагать вверх по склону в идеальном плотном строе с тяжелыми ранцами. Их алые мундиры буквально горели на солнце. За укреплениями ждали американцы, которые заняли идеальную позицию — если не считать того, что у них практически не было пороха.

Их командир, полковник Уильям Прескотт (род. в Гротоне, Массачусетс, в 1726 году), не мог допустить, чтобы драгоценный порох расходовался впустую. Каждая пуля была на счету, а это означало, что его ополченцы должны подпустить британцев на близкую дистанцию, каким бы пугающим ни было их приближение для необстрелянных молодых фермеров.

— Не стрелять, — приказал он, — пока не увидите белки их глаз!

Вверх по склону шагали британские солдаты, чувствуя себя все увереннее: отсутствие огня казалось им свидетельством испуга американцев. В должный момент американцы, которые не стреляли до тех пор, пока британцы не подошли почти вплотную, произвели залп, почти все пули которого попали в цель. Британский строй сломался — и выжившие в беспорядке отступили вниз, оставив склон под американским редутом алеть от крови и мундиров.

Хау отправил новый британский отряд во вторую атаку на холм — но и их ждала та же судьба, что и в первый раз. Теперь у командира не оставалось иного выхода, кроме как продолжать ту же идиотскую игру: остановиться и уйти означало бы чудовищно уронить британский престиж.

Поэтому Хау начал третью атаку — и о высоте британской дисциплины говорит уже то, что она вообще состоялась. Третий отряд остался жив только потому, что у американцев практически закончились боеприпасы. Третий отряд британских солдат добрался до вершины холма, прикрепил к мушкетам штыки и пошел в атаку. Американцы, у которых не оказалось не только пороха, но и штыков, вынуждены были отступить. Со всей возможной поспешностью они оставили Чарльзтаун.

Британцы захватили холм и заявили о победе, но они были слишком сильно потрепаны, чтобы преследовать американцев за пределами Чарльзтауна. Британские потери были огромными: 1054 убитых или раненых, включая 89 офицеров. В числе убитых оказался майор Питкерн, который командовал авангардом, пролившим первую кровь у Лексингтона. Потери американцев составили только около 450 человек, но среди них был Джозеф Уоррен, составивший годом раньше Саффолкские резолюции.

Эта слишком дорого доставшаяся «победа» заставила британцев пасть духом, так что они действовали очень вяло. После захвата холмов в Чарльзтауне им следовало бы сразу же захватить и Дорчестерские высоты, находившиеся у самого перешейка, который соединял Бостон с берегом. Если бы они это сделали, то для американской артиллерии не осталось бы высот, которые господствовали бы над Бостонской гаванью.

До битвы при Банкер-хилле Гейдж намеревался поступить именно так. Однако после битвы потрясенный Гейдж ничего не предпринял. Он выдохся, так что его пришлось сменить. Он вернулся в Британию, а 10 октября 1775 года командующим британскими силами в колониях стал Уильям Хау.

Это также было ошибкой. Хау снова и снова будет демонстрировать неспособность к решительным действиям против американцев. Это можно было бы объяснить тем, что он не мог отдавать все свои силы ведению войны, которую считал неразумной и несправедливой, или же тем, что он так никогда и не оправился после того жуткого кровопролития на холме Бридз-хилл.

Спустя две с половиной недели после этой битвы Джордж Вашингтон приехал в Кембридж и принял командование армией, которая ощущала себя победительницей в битве при Банкер-хилле. Причиной их поражения были не британцы, а их собственная нехватка пороха. На части порвали не их, а британцев.

Вашингтон тут же принялся заниматься обучением армии и воспитанием в солдатах порядка и дисциплины, а не только морального духа.

За пределами Новой Англии все еще царила смутная надежда на то, что эскалации военных действий каким-то образом удастся избежать. Второй континентальный конгресс еще не грезил независимостью, и существовало леденящее ощущение, что Британия в итоге одержит победу и колониальные вожди будут повешены как изменники.

Вследствие этого была сделана последняя попытка призвать к миру. Дикинсон из Пенсильвании составил «Петицию оливковой ветви», которая была подписана конгрессом 8 июля 1775 года и отправлена королю Георгу. В ней колонии заявляли о своей верности и умоляли пойти на уступки, которые положили бы конец противостоянию.

Никаких надежд на успех у этой петиции не было. 23 августа парламент официально заявил о существовании общего бунта, а 1 сентября, когда королю Георгу представили петицию, он отказался ее принять на том основании, что не желает вести общение с мятежниками. Стало ясно, что британцы собираются привести колонии к повиновению силой и не намерены идти на какие-либо компромиссы.

В любом случае в Новой Англии никто не был сторонником оливковых ветвей. Эйфория, испытанная после битвы при Банкер-хилле, была такой сильной, что колонии Новой Англии стали подумывать о наступательных действиях. Прошел слух о том, что британцы собираются рекрутировать канадцев для войны с американцами, и создалось впечатление, что смелая атака на Монреаль и Квебек могла бы не только помешать этому, но и втянуть французов в войну против их давнего врага, Великобритании, в надежде отвоевать Канаду обратно.

Поначалу командование экспедиционными силами поручили Скайлеру, но из-за нездоровья он на время вышел из строя, и его место занял другой выходец из Нью-Йорка, служивший ранее в британской армии, Ричард Монтгомери (род. в Ирландии в 1736 году).

Монтгомери повел свой немногочисленный отряд на север во все ухудшающихся погодных условиях осени. Когда он подошел к Монреалю, британский командующий, сэр Гай Карлтон, провел стратегическое отступление в сторону Квебека. 13 ноября 1775 года Монтгомери занял незащищенный город.

Тем временем Бенедикт Арнольд, которому не удалось командовать экспедицией в форт Тикондерога, рвался принять участие в этом новом предприятии. Он получил разрешение у Вашингтона, собрал 1100 человек и отправился в сторону Квебека через Мэн. Там он стал ждать, когда Монтгомери придет от Монреаля вниз по течению и соединится с ним. К тому моменту, когда отряды соединились, численность отрядов заметно уменьшилась, так что в обоих оказалось меньше тысячи человек. Квебек обороняли вдвое большие силы.

31 декабря 1775 года американцы попытались провести атаку во время бурана, которая оказалась катастрофически неудачной. Половина отряда была убита, ранена или захвачена в плен. Монтгомери погиб, а Арнольд был ранен. Арнольд и несколько сот человек, оставшихся от отряда, на какое-то время задержались у Квебека, но никаких перспектив у них не было, и, проиграв еще одну стычку, в июне следующего года они отступили.

Это фиаско было крайне угнетающим для сторонников американского дела и послужило прекрасной пропагандой для британцев. Колонисты заявляли, что ведут исключительно оборонительные действия, защищая свои права, а теперь это можно было опровергнуть, говоря, что американцы без причины атаковали мирную провинцию.

А конфликт все разрастался. В сентябре 1775 года к работе Второго континентального конгресса присоединилась Джорджия, так что впервые там были представлены все тринадцать колоний[46].

Видя упорство Великобритании, увеличившийся конгресс неохотно предпринял новые шаги к расширению военных действий. 13 октября 1775 года было санкционировано создание военного флота. Конечно, поначалу в нем не могло быть настоящих военных кораблей, однако уже существующие суда могли вооружаться и проводить налеты на британские торговые суда.

В ответ на это 23 декабря Британия объявила, что с 1 марта 1776 года все американские порты будут закрыты для торговли. По сути, колониям была объявлена блокада.

Итак, к концу 1775 года война шла повсюду, и тем не менее представители колоний по-прежнему продолжали заявлять о своей верности Великобритании. Только Сэм Адамс и несколько подобных ему ультрарадикалов осмеливались произносить слово «независимость».

Однако все изменилось благодаря работе Томаса Пейна, которого, наряду с самим Сэмом Адамсом, можно по праву считать апостолом американской независимости.

Томас Пейн родился в Англии 29 января 1739 года. Он был сыном квакера и в течение всей жизни оставался истинным гуманистом, сочувствуя не только нуждающимся и порабощенным, но даже угнетаемым женщинам. В ноябре 1774 года с рекомендательным письмом от Бенджамина Франклина он приехал в Пенсильванию.

Там он начал издавать «Пенсильванский журнал» и быстро пришел к выводу, что колониям необходима независимость. Во-первых, только так колонии могли бы установить республиканское правление и освободиться от тиранической власти одного человека и избавиться от расточительности наследственной аристократии. Кроме того, но его мнению, только объявив о своей борьбе за независимость, они могли бы получить помощь других стран.

В колониях Пейн приобрел много влиятельных друзей, в числе которых был и доктор Бенджамин Раш (род. близ Филадельфии в 1745 году). Раш тоже был выходцем из квакерской семьи и также являлся гуманистом, которого интересовали те же вещи, какие вдохновляли Пейна. Раш посоветовал Пейну изложить свои мысли в памфлете, который и был опубликован 10 января 1776 года. Он носил название «Здравый смысл», и в нем рассматривались все причины добиваться независимости. Пейн без колебаний отверг бессмысленное преклонение и возложил всю вину британской репрессивной политики на самого Георга III.

«Здравый смысл» стал бестселлером. Простой, прямой и очень яркий стиль изложения сделал этот памфлет невероятно популярным. Он в большей степени, чем что бы то ни было, способствовал изменению общественного мнения и заставил стольких американцев требовать независимости, что она стала политически возможной. И прежде всего, этот памфлет привлек на сторону независимости Джорджа Вашингтона.

Конечно, оставалось под вопросом, станет ли независимость возможной с военной точки зрения. Это почти целиком зависело от Джорджа Вашингтона, который ожидал того единственного фактора, который позволил бы сделать шаг вперед. Это были пушки из форта Тикондерога.

Ответственность за доставку этих пушек возложили на плечи Генри Нокса (род. в Бостоне 25 июля 1750 года). Нокс по профессии был книгопродавцем и получил немало сведений о технической стороне артиллерии из книг, которыми он торговал. Он присутствовал при Бостонской резне и вступил в ополчение, когда оно только начало формироваться. Теперь он состоял в Континентальной армии и стал одним из ближайших друзей Вашингтона.

Он больше других заслуживал именоваться экспертом в артиллерии, и поэтому Вашингтон отправил его в Тикондерогу за пушками. По прямой расстояние составляло 275 километров, но по реальным дорогам оно растягивалось до 480 километров.

Ожидая доставки пушек, Вашингтон встретил новый, 1776 год, подняв над своей штаб-квартирой новый флаг. На нем было тринадцать красных и белых полос, которые сегодня нам знакомы, — по одной на каждую колонию. Однако в верхнем левом углу по-прежнему оставался «Юнион Джек», хорошо всем известный флаг Великобритании, составленный из крестов святого Георгия и святого Андрея, небесных покровителей Англии и Шотландии.

Зимой Нокс, которому снег скорее помогал, чем мешал, тащил пушки по дорогам. 24 января 1776 года пятьдесят пять стволов, каждый из которых весил больше тонны, успешно доехали до американской армии.

К 4 марта Вашингтон смог установить эти орудия на Дорчестерских высотах, которые Хау легкомысленно оставил незанятыми. С этой удобной позиции американцы могли обстреливать любой район Бостона и почти любой корабль в гавани.

Хау осознал опасность и, не сумев ее предотвратить, теперь стал планировать атаку на позиции артиллерии. Ему помешали сильные дожди, а к тому моменту, когда погода исправилась, американцы слишком хорошо укрепились, а Хау успел вспомнить про Банкер-хилл.

Он решил, что удерживать Бостон становится слишком сложно, и 17 марта оставил город, переведя всех солдат на стоявшие в гавани корабли. После этого 26 марта флотилия отплыла в Галифакс в Новой Шотландии.

Почти ровно через год после Лексингтона и Конкорда британцы потеряли Новую Англию — навсегда. После ухода Хау британцы так и не вернулись, и с того дня и по сию пору на землю Массачусетса больше не ступала нога неприятеля.

Эвакуация британцев из Бостона по праву считалась крупной победой американцев, но в целом со стороны британцев это было разумным шагом.

Новая Англия была наиболее густо населенной и радикально настроенной частью колоний, и любая попытка захватить ее с помощью прямых действий армии была бы дорогостоящей и непростой. Существовали более удачные стратегии. Например, Новую Англию можно было бы изолировать от остальных колоний, а потом уморить голодом. В колониях за пределами Новой Англии бунтарские настроения были намного более слабыми, так что эти колонии, вероятно, можно было бы умиротворить, а потом не спеша дожимать Новую Англию.

Пробритански настроенных американцев британцы называли лоялистами (как называли себя и они сами), и главным образом, хоть и не исключительно, это были люди состоятельные. По некоторым оценкам, примерно до трети американцев были лоялистами, а еще треть оставалась равнодушной к вопросам политики, стремясь просто жить как можно лучше. Только оставшаяся треть была «мятежниками» и принимала активное участие в конфликте с Великобританией. В центральных колониях лоялисты составляли большинство населения.

Сами мятежники, конечно, называли себя патриотами, а лоялистам дали прозвище «тори», по британской партии, которая поддерживала власть и прерогативы монарха.

Следовательно, война за независимость была гражданской войной, а не только национально-освободительной. Даже в Новой Англии имелись лоялисты — и тысячи таких людей покинули Бостон с эвакуирующейся британской армией. Они не хотели оставаться, опасаясь за свою жизнь, — и этот страх, наверное, был оправданным.

В течение всей войны лоялисты были очень полезны британцам. Многие из них занимались активным шпионажем среди американцев. Другие — до 30 000 человек — служили в рядах британской армии. Их помощь могла бы стать решающей, но британцы упорно не решались использовать их услуги в полной мере. Если бы британцы подавили мятежи с весомой помощью лоялистов, эти лоялисты, получив власть в колониях, могли бы попросить в качестве награды именно те уступки, в которых Британия отказывала американцам, восставшим против нее.

Уход британцев из Бостона не обманул Вашингтона: он не стал считать, будто война закончена. Не требовалось особого ума, чтобы понять: британцы, не добившиеся своего в одном месте, повторят свою попытку в другом, и таким слабым местом колоний был центральный район между радикальной Новой Англией и радикальной Виргинией. Поэтому Вашингтон повел свои основные силы на юг и 13 апреля 1776 года прибыл в штат Нью-Йорк с девятью тысячами солдат.

Тем временем благодаря «Здравому смыслу» Пейна и радости по поводу ухода британцев из Бостона популярность независимости достигла рекордных высот, и делегаты Второго континентального конгресса ощущали это в каждой депеше.

Как это ни странно, во главе движения оказалась Северная Каролина. Уже 31 мая 1775 года, вскоре после Лексингтона и Конкорда, жители округа Мекленбург, находившегося близко от фронтира этой колонии, составили «Мекленбургские резолюции», в которых все британские законы объявлялись потерявшими силу, а все британские полномочия отвергались. В резолюции заявлялось о намерении подписавшихся добиваться самоуправления, однако слово «независимость» в них не использовалось. Тем не менее это событие привело к рождению легенды о «Мекленбургской декларации независимости».

Год спустя, 12 апреля 1776 года, конгресс провинции Северная Каролина официально предложил своим делегатам на Континентальном конгрессе добиваться независимости. Эта колония первая сделала это по всей форме. 15 мая ее примеру последовала Виргиния, и можно было считать само собой разумеющимся, что четыре колонии Новой Англии тоже так поступят. Однако для независимости необходимо было единодушие. Без этого ничего не получилось бы. (Один из делегатов конгресса испуганно сказал: «Нам надо не терять связи друг с другом!» Бенджамин Франклин сухо ответил: «Да, иначе нас обязательно свяжут и повесят!»)

7 июня 1776 года Ричард Генри Ли из Виргинии решил это проверить. Он встал и предложил резолюцию о том, что все колонии «являются — и по праву должны считаться — свободными и независимыми государствами»[47].

Такая резолюция все еще была слишком взрывоопасной, и конгресс отложил голосование, поручив нескольким делегатам подготовить текст официальной Декларации независимости. Составление текста было поручено Джефферсону, Франклину и Джону Адамсу, а также Роберту Ливингстону из Нью-Йорка (род. в Нью-Йорке 27 ноября 1746 года) и Роджеру Шерману из Коннектикута (род. в Ньютоне, Массачусетс, 19 апреля 1721 года).

Главную работу по подготовке декларации выполнил Томас Джефферсон, а он явно находился под влиянием Руссо и учения о естественных правах. Он написал, что колонии заявляют свое право на суверенное и равноправное состояние, дарованное им естественными законами и Богом. Он также сказал: «Мы исходим из той очевидной истины, что все люди созданы равными и наделены их Творцом определенными неотъемлемыми правами, к числу которых относятся право на жизнь, свободу и стремление к счастью; что для обеспечения этих прав люди создают правительства, черпающие свои законные полномочия в согласии управляемых, и что всякий раз, когда та или иная форма правления становится губительной для этих целей, право народа — изменить или упразднить ее и создать новую систему правления, основанную на таких принципах и организующую управление в такой форме, какая представляется наиболее подходящей для обеспечения безопасности и счастья».

Затем Джефферсон составил длинный список зол, приносимых колониям Великобританией, ясно и определенно возложив всю вину за это на короля Георга III: парламент там даже не упоминался. Это, конечно, было необходимо сделать. Ни один американец не испытывал мистической преданности какому-либо законодательному органу — только королю, и именно от почитания короля необходимо было освободить американцев.

Одно из зол, перечисленных Джефферсоном, было вычеркнуто по настоянию тех, кто его злом не посчитал. Джефферсон обвинял короля в том, что он не позволил Виргинии регулировать торговлю африканскими рабами. Делегаты от Южной Каролины отказались допустить какие-либо пренебрежительные упоминания о рабовладении, так что этот пункт исключили.

28 июня 1776 года Декларация независимости была представлена конгрессу. Провести ее оказалось трудно. Некоторых, таких как Галлоуэй, она ужаснула. Он сказал: «Независимость означает крах. Если Англия нам в ней откажет, она нас погубит; если она нам ее дарует, мы сами себя погубим». Галлоуэй был откровенным лоялистом — наверное, самым влиятельным во всех колониях. Позже он вступил в армию Хау и в конце концов в 1778 году покинул Америку. Последние пятнадцать лет своей жизни он провел в Великобритании.

Целый ряд делегатов, которые не были лоялистами и были горячими сторонниками прав американцев и самоуправления, тем не менее сочли, что добиваться независимости неразумно, так как эта цель неосуществима. В их числе особенно заметной личностью был Дикинсон.

Тем не менее одна колония за другой склонялись к голосованию в пользу декларации. Голос Южной Каролины был получен за счет исключения упоминаний о рабстве. Дикинсона и еще одного делегата от Пенсильвании убедили воздержаться, чтобы остальные пенсильванские делегаты смогли поддержать декларацию. От Делавэра присутствовало два делегата, которые придерживались противоположных точек зрения на этот вопрос, но в последнюю минуту третий делегат, Сизер Родни (род. близ Довера, Делавэр, в 1728 году), поднялся с одра болезни и пришел, чтобы отдать решающий голос за независимость. Только штат Нью-Йорк не участвовал в голосовании, так как его делегаты получили инструкцию не принимать участия в этих дебатах. Таким образом, хотя решение было единогласным, его принимали только двенадцать делегаций, но при отсутствии голосов «против» решение о независимости было принято 2 июля 1776 года.

Джон Адамс предвидел, что в будущем американцы станут праздновать 2 июля как День независимости. По сути, он оказался прав, однако ошибся в дате. Два дня спустя, 4 июля 1776 года, Декларацию независимости подписал Джон Хэнкок, президент Континентального конгресса, — и сейчас отмечается именно этот день.

Декларацию независимости впервые публично зачитали в Филадельфии 8 июля. 9 июля ее зачитали в Нью-Йорке генералу Вашингтону и его армии, и законодательный орган Нью-Йорка, видимо, устыдившись своей попытки уклониться от решения этого вопроса, проголосовал за принятие декларации, приведя таким образом количество поддержавших ее колоний до тринадцати.

19 июля конгресс постановил красиво записать Декларацию независимости на пергаменте (этот список продолжает существовать в качестве драгоценного наследия американской истории), чтобы все делегаты смогли ее подписать. В течение лета и осени 1776 года к подписи Джона Хэнкока прибавилось еще пятьдесят пять.

Именно эти подписи оказались решающими: каждый, кто запечатлевал свое имя на этом документе, оставлял письменное свидетельство того, что он является изменником (в случае победы британцев). Зная об этом, Джон Хэнкок тем не менее расписался очень крупно и четко, «чтобы король Георг смог это прочесть без очков», так что словосочетание «Джон Хэнкок» стало в американском сленге синонимом слова «подпись».

Когда свою подпись ставил Чарльз Кэрролл из Мэриленда (род. в Аннаполисе 19 сентября 1737 года), кто-то заметил, что у него дрожит рука. Чтобы показать, что эта дрожь не вызвана страхом, Кэрролл добавил название своего поместья, чтобы его проще было опознать. На документе он значится как «Чарльз Кэрролл из Кэрроллтона». Среди подписавшихся были также Сэмюэл Адамс, Джон Адамс, Ричард Генри Ли, Томас Джефферсон, Бенджамин Раш и Бенджамин Франклин.

Все подписавшиеся считаются отцами-основателями государства и по этой причине приобрели полубожественный статус, хотя некоторые из них совершенно ничем не примечательны, кроме этого единственного акта проставления своей подписи. Первым из них умер Баттон Гвиннетт из Джорджии (род. в Англии в 1735 году). Он умер в 1777 году, и его подпись, которая интересна благодаря тому, что он входит в число «отцов нации», оказалась настолько редкой, что стала очень высоко цениться коллекционерами.

Из пятидесяти шести подписавшихся тридцать девять имели английское происхождение или же хотя бы один из их родителей имел предков откуда-то с Британских островов. Тридцать из них были членами епископальной церкви (то есть англиканской церкви), а двенадцать были конгрегационалистами. Кроме того, в их числе были трое унитариев (в том числе Томас Джефферсон и Джон Адамс). Бенджамин Франклин, отказавшийся определить свою принадлежность к какому-либо религиозному течению, назвал себя деистом. Чарльз Кэрролл из Кэрроллтона был единственным католиком среди подписавшихся.

Глава 4 ХАУ ПРОТИВ ВАШИНГТОНА

4 июля 1776 года все американцы отмечают как день установления независимости Соединенных Штатов, как дату, с которой начинается наша история как нации, — и потому неизменно годовщину этого дня празднуют торжественно.

Однако истина заключается в том, что Декларация независимости даже теоретически не создала новое и независимое государство. Она создала тринадцать раздельных и независимых новых стран — стран с неясными границами и с немалой враждебностью по отношению друг к другу.

В течение 1776 года эти отдельные государства приняли свои конституции, определив свою форму правления, избрали «президентов» и т. д. Некоторые сделали это даже до принятия Декларации независимости: первым оказался Нью-Гэмпшир, сделавший это 5 января 1776 года. Самой важной из государственных конституций оказалась конституция Виргинии, принятая 29 июня, всего за пять дней до того, как Джон Хэнкок подписал Декларацию независимости. В нее была включена декларация прав, которые не может нарушать правительство, включая свободу печати и вероисповедания, право на суд присяжных, право не давать показаний против себя самого и так далее. Этот Билль о правах, разработанный Джорджем Мейсоном, оказал влияние на Джефферсона, составлявшего Декларацию независимости, и послужил образцом для сходных разделов других конституций как в Соединенных Штатах, так и во Франции. Американская приверженность гражданским свободам и юридическим правам берет начало с этого документа.

Различные бывшие колонии, занятые своим преобразованием в государства, очень ревностно относились к своему суверенитету, и каждая твердо намеревалась осуществлять управление без вмешательства со стороны других бывших колоний. Только тот факт, что все эти страны объединяла война с Великобританией, обеспечивал хоть какое-то взаимодействие между ними, пусть и неохотное.

А такого взаимодействия не хватало. Континентальный конгресс не имел права налогообложения, не имел права принимать законы. Он мог только просить и надеяться, что независимые государства пожелают отозваться на эти просьбы.

Государства неизменно давали слишком мало. Континентальная армия постоянно нуждалась в продовольствии, одежде и боеприпасах, тогда как у британцев, конечно же, всегда всего хватало. На самом деле американские фермеры предпочитали продавать свою продукция британцам, которые имели достаточное количество наличных средств, а не оборванцам из Континентальной армии, у которых были только кусочки бумаги, представлявшие собой обещание заплатить золотом когда-то в будущем, если мятеж окажется успешным. (У нас все еще сохранилось выражение «not worth a continental» — «не стоит и континенталки», то есть гроша ломаного не стоит, — которое связано с бумажными деньгами, которые Континентальный конгресс начал печатать уже в июне 1775 года.)

В такой ситуации американцы могли бы долго вести партизанскую войну, но не имели бы ни малейшей надежды на победу, при условии что Великобритания продолжала бы держаться твердо. Новым государствам жизненно необходима была иностранная помощь: поставки, деньги и, по возможности, помощь военного флота для снятия британской блокады.

Американцы могли обратиться только к одному государству — к Франции. Это решение было нелегким, так как в течение почти века Франция была для них врагом. Обращаться теперь к французам в борьбе с британцами было отвратительно — однако это необходимо было сделать. Только у Франции были ресурсы для оказания необходимой помощи, только Франция могла бы пожелать оказать эту помощь — и только у Франции было достаточно сил, чтобы бросить вызов Великобритании.

Однако Франция не рвалась на помощь. Желание помочь у нее было — не бескорыстное, а из-за стремления ослабить Великобританию. Франция не забыла о том, что всего за двадцать лет до этого лишилась своих владений в Северной Америке, и очень желала сделать нечто такое, что ослабило бы британские позиции, поскольку это, вероятно, дало бы ей шанс вернуть потерянное или хотя бы помешать Великобритании стать опасно мощной.

Но, с другой стороны, французская власть при Людовике XVI (который воссел на престол в 1774 году, после смерти своего деда, Людовика XV) представляла собой абсолютную монархию и без всякой симпатии относилась к такому репрезентативному правлению, к какому привыкли британцы и американцы. По правде говоря, французская власть стояла перед банкротством и все возрастающей оппозиции со стороны собственного народа, и вместо того чтобы заниматься иностранными авантюрами, ей следовало бы, имей она хоть сколько-то ума (чего у нее как раз и не было), проводить глубокие и решительные внутренние реформы. Также имелось и еще одно соображение: независимая Америка могла бы (если бы стала слишком сильной) оказаться столь же опасной для французских имперских планов, как и сильная Великобритания, а если бы Америка проиграла эту войну, то разъяренная Великобритания могла бы наброситься на Францию.

И потому Франция медлила.

В пользу американцев работало то, что министр иностранных дел Франции, Шарль Гравье де Вержен, яростно ненавидел Великобританию и всегда был склонен лишний раз рискнуть, помогая мятежным американцам. Французский драматург Пьер Огюст Карон де Бомарше, прославившийся к тому времени пьесой «Севильский цирюльник», был горячим сторонником американцев[48] и прилагал все усилия к тому, чтобы убедить Вержена пойти на такой риск. 10 июня 1776 года, еще до подписания Декларации независимости, Бомарше убедил Вержена тайно дать американцам заем. Испания, также стремившаяся ослабить Великобританию в Северной Америке, предоставила такой же заем.

Естественно, американцы хотели получать все большую помощь от Франции — по сути, им желательна была бы неограниченная помощь. 3 марта 1776 года — за четыре месяца до принятия Декларации независимости — конгресс отправил своего представителя во Францию, чтобы он действовал в его пользу. Этим представителем, первым американским дипломатом, стал Сайлас Дин (род. в Гротоне, Коннектикут, 24 декабря 1737 года). К сожалению, он оказался некомпетентным. Его лучший друг был британским шпионом, а Дин об этом не подозревал. Обо всех его действиях моментально докладывалось британскому правительству.

Тем не менее, несмотря на просьбы Дина и симпатии Вержена, Франция продолжала придерживаться политики наименьшего риска. Возник порочный круг. Французы не готовы были оказывать реальную помощь, не убедившись в том, что американцы победят. Американцы же, напротив, не могли двигаться к победе без французской помощи.

Как это ни странно, британцам также нужна была иностранная помощь, но другого рода.

Война в Великобритании была непопулярна. У Георга III существовала сильная оппозиция внутри страны. Хотя у него хватало власти на то, чтобы держать на постах тех министров, которые ему нравились, даже когда им не хватало национальной поддержки, этой власти не было достаточно, чтобы сделать войну популярной. Британцы не стремились пополнить собой ряды армии, чтобы их отправили за тысячи километров убивать тех, кого многие жители Великобритании по-прежнему считали британскими подданными. По правде говоря, было даже мнение, что если Георг III сумеет победить американцев, то он установит в Америке такой абсолютизм, который затем будет использоваться в метрополии в качестве прецедента.

Вследствие этого Георг III вынужден был набирать иностранных наемников, чтобы пополнить свою армию. Он начал это делать сразу же после битвы при Банкер-хилле и нашел их по большей части в двух маленьких германских государствах: Гессене Кассельском и Гессене Дармштадтском. Правители этих крохотных земель имели абсолютную власть. Так как они испытывали финансовые затруднения, то просто отправляли тысячи своих подданных служить в Британии взамен щедрой платы, которую, конечно, получали правители, а не солдаты (хотя во время службы эти солдаты получали регулярную плату от британцев).

В целом около 30 000 гессенских наемников служили в британской армии. Американцы использовали их присутствие в британских войсках как способ раздуть негодование среди своих соотечественников. Например, это было одной из претензий к Георгу III, упомянутых в Декларации независимости. И действительно: набор в американскую армию увеличился, так как американцы возмущенно рвались воевать с иностранными наемниками.

Надо признать, что гессенцы были хорошими солдатами и не устраивали особых зверств, а в случае пленения с ними обращались неплохо. На самом деле многие из них остались в стране после окончания войны и стали гражданами Америки.

Генералу Вашингтону в Нью-Йорке было некогда обсуждать такие вопросы, как иностранная помощь или независимость. Он ждал британскую армию, не сомневаясь в том, что она должна прийти.

И она пришла. Через три месяца после ухода из Бостона Хау привел свою армию к Нью-Йорку, где он мог рассчитывать на то, что антибританские настроения среди населения будут гораздо менее сильными, чем в Бостоне.

2 июля 1776 года, как раз когда конгресс принимал Декларацию независимости, Хау высадил 10 000 солдат на Стейтен-Айленде, не встретив никакого противодействия. Брат генерала Хау, адмирал Ричард Хау, прибыл спустя десять дней с сильным отрядом военных кораблей. Дополнительные подкрепления под командованием Генри Клинтона и Чарльза Корнуоллиса прибыли от Чарлстона (который они безуспешно атаковали) 1 августа.

Итак, к августу под командованием Хау находилось 32 000 обученных солдат, в том числе 9000 гессенцев. У Вашингтона было всего 18 000 человек, да и те были плохо обученными временными солдатами. (Американцы, не привыкшие к длительным военным действиям и постоянно думающие о своих фермах и оставленных дома семьях, записывались в армию всего на несколько месяцев. К тому времени, когда их удавалось хоть как-то вымуштровать, срок их службы заканчивался. Текучесть была ужасающей, и под командованием Вашингтона в реальности никогда не было столько человек, сколько значилось в бумагах.)

Вашингтон понимал, что Нью-Йорк придется сдать, если Хау захватит высоты Бруклин-хайтс, расположенные на противоположном берегу Ист-Ривер. Поэтому он оставил треть своих сил на том берегу реки в попытке остановить британцев.

Между 22 и 25 августа Хау переправил 20 000 человек через пролив Нэрроуз в тот район, который сейчас называется Бруклином. (То, что последовало за этим, обычно называют Битвой при Лонг-Айленде, и, строго говоря, она проходила действительно на Лонг-Айленде. Однако бои шли на западной части острова, где сейчас находится Бруклин, так что современникам было бы понятнее, если бы ее называли Битвой при Бруклине.)

Американцы неразумно разместили свои силы к югу от укреплений Бруклин-хайтс и тем самым позволили вести бой на открытой местности, где не могли рассчитывать на победу. 27 августа британцы атаковали их позиции. Завязалась жаркая схватка на поросших лесом холмах Флэтбуш, когда британский отряд, двигавшийся в восточном направлении, вышел прямо в тыл американским силам, которым пришлось отступить на Бруклин-хайтс. Обе стороны потеряли около 400 человек убитыми и ранеными, однако британцы захватили в плен 1200 человек, и только половине американцев удалось добраться до безопасного места на высотах.

Следующим шагом при обычном порядке вещей стал бы проведенный Хау штурм высот. Убедительная победа, наверное, сломила бы дух армии Вашингтона и нанесла делу независимости огромный ущерб.

Однако тут восстал призрак Банкер-хилла. Хау не смог заставить себя отправить своих людей вверх по склону под огнем американцев. Вместо этого он приготовился к осаде Бруклин-хайтс, намереваясь уморить американцев голодом.

Однако Вашингтон решил, что в Бруклине он сделал все, что можно было. Его солдаты сражались с численно превосходящим противником настолько хорошо, насколько этого можно было ожидать, и новые жертвы были ни к чему. Отказ Хау от штурма высот сам по себе был победой. Он показал, что теперь британцы уважают американцев, чего они не делали до Банкер-хилла, — и этого было достаточно.

Поздно вечером 29 августа Вашингтон приказал оставить Бруклин-хайтс, что и было сделано без потерь. На следующий день британцы обнаружили, что стоят перед пустым местом.

«Конечно, потеря возвышенности Бруклин-хайтс означала, что удержать город Нью-Йорк будет нельзя, но какое-то время Хау медлил с атакой на остров Манхэттен, ибо даже тогда, спустя два месяца после подписания Декларации независимости, все еще надеялся на мирное урегулирование.

Во время битвы при Бруклине Хау захватил в плен генерала Джона Салливана (род. в Сомерсуорте, Нью-Гэмпшир, 17 февраля 1740 года) и теперь использовал его в качестве посла. Салливан отправился с посланием от Хау, в котором предлагалось провести переговоры о мире.

Конгресс пошел ему навстречу. Три человека, подписавшие Декларацию независимости, — Бенджамин Франклин, Джон Адамс и Эдвард Ратледж (род. в Чарлстоне, Южная Каролина, 23 ноября 1749 года) — согласились рискнуть и отправиться на Стейтен-Айленд, оказавшись в руках британского генерала, в глазах которого они были изменниками. 6 сентября они встретились с Хау, который был сама любезность.

Однако это ничего не дало. Хау объяснил, что никакого обсуждения быть не может, пока американцы не согласятся аннулировать Декларацию независимости. Делать это было слишком поздно. От независимости отказаться было невозможно, так что переговоры оборвались. Разочарованный Хау начал подготовку к оккупации города Нью-Йорка.

15 сентября он перевез войска через Ист-Ривер в бухту Кипа на восточном берегу Манхэттена, далеко к северу от города, который в то время располагался на южной части острова. Он надеялся запереть армию в южной части, вынудив к сдаче.

Этого ему сделать не удалось. Хотя у Вашингтона не хватало сил, чтобы одерживать победы, и хотя он не был гениальным военачальником, он был умен и осторожен, а порой эти качества были почти не хуже гениальности. Он предвидел действия британцев и, оставив город, отступил в северную часть острова, где укрепил холмы Гарлем-хайтс.

Хау последовал за ним, но опять, после неубедительной стычки, не пошел на прямой штурм. Его снова преследовало видение Банкер-хилла.

В течение месяца Вашингтон оставался на Гарлем-хайтс, пытаясь предугадать следующий шаг британцев, — и в течение месяца Хау оставался в Нью-Йорке, пытаясь решить, каким должен быть этот шаг.

Именно в этот период произошел инцидент, сам по себе не слишком важный, но занявший почетнейшее место в американском фольклоре. Он был связан с Натаном Хейлом (род. в Ковентри, Коннектикут, 6 июня 1755 года), школьным учителем, который участвовал в осаде Бостона и получил звание капитана. Теперь он вызвался провести разведку в тылу британцев. Его обнаружили, захватили в плен и приговорили к повешению 22 сентября 1776 года.

Хейл окончил Йельский университет и, возможно, читал «Катона» Джозефа Аддисона — пьесу, опубликованную за шестьдесят лет до этого, — о римском патриоте, который погиб, упорно сражаясь за свободу своего города. У Аддисона этот герой говорит: «Жаль, что можно умереть лишь раз, страну свою спасая». Такое легко сказать персонажу пьесы, но Хейл так чувствовал на самом деле. На эшафоте его последними словами были: «Я сожалею лишь о том, что могу отдать за родину только одну жизнь» (I only regret that I have but one life to lose for my country).

И пока Хау в нерешительности ждал в Нью-Йорке, случилось еще кое-что — нечто не столь впечатляющее, но тем не менее имевшее решающее значение.

Конгресс решил усилить свое представительство во Франции, и гуда были направлены Артур Ли (род. в Стратфорде, Виргиния, 21 декабря 1740 года) и Бенджамин Франклин, которым предстояло присоединиться к Сайласу Дину. Ли был столь же некомпетентен, как и Дин, и эта парочка ссорилась и интриговала друг против друга, принося делу Америки больше вреда, чем пользы. Однако Франклин это компенсировал, ибо идеально подходил для такого рода поручения. Он пользовался в Европе славой как ученый и изобретатель громоотвода. Он был известен благодаря своим литературным произведениям и вызывал восхищение своей мудростью. Он пользовался у французских аристократов огромной популярностью и, играя на этом, заставлял всю Францию с восхищением относиться к американской борьбе за независимость.

Медлительность Хау нанесла непоправимый ущерб всей британской стратегии. Если бы после оккупации Нью-Йорка он действовал решительно, если бы нанес удар с уверенностью и смелостью, подобающей великому генералу (или хотя бы генералу решительному), то мог бы легко разбить маленькую армию Вашингтона, состоявшую из фермеров, а затем повести наступление вдоль реки Гудзон на Олбани.

Британские силы в Канаде, которые уже прошлой зимой разбили американскую армию, могли бы двинуться на юг и, соединившись с Хау, отрезать Новую Англию от остальных колоний. Это, скорее всего, вынудило бы американцев пойти на какой-то компромисс, не настаивая на независимости.

На самом деле британские силы уже двигались из Канады на юг. Сэр Гай Карлтон, который прошлой зимой успешно оборонял Квебек, собирал корабли, чтобы перевезти своих солдат через озеро Шамплейн. Ему противостоял Бенедикт Арнольд, который продолжал цепляться за свой план по завоеванию Канады. Однако между 11 и 13 октября флот Карлтона разбил поспешно собранные корабли Арнольда с разношерстными экипажами и поплыл через озеро к крепости Краун-пойнт, находившейся в южной его части.

Однако Карлтон не получал от Хау известий, которые заставили бы его считать, что ему можно рассчитывать на содействие. У него не было желания зимовать в суровых условиях Адирондакских гор без надежды на соединение двух армий. Поэтому 3 ноября он возвратился в Канаду — и британцы упустили свой шанс.

Только 12 октября Хау наконец двинул свою армию, но его цели были весьма ограниченными. Он направил свои силы вверх по Ист-Ривер и высадился в Пелл-пойнт, в Северном Бронксе. Он планировал перейти на Гудзон и запереть Вашингтона на севере Манхэттена.

Эта попытка нанести Вашингтону поражение исключительно с помощью маневра опять провалилась, потому что Вашингтон его предвосхитил. Оставив отряд в форте Вашингтон на севером окончании Манхэттена, он увел армию в Вестчестер и двинулся к городу Уайт-Плейнс. Хау последовал за ним, и 28 октября при Уайт-Плейнсе состоялась битва, во время которой британцы выдавили Вашингтона с ключевого холма, но потеряли 300 человек, тогда как потери американцев составили 200 человек.

Хау снова остановился, не находя в себе силы проливать кровь, и стал ждать подкреплений. Вашингтон моментально ускользнул к Норт-Каслу, находившемуся в 8 километрах к северу, где 1 ноября укрепился на еще более удачной позиции.

Хау решил не преследовать неуловимого Вашингтона и, после новой задержки, напал на американский отряд, удерживавший форт Вашингтон. Этот форт и форт Ли на противоположном берегу, на территории Нью-Джерси, находились под командованием Натаниэла Грина (родился в Потовомате, Род-Айленд, 7 августа 1742 года). Вашингтон рекомендовал оставить оба форта, пока такая возможность еще существовала, однако Грин оптимистично решил, что сможет их удержать.

16 ноября армия Хау из 13 000 человек (в основном это были гессенские наемники под командованием офицера-гессенца) атаковали форт Вашингтон и заставили его сдаться. 19 ноября Хау развил этот успех, направив отряд под командованием Корнуоллиса на другой берег Гудзона.

Форт Ли также был захвачен, однако это нельзя назвать сдачей. Грин сумел вывести оттуда своих людей, хотя и вынужден был бросить ценные боеприпасы.

Потеря фортов Вашингтон и Ли была серьезным ударом для Вашингтона, однако он опасался, что его ждет нечто худшее. Переправа через Гудзон означала, что Хау может двинуться на Филадельфию. Расположенная в 150 километрах к юго-западу от Нью-Йорка, Филадельфия были самым крупным городом Америки и местом работы Континентального конгресса, а потому могла в каком-то смысле считаться столицей Соединенных Штатов. Вашингтон считал, что Филадельфию ни в коем случае нельзя отдавать без боя.

В связи с этим Вашингтон оставил в Норт-Касле 7000 человек под командованием Чарльза Ли, а 5000 увел севернее, в район Пикскилла. Там ночью 10 ноября он переправился через реку Гудзон и спешно направился на юг, чтобы перекрыть путь к Филадельфии. Вашингтон объединился с силами разбитого Грина в Хакенсаке, Нью-Джерси, вскоре после потери фортов.

Корнуоллис надвигался на них — и иного выхода, кроме отступления, не было. Вашингтон спешно отправил депешу Чарльзу Ли в Норт-Касл, чтобы тот переправил своих людей через Гудзон и присоединился к нему. В случае сражения с британцами Вашингтону понадобились бы все солдаты, каких он только мог бы собрать.

Однако Чарльз Ли был невысокого мнения о Вашингтоне — и очень высоко оценивал свои собственные способности. Он намеревался добиться какого-то поразительного успеха, который, при сравнении с постоянными отступлениями Вашингтона, принес бы ему пост главнокомандующего, и поэтому хладнокровно игнорировал приказ Вашингтона. Только 2 декабря, когда Ли почувствовал, что в Норт-Касле ничего сколько бы то ни было значимого происходить не будет, а все сражения развернутся в Нью-Джерси, он переправил своих людей через реку Гудзон.

К этому моменту Вашингтона и Грина уже оттеснили до Нью-Брансуика — и они продолжали быстро отступать. Им удалось достичь реки Раритан и переправиться через нее, так как медленно продвигавшиеся британцы упустили возможность первыми добраться до важнейшего моста и отрезать американцев. (На самом деле Хау направил часть своей армии на совершенно не имевшую значения операцию — захват Ньюпорта в Род-Айленде. Это было сделано 8 декабря, однако оказалось пустой тратой сил, так как Хау следовало бы сосредоточиться на сокрушении армии Вашингтона. Все остальное могло бы подождать.)

В результате этого И декабря Вашингтон и Грин подошли к городу Трентон в Нью-Джерси и, едва опередив британцев, переправились через реку Делавэр, оказавшись в Пенсильвании. Корнуоллис, приняв решение в духе Хау, решил пока прекратить преследование. Он разместил своих солдат в Трентоне и некоторых окрестных городках и приготовился пережидать зиму.

Чарльз Ли все еще топтался в Нью-Джерси, но 13 декабря его взял в плен британский патруль, так что он вышел из игры. Большего для независимости Америки он и сделать не мог. Салливана, которого взяли в плен в Бруклине, к этому моменту как раз обменяли, так что он принял командование вместо Ли. 20 декабря он привел солдат в Пенсильванию и присоединился к силам Вашингтона.

Полгода, прошедшие с момента появления Хау в Нью-Йорке, стали для американцев нелегким периодом. После всех успехов Континентальной армии в Новой Англии Вашингтон потерял Нью-Йорк и провел поспешное отступление через Нью-Джерси. Теперь в опасности оказалась сама Филадельфия — и эта опасность была столь очевидной, что Континентальный конгресс поспешно ретировался из города и отправился в Балтимор, передав Вашингтону всю полноту власти.

Томас Пейн, служивший в армии под командованием Натаниэла Грина, опубликовал серию памфлетов с названием «Американский кризис», с помощью которых поднимал дух американцев, призывая своих соотечественников видеть перспективу за мрачными днями.

Первый выпуск вышел 23 декабря 1776 года и начинался такими словами:

«Эти времена служат испытанием для человеческого духа. Летний солдат и патриот солнечного дня во время кризиса неизменно уклоняются от службы своему отечеству, но тот, что несет ее сейчас, заслуживает любви и благодарности всех мужчин и женщин. Тиранию, как и ад, победить нелегко, однако у нас есть одно утешение: чем острее конфликт, тем блистательнее победа. То, что достается нам слишком дешево, мы ценим слишком мало: только дороговизна придает всем вещам ценность. Небеса знают, как должным образом оценить свои дары, — и, право, было бы очень странно, если бы такой райский товар, как Свобода, не стоил бы дороже всего».

На исходе 1776 года положение оказалось не настолько плохим, как могло бы показаться. Благодаря медлительности Хау и его крайне неизобретательному способу ведения войны и благодаря умело организованному Вашингтоном отступлению американская армия продолжила свое существование, а ее дух не был сломлен каким-либо катастрофическим поражением. Действительно, в тех сражениях, которые уже произошли, американцы проявили себя достойно, а неудачи Континентальной армии объяснялись только превосходством британцев в численности и боеприпасах, а не отсутствием боевого настроя. (Хотя следует признать, что американцы не смогли бы этого добиться, если бы им в этом не помогала некомпетентность Хау.)

И вот теперь Хау, как всегда бездеятельный, расположился на зимних квартирах. Он перевел большую часть армии обратно в Нью-Йорк, но оставил гарнизоны вдоль реки Делавэр, а в особенности в Трентоне, чтобы следить за Вашингтоном. Хау приготовился бездействовать всю зиму, не сомневаясь в том, что американцы на западном берегу Делавэра будут вести себя точно так же.

Вашингтон же принял твердое решение, что американцы не станут делать то же самое. Американской армии необходимо было продемонстрировать, что она действительно существует и, несмотря на долгое отступление, способна к атакующим действиям. И потому он планировал ответный удар.

Для этой цели он избрал Рождественскую ночь. В Трентоне находились 1400 наемников-гессенцев, которые, конечно, должны были отсыпаться после хорошей встречи Рождества. Их можно было бы захватить врасплох.

И вот в семь часов вечера 25 декабря Вашингтон с отрядом из 2400 человек переправился через опасную, забитую льдом реку Делавэр в пятнадцати километрах к северу от Трентона[49]. Еще два небольших отряда должны были переправиться через реку южнее, но им это сделать не удалось.

На восточном берегу в 3 часа ночи 26 декабря армия Вашингтона разделилась на две колонны: одной командовал Грин, второй — Салливан. Обе быстро пошли к Трентону по разным дорогам.

Пока это происходило, командир гессенцев в Трентоне, не ожидавший ничего подобного, проводил ночь за игрой в карты и выпивкой. Есть легенда, будто шпион лоялистов принес известие о намеченной атаке американцев, но его не впустили. Он послал записку, которую командующий сунул себе в карман, моментально о ней позабыв. (Поскольку почти такие же истории рассказывают и о других неожиданных атаках, имевших место в истории, это может не соответствовать истине.)

В 8 утра американские колонны соединились у Трентона и атаковали, поддержанные огнем артиллерии Нокса. Гессенцы, поспешно вскакивавшие с кроватей, не имели ни малейшего шанса отразить атаку. Их командующий и еще тридцать офицеров были убиты, а более 900 наемников были взяты в плен. В американской армии потери составили всего пять человек. Затем Вашингтон увел свою армию обратно на западный берег реки, но так как британцы не отреагировали на случившееся сразу же, Вашингтон снова переправился через Делавэр и 30 декабря 1776 года занял Трентон.

Само по себе это сражение не было особо впечатляющим, однако оно показало, что Вашингтон и его армия продолжают существовать. Всех американских патриотов эта новость крайне воодушевила, и в армию Вашингтона хлынули новобранцы.

Хау оценил ущерб, нанесенный престижу британцев, и понял, что его можно будет нейтрализовать в том случае, если армию Вашингтона удастся захватить в Трентоне. В результате 1 января 1777 года он проявил несвойственную ему энергичность и отправил на юг 7000 человек во главе с Корнуоллисом, чтобы осуществить этот захват. 2 января Корнуоллис добрался до армии Вашингтона, стоявшей лагерем к востоку от Трентона. Однако день уже близился к концу, и Корнуоллис решил, что успеет сделать дело на следующий день — «поймать старого лиса», как он выразился.

Но старого лиса поймать было не так просто. Он оставил в лагере небольшое количество людей, которые должны были производить такой шум, какой ожидают слышать от военного лагеря, а остальная армия еще до рассвета ускользнула. Когда Корнуоллис проснулся, Вашингтон был уже около Принстона.

У Принстона Вашингтон не без труда одержал победу над британским отрядом, а затем направился на север, к Морристауну в Нью-Джерси — где и оказался 7 января. Там он наконец расположил армию на зимовку. Он считал, что сделал достаточно. Британцы тоже так посчитали. Корнуоллис устроился на зимних квартирах в Нью-Брунсвике, в 32 километрах к югу от Морристауна.

Одним из результатов успеха Вашингтона стало то, что к 4 марта 1777 года конгресс вернулся из Балтимора в Филадельфию. Больше всего членов конгресса занимало получение иностранной помощи. Хотя для крупномасштабной помощи необходимы были более значительные успехи, нежели те, которых Вашингтон добился при Трентоне, в Америку начали приезжать отдельные добровольцы.

Самым значительным из них был Мари-Жозеф де Мотье, маркиз де Лафайет. Родившийся 6 сентября 1757 года, он был еще девятнадцатилетним, когда в декабре 1776 года решил ехать в Америку и сражаться в ее армии. Он был богат, счастливо женат и имел все возможности вести спокойную жизнь французского придворного. Однако этого он не желал делать. Он был юным идеалистом, переполненным мечтами о военной славе и теоретическими идеями свободы, свойственными французским интеллектуалам.

Ему удалось добиться, чтобы американские представители в Париже дали ему звание генерал-майора, и он отправился в путь, хотя как его тесть, так и король Людовик XVI были против этого плана. Американцев его поездка тоже не слишком радовала: у них было опасение, что он окажется избалованным французом, который потребует особого обращения и будет презирать неотесанных колонистов, среди которых окажется.

Дела обстояли совершенно не так. Лафайет был намерен воспользоваться своими собственными денежными средствами. Корабль, на котором он приплыл в Америку, был его собственным. Он не просил жалованья и не требовал, чтобы ему поручили командование. Он просил только, чтобы ему позволили служить. Больше того, он встретился с Вашингтоном — и оба тут же поладили. Между ними установились дружеские отношения на всю жизнь, почти такие же близкие, как между отцом и сыном. (Вашингтон был на двадцать пять лет старше Лафайета.)

Само присутствие Лафайета чудесным образом подняло боевой дух нации. Оно было воспринято как выражение интереса Франции к новой стране, а скромные манеры Лафайета и его верная служба представляли Францию в лучшем свете. Ни один иностранец не был столь любим американцами и не стал героем стольких легенд, как это случилось в случае с Лафайетом.

Прибыли и другие заметные добровольцы-иностранцы. В их числе был Иоганн Кальб, потомок германских крестьян (родился 29 июня 1721 года), который требовал, чтобы его называли бароном де Кальбом. Он был воином с многолетним опытом — и ему предстояло погибнуть, сражаясь за Америку.

Среди добровольцев был также прусский военный Фридрих Вильгельм фон Стубен (Штойбен) (род. 17 сентября 1730 года), который с отличием сражался под командованием Фридриха И Прусского. Он приехал отчасти потому, что испытывал финансовые затруднения (что с ним происходило регулярно). Дорогу ему оплатили французы.

В числе первых приезжих оказался и Тадеуш Костюшко (род. 4 февраля 1746 года). Он помогал укреплять Филадельфию во время отступления армии Вашингтона через Нью-Джерси, когда казалось, что этот город вскоре будет атакован.

Еще одним польским добровольцем стал Казимир Пуласки (род. 4 марта 1747 года), который отважно и упорно воевал с Россией за независимость своей родины. Однако Польша потерпела поражение — и он поехал в Америку, чтобы вести новую борьбу за свободу. Ему, как и де Кальбу, суждено было погибнуть в бою.

В наступившем году были и другие показатели возрождения оптимизма: 14 июня 1777 года конгресс принял решение о создании национального флага с тринадцатью чередующимися красными и белыми полосами, как и на флаге Континентальной армии. Однако в союзном флаге в прямоугольнике в верхнем левом углу вместо «Юнион Джека» должны были находиться тринадцать звезд — по одной на каждый штат. Расположение звезд не оговаривалось, однако принято стало располагать их в виде круга.

Этот первый национальный флаг с тех пор таким и остался, с незначительными изменениями, в числе полос и звезд. С тех пор день 14 июня неофициально отмечается как День флага.

Существует легенда, любимая всеми школьниками и их учителями, согласно которой некая Бетси Росс (род. в Филадельфии в 1752 году) сшила первый флаг и даже установила форму звезд как пятиконечную, показав, как легко изготовить пятиконечную звезду, правильно сложив ткань и затем сделав всего один разрез. Однако эту историю впервые рассказали в 1870 году, через сто лет после этого события, и нет никаких исторических данных, которые бы подтверждали, что это произошло на самом деле.

Глава 5 ПОВОРОТНЫЙ МОМЕНТ

В Великобритании генерал Джон Бергойн планировал британскую победу на 1777 год. Он находился в Бостоне под командованием Хау, а затем был с Карлтоном, когда тот произвел свою безрезультатную экспедицию по озеру Шамплейн.

Бергойну страшно не нравилось то, как велась эта кампания. Он считал, что она была решающей для подавления американского мятежа способом разделить два мятежных центра, Новую Англию и Виргинию. По его мнению, такое продвижение вверх и вниз по течению реки Гудзон следовало произвести любой ценой, и от него никак нельзя было отказываться с такой легкостью.

Он изложил свой план британскому правительству. Согласно этому плану он сам должен был повести сильную армию из Канады на юг, вдоль озера Шамплейн и реки Гудзон, а Хау следовало вести свою армию из Нью-Йорка на север. Им следовало соединиться вблизи Олбани, где к ним также должна была присоединиться третья армия, пришедшая на восток от озера Онтарио. Тогда вся территория штата Нью-Йорк перешла бы под контроль Великобритании и Новая Англия оказалась бы в изоляции.

Британское правительство приняло его план, но, как это обыкновенно бывает в подобных случаях, предоставило Бергойну только половину той численности войска, которую он считал необходимой для выполнения задачи. Бергойн решил, что этого ему должно хватить.

1 июня 1777 года он двинулся на юг с 4000 британских солдат, 3000 гессенских наемников и 1000 канадцев и индейцев. Двигаться по озеру Шамплейн было легко, и 1 июля он достиг форта Тикондерога, который находился в руках американцев уже два года, после того как его отважно занял Итан Аллен. Американцы никак не смогли бы удержать укрепление в случае атаки Бергойна, и потому гарнизон благоразумно отступил. Бергойн занял форт 6 июля и затем двинулся к Скенсборо, находившемуся в южной оконечности озера.

Бергойну надо было пройти всего 115 километров, но путь оказался очень тяжелым, поскольку теперь его отрядам приходилось двигаться по суше, через густой лес. Более того, отступающие американцы разрушали мосты и заваливали деревьями дорогу. Скорость армии Бергойна снизилась примерно до полутора километров в день — отчасти потому, что он требовал, чтобы армия тащила с собой огромный обоз. Тем не менее к 29 июля он оказался в форте Эдвард, всего в 65 километрах от Олбани.

Положение американцев было серьезным, однако даже пока Бергойн вгрызался в край территории штата Нью-Йорк, американцы находили время на то, чтобы ссориться из-за командования.

Поскольку кампания шла в Нью-Йорке, казалось естественным, чтобы американскими силами командовал офицер-ньюйоркец с самым высоким званием, Филип Скайлер. С другой стороны, на должность командующего претендовал Бенедикт Арнольд, все еще добивавшийся поста, который соответствовал бы его заслугам. Он в течение полутора лет отважно сражался на канадской границе и, хотя и потерпел поражение, тем не менее хорошо распоряжался своим немногочисленным и плохо экипированным отрядом.

Соперничество бывших колоний оказалось решающим фактором. Если бы Арнольду дали командовать армией, ему пришлось бы дать чин генерал-майора, а для новых генерал-майоров от Новой Англии уже не было места. С другой стороны, солдаты Новой Англии наотрез отказались подчиняться Скайлеру. Мало того что он был аристократом, не умевшим завоевывать симпатии простых солдат, но к тому же большинство бойцов пришли из района Зеленых гор, где Нью-Йорк считали не менее серьезным врагом, чем Великобритания.

В попытке найти компромисс обошли и Скайлера, и Арнольда, и 4 августа командование было поручено Хорейшо Гейтсу (род. в Англии предположительно в 1727 году). В 1772 году он эмигрировал в Америку и обосновался на западе Виргинии. В 1775 году он вступил в Континентальную армию, а в 1776 году участвовал в отступлении из Канады.

Он не демонстрировал никаких признаков гениальности, но выходцы из Новой Англии были хотя бы готовы служить под его началом. Арнольду также пришлось ему подчиняться, однако отказ конгресса поручить ему командование, которое он заслуживал, не давал ему покоя. Он об этом не забывал.

Проиграть в этой кампании грызущимся между собой американцам помешало только то, что медленное продвижение Бергойна создало для его армии серьезные проблемы. У него почти закончился провиант. В глуши найти провизию было невозможно, так что необходимо было что-то предпринять.

Он рассчитывал на то, что припасы прибудут с полковником Барри Сент-Леджером, который вел свой отряд вверх по реке Святого Лаврентия к озеру Онтарио, а затем на восток через весь Нью-Йорк на соединение с силами Бергойна. Это был кружной путь, но, теоретически, он позволил бы зайти во фланг к американским отрядам, расположенным перед Бергойном, так что неожиданно их атаковали бы с фланга и тыла. Такие вещи красиво выглядят на карте, но когда приходится преодолевать многие километры глухих мест и пересекать вероятно враждебную территорию, предприятие становится сомнительным.

Сент-Леджер добрался до озера Онтарио и высадился в Осуиго, штат Нью-Йорк, 26 июля — примерно тогда, когда Бергойн приближался к форту Эдвард. С отрядом общей численностью 1700 человек Сент-Леджер двинулся на восток вдоль всей широкой части озера Онайда.

Он двигался по территории ирокезов. Более полутора веков ирокезы верно сражались на стороне британцев против голландцев и французов (см. «Становление Северной Америки»). Ирокезы никогда не были многочисленным племенным союзом, компенсируя свою малочисленность отвагой и умелыми партизанскими действиями.

Однако в течение всего XIX века, пока ирокезы проливали кровь и едва могли поддерживать численность своего населения, поселенцы вокруг них умножались и расселялись. К моменту Войны за независимость ирокезы уже не были главной силой этого региона. И мало того — впервые за все последнее время они оказались разобщены. Некоторые ирокезские племена сочувствовали американским поселенцам, а другие — британской армии. И обе стороны не были особенно искренни в своих чувствах.

Верность британской армии хранил вождь могавков Джозеф Брант — и он находился с Сент-Леджером. 3 августа 1777 года британский отряд подошел к форту Станвикс, располагавшемуся примерно в 115 километрах к востоку от озера Онтарио. При этом он все еще оставался в 160 километрах от того места, где к югу от озера Шамплейн ждал Бергойн. Гарнизон форта Станвикс отказался сдаться — и Сент-Леджер начал осаду.

Однако в этих местах имелись поселенцы, которые собирались вместе, чтобы дать отпор оккупантам. 800 человек под командованием генерала Николаса Херкимера (род. поблизости от того места, где сейчас находится город Херкимер, Нью-Йорк, в 1728 году) пошли снять с форта осаду. Они попали в засаду, устроенную могавками Бранта у города Орискани, в 16 километрах от их цели, и были сильно потрепаны, а сам Херкимер получил смертельное ранение. Однако битва была яростной, так что индейцы легко не отделались. Посчитав, что сделали достаточно и что им стоит сохранять силы на будущее, могавки постепенно растворились в лесах.

Бенедикт Арнольд во главе с еще одним небольшим отрядом примерно из 1000 человек двигался на запад по следам Херкимера. Он намеренно содействовал распространению слухов о том, что его армия на самом деле гораздо больше. Сент-Леджер, оставшийся без индейцев, не решился дать ему бой. 23 августа он прекратил осаду форта Станвикс и поспешно отступил тем путем, по которому пришел.

В результате этого Бергойн остался в глуши к северу от Олбани без надежды получить подкрепление и припасы от Сент-Леджера. Нельзя было надеяться и на то, что победное шествие британской армии с запада поднимет местных ирокезов и лоялистов на борьбу с американскими мятежниками.

Когда Сент-Леджер застрял у форта Станвикс, нехватка продовольствия заставила Бергойна отправить отряд на восток с приказом совершить набег на сельские поселения Новой Англии и добыть для армии лошадей, скот и зерно. Около 700 человек, половину из которых составляли гессенцы, а вторую — канадцы и индейцы, были направлены выполнять этот приказ.

Их первой целью стал Беннингтон в районе Зеленых гор, — а там их встретили 2600 парней с Зеленых гор под командованием бригадного генерала Джона Старка (род. в Натфилде, Нью-Гэмп-шир, 28 августа 1728 года). К этому моменту Старк успел принять участие почти во всех важных битвах Войны за независимость: он сражался на Банкер-хилле, в Квебеке и был с Вашингтоном во время отступления через Нью-Джерси.

16 августа 1777 года Старк встретил захватчиков у Беннингтона и повел своих солдат в отчаянную атаку на противника, провозгласив, что победа будет за ними или же «Солли Старк овдовеет». Победа была за ними. Британцы, захваченные врасплох и оказавшиеся в численном меньшинстве, были убиты или взяты в плен (за исключением немногочисленных индейцев, которым удалось скрыться). Бригада подкрепления, с опозданием отправленная Бергойном, отступила, потеряв треть людей.

Битва при Беннингтоне стала для Бергойна катастрофическим поражением, не соизмеримым с числом погибших. Это поражение означало, что он не получит продовольствия и припасов. Более того, известие об этой победе вызвало новый приток добровольцев в американскую армию, так что Бергойн оказался в окружении все увеличивающихся отрядов.

Ему предстояло либо сражаться, либо погибать от голода, и с каждым днем его положение все ухудшалось.

Но где же в это время находился генерал Хау, который, в соответствии с планом Бергойна, должен был повести свою армию вверх по течению реки Гудзон, чтобы таким образом взять американцев в сокрушающие клещи?

Как это ни удивительно, но Хау решил направиться совершенно в другом направлении. Даже для Хау это кажется невероятным.

Существует легенда, по которой в этом виноват оказался лорд Джордж Джермейн, член кабинета министров Великобритании, курировавший колонии и определявший общую стратегию этой войны. Он принял план Бергойна и должен был сообщить Хау, какой именно должна быть его роль. Однако считается, будто лорд Джермейн отправился на уикенд и, спеша отбыть, засунул послание, предназначенное Хау, в одну из ячеек, решив отправить его по возвращении. Однако когда он вернулся, то совершенно об этом забыл.

Это представляется маловероятным. Хотя член кабинета министров (как и любой другой человек) вполне способен проявить небрежность даже в самом важном деле, Хау даже без инструкций должен был знать, что ему следует двигаться на север на соединение с Бергойном.

По-видимому, Хау действительно это понимал — однако его волновало нечто другое. Он прекрасно сознавал, что его собственные действия в этой войне на тот момент оказались крайне неудачными. Банкер-хилл по-прежнему оставался его непрекращающимся кошмаром, а теперь кампания 1776 года в Нью-Йорке и Нью-Джерси стала еще одним кошмаром. Хотя он занял Нью-Йорк и нанес Вашингтону несколько поражений, эти поражения не стали решающими. Вашингтон снова и снова ускользал от него, а потом еще выставил полным идиотом с помощью своего успешного маневра у Трентона.

Хау был полон решимости загладить свои прошлые ошибки каким-либо блестящим военным ударом, который раздавит Вашингтона. Соединение с Бергойном могло бы привести к окончанию войны, но тогда вся слава досталась бы Бергойну. Похоже, Хау убедил себя в том, что если он займет Филадельфию, то сможет вынудить американцев капитулировать, присвоив всю славу себе — особенно в том случае, если он займет Филадельфию, а потом стремительно двинется на север и соединится с Бергойном. Каким-то образом Хау сумел убедить Джермейна в этом, и этот идиот, пообещавший Бергойну, что Хау придет на север и соединится с ним, после этого разрешил Хау отправиться в другом направлении.

И вот 23 июля 1777 года, пока Бергойн в поту и мыле шел через леса южнее озера Шамплейн, Хау, которому следовало бы двигаться вверх по Гудзону, преспокойно погрузил 18 000 солдат на корабли и поплыл на юг. Он не собирался пересекать по суше штат Нью-Джерси, где за ним наблюдал Вашингтон. Вместо этого он доплыл по морю до Чесапикского залива, а потом пересек залив, чтобы высадиться всего в нескольких километрах от Филадельфии и застигнуть город врасплох.

Конечно, в море его остановить ничто не могло, и 25 августа (после того как битва при Беннингтоне и отступление Сент-Лед-жера уже поставили Бергойна в отчаянное положение) Хау высадил свою армию на берег там, где сейчас находится Элктон, Мэриленд, — примерно в 70 километрах к юго-западу от Филадельфии.

Вашингтон, который, естественно, ожидал, что Хау двинется к Олбани (кто же мог предвидеть, до чего дойдет глупость Хау?), постепенно смещался на север, но, получив известие о высадке Хау, быстро повел свою армию численностью 12 000 человек на юг. Так как Хау двигался со своей обычной медлительностью, Вашингтон сумел перехватить британцев у ручья Брэндиуайн, примерно на половине пути от Элктона до Филадельфии.

11 сентября 1777 года состоялась битва при Брэндиуайне, и Хау, сражавшийся крайне сосредоточенно (теперь главной целью его жизни стал разгром Вашингтона), провел великолепные фланговые маневры. Он связал американцев атакой по центру, а затем направил колонны к обоим флангам. Вашингтон не имел таких хорошо обученных солдат, которые способны были бы противостоять прекрасно исполненным маневрам противника — и в этом сражении он потерпел полное поражение. Он потерял тысячу человек и вынужден был со всей возможной скоростью отступать к Филадельфии. Генерал Грин сумел провести организованное отступление и предотвратил еще более серьезную катастрофу.

Теперь ничто не могло помешать Хау войти в Филадельфию. Конгресс снова в спешке оставил город. 19 сентября он собрался в Ланкастере, Пенсильвания, в 100 километрах восточнее Филадельфии, а на следующий день переместился в Йорк, находившийся еще на 25 километров дальше к западу.

26 сентября 1777 года Хау занял Филадельфию и, переполненный торжеством победы, снова стал прежним Хау. Он не сделал попытки преследовать Вашингтона.

Напротив, Вашингтон считал, что никак нельзя позволить Хау контролировать Филадельфию, не предприняв никаких действий, направленных на то, чтобы выбить его оттуда. Главный лагерь Хау находился в Джермантауне, в 11 километрах к северу от Филадельфии — и 3 октября Вашингтон атаковал его очень хитроумным способом. План требовал, чтобы колонны вели атаку с различных направлений и приходили на помощь друг другу, осуществляя довольно сложные маневры.

К сожалению, необученные войска Вашингтона не могли проводить марши и контрмарши с должной четкостью. Кроме того, утро, в которое все это маневрирование должно было завершиться, выдалось туманным, и некоторые американские отряды, безнадежно заблудившись, стреляли по своим.

В итоге Вашингтон потерял еще почти тысячу человек и снова вынужден был отступать, а Грин еще раз великолепно справился с этой задачей.

После этого Хау устроился зимовать в Филадельфии. Местность очищена — и Вашингтон не посмеет его беспокоить. Высшее общество Филадельфии приняло его с радостью — и британцам еще никогда не было в Америке настолько комфортно.

Конечно, на севере у Бергойна силы заканчивались. Беспокоило ли это Хау, испытывал ли он хоть какие-то угрызения совести из-за того, что не сделал хотя бы формальной попытки направиться ему на помощь? Возможно, и нет. Он восстановил свою репутацию — по крайней мере, в собственных глазах, — одержав убедительную победу над Вашингтоном в двух битвах и заняв мятежную столицу. Возможно, он даже заставил себя поверить в то, что теперь, когда он обосновался в Филадельфии, американцы запросят мира.

Конечно, если судить по состоянию армии Вашингтона, Хау мог и не ошибаться. После двойного поражения при Брэндиуайне и Джермантауне Вашингтон ушел на зимние квартиры к Вэлли-Форджу, Пенсильвания, в 32 километрах к северо-западу от Филадельфии. Таким образом его армия оказывалась между британцами, оставшимися в Филадельфии, и конгрессом, заседающим в Йорке.

Для американцев эта зима была ужасной. Она оказалась необычайно холодной, с ранними снегопадами. Сельская местность была опустошена, и фермеры отказывались продавать что-либо небольшой американской армии, у которой для платы были только бесполезные купюры конгресса. Вместо этого фермеры торговали с богатенькими британцами из Филадельфии.

Оборванные солдаты мерзли всю зиму. Им не хватало пищи, у них практически не было теплой одежды — и даже с обувью были проблемы. Около трех тысяч человек умерли от лишений, а еще какая-то часть дезертировала. То, что тающий призрак армии еще держался и продолжал существовать, было почти полностью заслугой сильного командующего — Вашингтона.

Однако американская армия, при всех ее страданиях, хотя бы продолжала существовать. С армией Бергойна на севере дело обстояло хуже. Проиграв битву при Беннингтоне, которая вызвала приток американцев в армию Гейтса, Бергойн тем не менее продолжал двигаться вперед. Ему удалось дойти до Саратоги и даже миновать ее. Гейтс укрепил Бемис-хайтс в 27 километрах к югу от Саратоги и всего в 40 километрах от Олбани — и там дожидался приближения армии Бергойна.

У Гейтса было 7000 человек, и 19 сентября (через восемь дней после того, как Вашингтон проиграл битву при Брэндиуайне) Гейтс отправил 3000 из них вперед, чтобы связать силы Бергойна. Этими отрядами командовали Бенедикт Арнольд и Дэниэл Морган. Морган (род. в графстве Хантердаун, Нью-Джерси, в 1736 году) был с Арнольдом в Квебеке и хорошо там себя проявил.

Сражение у Фрименз-фарм, в полутора километрах к северу от укрепленных Бемис-хайтс, не отличалось хитроумной тактикой. Обе стороны просто шли вперед. Снайперы Моргана косили британцев, но американцев было очень мало, и Гейтс, несмотря на то что к нему все время подходили новые силы, отказался посылать подкрепление.

Американцы отступили — и поле битвы осталось за Бергойном, который там укрепился. Формально победа была за британцами, однако потерь у британцев оказалось больше, и армия Бергойна таяла из-за дезертирства индейцев, тогда как армия Гейтса продолжала расти.

К этому моменту какая-то помощь от Нью-Йорка стала для британцев просто необходимой. Хау не полностью оголил город, оставив там небольшой гарнизон под командованием Клинтона. В этой ситуации Клинтон повел часть отряда вверх по реке Гудзон и 8 октября сумел захватить два форта севернее Пикскилла.

Бергойн, который все еще ждал у Фрименз-фарм, понимал, что не может просто оставаться на месте, дожидаясь Клинтона. Ему надо было либо отступать, либо атаковать, а если он решит атаковать, то делать это необходимо немедленно. К этому моменту численность американской армии выросла до 11 000 — и продолжала увеличиваться.

Тем временем офицеры Гейтса втихую бесились из-за того, что сам Гейтс не начинает наступления. Это отсутствие у него должной смелости лишило их впечатляющей победы у Фрименз-фарм. Кроме того, в своих рапортах он продемонстрировал низость и подлость, не упомянув Арнольда, который определенно был самым блестящим офицером армии. Когда Арнольд возмутился, то судьба, как всегда, подложила ему очередную свинью: Гейтс отстранил его от командования.

7 октября Бергойн сделал выбор, отправив вперед разведывательный отряд, который должен был выяснить точное расположение американских сил. Начались боевые действия, но под командованием Гейтса американцы двигались очень осторожно.

Арнольд, осужденный на то, чтобы не участвовать в сражении, больше выдержать не мог. Он решительно перехватил командование центром, нарушив все законы, и отправил людей вперед. Он атаковал вместе с ними и получил тяжелое ранение правого бедра с переломом кости. Однако благодаря инициативе Арнольда битва у Бемис-хайтс закончилась сокрушительным поражением британцев, и Бергойну оставалось только ковылять обратно к Саратоге.

Положение Бергойна стало безнадежным. Прибывающие каждый день американцы усиливали отряды, которые его окружали. 15 октября Клинтон добрался до Кингстона, примерно в 130 километрах к югу от Саратоги, и, встретив сопротивление, отступился и вернулся в Нью-Йорк. Однако даже если бы он продолжил двигаться на север, то не успел бы прибыть вовремя — а даже если успел бы, то приведенное им подкрепление оказалось бы недостаточным, чтобы что-то изменить.

17 октября 1777 года Бергойн наконец прекратил попытки держаться. Он оказался в окружении примерно 20 000-й армии (то есть превосходство американцев стало четырехкратным) — и капитулировал. Триста офицеров (включая шесть генералов) и 5500 рядовых согласились сложить оружие, уйти в Бостон, вернуться в Великобританию и не принимать дальнейшего участия в этой войне.

Это событие, произошедшее спустя две недели после поражения Вашингтона при Джермантауне, компенсировало победоносную кампанию Хау — причем с лихвой. Пусть Хау и сумел нанести поражение Вашингтону, однако тот в очередной раз сумел спасти армию и по-прежнему оставался в Пенсильвании. А вот Бергойн капитулировал.

Капитуляция британской армии на поле боя была в высшей степени необычным событием даже при обычных обстоятельствах, а то, что он сдался банде провинциалов, которых так презирали служащие регулярных войск Великобритании, было просто невыносимо терпеть. Великобритания испытала глубочайшее унижение на глазах у всего мира.

Прибыв во Францию в декабре 1776 года, Бенджамин Франклин стремительно покорил ее общество. Четырьмя года ранее он был избран в члены Французской академии наук, и теперь французские ученые мужи спешили встретиться с престарелым философом Западного полушария.

Франклин намеренно одевался очень просто, по-квакерски. Он не носил парика, не пудрил волосы, не надевал шпагу — вместо этого при нем был толстый посох. Французских аристократов эта простота очаровала. Франклин, который всегда был ценителем женской красоты (и дамским угодником), прекрасно знал, как расположить к себе модных красавиц высшего света.

Благодаря Франклину французская аристократия при дворе Людовика XVI была целиком за то, чтобы помогать американцам, и этот благоприятный настрой позволял французскому правительству отправлять в Америку припасы, не слишком это афишируя. Однако Франция осмотрительно не слишком усердствовала в своей помощи, чтобы не спровоцировать разъяренную Великобританию на ответные действия.

И тут 7 декабря 1777 года во Францию пришло известие о капитуляции Бергойна.

Впервые стало казаться, что американцам на самом деле удастся нанести поражение Великобритании — и это подвигло французское правительство к активным действиям. В таком случае нельзя было допустить, чтобы американцы добились независимости, не испытывая должной благодарности в отношении Франции. Франции было бы очень полезно получить союзника на Американском континенте. Если бы новую нацию удалось превратить в сателлита Франции, то с Британией еще можно было бы свести счеты.

И к тому же, если французы не поспешат, капитуляция Бергойна может вынудить Великобританию пойти на такие уступки, которые американцы примут. Влияние Великобритании в Северной Америке в этом случае восстановится, а британцы и американцы смогут отметить свое примирение нападением на общего противника, в роли которого сможет выступить только Франция.

(И действительно, после капитуляции Бергойна британцы пошли на уступки американцам. Поспешно — и почти униженно — они выразили готовность пойти навстречу всем требованиям американцев, за исключением одного — они отказались предоставить им независимость. Если бы Британия заняла такую позицию тремя годами раньше, войны, скорее всего, не было бы и современный мир выглядел бы совершенно иначе. Однако повернуть время вспять британцы не могли. Теперь американцы не желали принять ничего меньше независимости. Так как Великобритания не смогла заставить себя согласиться с этим, война продолжилась.)

Французы, стремясь побудить американцев к отказу от предполагаемых предложений Британии, теперь согласились на открытое союзничество.

6 февраля 1778 года союз Франции и Америки был закреплен официально. Были установлены очень выгодные условия торговли. Франция признала независимость Америки, и произошел официальный обмен дипломатическими представителями. Франклин больше не был главой неофициальной комиссии — он стал американским послом во Франции.

Такой союз, конечно, означал войну Франции с Великобританией — и Франция с этим смирилась. 17 июня 1778 года произошел морской бой этих держав — и война между ними стала фактом.

Для Америки одним из первых результатов союза с Францией стало то, что к промерзшей армии Вашингтона в Вэлли-Фордже стали поступать припасы. Барон фон Стубен (Штойбен) — прусский доброволец, служивший в американской армии, — прибыл в Вэлли-Фордж 23 февраля 1778 года и начал муштровать армию, обучая ее в прусской манере. Это оказалось нелегко, так что фон Стубену пришлось призвать к себе на помощь весь запас немецких ругательств, чтобы объяснить американцам, что он о них думает. По правде говоря, рассказывают, что он в конце концов выдохся и приказал адъютанту ругаться на солдат по-английски.

Но когда наступило тепло, американская армия оказалась в лучшем состоянии и стала больше, чем когда бы то ни было, похожа на настоящую профессиональную армию.

После капитуляции Бергойна Вашингтону к тому же пришлось столкнуться с еще одной трудностью. Некоторые американцы решили, что Гейтс — гениальный командующий, который сумел уничтожить целую британскую армию. (На самом деле Гейтс ничего не сделал и всю славу следовало бы стяжать Бенедикту Арнольду, но тот, как это с ним неизбежно случалось, снова оказался обойденным.) Напротив, Вашингтон казался неудачником, и в конгрессе немало людей придерживалось мнения, что Гейтс должен сменить Вашингтона в качестве главнокомандующего.

Сложился миф о том, что существовал настоящий заговор с этой целью, во главе которого стоял Томас Конуэй, военный ирландского происхождения, служивший во французской армии и приехавший в Соединенные Штаты только в 1777 году. Вопреки рекомендации Вашингтона, он получил назначение инспектора Континентальной армии.

Если такой «Заговор Конуэя» действительно существовал, то он оказался на удивление неуклюжим. Гейтс не обладал достаточным мужеством не только в ведении военных сражений, но и в политических битвах, и когда возмущенный Вашингтон надавил на него, он быстро и трусливо открестился от всякого участия в данном вопросе. Оказалось, что, несмотря на события в Саратоге и Филадельфии, Вашингтон по-прежнему пользовался огромной популярностью у своих офицеров, рядовых и в целом среди американцев. Конгресс вынужден был его поддерживать — хоть и делал это как можно менее активно. Конуэй подал в отставку, а на его должность был назначен барон фон Стубен.

Если послужной список и личные качества Вашингтона сохранили за ним его должность, то с Хау этого не произошло.

К весне 1778 года британское правительство пришло к выводу, что с них деятельности Уильяма Хау больше чем достаточно. К этому моменту стало совершенно ясно, что его поход на Филадельфию был колоссальной ошибкой. Ему даже не удалось уничтожить армию Вашингтона — и он не сделал попытки что-либо предпринять даже в тот момент, когда в Вэлли-Фордже эта армия превратилась в ходячий скелет. Весь его послужной список демонстрировал такую непригодность, что трудно было бы не прийти к выводу, что он помог делу независимости Америки больше, чем любой американский генерал за исключением Вашингтона.

8 мая 1778 года Хау лишили командования, и его сменил Клинтон, который хотя бы попытался пройти по долине Гудзона и прийти на выручку Бергойну.

Клинтон столкнулся с серьезной эскалацией военных действий. Теперь в войне участвовала Франция, а у Франции был флот. В ходе войны с французами и индейцами корабли Франции неизменно проигрывали бои британским, но не следовало бы считать победу Британии на море несомненной. Сообщалось о том, что французский флот плывет через Атлантический океан — и Клинтон не мог допустить слишком большого распыления своих сил.

В результате этого он подготовил уход из Филадельфии (ради взятия которой Хау погубил Бергойна), чтобы сконцентрировать свои силы в Нью-Йорке. 18 июня британцы оставили Филадельфию и начали переход на северо-восток через Нью-Джерси. (2 июля конгресс снова вернулся в Филадельфию после почти девятимесячного отсутствия.)

Вашингтон не уподобился Хау. Он моментально снялся с лагеря в Вэлли-Фордже и начал преследование британцев. Он намеревался нанести удар по британской армии, вытянувшейся на марше, и для этого отправил бригаду из 6400 человек под командованием Чарльза Ли, чтобы стремительно рвануться вперед и догнать британцев.

Это был тот самый Чарльз Ли, который проявил неповиновение во время отступления Вашингтона из Нью-Йорка. Тогда его захватили в плен, но, к величайшему несчастью американцев, он был обменен и вернулся в армию. Вашингтон допустил одну из редких для него ошибок, доверив командование этому человеку.

Похоже, Ли решил, что он по-прежнему командует той же армией, которая бежала через Нью-Джерси почти два года назад, и не оценил нового профессионализма, который в ней появился. Он был уверен, что любая атака американцев может привести только к поражению. В результате этого 28 июня, когда он наконец догнал растянувшуюся британскую армию у Монмут-Корт-хауз в Нью-Джерси, примерно в 80 километрах от Филадельфии, то атаковал очень неуверенно. Его приказы были путаными, словно он пытался предусмотрительно сделать так, чтобы любая последующая неудача была списана на неспособность его подчиненных, а не его собственную.

Затем, когда Клинтон поспешно начал концентрировать свои силы, Ли поспешно приказал отступать. К этому моменту подошел Вашингтон с основными силами. Ужаснувшись при виде отступающих американцев, явно не давших настоящего боя, Вашингтон высказал Ли все, что о нем думает. Это оказалось незнакомой стороной характера Вашингтона. Те, кто раньше видел только его величественную сдержанность и благородное спокойствие, с благоговением слушали, как Вашингтон сыплет ругательствами. (Ли 4 июля предстал перед военным трибуналом а 12 августа был признан виновным. Его военная карьера закончилась. Сейчас известно, что он на самом деле был предателем и тайно сотрудничал с британцами.)

Вашингтон приказал прекратить отступление. Решительный фон Стубен перестроил колонны и снова отправил их вперед, но шанс сокрушить часть британской армии и вызвать панику у оставшихся был упущен. Теперь началась битва двух основных армий, примерно равных по численности.

Американцы демонстрировали свою стойкость, отбивая атаки британцев и не отступая. Ни одна из армий не ушла с поля боя, и потери с обеих стороны были равными — примерно по 350 человек.

Ночью на этот раз тихо ускользнули британцы, так что победителем можно было считать американскую сторону. Однако британцы старались уйти в Нью-Йорк — и успешно это осуществили без серьезных потерь, несмотря на все усилия Вашингтона, так что это можно считать тактической победой британцев. Наилучшим решением будет считать результат Монмутской битвы ничейным.

Вашингтону осталось только увести свою армию к Уайт-Плейнс, откуда он ушел почти два года назад, а оттуда пристально наблюдать за британской армией в Нью-Йорке. У него не хватало сил, чтобы атаковать их там.

Больше чем три года — с апреля 1775 по июнь 1778 года — основные сражения велись близ крупных городов Новой Англии и центральных штатов: у Бостона, Нью-Йорка и Филадельфии. Однако существовал еще и Западный фронтир — и там война тоже велась.

Фронтир был полон поселений — и там важное значение имели враждебные действия индейцев. В течение всех нарастающих противоречий между американцами и британцами и несмотря на указ 1763 года, освоение Запада продолжалось. И если уж какого-то одного человека можно было назвать олицетворением этого факта, то им определенно является Дэниел Бун (род. близ того места, где сейчас находится Ридинг, Пенсильвания, 2 ноября 1734 года).

Когда Бун был еще очень юным, его семья перебралась к западным границам Северной Каролины. С 1767 года Бун добывал меха и охотился за Аллеганийскими горами, а 1 апреля 1775 года он основал форт, который назвал Бунсборо, в местах, которые сейчас являются центральной частью Кентукки. Он перевез туда жену и дочь — и они стали первыми американками — жительницами Кентукки.

Следом за Буном пришли и другие. Спекулянты земельными участками даже пытались создать вдоль западных границ новые колонии. Одна такая колония, названная Вандалией, была образована в 1769 году (и утверждена королем Георгом в 1775 году) в районе, который сегодня является Западной Виргинией. В 1774 году большая часть Кентукки была организована Ричардом Хендерсоном (род. в графстве Хэновер, Виргиния, в 1735 году) как Трансильвания.

Эти колонии оказались мертворожденными. Старые колонии не намерены были допустить их существования. Виргиния утверждала, что вся территория, на которой созданы Вандалия и Трансильвания, принадлежит ей.

Как бы то ни было, вне зависимости от того, принадлежали ли земли за Аппалачским хребтом приморским колониям, их продолжали обживать. По некоторым оценкам, к моменту Войны за независимость в те места переехали четверть миллиона поселенцев.

Это продвижение на запад не могло не вызывать сопротивления индейцев. Племя шауни, центр проживания которого приходится на нынешний штат Огайо, считало земли к югу от реки Огайо частью своих охотничьих угодий.

Лорд Данмор, губернатор Виргинии, в 1774 году отправил вооруженные отряды, которые должны были остановить шауни — и то, что последовало за этим, получило название Война лорда Данмора. После того как один такой отряд попал в засаду шауни, лорд Данмор собрал на западном фронтире Виргинии 1500 поселенцев, поставил их под командование полковника Эндрю Люиса (род. в Ирландии в 1720 году) и отправил к реке Огайо. Люис встретился с силами индейцев у Пойнт-Плезанта (это название данному месту в 1770 году дал сам Джордж Вашингтон) на реке Огайо, примерно в 250 километрах к юго-западу от Питсбурга, где сейчас находится западная граница штата Западная Виргиния.

Там 6 октября 1774 года Люис одержал победу над индейцами, закончив Войну лорда Данмора и сделав область к югу от реки Огайо относительно безопасной для белых поселенцев. Это стало последней колониальной войной с индейцами. Менее чем через год лорду Данмору пришлось бежать из Виргинии, а колония стала независимым государством.

Однако Война за независимость вызвала новое обострение отношений с индейцами — и очень опасное обострение, так как британцы заключали союзы с индейскими племенами и подбивали их на вылазки, во время которых мирное население вырезалось без разбора. В этом отношении некоторые американские лоялисты оказались даже хуже самих британцев.

Печально известным примером того был Джон Батлер (род. в Нью-Лондоне, Коннектикут, в 1728 году). В 1777 году он навербовал лоялистов и индейцев и заключил союз с вождем могавков Джозефом Брантом. 4 июля «Рейнджеры Батлера» (как их называли) разгромили отряд поселенцев под предводительством Зебулона Батлера (род. в Ипсвиче, Массачусетс, в 1731 году, он однофамилец, но не родственник Джона Батлера) в долине Вайоминг в Пенсильвании. За этим последовала безудержная резня. Городок Уилкс-Барре был сожжен дотла и было снято 227 скальпов.

11 ноября того же года Батлер и Брант устроили такую же резню в Черривэлли в штате Нью-Йорк, примерно в 95 километрах к западу от Олбани. Там было добыто сорок скальпов, которые снимали с уже сдавшихся поселенцев.

Дальше к западу, в форте Детройт, британский командующий Генри Гамильтон раздавал окрестным индейцам ножи и платил им премии за скальпы американцев. В результате он получил прозвище Скупщик Волос.

Казалось, что американцы, пытавшиеся противостоять британцам, не в силах справиться с этими вылазками на западе, однако план действий против лоялистов и индейцев разработал Джордж Роджерс Кларк (род. в графстве Албемарл, Виргиния, 10 ноября 1752 года). Он участвовал в Войне лорда Данмора и занимался исследованием и освоением Кентукки.

Он предложил направиться с вооруженным отрядом и захватить станции на территории Огайо — станции, которые за двадцать лет до этого принадлежали французам и которые до сих пор удерживали французские поселенцы под командованием британских офицеров. Он рассуждал следующим образом: французские поселенцы не слишком любят своих британских повелителей, и теперь, когда Франция заключила союз с Соединенными Штатами, французы на территории Огайо будут готовы перейти на сторону американцев. В этом случае небольшого американского отряда может оказаться достаточно для того, чтобы запустить процесс благоприятных изменений.

Патрик Генри, который к тому моменту был губернатором Виргинии, одобрил этот план и присвоил Кларку чин подполковника. Кларк набрал отряд из 175 человек и 12 мая 1778 года отправился вниз по реке Огайо. К началу июля он уже был в верховьях Миссисипи и захватил поселения Каскаския и Кахокия без всяких проблем, потому что французы действительно перешли на сторону американцев. Форт у Винсенса, в 160 километрах к востоку от Миссисипи, также отступился от британцев и признал суверенитет Виргинии. (Суверенитет Виргинии, а не Америки. Кларк сражался за свое государство.)

Гамильтон Скупщик Волос моментально отреагировал на это. Он стремительно пришел от Детройта с отрядом из 500 человек (половина из них были индейцами) и 17 декабря 1778 года захватил Винсенс.

Кларк привел свой небольшой отряд из Каскаскии в Винсенс в феврале 1779 года через территорию нынешнего штата Иллинойс, в лютый холод преодолев залитые водой низменности. Про мерзший отряд добрался до цели и 25 февраля нанес удар по Винсенсу. Британцы, совершенно не ожидавшие нападения, сдали его.

То, что Кларк сумел сделать с помощью горстки людей, имело огромное значение. Пока британцы сражались за полосу побережья, Кларк обеспечил американцам контроль над огромными пространствами внутренних территорий. Америка росла быстрее, чем британцы успевали ее подчинять.

Побеждая в глубинке, американцы также ухитрялись давать о себе знать и на другой границе освоенных территорий — на море. Помимо Континентальной армии, существовал и Континентальный военный флот. Американские корабли не могли рассчитывать на то, что им удастся одержать реальную победу над военноморским флотом Великобритании, однако они могли мешать британской торговле — и упорно делали это. Были захвачены сотни британских торговых судов.

Самым удачливым из американских морских капитанов был Джон Пол Джонс, родившийся в Шотландии 6 июля 1747 года и оказавшийся в Соединенных Штатах только в начале Войны за независимость. Он стал моряком в возрасте двенадцати лет, и его опыт позволил ему сделать стремительную карьеру на Континентальном флоте. 8 августа 1776 года он получил звание капитана.

Он захватывал торговые суда с радующей сердце регулярностью — и именно он доставил во Францию известие о капитуляции Бегройна. (Правда, эта новость неофициально уже успела достигнуть Франции.) Когда 14 февраля 1778 года Джонс приплыл во Францию с этой новостью, то был встречен салютом французских кораблей. Выстрелами приветствовали флаг Соединенных Штатов, поднятый на корабле: это стало первой демонстрацией, указывавшей на признание Соединенных Штатов независимым государством. Такая демонстрация впервые имела место за пределами самих Соединенных Штатов.

Весной 1778 года Джонс рыскал в водах у Британских островов, сея хаос в торговом сообщении и высаживаясь на берег Шотландии. А 24 апреля он даже захватил британский военный корабль, носивший название «Дрейк» в честь великого британского мореплавателя, жившего двумя веками ранее и бывшего таким же капером, как и сам Джон Пол Джонс (см. «Становление Северной Америки»).

Летом 1779 года Джонс командовал небольшим флотом со своего флагмана «Bon Homme Richard» (Бедный Ричард). Он был старым кораблем, переоснащенным и получившим новое название в честь Бенджамина Франклина, использовавшего псевдоним Бедный Ричард, который по-французски звучит именно так). Он снова направился к акватории Великобритании.

23 сентября Джонсу попался караван торговых судов, который сопровождали военные корабли. Самым крупным кораблем сопровождения был «Серапис».

Рассчитывая на превосходство своего стрелкового оружия, Джонс подвел «Бон ом Ришар» к борту «Сераписа» и взял его на абордаж. Три часа в лунном свете на двух кораблях шел бой.

«Бон ом Ришар» получил серьезные повреждения, и с борта «Сераписа» крикнули: «Вы сдаетесь?»

Согласно истории, впервые рассказанной примерно сорок пять лет спустя, Джон Пол Джонс решительно ответил: «Сдаюсь? Да я еще и не начинал сражаться!»

И в итоге сдался «Серапис», хотя «Бон ом Ришар» уже шел ко дну, так что его команде пришлось перебраться на британский корабль.

Налеты Джонса не наносили серьезного ущерба экономике Великобритании и сами по себе не могли бы привести к военному поражению Британии, однако его действия задевали гордость британцев. Именно своим военным флотом британцы гордились больше всего — а тут американский моряк ходил по их водам, как ему только вздумается, захватывая военные корабли и, что самое неприятное, демонстрируя лучшую хватку, нежели у британских морских волков!

Британцев могли не трогать сражения, которые шли в пяти тысячах километров от дома — но появление Джонса прямо у них на пороге ярко демонстрировало то, что война идет неудачно. Это могли видеть и другие европейские державы, которые, убедившись в том, что американцы не боятся военно-морской мощи Британии, начали задумываться о том, почему, собственно, они сами ее боятся.

Глава 6 ПУТЬ К ПОБЕДЕ

Несмотря на внушающее оптимизм положение на западе и на море, Вашингтон понимал, что войну вряд ли удастся закончить, не разгромив британцев на побережье. Для этого его собственные силы не годились.

В 1778 году британцы уверенно контролировали порты в городе Нью-Йорк и в Ньюпорте (Род-Айленд). Имея контроль над водами, они могли подвозить подкрепления своим армиям в оба эти города, когда только пожелают, и, пользуясь этими портами как базами, наносить удары по любой точке побережья. Если бы Вашингтону удалось нарушить строй британских кораблей, то можно было бы осадить один из этих городов или оба сразу — и британцам скорее всего пришлось бы прекратить войну.

Надежду на разгром британского флота могла бы дать только помощь французского флота, и французы были готовы ее предоставить. Вскоре после ратификации союзнического договора с Америкой Франция отправила на запад эскадру из семнадцати кораблей под командованием Шарля Эктора Д'Эстена. Эти корабли оказались в районе Нью-Йорка 8 июля 1778 года.

Однако к этому моменту британцы уже ушли из Филадельфии (именно потому, что узнали о приближении французской эскадры) и сосредоточили свои силы в Нью-Йорке. Британский флот находился в гавани в полной готовности, и вопрос заключался в том, пройдут ли французы через Нэрроуз, чтобы их атаковать.

Возможно, Д'Эстен и захотел бы сделать такую попытку, но его офицеры и местные лоцманы такой готовности не проявили.

Они были уверены в том, что плыть под залпы британских пушек было бы самоубийством. Поэтому французская эскадра свернула, приняв решение попытаться взять меньший приз в виде Ньюпорта.

В Ньюпорте 29 июля они намеревались высадиться, но начался шторм. Французские корабли отошли от берега, чтобы оказаться дальше от прибоя — и обнаружили, что там их ожидает только что прибывшая британская эскадра с подкреплениями. Возможно, состоялось бы сражение, но шторм усилился, так что некоторое время казалось, что оба флота будут уничтожены без всякого разбора. Когда шторм закончился, британские корабли уползли обратно в Нью-Йорк, а французские заковыляли сначала в Бостон, а затем в Вест-Индию на зимовку.

Вашингтону оставалось только зубами скрежетать. Каким бы важным ни был союз с Францией, французский флот не добился никаких результатов.

Что до Клинтона в его штаб-квартире в Нью-Йорке, то он решил, что, продолжая уверенно удерживать морские порты, ему разумно было бы нанести удар в совершенно ином направлении. Клинтон знал, что в Джорджии лоялистские настроения особенно сильны — и если бы ему удалось нанести удар в тех местах, он смог бы получить важную базу, с которой можно было бы двинуться на север.

Вследствие этого 25 ноября он отправил 3500 человек под командованием подполковника Арчибальда Кэмпбелла на юг, по океану, который по-прежнему уверенно контролировали британцы. Они направлялись к Саванне, Джорджия, самому южному порту Америки. Со стороны Флориды (которая находилась в руках британцев с 1763 года) на север двигалась еще тысяча человек под командованием Огастина Превоста.

План был реализован идеально. 29 декабря 1778 года британцы взяли Саванну почти без труда. Американский отряд численностью менее тысячи человек был буквально сметен. Из Саванны Кэмпбелл двинулся на север к Огасте, и этот город был захвачен 29 января 1779 года.

Американцы сопротивлялись изо всех сил, выигрывая кое-какие сражения на периферии (что было полезно с точки зрения боевого духа армии и нации в целом), но ни Саванну, ни Огасту взять обратно не получалось. Энергичная попытка была сделана 3 сентября 1779 года, когда Д'Эстен привел свой французский флот из Вест-Индии к Саванне. С ним было 35 кораблей и 4000 пехоты. В Саванне оставалось только 3000 человек, которые удерживали город под командованием Превоста.

Ситуация казалась благоприятной для американцев. Часть брианских кораблей под Саванной удалось захватить, а город был взят в осаду. Примерно 1500 американцев под командованием Бенджамина Линкольна (родился в Хингэме, Массачусетс, в 1733 году), хорошо показавшие себя под Саратогой, перекрыли подходы по суше, а французские корабли, конечно же, блокировали город с моря.

Однако близилась осень, а с ней возможные штормы. Д'Эстен считал, что его корабли рискуют попасть под удары стихии, и с каждым днем его тревога нарастала. 9 октября он решил нужным рискнуть и прямо атаковать укрепленные позиции британцев — и получилось нечто вроде Банкер-хилла с обратным знаком.

Наступавших просто смели. Д'Эстен был ранен, а Казимир Пуласки, отчаянно атаковавший во главе своего отряда, был убит, став первым из влиятельных иностранных добровольцев, погибших за независимость Америки. Он отважно сражался при Брэндиуайне и Джермантауне и зимовал с армией в Вэлли-Фордже.

Д'Эстен, совершенно пав духом, увел свой флот обратно во Францию. Он провел у берегов Америки больше года и практически ничего не добился, хотя, надо отдать ему должное, старался изо всех своих сил.

К концу 1779 года вся Джорджия находилась в руках британцев, и спустя четыре с половиной года британцы наконец могли сказать, что усмирили хотя бы одну из своих бывших колоний.

Потерю Джорджии уравновешивали успехи американцев на севере. Клинтон осторожно расширял свой контроль над областями вокруг города Нью-Йорка. Он провел рейд по побережью Коннектикута и переместил силы вверх по реке Гудзон. 31 мая 1779 года он захватил недостроенный американский форт в Стоуни-Пойнте, в 56 километрах к северу от Нью-Йорка. Он оставил в форте гарнизон из 700 человек.

Следующий шаг был сделан генералом Энтони Уэйном (род. в Уэйнсборо, Пенсильвания, 1 января 1745 года), который вместе с Арнольдом отступал из Квебека, сражался в битвах при Брэндиуайне и Джермантауне и перенес тяжелую зимовку в Вэлли-Фордже. Он особенно хорошо проявил себя в Монмутской битве, где его командование сыграло важную роль в обеспечении ничейного результата сражения после того, как Чарльз Ли упустил победу.

Теперь он собирался штурмовать Стоуни-Пойнт с полутора тысячами человек. Дезертир, сбежавший из армии, чтобы не участвовать в такой безумной операции, назвал Уэйна сумасшедшим уже за одно то, что тот задумал подобное. Уэйн не только это задумал — он это осуществил. 16 июля 1779 года, в полночь, он начал свою отчаянную атаку. Самоуверенные британцы спали, и весь гарнизон вместе с пятнадцатью пушками и ценными припасами был захвачен с очень небольшими потерями со стороны американцев. В результате этой якобы безумной атаки Уэйна историки с тех пор неизменно называют Бешеным Энтони.

В глубине территории штата Джон Салливан, сражавшийся в Бруклине и у Трентона, командовал американскими силами, которые противостояли лоялистам и индейцам. Индейцы устраивали избиения невинных, подобные резне в долине Вайоминг или Черривэлли. Салливан повел свой отряд на северо-запад от Уилкс-Барре и соединился с другим отрядом, двигавшимся на юго-запад от Олбани. Отряд общей численностью 2700 человек пошел на запад, к тому месту, где сейчас в штате Нью-Йорк находится Элмайра. Там 29 августа 1779 года рейнджеры Батлера и их союзники-ирокезы под командованием Джозефа Бранта потерпели сокрушительное поражение.

После этого американские отряды сурово продолжили избавляться от ирокезов. Поселения индейцев разрушали одно за другим, посевы уничтожали. Это истребление было окончательным, так что племена ирокезов больше не возродились.

Из-за моря пришли известия о новой помощи.

Испания уже два века то и дело вела войну с Великобританией и, как и Франция, очень хотела ослабить своего мощного противника.

Однако эта страна, в отличие от Франции, не спешила помогать американцам. В Испании, как и во Франции, был абсолютизм. Но, в отличие от Франции, в Испании не было влиятельных интеллектуалов с левацкими настроениями. Испания не имела никакого желания приходить на помощь кучке мошенников, болтающих о свободе и демократии.

Однако если бы Великобритания потерпела поражение, Испания смогла бы захватить территорию к востоку от Миссисипи, которая, будучи объединена с ее уже существующими владениями к западу от реки, обеспечила бы ей власть над всей плодородной долиной.

Кроме того, у Испании были претензии к Британии и в самой Европе. Гибралтар, опорный пункт на южном побережье Испании, был захвачен британцами в 1704 году, а все попытки Испании вернуть его обратно пока терпели поражение.

3 апреля 1779 года Испания решила, что положение у Великобритании достаточно сложное, так что можно было бы прибегнуть к шантажу. Она потребовала, чтобы Британия вернула Гибралтар, угрожая войной в случае отказа. Британия дала отказ, и Испания, заключив соглашение с Францией, 21 июня 1779 года официально объявила войну Великобритании.

Испания была слабой страной и сама по себе не являлась для Великобритании угрозой. Однако она обладала военным флотом, и если бы этот флот объединился с французским, это повысило бы опасность того, что британцы потеряют контроль над Атлантикой. А если такое произойдет даже на короткое время, Великобритания может проиграть войну в Северной Америке.

27 сентября 1779 года конгресс назначил Джона Джея (род. в Нью-Йорке 12 декабря 1745 года) послом в Испании. Сын преуспевающего торговца Джей участвовал в работе обоих Континентальных конгрессов. Однако он был избран в законодательный орган штата Нью-Йорк и предпочел участвовать в его работе, так что упустил возможность подписать Декларацию независимости. 7 декабря 1778 года он вернулся в конгресс и был избран его председателем.

В Испании главная задача Джея состояла в том, чтобы убедить эту страну признать независимость Америки. Этого ему сделать не удалось. В конце концов, у самой Испании тоже были колонии в Америке, и она не желала допустить появления прецедента, который мог бы соблазнить ее собственные колонии на попытки добиться независимости. Вместо этого Испания выступала за компромиссный мир, в результате которого Великобритания была бы ослаблена, но американцы остались бы в британских лапах, — почти недостижимую цель.

Вступление Испании в войну заставило американцев надеяться на то, что Великобритания согласится на такие условия мира, основой которых было бы признание независимости Америки. Однако Великобритания, обнадеженная событиями в Джорджии, оставалась неуступчивой, и война продолжилась.

Несмотря на отдельные победы в Стоуни-Пойнте, на территориях индейцев и в море и несмотря на вступление Испании в войну зимой 1770/80 годов, положение дел казалось весьма мрачным.

Джорджия была потеряна, а французский флот каждый раз оказывался бессильным. Армия Вашингтона, устроившаяся на зиму в Морристауне, Нью-Джерси, где она уже стояла тремя зимами раньше, снова находилась в плохом состоянии. Припасы поступали медленно, плата солдатам производилась бумажными деньгами, выпущенными конгрессом, на которые ничего купить было нельзя. Рационы пришлось урезать, и к весне часть армии была на грани мятежа.

А впереди было еще худшее, так как Клинтон действовал, развивая британские победы на юге. В ста тридцати километрах к северо-востоку от Саванны находился Чарлстон, столица Южной Каролины и самый ярый центр радикализма к югу от Виргинии. 28 июня 1776 года там отразили атаку британских сил, направленных на захват города, а этими силами командовали Клинтон и Корнуоллис.

В январе 1780 года Клинтон и Корнуоллис отправили из Нью-Йорка флот, намереваясь стереть это пятно со своего послужного списка. Они взяли с собой 8500 человек, треть из которых составляли американские лоялисты. Превост повел свою армию по суше из Саванны на соединение с ними. (Предыдущей весной он попытался захватить Чарлстон без поддержки флота — и потерпел неудачу).

С точки зрения политики никак нельзя было оставить Чарлстон без боя, и Бенджамин Линкольн, отважно пытавшийся изгнать британцев из Джорджии и не преуспевший в этом, теперь командовал гарнизоном из 5000 человек, находившимся в Чарлстоне.

Однако шансы Линкольна на успех были нулевыми. К И апреля 1780 года 14 000 британцев окружили город с суши и моря. 12 мая Линкольн понял, что у него нет выбора, и капитулировал. Около 5400 американцев были взяты в плен, включая семерых генералов, четыре корабля и немало боеприпасов. Это стало самым дорогим поражением американцев за всю войну.

Довольный достигнутым, Клинтон вернулся в Нью-Йорк, оставив Корнуоллиса продолжать кампанию на юге силами, по большей части состоявшими из лоялистов. Его заместителем был сэр Банастр Тарлтон, который намеренно поддерживал свою репутацию жестокого человека и разрешал своим солдатам убивать пленных.

Спустя несколько месяцев после падения Чарлстона почти вся Южная Каролина оказалась в руках британцев, так что им удалось отвоевать обратно вторую мятежную колонию.

Конечно, там шла партизанская деятельность, не дававшая британцам покоя. Одним из партизанских отрядов командовал Фрэнсис Марион (род. в графстве Беркли, Южная Каролина, в 1732 году). Ему удалось бежать из Чарлстона после падения городами, прячась в болотах, он неустанно тревожил британцев. Его прозвали Болотным Лисом. Другими командирами партизан были Эндрю Пикенс (род. близ Пэкстенга, Пенсильвания, в 1734 году) и Томас Самтер (род. близ Шарлотсвилла, Виргиния, в 1734 году).

Их подвиги помогали поддерживать боевой дух, однако они сами по себе не могли ослабить власть британцев. Не особо помогло и то, что 14 марта 1780 года испанские войска заняли Мобил на берегу Мексиканского залива. (На самом деле это даже немного ухудшило ситуацию, поскольку любая территория, захваченная испанцами, после войны уже вряд ли стала бы американской, даже если бы над Великобританией удалось одержать победу.)

Чтобы поднять дух американцам, которые уже начали отчаиваться, новую американскую армию необходимо было направить на юг взамен той, что была потеряна в Чарлстоне, и попытаться компенсировать поражение новыми победами.

В апреле 1780 года Вашингтон отправил на юг отряд под командованием барона де Кальба. Однако, вопреки совету Вашингтона, конгресс назначил командующим этими силами Гейтса, который занял это место через голову де Кальба. Гейтс все еще был окружен ореолом славы благодаря победе над Бергойном у Саратоги.

Гейтс принял командование армией близ Хиллсборо на севере Северной Каролины и решил двинуться на Камден в Южной Каролине (в 190 километрах севернее Чарлстона), где Корнуоллис создал укрепленный аванпост.

Марш оказался трудным: он был таким на всем пути от штаб-квартиры Вашингтона. Припасов было мало, солдаты практически голодали. К тому моменту, когда армия подошла к Камдену, всего 3000 человек сохранили боеспособность, и только 1000 из них были ветеранами из армии Вашингтона.

Корнуоллис, который, наверное, был лучшим из британских генералов во время Войны за независимость, ожидал Гейтса с меньшим количеством человек, но эти люди были хорошо обученными и бодрыми. 16 августа 1780 года состоялась битва при Камдене. Бригада Тарлтона пошла в атаку — и при виде приближающегося леса штыков американцы смешались и побежали. Де Кальб и его отряд попытались остановить британцев, но потерпели неудачу. Де Кальб погиб.

Что до Гейтса, то он участвовал в этом отступлении. Более того, его конь считался самым быстрым в Америке — и он пустил его галопом. Он продолжал отступать в полной панике до самого Шарлотта в Северной Каролине, расположенного в 96 километрах к северу от Камдена. Только 700 солдат добралось туда вместе с ним.

Это оборвало карьеру Гейтса, однако потеря второй армии в позорном бегстве была слишком дорогой ценой за избавление от бездарного труса.

Однако судьба псевдогероя Саратоги все-таки была лучше судьбы ее истинного героя, ибо в тот мрачный 1780 год Бенедикт Арнольд приписал к истории своей жизни самую мрачную главу.

Мало кто внес столь значительный вклад в борьбу за независимость Америки, как это сделал Арнольд, — и получил бы взамен столь мало. Он не стяжал ни чинов, ни славы — только раны. Весной 1778 года он был не годен для участия в боевых действиях из-за размозженной ноги и получил необременительное место командующего американскими силами в Филадельфии. Там он жил припеваючи, компенсируя невзгоды, пережитые во время военных кампаний.

Арнольд никогда не пользовался популярностью среди тех офицеров, кто не мог сравниться с ним блеском и талантом, а теперь его излишества в Филадельфии еще усилили его непопулярность. Его обвинили в нарушения всевозможных военных правил, так что ему пришлось потребовать военного трибунала, чтобы снять с себя эти обвинения. Трибунал состоялся в декабре 1779 года, и, признав его виновным в паре мелких нарушений, Вашингтон приговорил его к дисциплинарному взысканию.

Вашингтон, ценивший Арнольда, старался максимально его поддерживать и в прошлом несколько раз не давал тому в гневе подать в отставку. На этот раз он также приложил все силы, чтобы пощадить гордость Арнольда, так что взыскание было таким мягким, что едва ли могло считаться наказанием.

Тем не менее гордость Арнольда была задета — и терпение его лопнуло. С 1775 года он был вдовцом, а весной 1779 года женился на молодой красавице из Филадельфии, симпатизировавшей британцам. Она без труда уговорила мужа отплатить американцам за их неблагодарность, и он начал переговоры с британцами на предмет продажи информации за деньги.

После трибунала он зашел дальше. Он попросил у Вашингтона поручить ему командование Уэст-Пойнтом — важным укреплением на реке Гудзон, примерно в 65 километрах от города Нью-Йорка. Вашингтон, стремившийся ублаготворить обиженного генерала, согласился. Весной 1780 года Арнольд начал переговоры с британцами, собираясь сдать им форт за вознаграждение в 20 000 фунтов.

Переговоры с Арнольдом от британской стороны вел майор Джон Андре. Андре сражался вместе с Хау в кампании, когда была захвачена Филадельфия, а после отставки Хау стал заместителем генерала Клинтона по вопросам разведки. Он присутствовал при осаде и захвате Чарлстона, а когда вернулся в Нью-Йорк в июне 1780 года, то там его дожидалось предложение Арнольда о сдаче Уэст-Пойнта.

21 сентября 1780 года Андре отправился вверх по Гудзону под переговорным флагом, встретился с Арнольдом и обговорил окончательные условия. Арнольд должен был получить 20 000 фунтов в том случае, если Уэст-Пойнт удастся успешно передать, и 10 000 фунтов в том случае, если его попытка окажется неудачной и ему придется бежать к британцам. Корабль, доставивший Андре, был обстрелян и вынужден был отойти, а Андре заночевал на берегу, а потом попытался добраться до британцев по суше.

Делать это в бросающемся в глаза алом мундире британской армии было бы неразумно, и он переоделся в гражданский костюм. Однако как только он это сделал, то с точки зрения законов военного времени превратился в шпиона. В мундире в случае поимки он превращался бы в военнопленного, без мундира его ожидало повешение.

Случилось так, что по пути на юг Андре был остановлен и обыскан американскими солдатами. У него в сапоге обнаружили бумаги относительно сдачи Уэст-Пойнта — и его срочно отправили обратно по реке к Арнольду, полномочий которого было достаточно, чтобы разобраться с этим делом. Арнольд понял, что его предательство вот-вот вскроется — и моментально бежал к британцам, оставив Андре американцам в качестве козла отпущения.

Было очевидно, что настоящим преступником являлся Арнольд, и потому, когда военный трибунал приговорил Андре к смерти, Вашингтон предложил передать его британцам в обмен на Арнольда. Вероятно, Клинтону очень хотелось бы согласиться, но он уже дал слово Арнольду, и честь требовала, чтобы он отказался — и потому Андре был повешен 2 октября 1780 года.

Бенедикт Арнольд избежал повешения, однако это крайне прискорбно. Какими бы ни были его обиды, его предательство было непростительным. Во-первых, по крайней мере Вашингтон его ценил и поддерживал — а он в ответ злоупотребил симпатией Вашингтона, чтобы осуществить свое предательство. И кроме того, Арнольд сделал это не из-за своих убеждений. Можно было бы простить человека, который переметнулся на другую сторону, уверившись в том, что честь и правда находятся именно на той стороне, куда он переходит. С Арнольдом дело обстояло не так. Он не был убежден в правоте Британии, он не решил, что выбрал не ту сторону в этой войне. Он просто продался за деньги.

Вот почему не стоит удивляться, что несмотря на все, что Арнольд сделал для дела независимости Америки, он вошел в историю в качестве настоящего злодея, а его имя для любого американца с тех пор стало равнозначно слову «предатель».

К тому же среди британцев ему не удалось хорошо устроиться. Хотя британские офицеры в силу военной необходимости должны были иметь дело с предателем, готовым продать свою сторону за деньги, однако они не обязаны были потом с ним общаться. Кроме того, его сочли жалким трусом из-за того, что он допустил, чтобы вместо него умер Андре. Хотя весь остаток войны Арнольд сражался на стороне британцев и получил более 6000 фунтов, поместье в Канаде и чин бригадного генерала, его карьера катилась под гору. Через год после своего предательства он уехал из Америки и больше туда не возвращался, доживая последние двадцать лет своей жизни язвительным и мрачным человеком, потерпевшим неудачу во всех своих начинаниях.

Однако то, кем был Арнольд до своего предательства, не было полностью забыто. Спустя сто лет после битвы при Саратоге на месте сражения был сооружен памятник. Были воздвигнуты четыре ниши, и в трех из них установлены скульптурные изображения Гейтса, Скайлера и Моргана. Четвертую оставили пустой, потому что в ней было бы установлено изображение Арнольда, если бы тот не стал изменником.

А на другом участке поля этого сражения, там, где упал раненый Арнольд, находится памятник в виде сапога: он увековечил ногу, получившую рану в борьбе за независимость Америки. На памятнике говорится о «самом блестящем солдате Континентальной армии», но не называется его имя.

В 1780 году у американцев было много поводов для того, чтобы горевать. За триумфом, вызванным капитуляцией Бергойна и союзом с Францией, последовали три года спада. Они вместили в себя разочарование у Монмута, неудачи французского флота, потерю двух южных штатов, позорное бегство Гейтса и предательство Арнольда. Даже новая военно-морская операция Франции (инициированная Лафайетом, который приехал во Францию в 1779 году, чтобы ратовать за активные действия) мало что дала.

2 мая 1780 года Франция направила через Атлантику на сильной флотилии почти 7000 солдат под командованием Жана Батиста Рошамбо. 11 июля они прибыли в Ньюпорт (Род-Айленд) и высадились там. Однако почти сразу же туда прибыл британский флот, установивший блокаду. Французские корабли на год оказались заперты в Ньюпорте.

Рошамбо мог бы оставить свои корабли в Ньюпорте и повести армию на восток для соединения с Вашингтоном. Однако он не захотел оставлять свои корабли, а Вашингтону, по правде говоря, он без кораблей и не был нужен.

С тех самых пор, как британцы ушли из Филадельфии, опасаясь подхода французских кораблей, Вашингтон питал глубокое уважение к военно-морским силам. С этого момента он свел наземные сражения к минимуму, так что добавление французских солдат к его собственным ничего не дало бы, а возможно, еще и привело бы к трениям между французами и американцами. Вашингтон был твердо намерен ждать, пока французы не смогут предоставить в его распоряжение не только солдат, но и корабли.

Однако были и светлые моменты — и один из них на юге, где положение казалось самым мрачным.

Там по завершении битвы при Камдене, когда казалось, что Джорджия и Южная Каролина благополучно находятся в руках британцев, Корнуоллис начал двигаться на север, к Северной Каролине. Также на север по параллельной дороге двигались около 1400 лоялистов под командованием майора Патрика Фергюсона. Ему навстречу вышла толпа поселенцев, вооруженных длинноствольными винтовками.

Фергюсон решил дать им бой на Кингс-Маунтин в западной части Южной Каролины, примерно в двух с половиной километрах от границы с Северной Каролиной. 7 октября 1780 года 900 американцев бросились вверх по склону, чтобы до него добраться. В обычных обстоятельствах это стало бы повторением Банкер-хилла, однако американцы не шагали шеренгами в алых мундирах, как это делали британцы в том сражении. Вместо этого они перебегали от валуна к валуну и от дерева к дереву.

Стоило кому-то из противников показаться, как его с убийственной меткостью снимали винтовочным выстрелом. Когда люди Фергюсона бросались в атаку, американцы рассыпались, отступая перед штыками, а потом снова начинали их отстреливать. Фергюсон был убит, а с ним и половина его лоялистов. Остальные сдались. Американцы потеряли всего 90 человек.

Подобно битве при Трентоне после отступления через Нью-Джерси, битва у Кингс-Маунтин поддержала боевой дух американцев и значительно способствовала нейтрализации камденского позора. Она также заставила Корнуоллиса отложить продвижение на север до следующего года.

14 октября, через неделю после этого сражения, Корнуоллис устроил зимний лагерь в Уинсборо, Южная Каролина, в 64 километрах западнее Камдена. В этот же день генерал Натаниэль Грин, за четыре года до этого отступавший через Нью-Джерси вместе с Вашингтоном, получил командование южной армией.

Менее яркими и заметными, нежели победа у Кингс-Маун-тин, были другие успехи американцев, экономические и политические.

В экономическом плане Америка в начале 1781 года находилась в крайнем упадке. Американские солдаты получали плату в континентальных деньгах, которые почти ничего не стоили — да и такая оплата задерживалась. Когда прошел слух о том, что рекрутам предлагают звонкую монету за вступление в армию, часть пенсильванских частей в зимнем лагере Вашингтона взбунтовалась и потребовала, чтобы им также выдали нормальные деньги. Им пошли на уступки, но тем не менее многие солдаты в гневе ушли из армии. Другие бунты в войсках Пенсильвании и Нью-Джерси удалось подавить только после того, как нескольких человек застрелили.

20 февраля конгресс, замученный проблемой денег, назначил Роберта Морриса управляющим финансами (сегодня мы назвали бы его министром финансов). Моррис, родившийся в Ливерпуле, в Англии, 31 января 1734 года, оказался в Мэриленде четырнадцатилетним пареньком и через какое-то время вступил в процветающее деловое предприятие в Филадельфии. Он довольно неохотно принял идею независимости, однако был в числе тех, кто подписал Декларацию независимости.

Он и прежде старался наладить финансовые дела, но только после того, как в 1781 году ему были даны необходимые полномочия, он наконец сумел навести хоть какой-то порядок в экономическом положении Америки с помощью займов, полученных от Франции, Испании и Нидерландов. Он также брал личные кредиты на поддержку армии Вашингтона, так что без его помощи Вашингтон, возможно, не смог бы провести решающие сражения 1781 года.

Еще одним финансистом, оказавшим большое содействие борьбе за независимость Америки, хотя и не занимавшим официальных постов, был Хаим Соломон (род. в Польше около 1740 года). Он был одним из нескольких тысяч евреев, проживавших в Америке в период Войны за независимость, и горячо поддерживал американскую позицию. Он ссудил Континентальной армии 700 тысяч долларов — огромную сумму для того времени. Даже малая часть этой суммы так и не была ему возвращена, так что он умер в 1785 году практически без гроша.

В политическом плане тринадцать государств, бдительно оберегавших свою независимость, сумели создать нечто вроде союза.

Еще до подписания Декларации независимости состояние войны потребовало некой кооперации между бывшими колониями. Они просто не в состоянии были воевать с Великобританией как тринадцать отдельных государств, принимающих тринадцать видов решений.

12 июня 1776 года Джону Дикинсону было поручено проработать детали такого союза, и Континентальный конгресс принял созданную им схему 15 ноября 1777 года, спустя полтора года.

Основа этого союза, изложенная в документе, названном Статьи Конфедерации, была довольно слабой. Отдельные государства сохраняли почти всю власть, включая важнейшее право налогообложения, так что конгресс мог получать только те деньги, которые члены союза решали бы ему выделить. Это стало главной причиной обесценивания континентальных денег.

Конгресс мог определять внешнюю политику и политику в отношении индейцев, регулировать монетную систему, создавать почтовую службу, брать займы и решать споры между государствами — членами союза. Однако даже в тех областях, в которых ему разрешалось принимать решения, он не имел аппарата для их реализации. Конгресс мог только просить государства предпринимать шаги, необходимые для реализации его решений, а государства, конечно же, могли и не захотеть этого делать.

Никакая исполнительная власть не предусматривалась. Каждое государство направляло в конгресс делегатов, но вне зависимости от численности делегации каждое имело всего один голос.

В течение трех лет после принятия Статей Конфедерации они не имели официальной силы, так как не были одобрены всеми тринадцатью государствами. Проблема заключалась в западных территориях.

Когда колонии только создавались, полученные ими королевские хартии очень туманно обозначали их границы (из-за плохого знания внутренних территорий континента). В ряде случаев колонии получали юрисдикцию, которая распространялась на запад без ограничений. В результате этого разные государства заявляли свои права на земли, лежавшие к западу от их освоенных территорий, и в некоторых случаях эти притязания приходили в конфликт друг с другом. В особенности это касалось территории к северу от реки Огайо, которые полностью считала своими Виргиния, а частично — Пенсильвания, Коннектикут, Массачусетс и Нью-Йорк.

С другой стороны, некоторые государства в силу особенностей своего возникновения и географического положения вообще не могли претендовать на западные территории и имели четкие и определенные границы. В таком положении находились Род-Айленд, Нью-Джерси, Делавэр и Мэриленд.

Государства без территориальных притязаний изначально были небольшими, и, казалось, им суждено было стать еще меньше в относительном измерении, если другие государства поглотят западные территории. Поэтому одна из таких бывших колоний, Мэриленд, решила не подписывать Статьи Конфедерации до тех пор, пока остальные не откажутся от своих притязаний на западные территории. И на этом решении Мэриленд упрямо настаивал больше трех лет, несмотря на все сложности военного положения и то, что остальные двенадцать государств, в том числе и мелкие, подписали Статьи.

Все американцы должны быть благодарны Мэриленду за эту решимость. Если бы притязания на западные территории сохранились, история американских штатов могла бы пойти по такому сценарию: крупные государства захватывали бы земли и беспрестанно ссорились из-за границ. В конце концов союза не получилось бы, а возникло всего лишь несколько независимых государств, которые враждовали бы так же, как различные государства Европы.

По настоянию Мэриленда различные бывшие колонии одна за другой неохотно отказывались от своих притязаний на западные территории и соглашались на то, чтобы эти неосвоенные регионы считались собственностью всего союза. Коннектикут согласился с этим 10 октября 1780 года, Виргиния — в январе 1781 года, а Нью-Йорк — в марте 1781 года.

После уступки Нью-Йорка Мэриленд наконец был удовлетворен, и 1 марта 1781 года это государство также подписало Статьи Конфедерации. Только после этого они стали юридически существующими. Пусть 4 июля 1776 года каждый штат и получил независимость, но законное существование Соединенных Штатов Америки ведет начало только с 1 марта 1781 года. Тогда же Континентальный конгресс стал конгрессом Соединенных Штатов.

В то время как финансовая и политическая ситуация в Америке наконец начала улучшаться, проблемы Великобритании в Европе продолжали усугубляться. В течение столетия — с момента разгрома голландских флотов в 60-х годах XVII века — Великобритания властвовала на море. Эта власть принесла ей силу, империю и процветание. Естественно, что это вызывало зависть и возмущение других государств.

И вот теперь Великобритания увязла в казавшейся бесконечной войне со своими бывшими колониями, ее население было недовольно и разобщено, а Франция и Испания вступили с ней в войну. Другие страны обрадовались и стали занимать все более и более ярко выраженные антибританские позиции.

Россия возглавила это движение. В то время там правила Екатерина II, талантливая женщина, интересовавшаяся левацкими взглядами французских интеллектуалов. Когда Британия попыталась установить блокаду Франции и Испании, то 28 февраля 1780 года Россия объявила, что не потерпит этого и что русские корабли станут защищать право русских торговцев плыть, куда им заблагорассудится. Она призвала к созданию «Договора о вооруженном нейтралитете», чтобы остальные страны присоединились бы к ней в этой позиции. Почти все нейтральные приморские страны Европы действительно к ней присоединялись в течение 1780–1781 годов.

Этот договор не давал особой возможности вести активные действия. 20 декабря 1780 года Великобритания объявила войну Нидерландам, которые вели активную торговлю с Соединенными Штатами.

В результате этого торговля резко снизилась, и, хотя Нидерланды присоединились к Договору о вооруженном нейтралитете, остальные страны ничего не предприняли.

Тем не менее Великобритания оказалась в изоляции. Необходимость следить за военно-морскими силами всех европейских государств мешала Британии проводить военно-морские операции против американцев, а среди населения Британии недовольство войной все усиливалось.

В начале 1781 года британские армии по-прежнему контролировали Джорджию и Южную Каролину и по-прежнему намеревались двигаться на юг. Битва у Кингс-Маунтин привела к задержке этого движения, но не остановила его. Генералу Грину необходимо было максимально затруднить такое движение.

Как только Грин принял командование, он двинулся на юг, в Южную Каролину. У него не хватало сил, чтобы атаковать Корнуоллиса, однако он направил 800 человек под командованием Моргана (отличившегося у Саратоги), которые должны были выдворить британцев из западных районов Южной Каролины.

Корнуоллис поручил Тарлтону преследовать Моргана, а тот готов был дать себя догнать — при условии, что это произойдет на выбранной им позиции. Это и произошло у Каупенза, на самом севере Южной Каролины. 17 января 1781 года Морган продуманно разместил своих людей, число которых возросло до 1000, тремя линиями, спрятав кавалерию за холмом. У всех были свои инструкции.

Тарлтон подошел с таким же количеством людей — и немедленно атаковал. Первая линия американских стрелков тщательно прицелилась, убила или ранила несколько десятков наступающих солдат и быстро отошла назад. Вторая линия сделала то же.

Британцы выдержали огонь и, решив, что отступление говорит о том, что американцы не выдерживают их атаку, беспорядочно бросились вперед. Однако первая и вторая линия, отступив, просто присоединились к третьей, и объединившаяся линия стояла твердо, а из-за холма вылетела американская кавалерия.

Британцы оказались в мешке. Они потеряли 329 человек, а практически все, кто выжил, сдались. Потери Моргана составили меньше семидесяти пяти человек. Это стало повторением битвы у Кингс-Маунтин.

Разъяренный Корнуоллис повел свои основные силы за американцами. Морган и Грин быстро отступили и сумели объединить свои отряды в центре Северной Каролины, а затем двинулись дальше на север. На первый взгляд могло показаться, что они оставляют британцам Северную Каролину — уже третий штат — и спешат скрыться в Виргинии, где тоже были свои проблемы. Там Бенедикт Арнольд, теперь уже ставший британским офицером, разорял поселения. 5 января, за двенадцать дней до сражения у Каупенза, он разграбил и сжег Ричмонд, который всего за два года до этого стал столицей Виргинии.

Однако на самом деле Грин сумел вовлечь силы Корнуоллиса в утомительное и безрезультатное преследование. К тому моменту, когда Корнуоллис оказался в Южной Виргинии (так и не догнав американцев), ему пришлось повернуть обратно, чтобы дать своим людям отдых и возможность пополнить запасы. Он отступил к Хиллсборо.

Грин не намерен был позволить ему отдыхать. Он получил подкрепление и снова повернул на юг. Корнуоллис вынужден был его останавливать, и 15 марта 1781 года две армии встретились у здания Гилфордского суда, в 80 километрах от Хиллсборо.

Там Грин расставил своих людей так же, как это сделал Морган у Каупенза. Более того — Корнуоллис бросил своих людей на американцев в яростной лобовой атаке, точно так же, как Тарлтон у Каупенза.

Однако на этот раз все пошло немного по-другому. Американцы не были таким отборным отрядом, какой следовал приказам Моргана. Некоторые из них при атаке запаниковали. Грин понял, что если его армия останется на месте, ей может угрожать опасность, и отвел своих людей назад. Это формально отдало победу британцам, но те американские солдаты, которые не поддались панике, стреляли метко, так что британцы понесли тяжелые потери — значительно большие, нежели мог себе позволить Корнуоллис.

28 марта 1781 года Корнуоллис повел своих людей к Уилмингтону в Северной Каролине — прибрежному городу, где он мог рассчитывать на получение припасов в течение сколь угодно долгого времени, пока Британия владеет морями. Там он стал ждать подкреплений.

Теперь Грин, игнорируя Корнуоллиса, снова пошел на юг, в Южную Каролину. Он не одерживал потрясающих побед, однако сумел вернуть этот штат под контроль американцев, так что британцы оставались только в Чарлстоне и его окрестностях.

Точно так же как военные действия на севере не дали британцам ничего, кроме морского порта Нью-Йорк, так и война на юге спустя почти три года оставила британцев ни с чем, кроме морских портов Саванны, Чарлстона и Уилмингтона.

Корнуоллис решил пойти на еще один кон в этой игре. Джорджия и обе Каролины были достаточно сильно потрепаны, чтобы остро нуждаться в поддержке со стороны севера. Следовательно, он будет атаковать Виргинию — самую большую и наиболее непокорную колонию, откуда шли поставки южной американской армии. Если Виргинию удастся захватить, американцы потеряют всю южную половину страны.

25 апреля 1781 года он ушел из Уилмингтона и быстро двинулся на север. 20 мая он соединился с силами Бенедикта Арнольда у Питерсберга в штате Виргиния, примерно в 50 километрах от Ричмонда.

В Виргинии он начал проводить многочисленные рейды. Тарлтон повел отряд к Шарлотсвиллу, в 95 километрах к северо-западу от Ричмонда, где находилось правительство Виргинии, эвакуировавшееся из столицы. Там ему почти удалось захватить губернатора Томаса Джефферсона и его законодателей. Под командованием Корнуоллиса на тот момент находилось 7500 человек, но небольшие американские силы, противостоявшие ему под командованием Лафайета, тоже росли, а француз очень хорошо ими распоряжался.

К концу лета Корнуоллис почувствовал, что ему лучше было бы добраться до побережья, где он мог быть уверен в получении припасов и подкреплений. На этот раз он выбрал Йорктаун — прибрежный город в 95 километрах к юго-востоку от Ричмонда, неподалеку от входа в Чесапикский залив. Он подошел туда 1 августа 1781 года.

Однако летом пришла пора действовать Вашингтону. Французским флотом в Вест-Индии теперь командовал адмирал Франсуа де Грасс, которому удалось одержать там над британцами несколько незначительных побед. Это означало, что французы могут двинуться на побережье Америки, если пожелают.

В надежде на то, что так и будет, Вашингтон решил, что французские солдаты будут ему полезны. Он встретился с Рошамбо (который со своими людьми по-прежнему оставался в Ньюпорте) в Коннектикуте и убедил его присоединиться со своими отрядами к американским силам близ Нью-Йорка. Это соединение было проведено 5 июля.

14 августа Вашингтон наконец получил известия о французском флоте. Де Грассу следовало выбрать: блокировать либо Клинтона в Нью-Йорке, либо Корнуоллиса в Йоркгауне — и он выбрал Йорктаун, потому что этот порт был ближе к его базе в Вест-Индии. Он прислал известие о том, что сможет оставаться у берегов Америки только до середины октября.

Вашингтон немедленно двинул свои силы в Сейтен-Айленду, как если бы он планировал атаковать Нью-Йорк. Когда британцы сконцентрировали свои войска для обороны, Вашингтон перестроился и неожиданно повернул на юг — настолько быстро, что британцам нечего было и пытаться его перехватить.

30 августа 1781 года флот Де Грасса пришел к Йорктауну — и Корнуоллис с ужасом воззрился на море, где оказались корабли противника. Впервые в этой войне море перестало быть другом и союзником британцев, впервые британские силы в прибрежном городе оказались в окружении: Корнуоллису в море противостоял Де Грасс, а на суше — Лафайет.

Конечно, британские корабли подошли почти сразу же, бросая Де Грассу вызов. Однако 5 сентября Де Грасс повел свои корабли на британские и недурно себя проявил, нанеся значительно больший ущерб, нежели получил сам. Когда к французам прибыло подкрепление, британские корабли были вынуждены отойти и оставить Корнуоллиса в окружении.

Де Грасс был за немедленную атаку на Корнуоллиса: он не питал иллюзий относительно своей способности долго удерживать контроль над морем под натиском британцев. Однако Лафайет настаивал на том, чтобы дождаться подхода Вашингтона. Вашингтону просто необходимо было участвовать в разгроме противника, и верный Лафайет не имел желания присвоить славу себе.

К концу сентября основные силы Вашингтона с французским отрядом под командованием Рошамбо подошли к месту военных действий, и Йорктаун оказался полностью осажденным.

Положение Корнуоллиса было безнадежным. К 17 октября неизбежность капитуляции стала ему ясна — и он предложил сдаться Рошамбо. Француз отказался принять капитуляцию. Корнуоллису придется сдаваться американскому главнокомандующему. 18 октября Корнуоллис принял и это условие, и на следующий день почти 8000 британцев сложили оружие. Шпага Корнуоллиса была вручена генералу Линкольну, которому годом раньше пришлось сдавать Чарлстон.

Клинтон пришел на подмогу Корнуоллису с кораблями и солдатами — но опоздал на неделю и обнаружив, что город принадлежит американцам, спешно вернулся в Нью-Йорк.

Вашингтон хотел бы последовать за ним и провести такую же атаку на Нью-Йорк с моря и суши, какая так успешно прошла в Йорктауне, однако Де Грасс и слышать об этом не пожелал. До этого момента ему удавалось успешно противостоять британцам, однако он не намерен был рисковать и дальше. Ему пора было возвращаться в Вест-Индию — и именно туда он отплыл. (Следующей весной он был разгромлен британским флотом и взят в плен, так что год французского превосходства на море закончился, однако это превосходство продлилось достаточно долго, и он успел оказать американцам поддержку именно тогда, когда это было нужно.)

В результате этого Клинтон по-прежнему надежно удерживал Нью-Йорк — но это уже не имело особого значения. Известие о капитуляции еще одной британской армии наконец убедило даже самых воинственно настроенных британских законодателей в том, что война полностью провалилась.

Когда лорд Норт получил известие о капитуляции Корнуоллиса, он воскликнул: «Боже, все кончено!», и это действительно было так. 20 марта 1782 года, после того как он слезно умолял Георга III согласиться подумать о мире даже ценой предоставления Америке независимости, он подал в отставку. На посту премьер-министра его сменил лорд Рокингэм, тот самый, кто был у власти в момент отмены Закона о гербовом сборе за шестнадцать лет до этого. Было понятно, что задача Рокингэма состоит в том, чтобы даровать Америке независимость и заключить мир.

4 апреля Клинтон был снят с поста главнокомандующего британскими силами в Америке, и его сменил Карлтон (который пять с половиной лет до того защищал Канаду от Монтгомери и Арнольда). Задача Карлтона заключалась в том, чтобы заботиться о британских войсках в ожидании мирного договора. Поэтому он перевел все силы в город Нью-Йорк. Уилмингтон, Саванна и даже Чарлстон были оставлены еще до конца 1782 года.

Однако Битва при Йорктауне не даровала мира сельской местности. Лоялисты и индейцы продолжали свои вылазки в провинции — и им по-прежнему необходимо было оказывать сопротивление. Поэтому небольшие сражения по-прежнему велись, и последнее, имевшее немалое значение, произошло на западе.

Джордж Роджерс Кларк, выбивший британцев с территории Огайо за три с половиной года до этого, собрал отряд и 10 ноября 1782 года нанес поражение индейцам шауни на юге территории нынешнего штата Огайо.

Однако к этому времени мирные переговоры уже шли полным ходом. Бенджамин Франклин, Джон Джей и Джон Адамс находились в Париже и проводили неофициальные встречи с представителями британского правительства. 19 сентября 1782 года переговоры стали официальными, так как британский представитель получил должные полномочия для переговоров с американцами. В этих полномочиях упоминались «тринадцать Соединенных Штатов», что было равносильно официальному признанию независимости Америки.

Американские переговоры шли нелегко. Хотя британцам настолько надоела война, что они были готовы покончить с ней чуть ли не любой ценой, американцы цеплялись к мелочам, рискуя исчерпать терпение британцев. Положение Британии на морях становилось все прочнее — а всему приходит конец. К тому же Франция и Испания отнюдь не хотели, чтобы новое государство стало слишком сильным, и они прилагали все силы к тому, чтобы втихую встать на сторону британцев в отношении самых экстремальных требований Америки.

Однако американцы твердо настаивали на одной вещи, помимо их независимости: на том, чтобы их территория простиралась до Миссисипи и включала в себя все те земли к югу от Великих озер, которые были британскими с 1763 года. Франция была бы рада, если бы Соединенные Штаты остались ограничены прибрежной полосой к востоку от Аппалачских гор, однако Соединенные Штаты и слышать об этом не желали — и добились своего. Эти территории были им отданы в соответствии с прелиминарным мирным договором, подписанным в Париже 30 ноября 1782 года. (Конечно, в последние пару лет испанцы отняли у Великобритании северную часть побережья Мексиканского залива и настояли на том, чтобы оставить ее за собой, так же как и Флориду, которая до 1763 года была испанской два с половиной века. Однако Испания была союзником Соединенных Штатов, и Великобритания с радостью предоставила американцам самим разбираться с этой страной.)

Прелиминарный мирный договор должен был вступить в силу после того, как Великобритания урегулирует свои отношения с Францией. Это наконец было сделано (хотя Франция досадовала на то, что американские переговорщики действовали самостоятельно и добились более благоприятных условий, чем хотелось бы Франции) 20 января 1783 года.

19 апреля конгресс, намеренно выбравший эту дату — восьмую годовщину стрельбы в Лексингтоне, — объявил об окончании войны. А когда наконец последние формальности были соблюдены, Парижский мирный договор вступил в силу 3 сентября 1783 года.

Война закончилась — и Соединенные Штаты добились своей независимости.

Глава 7 ДОРОГА К ГОСУДАРСТВЕННОСТИ

Новое государство по европейским меркам было огромным. Его территория составляла 880 000 квадратных миль (2 279 190 км²), то есть была в четыре раза больше Франции. Его население, пусть пока и небольшое, быстро росло. К концу войны в Соединенных Штатах проживало примерно 3 000 000 человек, 500 000 из которых составляли рабы. Виргиния по-прежнему была крупнейшим из штатов и имела население 450 000 человек.

Следы, оставленные войной, были сравнительно незаметными. Города в основном остались нетронутыми, и, если не считать нападений лоялистов и индейцев, особых зверств не было. Потери Америки составили, вероятно, 19 000 человек, причем около 4000 считались погибшими в бою. Потери Великобритании не известны, но по некоторым оценкам, были вдвое больше американских.

Главная трагедия выпала на долю лоялистов, которые воевали, как они считали, за свою страну и короля. Если бы американский мятеж удалось подавить, они стали бы считаться героями, а теперь оказались предателями. Наилучшим выходом для них стал бы отъезд из страны, где теперь к ним относились с активной враждебностью. 26 апреля 1783 года 7000 лоялистов покинули город Нью-Йорк, став, как мы сейчас их назвали бы, беженцами. Некоторые из них отправились в Великобританию, а некоторые — в Канаду. Было и множество других, им подобных, так как, по оценкам, общее число лоялистских беженцев, которые уехали из Соединенных Штатов или были оттуда изгнаны, составило 100 000 человек. Многие тысячи других остались, подвергаясь преследованиям в той или иной степени, пока военные страсти не улеглись.

Сами британцы также покинули страну. В течение ноября британцы, находившиеся на территории штата Нью-Йорк, отходили и готовились к посадке на корабли. К 25 ноября 1783 года британцы покинули город Нью-Йорк, а 4 декабря они оставили Сейтен-Айленд.

Конгресс распустил Континентальную армию 3 ноября, а 4 декабря Джордж Вашингтон попрощался со своими офицерами в таверне Фраунсиса в Нью-Йорке. После этого он уехал туда, где проходила сессия конгресса, — в Аннаполис в штате Мэриленд, и 23 декабря официально подал в отставку. В течение восьми с половиной лет он выполнял тяжелейшую работу, половину этого срока в условиях уныния и катастрофического положения дел, которые порой были вызваны ходом войны, порой — крайне неблагоприятными погодными условиями, а порой — неудачными действиями конгресса. Однако все это время он решительно и бестрепетно исполнял свой долг.

Результатом стала не только победа, но и глубочайшее уважение к Вашингтону, испытываемое американцами на протяжении всей истории страны, — и, если уж на то пошло, всемирная слава этого человека.

То, что Вашингтон ушел в отставку, не попытавшись использовать ту популярность, которую принесла ему победа в войне, чтобы приобрести политическую власть над государством, вызывает восхищение как в самой стране, так и за ее рубежами. Его прозвали американским Цинциннатом, уподобляя легендарному древнеримскому генералу, которого в V веке до н. э. призвали с фермы и сделали диктатором, чтобы он возглавил римскую армию для борьбы с угрожавшим стране врагом. Он привел армию к победе, а потом тут же сложил с себя власть диктатора и вернулся к плугу.

В апреле 1783 года генерал Нокс, ближайший друг Вашингтона, создал план Общества Цинциннатов, в которое могли вступать вышедшие в отставку офицеры Континентальной армии. В него вступило две тысячи офицеров, а в каждом штате были созданы его отделения. Естественно, первым его президентом стал Вашингтон. В те ранние годы это общество имело немалый престиж, и в 1790 году один из военных фортов на реке Огайо был переименован в его честь, с тех пор став городом Цинциннати.

Общество Цинциннатов предусматривало наследственное членство, однако это вызвало бурные споры, так как многие опасались, как бы оно не послужило базой для формирования американской аристократии или даже не поддержало бы создание американской монархии. Чтобы противодействовать этому, были созданы различные демократические общества, и одно из них, которое со временем стало известно как Таммани-холл, пользовалось политическим влиянием в городе Нью-Йорке в течение более полутора веков.

К моменту окончания войны Соединенные Штаты стали государством в том смысле, что в нем существовало общее гражданство. Человек, проживавший в любом месте внутри его границ, был американцем, а не виргинцем, южнокаролинцем или массачусетцем (хотя мог считать себя также и одним из таковых).

Он мог свободно переезжать из штата в штат и не мог считаться иностранцем ни в одном из них. Кроме того, в другие страны Соединенные Штаты отправляли единые дипломатические представительства, которые говорили от лица всех штатов.

Тем не менее эта государственность была весьма поверхностной. Экономическая власть внутри государства почти полностью принадлежала отдельным штатам, и то же самое можно было сказать про власть политическую. К счастью, прошедшие сквозь огонь войны штаты во многих вопросах были единодушны. Неразрешимых противоречий между ними не существовало — пока.

У каждого из тринадцати штатов была официально записанная конституция, определявшая роль и полномочия каждой ветки власти. Это стало отличием нового государства от Великобритании, в которой писаной конституции не существовало. Американские радикалы обнаружили, что не могут отстаивать доктрину естественного права в отсутствие писаной конституции, к которой можно было бы апеллировать, — и они твердо решили больше не оказываться в таком положении. Кроме того, штаты в те дни, когда они еще были колониями, имели хартии, которые обладали силой конституции, так что идея записанного руководства по основным правилам управления была привычной. (На самом деле Коннектикут и Род-Айленд в качестве конституций штата продолжили пользоваться своими колониальными хартиями, просто удалив из них все упоминания о короле.)

В большинстве конституций отразилось недоверие американцев к сильной исполнительной власти, порожденное борьбой с королем и назначенными им губернаторами. В них, как правило, предусматривалась сильная законодательная власть, которая назначала губернаторов со строго ограниченными правами. (Национальный законодательный орган, конгресс, вообще не имел органа исполнительной власти.) Только в Массачусетсе и Нью-Йорке имелись губернаторы, выбираемые народным голосованием.

Чтобы не позволить законодательной ветви власти чрезмерно усилиться, предусматривались частые перевыборы, обычно ежегодные, а порой даже раз в полгода. Как правило, в штате имелись две законодательные палаты — под влиянием ситуации в Великобритании с палатой лордов и палатой общин.

Интерес американцев к своим правам в последнее десятилетие перед Войной за независимость привел к желанию запечатлеть эти права особо, в письменном виде, в соответствии с прецедентом, созданным Джорджем Мейсоном в Виргинии, так что в этих конституциях, как правило, имелся Билль о правах.

Одним из основных прав, которое таким образом гарантировалось, была свобода вероисповедания. Во многих штатах правительственной поддержке какой-то конкретной «государственной религии» пришел конец. Англиканская церковь, которая была государственной во всех южных штатах, была отделена от государства и превратилась в епископальную церковь. К концу войны только в Массачусетсе и Коннектикуте сохранилась государственная церковь (конгрегационалистская), и Массачусетс — последний штат, который придерживался этого принципа, — провел отделение церкви только в 1833 году.

Дополнительной гарантией гражданских свобод стало то, что в конституциях штатов обычно были предусмотрены условия изменения их текста. В результате этого в том случае, если бы изменение условий или общественного мнения превратило конституцию в ее записанном виде в репрессивную или не соответствующую новому положению дел, ее можно было бы должным образом изменить с помощью какой-либо формы голосования.

Новое государство не просто уничтожило монархию: оно пошло по пути демократии, уничтожив аристократию — как титулованную, так и землевладельческую. Британские правила майората и первородства, в соответствии с которыми земельные владения нельзя было продавать, а необходимо было целиком передать старшему сыну, были отменены. Это препятствовало появлению крупных имений и наследственных состояний — а также власти, которая с ними передавалась.

Более того, свободной земли было много, так что даже бедняку было нетрудно получить собственную ферму. Поместья лоялистов были конфискованы, как и собственность короны. Кроме того, имелась недорогая земля. Штаты, согласившиеся отказаться от притязаний на западные территории во время Войны за независимость, передали принадлежавшие им земли на западе национальному правительству. (Последним из штатов это сделала Джорджия в 1802 году.) Некоторые спекулянты землей разбогатели, но в целом Соединенные Штаты превратились в государство мелких фермеров, владевших своей землей.

Общее стремление к свободе проявилось во многом. Уголовные кодексы были смягчены. Наказания в целом стали менее суровыми, а с заключенными стали обращаться гуманнее.

Движение за отмену рабства также набирало силу. Первое общество сторонников отмены рабства было создано в Пенсильвании за четыре дня до сражения в Лексингтоне. В северных штатах аболиционизм приобретал все новых сторонников. К концу Войны за независимость стало ясно, что в штатах к северу от Мэриленда институт рабства подходит к концу. Топографическая съемка, в результате которой была четко обозначена граница между Пенсильванией и Мэрилендом, была проведена между 1763 и 1767 годами двумя английскими математиками, Джереми Диксоном и Чарльзом Мейсоном, и в результате этого линия Мейсона — Диксона стала разграничительной линией между теми штатами, где продолжало существовать рабовладение, и теми, где ему вот-вот должны были положить конец. Однако смертельно опасной природе этого разделения суждено было проявиться только при жизни следующего поколения.

Наверное, единственной яркой антидемократической чертой конституций всех штатов было то, что для участия в правлении установлен был имущественный ценз. Только люди, имевшие собственность, стоимость которой превышала определенную величину, могли занимать какой-либо пост. (В Южной Каролине губернатор должен был иметь имущество, оцененное в как минимум десять тысяч фунтов.) Существовал также имущественный ценз для участия в голосованиях, хотя он, как правило, был установлен ниже, чем был до войны.

В результате этого оказалось, что правительство штатов перешло в руки богачей: крупных землевладельцев и преуспевающих бизнесменов.

Это обязательно должно было привести к неприятностям. После того как радость победы прошла, стало ясно, что окончание войны принесло с собой депрессию. В торговле наступил застой, отчасти из-за того, что европейские страны, помогавшие Америке бороться за свою независимость для того, чтобы ослабить Великобританию, были отнюдь не заинтересованы в том, чтобы усиленно добиваться укрепления Соединенных Штатов ради самой этой страны. Великобритания, с которой в основном торговали колонии, оказалась достаточно мстительной, чтобы намеренно мешать такой торговле.

Конгресс не имел полномочий для того, чтобы регулировать торговлю, и каждый из тринадцати штатов шел своим путем, что приводило к анархии. Заморские державы не видели смысла в попытках заключить торговые соглашения с конгрессом. Великобритания презрительно отметила, что ей придется подписать тринадцать договоров с «Разъединенными Штатами».

Сильнее всего депрессия ударила по фермерам. Они были обременены долгами, так что их землю и скот забирали в уплату их задолженностей предпринимателям. Так как законодательная власть оказалась под контролем людей зажиточных, которые сами были кредиторами, то фермерам бесполезно было обращаться за помощью к государству.

Самым тяжелым положение было в Массачусетсе, где представители коммерции требовали оплату долгов монетами и отказывались принимать бумажные деньги.

Из-за отказа от приема бумажных денег и больших налогов (которые были особенно высокими для бедняков) все больше и больше фермеров оказывались согнанными с земли, а в результате возникло глухое недовольство, затем — собрания, а затем — мятежи. Самым угрожающим положение стало, когда в августе 1786 года к руководству некой группировкой недовольных пришел один из обездоленных фермеров, Дэниел Шейс (род. в Хопкинтоне, Массачусетс, в 1747 году), который участвовал в сражениях на Банкер-хилле и под Саратогой.

Фермеры Шейса не дали проводить заседание суда в Спрингфилде и вообще много шумели, хотя реально не причиняли особого вреда. Однако торговцы восточной части штата очень встревожились и обнаружили, что их взгляды на мятеж внезапно резко переменились. Была собрана армия, командующим которой стал генерал Линкольн, и плохо организованный бунт был без труда подавлен. К февралю 1787 года Восстание Шейса закончилось.

К счастью, кровавой бойни не было. Вожди бежали из штата (Шейс после восстания проживал в штате Нью-Йорк в течение тридцати восьми лет), а у массачусетского правительства хватило сообразительности принять меры для облегчения положения фермеров как в отношении налогообложения, так и взимания долгов. Да и вообще экономическая ситуация начала улучшаться.

В годы, последовавшие сразу за Войной за независимость, многим людям стало все более понятно, что неурядицы в стране (а волнения возникали практически во всех штатах, а бунты — в нескольких, и не только в Массачусетсе) были вызваны самим характером союза, созданного в соответствии со Статьями Конфедерации.

Согласно этим статьям, существовало тринадцать правительств, обладавших властью, и одно центральное правительство, властью не обладавшее. Конгресс не мог регулировать торговлю, так что отдельные штаты устанавливали тарифные барьеры, душившие внутреннюю торговлю и приводившие к повсеместному повышению цен. Невозможно было проводить последовательную внешнюю политику, не существовало общей политики в отношении индейцев. Конгресс не имел никакой возможности действовать, чтобы предотвратить мятеж внутри какого-то из штатов или справиться с уже начавшимся.

Казалось очевидным, что при сохранении Статей Конфедерации Соединенные Штаты не могут рассчитывать на то, чтобы добиться уважения за границей или безопасности и процветания внутри страны. Необходимо было полярно изменить ситуацию: создать центральное правительство, которое обладало бы достаточными полномочиями, чтобы вся страна могла функционировать как единое целое — центральное правительство, которое имело бы право облагать налогами, регулировать и принудительно добиваться исполнения. В этом случае штатам были бы оставлены те права, которые не нужны будут центральному правительству. Такая ситуация, когда меньшие регионы объединяются в более крупный регион так, что этот крупный регион обладает большей частью власти, называется федерализмом. Необходим был не просто союз, а федеральный союз.

По крайней мере, к такому мнению приходило все больше народа. Самым сильным аргументом против такого федерального союза было то, что центральное правительство станет деспотическим. Штат, чьи интересы не согласовывались бы с интересами большинства, против его воли могут принудить к повиновению. В каждом штате существовали люди, боявшиеся такой возможности.

Этим страхам будущей тирании приходилось конкурировать с фактом царящего в стране хаоса. Например, что надо было делать с рекой Потомак и Чесапикским заливом, воды которых делили между собой Виргиния и Мэриленд? Неужели эти река и залив должны навсегда остаться яблоком раздора для этих двух штатов?

Это тревожило виргинца Джеймса Мэдисона (род. в Порт-Конвее, Виргиния, 16 марта 1751 года). Он был членом собрания, создавшего конституцию Виргинии и ее Билль о правах. Он очень много сделал для установления свободы вероисповедания в штате. В последние годы войны он был членом конгресса, и поскольку его особенно сильно угнетало отсутствие у конгресса власти, он пытался (безуспешно) расширить его полномочия. После войны он работал в законодательном собрании Виргинии, но не переставал ратовать за более сильное центральное правительство.

В 1785 году он предложил, чтобы Виргиния и Мэриленд провели встречу для урегулирования проблемы реки Потомак. Мэриленд предложил пригласить также Пенсильванию и Делавэр, и Мэдисон тут же ухватился за это предложение и расширил его. Почему бы не распространить это приглашение на все штаты, чтобы на встрече обсудить коммерческие проблемы страны?

Мэдисону удалось заинтересовать в этом вопросе Вашингтона, а Вашингтон имел колоссальный престиж. Законодательное собрание Виргинии разослало приглашения на такое собрание 21 января 1786 года.

Этот призыв не дал впечатляющих результатов: когда 11 сентября 1786 года в Аннаполисе, штат Мэриленд, открылся конвент, на нем присутствовало всего двенадцать делегатов. Они представляли пять штатов: Виргинию, Нью-Джерси, Делавэр, Пенсильванию и Нью-Йорк. Мэриленд, на территории которого работал Аннаполийский конвент, не потрудился избрать делегатов. Не сделали этого и Коннектикут, Южная Каролина и Джорджия. Остальные штаты делегатов выдвинули, но эти делегаты не приехали.

Джон Дикинсон, прежде представлявший Пенсильванию, а теперь Делавэр, который когда-то составил Статьи Конфедерации, был избран президентом конвента, но было ясно, что больше практически ничего сделать не удастся. По крайней мере, в тот момент.

Однако на конвенте присутствовали Джеймс Мэдисон и, что даже важнее, Александр Гамильтон из Нью-Йорка.

Гамильтон родился 11 января 1755 года на острове Невис в Британской Вест-Индии. После тяжелого и нищего детства он в 1772 году оказался в Нью-Йорке. Он учился в Кингз-колледже (ныне Колумбийский университет), а затем стал твердым радикалом. Он участвовал в Войне за независимость и завоевал глубокое уважение Джорджа Вашингтона, чьим адъютантом некоторое время служил. К концу войны Гамильтон имел чин подполковника.

После войны он стал адвокатом, интересовался финансовыми вопросами и проявил себя как автор множества талантливых публикаций на политические темы. Он женился на дочери генерала Скайлера, породнившись с богатым и влиятельным семейством Нью-Йорка, что помогло ему в январе 1787 года войти в законодательное собрание Нью-Йорка, а затем стать делегатом Аннаполийского конвента.

Гамильтон был целиком за сильное центральное правительство и с самого начала понимал, что любой конвент, созданный для решения коммерческих проблем, абсолютно ничего не даст, если Статьи Конфедерации останутся в прежнем виде.

Поэтому он пытался убедить остальных делегатов в том, что сейчас сделать ничего нельзя. Им следует разойтись и назначить новую встречу на более позднее время. Остальные с этим согласились, и Гамильтон вызвался составить резолюцию, в которой будет сформулировано такое решение.

Составленное Гамильтоном решение предусматривало заседание конвента в Филадельфии (столице государства) в мае 1787 года для рассмотрения всех вопросов, связанных с созданием работоспособного центрального правительства. Аннаполийский конвент, созванный для решения конкретной проблемы весьма узкого характера, не имел юридического права принимать резолюции столь широкого плана, однако Гамильтон сумел ее протащить. Он рассчитывал на то, что нарастающее недовольство слабым правительством заставит людей закрыть глаза на нарушение закона и назначить делегатов для этой цели в случае созыва такого конвента. Он был прав.

Хотя Аннаполийский конвент работал всего четыре дня, этого времени вполне хватило. С его помощью удалось запустить в движение созыв следующего конвента, гораздо более важного. Этому конвенту предстояло создать Соединенные Штаты в той форме, в которой эта страна существует сейчас. В то время как американцы, заинтересованные в сильном центральном правительстве, такие как Мэдисон и Гамильтон, прилагали все свои силы к подготовке почвы для проведения съезда, который в будущем получил название Конституционного конвента, умирающий конгресс, действующий в соответствии со Статьями Конфедерации, готовился принять участие в столь важном деле. И это было сделано настолько мудро, что создало прецедент, который с тех пор ни разу не нарушался, обеспечивший мирное развитие Соединенных Штатов.

Это касалось западных территорий, на которые больше не претендовали тринадцать штатов и которые теперь были в распоряжении конгресса. Что следовало с ними делать конгрессу? 23 апреля 1784 года Джефферсон предложил, чтобы на западных территориях были созданы временные правительства, отдельные от правительства уже существующих штатов, с тем чтобы после достаточного увеличения населения на этих землях были сформированы новые штаты. Он даже разлиновал границы штатов на западных территориях и дал им причудливые названия. Конгресс отнесся к этому предложению положительно, но никаких конкретных действий не предпринял.

Но позже, в 1787 году, конгресс обнаружил, что имеет возможность получить с помощью этих западных территорий деньги. Группа спекулянтов землей организовала Огайскую компанию для того, чтобы скупить как можно больше земли, а затем по кусочкам продавать ее поселенцам. Конгресс был готов продать землю (это было единственным способом получить деньги, не связываясь со скупердяйничающими штатами), но Огайская компания желала как-то застраховать свои вложения. Предприниматели желали получить письменный документ, схожий с хартиями, которые британский король давал колониям.

В свете этого конгресс решил создать юридическую основу для управления западными территориями, которая удовлетворила бы Огайскую компанию. Та территория, которая вызывала особые вопросы, находилась севернее реки Огайо и составляла северо-западную часть Соединенных Штатов в том виде, в каком они тогда существовали. И в результате этого был подготовлен, а 13 июля 1787 года принят Ордонанс о Северо-Западе, который воплотил в себе идею Джефферсона.

Признаком полного разложения центрального правительства стало то, что этот жизненно важный документ был принят на заседании, где присутствовало всего восемнадцать членов конгресса.

Текст Ордонанса о Северо-Западе почти полностью составили два делегата от Массачусетса: Натан Дин (род. в Ипсуиче, Массачусетс, в 1752 году) и Руфус Кинг (род. в Скарборо, Мэн, 24 марта 1755 года).

Ордонанс о Северо-Западе прежде всего говорил, что губернатор и некоторые другие должностные лица будут назначены конгрессом для управления «Северо-Западной территорией», расположенной к северу от реки Огайо и к югу от Великих озер, к востоку от реки Миссисипи и к западу от Пенсильвании. Когда туда переедет достаточное количество поселенцев, там будет создан также двухпалатный законодательный орган.

Во-вторых, когда население достигнет некой численности, на этой территории будут сформированы новые штаты — не меньше трех и не больше пяти. (В итоге было образовано пять штатов: Огайо, Индиана, Иллинойс, Мичиган и Висконсин.)

В-третьих, было решено, что новые штаты будут абсолютно во всем равноправны со старыми. Это было ключевым моментом Ордонанса — и он достоин того, чтобы его записали золотыми буквами. Если бы тринадцать первых штатов пожелали ввести колониальное управление западными территориями и сформировать штаты с меньшими правами, которые оказались бы марионетками в руках, так сказать, «старейших штатов», то история Соединенных Штатов, несомненно, стала бы историей мятежей и распада.

Вместо этого было решено, что штат является штатом вне зависимости от его местоположения, длительности существования или истории прежних достижений. Этого принципа Соединенные Штаты с тех пор строго придерживались. Незаселенные части растущей территории государства сначала организовывались как «территории», а затем — как штаты, а после образования штата он становился полноправным во всем.

В-четвертых, гражданские свободы, завоеванные населением тринадцати штатов в результате Войны за независимость, распространялись на новые территории. Эти свободы были наградой не только тем, кто за них сражался, но и всем остальным жителям государства.

И в одном отношении конгресс пошел дальше, чем большинство штатов: Ордонанс налагал запрет на рабство на северо-западных территориях. Конечно, два штата (Массачусетс и Нью-Гэмпшир, самые северные) уже положили конец рабству внутри своих границ, но они были штатами и могли поступать так, как им заблагорассудится. А вот конгресс предпринял меры к тому, чтобы заранее запретить рабовладение, присвоив себе полномочия, которые должны были принадлежать штатам.

В более поздний период американской истории, когда вопрос о рабстве стал гораздо более острым, такой акт, безусловно, не был бы допущен. Однако на этот раз он прошел — и это тоже создало прецедент. Это показало, что центральное правительство (а не только отдельные штаты) может считать, что «жизнь, свобода и стремление к счастью», названные естественными правами в Декларации независимости, могут распространяться на всех людей, а не только на тех, кто имеет европейское происхождение.

В тот момент невозможно было предвидеть, что Ордонанс о Северо-Западе окажется настолько важным. Наоборот, казалось весьма вероятным, что он будет бессмысленным актом все менее осмысленного правительства и что Соединенные Штаты Америки вот-вот распадутся, превратившись в скопление независимых государств, — если что-то срочно не предпринять.

Однако страна справилась с этой проблемой. К тому моменту, как был принят Ордонанс о Северо-Западе, деятельность Мэдисона и Гамильтона на Аннаполийском конвенте уже начала приносить свои плоды. Новый Конституционный конвент собрался в Филадельфии, имея своей целью создание более работоспособного правительства.

Одиннадцать из тринадцати штатов определили делегатов на конвент в течение весны 1787 года. Двенадцатый штат, Нью-Гэмпшир, определил своих делегатов уже после того, как 25 мая 1787 года конвент был открыт. Однако тринадцатый штат, маленький Род-Айленд, упорно держался в стороне. Остро ощущая свой малый размер, он не желал иметь никакого отношения к конвенту, который, как там опасались, закончится введением федерального принципа, лишающего штаты их индивидуальных прав. В штате считали, что после этого большие и густонаселенные штаты получат всю власть, а Род-Айленд превратится в крошечный клочок земли, на который никто не станет обращать внимания.

В итоге 55 человек из 12 штатов принимали участие в заседаниях, которые продолжались почти четыре месяца. В основном это были люди богатые и влиятельные, с консервативными взглядами. Среди них было немало преуспевающих торговцев и юристов из северных штатов и плантаторов-рабовладельцев из южных штатов.

Президентом был избран Джордж Вашингтон, а так как к тому времени его почитали почти что как полубога, его репутация заставила относиться к конвенту с уважением, которого в противном случае он мог бы и не вызвать. Однако Вашингтон не принимал участия в бурных дебатах, мудро решив, что его роль должна заключаться том, чтобы быть беспристрастным миротворцем, не поддерживающим ни одну из сторон. Бенджамин Франклин участвовал в работе конвента в составе делегации от Пенсильвании. Ему был восемьдесят один год (он был на пятнадцать лет старше следующего по старшинству делегата) — и он оказывал последнюю из множества услуг своей стране. Ему оставалось прожить меньше трех лет.

Конечно, на конвенте присутствовал и Александр Гамильтон, представляя Нью-Йорк, и хотя он был сторонником сильного центрального правительства, но сыграл удивительно небольшую роль в работе конвента. Наоборот, Джеймс Мэдисон из Виргинии был, наверное, самым деятельным участником работы конвента. Он вел тщательную запись всех заседаний, которые происходили тайно. Именно благодаря его записям, опубликованным только в 1840 году, мы во всех подробностях знаем, что происходило во время конвента. Еще одним делегатом от Виргинии был Джордж Мейсон, который внес огромный вклад в создание либеральной конституции этого штата.

Там также присутствовал Гавернир Моррис из Пенсильвании (род. в городе Нью-Йорк 31 января 1752 года), еще один сторонник сильного центрального правительства. Он работал над конституцией штата Нью-Йорк, борясь за свободу вероисповедания и отмену рабства. Ему удалось добиться первого, но он потерпел поражение относительно второго. Он был членом Континентального конгресса, где решительно поддерживал Вашингтона. В 1779 году он потерпел неудачу на выборах в конгресс и уехал из Нью-Йорка, поселившись в Филадельфии.

В период действия Статей Конфедерации Моррис сотрудничал с Робертом Моррисом (они были однофамильцами, а не родственниками), налаживая финансовые дела молодой республики. Именно Гавернир Моррис первым предложил десятичную монетную систему (десять центов в дайме, десять даймов в долларе), которая со временем была принята.

На Конституционном конвенте Моррис выступал чаще остальных делегатов, выступая против демократии, поскольку не доверял населению и считал, что гораздо безопаснее было бы оставить власть в руках людей состоятельных и родовитых. Гавернир Моррис больше, нежели другие депутаты, участвовал в формулировке статей конституции, когда она наконец стала оформляться, и можно смело сказать, что четкая и простая фразеология этого документа помогла ему стать тем, чем является конституция Соединенных Штатов — наиболее удачно написанной структурой правительства во всей мировой истории.

Вместе с Моррисом в делегации от Пенсильвании был Джеймс Уилсон (род. в Шотландии 14 сентября 1742 года), который иммигрировал в Америку в 1765 году, в разгар волнений из-за Закона о гербовом сборе, и быстро принял сторону американцев. Он поставил свою подпись под Декларацией независимости и, хотя и выступал за сильное центральное правительство, также беспокоился о правах личности.

В числе тех, кто с подозрением относился к чрезмерно сильному центральному правительству, были Роджер Шерман из Коннектикута (род. в Ньютоне, Массачусетс, 19 апреля 1721 года) и Элбридж Джерри из Массачусетса (род. в Марблхеде, Массачусетс, 17 июля 1744 года). Оба были в числе подписавших Декларацию независимости.

Сторонники федерализма почти сразу же начали одерживать победы. С самого начала было решено, например, что необходимо составить новую конституцию и что Статьи Конфедерации не будут использоваться в качестве ее основы. Также было принято решение о том, что дебаты будут закрытыми во избежание разжигания народных масс (которые, как предполагалось, окажутся противниками федерализма), что сделает невозможным компромиссы. Именно из-за этого дневник Мэдисона оказался настолько важным. И, наконец, было решено, что какие бы решения ни были приняты на Конвенте, они будут утверждаться конвентами, избранными народным голосованием, а не законодательными органами штатов, которые по самой своей природе обязательно должны оказаться антифедералистскими.

29 мая 1787 года, через четыре дня после начала работы Конституционного конвента, делегат от Виргинии Эдмунд Рэндолф (род. в Уильямсберге, Виргиния, 10 августа 1753 года) представил всесторонний план реорганизации правительства — так называемый Виргинский план.

Можно было рассчитывать на то, что к плану Рэндолфа отнесутся с уважением, поскольку биография представлявшего его человека была безупречной. В 1775 году отец Рэндолфа, офицер королевской армии, махнул рукой на мятежные колонии и вернулся в Великобританию почти со всем своим семейством. Однако юный Эдмунд остался в Америке, предпочтя свою страну своей семье. Он помогал составить конституцию Виргинии и в 1786 году был избран губернатором этого штата. К голосу губернатора старейшего и крупнейшего из штатов не могли не прислушаться.

Рэндолф предложил создать двухпалатный конгресс. Нижняя палата должна избираться народным голосованием, причем число делегатов от каждого штата должно быть пропорционально численности его населения. Верхняя палата (она будет «верхней» потому, что ее делегаты будут работать в течение более долгого срока) будет избираться нижней палатой из числа кандидатур, выдвинутых законодательными органами штатов. Исполнительная власть должна выбираться обеими палатами. И все это вместе станет федеральным правительством, стоящим над всеми штатами.

План этим не ограничивался, но главным моментом Виргинского плана было то, что нижняя палата станет главенствующей, так как и верхняя палата, и исполнительная власть в итоге будут назначаться нижней палатой. А так как нижняя палата должна будет представлять штаты пропорционально численности их населения, то более крупные штаты по сути станут главенствовать над всем государством.

Конвент приступил к обсуждению деталей: безопасны ли всеобщие выборы, нужно ли, чтобы исполнительную власть имел один человек или же это должен быть комитет.

Однако небольшие штаты, недовольные планом превратить крупные штаты в главенствующие, выдвинули свой собственный план. Это был Нью-Джерсийский план, который 15 июня представил Уильям Патерсон, делегат от Нью-Джерси (род. в Ирландии в 1745 году и привезен в Нью-Джерси ребенком).

Основным моментом Нью-Джерсийского плана было то, что каждый штат получит один голос в законодательном органе, вне зависимости от того, сколько делегатов от него присутствуют. Таким образом, ни один штат не получал больше власти, чем любой другой, вне зависимости от размеров.

На первый взгляд могло показаться, что Нью-Джерсийский план неработоспособен. Он сводился к сохранению Статей Конфедерации, внося в него такие изменения, которые бы дали конгрессу больше власти. Крупные штаты были уверены, что это станет нелепой тратой времени и, не задумываясь, отвергли Нью-Джерсийский план — однако это не склонило небольшие штаты к тому, чтобы принять Виргинский план.

Конвент развалился бы — а вместе с ним и страна — если бы не Коннектикутский компромисс («Великий компромисс»), предложенный Роджером Шерманом, который выдвинул вполне логичное предложение, чтобы в закон были внесены элементы обоих планов. Нижняя палата будет избираться народным голосованием пропорционально численности населения. Верхняя палата будет избираться не голосами избирателей, а путем назначений от законодательных органов штатов — и в верхней палате каждый штат будет иметь равное число голосов[50].

Так как в законотворчестве будут участвовать обе палаты, то будут учтены интересы как крупных, так и мелких штатов. Крупные штаты будут иметь господствующее положение в нижней палате, однако в верхней мелкие штаты получат равное количество голосов. Компромисс был принят 16 июля.

Одновременно с ним был принят и еще один компромисс, связанный с разногласиями между теми штатами южнее линии Мейсона — Диксона, где было распространено рабовладение, и штатами к северу от нее, где рабовладение все сильнее осуждалось.

Вопрос заключался в том, считать ли рабов частью населения при определении численности делегации от штата в нижней палате и при начислении налога. Южные штаты желали, чтобы чернокожих рабов считали людьми при определении численности представительства штата, так как это увеличило бы их влияние, — и они желали, чтобы их не считали людьми при налогообложении, так как это бы снизило их налоги. Они хотели и того и другого.

Северные штаты тоже хотели и того и другого, но наоборот. Они хотели бы, чтобы чернокожих рабов не считали людьми при определении численности представительства штата, но считали бы людьми при налогообложении.

Обе стороны наконец пришли к компромиссу, считая каждого раба тремя пятыми человека как при определении количества делегатов, так и при налогообложении.

В последний месяц работы конвента были прояснены оставшиеся детали. Делегаты нижней палаты — палаты представителей — должны были работать два года, а члены верхней палаты, Сената, — шесть лет, причем этот срок был ступенчатым, чтобы каждые два года переизбиралась треть Сената. Государство должно было иметь одну главу исполнительной власти (президента), который должен был работать четыре года. Создавался Верховный суд, члены которого назначались пожизненно, и т. д.

Метод выбора президента потребовал еще одного компромисса. Некоторые выступали за всеобщие выборы, чтобы получить сильного президента, не зависящего от конгресса. Другие, не доверявшие массам и с подозрением относящиеся к сильной исполнительной власти, хотели, чтобы президент назначался конгрессом. В итоге было решено, что голосование будет всеобщим, но на нем будут избирать выборщиков, а уже этим выборщикам предстояло избрать президента. Таким образом, народное мнение будет играть свою роль, но окончательный выбор будет зависеть от трезвого суждения выборщиков, которые, как предполагалось, будут мудрее населения в целом[51].

Наконец 17 сентября конституция была сформулирована окончательно — и, по сути, это та конституция, по которой Соединенные Штаты Америки живут до сих пор.

Некоторые делегаты прекратили работу в ходе слушаний, а трое из присутствовавших в тот день, когда конвент принял конституцию, отказались ее подписать. Это были делегаты от Виргинии Мейсон и Рэндолф и делегат от Массачусетса Джерри. Оставшиеся тридцать девять делегатов поставили свои подписи, в том числе Роджер Шерман, Александр Гамильтон, Уильям Патерсон, Бенджамин Франклин, Роберт Моррис, Джеймс Уилсон, Гавернир Моррис, Джон Дикинсон, Джеймс Мэдисон и, конечно же, Джордж Вашингтон.

Однако по положениям самой конституции она не имела силы до тех пор, пока хотя бы в девяти штатах она не будет утверждена на конвентах, специально избранных с этой целью.

Население моментально стало выступать против этого нового документа. Тех, кто поддерживал федеральную систему, предлагаемую в конституции, называли федералистами. Ее противников называли антифедералистами.

В какой-то степени это стало спором молодости и старости. Ветераны, много лет боровшиеся с тиранией исполнительной власти Великобритании, не стремились создавать возможную тиранию у себя дома. Не радовала их и перспектива двойного налогообложения, поскольку в этом случае налоги станут собирать и федеральное правительство, и штат. Больше того, старые вожди нации получили в результате Войны за независимость власть в своих штатах и теперь не хотели отдавать власть центральному правительству.

С другой стороны, молодые люди, политическое сознание которых формировалось в ходе войны и после нее, не участвовали в долгой и трудной борьбе с Великобританией, которая шла в предыдущие десятилетия, и застали только победу. Их привлекала сила федерального правительства.

Самым сильным ударом в защиту конституции стала серия из семидесяти семи статей, опубликованных в одной из газет Нью-Йорка. В них очень убедительно излагались аргументы в пользу сильного центрального правительства. Они появлялись в печати в течение семи месяцев начиная с 27 октября 1787 года и были подписаны псевдонимом Публий. Авторами этих статей были Джеймс Мэдисон, Александр Гамильтон и Джон Джей.

Еще пока памфлеты Публия только печатались в газете (а они очень оперативно были изданы в виде книги под названием «Федералист»), федералисты одерживали первые победы. Делавэр с населением менее 60 000 человек был самым малонаселенным из штатов, и там понимали, что не могут рассчитывать на какое бы то ни было центральное правительство, где бы этот штат имел большую власть, нежели равный голос в верхней палате. Поэтому там созвали специальный конвент, который 7 декабря 1787 года единогласно проголосовал за принятие конституции. Делавэр стал первым штатом, сделавшим это.

В Пенсильвании также был созван ратификационный конвент. Входящие в него федералисты, хорошо организованные и энергичные, навязали голосование до того, как антифедералисты успели собрать свои силы. 12 декабря Пенсильвания приняла конституцию 46 голосами «за» при 23 «против».

Нью-Джерси, еще один малый штат (именно благодаря их Нью-Джерсийскому плану в верхней палате малым штатам были обеспечены равные голоса), созвал ратификационный конвент, который 27 декабря единодушно принял конституцию. В Коннектикуте она была принята 9 января с результатами голосования 128 «за» и 40 «против».

Итак, за пять недель пять штатов ратифицировали конституцию. Это означало, что осталось получить положительное решение всего еще в четырех штатах, так что сражение за конституцию было уже больше чем наполовину выиграно.

Однако из пяти принявших конституцию штатов четыре были небольшими с точки зрения численности населения, так что их положительное решение было предсказуемым. Пока конституция была утверждена только одним крупным штатом, Пенсильванией, — и то в основном благодаря стремительным действиям федералистов.

Однако к январю антифедералисты организовались, так что время легких побед для федералистов миновало.

Первая реальная баталия произошла в Массачусетсе, где антифедералисты имели большинство среди тех, кто был избран в ратификационный конвент. Конвент начал работу 9 января, после чего началась неделя политической торговли, в течение которой федералисты пытались набрать голоса, обещая всевозможные уступки от будущего центрального правительства. Например, им пришлось пообещать поддержать кандидатуру Джона Хэнкока на пост вице-президента по новой конституции.

Однако в итоге ничего сделать не удалось. Конституцию просто невозможно было протащить через конвент Массачусетса, который все еще был пропитан духом борьбы против Георга III. Хотя конституция обрисовывала структуру правительства, она недостаточно ограничивала для правительственных властей возможность нарушать гражданские свободы. Когда 6 февраля 1788 года наконец было проведено голосование, Массачусетс с минимальным перевесом голосов все-таки принял конституцию (187 к 168), но только вместе с рекомендацией, чтобы к конституции был добавлен список тех прав, которые федеральное правительство ни в коем случае не может отнимать у граждан. Было ясно, что если этого не сделать, то Массачусетс станет создавать немалые проблемы.

Примеру Массачусетса последовал Мэриленд, проголосовав с результатом 63 к 11, также с рекомендацией о включении в конституцию Билля о правах. Южная Каролина ратифицировала конституцию 23 мая 149 голосами против 73.

Итак, к концу мая 1788 года восемь штатов уже ратифицировали конституцию, а в самой Виргинии шла титаническая схватка сторонников и противников конституции. Если этот, самый крупный, штат ратифицирует конституцию, став девятым по счету, то вопрос будет решен — и к тому же довольно убедительно.

Самым сильным борцом за конституцию в Виргинии был, конечно, Мэдисон. Губернатор Рэндолф также ее поддерживал. Он отказался подписать конституцию, раздосадованный тем, что его план не был принят в той форме, в которой он его представил. Однако по здравом размышлении он пришел к убеждению, что конституция все равно очень недурна, и объявил о том, что изменил свою позицию.

Против конституции выступал Джордж Мейсон, еще один из неподписавшихся: его либеральные взгляды оскорбляло отсутствие в этом документе Билля о правах и то, что в нем не была оговорена отмена рабства. Патрик Генри и Ричард Генри Ли, старые вояки довоенного времени, также энергично выступали против конституции.

Однако пока Виргиния занималась спорами, Нью-Гэмпшир начал действовать. Этот штат всю весну медлил, но теперь желание опередить Виргинию и стать девятым штатом оказалось достаточно сильным, чтобы изменить соотношение сил и 21 июня принять решение о ратификации 57 голосами против 47.

Итак, с юридической точки зрения 21 июня 1788 года конституция Соединенных Штатов стала главным законом страны. Это произошло через пять лет после окончания Войны за независимость и почти через двенадцать лет после Декларации независимости.

Однако на самом деле любой союз, в который не вошла бы Виргиния, был обречен, так что решение Виргинии по-прежнему оставалось решающим. Постепенно Мэдисону удалось со спокойной логикой ответить на все возражения. Ему в этом очень успешно помогал Джон Маршалл (род. в Виргинии 24 сентября 1755 года), который во время войны сражался в рядах Континентальной армии и был с Вашингтоном в Вэлли-Фордже.

Антифедералисты сделали последнюю попытку, добиваясь, чтобы принятие конституции оказалось поставлено в зависимость от принятия Билля о правах, а не просто включить в решение рекомендацию о принятии такого билля. Однако сам Вашингтон воспользовался своим огромным влиянием, выступив за принятие конституции, и попытка условного принятия провалилась. 25 июня, опоздав на четыре дня для того, чтобы стать девятым ратифицировавшим штатом, Виргиния приняла конституцию десятой, с результатом 89 голосов к 79.

В Нью-Йорке, где борьба оказалась особенно грязной, Гамильтону и Джею наконец удалось протащить ратификацию 26 июля 1788 года (30 голосов «за» к 27 «против»). Нью-Йорк стал одиннадцатым штатом, принявшим конституцию.

Осталось всего два штата — Северная Каролина и Род-Айленд, и страна решила их не дожидаться, а начать создание нового правительства. Конгресс, все еще работающий в соответствии со Статьями Конфедерации, запустил новый государственный механизм 13 сентября 1788 года, назначив выборы нового конгресса[52], работающего в соответствии с конституцией.

Также были назначены выборы первого президента Соединенных Штатов, которому предстояло возглавить страну, установив отсчет его четырехлетнего срока с 4 марта 1789 года. После этого старый конгресс просто закончился и ушел из жизни, больше ни разу не собравшись после 21 октября 1788 года, вследствие чего Соединенные Штаты пять месяцев оставались вообще без центрального правительства.

Различные штаты голосовали за выборщиков, число которых должно было равняться сумме числа сенаторов и представителей данного штата. Так как каждый штат имел двух сенаторов и как минимум одного представителя, то минимальное количество выборщиков от каждого штата составляло три человека (такой, например, была цифра для Делавэра). Виргиния с двумя сенаторами и десятью представителями имела двенадцать выборщиков — больше всех остальных штатов.

В результате выборщиков избрали только десять штатов. Северная Каролина и Род-Айленд все еще не ратифицировали конституцию, а Нью-Йорк просто не потрудился этого сделать. В целом было избрано 69 выборщиков, и коллегия выборщиков собралась 4 февраля 1789 года. По конституции каждый мог голосовать за двух человек. Набравший наибольшее количество голосов становился президентом, а следующий по числу набранных голосов был бы вице-президентом.

Все без исключения выборщики записали Джорджа Вашингтона как одного из тех, за кого они голосуют. Таким образом Вашингтон был единогласно избран первым президентом Соединенных Штатов. Тридцать четыре выборщика также проголосовали за Джона Адамса. Так как больше никого не упомянули такое же количество раз, Джон Адамс стал первым вице-президентом Соединенных Штатов.

Тем временем шли выборы в обе палаты конгресса, и 4 марта должно было состояться первое заседание конгресса — в Нью-Йорке, который в тот момент был столицей государства. В этот же день должна была пройти инаугурация президента и вице-президента.

Этого сделать не удалось. Страна была слишком большой, а передвижения по ней — слишком медленными. Соединенные Штаты в первый и, на настоящий момент, последний раз в своей истории не начали деятельность конгресса и президента в установленное время.

Только 6 апреля 1789 года в Нью-Йорк приехало достаточное количество конгрессменов, чтобы первый конгресс смог начать свои труды. А к тому моменту, когда результаты решения выборщиков были официально донесены до Вашингтона и Адамса и они совершили неспешный переезд из своих домов в Нью-Йорк, прошло еще некоторое время. Только 21 апреля Джон Адамс принес присягу в качестве вице-президента, а президентская инаугурация Джорджа Вашингтона состоялась 30 апреля.

И, наконец, Соединенные Штаты Америки начали функционировать как настоящее государство с системой правления, которая сохранилась и до настоящего времени.

Глава 8 ОРГАНИЗАЦИЯ СТРАНЫ

Первый конгресс тут же начал создавать правительство. Были созданы пять исполнительных департаментов, подчиняющихся президенту. Они занимались внешней политикой (этот департамент вскоре начал называться Государственным), финансами (Государственное казначейство), военными вопросами (Военное ведомство), юридическими вопросами (министерство юстиции) и почтой (министерство почт).

Вашингтон постепенно назначал людей, которые должны были возглавлять эти ведомства. Например, Томас Джефферсон был назначен первым государственным секретарем. Джефферсон смог занять свой пост только 22 марта 1790 года, а до этого момента обязанности госсекретаря исполнял Джон Джей, занимавшийся вопросами внешней политики, пока действовали Статьи Конфедерации.

Александр Гамильтон был назначен министром финансов 11 сентября 1789 года, а Генри Нокс, бывший военным министром во время действия Статей Конфедерации, остался на этом посту и при конституции.

Эдмунд Рэндолф из Виргинии возглавил министерство юстиции в качестве первого генерального прокурора, а Сэмюэл Осгуд из Массачусетса (род. в Андовере в 1748 году), сражавшийся под Лексингтоном и Конкордом и работавший в Континентальном конгрессе, стал первым главой министерства почт.

В конституции ничего не было сказано относительно советников президента, но Вашингтон (который, к вящей своей славе и неоценимой пользе для нации, не жаждал власти) проводил регулярные консультации с главами департаментов и советовался с ними. Вследствие этого эти люди образовали первый кабинет министров и был создан прецедент, которому затем следовали все президенты.

Верховный суд, предусмотренный конституцией, был создан решением конгресса 24 сентября 1789 года, и Вашингтон назначил Джона Джея председателем Верховного суда. Были также назначены пять членов Верховного суда. Ими стали Джеймс Уилсон из Пенсильвании, Уильям Кушинг из Массачусетса (род. в Ситуэйте в 1732 году), Джон Блэр из Виргинии (род. в Уильямсберге в 1732 году), Джон Ратледж из Южной Каролины (род. в Чарлстоне в 1739 году) и Роберт Гаррисон из Мэриленда. Все они были уважаемыми и способными юристами.

Кроме того, были созданы суды низшей инстанции, не упомянутые в конституции, окружные суды и выездные суды, и все они были укомплектованы опытными судьями, то есть сразу же была создана надежная судебная система, которая соответствовала бы сильной исполнительной и законодательной ветвям правительства.

В целом Соединенным Штатам повезло в том, что созданное в соответствии с конституцией правительство начало работать в виде коллектива чрезвычайно способных людей во всех трех ветвях власти. Можно сказать, что больше никогда на протяжении всей истории страны во власти не наблюдалось столь же стабильно высокого уровня способностей — но если это и так, то, вероятно, к лучшему. Если и должно существовать «лучшее», то очень хорошо, чтобы это лучшее возникло тогда, когда уязвимая юная страна, только что родившись, особенно остро нуждалась в мудрых умах и твердых руках.

Возможно, самым главным актом первого конгресса стало то, что он сразу же рассмотрел вопрос о защите гражданских прав, как это было рекомендовано Массачусетсом и еще четырьмя штатами в ходе борьбы за ратификацию конституции. Федералисты, главенствовавшие в первом конгрессе, обещали принять необходимые для этого поправки к конституции — и им хватило мудрости понять, что им следует сдержать свое обещание.

25 сентября конгресс, возглавляемый Джеймсом Мэдисоном, принял двенадцать формулировок, которые должны были стать поправками к конституции и иметь такую же силу основного закона, что и сама конституция. Десять из них были быстро приняты всеми штатами, и 15 декабря 1791 года этот Билль о правах стал неотъемлемой частью конституции.

Первая поправка запрещала конгрессу ущемлять свободу вероисповедания, слова и прессы или же мешать осуществлению права собраний и подачи жалоб. Вторая поправка запрещала конгрессу ущемлять право людей на ношение оружия.

Третья поправка запрещала расквартировывать солдат в жилых домах без согласия владельца (одна из дореволюционных претензий к Великобритании), а Четвертая запрещала необоснованные обыски и аресты (еще одна из прошлых претензий).

В Пятой поправке запрещалось дважды судить человека за одно и то же нарушение закона, заставлять человека свидетельствовать против самого себя, а также заключать в тюрьму и конфисковывать имущество без должной судебной процедуры.

Шестая поправка обеспечивала человеку безотлагательное публичное разбирательство его дела, а Седьмая — суд присяжных. Восьмая охраняла его от чрезмерного залога или жестоких и необычных наказаний.

В Девятой поправке предусмотрительно объяснялось, что особое упоминание определенных прав не означает того, что неупоминаемые права отрицаются.

Десятая поправка стала особой гарантией для штатов, а не для отдельных людей, ибо в ней говорилось, что те права, которые прямо не гарантированы федеральным правительством в соответствии с конституцией, сохраняются за штатами.

Как только штатам был представлен Билль о правах, Северная Каролина пересмотрела свой отказ ратифицировать конституцию и 21 ноября 1789 года стала двенадцатым штатом, ратифицировавшим конституцию при голосовании 184 к 77. И только 29 мая 1790 года упрямый Род-Айленд (простимулированный угрозой поднятия тарифных барьеров) наконец присоединился ко всей стране и стал тринадцатым штатом, ратифицировавшим конституцию, и то соотношение голосов составило 34 к 32.

Страна с новой конституцией наконец сложилась полностью, и, по удачному совпадению, именно в этом году стала известна ее статистика. В 1790 году была проведена первая перепись Соединенных Штатов, а ее результаты были опубликованы. Было принято решение о том, что такие же переписи будут проводиться с этого момента каждые десять лет.

В 1790 году в юной стране население составило 3 929 214 человек, которое примерно равномерно разделилось между семью штатами к северу от линии Мейсона — Диксона и шестью штатами к югу от нее. Это была аграрная страна, в которой только одна тридцатая часть населения проживала в городах. Самый крупный город, Филадельфия, имел население 42 444 человека. Следом шел Нью-Йорк с 33 131 жителем, а на третьем месте находился Бостон, численность жителей которого составила 18 038 человек.

Количество чернокожих рабов, включенных в население, было чуть меньше 700 000, то есть 18 процентов от всего населения. 300 000 из них жили в штате Виргиния, так что в то время его население на 40 процентов состояло из чернокожих рабов. Штаты к северу от линии Мейсона — Диксона пока еще не отменили рабовладение. В северных штатах было 40 000 чернокожих рабов, половина из них — в Нью-Йорке. Только в Массачусетсе в 1790 году вообще не было рабов.

Самым активным и талантливым членом этой в целом активной и талантливой администрации был Александр Гамильтон, министр финансов. Он понимал, что Соединенным Штатам не удастся нормально развиваться без финансовой поддержки со стороны европейских стран. Чтобы получать деньги из-за границы тогда, когда они понадобятся, стране необходимо было доказать свою платежеспособность — сделать ясным, что взятые займы будут возвращены с процентами.

Наилучшим способом это сделать было расплатиться по долгам, которые страна уже имела. В ходе Войны за независимость Соединенные Штаты задолжали европейским странам почти двенадцать миллионов долларов (в основном они должны были Франции и Нидерландам) и сорок миллионов долларов — отдельным лицам и организациям в самих Соединенных Штатах.

В докладе конгрессу 14 января 1790 года Гамильтон предложил, чтобы Соединенные Штаты взяли на себя ответственность за все эти обязательства, внутренние и внешние, и выпустили новые облигации, которые обменивались бы на старые сертификаты, выпускавшиеся Континентальным конгрессом в соответствии с их полной исходной стоимостью. Новые облигации должны были предусматривать выплаты в размере шести процентов.

Затем Гамильтон перешел к следующему вопросу, который заключался в том, чтобы Соединенные Штаты приняли на себя все задолженности отдельных штатов. Он выступил за это по двум причинам. Во-первых, финансовая репутация Соединенных Штатов не будет достаточно упрочена, если центральное правительство выплатит свои долги, а отдельные штаты этого не сделают. Во-вторых, центральное правительство укрепится, если деловые круги страны будут просить кредиты у него, а не у какого-либо штата.

Естественно, необходимо было найти средства для выплаты всех этих долгов — и Гамильтон предложил для этой дели продавать западные земли, а также установить федеральные налоги в форме новых акцизных сборов и более высоких пошлин. Когда такие сборы были установлены Великобританией, это привело к Войне за независимость, но теперь положение было иным. Во-первых, теперь их установит американский конгресс, а не британский парламент. А во-вторых, Гамильтон считал, что увеличение внешней торговли и зарубежные кредиты, которые принесет укрепление финансовой репутации страны, увеличит благосостояние, так что новые сборы выплачивать станет легко.

На первый взгляд это звучало неплохо, однако были возражения — и при этом вполне обоснованные. С уплатой внешних долгов никто не спорил, однако полная выплата внутренних долгов имела и несправедливую сторону.

Многие фермеры, ветераны и мелкие предприниматели имели долговые сертификаты конгресса за материалы и услуги, которые конгресс покупал, но за которые так и не заплатил. Они держались за эти бумаги, пока могли, но с наступлением тяжелых времен продали эти сертификаты за необходимую им наличность тем людям, у которых лишняя наличность была. Естественно, скупка этих сертификатов была чисто спекулятивной, поскольку могло оказаться и так, что американское правительство от них откажется и не станет по ним платить.

Следовательно, спекулянты платили за эти сертификаты гораздо меньше их истинной стоимости. Человек, оказавшийся в затруднительном положении и имевший клочок бумаги, который теоретически стоил сто долларов, продавал его за десять долларов в звонкой монете. По крайней мере, это были реальные деньги, которыми он мог воспользоваться именно тогда, когда они были ему нужны. Спекулянт рисковал потерять десять долларов, если правительство откажется от этого долга, но мог рассчитывать на прибыль в девяносто долларов, если долг будет признан.

Теперь Гамильтон предложил, чтобы правительство выплатило все старые долги полностью — и спекулянты ликовали. А все те фермеры и другие люди, оказавшиеся в тяжелом положении и вынужденные продать свои сертификаты, остались бы ни с чем. Это же они имели дела с правительством и ждали выплаты — а теперь эти выплаты пойдут совсем другим людям.

Это казалось несправедливым, и многие влиятельные члены правительства высказывались в защиту бедняков. Они предложили, чтобы полные выплаты были произведены только первым держателям сертификатов, а чтобы спекулянты получили меньше.

Гамильтон был против этого. Он выражал интересы преуспевающих торговцев, которых считал деятельными и ценными членами общества. Если бедняку не хватило веры в правительство, чтобы сохранить его долговое обязательство, то разве не он сам в этом виноват? А если правительство будет проводить дискриминацию различных держателей, то это будет не по-деловому и отрицательно скажется на финансовой репутации страны.

Этот вопрос вызвал раскол в партии федералистов. Томас Джефферсон и Джеймс Мэдисон считали, что основой страны являются фермеры, а не бизнесмены, и они стремились помешать концентрации богатства и влияния в руках немногочисленной группы. Тогда как Гамильтон (которого поддерживал Вашингтон, очень сильно восхищавшийся своим более молодым коллегой) желал, чтобы Соединенными Штатами правили «лучшие люди», Джефферсон и Мэдисон придерживались демократических взглядов и хотели, чтобы Соединенными Штатами управлял весь народ.

Джефферсон и Мэдисон также были против предложенного Гамильтоном повышения пошлин. Поднимая цены на товары, произведенные за границей, Гамильтон надеялся заставить Соединенные Штаты обратиться к таким же товарам, изготовленным внутри страны. Это поддержало бы американскую промышленность за счет фермеров, которым бы пришлось платить более высокую цену за менее качественные изделия. Гамильтон считал, что в отдаленной перспективе это окупится — когда Соединенные Штаты станут промышленной страной, однако Джефферсону и Мэдисону хотелось, чтобы Соединенные Штаты остались страной мелких независимых фермеров, считая, что только в этом случае удастся сохранить гражданскую доблесть и не допустить разврата, который несут большие города и большие системы управления.

Говоря современным языком, можно было бы сказать, что Гамильтон и Вашингтон были консерваторами, а Джефферсон и Мэдисон — либералами.

У обеих точек зрения появились свои сторонники. Сторонники Гамильтона и Вашингтона, стоявшие за то, чтобы сильное центральное правительство управляло финансами страны, по-прежнему называли себя федералистами. Последователи Джефферсона и Мэдисона, которым показалось, что теперь маятник слишком сильно отклонился в сторону централизации, и которые стремились к более демократической республике, со временем начали называть себя «демократическими республиканцами». Это стало началом партийной системы Соединенных Штатов.

Партийная система вскоре приобрела локальный оттенок благодаря тому, что по плану Гамильтона федеральное правительство должно было взять на себя долги штатов. Проблема заключалась в том, что у некоторых штатов накопились громадные долги, которые они не пытались выплатить, тогда как другие уже выплатили немалую часть своих задолженностей.

Естественно, что штаты с крупными задолженностями были бы счастливы переложить их на федеральное правительство, а штаты с небольшими долгами считали, что их наказывают за их экономность и стабильность, ожидая, чтобы они взяли на себя долю задолженностей штатов-транжир.

Получилось так, что самые большие долги оказались у штатов Новой Англии, где также была коммерческая экономика, которая выиграла бы от претворения в жизнь плана Гамильтона. У южных штатов долги были самыми маленькими, и по ним программа Гамильтона ударила бы больнее всего. Поэтому получилось, что в Новой Англии федералистские настроения были самыми сильными, а южные штаты были на стороне демократических республиканцев. Центральные штаты сохраняли нейтралитет.

Южным штатам удалось собрать достаточно голосов, чтобы с небольшим перевесом (31 к 29) отклонить билль, по которому государственные долги взяло бы на себя федеральное правительство.

Гамильтон, будучи человеком находчивым, начал искать нечто такое, чего южные штаты захотели бы, нечто, что можно было бы дать им взамен принятия государственного долга. Это нечто было связано с вопросом о столице Соединенных Штатов.

Во время Войны за независимость Филадельфия была столицей — в том смысле, что именно там заседал Континентальный конгресс. Там была подписана Декларация независимости и там работал Конституционный конвент. И, в конце концов, именно Филадельфия была самым крупным и развитым городом страны.

Инаугурация Вашингтона прошла в Нью-Йорке, и какое-то время столицей считался именно этот город. И Филадельфия, и Нью-Йорк были, конечно же, северными городами.

Однако существовали и доводы против того, чтобы делать Филадельфию, Нью-Йорк или на самом деле любой крупный город столицей Соединенных Штатов. Во-первых, в таких городах было многочисленное население, которое в случае недовольства может стать неуправляемым. Так, в 1783 году бунт солдат, не получивших жалованья, в Филадельфии заставил конгресс спешно бежать и временно перенести свои заседания в Принстон, Нью-Джерси, а в 1785 году — в Нью-Йорк. Во-вторых, все эти города находились под юрисдикцией того или иного штата, а федеральное правительство не могло быть уверено в том, что этот конкретный штат будет должным образом его защищать, особенно в том случае, если этот штат окажется недоволен деятельностью конгресса.

Необходимо было создать новый город, не связанный ни с одним из штатов и в первую очередь отданный правительственной машине. Однако главный вопрос заключался в том, где будет располагаться такой город.

Разумным местом для его строительства могла бы стать река Потомак, граница между Мэрилендом и Виргинией. Оно находилось в центре, примерно на середине обжитой береговой линии Соединенных Штатов. А поскольку оно оказалось южнее линии Мейсона — Диксона, то южные штаты склонялись в пользу именно этого выбора. Особенно желала его Виргиния, и Виргиния стала самым центром создающейся оппозиции демократических республиканцев.

В июне 1790 года Гамильтон встретился с Мэдисоном и предложил ему поддержку северян в вопросе о столице на Потомаке в обмен на то, что южане поддержат перевод долгов штатов на федеральное правительство. Этот компромисс был принят. Достаточное количество голосов южан было отдано за принятие программы Гамильтона, а столица Соединенных Штатов была перенесена на реку Потомак, где она и сегодня находится. Столицу решено было перенести в Филадельфию до того момента, как новое место его работы будет готово.

Новый город был заложен в форме квадрата со стороной шестнадцать километров (максимальный размер, допущенный конституцией), на обоих берегах реки Потомак. Три четверти территории на северо-востоке находились в Мэриленде, а юго-западная четверть — в Виргинии. Оба штата передали эту землю федеральному правительству, так чтобы никакой речи о власти какого-либо штата в федеральной столице не могло быть.

Все строительство шло в секторе Мэриленда, и в 1847 году виргинская территория была возвращена обратно этому штату. Федеральная столица после этого целиком оказалась на мэрилендском берегу Потомака — три стороны квадрата, с границей по реке площадью 179 квадратных километров. Эта территория является федеральным округом Колумбия (конечно же, в честь Колумба, открывшего Америку, но еще и в связи с тем, что название «Колумбия» стало поэтическим синонимом Соединенных Штатов). А город, который вырос в этом округе, неизбежно получил свое название в честь Джорджа Вашингтона.

Планирование города было поручено французу Пьеру Шарлю Ланфану (род. в Париже в 1754 году) — инженеру, участвовавшему в Войне за независимость. Он создал схему из широких улиц, расходящихся от той части города, где будут размещены резиденция президента США и здание конгресса (его позднее стали называть Капитолием в честь подобного здания в Древнем Риме). Между резиденцией президента и Капитолием должна была возникнуть широкая улица.

План Ланфана оказался слишком дорогостоящим для осуществления и был отвергнут, после чего столица начала расти бессистемно и неудобно. Только в 1901 году план Ланфана был извлечен из забвения и наложен на все еще растущий город.

Успех Гамильтона в переводе всех долгов штатов на федеральное правительство в полном их объеме позволил ему еще полнее распространить власть правительства над экономикой. Он стал добиваться создания Банка Соединенных Штатов — банка, который обслуживал бы федеральное правительство, занимался контролем и управлением различными банками штатов и в особенности контролировал бы выпуск бумажных купюр в стране.

Джефферсон и его сторонники возражали против создания такого банка, аргументируя это тем, что конституция не закрепила за федеральным правительством права создания такого банка. Гамильтон возражал, что даже если в конституции такой банк специально не упоминается, весь смысл конституции подразумевает наличие такого банка. Как государство сможет эффективно собирать налоги и регулировать торговлю, не имея такого банка?

Так начался спор между «строгими конституционалистами», которые стояли за то, чтобы понимать конституцию очень буквально и ни на сантиметр не заходить за пределы ее ясно выраженных положений, и «вольными конституционалистами», желавшими выводить всевозможные следствия из того, что в ней говорилось. Этот спор идет в Соединенных Штатах постоянно, причем те, кто находится у власти, обычно оказываются вольными конституционалистами, а их оппозиция — строгими конституционалистами.

В целом вольные конституционалисты раз за разом одерживали победу, и с годами федеральное правительство становилось все сильнее.

В 1791 году Гамильтон, вольный конституционалист, победил строгого конституционалиста Джефферсона, и голосование прошло в пользу создания Банка Соединенных Штатов. Он начал деловые операции 12 декабря 1791 года.

Банку Соединенных Штатов предстояло заняться новой денежной системой. По совету Гавернира Морриса от британских фунтов, шиллингов и пенсов отказались в пользу гораздо более удобной десятичной системы, которую мы используем и ныне. Основная единица, доллар, получила свое название и стоимость от испанского песо, которое американцы называли долларом.

Банк контролировал количество бумажных денег, находящихся в обращении, и тем самым не давал их стоимости упасть. Это в основном было на руку торговым классам, которые, как правило, являлись кредиторами, поскольку им не приходилось принимать дешевые бумажные деньги в качестве выплат. И это было невыгодно сельским жителям, которые, как правило, являлись должниками.

Первые победы Гамильтона и федералистов в первые годы федерального управления в целом представляются благом. Соединенные Штаты получили надежную финансовую основу, и были выработаны принципы сильного федерального управления. Если бы что-то из этого не было достигнуто, то Соединенным Штатам вряд ли удалось бы выдержать будущие превратности судьбы.

Еще один прецедент, имевший огромное значение для будущего Соединенных Штатов, был создан в 1791 году. Он касался приема в союз новых штатов.

Конечно, Ордонанс о Северо-Западе предусматривал будущий прием новых штатов на основе равноправия со старыми, но он касался ограниченной территории — района к северу от реки Огайо — и был принят в период действия Статей Конфедерации. Как это произойдет при действующей новой конституции?

По конституции, федеральное правительство продолжало получать права на западные земли вне границ тринадцати первоначальных штатов. Северная Каролина отказалась от всех принадлежащих ей земель на западе в 1790 году, после ратификации конституции, и только Джорджия по-прежнему сохраняла свои притязания на земли за рекой Миссисипи. (Джорджия в конце концов сдалась в 1802 году.)

Однако первое испытание было связано не с этими западными территориями, а с Зелеными горами в Новой Англии — территорией, которая находилась к западу от Нью-Гэмпшира и к востоку от северного края штата Нью-Йорк. Северная часть этих земель до Парижского договора 1763 года была французской, и это до сих пор отражено в названии, под которым данный регион известен, ибо оно звучит как «Вермонт», а это — искаженная форма французского выражения «Зеленые горы».

После 1763 года на эту территорию претендовали как Нью-Йорк, так и Нью-Гэмпшир, и этот спор тянулся во время Войны за независимость и не был разрешен после ее окончания. Именно для того, чтобы отбиваться как от Нью-Йорка, так и от Нью-Гэмпшира, жители Вермонта организовали отряд «Парни с Зеленых гор» под командованием Итана Аллена. «Парни с Зеленых гор» сражались у Тикондероги и Беннингтона, о чем в этой книге уже рассказывалось.

В ходе Войны за независимость Вермонт заявил о своей независимости от Великобритании и организовался как государство. 8 июля 1777 года он принял конституцию, в которой впервые было принято всеобщее право голоса для мужчин, без какого бы то ни было имущественного ценза. Именно она стала первой конституцией, безоговорочно запрещавшей рабство.

Однако он был штатом только в собственных глазах. Он не был официально признан конгрессом, а Нью-Йорк и Нью-Гэмп-шир по-прежнему заявляли о своих правах на эту территорию, хоть и не предпринимали никаких шагов в этом отношении. Фактически, хоть и не юридически, Вермонт был независимой республикой — и оставался таковой на протяжении действия Статей Конфедерации.

Если исключить попытку покончить с этим положением силой, чего никому делать не хотелось, необходимо было каким-то образом урегулировать данный вопрос. В 1790 году Нью-Йорк и Нью-Гэмпшир отказались от своих притязаний. В январе 1791 года Вермонт официально принял конституцию Соединенных Штатов, и 4 марта он был принят в союз в качестве четырнадцатого штата. Он имел все те права, какими обладали остальные тринадцать штатов, и к нему не было применено никаких санкций за то, что он не входил в число тех штатов, делегаты которых подписали Декларацию независимости.

На следующий год наступил черед территории к западу от Виргинии. В течение многих лет Виргиния считала эти земли частью собственной территории, которая в какой-то момент была организована в графство Кентукки (по названию реки Кентукки, которое, в свою очередь, возникло от индейского слова, возможно означавшего «пойменные луга»). После окончания Войны за независимость туда хлынули поселенцы, и Виргиния передала эту территорию федеральному правительству. Она вошла в союз с названием Кентукки 1 июня 1792 года в качестве пятнадцатого штата. По ее конституции, рабство разрешалось.

После вступления в союз штата Кентукки конгресс постановил, что начиная с 1 мая 1795 года американский флаг будет иметь пятнадцать полос и пятнадцать звезд, что будет символизировать вхождение новых штатов на равных правах со старыми. Сразу же стало ясно, что добавление одной полосы для каждого штата оказывается неудобным, и флаг не изменялся в течение четверти века, хотя к этому моменту в союз вошли еще пять штатов.

Только в 1818 году конгресс догадался оставить тринадцать полос первоначального флага и увеличивать только количество звезд. С тех под количество звезд успевало за количеством штатов, и сейчас на американском флаге пятьдесят звезд.

Равные права штатов сразу же были продемонстрированы, поскольку они имели возможность избрать выборщиков, чтобы голосовать за президента, так как в 1792 году срок полномочий Джорджа Вашингтона заканчивался. В целом его президентство прошло поразительно успешно. Соединенные Штаты прочно стояли на ногах, а конституция работала.

Тем не менее выборы 1792 года стали для страны кризисом. Кому предстояло сменить Вашингтона? Может ли он продолжить работу в качестве президента и быть избран на второй срок? В конституции совершенно ничего не говорилось о том, может ли президент работать один срок, два срока — или сколь угодно долго, пока не умрет.

В идеале, при демократии надо, чтобы возможность управления страной получало как можно больше людей. Если создать прецедент, но которому президент мог быть избран повторно, то возможность консолидации власти даст президенту шанс превратиться в пожизненного диктатора, так что все последующие перевыборы каждые четыре года превратятся в пустую формальность.

Безусловно, Джефферсон и те, кто был согласен с его взглядами, имели в виду именно это и были бы рады установить предел в виде одного срока, который позволил бы Вашингтону отойти от власти — особенно в связи с тем, что он все больше и больше разделял взгляды Гамильтона.

И тем не менее вражда между Джефферсоном и Гамильтоном и оппозиция демократических республиканцев и федералистов стали настолько глубокими, что не видно было никакой надежды на то, чтобы выбрать кого-то, кроме Вашингтона. Вернее, любые выборы, проведенные без его кандидатуры, могли оказаться настолько ожесточенными, что ранили бы страну — опасно, и, возможно, даже смертельно.

Любой ценой в 1792 году следовало избежать межпартийной борьбы, а это означало, что Вашингтон должен остаться президентом, так как он был единственной кандидатурой, на которую могли согласиться все стороны. А затем, еще через четыре года, страна может стать достаточно сильной, чтобы выдержать предвыборную борьбу.

Вашингтон, который неизменно старался оставаться выше политических разногласий (хотя и сочувствовал Гамильтону), правильно оценил ситуацию и с неохотой согласился еще раз баллотироваться на выборах.

Выборщики собрались в Филадельфии 5 декабря 1792 года и единодушно высказались за Вашингтона, который получил 132 голоса и во второй раз был единогласно избран президентом Соединенных Штатов.

77 выборщиков проголосовали за Джона Адамса в добавление к Вашингтону. Став при голосовании вторым, он снова оказался вице-президентом. Однако выборщики, входившие в число демократических республиканцев, голосовали за Джорджа Клинтона из штата Нью-Йорк в качестве второго кандидата.

Клинтон (род. в Литл-Бритен, Нью-Йорк, 26 июля 1739 года) был ярым антифедералистом и в качестве губернатора Нью-Йорка всеми силами выступал против ратификации конституции. Вместе с Робертом Ливингстоном (который входил в комиссию, составившую Декларацию независимости) и Аароном Бэрром из Нью-Йорка (род. в Ньюарке, Нью-Джерси, 6 февраля 1756 года) Клинтон помогал Джефферсону и Мэдисону создавать Демократическую республиканскую партию. Джефферсон был не во всем согласен с этими северянами, однако для того, чтобы пользоваться влиянием, партии необходимо было представительство на севере.

Клинтон получил всего 50 голосов (Джефферсон получил 4, а Бэрр — 1), а это показывает, что на тот момент федералистская партия по-прежнему правила страной. Она сохранила большинство и в Сенате, так как Третий конгресс оказался федералистским с 17 голосами против 13, по сравнению с 16 против 13 во Втором конгрессе. Однако большинство в палате представителей, которое на выборах 1790 года составило для федералистов 37 к 33, в 1792 осталось за демократическими республиканцами, 57 к 48.

Первый президентский срок Вашингтона ознаменовался для Соединенных Штатов внешним миром, но на западном фронтире мира не было. За Аллеганскими горами по-прежнему находились индейцы.

Индейцы, теперь включенные в американскую территорию, гражданами Америки тем не менее не были, а между ними и обитателями фронтира сохранялась враждебность. Индейцы занимали земли, которые они оставляли малозаселенными и практически неизменными, а американские поселенцы хотели иметь такую землю, которую можно было бы нарезать на фермы и на которой можно было бы возводить города, где бы жили миллионы людей.

Американское правительство декларировало идеалистические принципы, по которым индейцам не следовало мешать и запрещалось их преследовать. Их следовало побуждать к принятию цивилизации, то есть к тому, чтобы они становились фермерами. Из права на их земли и на свободу были признаны Ордонансом о Северо-Западе и одной из ранних деклараций Первого конгресса. Тем не менее правительство в этом случае было слабым и далеким, а поселенцы были на месте и полны решимости.

Постепенно у индейцев покупали индейские земли — иногда с использованием военных средств убеждения, иногда — без них. После каждой такой покупки с индейцами подписывался договор, клятвенно подтвержденный и юридически зарегистрированный, который с регулярностью нарушался американцами при следующем росте спроса на землю.

Индейцы, как обычно, в очень немногих случаях побеждали, но эти немногие случаи очень выпукло отражаются в исторических исследованиях и часто называются резней. Медленное, но неуклонное оттеснение индейцев почти не упоминается.

Например, было решено, что северо-западную территорию необходимо укрепить в стратегически важных местах, чтобы усилить американскую позицию в отношении британцев, находящихся в Канаде. Для этого необходимо было построить укрепления на индейской территории, а против этого индейцы возразили, сочтя (вероятно, вполне справедливо), что это станет просто первым шагом. Британцы на своих канадских фортах (не говоря уже о тех фортах, которые они все еще удерживали на территории, которая на самом деле была американской) науськивали и вооружали индейцев, видя в этом средство ослабления американцев на северо-западе.

В результате этого начались первые индейские войны, которые Соединенные Штаты вели уже в качестве страны, в отличие от предыдущих войн, в которых сражались британцы и колонисты. Соединенным Штатам предстояло вести войны с индейцами ровно век, и они закончились полным подчинением (и в немалой степени истреблением) индейцев на всей территории Америки.

В октябре 1790 года индейцы майами на территории нынешнего штата Индиана разгромили военный отряд американцев — и немедленно были приняты меры к тому, чтобы на это ответить. Считалось, что поражение, оставленное без ответа, приведет к тому, что индейцы полностью отобьются от рук.

В результате этого на следующий год задачу восстановления американского престижа поручили Артуру Сент-Клеру (родился в Шотландии в 1736 году), который был губернатором северо-западной территории. Он с отрядом в 2000 человек отправился на север из поселка, который сейчас является городом Цинциннати, к месту прошлого разгрома. Примерно в 65 километрах от цели 4 ноября 1791 года отряд индейцев захватил его врасплох, полностью разгромив его силы. Генерал поспешно отступил, потеряв убитыми и ранеными почти половину людей.

Вашингтон, переживший неожиданное нападение индейцев, приведшее к поражению Брэддока в начале войны с французами и индейцами, предостерегал Сент-Клера о возможности такого нападения — и теперь пришел в ярость. Было совершенно необходимо спасти положение, и для этого Вашингтон обратился к Бешеному Энтони Уэйну, который столь успешно штурмовал Стоуни-Пойнт тринадцатью годами ранее.

Уэйн обучил новую армию и весной 1794 года повел ее на север через восточную часть современного штата Огайо, по следам злополучного наступления Сент-Клера. Уэйн сумел сохранить свою армию целой и сильной и на северо-западе Огайо построил форт Дефайенс. Он находился всего в 65 километрах от форта Майами, а тот, в свою очередь, был в шестнадцати километрах от юго-западной оконечности озера Эри. Форт Майами хотя и находился на американской территории, но удерживался британцами и служил базой для снабжения индейцев.

Силы индейцев, в центре территорий которых оказался Уэйн, отвергли предложение о переговорах и отступили к британскому форту, забаррикадировавшись с помощью поваленных деревьев. 20 августа 1794 года Уэйн отдал приказ об атаке. Американцы бесшабашно перескочили на своих конях через поваленные стволы и, миновав баррикаду, понеслись на индейцев, которые сломались и моментально рассеялись. Эта битва у поваленных деревьев (Фоллен-тимберс), прошедшая близ того места, где сейчас в штате Огайо стоит город Толидо, длилась не больше сорока минут, но этого времени оказалось достаточно. На какое-то время боевой дух индейцев был сломлен.

После победы Уэйн собрал представителей наказанных племен Огайо на мирные переговоры, которые прошли в его укреплении, форте Гринвилл, в 145 километрах от Цинциннати. По Гринвиллскому договору, подписанному 3 августа 1795 года, индейцы передали Соединенным Штатам большие земельные территории, включая те места, где сейчас располагаются города Детройт и Чикаго.

Глава 9 ДОМИНИРОВАНИЕ ФЕДЕРАЛИСТОВ

После того как страна организовала свою жизнь, у нее наконец появилось время заняться своими границами. Война за независимость закончилась, Великобритания признала независимость Америки, но британцы с Северо-Американского континента не ушли. Они во множестве оставались в Канаде, вдоль всей северной границы Соединенных Штатов. И, признав независимость Америки, британцы отнюдь не желали разрешить юным Соединенным Штатам набрать силу. Сильные Соединенные Штаты могли со временем вступить в борьбу с Великобританией за всю Северную Америку, как это когда-то сделала Франция.

В связи с этим Великобритания проводила политику тихого вредительства. Британцы всячески старались мешать американцам жить. Например, Великобритания подстрекала и вооружала индейцев на северо-западе и оставила за собой укрепленные форты на американской территории, хотя по мирному договору и обязалась вернуть их американцам. Благодаря этим оставленным за собой фортам британцам удавалось получать огромные прибыли от торговли мехами, которую беспомощные американцы считали своей по праву.

Британцы остались не только в форте Майами, но и в Детройте, расположенном на несколько километров севернее, и в форте Микиллимакинак у пролива между островами Гурон и Мичиган. Восточнее они удерживали форты в штате Нью-Йорк, в том числе Ниагару и Осуиго, плюс несколько фортов на реке Святого Лаврентия и озере Шамплейн. (От этого озера они инициировали беспорядки в Вермонте в те годы, пока он еще не стал штатом.)

Во всем этом британцы находили себе оправдание, поскольку Соединенные Штаты также нарушали свои обязательства, принятые по мирному договору. Пока действовали Статьи Конфедерации, отдельные штаты отказывались выплачивать свои долги Великобритании, возникшие в ходе Войны за независимость, а конгресс не мог принудить их это сделать. Конгресс также не мог обеспечить либеральное отношение к лоялистам, которое было обещано Соединенными Штатами в договоре. Лоялистское имущество подвергалось конфискации, самих лоялистов преследовали и, во многих случаях, вынуждали покинуть страну.

Однако в этом обмене нарушениями перевес был явно на стороне Британии. Великобритания по своему произволу ограничивала американскую торговлю и обращалась с американскими кораблями с моряками крайне презрительно. Британские корабли спокойно позволяли себе задерживать в море американские корабли и проводить на них обыски в поисках людей, которые были бы родом из Британии. Этих похищенных людей затем силой заставляли служить на британских кораблях, что называлось «импрессмент» — насильственной вербовкой.

Иными словами, действия британцев наносили ущерб благополучию американцев и унижали их чувства. А подстрекая индейцев, Британия подвергала опасности жизни американцев.

И все же, несмотря на все это, в 90-х годах XVIII века в Америке усилились пробританские настроения. Во-первых, Война за независимость уже закончилась и ее ветераны благополучно находились у власти. Они не желали новых пертурбаций, а события, начавшиеся в Европе, превратили Великобританию в оплот консерватизма, сдерживавший революционный ураган, который бушевал во Франции.

Кроме того, несмотря на все препоны и проблемы, которые Великобритания создавала для американской торговли, она шла достаточно активно, чтобы обеспечивать Америке процветание, и продолжение этого процветания теперь зависело от доброй воли Британии (если ее можно назвать доброй).

Из этого следовало, что федералисты, которые выражали интересы промышленников и коммерсантов, были настроены пробритански. Как это ни странно, Новая Англия, которая была фанатично антибританской до и во время Войны за независимость, а также в первые десятилетия американской независимости, теперь все больше склонялась к пробританским настроениям — вплоть до фанатичности.

Гамильтон воспользовался нарастанием пробританских настроений, чтобы начать переговоры по урегулированию неразрешенных разногласий между Соединенными Штатами и Великобританией. Это необходимо было делать очень осторожно, конечно: раны, нанесенные Войной за независимость, еще не зажили окончательно. Например, сам Гамильтон эти переговоры вести не мог (хотя и хотел бы), потому что о его пробританских настроениях было слишком хорошо известно и он имел слишком много врагов. Вместо этого он убедил Вашингтона направить Джона Джея, председателя Верховного суда, в Лондон. Джей был столь же пробритански настроен, сколь и сам Гамильтон, но об этом было известно меньше.

19 апреля 1794 года Джей высадился в Англии и 19 ноября заключил с британцами Лондонский договор, который в Соединенных Штатах чаще называют Договором Джея.

По этому договору Великобритания пошла на некоторые уступки. Вопросы о насильственной вербовке и британской помощи индейцам не поднимались. Британцы согласились только пообещать, что северные форты будут оставлены, а некоторые ограничения на американскую торговлю будут сняты. Однако если учесть слабость Америки и силу Великобритании, то даже эти уступки были заметными и их не сделали бы, если бы Великобритания не начала к этому времени втягиваться в войну на Европейском континенте и не желала бессмысленных конфликтов в Северной Америке.

В ответ Соединенные Штаты согласились на арбитраж в отношении долгов штатов — и в итоге федеральному правительству пришлось выплатить Великобритании больше двух с половиной миллионов долларов.

С самого начала миссия стала поводом для политической борьбы. Пока шли переговоры о мирном договоре, демократические республиканцы во всеуслышание заявляли о том, что пробританские федералисты планируют предательство. Как только условия договора были опубликованы, они закричали, что это действительно предательство. В Виргинии, где долги Великобритании были очень большими, создавалось впечатление, что штату придется пойти на жертвы для того, чтобы их выплатить, и там возмущение было самым сильным.

Джея поносила вся страна, а когда Гамильтон попытался публично выступить в защиту договора, его забросали камнями. («Раз вы решили пользоваться столь весомыми аргументами, — сказал он едко, — я уйду».)

Однако в конгрессе по-прежнему было сильное федералистское большинство. Четвертый конгресс, избранный в 1794 году в тот момент, когда в Америке росло отвращение к событиям во Франции, федералистское представительство в Сенате выросло с 17 до 19 человек, которым противостояли 13 демократических республиканцев. Что до палаты представителей, где в Третьем конгрессе большинство было за демократическими республиканцами, то в Четвертом перевес снова получили федералисты (54 к 52).

Пользующийся огромным авторитетом Вашингтон также решительно высказался в пользу договора. Он был ратифицирован ровно двумя третями голосов, оговоренными конституцией, и Вашингтон подписал его 14 августа 1795 года.

Однако это было еще не все. Чтобы различные пункты договора вступили в силу, необходимо было ассигновать на них деньги. Законодательная инициатива в финансовой сфере была уделом палаты представителей, а хотя демократические республиканцы и лишились в ней большинства, они сохранили сильное представительство и были решительно настроены блокировать любые ассигнования.

Однако 28 апреля 1796 года представитель Массачусетса Фишер Эймс (род. в Дедхэме 9 апреля 1758 года) встал на защиту билля. Он был федералистом, перешедшим на ультраконсервативные позиции после восстания Шейса. На этот раз он красноречиво указал на то, что без договора неизбежными станут война с Англией и уничтожение Соединенных Штатов. Он убедил достаточное количество голосовавших, чтобы решение о необходимых ассигнованиях было принято.

В целом договор оказался гораздо более удачным, чем казалось. Во-первых, британцы действительно ушли из северных фортов, так что Соединенные Штаты наконец стали хозяевами на собственной территории. Во-вторых, хотя договор этого и не требовал, британцы перестали вооружать индейцев, так что на северо-западе стало спокойнее и появилась возможность продолжить его освоение. Торговля мехами перешла в руки американцев, а условия доходной морской торговли с Вест-Индией улучшились.

Более того, благодаря договору отношения с Великобританией прекратили ухудшаться далее, что могло бы привести к открытым военным действиям, которых в тот момент Соединенные Штаты не могли себе позволить и, скорее всего, не пережили бы. Возможно, договор только отсрочил неизбежное, однако эта отсрочка составила семнадцать лет, и к тому времени Соединенные Штаты окрепли в достаточной мере, чтобы выдержать кризис.

Подобная же ситуация сложилась на юго-западе, где все еще существовали громадные владения Испании. Хотя Испания как мировая держава и была слабее Великобритании, испанская империя в Северной Америке существовала уже почти три века и продолжала расширяться.

Во время Войны за независимость Испания вытеснила Великобританию из Флориды и с северной части побережья Мексиканского залива, заново овладев этими территориями, так что Соединенные Штаты, признанные в результате Парижского договора 1783 года, не имели выхода к Мексиканскому заливу. Весь северный берег залива контролировала Испания. Далеко на Тихоокеанском побережье испанская империя также продвигалась на север. Пока Соединенные Штаты добивались своей независимости, в нынешней Калифорнии возникали испанские поселения. Сан-Диего был основан в 1769 году, Сан-Франциско — в 1776 году, а Лос-Анджелес — в 1781 году.

Эта экспансия в северном направлении даже стала угрожать тем территориям, которые Соединенные Штаты считали своими собственными. По Парижскому договору американская территория простиралась на юг до той линии, которая сейчас является южной границей Джорджии, и эта линия уходила на запад до реки Миссисипи. Однако во время Войны за независимость Испания действовала гораздо севернее этой границы. Вся Луизиана — громадная территория к западу от Миссисипи была испанской, а в один момент в 1781 году испанские силы захватили британское укрепление в форте Сент-Джозеф, чуть восточнее южного окончания озера Мичиган. Поэтому Испания, не колеблясь, назвала своими те юго-западные территории, которые сейчас занимают штаты Алабама и Миссисипи. Чтобы обеспечить свое право на эту землю, испанцы имели форты на юго-западе и, как и британцы на севере, подстрекали индейцев к тому, чтобы не допускать американских поселенцев в эти места.

Еще хуже было то, что Испания контролировала нижнее течение реки Миссисипи, прочно захватив оба ее берега, поскольку огромный город Новый Орлеан был испанским. Перед Войной за независимость Великобритании было даровано право свободного использования Миссисипи на всех территориях, которые находились под контролем Испании. Соединенные Штаты утверждали, что с независимостью унаследовали и это право, однако Испания придерживалась иного мнения. Этой стране не больше, чем Великобритании, хотелось увидеть, что Соединенные Штаты стали на континенте реальной силой, и потому 26 июня 1784 года она закрыла Миссисипи для американских торговцев. В результате этого самая главная коммерческая артерия внутри континента оказалась перекрыта.

Однако Испания, будучи слабее Великобритании, проявляла большую готовность к переговорам. Уже в 1786 году она предложила отказаться от своих чрезмерных территориальных притязаний, если американцы признают за ней право контроля нижним течением Миссисипи. Джон Джей, занимавшийся внешними сношениями в период действия Статей Конфедерации, был готов согласиться на это в обмен на торговые льготы для северо-восточных судовладельцев. Однако южные штаты твердо стояли против каких бы то ни было уступок Испании.

Тогда Испания начала многолетние интриги, с помощью которых пыталась оторвать юго-западных поселенцев от Соединенных Штатов, предлагая им торговые льготы. Планировалось, что в южной части долины Миссисипи возникнет область теоретически независимая, но на самом деле находящаяся под контролем испанцев.

Некий Джон Уилкинсон из Мэриленда (род. в графстве Калверт в 1757 году) выразил готовность сотрудничать с Испанией. Это был на редкость мерзкий двурушник, обладавший удивительной способностью не попадаться. Он участвовал в Войне за независимость и каким-то образом получил чин бригадного генерала. Тогда он плел интриги против Вашингтона и впутался в какие-то финансовые махинации. Теперь, переехав после войны на запад, он стал получать деньги от испанцев.

Трудно сказать, чем это могло бы закончиться, если бы не события, начавшиеся в Европе. В 90-х годах там повсюду шла война, и положение Испании ухудшилось. Заключение Договора Джея заставило Испанию испугаться того, что Великобритания и Соединенные Штаты объединятся и выступят против нее. Результатом этого стало предложение начать переговоры для устранения всех разногласий.

Посол Соединенных Штатов в Великобритании, Томас Пинкни из Южной Каролины (род. в Чарлстоне 23 октября 1750 года), был отправлен в Испанию для заключения договора. Будучи южанином, он не собирался делать сколько-нибудь заметных уступок.

27 октября 1795 года был подписан Договор Сан-Лоренцо (обычно называемый Договором Пинкни). Благодаря твердости Пинкни и страху Испании перед Договором Джея Соединенные Штаты получили все, чего только могли потребовать, не выходя за пределы разумного. Граница была установлена по 31-й параллели в соответствии с Договором с Великобританией 1783 года — эта линия прошла в шестидесяти пяти километрах от северной части побережья Мексиканского залива. Более того, американцам было дано — хотя бы на время — право свободного использования реки Миссисипи.

К 1795 году вся граница Соединенных Штатов почти повсеместно оказалась четко определена. Только линия между Мэном и Канадой оставалась спорной.

Как это ни странно, страной, которая доставила молодым Соединенным Штатам больше всего неприятностей во время второй администрации Вашингтона, оказалась Франция — ее союзница в недавней войне. Без помощи Франции независимости достичь не удалось бы.

Конечно, народ Америки питал к французам весьма теплые чувства, однако существовало немало таких людей, которые не могли позволить эмоциям влиять на их суждения. В конце концов, какими бы идеалистами ни были отдельные французы — такие как Лафайет, — французское правительство помогало Соединенным Штатам своекорыстно, в основном из-за враждебного отношения к Великобритании, а не из дружеских чувств к колонистам. И теперь любые ответные акции Соединенных Штатов тоже должны основываться на соображениях собственного блага.

Конечно, союзные отношения с Францией сохранились. В ноябре 1788 года Томас Джефферсон, который был послом во Франции в период действия Статей Конфедерации (и потому не участвовавший в работе Конституционного конвента), провел переговоры о продлении союза.

Торговые и деловые интересы Соединенных Штатов, которые в основном лежали в области торговли и, следовательно, зависели от Великобритании, видели свои интересы в пробританской позиции и потому автоматически были настроены против Франции. Преимущественно аграрной оппозиции было легче сохранять антибританский настрой, и потому она чаще была про-французской.

Эта ситуация нашла отражение в позиции двух американских партий с первого момента их возникновения. Федералисты, консервативные и ориентированные на коммерцию, были сторонниками Британии и противниками Франции. Демократические республиканцы, либеральные и ориентированные на фермеров, были противниками Британии и сторонниками Франции.

Ситуация обострилась и достигла критических масштабов из-за того, что Франция начала погружаться в хаос революции. Правительство Людовика XVI, невероятно коррумпированное и беспомощное, было также финансовым банкротом (во многом благодаря тратам, связанным с участием в Войне за независимость). Растущее недовольство всех слоев населения привело Францию на грань насильственных действий.

14 июля 1789 года, через две недели после инаугурации Вашингтона в качестве первого президента Соединенных Штатов, толпа парижан захватила и разрушила Бастилию, самую ненавистную тюрьму Франции, которая многие века служила символом деспотической власти французского монарха. Джефферсон, который все еще был послом Соединенных Штатов во Франции, но которому вскоре предстояло стать государственным секретарем, стал очевидцем этого события.

Взятие Бастилии (которое сейчас отмечается во Франции как государственный праздник) стала началом Французской революции. Власть короля и аристократии стала неуклонно ограничиваться, а голоса радикалов — звучать все громче.

Могло бы показаться, что Соединенным Штатам следует приветствовать новую, революционную Францию, объявившую своей целью некоторые из тех демократических идеалов, за которые американцы воевали всего десятью годами раньше. И действительно, Джефферсон и демократические республиканцы симпатизировали Французской революции. Однако федералистов, имевших тягу к аристократии, нисколько не привлекала набирающая обороты Французская революция, так что их антифранцузские настроения резко усилились.

На самом деле Французская революция быстро стала как более радикальной, так и более кровавой, чем американская. На то существовали свои причины: французским революционерам противостояло более коррумпированное и беспомощное правительство, более близкие и опасные внешние враги, и у них отсутствовал опыт представительного правления. По мере того как Французская революция становилась более экстремистской, отношение американцев в целом смещалось в сторону позиции федералистов.

Французские революционеры 21 сентября свергли Людовика XVI и провозгласили республику, а затем, 21 января 1793 года, казнили Людовика (как раз после того, как Вашингтон был избран на второй президентский срок). Французские левые, называвшиеся якобинцами, были в тот момент наиболее сильны и постепенно захватили власть. Для федералистов слово «якобинец» несло такую же эмоциональную нагрузку, как слово «коммунист» для современных американских консерваторов.

Джефферсона и его последователей обвинили в якобинских симпатиях, и как минимум одна разумная реформа была отвергнута из-за неуместных антиякобинских настроений. Французские революционеры разработали десятичную систему мер и весов, названную метрической, которая оказалась на порядок лучше и логичней всех прежде созданных. Американцы могли бы принять ее, как приняли десятичную денежную систему — и чуть было не сделали это, но им помешало то, что ее разработали якобинцы. Десятичная система мер так и не была принята, хотя страна несколько раз была к этому близка. В результате этого весь мир либо уже пользуется десятичной системой или переходит на нее, и только Соединенные Штаты продолжают цепляться за свои нелогичные и бесполезные путаные меры.

Монархии, окружавшие Францию, были с самого начала враждебно настроены по отношению к революционерам, так как считали (совершенно правильно), что если деспотическая неэффективность разрушена во Франции, то и их собственные троны оказываются под угрозой. Когда Людовика XVI казнили, они почувствовали, что опасность грозит им самим. Великобритания, хоть там и не было абсолютной монархии, тоже разделяла этот настрой, отчасти из-за прежней вражды, а отчасти из-за недовольства тактикой французских революционеров.

Французские революционеры, раздраженные иностранным вмешательством и в попытке найти способ объединить французов против общего врага, 1 февраля 1793 года объявили войну Великобритании, Испании и Голландии. Это положило начало двадцати двум годам военных действий, в течение которых Франция одержала колоссальные победы, приобрела огромное влияние, а затем потерпела сокрушительные поражения и лишилась всего. Это также создало ситуацию, позволившую появиться Договорам Джея и Пинкни.

Поскольку в ходе этой войны Великобритания противостояла французскому влиянию и выступала на стороне консервативной стабильности, федералисты становились все более пробритански настроенными, а демократические республиканцы, которых не очень привлекала слишком сильная Франция, симпатизировали этой стране все меньше.

Начало войны поставило Соединенные Штаты перед дилеммой. По союзному договору с Францией могло показаться, что Соединенным Штатам следует прийти на помощь своему давнему другу. Во Франции определенно ожидали именно этого. С другой стороны, Соединенные Штаты были не в том положении, чтобы вступать в войну не раздумывая.

Позиция партий оказалась предсказуемой. Гамильтон и федералисты утверждали, что договор с Францией был заключен с Людовиком XVI и перестал существовать со смертью этого монарха. Джефферсон и демократические республиканцы утверждали, что договор был заключен с народом Франции и сейчас, когда власть в государстве перешла к народу, приобрел еще больший вес.

Вашингтон колебался — а потом нашел великолепный выход. Не признавая и не отрицая юридическую силу договора, он просто указал на то, что Соединенным Штатам должно прийти Франции на помощь в том случае, если на нее будет совершено нападение. Поскольку войну объявила Франция, то она является атакующей стороной, а не защищающейся, что освобождает Соединенные Штаты от обязательства прийти ей на помощь. Поэтому 22 апреля 1793 года он издал Декларацию о нейтралитете в отношении европейского конфликта. Чтобы немного подсластить пилюлю для Франции, он также использовал это как повод признать Французскую республику.

Однако еще до того, как Соединенные Штаты объявили о своем нейтралитете, новая Французская республика направила в Америку своего посла, который пересек океан, не сомневаясь в том, что найдет там полного энтузиазма союзника. Этим послом был Эдмон Шарль Женэ. Поскольку французские революционеры отменили все титулы и требовали, чтобы все без исключения назывались гражданами, в исторических трудах этого человека чаще называют гражданином Женэ.

Женэ прибыл в Чарлстон в штате Южная Каролина 8 апреля и, спокойно полагая, что Соединенные Штаты — союзник Франции, начал давать кораблям каперские патенты, чтобы они могли преследовать британские торговые суда в интересах Франции. В этом ему содействовал губернатор Южной Каролины. Он также попытался организовать сухопутные вылазки на британскую территорию в северном направлении и на испанскую территорию — в южном. Экспедицией, отправляющейся в Новый Орлеан, должен был командовать не кто иной, как Джордж Роджерс Кларк.

По дороге от Чарлстона к Филадельфии по территории демократических республиканцев посла повсюду встречали с бурным энтузиазмом. Приемы, на которых он присутствовал, и высокопарные речи, выражавшие восхищение Французской революцией, которые он слышал, убедили его в том, что вся страна на его стороне — и его не смутила ни Декларация о нейтралитете (которая была издана через две недели после его прибытия), ни холодный прием, который 18 мая он встретил у Вашингтона.

Женэ был проинформирован о том, что его действия нарушают нейтралитет Америки, и он пообещал хорошо себя вести — но и не подумал этого делать. Он продолжал подстрекать американцев к военным действиям, а получив второе предупреждение, пригрозил, что обратится к американскому народу, минуя Вашингтона.

Тут он зашел слишком далеко. Демократические республиканцы поддерживали французов и были против нейтралитета, но даже они не желали встать на сторону иностранного дипломата в конфронтации с собственным правительством. На самом деле неумеренность Женэ явно двигала страну к позициям федералистов, и Джефферсон понял, что это идет вразрез с интересами демократических республиканцев. Он решил выслать Женэ. 23 августа Вашингтон попросил, чтобы Франция отозвала Женэ.

Франция была готова отозвать своего посла, поскольку к этому моменту правительство страны полевело еще сильнее и лидеров партии, к которой принадлежал Женэ, отправляли на гильотину. И действительно, преемник Женэ прибыл с ордером на арест своего предшественника.

Женэ попросил политического убежища, и Вашингтон его ему предоставил. Женэ обосновался в Нью-Йорке, женился на дочери губернатора Джорджа Клинтона и стал гражданином Америки. Он оставался американским фермером на протяжении сорока одного года, дожив до того времени, когда Францией снова начали править короли.

История с Женэ принесла Соединенным Штатам немалую выгоду: она положила конец союзу с Францией и позволила Соединенным Штатам сохранять нейтралитет в течение почти двадцати лет. Она также подтолкнула оскорбленного Вашингтона к федералистам с их пробританскими взглядами. До этого момента он настаивал на том, чтобы оставлять в своем кабинете и Гамильтона, и Джефферсона, несмотря на их ярую вражду, а теперь оказался готов отпустить Джефферсона. Джефферсон ушел в отставку с поста государственного секретаря 31 декабря 1793 года и открыто перешел в оппозицию.

Не все проблемы второй администрации Вашингтона были связаны с внешней политикой. Существовали и внутренние проблемы, которые на некоторое время достигли такого уровня, что к ним стали применять термин «бунт».

Гамильтон, добивавшийся финансовой стабильности Соединенных Штатов, в 1791 году протащил через конгресс некие акцизные сборы, и одним из них были обложены виски и другие крепкие алкогольные напитки. Это был прямой налог, очень похожий на печально знаменитые гербовые сборы четвертьвековой давности — и он вызвал примерно такую же реакцию.

Особенно бурно против него протестовали в Западной Пенсильвании. В тех местах фермерам было трудно перевозить зерно по плохим дорогам, которые проходили по практически диким местам. Как правило, они превращали лишнее зерно в виски, которое перевозить было легче, могло храниться сколь угодно долго и пользовалось большим спросом. Налог на виски сильно подорвал их благополучие, и в 1792 году в Питсбурге проходили жаркие митинги, на которых налог на виски поносили почти теми же словами, как когда-то — гербовые сборы.

Лидером протестующих был Альберт Галлатин (род. в Женеве, Швейцария, 29 января 1761 года), приехавший в Америку в 1780 году и после недолгого пребывания в Бостоне осевший в глубинке в Пенсильвании. Он был членом комитета, который грозил применять все законные средства для того, чтобы мешать сбору налога. Так оно и было. Кроме того, применялись и незаконные средства. Налоговых агентов подвергали грубому насилию, в том числе мазали дегтем и вываливали в перьях.

В 1794 году, когда законы в отношении сбора налогов были ужесточены, сопротивление также усилилось, и в июле в Западной Пенсильвании начался настоящий бунт. (Эти события получили название «Самогонный бунт».)

Губернатор Пенсильвании, демократический республиканец, не желал ничего предпринимать, и Гамильтон убедил Вашингтона применить прямое федеральное вмешательство. 7 августа 1794 года Вашингтон вызвал 13 000-ю армию из Виргинии, Мэриленда, Пенсильвании и Нью-Джерси. Под командованием Гамильтона (который всегда мечтал о военной славе) и в сопровождении самого Вашингтона (отчасти для того, чтобы по-отечески присмотреть за своим протеже) армия вошла в охваченный недовольством район — и все сопротивление таяло перед ней. Сражений не было. К ноябрю все было закончено. Двух предводителей захватили, судили за измену и признали виновными, но Вашингтон тут же их помиловал.

Важность случившегося заключается в том, что федеральное правительство продемонстрировало свою готовность применить прямые меры для подавления бунта. Ему не надо было действовать через посредничество штатов. Это дальнейшее укрепление федерального правительства устраивало Гамильтона, хотя оно еще сильнее обострило оппозиционное отношение фермерства к федералистской партии.

Однако по мере того, как второй президентский срок Вашингтона подходил к концу, становилось все яснее, что его администрация не стоит выше партийных разногласий, раздирающих страну.

К этому моменту Гамильтон стал настолько сомнительной фигурой и столь явной мишенью нападок демократических республиканцев, что наконец 21 января 1795 он подал в отставку с поста министра финансов. Он был первым человеком, занимавшим этот пост, и, по мнению многих, оказался к тому же самым выдающимся министром финансов за всю историю Соединенных Штатов. Однако он остался близким другом и советчиком Вашингтона, и, благодаря возможности оставаться за кулисами, его влияние только возросло.

С меньшей радостью подал в отставку Эдмунд Рэндолф, занявший пост государственного секретаря после отставки Джефферсона. Рэндолф был не меньшим сторонником Франции, чем Джефферсон, и были раскрыты факты, указывавшие на то, что Рэндолф принимал взятки от Франции. Когда Вашингтон представил Рэндолфу эти факты, тот был вынужден подать в отставку, после чего вернулся к жизни частного лица. Его сменил Тимоти Пикеринг из Массачусетса (род. в Салеме 17 июля 1745 года), который был федералистом и верным сторонником Гамильтона.

Теперь все внимание было сосредоточено на президенте. Какое решение он примет в отношении 1796 года? Согласится ли он снова баллотироваться в президенты?

Вашингтон был твердо настроен не делать этого ни при каких обстоятельствах. Ему было шестьдесят четыре года, и он стремился избавиться от груза ответственности, который в течение двадцати лет лежал на нем почти без перерывов. Более того, в последние годы своего второго срока он все чаще становился объектом выпадов ораторов и писателей, принадлежавших к демократическим республиканцам. Эти нападки, которые ему крайне не нравились, усиливались по мере того, как он сдвигался к федералистской платформе.

Итак, он решил уйти на покой и объявил об этом в Прощальном послании к нации. В его составлении активное участие принял Гамильтон, составивший этот документ таким образом, чтобы престиж Вашингтона распространился на федералистскую доктрину. 19 сентября 1796 года это послание было опубликовано в газетах.

В своем обращении Вашингтон объявил, что не станет переизбираться на третий срок, и высказался против создания политических партий и все большего влияния партийных настроений на американскую политику. (Увы, это заявление никакого эффекта не имело.)

Затем он выступил с защитой своей политики нейтралитета, за которую его наиболее часто критиковали. Он предупредил страну, что ей следует избегать ненужного участия в конфликтах других государств. Он подчеркнул, что Соединенным Штатам в своих отношениях с остальным миром следует думать о собственных интересах, и потому «наша истинная политика заключается в том, чтобы избегать постоянных альянсов с какой бы то ни было частью зарубежного мира».

Действительно, Соединенные Штаты в то время были слабым государством, и, хотя в какой-то момент их интересам в наибольшей степени отвечал союз с одним государством, в другой момент им могло оказаться полезнее какое-либо другое государство. Поэтому Вашингтон добавил: «Мы можем спокойно полагаться на временные альянсы в случае экстраординарных чрезвычайных ситуаций».

Получилось так, что позднее этот мудрый совет был извращен таким образом, будто Вашингтон предостерегал Соединенные Штаты ото всех союзов с иностранными государствами. Это привело страну к изоляционистской политике, которая была полезной в XIX веке, но оказалась совершенно неуместной в XX веке.

Таким образом Вашингтон закончил политическую карьеру, и в самом конце 1796 года Соединенные Штаты впервые в своей истории оказались перед состязательными выборами президента.

В выборах принял участие новый штат, появившийся на территории к западу от Северной Каролины. Перед Войной за независимость Северная Каролина считала эти земли своей частью, и еще в 1783 году территория считалась самым западным округом Северной Каролины со столицей в городе Нэшвилле (названном в честь Фрэнсиса Нэша, генерала из Северной Каролины, погибшего в бою во время Войны за независимость).

После войны, когда Северная Каролина исполнила свое обещание передать западные территории Федеральному правительству, поселенцы тех мест попытались ускорить дело, создав штат, который они назвали Франклином (в честь Бенджамина Франклина). Джон Севьер (род. в Нью-Маркете, Виргиния, в 1745 году) исполнял обязанности губернатора штата, однако штат не был признан и в 1788 году растворился.

Однако с увеличением населения создание штата стало вопросом неотложным. 11 января 1796 года была принята конституция нового штата, Джон Севьер был снова избран его губернатором, и 1 июня 1796 года эта территория вошла в Соединенные Штаты в качестве шестнадцатого штата с названием Теннесси (это слово имеет индейское происхождение, но значение его неизвестно).

Итак, 7 декабря 1796 года 138 выборщиков от шестнадцати штатов приготовились выбирать президента и вице-президента.

Логичным кандидатом от федералистов был Гамильтон. Конечно, Гамильтон не родился в Америке, что требовалось по конституции от кандидатов в президенты, однако особым пунктом оговаривалась возможность исключений для тех, кто был гражданином Америки в момент принятия конституции, пусть даже они родились в других государствах. (Предполагается, что это исключение было включено специально, имея в виду Гамильтона.)

Однако Гамильтон находился на переднем крае политических баталий, и, хотя он, возможно, и был самым блестящим человеком в Америке, он был также самым непопулярным человеком. Его обвиняли в финансовых нарушениях и любовных связях с несколькими женщинами, и часть грязи, которой его забрасывали, не могла к нему не пристать. Нельзя было и думать о том, чтобы пытаться добиваться его избрания, и уж тем более — управлять страной.

Кроме него был еще Джон Адамс. Адамс был низенький, толстенький, тщеславный, холодный, бестактный и несимпатичный, однако он, бесспорно, был умен, талантлив, безупречно честен и имел немало заслуг перед страной. Он был одной из ведущих фигур в борьбе против Закона о гербовом сборе, в движении к независимости, в переговорах о заключении мирного договора. Он был послом Соединенных Штатов в Великобритании (и этот пост был весьма непростым, если вспомнить о положении дел в тот период) и восемь лет провел на неблагодарном посту вице-президента, на котором чувствовал себя раздражающе бессильным.

Однако Гамильтону Адамс не нравился: он считал его недостаточно рьяным федералистом и слишком слабым почитателем Гамильтона. Гамильтону хотелось остаться серым кардиналом, и он начал кампанию, чтобы убедить выборщиков при голосовании за Адамса голосовать также и за Томаса Пинкни (который добился заключения Договора Пинкни и потому был популярен в тех областях, население которых в противном случае было бы на стороне демократических республиканцев).

Гамильтон делал вид, будто за этим стоит стремление помешать Джефферсону занять второе место и стать вице-президентом. Однако считается, что на самом деле он надеялся на то, что личная непопулярность Адамса может привести к тому, что некоторые выборщики проголосуют за Пинкни, но в последний момент решат не голосовать за Адамса. Тогда Пинкни стал бы новым президентом, что для Гамильтона было бы предпочтительнее.

К несчастью для Гамильтона, это произвело обратный эффект. Некоторые его неблаговидные намерения стали известны Адамсу, и те выборщики, которые ему симпатизировали, в некоторых случаях отдали свой второй голос Джефферсону назло Гамильтону. В результате этого голосования Адамс получил 71 голос, Джефферсон — 68 голосов, а Пинкни — 59 голосов.

Адамс стал вторым президентом Соединенных Штатов, а Томас Джефферсон — вторым вице-президентом.

Эти выборы обнажили серьезный недостаток конституционной системы выбора людей на эти два поста. Создатели конституции предполагали, что выборщики будут отдавать предпочтение людям, руководствуясь высокими идеалистическими принципами, так что лучший из кандидатов становился бы президентом, а второй по порядку — вице-президентом.

Оказалось же, что вместо этого выборщики голосуют по партийным соображениям. Это привело к тому что, вероятно или даже почти наверняка человек, получивший второе количество голосов, окажется представителем партии, оппозиционной человеку с наибольшим количеством голосов — как в данном случае и произошло.

С точки зрения федералистов, хорошо было то, что вице-президент имел очень мало власти. И к тому же федералисты удачно провели выборы в конгресс благодаря сохранявшемуся в стране общему недовольству произволом Французской революции. Пятый конгресс, собравшийся в 1797 году, увеличил большинство федералистов еще на один голос в Сенате, где теперь соотношение партий составило 20 человек к 12, а в палате представителей — на четыре голоса, где оно составило 58 к 48.

Самым неприятным для федералистов аспектом выборов стало то, что вражда Гамильтона и Адамса продолжилась, буквально расколов партию на две части. Адамс, лишенный гибкости настоящего политика, оставил на своих постах всех членов кабинета министров Вашингтона. В их число входил Пикеринг в качестве государственного секретаря, хотя Пикеринг был целиком на стороне Гамильтона и не видел ничего дурного в том, чтобы изменить своему шефу. Хотя Адамс совершенно точно знал, что некоторые члены кабинета министров спелись с Гамильтоном, его холодная порядочность заставила его оставить их на местах, покуда он считает, что они хорошо исполняют свои обязанности.

Когда 4 марта 1797 года прошла инаугурация Адамса (а Вашингтон стал первым экс-президентом страны), государство стояло перед ситуацией, которая была гораздо серьезнее межпартийных распрей.

Франция была в ярости от Договора Джея, по которому Соединенные Штаты оказались коммерчески связанными с Великобританией, и отсутствия американской благодарности за помощь Франции, оказанную пятнадцатью годами ранее.

Поэтому она начала политику преследования американских торговых судов, и в декабре 1796 года, когда Чарльз Котсуорт Пинкни из Южной Каролины (род. в Чарлстоне 25 сентября 1746 года, старший брат Томаса Пинкни и делегат Конституционного конвента) был отправлен послом во Францию, французское правительство отказалось его принять. Он был вынужден переехать в Нидерланды. Оказалось, что 15 ноября Франция разорвала дипломатические отношения с Соединенными Штатами.

Это было очень похоже на войну, и некоторые крайние федералисты были готовы довести дело до открытых военных действий. Однако Адамс был не готов рисковать и начинать войну, не предприняв каких-то попыток ее предотвратить. Он отправил в Европу на помощь к Пинкни еще двоих человек. Одним из них был Джон Маршалл, федералист из Виргинии, особенно полезный партии потому, что он был смертельным врагом Томаса Джефферсона. Вторым был представитель Массачусетса Джерри, ярый демократический республиканец. (Это создало прецедент, в соответствии с которым во внешней политике нельзя полностью игнорировать оппозиционную партию.) Все трое получили инструкции сгладить ситуацию с Францией. Французское правительство согласилось вести с ними переговоры, и 4 октября 1797 года они прибыли в Париж.

В этот момент террор, которым был отмечен самый радикальный период Французской революции, закончился, и Францией управляла умеренная, но глубоко коррумпированная Директория в составе пяти человек. Их министром иностранных дел был блестящий Шарль Морис де Талейран-Перигор, одним из недостатков которого была чрезмерная любовь к деньгам и готовность брать взятки.

Три агента Талейрана встретились с американскими делегатами и быстро дали им понять, что от них требуются деньги. Если американцы хотят добиться мира, то им придется за него заплатить.

Американские делегаты не имели полнохмочий предлагать деньги, но когда они пытались начать разумные разговоры, все тут же упиралось в деньги. Наконец один из французских посредников сказал об этом совершенно открыто и потребовал ответа.

Раздосадованный Пинкни дал ему ответ. Он ответил: «Нет-нет, ни шестипенсовика». (Позже возникла легенда, будто он сказал: «Миллионы на оборону, но ни цента на дань», но подобные вещи обычно задним числом придумывают специалисты по связям с общественностью.)

Этим дело закончилось. Пинкни и Маршалл уехали на родину. Джерри, демократический республиканец, на какое-то время задержался в слабой надежде на то, что Франция одумается. Потом уехал и он.

Глупые действия Франции (а иначе их не назовешь) стали для федералистов настоящим подарком. Адамс приказал опубликовать все подробности происшедшего (заменив имена трех представителей Талейрана буквами X, Y и Z, так что это происшествие получило название «Дело Икс-Игрек-Зет»), и Соединенные Штаты кипели возмущением.

Впервые — и единственный раз в жизни — Адамс ненадолго стал народным героем. В это время Джозефом Хопкинсоном из Пенсильвании (родился в 1770 году) была написана песня «Салют, Колумбия» (Hail, Columbia). В ней прославлялись Вашингтон, названный прямо, и Адамс как «вождь, который отдает приказы ныне». Ее пели повсюду под бешеные аплодисменты, а демократические республиканцы лишились дара речи. Даже Джефферсону нечего было сказать.

На волне патриотизма федералисты достигли пика своей популярности. Во время промежуточных выборов Шестого конгресса (то есть не совпадавших с президентскими) федералисты получили еще шесть голосов в палате представителей, так что соотношение их голосов с голосами демократических республиканцев составило 64 к 42. И хотя федералисты потеряли одно место в Сенате, там их большинство все равно оставалось убедительным (19 к 13).

Крайние федералисты, почувствовав настроение страны, радостно требовали войны. Правительственным лидером в этих требованиях стал Тимоти Пикеринг, государственный секретарь.

Однако Адамс отказался заходить настолько далеко. Если войне суждено начаться, то ее должна будет объявить Франция. Американская политика ограничится подготовкой к войне и обороне в случае нападения, но официального объявления войны не будет.

Первые шаги были предприняты, и миллионы действительно были потрачены на оборону. В 1797 году были построены первые заслуживающие внимания военные корабли военно-морского флота Соединенных Штатов. «Соединенные Штаты» были спущены на воду в Филадельфии, «Созвездие» («Констеллейшн») в — Балтиморе, и «Конституция» — в Бостоне. 30 апреля 1798 года было создано Министерство военно-морских сил, не зависимое от Министерства сухопутных сил. Численность армии была увеличена, а Вашингтона снова вернули из отставки, чтобы он стал у нее во главе.

На самом деле возглавить армию хотел Гамильтон, однако Адамс ни в коем случае не намерен был этого допустить. Однако Вашингтон отказался принять командование, если Гамильтон не станет его заместителем, и Адамсу пришлось на это согласиться, что означало, что вражда Адамса и Гамильтона обострилась еще больше.

Между двумя странами началась необъявленная война на море, во время которой французские и американские корабли вступали в бой, если встречались в открытом море. Каждая сторона захватила примерно по 100 кораблей противника, а самое известное сражение состоялось 9 февраля 1799 года, когда корабль «Созвездие» захватил французский фрегат «Энсюржант» («Повстанец»). В целом американцы одерживали больше побед.

В 1799 году французскую Директорию сверг поразительно талантливый тридцатиоднолетний генерал Наполеон Бонапарт. Теперь он правил страной как «консул» и строил громадные планы, в которых не было места для жалкой войны с Соединенными Штатами. Поэтому, когда Адамс сделал шаг к возобновлению переговоров (к ужасу крайних федералистов), Бонапарт с радостью пошел ему навстречу.

30 сентября 1800 года был подписан Морфонтенский договор (обычно называемый Конвенцией 1800 года). Франция согласилась принять американского посла и не ущемлять его достоинства. Более того, действие договора 1788 года официально прекратилось, и Соединенные Штаты вошли в новый век, не обремененные никакими иностранными альянсами.

На протяжении всей этой истории Адамс действовал на удивление хорошо — практически безупречно, однако при этом он расколол федералистскую партию. Крайние федералисты настольно открыто бунтовали, что Адамсу в 1800 году пришлось уволить Пикеринга с поста государственного секретаря и назначить вместо него Джона Маршалла.

Во внутренних делах Адамс такой мудрости не проявил. Волна возмущения в отношении Франции оформилась в жесткую федералистскую настроенность против иностранцев и инакомыслящих. Иммигранты во множестве приезжали в Соединенные Штаты, привозя с собой европейские взгляды. Многие из них, особенно французы по происхождению, становились сторонниками демократических республиканцев.

Консервативные американцы в то время (как и почти постоянно в дальнейшем) подозрительно относились к «иностранным подстрекателям», и крайние федералисты увидели в этом шанс сделать свое доминирование в стране постоянным и превратить ее в аристократическую республику, которая была бы похожа на Великобританию без монарха.

Летом 1798 года, действуя на пике ангифранцузских настроений, через конгресс, где большинство составляли федералисты, был проведен целый ряд законов. Один из них, принятый 18 июня, увеличил срок проживания в стране, необходимый для получения гражданства, с пяти лет (что было установлено в 1795 году) до четырнадцати. Еще один закон давал президенту право высылать иностранцев из страны, если он считает их опасными или склонными к измене. Эти два закона практически давали президенту полное право произвольно вышибать, если вам угодно, из страны любого иностранца в течение четырнадцати лет с момента его приезда. Любому «иностранному подстрекателю» придется вести себя тихо.

А что же с теми, кто уже является гражданином или родился в Соединенных Штатах, но, тем не менее, может считаться бунтарем? 14 июля 1798 года был принят закон о подстрекательстве лицами, рожденными в стране. Суровое наказание ожидало любого человека, родившегося в стране или иностранца, вступавшего в сговор с целью препятствия исполнению законов, притеснения любого федерального служащего, пытающегося исполнять закон, или сборища толпы с целью создания беспорядков. Более того, наказание предусматривалось и за «ложные, позорящие или клеветнические тексты», которые имеют целью повредить репутации президента, конгресса или федерального правительства в целом.

Эти Законы об иностранцах и подстрекательстве к мятежу (как их стали называть) нельзя назвать целиком неправильными. Федеральное правительство все еще было очень молодым и неопытным, и существовала реальная опасность того, что оно развалится, если политические фанатики не будут сдерживаться. А никакой сдержанности не существовало. То был период оскорбительных речей и готовности к применению насилия.

Хотя было очевидно, что новые законы нарушают свободу слова и печати, гарантированные Первой поправкой к конституции, они, наверное, вызвали бы меньше возмущения в том случае, если бы их применяли нелицеприятно. Однако федералисты, неверно оценив настроения в стране, сделали из этих законов политическое оружие. Сотни иностранцев были высланы — но все они симпатизировали демократическим республиканцам. Семьдесят человек были посажены в тюрьму по закону о подстрекательстве к мятежу — и все они были демократическими республиканцами.

Демократические республиканцы, возглавляемые такими лидерами, как Джефферсон и Мэдисон, престиж которых ставил их выше любых обвинений, отреагировали на это очень резко, без труда найдя параллели между этой ситуацией и той, которая существовала при Георге III. В результате этого оказалось, что хотя федералисты получили больше власти, чем прежде, они потеряли популярность среди населения.

Оппозиционные демократические республиканцы пошли настолько далеко, что ближе к концу 1798 года законодательные органы штатов Кентукки и Виргинии приняли решения, в которых Законы об иностранцах и подстрекательстве к мятежу денонсировались с такими формулировками, которые напоминали взгляды Джеймса Отиса и Патрика Генри тридцати летней давности.

Резолюции Кентукки (подготовленные Джефферсоном) и Резолюции Виргинии (подготовленные Мэдисоном) гласили, что Законы об иностранцах и подстрекательстве к мятежу являются неконституционными и что федеральное правительство, исполняя их, занимается противозаконной деятельностью.

Оба набора резолюций, но в особенности те, которые были приняты в Кентукки, заявляли, что когда федеральное правительство предпринимает противозаконные и неконституционные действия, необходимо вмешиваться правительствам штатов и, по всей видимости, запрещать исполнение этих законов в границах своего штата.

На самом деле ни Кентукки, ни Виргиния не пытались это сделать, и оба штата подчеркнули свою полную приверженность Соединенным Штатам, однако идея о том, что штаты остаются суверенными и имеют право судить действия федерального правительства, оставалась твердым убеждением многих людей. Этому понятию «прав штатов» предстояло снова и снова возникать в истории страны.

Доктрина прав штатов, по которой окончательным хозяином на своей территории остается каждый из штатов, наверняка привела бы к развалу страны, если бы это право осуществлялось на деле, а не просто декларировалось, — и в будущем наступит тот момент, когда это чуть было не произошло.

Однако в тот период нагнетание напряженности остановило известие о смерти Джорджа Вашингтона.

12 декабря 1799 года, после того как он неразумно проехался верхом в холодную снежную погоду, у него начался ларингит. Если бы его не трогали, оставив в теплой постели, он, несомненно, выздоровел бы. Однако за него взялись врачи и, следуя медицинской практике того времени, сделали ему обильное кровопускание четыре раза подряд, залечив до смерти. Он умер 14 декабря.

Виргинец Генри Ли (род. в графстве Принс-Уильям 21 января 1756 года), который был командиром кавалерии во время Войны за независимость и потому получил прозвище Гарри-кавалерист и который на тот момент был конгрессменом, успев побывать губернатором своего штата, написал речь, прославлявшую Вашингтона. Она была прочитана и занесена в отчеты конгресса 19 декабря, и в ней содержится утверждение о том, что Вашингтон был «первым в войне, первым в мирной жизни и первым в сердцах сограждан». Эта фраза с тех самых пор связана с именем Вашингтона. Его также принято называть Отцом нации: первым его так назвал в 1787 году Генри Нокс.

Глава 10 БОРЬБА ЗА МИР

Пауза, последовавшая за смертью Вашингтона, оказалась недолгой, и к 1800 году страна была готова к политическим баталиям. Козырем федералистов стало то, как они повели себя в противостоянии с Францией. Как будто для того, чтобы символизировать новый престиж федерального правительства, в тот же год, когда Франция пошла на уступки, местопребыванием правительства стала новая столица, Вашингтон, округ Колумбия. Джон Адамс стал первым президентом, занявшим президентскую резиденцию в этом городе. Первое заседание конгресса состоялось там 17 ноября 1800 года.

Однако успешная необъявленная война на море с Францией принесла свои проблемы. Усилия, необходимые для строительства новых кораблей и увеличения армии, неизбежно привели к увеличению налогов. Кроме того, торговля с Францией захирела, а британцы, находившиеся под прессом собственных военных нужд, продолжали беспокоить американские торговые корабли. Демократические республиканцы не преминули воспользоваться этими неприятными побочными эффектами в борьбе с федералистами, а также сделали ставку на непопулярность Законов об иностранцах и подстрекательстве к мятежу и обвинения в тирании.

Демократические республиканцы без труда выбрали своих представителей на выборы 1800 года. Томас Джефферсон, создавший эту партию и возглавлявший ее с самого рождения, был безусловным кандидатом на президентских выборах в 1796 году и остался им в 1800-м. На пост вице-президента выдвинули ньюйоркца Аарона Бэрра, главу северного отделения партии.

Аарон Бэрр служил в армии во время Войны за независимость, был в Квебеке с Бенедиктом Арнольдом и участвовал в Монмутском бою. После войны он добился успеха в качестве адвоката, стал одной из крупнейших политических фигур в Нью-Йорке и постоянно вступал в конфронтацию с Александром Гамильтоном. В 1791 году он обошел тестя Гамильтона на выборах сенаторов от Нью-Йорка, после чего их вражда еще усилилась.

У федералистов было гораздо больше проблем. Казалось бы, они должны были автоматически выдвинуть Джона Адамса на перевыборы, однако мирное урегулирование отношений с Францией, на которое пошел Адамс, глубоко возмутило крайних федералистов. Гамильтон за кулисами прилагал все силы к тому, чтобы избавиться от Адамса. Аарону Бэрру каким-то образом удалось найти доказательства того, чем занимается Гамильтон, и он моментально (и с немалым злорадством) сделал эти сведения публичным достоянием. Гамильтон оказался в крайне неловком положении, и Адамса выдвинули снова. На пост вице-президента федералисты предложили Чарльза Пинкни, который приобрел популярность благодаря «Делу Икс-Игрек-Зет».

3 декабря 1800 года 138 выборщиков собрались для голосования, и Гамильтон приложил все силы к тому, чтобы убедить одного из выборщиков-федералистов не голосовать за Адамса, чтобы президентом оказался Пинкни. Это было хуже, чем просто бесполезно, поскольку одного голоса недосчитался именно Пинкни (он был отдан Джону Джею), так что в результате 65 голосов было отдано за Адамса, и только 64 — за Пинкни.

Однако это не имело никакого значения. Большинство выборщиков — 73 человека — были демократическими республиканцами, и они единодушно проголосовали за Джефферсона и Бэрра, так что оба получили по 73 голоса. В результате получилась президентская ничья — единственный ничейный результат в истории Америки. (Странно, что демократические республиканцы этого не предвидели.)

Конечно, на самом деле ничьей не было, так как каждый выборщик явно имел намерение голосовать за Джефферсона в качестве президента и Бэрра в качестве вице-президента. Тем не менее в конституции предварительное определение этих постов не предусматривалось. В том случае, если ни один из кандидатов не получил большинства, выборы должны были быть проведены «непосредственно» в палате представителей, причем каждый штат имел бы один голос.

Демократические республиканцы оказались в совершенно ужасающем положении. Они явно выиграли на выборах, однако они хотели видеть президентом Джефферсона, а не Бэрра. Однако Бэрр не пошел на попятный и не сказал, что не примет предложения стать президентом. Он позволил себе остаться на поле боя (и за это Джефферсон никогда не смог его простить).

Если бы решение пришлось принимать вновь избранной палате, проблем не было бы. Демократические республиканцы впервые получили большинство в конгрессе, и Седьмой конгресс, которому предстояло вскоре начать заседания, обеспечил демократическим республиканцам заметный перевес: 18 к 14 в Сенате и 69 к 36 в палате представителей. Однако голосовать предстояло Шестому конгрессу, где убедительное большинство принадлежало федералистам, а федералисты (но крайней мере, некоторые из них) вполне способны были проголосовать за Бэрра специально для того, чтобы досадить оппозиции.

В течение недели палата представителей находилась в тупике, поскольку федералисты явно готовы были лишить демократических республиканцев радостной победы. Выход из тупика нашел Гамильтон, оказавшийся в незавидном положении: ему необходимо было выбрать одного из двух врагов. Он ненавидел обоих, но сознавал, что Джефферсон является государственным деятелем, какой бы неправильной его политика ни казалась самому Гамильтону, тогда как Бэрр был беспринципным хитрецом. Гамильтон использовал свой авторитет для того, чтобы убедить некоторых федералистов голосовать за Джефферсона, и 17 февраля 1801 года при тридцать шестом голосовании ничья была нарушена и Джефферсон был избран десятью голосами против четырех.

Эта ситуация ясно показала, что конституционная система президентских выборов при партийной системе работать не будет и что все выборы с этого момента будут испорчены постоянной грызней внутри каждой из партий в период подгонки голосования, чтобы один из кандидатов стал президентом, а второй — вице-президентом.

На самом деле конституцию можно было исправить. Для этого требовалось одобрение двух третей каждой из палат конгресса и трех четвертей всех штатов. Этот барьер преодолеть было сложно, что должно было помешать легкомысленному манипулированию конституцией, однако он не был непреодолимым. Билль о правах был принят в качестве первых десяти поправок, и 8 января 1798 года была принята одиннадцатая поправка, которая запрещала федеральному правительству участвовать в судебном разбирательстве, если иск против какого-либо штата выдвинут гражданином другого штата или другой страны.

И вот теперь подготовили еще одну поправку, в которой были даны очень четкие указания относительно раздельных выборов президента и вице-президента. Эта поправка была одобрена и стала частью конституции в качестве двенадцатой 25 сентября 1804 года. Ее успели принять до начала следующих выборов, так что ничего подобного конфузу Джефферсона — Бэрра больше не повторялось. (Новых поправок к конституции не принимали еще шестьдесят лет.)

Федералисты передали власть демократическим республиканцам с крайней неохотой. За пять дней до окончания президентского срока Адамса почти мертвый Шестой федералистский конгресс поспешно принял законы о создании новых судов и служащих судебных ведомств. Воспользовавшись этим Законом о судоустройстве, Адамс провел последние дни своего президентства, назначая на различные должности верных федералистов. В результате этого, хотя демократические республиканцы с 1801 года контролировали законодательную и исполнительную ветви власти, судебная система осталась федералистской. В результате в течение почти всего срока своего президентского правления Джефферсону пришлось вести безнадежную борьбу с судебной системой.

Проигравший выборы Адамс также получил возможность назначить председателя Верховного суда. Второй по счету председатель Верховного суда, Оливер Эллсуорт из Коннектикута (родился в Виндзоре в 1745 году), подал в отставку по состоянию здоровья. 20 января 1801 года Адамс назначил председателем Верховного суда Джона Маршалла.

При этом Адамс не мог не знать, что между Джефферсоном и Маршаллом была почти столь же непримиримая вражда, что и между Гамильтоном и Бэрром. Однако Адамс и не подозревал, насколько удачный ход был им сделан. Джон Маршалл, твердый федералист, оставался на посту председателя Верховного суда в течение тридцати четырех лет и с помощью принимаемых им решений поддерживал жизнь идеи сильного федерального правительства. Именно благодаря этим решениям Верховный суд получил ту власть, которой он обладает сегодня.

4 марта 1801 года Джефферсон стал президентом государства с населением в 5 300 000 (как показала перепись 1800 года). Церемонию его инаугурации отличала глубокая простота.

С его инаугурацией пришел конец главенству федералистов и всем попыткам превратить Соединенные Штаты в аристократическую республику. Джефферсон позаботился о том, чтобы все репрессивные постановления администрации Адамса были отменены, и прилагал все силы к тому, чтобы внедрить идею правления всего народа. Действительно, история Соединенных Штатов как демократической республики начинается с президентства Джефферсона, так что некоторые историки даже говорят о «революции 1800 года». (Тем не менее Джефферсону хватило мудрости для того, чтобы воздержаться от попыток отменить финансовые решения Гамильтона или ослабить федеральное правительство. Он был против такой политики, но убедился в ее действенности.)

Новый кабинет министров был приведен к присяге, и, конечно же, ведущими фигурами в нем стали Джеймс Мэдисон как государственный секретарь и Альберт Галлатин в роли министра финансов. Это был тот самый Галлатин, который сыграл важную роль в Самогонном бунте, так что неудивительно, что при новой администрации гербовый сбор с виски был быстро отменен.

Джефферсон был пацифистом. Его главной мечтой было добиться полного мира, по возможности уничтожить армию и военно-морской флот и управлять страной как можно экономнее. К несчастью, он не мог установить мир в одностороннем порядке. В Европе уже начались первые этапы войны между наполеоновской Францией и остальными европейскими странами, которые возглавляла Британия. Этот мощный ураган войны трепал и почти не способные ему противиться Соединенные Штаты, однако Джефферсон был полон решимости провести через него свой государственный корабль.

Как это ни странно, первая опасность войны, возникшая почти сразу после инаугурации Джефферсона, была связана с совершенно другой проблемой — гораздо менее важной, но тем не менее ближе затронувшей Соединенные Штаты.

Юго-западный берег Средиземноморья в то время занимали несколько исламских стран, называвшихся Пиратскими. Если идти с востока на запад, то это были Марокко, Алжир, Тунис и Триполитания — и они были настоящим бедствием. Их корабли нападали на торговые суда, шедшие по Средиземному морю, и европейским державам приходилось буквально «отстегивать» деньги, чтобы их корабли не трогали. Великобритания и Франция с легкостью могли бы выжечь эти гнезда пиратов, если бы захотели. Однако такая война обошлась бы им слишком дорого — и кроме того, эти две державы были заняты войной друг с другом. Они ничего не предпринимали против пиратов.

Как только Соединенные Штаты получили независимость, американские корабли больше не могли рассчитывать на безопасность, гарантированную британским флагом. Им приходилось самим платить пиратам. Более того — Пиратские страны, увидевшие, что Соединенные Штаты сильнее удалены и намного слабее Великобритании и Франции, требовали более крупных взяток, чем от сильных держав.

При Вашингтоне и Адамсе американское правительство негодовало — но платило от двадцати до тридцати тысяч долларов в год каждой из Пиратских стран. Это было настоящей данью, хотя как раз в это время американские граждане в другой связи громко кричали о том, что готовы тратить миллионы на оборону, но ни цента на дань.

Самым неприятным было то, что Пиратские страны не видели оснований соблюдать свои договоренности. Они брали столько, сколько могли, и 14 мая 1801 года, через десять недель после инаугурации Джефферсона (и, возможно, в расчете на то, что Джефферсон будет всеми силами стараться сохранить мир), правитель Триполитании расторг договор и объявил Соединенным Штатам войну.

Джефферсон вынужден был отдать приказ начать военные действия против Триполитании и начал укреплять военно-морской флот. Он действовал медленно и мягко, как всегда надеясь на то, что до серьезных боевых действий дело не дойдет, однако к 1803 году ему пришлось отправить в Средиземное море эскадру американских кораблей под командованием коммодора Эдварда Пребла (род. в Портленде, Мэн, в 1761 году).

31 октября 1803 года триполитанцы сорвали крупный куш. Американский корабль «Филадельфия» сел на мель в гавани, и триполитанцы захватили в плен членов экипажа и стали предпринимать шаги к тому, чтобы максимально выгодно использовать сам корабль.

Чтобы избежать позора, который неизбежно принесло бы то, что триполитанцы ведут сражение при поддержке американского корабля, Пребл 16 февраля 1804 года отправил отряд под командованием лейтенанта Стивена Декейтера (род. в Синнепаскенте, Мэриленд, 5 января 1779 года) в гавань Триполи. Под умелым командованием Декейтера отряд поднялся на борт «Филадельфии», поджег корабль и вернулся, не понеся потерь. После этого американская эскадра блокировала Триполи и начала его бомбардировку.

Тем временем некий американский авантюрист, Уильям Итон (родился в Вудстоке, Коннектикут, 23 февраля 1764 года), с десятью американскими матросами и несколькими арабами, завербованными в Египте, прошел от Нила на запад и атаковал триполитанский город Дерну, который находился примерно в восьмистах километрах к востоку от Триполи. 27 апреля 1805 года при поддержке американских кораблей, обстреливавших город с моря, он его захватил.

Триполитании этого хватило. 4 июня 1805 года был подписан договор, по которому американское правительство освобождалось от необходимости платить дань, хотя и согласилось дать выкуп за американских моряков. После этого американская эскадра ушла, предоставив правителю Триполи соблюдать договор самому (что он, естественно, делал только тогда, когда ему вздумается). Остальные три Пиратских страны продолжали действовать по-прежнему.

Эту войну и победу никак нельзя было назвать славными, однако американские корабли предприняли действия там, где европейские державы этого не сделали, и эти действия были успешными, если учитывать удаленность Соединенных Штатов и нежелание администрации вести эту войну. Это была первая наступательная война, предпринятая Соединенными Штатами (если не считать военных действий против индейцев). Это была первая заморская вылазка страны.

И моряки не забыли своего первого славного подвига. Марш морских пехотинцев начинается словами «От чертогов Монтесумы и до пляжей Триполи».

Триполитанская война не заслуживает того, чтобы считать ее чем-то большим, нежели мелкой неприятностью, если сравнивать ее с непомерными амбициями консула Франции Наполеона Бонапарта.

Мечты Бонапарта о власти, распространяющейся на весь мир, не всегда были осуществимыми. Помимо прочего, он мечтал восстановить Французскую империю на той территории Северной Америки, которой она лишилась сорока годами раньше. Таким образом, завершив ерундовую войну с Соединенными Штатами с помощью договора 1800 года, он уже на следующий день занялся Испанией.

1 октября 1800 года Бонапарт заставил слабую Испанию подписать тайный Сан-Ильдефонский договор, но которому Испания уступала Франции территорию, которая по-прежнему носила название Луизиана (см. «Формирование Северной Америки»). Под ней подразумевалась вся местность, питаемая западными притоками реки Миссисипи, — территория, примерно равная по размеру тогдашним Соединенным Штатам. Это снова обеспечило бы сильное присутствие Франции на Северо-Американском континенте — по крайней мере, обеспечило бы со временем, поскольку пока Бонапарт не стал предпринимать каких-либо мер по осуществлению передачи этих территорий.

Прежде чем что-либо делать в Луизиане, ему необходимо было установить мир в Европе. 14 июня 1800 года он одержал одну из крупнейших побед над Австрией в сражении при Маренго, и европейским державам пришлось смириться с этим положением дел. Даже Великобритании надоела война, и 27 марта 1802 года она наконец согласилась на так называемый Амьенский мирный договор, так что Бонапарт наконец добился мира со всеми странами — и причем в качестве победителя.

Теперь ему необходим был плацдарм в богатой Вест-Индии. Там благодаря торговле можно было бы создать надежные финансовые структуры, с помощью которых можно было бы развивать дикие территории Луизианы и создавать новую Францию.

Начиная с XVII века Франции принадлежала западная часть острова Санто-Доминго (эта часть сейчас является государством Гаити), а в 1697 году она получила его от Испании целиком. К этому моменту население острова состояло преимущественно из чернокожих рабов. После Французской революции эти рабы получили свободу, но простого освобождения им оказалось мало. Негры желали получить независимость и были готовы за нее сражаться.

Бонапарт, считавший, что Санто-Доминго ему необходим, отправил на этот остров армию. Негры героически сопротивлялись, но не могли ничего противопоставить хорошо экипированным и обученным французам.

Так что какое-то время в 1802 году Бонапарт, видимо, считал, что его рискованная игра была успешной. Он получил мир в Европе, островную базу в Карибском бассейне и огромную Луизиану на Американском континенте.

А потом все развалилось. Победоносная французская армия на Санто-Доминго пала жертвой врага, с которым она не в состоянии была сражаться, — желтой лихорадки. Французские солдаты умирали целыми батальонами, так что вскоре оказалось, что практически никто из них не вернется во Францию, а у Бонапарта все-таки нет острова. Кроме того, Амьенский мир оказался очень неустойчивым. Враждебно настроенные британцы пожалели о его заключении почти сразу же и искали повода, чтобы снова начать военные действия.

Без острова и без мира Луизиана Бонапарту оказалась не нужна. Как только война возобновится, британцы, обладающие надежной базой в Канаде, захватят Луизиану. И уж если Бонапарт не мог заполучить эту территорию, то он страстно желал, чтобы она хотя бы не досталась Великобритании. И какова же была альтернатива? Видимо, в этот момент он должен был вспомнить о Соединенных Штатах.

Соединенным Штатам о тайном договоре, который передавал Луизиану Франции, стало известно в мае 1801 года, вскоре после инаугурации Джефферсона. Страну это ужаснуло. Было достаточно неприятно, когда устье реки Миссисипи находилось в руках относительно слабой Испании, но если ее сменит мощная и победоносная Франция, это станет просто нестерпимо.

Джефферсон при всем своем профранцузском и антибританском настрое не мог не почувствовать, что если передача Луизианы действительно состоится, то Соединенным Штатам придется заключить союз с Великобританией против Франции. Однако пока никаких действий по такой передаче не предпринималось — и Джефферсон медлил.

На протяжении 1802 года Бонапарт все яснее понимал, что Луизиану ему не удержать — и потому он решил подтолкнуть Джефферсона. Испания не препятствовала торговле по реке Миссисипи с момента заключения в 1795 году договора Пинкни. И вот теперь, в результате тайного требования французов, Испания нарушила условия этого договора и 16 октября 1802 года закрыла Миссисипи для американских торговцев.

Это означало, что необходимо начать либо войну, либо переговоры, поскольку закрытие Миссисипи было для американцев неприемлемо. Джефферсон, этот стойкий приверженец мира, выбрал переговоры. Возможно, Соединенные Штаты выкупят устье Миссисипи: это было бы безопаснее и, в отдаленной перспективе, не так дорого (хоть и менее «блистательно»), чем воевать за него.

В тот момент послом Соединенных Штатов во Франции был Ливингстон, который за четверть века до этого работал с Джефферсоном в комитете, составившем Декларацию независимости. Джефферсон отправил своего соотечественника-виргинца, Джеймса Монро (род. в графстве Уэстморленд 28 апреля 1758 года), во Францию с инструкциями для Ливингстона. Тому предписывалось предложить два миллиона долларов за Новый Орлеан и устье Миссисипи — и быть готовым увеличить эту сумму до десяти миллионов.

Несомненно, Ливингстон и Монро ожидали, что купить устье Миссисипи окажется очень непросто. Противоположную сторону на переговорах представлял проницательный мастер дипломатии Талейран, который был министром иностранных дел при Директории и при Наполеоне (и которому предстояло сохранить этот пост и после Наполеона).

Американцы не подозревали о том, что Бонапарта их умеренность привела в раздражение. Только устье Миссисипи? Талейран отложил предложение в сторону и с бесстрастной улыбкой поинтересовался, сколько американцы готовы предложить за всю Луизиану.

Наверное, американские переговорщики на мгновение лишились дара речи. Они не были уполномочены вести переговоры о покупке всей Луизианы. Тем не менее, немного придя в себя, они поняли, что, невзирая ни на какие полномочия или их отсутствие, они не имеют права отказаться от совершенно великолепного шанса, который им представился. Они некоторое время поторговались, а затем в конце концов согласились оценить территорию, размером примерно в два миллиона квадратных километров, в пятнадцать миллионов долларов, что в результате составило меньше цента за тысячу квадратных метров. С приобретением Луизианы территория Соединенных Штатов становилась вдвое больше, так что со временем эти земли предстояло поделить на тринадцать штатов.

Соглашение было подписано 30 апреля 1803 года — и очень вовремя: спустя две недели война между Великобританией и Францией возобновилась. Если бы к моменту начала военных действий Луизиана по-прежнему принадлежала Франции, Великобритания, скорее всего, не устояла бы перед соблазном и оккупировала бы эту территорию. В сложившейся же ситуации Великобритания, предпочитая оставить эту территорию Соединенным Штатам и не идти на рискованные военные действия против Франции и Испании в этой дикой местности, даже способствовала передаче этих земель. Британские банкиры ссудили Соединенным Штатам деньги, чтобы можно было заплатить Наполеону. (Похоже, в 1803 году звезды благоприятствовали Соединенным Штатам.)

Конечно, покупка Территории Луизиана создала для Джефферсона проблемы. Будучи сторонником строгого соблюдения конституции, он считал, что федеральное правительство не имеет конституционного права покупать территорию таким манером. С другой стороны, федералисты, допускавшие свободное толкование конституции, считали, что федеральное правительство такое право имеет.

В данном случае, как и следовало ожидать, принципами пришлось поступиться. Джефферсон решил, что вопреки всем конституционным возражениям, он не может упустить подобный шанс, — и принял Луизиану. Федералисты, обнаружившие, что ненависть к Джефферсону у них сильнее, чем любовь к своим собственным взглядам, моментально выступили против этой покупки. Однако, несмотря на оппозицию, решение прошло через демократически-республиканский конгресс, так что 20 декабря 1803 года Франция официально передала Территорию Луизиана Соединенным Штатам.

Джефферсон, будучи самым научно настроенным из всех наших президентов, моментально распорядился провести исследования новой территории. По правде говоря, он имел подобные планы даже до того, как возникла идея купить эти земли. С этой целью он готовил виргинца Мериуэзера Льюиса (род. близ Шарлотсвилла 18 августа 1774 года), хорошо знакомого с необжитыми местностями. В 1801 году Джефферсон сделал Льюиса своим личным секретарем и всячески подталкивал его к изучению тех областей знаний, которые необходимо знать исследователю.

Похоже, Льюис не захотел брать на себя всю ответственность за экспедицию и предложил, чтобы в качестве еще одного руководителя к нему присоединился еще один виргинец, Уильям Кларк (родился в округе Каролина 1 августа 1770 года). Кларк был младшим братом Джорджа Роджерса Кларка и участвовал в битве у поваленных деревьев.

В качестве их сопровождения были отобраны около сорока человек, все они были молодыми. Кларк, которому к моменту начала экспедиции исполнилось тридцать три года, был самым старшим из них. Отряд отправился в Сент-Луис (основанный французами в 1764 году, прежде чем поселенцы узнали, что годом раньше эта территория отошла Испании), где перезимовал. Затем, 14 мая 1804 года, исследователи направились на запад от реки Миссисипи, в практически неизвестные земли, которые теперь входили в Соединенные Штаты. На трех судах они поплыли вверх по Миссисипи.

На территории современного штата Монтана они обнаружили, что Миссисипи разделяется на три реки, которые они назвали реками Джефферсон, Мэдисон и Галлатин в честь трех ведущих деятелей администрации. Река Джефферсон была самой западной из них, и они отправились вверх по ее течению к ее истоку.

Строго говоря, здесь Луизиана заканчивалась, однако дальше находился неисследованный район, который назывался Территорией Орегон и не имел определенного владельца. Это была последняя часть Северо-Американского континента, на которую еще никто не заявил свои права. На севере находились русские в Аляске, на юге — испанцы в Калифорнии, однако обе эти страны не предпринимали никаких шагов, чтобы на деле обозначить свои невнятные притязания на эти земли.

Помимо этих двух стран, были и другие желающие. Британский мореплаватель капитан Кук проплыл вдоль этого берега в 1778 году. Американские корабли также побывали в этих водах. Американский капитан Роберт Грей (родился в Тайвертоне, Род-Айленд, в 1755 году) первым совершил кругосветное плавание под американским флагом, завершив первое из них в 1790-м, а второе — в 1793 году. В ходе второй кругосветки его корабль «Колумбия» зашел в одну из рек на берегу Орегона, которая была названа Колумбией в честь корабля.

Итак, Льюис и Кларк отправились на Территорию Орегон. Они пересекли Континентальный водораздел, за которым реки текут уже не в Атлантический, а в Тихий океан. Они вышли к истоку реки Колумбия и прошли вдоль нее до океана, где оказались 15 ноября 1805 года. Именно благодаря экспедициям Грея, Льюиса и Кларка спустя сорок лет Соединенные Штаты заявили свои права на Территорию Орегон.

Льюис и Кларк отправились в обратный путь 23 марта 1806 года, а 23 сентября вернулись в Сент-Луис. Они первыми прошли Северо-Американский континент по суше до Тихого океана и обратно.

В соответствии с инструкциями Джефферсона Льюис и Кларк вели подробные дневники, составляли карты и описания территории и собрали поистине энциклопедические сведения о землях, которые в тот момент были практически не известны никому, кроме проживавших на них индейцев.

Еще одним исследователем Территории Луизиана стал Зебулон Монтгомери Пайк (род. в Лэмбертоне, Нью-Джерси, 5 января 1779 года) — это первый упоминаемый в данной книге человек, родившийся уже после того, как Соединенные Штаты провозгласили свою независимость). Получив указание найти исток реки Миссисипи, Пайк двинулся из Сент-Луиса на север 9 августа 1805 года. Он оказался на территории современного штата Миннесота, где в феврале 1806 года обнаружил британских торговцев. Он очень решительно заявил им, что они находятся на американской территории и за свои действия будут отвечать в соответствии с американскими законами.

В июле 1806 года Пайка снова отправили в экспедицию — на этот раз исследовать юго-западную часть Луизианы. Он добрался до Колорадо, где 15 ноября увидел вершину, которая сейчас известна как пик Пайка. Пайк попытался на нее подняться, но, не имея теплой одежды, был вынужден повернуть назад.

Он продолжил путь на запад, игнорируя предупреждения испанцев о том, что он вторгается на их территорию, и, наконец, был взят ими в плен в нынешнем штате Нью-Мексико. У него конфисковали записи и отпустили только 1 июля 1807 года.

Внутренние дела у администрации Джефферсона шли прекрасно. Министр финансов Галлатин ввел жесткую экономию в отношении всех государственных расходов, включая и военный бюджет. Несмотря на Триполитанскую войну и покупку Луизианы, налоги были снижены, а государственный долг снизился с 83 до 57 миллионов долларов.

Были приняты земельные законы, которые позволяли правительству продавать землю поселенцам за небольшую плату и при этом предоставлять им финансовую поддержку. Масса поселенцев направлялась на запад, и Кливленд, основанный в 1796 году, стремительно рос. Из самого восточного края бывшей северо-западной территории был создан штат Огайо, который вошел в союз 1 марта 1803 года в качестве семнадцатого штата.

Однако Джефферсону, несмотря на успехи своей администрации, постоянно досаждал федералистский уклон судебной власти, который Адамс сумел обеспечить в последние дни своего президентского срока. Администрация Джефферсона вела с этим борьбу по всем направлениям.

Во-первых, Мэдисон на своем посту государственного секретаря отказывался выдавать документы, которые подтвердили бы полномочия новых мировых судей, которых Адамс назначил в округ Колумбия. Один из них, Уильям Марбери, подал иск — и дело «Марбери против Мэдисона» попало в Верховный суд, который в тот момент возглавлял главный враг Джефферсона, федералист Джои Маршалл.

Суд под председательством Маршалла закрыл дело 24 февраля 1803 года, однако при этом ухитрился объявить, что конгресс не может принимать, а президент — исполнять закон, который противоречит конституции Соединенных Штатов. Более того, Маршалл отрицал право президента или конгресса определять конституционность закона: это должно было остаться исключительно прерогативой Верховного суда. Чтобы подчеркнуть это, Верховный суд под председательством Маршалла нашел один из разделов Закона о судоустройстве неконституционным.

Это стало пятым случаем, когда Верховный суд объявил один из федеральных законов неконституционным. Больше такого не происходило в течение полувека, однако прецедент был создан.

Еще один шаг был предпринят в 1810 году, когда встал вопрос о мерах, предпринятых юстицией Джорджии для того, чтобы аннулировать некоторые весьма сомнительные земельные сделки, совершенные прежними законодателями. Этот вопрос попал в суд в качестве дела «Флетчер против Пека», и Джон Маршалл вынес заключение, согласно которому один из законов штата Джорджия был признан неконституционным и потому лишенным юридической силы. Таким образом власть Верховного суда распространилась не только на федеральное правительство, но и на штаты. Принятие этого постановления придало Верховному суду Соединенных Штатов его современный вид.

Так как судьи назначались пожизненно и очень мало кто из них подавал в отставку, Джефферсон не видел иного пути покончить с засильем федералистов, кроме импичмента. Любое должностное лицо (включая президента) могло быть подвергнуто процедуре импичмента, то есть обвинено в действиях, которые бы делали его негодным к занимаемой должности. После этого его дело должно было рассматриваться в Сенате, и, в случае признани я его виновным, он снимался с должности в строгом соответствии с конституцией.

Поэтому Джефферсон инициировал процедуру импичмента по отношению к некоему судье из Нью-Гэмпшира, который был крайним федералистом и чье поведение в зале суда было настолько странными, что указывало на безумие. Дело судьи рассмотрели, и 12 марта 1804 года обвинение было признано справедливым, в результате чего он был снят со своей должности.

Воспользовавшись этим прецедентом, Джефферсон начал действия против гораздо более важной персоны — Сэмюэля Чейза из Мэриленда (род. в графстве Сомерсет 17 апреля 1741 года). Чейз поставил свою подпись под Декларацией независимости и был членом Верховного суда, будучи назначенным на эту должность Вашингтоном в 1796 году. Он был федералистом и, председательствуя на судебных заседаниях, вел слушания с немалой политической пристрастностью, однако без всякого психоза. Против него была начата процедура импичмента, и его дело рассматривалось в Сенате в феврале 1805 года. Несмотря на все давление со стороны администрации, он был оправдан 1 марта, и Джефферсон прекратил наступление. Не имея возможности что-либо предпринять, он смирился с федералистской судебной системой.

Те победы, которые федералистам удавалось одерживать с помощью судов, были прискорбно недостаточными для ультрафедералистов Новой Англии, которых теперь возглавлял Тимоти Пикеринг, бывший государственным секретарем в администрациях Вашингтона и Адамса. Он стал сенатором от Массачусетса — одним из всего девяти сенаторов-федералистов, которые остались в конгрессе после промежуточных выборов 1802 года (что составило менее половины от тех двадцати, которые там находились шестью годами раньше).

Пикеринг был уроженцем Салема (округ Эссекс), а так как из этого округа выдвинулось еще несколько ультрафедералистских лидеров, то эту часть партии со временем стали называть «Эссекской хунтой». («Хунтой», испанским словом, означающим «совет», в Америке стало принято называть политическую фракцию или клику.)

Пикеринг и его сторонники видели в администрации Джефферсона, ориентированной на фермерство, угрозу для коммерческого процветания Новой Англии. Покупка Луизианы стала последней каплей, так как каждый новый западный штат увеличивал большинство демократических республиканцев, а из Территории Луизиана можно было нарезать множество фермерских некоммерческих штатов.

Единственный выход Пикеринг видел в образовании отдельного государства. Коммерческие штаты должны будут денонсировать свое принятие конституции и вернуть себе суверенитет. Другими словами, они должны будут выйти из федерального союза. Пикеринг решил, что в новое государство войдут пять штатов Новой Англии плюс штаты Нью-Йорк и Нью-Джерси. Эссекская хунта даже готова была принять британскую помощь при создании этой «Северной конфедерации». (Невольно задумываешься о том, что бы по этому поводу сказал Сэм Адамс — твердый сторонник демократических республиканцев, однако в тот момент, когда хунта строила свои планы, Сэм Адамс в возрасте 81 года скончался 2 октября 1803 года.)

С этим вопросом обратились к Гамильтону. Готов ли он привести в союз штат Нью-Йорк?

Гамильтон самым решительным образом отверг такое предложение. Он приветствовал покупку Луизианы, когда другие федералисты ее осудили, и не собирался разрушить союз штатов только потому, что он идет не его путем. Однако все, против чего был Гамильтон, радостно принимал Бэрр, а Бэрр был беспринципным человеком, который ни перед чем не останавливался. Эссекская хунта обратилась к Бэрру.

Бэрр не собирался выставлять свою кандидатуру на пост вице-президента, так как после того, как при голосовании 1800 года он позволил федералистам себя использовать, разгневанный Джефферсон с позором изгнал его из партии. В результате Бэрр решил баллотироваться на пост губернатора Нью-Йорка и был готов снова заключить соглашение с федералистами. Пусть они его поддержат — и он присоединит Нью-Йорк к Северной конфедерации.

Весной 1804 года состоялись выборы губернатора Нью-Йорка, и Бэрр их проиграл. Бэрру показалось, что причина проигрыша очевидна. Гамильтон активно выступал против его кандидатуры, так что федералистская поддержка оказалась не такой мощной, как он рассчитывал.

Для Бэрра это стало последней каплей. Гамильтон помешал ему стать президентом, а теперь и губернатором!

В июне Бэрр нашел повод оскорбиться какими-то словами Гамильтона, сказанными в его адрес, и вызвал своего врага на дуэль. Гамильтону совершенно не обязательно было принимать вызов. Он осуждал дуэли, и только за три года до этого на дуэли погиб его старший сын. Он знал, что Бэрр — озлобленный человек и хороший стрелок. Однако Гамильтону не хватило отваги на то, чтобы показаться трусом и потерять свой статус «джентльмена».

Он принял вызов, и И июня 1804 года дуэль состоялась в Уихокене, на берегу реки Гудзон, относящемся к Нью-Джерси. Бэрр (который в тот момент все еще был вице-президентом Соединенных Штатов) тщательно прицелился и выстрелил Гамильтону ниже грудной клетки. По прошествии чуть более суток Гамильтон умер в возрасте сорока девяти лет.

Однако вместе с ним погибли и все планы создания Северной конфедерации. Бэрр в своей слепой ненависти полностью погубил свою политическую карьеру, превратил Гамильтона в героя и мученика и обрек Эссекскую хунту на злобное бессилие.

Результаты стали совершенно очевидными к моменту президентских выборов 1804 года. Впервые кандидатуры выдвигались на закрытых собраниях партий — то есть теми конгрессменами, которые являлись членами данной политической партии. Конечно же, демократические республиканцы снова выдвинули кандидатуру Джефферсона. Вместо Аарона Бэрра в качестве вице-президента они выбрали Джорджа Клинтона, который в течение долгого времени был губернатором штата Нью-Йорк.

Что до федералистов, то на пост президента они выдвинули Чарльза Пинкни (выдвигавшегося на пост вице-президента в 1800 году), а на пост вице-президента — Руфуса Кинга из Нью-Йорка, одного из авторов Ордонанса о Северо-Западе. Он был членом Конституционного конвента, а в недавнее время — послом в Великобритании.

Главным вопросом кампании была покупка Луизианы, и федералисты не могли совершить больше ошибки, нежели ей противиться. Приобретение громадной территории настолько отвечало чувству американской гордости, что почти все выборщики оказались демократическими республиканцами.

Результатом этого 5 декабря 1804 года стала полная победа демократических республиканцев. На этих выборах, когда впервые прошло раздельное голосование за президента и вице-президента, Джефферсон и Клинтон получили 162 голоса, и только 14 выборщиков проголосовали за Пинкни и Кинга. Только Коннектикут и Делавэр остались федералистскими.

Девятый конгресс, избранный на этих же выборах, стал еще более демократически-республиканским, чем прежде. Теперь демократические республиканцы имели в Сенате 27 голосов против 7, а в палате представителей — 116 против 25. Федералистское представительство превратилось в раздосадованного пигмея.

Что до Аарона Бэрра, то ему оставалось одно — перейти на мрачную территорию заговоров. Он был осуждаем всеми за убийство Гамильтона, а в штатах Нью-Йорк и Нью-Джерси были выданы ордера на его арест, так что его политическая карьера закончилась. Он отправился на запад, где встретился со своим другом, генералом Джеймсом Уилкинсоном.

Уилкинсон, получавший в 90-х годах деньги от Испании, со своим обычным поразительным везением, стал в 1805 году губернатором практически всей Территории Луизиана, не считая самой южной ее оконечности. Лет за десять до этого он строил планы по расколу территорий, прилегавших к Мексиканскому заливу, в чем ему должна была помочь Испания. Теперь его планы стали еще более грандиозными. Он мечтал об империи, которая включит в себя не только юго-западную часть Соединенных Штатов, но и испанские территории. Сам он должен был стать ее правителем, а Новому Орлеану отводилась роль его столицы. А почему бы и нет? Бонапарт, начавший свою карьеру обнищавшим корсиканским армейским офицером, сделался диктатором Франции, самым влиятельным человеком Европы, а 2 декабря 1804 года (за три дня до повторного избрания Джефферсона) и вообще французским императором, Наполеоном I. Какой это был пример для подражания!

Бэрр, который уже выразил свою готовность отколоться от Соединенных Штатов, поддержал невнятный план Уилкинсона. Бэрр обладал обаянием и умением внушить доверие — свойствами настоящего мошенника. На западе он познакомился со множеством людей, которые были ослеплены его замыслами, и в 1806 году он начал набирать людей для вторжения в испанские владения. Он дожидался только, чтобы его союзники в Новом Орлеане провозгласили независимость Луизианы.

Насколько далеко это зашло бы и насколько удачно бы сложилось, нам никогда не узнать. Джеймс Уилкинсон, то ли решивший, что его заговор все-таки не принесет успеха, то ли почувствовавший, что Бэрр отнимает у него всю славу (а может, тут присутствовали оба этих фактора), написал письмо Джефферсону, раскрыв заговор и обвинив во всем Бэрра, представив самого себя как патриота. Когда Бэрр об этом услышал, он бежал в испанскую Флориду, а Уилкинсон снова вышел сухим из воды.

Джефферсон, который был только рад поводу раздавить Бэрра, тут же приказал его поймать. Бэрра арестовали на территории нынешнего штата Алабама 19 февраля 1807 года. 30 марта его судили за измену в Ричмонде, штат Виргиния.

На слушаниях выездной сессии председательствовал не кто иной, как Джон Маршалл. Маршалл не испытывал никакой симпатии к заговорам, изменам или Аарону Бэрру, однако его ненависть к Джефферсону оказалась сильнее. Бэрр стал предметом спора между президентом и председателем Верховного суда. Первый прилагал все силы к тому, чтобы Бэрр был осужден, последний — к тому, чтобы он был оправдан.

Председатель Верховного суда одержал временную победу, заняв позицию твердого конституционалиста. Он потребовал точного соответствия определению понятия «измена», которая, согласно конституции, заключалась «в ведении войны против Соединенных Штатов или присоединении к их врагам».

Бэрр не вел войны и не присоединялся к врагам государства. Его остановили прежде, чем он успел это сделать, и оказалось невозможным доказать, что он действительно имел такие намерения. Вследствие этого 1 сентября 1807 года Бэрр был признан невиновным, и Маршалл мог мрачно торжествовать по поводу того, что ему удалось помешать своему врагу, президенту.

Бэрр уехал в Европу, где на какое-то время остался, и хотя он прожил еще тридцать лет и умер в Нью-Йорке в возрасте восьмидесяти лет, то была жизнь всеми забытого и обнищавшего человека. Так что в итоге он понес заслуженное наказание.

Пока Джефферсон сражался с судьями и изменниками, подлинная опасность таилась за пределами страны.

Война между Великобританией и Наполеоном в некотором смысле для американской торговли оказалась настоящим подарком судьбы. Соединенные Штаты оказались сильнейшей морской нейтральной страной, и их корабли перевозили товары в военных количествах — и с военными прибылями. На какое-то время это военное процветание дало Соединенным Штатам больше кораблей и объемов торговли в расчете на душу населения, чем любой другой стране. Активная торговля велась даже с Китаем.

Однако это процветание было опасным и ненадежным, так как по большей части торговлю приходилось вести в нарушение интересов Британии, которая контролировала морские перевозки.

Франция, которая не могла использовать собственные корабли, бросая вызов Британии, рассчитывала на американские перевозки для получения за пределами Европы тех товаров, которые ей были необходимы. Американские корабли с товарами из французских и испанских колоний, направлявшиеся во Францию или Испанию, которая в тот момент была ее союзницей, могли быть конфискованы англичанами за перевозку «контрабанды», то есть сырья, которое могло быть использовано для повышения военной силы Наполеона.

Американские перевозчики поступали следующим образом. Американские корабли доставляли грузы из колоний в Соединенные Штаты, поскольку британцы не запрещали американцам импортировать сырье. Когда это было сделано с соблюдением определенных формальностей, груз становился американским. После этого корабль отправлялся дальше, во Францию или Испанию. Уловка была совершенно очевидной, однако в 1800 году Великобритания приняла принцип «прерванного пути».

Однако по мере того, как положение в Европе обострялось все сильнее, у обеих сторон уменьшалась готовность соблюдать права нейтральных стран. В 1805 году Великобритания разгромила французский военный флот в Трафальгарской битве, и ее контроль над морями стал абсолютным. Однако французы разгромили русских и австрийцев под Аустерлицем, так что влияние Наполеона стало небывало большим.

Только Великобритания преграждала Наполеону путь к власти над всем миром — и только военный флот Великобритании защищал страну от вторжения наполеоновских войск. Великобритания не имела армии, которая могла бы противостоять Франции на суше. Франция не имела военного флота, который мог бы бросить Великобритании вызов на море. Обе стороны прибегли к экономическому оружию. Великобритания начала блокаду Франции, а Наполеон попытался прекратить торговлю европейских стран с Великобританией.

Американские торговые корабли оказались пойманными между Сциллой и Харибдой — и были раздавлены. Начиная с 1805 года британцы перестали допускать фиктивные «прерванные пути». Британские военные корабли и французские каперы начали захватывать американские суда, и коммерческое процветание Америки закончилось.

Поскольку Великобритания контролировала морские пути, она могла нанести американским перевозкам гораздо больше ущерба, нежели Франция, и потому возмущение Великобританией нарастало. Помимо этого, оставался вопрос о насильственном рекрутировании матросов, которое вызывало все большую ярость.

Великобритании необходимы были матросы, ибо ее военные корабли были ее главной защитой, и без них она была бы уничтожена. Однако уклад британского общества был таким, что ее правящие классы обращались с матросами, как с собаками. Из-за ужасного обращения с матросами, отвратительного питания и частых порок за малейшие провинности ни один человек, будучи в здравом рассудке, не пошел бы на службу добровольно. Экипажи кораблей набирались в Британии так: захватывали всех здоровых мужчин с низким положением в обществе и силой утаскивали на борт кораблей. Отряды вербовщиков, набиравшие необходимых Великобритании матросов, были частью британской жизни.

Естественно, когда британец оказывался на борту корабля, он был бы сумасшедшим, если бы не прилагал все силы, чтобы дезертировать. Несмотря на самые суровые меры и бдительнейший надзор, многие так и делали. Легче всего дезертировать было в том случае, когда матросы могли добраться до Соединенных Штатов, где не существовало языкового барьера, где легко было добыть поддельные документы о гражданстве и где можно было работать за более высокую плату при более хорошем обращении. В целом британцы, возможно, в год теряли до 2500 человек, уходивших на американские корабли.

Великобритания не могла позволить себе такие потери. Не догадываясь, что такие потери можно было бы предотвратить более хорошим обращением с матросами, она применяла силу. Власть не признавала за британскими подданными права становиться американскими гражданами и, побуждаемая трудностями военного времени, считала необходимым останавливать в море американские корабли и искать на них дезертиров. При этом британцы действительно обнаруживали немало дезертиров — а также забирали и множество американских граждан, даже таких американцев, которые были гражданами по праву рождения.

Эти действия были настолько унизительными для американцев, что ненависть к Великобритании резко возрастала. Федералистская партия, которая когда-то пожала плоды антифранцузских настроений американцев, теперь продолжала таять под ураганом антибританских настроений. На промежуточных выборах в Десятый конгресс представительство федералистов уменьшилось до 6 человек в Сенате и 24 в палате представителей: было потеряно еще по одному голосу.

Джефферсон, оставаясь приверженцем мира, попытался вести с Великобританией переговоры, однако британцы, считавшие свою войну с Наполеоном главной, не пошли на сколь бы то ни было значимые уступки.

Конечно, ситуация для Великобритании становилась все более критической. В 1807 году Наполеон, одержавший еще ряд побед, контролировал всю Европу к западу от России — и к тому же собирался заключить союз с Россией. Французский император мобилизовал всю континентальную Европу для экономической войны с Великобританией, и британцы в своей ярости и отчаянии наносили все более сильные удары на том единственном фронте, где имели бесспорное преимущество, — в открытом море.

22 июня 1807 года американский корабль «Чесапик» вышел из Норфолка, направляясь в порты Африки. Никаких проблем не ожидалось, и палуба корабля была так завалена всякой всячиной, что экипажу трудно было подобраться к пушкам.

Недалеко от вод Америки «Чесапик» был остановлен гораздо более мощным военным кораблем Британии, «Леопардом», который потребовал проведения обыска, поскольку у них есть сообщение о пребывании на борту четырех британских дезертиров. «Чесапик» отказался — и «Леопард» открыл огонь. «Чесапик», лишенный возможности нормально использовать пушки и в любом случае уступавший по огневой мощи «Леопарду», спустя полчаса сдался, имея троих убитых и восемнадцать раненых. Команда британцев, поднявшихся на борт, обыскала корабль и увела четырех человек, объявив их дезертирами.

В Соединенных Штатах это вызвало взрыв ярости — и страну охватила военная лихорадка. Если бы Джефферсон объявил Великобритании войну, он получил бы народную поддержку, однако он понимал, что Соединенные Штаты не готовы к военному конфликту. Его собственная политика экономии привела к тому, что американский военно-морской флот практически прекратил существование, так что британские корабли получили бы свободный доступ к незащищенным берегам Америки.

Он мог только сгибаться под порывами урагана. В этот момент оба европейских гиганта, Великобритания и Франция, вели открытую войну в отношении всех кораблей, торговавших с их противником, и Джефферсон, видя, что его страна оказалась между этими двумя силами, позволил обеим одержать победу.

22 декабря 1897 года он подписал Закон об эмбарго. В соответствии с этим законом американским кораблям следовало вообще воздержаться от всякой иностранной торговли. За этим стояла довольно слабая надежда на то, что Великобритания и Франция, неся ущерб от отсутствия американских товаров, пойдут на уступки.

Такого результата не последовало. Из-за британской блокады внешняя торговля Франции была настолько мала, что отсутствие американских кораблей не было ею особо замечено. Что до британцев, то в 1808 году Франция начала войну со своей прежней союзницей, Испанией, а это означало, что порты и корабли испанской Америки стали доступны Великобритании. Это более чем скомпенсировало потери от отсутствия торговли с Соединенными Штатами — на самом деле британский торговый флот даже выиграл благодаря исчезновению американских перевозок.

Основной ущерб эмбарго нанесло коммерции самих Соединенных Штатов. Торговля Новой Англии и Нью-Йорка была разрушена, и этот регион оказался в глубокой депрессии.

Глава 11 ВСТУПЛЕНИЕ В ВОЙНУ

Второй период президентства Джефферсона заканчивался катастрофически. Бессилие страны перед действиями Великобритании, позорное дело Бэрра и полный провал эмбарго сделали его настолько же мрачным, насколько первый был светлым.

Тем не менее Джефферсон мог бы иереизбраться на третий срок, если бы захотел этого. Однако с него хватило. После сорока лет карьеры общественного деятеля и восьми лет президентства он хотел отдохнуть не меньше, чем до него — Вашингтон. Поэтому он совершенно ясно дал понять, что не собирается баллотироваться в третий раз. Это решение вкупе с отказом Вашингтона создало прецедент, сделав два срока максимумом. Такое правило соблюдалось в течение последующих 132 лет, хотя конституция этого не требовала.

Республиканцы обратились к Мэдисону, создателю конституции и верному помощнику Джефферсона. Он также был виргинцем и оставался государственным секретарем в течение всех восьми лет президентства Джефферсона. Джорджа Клинтона опять номинировали в качестве вице-президента. Федералисты по-прежнему цеплялись за Пинкни и Кинга.

Результатом стала еще одна победа демократических республиканцев, однако чуть менее убедительная. 7 декабря 1808 года Мэдисон получил 122 голоса выборщиков против 47, отданных за Пинкни, и был избран президентом Соединенных Штатов. Федералисты поправили свое положение в Одиннадцатом конгрессе: хотя количество их мест в Сенате осталось прежним, в палате представителей они получили вдвое больше мест. Как бы то ни было, большинство в палате представителей осталось за демократическими республиканцами, 94 голоса к 48.

Тем не менее федералисты полностью вернули свои позиции в Новой Англии, и некоторые северные демократические республиканцы, хоть и не перешли на позиции федерализма, отказались поддержать кандидатуру еще одного виргинца в качестве президента и голосовали за Клинтона (шесть человек проголосовали за его президентство).

Было совершенно ясно, что популярность федералистам возвращает эмбарго — и что эта тенденция сохранится. Поэтому 1 марта 1809 года, за три дня до ухода со своего поста, Джефферсон отменил эмбарго, чтобы Мэдисон мог начать свое президентство без этого камня на своей шее. Запрет на торговлю с Великобританией и Францией сохранялся, однако американские торговые корабли получили право плыть, куда пожелают.

Мэдисон продолжил попытки исправить положение на морях с помощью переговоров, и поначалу казалось, что надежда на это имеется. Британский посол в Соединенных Штатах, Дэвид Эрскин, попытался достичь соглашения и в своем энтузиазме обещал больше, чем позволяли данные ему инструкции. Мэдисон радостно снял ограничения с торговли с Великобританией, но затем британское правительство кисло опровергло соглашение Эрскина, и разочарованный Мэдисон, оказавшийся в крайне неловком положении, был вынужден снова ввести этот запрет.

Однако этот запрет по-прежнему приносил немалый ущерб и очень мало пользы, так что 1 мая 1810 года в дело вмешался конгресс. Был принят закон, который разрешал торговлю с Великобританией и Францией, но обещавший, что в том случае, если одна из этих стран снимет все ограничения на торговлю с Америкой, то на торговлю с другой будет введено эмбарго.

Это был довольно глупый жест, поскольку Великобритания уступить не могла, а в том случае, если бы это сделала Франция, ограничения, введенные которой не имели особого значения, это практически ничего не дало.

А Франция действительно сняла ограничения — или, по крайней мере, сделала вид, будто дело обстоит именно так. Заверяя Соединенные Штаты в том, что никаких ограничений не существует, она на практике продолжала их налагать. Мэдисон, стремившийся получить хоть какую-то выгоду от дипломатической переписки бессильных Соединенных Штатов, ухватился за этот жест Наполеона и 2 марта 1811 года поспешил снова ввести эмбарго на торговлю с Великобританией.

Населению Америки казалось, что Франция настроена мирно, а Великобритания — непримиримо, и антибританские настроения продолжали усиливаться. Напротив, британское правительство, хорошо знакомое с двуличностью Наполеона, не могло поверить в то, что Соединенные Штаты позволили себя обмануть. Британцам казалось, что президент, представляющий демократических республиканцев, просто потворствует профранцузским симпатиям, и они отказывались поддаваться попыткам навязать решение о снятии ограничений на американские торговые перевозки.

Это было весьма прискорбно, поскольку британцы могли бы себе позволить пойти на послабления. В 1808 году Наполеон непредусмотрительно ввязался в безнадежную войну с Испанией, и теперь вся Европа все сильнее роптала под его суровой властью. Тем не менее Великобритания не пожелала смирить свою гордыню, продолжая негодовать на свои бывшие колонии, и не пошла на уступки.

И потому события неотвратимо вели к войне.

Тем не менее, хотя Соединенные Штаты и казались бессильными по сравнению с Великобританией и Францией, на самом деле страна быстро развивалась. В 1810 году всеобщая перепись показала, что население государства составляет 7 239 881 человек, то есть выросло примерно в два с половиной раза по сравнению с тем, какое было на момент завоевания независимости в 1783 году.

К тому же важна была не только численность. Характер американской экономики начал медленно изменяться в том направлении, к которому стремился Гамильтон, и никакие действия Джефферсона и демократических республиканцев не могли этому помешать.

В 1789 году в Соединенные Штаты приехал англичанин, которого звали Сэмюэл Слейтер (родился в 1768 году). Он работал на тех английских мануфактурах, где уже начали использовать паровые машины, приводившие в движение механизмы, которые пряли нити или ткали ткани, заменяя более медленный ручной труд. Именно это было началом промышленной революции. Слейтер запомнил конструкции таких механизмов и в 1790 году создал механизированную фабрику в Потакете (штат Род-Айленд).

Таким образом в Соединенные Штаты пришла промышленная революция.

Оливер Эванс (род. близ Ньюпорта, Делавэр, в 1755 году) уже к 1802 году создал паровые котлы с высоким давлением, и их стало можно устанавливать на множестве фабрик. Фрэнсис Кэбот Лоуэлл (род. в Ньюберипорте, Массачусетс, в 1743 году; в честь него в этом штате назван город) построил передовые прядильные и ткацкие фабрики.

Процесс, начавшийся в это время, через полтора века должен был превратить Соединенные Штаты в самую развитую индустриальную страну и медленно, но неуклонно уничтожить страну мелких фермеров, которых так идеализировал Джефферсон.

Однако один из результатов американской изобретательности чуть было не стал для Америки роковым.

Со времени Войны за независимость институт рабовладения становился все более непопулярным, а движение за его отмену набирало силу. Даже на Юге, где и сосредоточились почти все рабы, имелось мало сторонников рабовладения. Использование рабов было не слишком доходным и вызывало неловкое чувство, принимая во внимание высокие идеалы демократии, которые провозглашали демократические республиканцы на Юге. И действительно, такие люди, как Вашингтон и Джефферсон, хоть и имели рабов, но ненавидели институт рабовладения.

Одной из важнейших сельскохозяйственных культур Юга был хлопок, спрос на который для механизированных фабрик неуклонно повышался, по мере того как предприятия Великобритании начали выпускать большие количества дешевой хлопковой ткани. Самым сложным этапом было освобождение хлопковых волокон от семян. Это была ужасно монотонная работа, которую вынуждены были выполнять чернокожие рабы, однако шла эта работа крайне медленно.

Миссис Натаниэл Грин, вдова генерала, участвовавшего в Войне за независимость (и умершего в 1786 году), жила в Саванне в штате Джорджия. Как-то раз в 1793 году у нее в гостях оказалось несколько плантаторов-южан, которые открыто обсуждали эту проблему. При этом присутствовал юный протеже миссис Грин, Эли Уитни (родился в Вестборо, Массачусетс, 8 декабря 1765 года), который был изобретательным механиком. Уже через несколько недель он создал простой шиповатый цилиндр, который при вращении зацеплял волокна и механически отделял их от семян.

Эта хлопкоочистительная машина (cotton gin, второе слово — это сокращение от слова «engine»), которую Уитни запатентовал 14 марта 1794 года, в пятьдесят раз увеличила количество хлопка, которое можно было извлечь из коробочек. Моментально стало возможно выращивать гораздо больше хлопка, поскольку всех рабов можно было отправить работать на поля и практически никого не нужно было ставить на очистку волокна. Хлопковые плантации начали расти, рабовладение стало прибыльным, и на Юге противников этого института почти не осталось. Более того, южанам стало казаться, что без рабов их экономика будет разрушена. В результате этого возникли условия для величайшей трагедии — Гражданской войны, которая началась спустя семьдесят лет.

(Самому Уитни его хлопкоочистительная машина никаких денег не принесла. Она оказалась настолько простой, что построить ее мог любой, и Уитни понял, насколько бесполезно было бы пытаться преследовать в судебном порядке нарушителей его авторского права. Он отправился в Коннектикут и там в 1798 году занялся производством огнестрельного оружия. Он наладил точное производство и первым начал выпускать почти идентичные детали, так что любая из них могла подойти к любой винтовке. В конечном счете это оказалось даже важнее, чем хлопкоочистительная машина.)

Растущая предприимчивость и изобретательность американцев также помогала нейтрализовать слабости, связанные с огромными территориями страны. Мэдисон был президентом страны площадью около 4 400 000 км², что было гораздо больше любой европейской страны, не считая России. В условиях того времени перевозки и связь на мало освоенных землях были настолько затруднены, что такие авантюристы, как Уилкинсон, вполне могли мечтать об отделении каких-то отдаленных районов.

Однако освоение земель шло быстро. Платные дороги впервые возникли в Великобритании, а 9 апреля 1791 года платные магистрали появились и в Америке, когда первая такая дорога длиной в 62 мили (почти 100 километров) открылась между Филадельфией и Ланкастером. К 1810 году на северо-востоке существовало уже триста дорожных корпораций. Строились также и каналы (но сути — дороги для судов). Переезды становились все более быстрыми и легкими, так что громадные площади Америки с каждым десятилетием становились все меньшим недостатком.

Новая эра энергии пара также отразилась на транспорте. Уже в 1787 году Джон Фитч (род. в Виндзоре, Коннектикут, 21 января 1743 года) построил пароход, который он эксплуатировал на реке Делавэр. Неудачи привели его к банкротству, однако в 1807 году Роберту Фултону (род. в графстве Ланкастер, Пенсильвания, в 1765 году) на реке Гудзон повезло больше, чем Фитчу. Пароходы также способствовали развитию внутренней торговли.

Итак, Соединенные Штаты отнюдь не считали свою огромную территорию недостатком и мечтали о дальнейшем расширении. Например, вставал вопрос о Флориде и побережье Мексиканского залива.

При покупке у Франции Луизианы относительно Флориды ясности не было. В 1810 году та территория, которую мы называем Флоридой сейчас, носила название Восточная Флорида, тогда как часть побережья Мексиканского залива от нынешней границы Флориды и на запад до реки Миссисипи называлась Западной Флоридой. Оставалось непонятно, включала ли Луизианская покупка одну из этих областей или даже обе.

Испания решительно отрицала это, тогда как Джефферсон не менее решительно заявлял, что по крайней мере Западная Флорида в эту территорию входила, так как только при ее включении устье реки Миссисипи оказывалось в руках американцев по обоим его берегам.

27 октября 1810 года, после того как американские авантюристы из южных штатов вторглись на эту территорию, Мэдисон объявил, что Западная Флорида является частью Соединенных Штатов. Западные районы этой территории, та часть, которая ныне входит в штат Луизиана и расположена к востоку от реки Миссисипи, была оккупирована.

Районы, лежащие восточнее, остались в руках испанцев, сохранивших свой форт у Мобила, однако нижнее течение реки Миссисипи теперь надежно удерживали американцы.

Индейцы Территории Огайо пристально следили за напряженными отношениями Соединенных Штатов и Великобритании. Со времени битвы у поваленных деревьев приток белых поселенцев не прекращался, и потому было ясно, что это движение не остановится, пока вся земля не будет распределена, а индейцы — вытеснены.

Однако в случае войны индейцы могли бы рассчитывать на помощь Великобритании. Имея это в виду, новый вождь, Текумсе (род. близ того места, где ныне в штате Огайо находится город Спрингфилд, предположительно в 1768 году) начал подготовку союза индейский племен, который бы выступил против Соединенных Штатов.

В этом ему помогал его брат, харизматичный шаман Тенскватава, известный также под прозвищем Пророк или Пророк шауни. Эти двое в качестве политического и духовного руководства добивались внушительных результатов.

Центр их влияния находился на Территории Индиана, где был расположен Город Пророка. Губернатором этой территории с 1800 года был Уильям Генри Гаррисон (род. в округе Чарльз, Виргиния, 9 февраля 1773 года). Его отец, Бенджамин Гаррисон, был в числе тех, кто подписали Декларацию независимости.

Гаррисон решил принять меры к уничтожению мечты индейцев, прежде чем союз племен будет создан. Прибегнув к довольно сомнительным методам, он сумел добиться того, чтобы немалая часть территории индейцев была передана Соединенным Штатам — отчасти для того, чтобы ограничить территорию, открытую для Текумсе, а отчасти чтобы принудить индейцев к преждевременному сражению.

С этой же целью Гаррисон дождался, чтобы Текумсе отбыл на юг, чтобы заручиться там поддержкой местных индейцев, после чего повел отряд из одиннадцати сотен человек из своей столицы, Винсенса, на север, вверх по реке Уобаш. 7 ноября 1811 года они добрались до реки Типпеканоэ, неподалеку от которой находился Город Пророка. Он разбил там лагерь — и, конечно же, в отсутствие Текумсе Пророк не смог справиться с теми, кто требовал атаковать американскую армию.

Индейцы начали нападение, и в первые жаркие минуты боя американцы отступили и чуть не оказались в окружении. Однако они отчаянно сражались и через два часа сумели отбить атаку индейцев. Они потеряли двести человек, однако перед отходом уничтожили Город Пророка.

Сражение при реке Типпеканоэ разрушило план Текумсе и заставило его попасть в полную зависимость от британцев. Так как война еще не началась, это означало, что ему придется ждать.

Как всегда, известие о победе над индейцами было встречено с шумным восторгом. О том, что сражение чуть было не оказалось проигранным, постарались забыть, и Гаррисон стал героем дня. Так как принято было считать, что британцы поддерживают индейцев, то это сражение привело к новому подъему антибританских настроений.

Все усиливающиеся военные настроения уже отразились на промежуточных выборах 1810 года, в результате которых был созван Двенадцатый конгресс. В этот раз демократические республиканцы усилили свои позиции в Сенате и отвоевали половину из утерянных ими голосов в палате представителей.

Что еще важнее — на выборах в конгресс исчезло множество имен, которые в той или иной степени преобладали в правительствах в течение двадцати лет, прошедших после принятия конституции. Голосование выдвинуло новых молодых лидеров, для которых Война за независимость была делом далекого прошлого, которого они не помнили. Они росли независимыми американцами и были переполнены мечтами о власти.

Северяне рвались напасть и захватить Канаду, утверждая, что, пока она остается в руках британцев, она останется тем арсеналом, который будет служить для вооружения индейцев, побуждая их к ведению военных действий. Южане с таким же энтузиазмом стремились заполучить Флориду. И все мечтали показать Великобритании, что она не смеет попирать гордость американцев.

Этих новых людей один из представителей предыдущего поколения политиков Джон Рэндолф (род. в округе Принс-Джордж, Виргиния, 2 июня 1773 года) назвал «военными ястребами». Рэндолф был твердолобым демократическим республиканцем и в какой-то момент порвал с Джефферсоном, решив, что тот недостаточно привержен демократическому республиканству.

Лидером военных ястребов был Генри Клей из штата Кентукки — первый заметный политик в истории Америки, не связанный с первыми тринадцатью штатами (правда, родился он в округе Хановер, Виргиния, 12 апреля 1777 года). На тот момент военные настроения оказались настолько сильными, что Клея избрали спикером палаты представителей.

Как бы то ни было, антибританский раж военных ястребов не всегда оказывался разумным. Так произошло в случае Банка Соединенных Штатов, устав которого надлежало заново утвердить в 1811 году. В целом он хорошо справился со своей задачей, однако считался символом федерализма и инструментом коммерческого влияния. Кроме того, примерно две трети его акций принадлежали британцам и, с точки зрения все более антибритански настроенной общественности, это делало данный банк инструментом противника.

В результате этого двенадцатый конгресс отказался утвердить устав банка. В Сенате голоса разделились поровну, и вице-президент Клинтон воспользовался одним из немногих прав вице-президентства — права голосовать в том случае, если в Сенате не удалось прийти к решению. Он проголосовал против банка. Прекращение деятельности Первого банка Соединенных Штатов значительно ухудшило финансовую ситуацию в стране, снизив ее способность вести войну — что, конечно, не было целью военных ястребов.

Еще одно драматическое событие военного плана произошло в море. Британский военный корабль «Геррьер» (что по-французски означает «воин») находился неподалеку от города Нью-Йорк, силой захватывая матросов. 16 мая 1811 года американский военный корабль «Президент» был отправлен с заданием положить этому конец.

«Президент» обнаружил британский корабль, который был принят за «Геррьер», и погнался за ним. На самом деле это оказался корабль «Малый пояс» («Литл Белт»), который был вдвое меньше «Геррьера» и совершенно не мог противостоять «Президенту». «Президент» догнал британское судно близ мыса Чарльз у входа в Чесапикский залив, где и произошел бой. Уступавший в огневой мощи «Малый пояс» был выведен из строя, причем девять человек были убиты и двадцать три ранены. «Президент» никаких повреждений не получил.

Американцы восприняли это как месть за инцидент с «Чесапиком». Однако британцы восприняли это иначе: трусливые янки намеренно выбрали корабль, который был значительно меньше их собственного. Британская общественность тоже стала жаждать войны.

В целом правительства обеих стран не слишком стремились прибегнуть к оружию, какой бы популярностью ни пользовалась эта идея у широкой публики. Длительная война с Наполеоном начинала сказываться на Британии. В 1811 году в Великобритании начался сильный спад, так что торговля с Америкой могла бы оказаться весьма полезной, даже несмотря на некоторые утечки товаров во Францию. Что до Соединенных Штатов, то Мэдисон вел поспешную подготовку к войне, увеличивая армию и приводя в порядок военный флот. Он понимал, что Соединенные Штаты еще далеко не готовы к ведению военных действий.

В результате этого Мэдисон настаивал на переговорах — и британцы с большой неохотой пришли к выводу, что им следует пойти на некоторые уступки. Британский премьер-министр Спенсер Персиваль был готов снять все ограничения на американскую торговлю и уступить требованиям американцев во всем за исключением щекотливого вопроса о насильственном наборе матросов.

Однако тут вмешалась судьба. И мая 1812 года психически больной человек убил Персиваля, который, таким образом, стал единственным в современной истории британским премьер-министром, погибшим от рук убийцы. На какое-то время в британском правительстве воцарился хаос, так что там некогда было рассматривать ссору с Соединенными Штатами.

Эта отсрочка произошла как раз в тот момент, когда Мэдисон больше не смог противостоять все возрастающему нажиму со стороны конгресса и других влиятельных сил, требовавших объявления войны. В те дни не существовало телеграфной трансатлантической связи, так что известие о гибели Персиваля было получено только спустя много недель, а тем временем о неурядицах в Великобритании ничего не знали.

Мэдисон вернул американские корабли в гавани, чтобы предотвратить их захват в случае войны, а затем, 1 июня 1812 года, отправил в конгресс послание с просьбой объявить войну. Последовали жаркие дебаты. Прибрежные штаты Новой Англии, а также Нью-Йорк, Нью-Джерси и Делавэр проголосовали против объявления войны, однако Юг и Запад одержали победу. Война была объявлена решением 79 голосами против 49 в палате представителей и 19 против 13 в Сенате. 18 июня Мэдисон подписал официальное объявление войны, и во второй (и последний) раз в своей истории Соединенные Штаты оказались в состоянии войны с Великобританией.

Тем временем в Великобритании ситуация после убийства премьер-министра нормализовалась и вопрос об ограничениях на торговлю с Америкой снова начал обсуждаться. 16 июня все ограничения были отменены, а последние парламентские формальности относительно этого вопроса были завершены 23 июня.

Итак, новости отправились через Атлантический океан одновременно, и обе стороны узнали, что находятся в состоянии войны из-за проблемы, которая уже была решена. Однако отменить войну после того, как уже раздался глупый клич о «чести нации», крайне трудно. Соединенные Штаты предложили объявить перемирие в том случае, если британцы, в добавление ко всему, на что они уже согласились, пойдут на уступку и в отношении насильственного захвата матросов. На это британцы пойти не могли, так что состояние войны сохранилось, несмотря ни на что.

Казалось, что Соединенные Штаты в начинающейся войне имеют немалое преимущество. Граница с Канадой представлялась бы логичным фронтом боевых действий, а в Канаде у Великобритании было всего 7000 солдат, в том числе всего 4000 регулярной армии, которым предстояло защищать границу длиной более полутора тысяч километров. Население Канады численностью в полмиллиона в культурном отношении в основном оставалось французским, так что считать его британским было нельзя. Более того, британцам, как и во время Войны за независимость, придется посылать подкрепление своим войскам через бурный Атлантический океан. Более того, положение Великобритании было хуже, чем во время Войны за независимость, так как страна была измучена войной с Францией, которая велась уже двадцать лет, а ее лучшие войска находились в Испании. Даже ее главное оружие — подавляющее преимущество на море — не могло бы применяться против Соединенных Штатов столь же успешно, сколь против Франции, так как американцы создали небольшой военно-морской флот, корабли которого были очень удачно построены и снабжены умелыми экипажами — о чем британцы пока не знали, но в чем им вскоре предстояло убедиться.

Однако не все шло так, как хотелось бы Соединенным Штатам. Хотя численность их населения была в пятнадцать раз больше, чем в Канаде, а военные действия шли на своей территории, богатейшие районы страны, коммерческий северо-запад, были настолько против войны, что чуть ли не готовы были отложиться от союза. Действительно, Новая Англия продолжала торговать с Канадой и Великобританией на протяжении всей войны и открыто помогала военной экономике противника.

Хуже всего было то, что Соединенные Штаты начали военные действия с генералитетом, большинство представителей которого были старыми и совершенно некомпетентными, и с армией, которая была малочисленной и практически не обученной.

Несмотря на все это, Соединенные Штаты мечтали о наполеоновских победах. (Пример Наполеона Бонапарта, который был военным гением, вдохновлял всех генералов того времени, хотя большинство не имели и десятой доли того таланта, который обеспечивал победы Наполеона.)

По плану с самого начала войны наступление на Канаду должно было пойти по трем направлениям. От озера Шамплейн отряды должны были двигаться к Монреалю и Квебеку, от Ниагары они должны были направиться на запад, а от Детройта — на восток.

Однако как бы прекрасно это все ни выглядело на картах, осуществить такой план было невозможно. Британцы контролировали море и Великие озера, а американская армия представляла собой скопище необученных людей под командованием престарелых неумех.

Наступление от озера Шамплейн, которое должно было стать самым главным направлением атаки, не удалось даже начать. Для него нужны были солдаты из Новой Англии, а губернаторы Новой Англии просто не пожелали давать людей на войну, которую они прозвали Войной мистера Мэдисона. Без наступления на Монреаль и Квебек две остальные атаки были бессмысленны, однако их все-таки начали.

Генерал Уильям Халл (род. в Дерби, Коннектикут, в 1753 году) был губернатором Территории Мичиган. Он участвовал в Войне за независимость, однако был полностью лишен каких-либо военных талантов. Он вышел на позицию в Детройте 15 июня 1812 года и приготовился (вернее, должен был приготовиться) вторгнуться в Канаду. Однако наступательные действия начали британцы под командованием очень способного военного, генерал-майора Исаака Брока.

17 июля британцы без всякого труда захватили форт Макино (Микиллимакинак) на севере Мичигана, и индейцы северо-запада, уверенные в том, что британцы одержат в этой войне победу, стекались к ним, выступая против Соединенных Штатов. Текумсе получил от британцев звание бригадного генерала и начал нападать на американские отряды.

Халл, имея под своим командованием 2200 человек и пытаясь организовать вторжение, вошел на территорию Канады, но очень быстро отчаялся. Он вернулся в Детройт, где и замер в полном бездействии. 15 августа британцы захватили форт Дирборн, который был построен в 1803 году в том месте, где сейчас находится Чикаго, а их индейские союзники убили множество защищавших его американцев.

Генерал Брок, обеспечив позиции на северо-западе, собрал свои силы (не слишком внушительные), привел их к Детройту и облачил необученных солдат в форму регулярной армии, чтобы их численность выглядела внушительнее. Он потребовал, чтобы Халл сдался, намекнув, что если начнутся боевые действия, то индейцы устроят резню.

Халла, у которого среди 5000 гражданских лиц, собравшихся в Детройте в расчете на большую безопасность, находились дочь и внуки, такая перспектива ужаснула. В результате этого он сдался без боя, и 16 августа британцы заняли Детройт.

Попытки американцев вторгнуться в Канаду, форсировав реку Ниагара, были столь же беспомощными. На этом направлении командовал Генри Дирборн (род. в Хэмптоне, Нью-Гэмпшир, 23 февраля 1751 года), который участвовал в Войне за независимость и в течение восьми лет президентства Джефферсона был военным министром. Форт Дирборн был назван в его честь.

Дирборн был столь же некомпетентен, как и Халл, а его необученные отряды не проявляли желания сражаться. Многие отказывались идти в бой даже тогда, когда их товарищей, вошедших в Канаду, убивали у них на глазах немногочисленные силы Брока, спешно переброшенные к этому месту. Единственной удачей американцев можно считать то, что 12 октября Брока убили во время одного из боев, и в течение всей оставшейся войны у британцев не появилось еще одного командира такого уровня.

Новость о сдаче Детройта привела американцев в ужас. Уильяма Халла судил военный трибунал, приговоривший его к казни (хотя он затем был помилован из-за участия в Войне за независимость), однако это положения не исправило.

Боевой дух американцев мог бы упасть до опасно низкого уровня, если бы не поразительные успехи там, где Великобританию можно было бы считать наиболее сильной, — на море.

Американские корабли, построенные во время войны с Францией, проходившей на море, были крепкими и обладали хорошими мореходными качествами, а их экипажи были не менее хорошо обученными, чем моряки британского военного флота. Их деревянная обшивка была настолько прочной, что они могли выдерживать пушечный выстрел, который потопил бы любой другой корабль.

Самым знаменитым из этих кораблей была «Конституция», металлические детали которого изготовил сам Поль Ревир. На нем должны были установить сорок четыре орудия, но на самом деле их было пятьдесят четыре, так что вооружением он превосходил любой другой корабль такого же размера. Командовал кораблем Айзек Халл (род. в Дерби, Коннектикут, 9 марта 1773 года). Он был младшим братом никчемного Уильяма Халла, однако, в отличие от него, был в высшей степени компетентным человеком. Айзек Халл участвовал в морских сражениях с французами, а во время триполитанской войны обстреливал Дерну, поддерживая Итона.

18 июля 1812 года «Конституция» ловко ушла от эскадры из четырех британских кораблей, а 19 августа встретилась с британским кораблем «Геррьер» один на один. «Геррьер» занимался захватом матросов, и годом назад его не смог отыскать «Президент». На этот раз, сойдясь с этим кораблем один на один, «Конституция» пошла в бой. На бумаге «Геррьер» был примерно равен американскому кораблю, однако в действительности на «Конституции» было больше орудий и матросов. Всего за два с половиной часа корпус «Геррьера» был превращен в решето, которому пришлось дать затонуть, причем потери британцев составили 75 человек против четырнадцати с американской стороны.

Для войны 1812 года это стало новой битвой при Банкер-Хилле, и ее можно считать самым значительным боевым столкновением на море во всей истории Америки. Победа была одержана через три дня после унизительной сдачи Детройта, когда американцам отчаянно нужны были хорошие известия. Кроме того, победа над британским кораблем в сражении один на один была беспрецедентной и оказалась настолько же унизительной для Великобритании, насколько потеря Детройта была для Соединенных Штатов.

Более того, победа «Конституции» над «Геррьером» оказалась одной из многих. 13 августа, шестью днями раньше, американский корабль «Эссекс» захватил британский «Бдительный» («Алерт»). 18 октября американский корабль «Оса» («Уосп») захватил британский корабль «Резвый» («Фролик») в тысяче километрах от берегов Виргинии, потеряв десять человек по сравнению с британскими девятью десятками.

На другой стороне Атлантического океана, у берегов острова Мадейра, американский корабль «Соединенные Штаты» под командованием Стивена Декейтера 25 октября захватил британский корабль «Македонец», приведя его с собой в Нью-Лондон, штат Коннектикут, где настроенные против войны жители Новой Англии могли на него поглазеть — и невольно порадоваться победе.

29 декабря «Конституция» под командованием Уильяма Бейнбриджа (род. в Принстоне, Нью-Джерси, в 1774 году), сменившего Айзека Халла, которого освободили от командования по его собственному ходатайству, уничтожила британский корабль «Ява» у берегов Бразилии, причем потери американцев составили 33 человека по сравнению со 150 у британцев. Именно в этом сражении корабль «Конституция» получил прозвище «Железнобокий старикан», из-за того что пушечные ядра отскакивали от его бортов, не нанося никакого ущерба. Это прозвище осталось у него навсегда (ибо этот корабль по-прежнему существует, и его хранят как бесценное государственное сокровище).

И новый год не принес британскому флоту облегчения. 24 февраля 1813 года американский корабль «Шершень» («Хорнет») под командованием Джеймса Лоренса (род. в Берлингтоне, Нью-Джерси, 1 октября 1781 года), который был с Декейтером, когда была уничтожена «Филадельфия», у берегов Британской Гвианы пустил на дно британский корабль «Павлин» («Пикок»).

Сколько бы британцы ни говорили себе, что воюют с американцами только мизинцем левой руки, поскольку главные их силы поглощены сражениями с Наполеоном, первая половина войны далась им нелегко. Весь мир мог видеть, что американские корабли превосходят британские, и мировые державы не могли не злорадствовать, наблюдая, как бойцовый петух океана с расквашенным носом пятится от мелкого петушка-янки.

Несмотря на то что война шла уже несколько месяцев — катастрофически на суше и победно на море, — выборы 1812 года состоялись вовремя. В голосовании участвовало уже восемнадцать штатов, так как 30 апреля 1812 года самая южная часть луизианской покупки, хорошо населенная еще со времен французской и испанской колонизации, вошла в союз в качестве штата Луизиана. Она стала первым штатом, созданным на территории к западу от реки Миссисипи.

Выборы 1812 года впервые в истории страны прошли в военное время, что установило прецедент. Начиная с момента ратификации конституции проходящие раз в четыре года президентские выборы и раз в два года — выборы в конгресс не отменялись, невзирая ни на какие кризисы. Не существовало и официального ограничения на право оппозиции прилагать все силы к тому, чтобы сменить депутатов, какие бы проблемы ни стояли перед страной.

Конечно, демократические республиканцы снова выдвинули Мэдисона. Они снова выдвинули бы и Джорджа Клинтона, но он умер 20 апреля 1812 года, став первым вице-президентом, умершим во время исполнения своих обязанностей. Демократические республиканцы, понимая, что их позиции наиболее слабы на северо-востоке, для списка кандидатов стали искать представителя Новой Англии. (Такой «уравновешенный список» был отличительной чертой американской политики.)

Они выбрали представителя штата Массачусетс Элбриджа Джерри, самого видного демократического республиканца в этом регионе. Он только что завершил срок губернаторства в этом штате и внес свое имя в политический словарь страны. Будучи губернатором, он изменил границы избирательных округов штата таким образом, чтобы сосредоточить федералистски настроенное население в как можно меньшем количестве округов и обеспечить демократическим республиканцам победу в как можно большем их количестве. Конечно, у некоторых округов получилась очень странная форма, и было отмечено, что один из них похож на саламандру.

«Саламандра! — прорычал некий редактор газеты 11 февраля 1812 года. — Правильнее уж сказать «Джерримандра»!» С той поры термин «джерримандер» используется для описания изменения перекраивания округов для обеспечения политического преимущества какой-либо партии.

Федералисты, пытаясь усилить свои позиции, решили выдвинуть такого человека, который не был бы жителем Новой Англии и не слишком сильно идентифицировался бы с федералистской доктриной. Настроенные против войны демократические республиканцы коммерческих регионов выдвинули своим кандидатом ДеВитта Клинтона, который должен был сражаться за пост президента с Мэдисоном. Он был мэром города Нью-Йорк и племянником только что умершего вице-президента. Федералисты решили его поддержать.

На пост вице-президента они выбрали Чарльза Джареда Ингерсолла (род. в 1749 году), умеренного федералиста из Пенсильвании. Ингерсолл был совершенно незаметной фигурой и стал первым (но не последним) ничтожеством, которого крупная политическая партия выдвигала на пост президента или вице-президента.

Выборщики проголосовали 2 декабря 1812 года — и Мэдисон выиграл с тем же преимуществом, что и в 1808 году. (За всю историю ни один американский президент не терпел поражения в военное время.) Однако победа 1812 года оказалась региональной. Мэдисон победил на всем Юге и Западе, но выше линии Мейсона — Диксона победу он одержал только в Пенсильвании и Вермонте. Федералисты увеличили свое представительство и в Сенате, и в палате представителей. В Тринадцатом конгрессе в палате представителей они имели 68 голосов — почти вдвое больше, чем в Двенадцатом. Тем не менее демократические республиканцы сохранили твердое большинство в обеих палатах конгресса.

Славные победы Соединенных Штатов на море, одержанные в 1812 году, нисколько не уменьшили давление, которое испытывали американские сухопутные силы, оказавшиеся под командованием некомпетентных генералов. Что еще хуже, в 1813 году Великобритания ощутила некоторое облегчение своей ноши.

Как раз в тот момент, когда началась англо-американская война 1812 года, Наполеон повел свои армии на Россию. Многие американцы считали, что их удача зависит от Наполеона — и действительно, если бы Наполеон одержал ту быструю победу, на которую он рассчитывал, и разгромил бы единственную державу, которая еще смела ему противостоять в континентальной Европе, Великобритания скорее всего вынуждена была бы заключить с Соединенными Штатами мир на тех условиях, которые предложили бы американцы.

Однако произошло нечто иное. Наполеон, одержавший в России бессмысленные победы, был вынужден уходить оттуда по снегам, оставив позади всю свою армию. После этого звезда Наполеона окончательно погасла. Он больше не считался непобедимым генералом, и те европейские страны, которые он покорил, начали восставать против него. Великобритания по-прежнему продолжала вести военные действия, однако ощущение кризиса стало исчезать, так что она смогла уделять больше времени досаждающим ей американцам.

26 декабря 1812 года британцы объявили о блокаде Чесапикского и Делавэрского заливов, а весной 1813 года распространили блокаду на все американские порты, за исключением портов Новой Англии. (Препятствовать торговле Новой Англии не было необходимости, поскольку она в основном шла британцам на пользу. Кроме того, обеспечив этому региону особое отношение, Великобритания надеялась способствовать отделению Новой Англии от Соединенных Штатов.)

В целом на протяжении 1813 и 1814 годов британская блокада становилась все плотнее. В Соединенных Штатах возник дефицит товаров, цены росли, люди оставались без работы. Отдельные военные корабли Америки продолжали добиваться успеха (хотя и все реже), а американские каперы на протяжении войны захватили более 1000 британских торговых судов, однако это мало сказывалось на общем превосходстве (численном, если не качественном) британского флота, так что побережье Америки оставалось блокированным.

И даже на море начались поражения, что только способствовало общему унынию.

«Чесапик», ставший жертвой атаки «Леопарда» в довоенный период, теперь находился под командованием Джеймса Лоренса, который в начале 1813 года захватил «Павлин». 1 июня 1813 года «Чесапик» встретился с «Шэнноном» всего в пятидесяти километрах от Бостонского залива. Два корабля были равны по огневой мощи, однако на невезучем «Чесапике» был неопытный экипаж, который еще не успели толком обучить.

Лоренс не смог заставить себя бежать от врага и принял бой. Он был безнадежным. «Чесапик» оказался под продольным огнем и за пятнадцать минут потерял 146 человек по сравнению с 83 у британцев. Сам Лоренс получил смертельное ранение и, когда его уносили с палубы, отдал приказ усилить обстрел и продолжать бой. «Корабль не сдавать!» (Don't give up the ship) — приказал он.

Однако корабль все-таки сдали, и британцы увели его в Галифакс, однако профессионализм Лоренса, который, умирая, думал не о себе, а о корабле, сделал его гибель славной, а его призыв считается на американском военно-морском флоте легендарным.

А что же происходило на Северо-Западе? После сдачи Детройта в регионе американцы почти себя не проявляли. Район к северу и западу от Огайо оказался практически оставленным, и если британцы его не оккупировали, то причиной была их собственная малочисленность, а не какие-либо действия американцев.

В отчаянии американцы обратились к единственному армейскому командиру, который завоевал хоть какую-то известность в недавние годы, — к Уильяму Генри Гаррисону, герою сомнительной победы при Типпеканоэ. Гаррисону дали десятитысячную армию и приказали отвоевать Детройт.

Зимой 1812/13 года Гаррисон пошел на север от реки Огайо примерно в те места, где за двадцать лет до этого произошла Битва у поваленных деревьев. Встав южнее озера Эри, он отправил колонны на Детройт. Одна из них, двигаясь вперед в ужасную погоду, добралась до Френчтауна, располагавшегося примерно в 65 километрах южнее Детройта. Никто не потрудился выставить ночные караулы, так что для отряда стала неожиданностью атака британцев, которыми командовал полковник Томас Проктор. Отряд был уничтожен: те американцы, которые остались в живых, оказались в плену.

Проктор и его союзники-индейцы двинулись на юг, к укреплениям Гаррисона. Гаррисон удерживал свои позиции в течение весны и лета 1813 года, однако у него не было никакой возможности возобновить наступательные действия, пока британцы контролировали Великие озера. Из канадских центров, расположенных восточнее, британцы легко могли переправить по воде людей и припасы в Детройт и на запад. Американские припасы и подкрепления приходилось с немалыми трудностями доставлять по суше, через места, которые были еще почти не обжитыми.

Американцы предпринимали попытки разорвать озерный фронт дальше к востоку. 22 апреля 1813 года около 1600 американцев под командованием исследователя Зебулона Пайка поднялись на борт в Сакетс-Харбор на восточной оконечности озера Онтарио и проплыли 240 миль в западном направлении, чтобы высадиться в Йорке (на этом месте сейчас находится город Торонто).

Общее командование экспедицией осуществлял Дирборн, который получил приказ наступать на Монреаль. Однако он решил, что если бы ему удалось захватить военный корабль в Йорке, озеро Онтарио стали бы контролировать американцы, так что наступление на Монреаль будет проводиться гораздо эффективнее.

Йорк действительно был взят, а пара кораблей уничтожена (причем в ходе операции Пайк погиб), но американцам не удалось взять озеро под свой контроль. Вместо этого из-под контроля вышли американские солдаты, которые бессмысленно сожгли правительственные здания Йорка, тем самым создав прецедент для новых случаев неоправданного разрушения.

После этого совершавший вылазку отряд вернулся на восток. Вторую попытку взять озера под контроль возглавил полковник Уинфрид Скотт (род. близ Питерсберга, Висконсин, 13 июня 1786 года), который оказался редким для войны 1812 года исключением — компетентным американским офицером. Он командовал вылазкой 27 мая 1813 года, во время которой отряд переправился на другой берег реки Ниагары и атаковал форт Джордж на южном берегу озера Онтарио. Британцы оставили форт и отошли на запад. Американцы преследовали британские силы, и у Стони-Крик, в ста двадцати километрах к западу, британцы остановились. 6 июня, при битве у Стони-Крик, Скотт был ранен и вышел из строя, после чего американцы отступили перед гораздо меньшим по численности отрядом британцев. Наступление продолжить не удалось.

6 июля Дирборна освободили от должности командующего и, как это ни странно, ему на замену поставили Джеймса Уилкинсона, никогда в жизни не демонстрировавшего никакой компетентности — даже в изменах, которые он намеревался совершить.

Увы: в тот момент он был осиян некоторой славой, потому что 13 апреля отнял у слабых испанцев Мобил, в результате чего оставшаяся часть Западной Флориды оказалась в руках американцев. (Это стало единственным территориальным приобретением Соединенных Штатов в результате англо-американской войны 1812 года, и, по иронии судьбы, оно было обеспечено тем самым Уилкинсоном, который так долго пытался отторгнуть какие-либо территории от страны.)

Уилкинсону было приказано захватить Монреаль, и было запланировано наступление по двум направлениям. Уилкинсону предстояло двигаться вниз по реке Святого Лаврентия, а другому отряду под командованием Уэйда Хэмптона (род. в графстве Галифакс, Виргиния, предположительно в 1752 году) предписано было двигаться на север от озера Шамплейн. Оба генерала были некомпетентны, и к тому же они друг друга ненавидели. Лучшего способа обречь наступление по двум направлениям на провал придумать было бы невозможно.

Уилкинсон добрался по реке Святого Лаврентия до Крайслерз-Фарм, в 145 километрах к юго-западу от Монреаля. Там часть его армии разгромил британский отряд, значительно уступавший ей по численности. Уилкинсон тут же прекратил все действия в связи с зимовкой.

Хэмптон осторожно двинулся на северо-запад, проиграл бой малочисленному британскому отряду и быстро вернулся туда, откуда вышел.

И, как будто этого еще было мало, в декабре американские отряды, отступая с канадского берега реки Ниагары, сочли нужным сжечь несколько деревень. Никакого смысла в этом не было — только желание напакостить. Результат можно было легко предвидеть. 23 декабря 1813 году британцы в качестве ответной меры сожгли Буффало.

Итак, в отношении сухопутных сражений 1813 год не принес никаких радостей. Для американцев этот год принес целую серию фиаско, а в Европе Наполеон продолжал терпеть крупные поражения, на этот раз — на территории Германии. Приближался такой момент, когда Великобритания сможет обратить все свое внимание на Соединенные Штаты.

И действительно, в 1814 году Соединенным Штатам пришлось бы пойти на мирное соглашение в качестве проигравшей стороны, если бы не один человек — коммодор Оливер Хэзард Перри (род. в Саут-Кингстоне, Род-Айленд, 23 августа 1785 года), который уже принимал участие в боевых действиях в Средиземном море. В тот момент ему было всего двадцать восемь лет — и он является первым упомянутым в данной книге человеком, родившимся после того, как по Парижскому договору независимость Америки была официально признана.

Ему было поручено отобрать у британцев контроль над озером Эри, чтобы Соединенные Штаты могли осуществлять поставки на северо-запад. Он прибыл в Эри, штат Пенсильвания, 27 марта 1813 года. У него не было своего флота. Он ждал оборудования для постройки шести небольших кораблей — а это оборудование с немалыми трудами везли из Филадельфии.

После получения этого оборудования под стремительным напором Перри из сырой древесины были построены корабли. Когда Скотт повел свой отряд на вылазку через Ниагару, Перри смог привести дополнительные корабли из Буффало, что стало единственным полезным результатом боев в районе Онтарио.

В итоге у Перри возник флот из десяти кораблей, и к 2 августа они вышли в озеро в поисках британцев. Флагманом Перри был «Лоренс», названный в честь капитана «Чесапика», погибшего за два месяца до этого. Призыв «Корабль не сдавать!» был начертан на боевом знамени «Лоренса».

Сражение состоялось только 10 сентября. Перри вступил в бой с шестью вражескими кораблями в заливе Пут-ин-Бей на одном из островов в западной части озера Эри, неподалеку от того места, где в осаде до сих пор находились силы Халла. Два флота были примерно равны по огневой мощи, однако американские пушки имели большую скорострельность.

Эскадры три часа обстреливали друг друга. Британцы сосредоточили огонь на «Лоренсе», который вскоре был изрешечен, а 80 процентов его экипажа были убиты или тяжело ранены. Перри не мог командовать боем с палубы «Лоренса», и потому он пересел в шлюпку и под градом пуль перебрался на другой корабль, «Ниагара». Успешное перебазирование командующего подняло боевой дух американцев, и бой продолжился с еще большей яростью. Количество жертв с обеих сторон было приблизительно одинаковым, однако сдаться пришлось британской эскадре. Все британские корабли сдались, и Перри отправил Гаррисону известие, которому суждено было стать одним из самых знаменитых донесений в военной истории. Он сообщил: «Мы встретились с врагами, и они у нас в руках» (We have met the enemy and they are ours).

Победа американцев в битве на озере Эри стала для англоамериканской войны 1812 года эквивалентом победы под Саратогой. В результате нее теперь получать подкрепления и припасы легко могли американцы, а не англичане. Британцам под командованием Проктора пришлось оставить Детройт 18 сентября, всего через десять дней после этого сражения.

Теперь Гаррисон пошел в наступление. Он перебросил 4500 человек на север через озеро Эри и высадил их на территории Канады. Британцы начали отступать, а американцы вели их преследование, пока не оказались на реке Темзе, примерно в 95 километрах к западу от Детройта.

Британцы стали бы отступать и дальше, однако Текумсе, который возражал против ухода из Детройта и был возмущен отступлением, настоял на том, чтобы дать сражение. Проктор ему уступил, и 5 октября 1813 года состоялась битва на реке Темзе.

Это стало единственной победой американцев на суше, одержанной за весь год. Ее достижению особенно способствовала атака кавалерии штата Кентукки под командованием полковника Ричарда М. Джонсона (род. близ Луисвилла в 1780 году). С обеих сторон количество пострадавших было менее 50, но, Что самое важное, погиб сам Текумсе. (Джонсон утверждал, что убил его лично он.)

Битва на Темзе положила конец войне на северо-западе, и, хотя британцы удержали находящийся на самом севере форт Микиллимакинак (Макино), позорная сдача Детройта Халлом была более или менее отомщена.

Глава 12 БЛАГОПОЛУЧНЫЙ КОНЕЦ

1814 год начался с американской победы на суше на юге страны, хотя победа эта была несколько иного рода. К середине 1813 года известия об успехах британцев на севере побудили индейцев племени крик начать военные действия против американцев. Последовавшая после этого крикская война шла так же, как почти все войны с индейцами. Она началась с неожиданного нападения индейцев и их победы. 30 августа 1813 года, всего через пару недель после битвы на озере Эри, индейцы крик атаковали форт Мимс, примерно в 55 километрах от Мобила, и убили почти всех людей, оказавшихся в форте.

В ответ яркая личность, Эндрю Джексон из Теннесси (род. на границе двух Каролин 15 марта 1767 года), у которого из-за полученной на дуэли раны в тот момент не действовала одна рука, в ноябре повел отряд ополченцев на юг. В течение полугода люди Джексона продвигались в южном направлении, преодолевая отчаянное сопротивление индейцев, пока 27 марта 1814 года не состоялась эпическая битва у излучины Хорсшу-Бенд, на востоке нынешнего штата Алабама. Индейцы крик вынуждены были сдаться, так что сопротивление индейцев на юго-западе оказалось сломлено.

Однако победы над индейцами было недостаточно, чтобы перспективы 1814 года не казались мрачными. 11 апреля 1814 года, через две недели после битвы у Хорсшу-Бенд, Наполеон наконец был побежден. Он был вынужден отречься от престола и отправиться в ссылку на Эльбу. Великобритания стала безусловной победительницей в этой европейской войне, а ее престиж достиг новых высот. У нее имелись армейские ветераны, долгие годы воевавшие в Испании. Они стали самой сильной армией, которую эта страна имела на протяжении многих лет.

Поэтому Великобритания оказалась готова всерьез воевать с Соединенными Штатами. Она усилила свою блокаду. Теперь в нее была включена и Новая Англия, так и не отделившаяся от союза.

Британцы приготовились вести наступление, которое должно было раз и навсегда сокрушить Соединенные Штаты. Были запланированы три более или менее одновременных акции: на севере у озера Шамплейн, в центре у Чесапикского залива и на юге у Нового Орлеана.

Если вспомнить результаты военных действий американцев (по крайней мере на суше), то можно было бы решить, что Соединенные Штаты неминуемо будут раздавлены. Однако те два года войны, в течение которых Великобритания в основном была занята другими проблемами, принесли свои плоды. Постепенно стали появляться группы подготовленных солдат, а многие из никчемных офицеров были выведены из строя или смещены. Например, Уилкинсон наконец отправился в позорную отставку, и его роль в истории Америки завершилась. Теперь на командных постах оказались те генералы, которые проявили таланты военачальников.

Конечно, американцы понимали, что им следует ожидать усиления британских отрядов на севере, где в течение двух лет проходили основные сражения на суше. Они попытались нанести свой удар прежде, чем подойдут британские подкрепления.

Американцы снова перешли через Ниагару на территорию Канады. Американская армия имела численность всего 3500 человек, но теперь это были хорошо обученные профессионалы, которыми командовал компетентный генерал-майор Джейкоб Дженнингс Браун (род. в округе Бакс, Пенсильвания, в 1775 году).

3 июля 1814 года американцы захватили форт Эри, находившийся на противоположном берегу Ниагары, напротив города Буффало, и двинулись вдоль реки на север, к озеру Онтарио. Британцы подготовили линию обороны на северном берегу реки Чиппева, в 25 километрах севернее форта Эри и примерно на середине пути между озерами.

Британцам удалось отбросить назад авангард американцев, и на какое-то время воцарилась неразбериха, поскольку некоторые американские солдаты праздновали День независимости. Однако бригаде под командованием Скотта удалось вступить в бой, и она действовала так умело, что британцев заманили в вогнутый строй американцев, где их смогли обстреливать с обоих флангов. Британцы, потерявшие 500 человек по сравнению с 300 американцев, не выдержали и обратились в бегство.

Впервые равное число британцев и американцев встретились в открытом бою так, что ни одна из сторон не имела позиционных преимуществ, — и американцы победили. Битва при реке Чиппева в каком-то смысле может считаться днем рождения американской армии как профессионального вида вооруженных сил.

Браун осторожно попробовал продолжить движение на север, однако британцы получили подкрепление и примерно в пяти километрах к северу от места сражения у реки Чиппева создали укрепления у Ландис-Лейн — небольшой деревушки на канадской стороне Ниагарского водопада.

25 июля началось сражение, в котором снова мерились силами примерно одинаковые армии. Британцы при численности 3000 человек имели преимущество над американцами с численностью 2600 человек, но после пяти часов тяжелого боя, в который были брошены абсолютно все силы, сражение закончилось без явной победы одной из сторон, причем число выведенных из строя оказалось равным — по 900 человек. Браун и Скотт получили ранения, как и два основных командующих британцев.

Сражение у Ландис-Лейн стало самым тяжелым боем войны, и американские солдаты снова показали, что способны выстоять против всего напора британцев.

Тем не менее Брауну не удалось добиться, чтобы американские корабли в озере Онтарио обеспечили ему поддержку. Не желая рисковать тем, что к британцам подойдут свежие подкрепления, он отступил в форт Эри, оставив британцам поле боя.

Теперь в наступление перешли британцы, которые в течение всего августа держали форт Эри в осаде. Американцы успешно оборонялись и, совершая вылазки, наносили немалый урон осаждавшим, которые наконец 21 сентября вынуждены были отступить. Браун запланировал еще одно наступление, но снова не смог получить поддержку военного флота и 21 ноября 1814 года оставил форт Эри и вернулся на американский берег Ниагары.

Хотя кампания Брауна была проведена гораздо более умело, чем попытки наступлений начала войны, однако она закончилась ничем. Два с половиной года американцы прощупывали границу с Канадой — и до этого момента им не удавалось приобрести ни единого кусочка территории. Такое положение сохранилось и далее. С момента ухода Брауна на другой берег реки ни разу вражеская нога какого бы то ни было неприятеля не ступала на канадскую землю.

Пока силы американцев были сосредоточены на ниагарском фронте, британцы планировали основное наступление восточнее, у озера Шамплейн. Там генерал-губернатор Канады, сэр Джордж Превост, имел под своим командованием 11 000 британских ветеранов наполеоновских войн. Кроме того, в водах озера Шамплейн находились шестнадцать британских кораблей, на борту которых было 800 человек. Это была самая хорошо подготовленная и крупная армия из всех, которых Великобритания направляла в течение этой войны в Северную Америку. Наоборот, силы американцев в этом районе были значительно уменьшены, поскольку половина армии была направлена на ниагарский фронт. Британцам остались противостоять всего 3300 человек.

Казалось бы, ничто не могло помешать армии Превоста повторить то, что за тридцать семь лет до этого проделал Бергойн, — пройти вдоль озера Шамплейн и реки Гудзон до города Нью-Йорк, отрезав недовольную Новую Англию от остальных штатов. И, возможно, позже он мог бы соединиться с той британской армией, которая шла в наступление на центральные районы Америки южнее. Если бы это удалось проделать, Соединенным Штатам пришлось бы признать себя побежденными и принять все те условия, которые сочла бы нужным выдвинуть победившая Великобритания.

И если бы у наступающих британцев оказался более удачный командующий, так и могло случиться. Однако британскими силами командовал Превост, а он был человеком боязливым. Он не хотел продвигаться далеко на юг, не имея уверенности в том, что его передвижение будет безопасным на всем протяжении озера. А их безопасность, с его точки зрения, можно было обеспечить только в одном случае: если небольшого американского флота из четырнадцати кораблей на озере Шамплейн не останется.

В результате этого, войдя в штат Нью-Йорк 31 августа 1814 года, он продвинулся всего примерно на сорок километров в глубь него, до Платтсберга, располагавшегося примерно в центральной части восточного берега озера. Там 6 сентября он остановился и стал ждать известий о том, что американские корабли уничтожены.

Американскими кораблями командовал Томас Макдонаф (род, в Делавэре 31 декабря 1783 года), который был с Декейтером при сожжении «Филадельфии». У него было на два корабля и на шесть орудий меньше, чем у неприятеля. Однако его орудия ближнего боя были мощнее, чем те, что были установлены на британских кораблях, так что ему необходимо было добиться сближения с противником.

Поэтому он намеренно расположил свои корабли вдоль узкого пролива. Для того чтобы пройти на юг и поддержать Превоста, британским кораблям пришлось бы пройти всего в трехстах метрах от американских. Альтернатива заключалась в том, чтобы оставаться на месте, а Превост, оказавшийся во власти своих страхов, требовал, чтобы корабли подошли к нему.

Британские корабли начали движение 11 сентября 1814 года, и в течение двух часов обе эскадры яростно обстреливали друг друга. Макдонаф великолепно командовал своими кораблями, так разворачивая свой флагманский корабль, чтобы давать наиболее эффективные бортовые залпы по вражескому флагману. В итоге обе стороны потеряли около сотни человек, однако корабли Макдонафа еще могли функционировать, тогда как британские стали неуправляемыми.

В результате сражения при Платтсберге американцы получили полный контроль над озером, а отчаявшийся Превост прекратил наступление и, бросив все снаряжение, вернулся в Канаду. Британское правительство с позором отозвало его домой, а Макдонаф получил от конгресса золотую медаль, а от законодательных органов штатов Нью-Йорк и Вермонт — поместья.

Итак, хотя американцы достойно проиграли на ниагарском фронте, британцы проиграли весьма позорно на направлении озера Шамплейн, так что война на севере наконец прекратилась, причем обе стороны остались по обеим сторонам неизменившейся границы.

На центральном направлении тройное британское наступление началось удачнее.

В августе 1814 года, когда американская армия на ниагарском фронте отошла после битвы у Ландис-Лейн, а Превост готовился к мощному наступлению в южном направлении, корабли британской эскадры, осуществлявшие блокаду побережья, имея на борту 4000 британских ветеранов, вошли в Чесапикский залив. Они поднялись по реке Патаксент и 19 августа причалили в штате Мэ риленд, у города Бенедикт, в сорока километрах от Вашингтона.

Одной из их целей был захват канонерок, которыми командовал коммодор Джошуа Барни (род. в Мэриленде в 1759 году). Он был одним из самых удачливых каперов Войны за независимость. Не отдать канонерки британцам можно было только одним способом — уничтожив их, что Барни и сделал.

Когда канонерки оказались уничтожены, британцы перешли к своей следующей цели — наступлению на Вашингтон. Британская армия под командованием генерала Роберта Росса двинулась на север вдоль реки Патаксент. Надо полагать, они ожидали встретить сопротивление, однако никакого сопротивления не было. Американцы оказались совершенно не готовыми.

Военный министр Джон Армстронг (род. в Карлайле, Пенсильвания, в 1758 году) был совершенно некомпетентным, что неудивительно, если учесть, что он был близком другом Уилкинсона. Ему и в голову не пришло, что враг, обладающий преимуществом на море, может нанести удар в каком-либо месте на протяженной береговой линии Америки. Более того, американские штаты, готовые оборонять себя, не чувствовали себя обязанными оборонять Федеральный округ Колумбия.

Удалось собрать 7000-ю армию, но в ней очень немного было профессиональных военных, а лучшими из них оказались те 400 моряков, которых Барни повел по суше к Вашингтону после того, как уничтожил свои канонерки. Армией командовал Уильям Уайн-дер, один из немногих оставшихся в армии некомпетентных людей, которого не уволили потому, что он был двоюродным братом губернатора Мэриленда.

Когда 24 августа британцы подошли к Блейденсбергу, находившемуся всего в 8 километрах севернее Вашингтона, Уайндер поспешил туда со всеми своими отрядами. Президент Мэдисон и почти все члены его кабинета отправились с ними, чтобы наблюдать за боем.

Наблюдать им пришлось позорное поражение американцев. По численности американские силы вдвое превосходили британские, и их позиция была более выгодной. Однако необученные американские солдаты не смогли выстоять под огнем британцев. Не прошло и четверти часа, как, понеся еще сравнительно небольшие потери, они сломались и бежали, открыв врагу путь на Вашингтон.

400 моряков Барни добавили каплю славы этому поражению, стойко удерживая британцев в течение получаса, однако численное превосходство противника было десятикратным. Барни, получивший ранение в ходе боя, наконец приказал своим людям отступить. Британская армия Росса вошла в Вашингтон — и в первый и единственный раз за всю историю Соединенных Штатов со времени Войны за независимость столица страны оказалась в руках врага.

Президент Мэдисон и остальные члены правительства вынуждены были спешно бежать в Виргинию.

Британскому командующему был дан четкий приказ разрушить столицу в отместку за то, что американцы сожгли Йорк и другие населенные пункты в Канаде. Это британцы с наслаждением сделали.

Они подожгли Капитолий и резиденцию президента, а также большинство других административных зданий. Однако грабежей и разрушений частных домов не было. На следующий день, 25 августа, сильная гроза залила тлеющие пожары, а британцы ушли из города, добившись своей цели. 27-го Мэдисон и другие члены правительства приползли обратно, и по общему требованию военному министру пришлось подать в отставку.

(Только с небольшим перевесом голосов конгресс принял решение отстроить заново Вашингтон, а не создать новую столицу где-либо в другом месте. Резиденцию президента покрасили в белый цвет, чтобы спрятать следы пожара, так что с этих пор она стала называться Белым домом.)

Тем временем британцы перешли к выполнению более важной задачи, которая заключалась в атаке Балтимора.

Балтимор был крупным портом, и если бы этот город был атакован сразу же и в лоб, его могли бы захватить. Однако британцы свернули в сторону, чтобы осуществить мелкий акт мести в отношении Вашингтона, и эта отсрочка дала американцам время, в котором они нуждались более всего.

Генерал Сэмюэл Смит (род. в Карлайле, Пенсильвания, в 1752 году), который был сенатором от штата Мэриленд, объединил жителей Балтимора, построивших под его руководством мощные укрепления вокруг города. Пока британцы тратили время на поджоги зданий Вашингтона, Смит собрал 13 000 человек и разместил тысячу бойцов в форте Мак-Генри, который контролировал гавань Балтимора.

Британский флот прошел в глубь Чесапикского залива, и 12 сентября, через восемнадцать дней после сожжения президентской резиденции и день спустя после битвы у Платтсберга, корабли подошли к Норт-Пойнту в 16 километрах к юго-востоку от Балтимора.

Там британские войска высадились на берег и двинулись к Балтимору. У Годли-Вудз, в шести километрах восточнее Балтимора, они встретили отряд американцев, отправленных вперед Смитом. Это не стало вторым Блейденсбергом. Британцы понесли большие потери, а Росс, покоритель Вашингтона, был убит.

Американцы, выведя из строя 300 человек (их собственные потери составили 200 человек), наконец отошли, однако британцы уже убедились в том, что штурмовать Балтимор по суше они не смогут. Сначала необходимо было ослабить оборону, обстреляв город с моря.

Вечером 13 сентября британские корабли подошли как можно ближе к орудиям форта Мак-Генри и начали обстрел, который длился всю ночь. На борту одного из кораблей находился некий американский адвокат, Фрэнсис Скотт Ки, пытавшийся договориться об освобождении из плена своего друга, пожилого врача, которого захватили в Вашингтоне.

Ему пришлось оставаться на борту все то время, пока шла бомбардировка, и ночью ему не давал покоя вопрос о том, не заставят ли форт Мак-Генри сдаться. Пока рассветало, старый врач, тревожившийся не меньше Ки, постоянно спрашивал: «Флаг еще там?»

Почувствовав прилив вдохновения, Ки написал стихотворение из четырех строф, выражавшее их чувства. Стихотворение выглядит так:

Ки назвал свое стихотворение «Оборона форта Мак-Генри». Оно было напечатано 20 сентября, через неделю после бомбардировки форта, и моментально приобрело огромную популярность. Кто-то заметил, что эти слова хорошо ложатся на мелодию старинной застольной песни «Анакреону в небесах», и стихотворение, певшееся таким образом, со временем получило название «Усеянное звездами знамя» (Star-Spangled Banner). Позже оно стало национальным гимном Соединенных Штатов.

Как видно из стихотворения, бомбардировка форта Мак-Генри ничего британцам не дала. От всего плана пришлось отказаться. Британские солдаты вернулись на корабли и 17 сентября оставили Балтимор. Спустя месяц флот ушел из Чесапикского залива в Вест-Индию. Нападение на центр страны, хоть поначалу и было впечатляющим, оказалось столь же крупным провалом, как и военные действия британцев на севере.

Тем временем уже велись мирные переговоры. Чем тусклее становилась звезда Наполеона после его поражения в России, тем сильнее президент Мэдисон и государственный секретарь Джеймс Монро стремились заключить мир прежде, чем вся ярость Великобритании обрушится на Соединенные Штаты. В американскую мирную делегацию, которая пыталась вести переговоры в Европе, входили Галлатин (который остался министром финансов в администрации Мэдисона) и Джон Куинси Адамс (род. в Куинси, Массачусетс, И июля 1767 года, старший сын президента Джона Адамса).

Больше года американские переговорщики пытались достичь таких условий, с которыми можно было бы смириться. Сначала они настаивали на том, чтобы в мирный договор обязательно был включен отказ Великобритании от права на насильственный набор матросов, но после того, как Наполеон отрекся, а положение Америки стало казаться все более отчаянным, от этого требования пришлось отказаться. Получив инструкции с родины, они согласились принять условия мира, в которых не упоминался вопрос о наборе матросов.

Однако умиротворить британцев оказалось непросто. С их точки зрения, американцы ударили им в спину в тот момент, когда они сражались с угрозой всему миру в лице Наполеона. Поэтому британцы не собирались спустить это презренным янки легко. Они требовали всяческих территориальных уступок, на которые американцы идти были не намерены. Известие о сожжении Вашингтона сделало британцев еще надменнее, однако вскоре после этого были получены сообщения о неудачах на озере Шамплейн и в Балтиморе, так что гордость британцев внезапно сдулась.

Британское правительство обратилось к герцогу Веллингтону, который был самым талантливым генералом и много сделал для того, чтобы Наполеон был побежден, и спросили его, не согласится ли он стать главнокомандующим на войне в Северной Америке. Веллингтон ответил, что сделает это, если ему прикажут, но что без контроля над озерами это ничего не даст. Он посоветовал заключить мир без территориальных изменений.

Это стало решающим моментом. 24 декабря 1814 года мирный договор был подписан в Генте, который сейчас относится к Бельгии. Гентский договор был просто возвращением к прежнему состоянию. В нем не упоминалось о насильственном наборе матросов, не были улажены вопросы торговли, не было территориальных изменений. Однако с окончанием войны с Наполеоном можно было ожидать, что позиция британцев смягчится, так что самого факта мира оказалось достаточно. После двух с половиной лет, в течение которых поражений было больше, чем побед, Соединенные Штаты не были настроены требовать большего.

Однако тут существовало одно серьезное «но». Гентский договор вступал в силу только после его ратификации обоими правительствами, и известие об этом Вашингтон мог получить примерно через шесть недель. Если бы люди, находившиеся на театре военных действий, знали о подписании договора, то активные боевые действия прекратились бы, но в 1814 году трансатлантического телеграфа не существовало. Сражения продолжались.

На третьем направлении активного наступления Британии — на Новый Орлеан — начало боевых действий было назначено на осень 1814 года, и план был приведен в исполнение.

Больше того, Эндрю Джексон тоже не бездействовал. Джексон был, безусловно, самой колоритной личностью этого периода истории Америки. Подростком он был взят в плен британцами во время Войны за независимость и получил удар саблей по лицу плашмя за отказ чистить сапоги какого-то офицера. Поскольку Джексон обид не забывал, он всю оставшуюся жизнь ненавидел британцев.

После Войны за независимость он жил в Северной Каролине, стал адвокатом и вскоре после этого переехал в Теннесси. Он участвовал в работе конвента, составившего конституцию этого нового штата, а потом по очереди представлял его в обеих палатах конгресса. Он вернулся в Нэшвилл, где стал судьей, и на короткое время увлекся красивыми планами Аарона Бэрра. Как только Джексон понял, что Бэрр замыслил измену, он от него отвернулся.

Когда началась Англо-американская война 1812 года, Джексон, командовавший ополчением Теннесси, буквально рвался вперед, желая поскорее схватиться с британцами. Однако когда он наконец получил боевое задание, ему пришлось воевать с индейцами племени крик.

Успешное завершение этой кампании и заключение договора, по которому индейцы крик отдали практически всю территорию нынешней Алабамы, сделали Джексона героем Запада. Он нетерпеливо двинулся на юг, чтобы схлестнуться с британцами.

В 1814 году не было сомнений в том, что британцы будут осуществлять нападение на юге и что их конечной целью станет Новый Орлеан. Однако Джексон полагал, что наилучшей стратегией для британцев стал бы захват какой-либо базы на побережье Мексиканского залива — возможно, Мобила или даже Пенсаколы в испанской Флориде, а оттуда нанести удар по направлению Миссисипи к северу от Нового Орлеана, чтобы захватить этот богатый порт, предварительно его задушив.

Имея это в виду и пренебрегая полученными инструкциями (он редко обращал внимание на инструкции), он создал собственную базу в Мобиле и, двигаясь на восток, вошел во Флориду и оккупировал Пенсаколу 7 ноября 1814 года. Он рассуждал следующим образом: Испания — союзница Великобритании в войне с Наполеоном, а союзник твоего врага — враг и тебе.

Британское наступление началось 26 ноября, когда флот с 7500 британскими ветеранами войны с Наполеоном вышел из Вест-Индии и направился в Мексиканский залив. Войсками командовал генерал Эдвард Пейкенгэм, сестра которого была замужем за герцогом Веллингтоном.

Джексон не сразу понял, что британцы направляются прямо к Новому Орлеану и не собираются пытаться сначала создать базу на Мексиканском заливе. Когда это стало ясно, Джексон бросился на запад, к Батон-Ружу, чтобы дожидаться дальнейшего развития событий.

13 декабря британский флот вошел в озеро Борн — небольшую бухту Мексиканского залива, западная оконечность которой находилась всего в двадцати километрах от Нового Орлеана. Джексон тут же стремительно повел свои отряды к городу, ввел в нем военное положение и создал линию обороны к юго-востоку от него.

Пока обе стороны занимали позиции, был подписан Гентский договор, однако никто об этом знать не мог.

8 января 1815 года, через десять дней после подписания договора, Пейкенгэм пошел в атаку. Он отправил 5300 человек на брустверы, за которыми находились 4500 человек из Кентукки и Теннесси. Все они были вооружены длинноствольными винтовками и были меткими стрелками. Для британцев наступление было самоубийством: они становились просто живыми мишенями.

Американские стрелки вели огонь, как им было удобно, и уже через полчаса убили или ранили 2000 британских солдат, при этом их собственные потери составили 21 человек. Три генерала, включая Пейкенгэма, оказались в числе убитых.

Британцы отступили и, после паузы, вызванной полной растерянностью, 27 января снова сели на корабли и отплыли, чтобы все-таки попытать удачи у Мобила, но тут пришли известия о мирном договоре.

Хотя битва при Новом Орлеане не состоялась бы, если бы американцам было известно о подписании Гентского договора, это сражение в некотором отношении оказалось самым важным в этой войне.

Во-первых, известие о решительной победе дошло до американской общественности раньше, чем новости о мирном договоре, и дало Соединенным Штатам ощущение выигранной войны. Если поединок «Конституции» и «Геррьера» стал для войны 1812 года эквивалентом Банкер-Хилла, а битва на озере Эри — эквивалентом Саратоги, то битва при Новом Орлеане стала эквивалентом Йорктауна.

После этого сообщение о компромиссном мирном договоре, который не решил ни одного вопроса, из-за которых шла война, не огорчил и не унизил страну. Известие о мире дошло до Нью-Йорка 11 февраля 1815 года, а официально о мире президент Мэдисон объявил 17 февраля. К этому моменту, имея у себя в кармане битву при Новом Орлеане, американцы могли смотреть британцам в лицо, а те не могли утверждать, будто война 1812 года закончилась поражением Соединенных Штатов.

В качестве еще одного повода для гордости американцев стал вопрос о государствах Пиратского берега. Правитель Алжира воспользовался англо-американской войной 1812 года, чтобы объявить войну Соединенным Штатам, захватывать американские корабли и сажать в тюрьму американских граждан. Как только был заключен мирный договор, Стивена Декейтера с десятью кораблями отправили в Средиземное море. К 30 июня 1815 года он заставил Алжир капитулировать, и все проблемы с Пиратским берегом закончились.

Если на то пошло, то известие о битве при Новом Орлеане оказало еще более благотворное воздействие на британцев. В целом британцы, узнавшие о мирном договоре почти сразу же после его заключения, были крайне недовольны. Триумфальная победа над Наполеоном и то, что британцы сожгли Вашингтон, внушили им ощущение, будто необходимо было добиваться полной победы над Соединенными Штатами. Они воспринимали компромиссный мирный договор как трусливое признание поражения. Если бы ничего больше не произошло, то не исключено, что из-за возмущения британцев мир оказался бы ненадежным.

Известия о битве при Новом Орлеане оказали успокоительное воздействие на общественное мнение в Великобритании. Кровожадные требования раздавить американцев неожиданно стали бессмысленными. Кроме того, вскоре после получения известий о поражении британцев пришла новость о том, что Наполеон сбежал с Эльбы и высадился во Франции. Внезапно война с Наполеоном вспыхнула с новой силой, и у британцев появились более серьезные заботы, чем янки на другом берегу океана.

Новая попытка Наполеона добиться власти оказалась недолгой, и 18 июня 1815 года он был окончательно разбит герцогом Веллингтоном в битве при Ватерлоо. Этого триумфа британцам хватило, так что у них не было потребности самоутверждаться за счет Соединенных Штатов.

В результате этого, хотя между государствами в будущем еще предстояло возникнуть немало поводов для трений и ожесточения, они наконец пришли к взаимной терпимости и даже дружбе. Раны, возникшие в ходе полувекового периода, описанного в этой книге, были забыты — и в будущем Великобритания и Соединенные Штаты больше друг против друга не воевали.

За битвой при Ватерлоо начался период, продлившийся почти целых сто лет, в течение которого в Европе шли войны исключительно местного характера, обычно короткие и не слишком кровопролитные. Все это время Великобритания сохраняла бесспорное преимущество на море, и, за щитом британского морского флота, Соединенные Штаты в течение века могли расти и развиваться, не опасаясь внешней агрессии.

Имея в виду то, что британская терпимость стала результатом успокаивающего воздействия битвы при Новом Орлеане, это сражение можно считать одним из самых успешных за всю историю Соединенных Штатов, а если учесть и события XX века, то это можно сказать и в отношении Великобритании.

К 1815 году можно было вполне справедливо утверждать, что Соединенные Штаты успешно родились и пережили самый опасный период младенчества. Больше никогда государство не оказывалось в опасности из-за действий какой-либо другой державы, и это настолько четко было связано с благополучным окончанием англо-американской войны 1812 года, что эту войну порой называют Второй войной за независимость. Именно поэтому логично на этом завершить книгу, которая носит название «Рождение Соединенных Штатов».

Какое-то время после заключения мира в 1815 году казалось, что и внутри страны наблюдается такой же успех, потому что почти чудесным образом партия оппозиции начала исчезать и почти все американцы стали демократическими республиканцами.

Федералисты сами себе вырыли могилу. Они настолько яро противились войне, что их действия можно было счесть изменническими. Они отказывались участвовать в военных действиях и не скрывали своего желания усилить свое влияние за счет центрального правительства, которое, по их мнению, оказалось под властью Юга и Запада.

В течение 1814 года, когда казалось, что Британия вот-вот нанесет смертельный удар, были назначены или избраны делегаты от пяти штатов Новой Англии, и 15 декабря 1814 года они собрались в Хартфорде. Атмосфера в стране была мрачной, поскольку большинство людей считали, что британцы вскоре захватят Новый Орлеан, и еще не пришли известия о том, что британцы начинают отказываться от своих территориальных претензий.

Хартфордский конвент заседал три недели, до 5 января 1815 года. Ведущими фигурами конвента были Джордж Кэбот (род. в Салеме, Массачусетс, в 1752 году) и Гаррисон-Грей Отис (род. в Бостоне в 1765 году; племянник Джеймса Отиса).

Конвент принял ряд резолюций, которые требовали значительного ослабления федерального правительства: одного срока для президента, снижения воинской повинности, снятия военного эмбарго, ограничения прав натурализованных граждан Америки и т. д. Самым важным требованием было то, чтобы штаты использовали собранные на их территории федеральные налоги для своей собственной обороны.

Естественно, если бы каждый штат был ответствен за собственную оборону, никаких общих действий в случае войны проводить было бы нельзя, и государство развалилось бы при малейшем нажиме извне. Федеральное правительство могло бы пойти на это только в том случае, если бы уже было раздавлено позорным поражением и лишилось бы всякой власти.

Однако именно этого и ожидали собравшиеся на Хартфордский конвент, избрав Отиса главой делегации, которая должна была отправиться в Вашингтон и ознакомить президента Мэдисона с их требованиями.

Хартфордский конвент, как и Конституционный конвент, принял решение засекретить свои заседания. Однако если учесть, что страна находилась в состоянии войны, а недовольство Новой Англии было очевидным, это решение следует признать неразумным. Демократические республиканцы во всеуслышание заявили, что Хартфордский конвент планирует измену, и в стране этому по большей части поверили. Иначе зачем им была вся эта секретность?

И хотя принятые резолюции не являлись открыто изменническими, легко было поверить, что делегация Отиса намерена угрожать отделением в том случае, если президент Мэдисон не уступит их требованиям.

Делегацию, которую возглавлял Отис, обвинения в измене не пугали, однако когда они добрались до Балтимора, туда пришло известие о грандиозной победе под Новым Орлеаном. Внезапно они почувствовали, что президент Мэдисон, возможно, откажется прислушаться к голосу разума. А потом пришло известие о заключении мирного договора, по которому территория Соединенных Штатов осталась в полной сохранности, что вкупе в битвой при Новом Орлеане можно было считать победой. Теперь было похоже на то, что Мэдисон вообще откажется с ними разговаривать.

Они какое-то время безрезультатно ждали в Вашингтоне, а потом, ничего не добившись, уехали. Сами они, как и Хартфордский конвент, стали объектами не страха или гнева, а чего-то гораздо худшего: насмешек и презрения.

Федералистская партия стремительно таяла под презрительный смех, который вызвала самая нелепо-неуместная политическая акция за всю историю Америки, так что в считаные годы ее просто не стало. Наступил период, который иногда называют Эрой доброго согласия, поскольку казалось, что теперь все американцы согласны с основными принципами государственности и будут двигаться вперед единым фронтом.

Стивен Декейтер, вернувшийся из Средиземного моря, стал героем дня. Когда на вечере в Норфолке в 1816 году за него подняли тост, он в ответ произнес свой, который был словно пропитан этим ощущением общей уверенности в себе людей, твердо знающих свое предназначение: «За нашу страну! Я желаю ей всегда быть правой в отношениях с иностранными государствами и достигать успехов всегда; но — это наша страна, будь она правой или виноватой» (Our country! In her intercourse with foreign nations may she always be in the right and always successful, right or wrong).

С момента подписания Декларации независимости до произнесения высокопарного тоста Декейтера прошло ровно сорок лет. Пятеро из подписавших Декларацию еще были живы: Джон Адамс, Томас Джефферсон, Чарльз Кэрролл из Кэрроллтона, Уильям Флойд (род. в Брукхэвене, Нью-Йорк, в 1734 году) и Уильям Еллери (род. в Ньюпорте, Род-Айленд, в 1727 году).

Внешняя угроза была устранена, мир внутри страны казался прочным — что могло пойти не так?

И тем не менее что-то пошло не так. Уже через четыре года после тоста Декейтера начались бурные дебаты по поводу приема новых штатов, знаменовавшие собой начало ссоры, которая в течение еще сорока лет становилась все более жаркой и яростной, все более ожесточенной, пока государство, казавшееся столь обласканным судьбой, не сделало то, что не могли сделать никакие внешние враги.

Оно чуть было само себя не уничтожило.

Но как это случилось и как Соединенные Штаты все-таки это пережили, должно стать темой другой книги.

ХРОНОЛОГИЯ СОБЫТИЙ И ДАТ

1760

26 октября: Георг III становится королем Великобритании

1761

24 февраля: Джеймс Отис обличает общие ордера на обыск

1762

Жан-Жак Руссо публикует «Общественный договор»

1763

Чарльз Мейсон и Джереми Диксон начинают топографические съемки на линии Мейсона — Диксона

10 февраля: Парижский договор положил конец войне с французами и индейцами

Апрель: Джордж Гренвиль становится премьер-министром Великобритании

7 мая: восстание Понтиака начинается с блокады Детройта

2 августа: британцы наносят поражение индейцам в сражении у Буширан

7 октября: королевский указ запрещает поселения за Аллеганийскими горами

1 декабря: Патрик Генри требует самоуправления в «случае пастыря»

1764

Французы основали Сент-Луис

Март: Гренвиль объявляет о намерении ввести Закон о гербовом сборе в колониях

5 апреля: принят Закон о сахаре, повысивший пошлины

19 апреля: Закон о денежном обращении запрещает колониям печатать бумажные деньги

17 ноября: окончание активных военных действий против сторонников Понтиака

1765

22 марта: принят Закон о гербовом сборе

15 мая: Закон о постое требует, чтобы колонисты селили у себя солдат

29 мая: Патрик Генри выступает против Закона о гербовом сборе

8 июня: Массачусетс выступает с инициативой созыва Конгресса гербового сбора

7 октября: в Нью-Йорке начинается Конгресс гербового сбора

1 ноября: Закон о гербовом сборе вступает в силу

1766

17 января: лондонские торговцы подают петицию об отмене Закона о гербовом сборе

13 февраля: Бенджамин Франклин в парламенте дает показания против Закона о гербовом сборе

18 марта: Закон о гербовом сборе отменен

24 июля: договор Осуиго кладет конец восстанию союза индейских племен под предводительством Понтиака

1767

8 мая: Чарльз Тауншенд произносит свою «шампанскую речь»

15 июня: распущена Нью-Йоркская ассамблея

29 июня: колонии обложены пошлинами Тауншенда

4 сентября: умер Тауншенд

20 ноября: пошлины Тауншенда начинают действовать

2 декабря: Джон Дикинсон начинает публиковать «Письма фермера»

1768

11 февраля: подготовленный Сэмюэлом Адамсом циркуляр с призывом к совместным действиям разослан в другие колонии

10 июня: корабль Джона Хэнкока «Свобода» арестован за нарушения таможенных правил; в результате начинаются бунты

1 октября: в Бостоне высаживаются два британских полка

1769

Июнь: в нынешней Западной Виргинии основана колония Вандалия

16 июля: в Сан-Диего создана миссия; первое испанское поселение в Калифорнии

19 января: мятеж из-за столба свободы в Нью-Йорке

31 января: премьер-министром Великобритании становится лорд Норт

5 марта: Бостонская резня

12 апреля: отменены все пошлины Тауншенда, за исключением пошлины на чай

1772

10 июня: американцы сожгли в бухте Наррагансет британский корабль «Гаспи»

2 ноября: Сэмюэл Адамс и Джозеф Уоррен создали «Корреспондентские комитеты»

1773

16 декабря: Бостонское чаепитие

1774

31 марта: Георг III утверждает Закон о Бостонском порте — первый из репрессивных законов

10 мая: королем Франции становится Людовик XVI

13 мая: генерал Томас Гейдж прибывает в Бостон, чтобы управлять Массачусетсом в качестве губернатора

24 мая: виргинская Палата свободных граждан выражает сочувствие Бостону и объявляет день молитвы

1 июня: Бостонская гавань закрыта для торговых кораблей

2 июня: парламент принял Закон о военном постое

22 июня: парламент принял Квебекский акт

27 августа: на месте нынешнего штата Кентукки создана колония Трансильвания

1 сентября: генерал Гейдж захватил в Чарльзтауне запасы пороха

5 сентября: Первый континентальный конгресс собрался в Филадельфии

17 сентября: Саффолкские резолюции составлены Джозефом Уорреном

5 октября: в Массачусетсе вне Бостона организовано правительство вопреки королевскому указу; организовано ополчение минитменов

6 октября: конец боевых действий в Войне лорда Данмора

26 октября: Первый континентальный конгресс закончил работу

30 ноября: в Филадельфию из Великобритании прибыл Томас Пейн

13 декабря: колонисты захватили порох в Портсмуте, Нью-Гэмпшир

1775

26 февраля: генерал Гейдж отправил солдат в Салем

27 февраля: Новой Англии запрещено торговать с другими колониями

23 марта: Патрик Генри произнес свою речь «Свобода или смерть»

1 апреля: Дэниэл Бун основал Бунсборо

18—19 апреля: Поль Ревир и другие едут с предостережениями

19 апреля: американцы наносят поражение британцам в битвах при Лексингтоне и Конкорде

23 апреля: американцы осадили Бостон

10 мая: Второй континентальный конгресс начал работу в Филадельфии. Этан Аллен захватил форт Тикондерога

31 мая: поселенцы на западе Северной Каролины принимают Мекленбургские резолюции

12 июня: Гейдж вводит в Бостоне военное положение

14 июня: создана Континентальная армия

15 июня: Джордж Вашингтон назначен главнокомандующим Континентальной армией

17 июня: Битва при Банкер-хилле: британцы понесли тяжелые потери; Джозеф Уоррен погиб в бою

22 июня: Конгресс начинает печатать бумажные деньги

3 июля: Вашингтон принимает командование Континентальной армией

23 августа: Георг III объявляет, что в колониях мятеж

1 сентября: Георг III отказывается принять петицию Континентального конгресса

10 октября: Уильям Хау становится главнокомандующим британскими силами в Америке вместо Гейджа

13 октября: Конгресс создает Американский военный флот

13 ноября: Ричард Монтгомери отбирает Монреаль у британцев

31 декабря: американцы терпят поражение в битве у Квебека; Монтгомери убит, Бенедикт Арнольд ранен

1776

Испанцы основали Сан-Франциско. Испанцы также достигли устья реки Колумбия

1 января: Вашингтон поднял первый полосатый американский флаг

5 января: Нью-Гэмпшир принял первую записанную конституцию штата

10 января: Томас Пейн опубликовал памфлет «Здравый смысл»

24 января: артиллерия из Тикондероги прибыла в Бостон

3 марта: Сайлас Дин направлен во Францию в качестве коммерческого агента

4 марта: Вашингтон укрепил Дорчестерские высоты

17 марта: Хау оставил Бостон

26 марта: британская армия отплыла в Галифакс из Бостонской гавани

12 апреля: Северная Каролина объявила о намерении добиваться независимости; она стала первой колонией, сделавшей это

13 апреля: Вашингтон переводит армию из Кембриджа в Нью-Йорк

7 июня: Ричард Генри Ли предлагает Континентальному конгрессу принять Декларацию независимости

10 июня: Франция готовится предоставить американцам первый заем

11 июня: избран комитет по составлению Декларации независимости во главе с Томасом Джефферсоном

12 июня: избран комитет по разработке плана конфедерации колоний во главе с Джоном Дикинсоном. Билль о правах, составленный Джорджем Мейсоном, принят как часть конституции Виргинии

28 июня: атака британского военно-морского формирования отражена в Чарлстоне, Южная Каролина. Декларация независимости представлена конгрессу

2 июля: конгресс принимает Декларацию независимости. Хау перемещает британскую армию на Стейтен-Айленд

4 июля: Джон Хэнкок подписал Декларацию независимости

12 июля: Джон Дикинсон излагает план по «Статьям Конфедерации»

27 августа: Британцы наносят американцам поражение в битве при Лонг-Айленде

6 сентября: неудачные мирные переговоры на Стейтен-Ай-ленде

15 сентября: британцы оккупировали Нью-Йорк

22 сентября: казнь Натана Хейла

28 октября: британцы одерживают победу над американцами в Битве при Уайт-Плейнсе

16 ноября: британцы захватили форт Вашингтон

20 ноября: британцы заняли форт Ли

21 ноября: Вашингтон и Грин начинают отступать через Нью-Джерси

Декабрь: Бенджамин Франклин возглавил переговоры с Францией

6 декабря: Трансильвания стала частью Виргинии как «графство Кентукки»

8 декабря: британцы занимают Ньюпорт (Род-Айленд)

20 декабря: бежавший из Филадельфии конгресс собирается в Балтиморе

23 декабря: первый из памфлетов Пейна «Американский кризис»

25 декабря: Вашингтон переправляется через реку Делавэр

26 декабря: американцы одерживают победу в Битве за Трентон

30 декабря: американцы занимают Трентон

1777

3 января: американцы побеждают в Принстонском сражении

4 марта: конгресс возвращается в Филадельфию

I июня: генерал Джон Бергойн начинает наступление с целью расколоть американские колонии на две части

14 июня: первый флаг со звездами и полосами принят конгрессом

6 июля: Бергойн захватил Тикондерогу

8 июля: Вермонт принял текст конституции, в которой предусматривалось избирательное право для всех мужчин и отменялось рабство

23 июля: Хау уходит из Нью-Йорка с целью захвата Филадельфии

29 июля: Бергойн занял форт Эдвард

4 августа: Хорейшо Гейтс принимает командование американской армией, противостоящей Бергойну

6 августа: британцы и индейцы, двигавшиеся по территории Нью-Йорка с запада, остановлены в Битве при Орискани

16 августа: силы Бергойна разгромлены в Битве при Беннингтоне

23 августа: британцы в западной части Нью-Йорка прекращают наступательные действия из-за приближения Бенедикта Арнольда

25 августа: Хау высаживается в Мэриленде

11 сентября: Хау наносит поражение Вашингтону в Битве при Брэндиуайне

19 сентября: первая битва Гейтса и Бергойна под Саратогой

26 сентября: британцы заняли Филадельфию

30 сентября: конгресс, бежавший из Филадельфии во второй раз, начинает заседать в Йорке, Пенсильвания

3 октября: Хау наносит поражение Вашингтону в Битве при Джермантауне

7 октября: американцы под командованием Бенедикта Арнольда, наносят поражение Бергойну во второй Битве под Саратогой

17 октября: Бергойн капитулирует

15 ноября: конгресс принимает «Статьи Конфедерации» Декабрь: Вашингтон устраивается на зимних квартирах близ

Вэлли-Фордж

1778

Капитан Джеймс Кук исследует берег Орегона

6 февраля: союз Франции и Соединенных Штатов

23 февраля: барон фон Стубен прибывает в Вэлли-Фордж и муштрует армию

8 мая: Клинтон сменяет Хау в качестве британского главнокомандующего

12 мая: Джордж Роджерс Кларк отправляется в экспедицию на северо-запад

18 июня: британцы уходят из Филадельфии

28 июня: ничья в Монмутской битве

2 июля: конгресс возвращается в Филадельфию

4 июля: резня в долине Вайоминг, устроенная лоялистами и индейцами

5 июля: Кларк захватывает Каскаскию (позднее Винсенс)

10 июля: Франция объявляет войну Великобритании

11 ноября: резня у Черривэлли, устроенная лоялистами и индейцами

17 декабря: британцы отвоевывают Висенс на северо-западе

29 декабря: британцы захватывают Саванну, Джорджия

1779

29 января: британцы захватывают Огасту, Джорджия

25 февраля: Кларк снова занимает Винсенс, завершая покорение северо-запада

21 июня: Испания объявляет войну Великобритании

16 июля: Энтони Уэйн штурмует и захватывает Стоуни-Пойнт, Нью-Йорк

Август: американские силы разгромили отряд ирокезов

23 сентября: Джон Пол Джонс на «Бон ом Ришар» уничтожает «Серапис» у берегов Шотландии

9 октября: американская попытка взять Саванну отбита

25 октября: британцы уходят из Ньюпорта, Род-Айленд

1780

12 мая: британцы захватывают Чарлстон в Южной Каролине. Генерал Линкольн капитулирует, признавая самое серьезное поражение американцев в этой войне

11 июля: Рошамбо и французы высаживаются в Ньюпорте, где их осаждают британцы

16 августа: серьезное поражение американцев в Битве при Камдене; Гейтс опозорен

23 сентября: раскрыт план Арнольда сдать Уэст-Пойнт

2 октября: майор Андре повешен за шпионаж

7 октября: победа американцев в Битве у Кингс-Маунтин

20 декабря: Великобритания объявляет войну Нидерландам

1781

Испанцы основали Лос-Анджелес

17 января: американская победа в Битве при Каупензе

20 февраля: Роберт Моррис назначен управляющим финансами

1 марта: после того как колонии отказались от притязаний на западные территории, Мэриленд принял Статьи Конфедерации; так как он был последним штатом, который этого еще не сделал, Статьи начали действовать

15 марта: неубедительное поражение американцев в битве у здания Гилфордского суда

25 апреля: Корнуоллис направляется на север, в Виргинию

5 июля: Рошамбо приводит французские войска из Ньюпорта для соединения с Вашингтоном

1 августа: Корнуоллис отходит в Йорктаун

30 августа: Де Грасс и французский флот приходят в Йорктаун

5 сентября: Де Грасс одерживает победу над французским флотом; Вашингтон приходит к Йорктауну

28 сентября: начата осада Йорктауна

19 октября: Корнуоллис капитулирует в Йорктауне

1782

20 марта: лорд Норт подает в отставку с поста премьер-министра Великобритании

19 апреля: Нидерланды признают независимость Соединенных Штатов

11 июля: британцы покидают Саванну

10 ноября: Джордж Роджерс Кларк побеждает шауни

14 декабря: британцы уходят из Чарлстона

1783

19 апреля: конгресс объявляет об окончании Войны за независимость

13 мая: образовано Общество Цинциннатов

30 июня: конгресс заседает в Принстоне, Нью-Джерси, в третий раз покинув Филадельфию из-за солдатского бунта

3 сентября: Парижский договор официально положил конец Войне за независимость

25 ноября: британцы уходят из Нью-Йорка

4 декабря: Вашингтон прощается со своими офицерами в таверне Фраунсиса

23 декабря: Вашингтон слагает с себя обязанности главнокомандующего

1784

Организован штат Франклин

23 апреля: конгресс принимает предложение Джефферсона по организации западных территорий (что приводит к принятию Ордонанса о Северо-Западе)

26 июня: Испания закрывает реку Миссисипи для американцев

1785

11 января: конгресс начинает заседать в Нью-Йорке, который в течение пяти лет остается столицей Соединенных Штатов

1786

21 января: законодательное собрание Виргинии предлагает встречу всех штатов в Аннаполисе для обсуждения коммерческих проблем

Август: восстание Шейса

11 сентября: начало работы Аннаполийского конвента

1787

Февраль: окончание восстания Шейса

21 февраля: конгресс созывает Конституционный конвент

25 мая: открытие Конституционного конвента

29 мая: Эдмунд Рэндолф представляет Виргинский план

15 июня: Уильям Патерсон представляет Нью-Джерсийский план

13 июля: конгресс утверждает Ордонанс о Северо-Западе

16 июля: Коннектикутский компромисс принят Конституционным конвентом

22 августа: Джон Фитч на реке Делавэр демонстрирует пароход

17 сентября: члены Конституционного конвента подписывают конституцию

27 октября: вышел первый выпуск «Федералиста»

7 декабря: Делавэр ратифицирует конституцию

12 декабря: Пенсильвания ратифицирует конституцию

18 декабря: Нью-Джерси ратифицирует конституцию

1788

2 января: Джорджия ратифицирует конституцию 9 января: Коннектикут ратифицирует конституцию

6 февраля: Массачусетс ратифицирует конституцию и предлагает Билль о правах

28 апреля: Мэриленд ратифицирует конституцию

23 мая: Южная Каролина ратифицирует конституцию

21 июня: Нью-Гэмпшир ратифицирует конституцию, став девятым штатом, сделавшим это

25 июня: Виргиния ратифицирует конституцию

26 июля: Нью-Йорк ратифицирует конституцию

21 октября: последнее заседание Континентального конгресса Ноябрь: возобновление франко-американского союза

28 декабря: основан Лозантивилль (позже названный Цинциннати)

1789

4 февраля: выборщики единодушно проголосовали за Джорджа Вашингтона, ставшего первым президентом Соединенных Штатов; Джон Адамс избран первым вице-президентом

6 апреля: начало работы Первого конгресса

21 апреля: в Нью-Йорке Джон Адамс приносит присягу в качестве вице-президента

30 апреля: в Нью-Йорке Джордж Вашингтон приносит присягу в качестве президента

14 июля: падение Бастилии в Париже; начало Французской революции

11 сентября: Александр Гамильтон стал первым министром финансов

25 сентября: конгресс представляет штатам Билль о правах

26 сентября: Джон Джей стал председателем Верховного суда

21 ноября: Северная Каролина ратифицирует конституцию

1790

Первая перепись показала, что население Соединенных Штатов составляет почти четыре миллиона; Сэмюэл Слейтер начинает промышленную революцию в Соединенных Штатах

22 марта: Томас Джефферсон стал первым государственным секретарем

29 марта: Род-Айленд ратифицирует конституцию; все тринадцать штатов теперь стали частью союза

16 июля: конгресс голосует за создание будущей столицы на реке Потомак; до создания нового города столицей становится Филадельфия

9 августа: Роберт Грей возвращается после первого американского кругосветного плавания

18 октября: американские войска разбиты индейцами близ нынешнего Форт-Уэйна

1791

3 марта: установлен акцизный сбор на виски

4 марта: Вермонт входит в союз в качестве четырнадцатого штата

4 ноября: Сент-Клер потерпел поражение от индейцев на реке Уобаш

12 декабря: открыт Банк Соединенных Штатов

15 декабря: Билль о правах начинает действовать в качестве первых десяти поправок к конституции

1792

9 апреля: между Филадельфией и Ланкастером открыта платная дорога; начало эры платных автострад

11 мая: бостонец Роберт Грей входит в устье реки Колумбия, назвав ее в честь своего корабля

1 июня: Кентукки входит в союз в качестве пятнадцатого штата

21 сентября: революционеры объявляют о создании Французской республики

5 декабря: Вашингтон и Адамс переизбраны

1793

21 января: казнь Людовика XVI

1 февраля: Франция объявляет войну Великобритании

4 марта: начало второго срока президентства Вашингтона

6 апреля: во Франции царит террор

8 апреля: в Чарлстон прибыл гражданин Женэ

22 апреля: Вашингтон издал Декларацию о нейтралитете

23 августа: Вашингтон требует отзыва Женэ

31 декабря: Джефферсон подает в отставку с поста государственного секретаря

1794

14 марта: Уитни запатентовал хлопкоочистительную машину

Июль: начало Самогонного бунта

27 июля: конец террора во Франции

20 августа: Энтони Уэйн разбил индейцев в Битве у поваленных деревьев

Ноябрь: конец Самогонного бунта

19 ноября: Великобритания и Соединенные Штаты подписали Договор Джея

1795

31 января: Гамильтон уходит с поста министра финансов

3 августа: заключен Гринвильский договор с индейцами территории Огайо

14 августа: Вашингтон подписал Договор Джея

27 октября: Испания и Соединенные Штаты подписали Договор Пинкни

1796

Основан Кливленд

28 апреля: Фишер Адамс выступил в поддержку Договора Джея

1 июня: Теннесси вступает в Соединенные Штаты в качестве шестнадцатого штата

19 сентября: опубликовано «Прощальное послание» Вашингтона

26 октября: во Франции создана Директория

15 ноября: Франция приостанавливает дипломатические отношения с Соединенными Штатами

7 декабря: Джон Адамс избран вторым президентом Соединенных Штатов, Томас Джефферсон — вице-президентом

1797

4 марта: инаугурация Джона Адамса

10 мая: первый корабль нового военно-морского флота, «Соединенные Штаты», спущен на воду в Филадельфии

7 сентября: в Балтиморе спущен на воду корабль «Созвездие» («Констеллейшн»)

18 октября: начало «Дела Икс-Игрек-Зет»

21 октября: в Бостоне спущен на воду корабль «Конституция»

1 ноября: Чарльз Пинкни прекращает переговоры с Францией, отказавшись передавать деньги

1798

Эли Уитни изобрел взаимозаменяемые детали

Джозеф Хопкинсон написал «Салют Колумбии»

8 января: начала действовать одиннадцатая поправка к конституции

30 апреля: создано Министерство военно-морских сил

18 июня: Закон о гражданстве продлил срок пребывания в стране, необходимый для натурализации, до четырнадцати лет

25 июня: Закон об иностранцах

14 июля: Закон о подстрекательстве к мятежу

16 ноября: резолюция Кентукки

24 декабря: резолюция Виргинии

1799

9 февраля: «Созвездие» захватывает французский корабль «Энсюржант»

9 ноября: Наполеон Бонапарт захватывает власть во Франции, став Первым консулом

14 декабря: умер Джордж Вашингтон

1800

Летом Вашингтон становится столицей Соединенных Штатов

30 сентября: конец необъявленной войны с Францией

1 октября: Франция заставляет Испанию передать ей Луизиану

17 ноября: конгресс впервые начинает работу в Вашингтоне

3 декабря: Томас Джефферсон и Аарон Бэрр набрали равное количество голосов на президентских выборах

1801

27 января: Джон Маршалл стал председателем Верховного суда

17 февраля: палата представителей назвала Томаса Джефферсона третьим президентом, а Аарона Бэрра — вице-президентом

3 марта: Джон Адамс делает последние назначения судей

4 марта: инаугурация Томаса Джефферсона

14 марта: Триполитания объявляет войну Соединенным Штатам

1802

27 марта: заключен Амьенский договор между Францией и Великобританией

16 октября: Испания закрывает реку Миссисипи для американских торговцев

1803

Основан форт Дирборн (Чикаго)

24 февраля: в деле «Марбери против Мэдисона» установлен принцип, в соответствии с которым Верховный суд имеет право определять конституционность федеральных законов

1 марта: Огайо входит в союз в качестве семнадцатого штата

30 апреля: завершены переговоры о покупке Луизианы

31 октября: триполитанцы захватили «Филадельфию»

20 декабря: Соединенные Штаты официально получили Территорию Луизиана

1804

16 февраля: Стивен Декейтер уничтожил «Филадельфию»

12 марта: импичмент федерального судьи Нью-Гэмпшира (позже был осужден)

14 мая: Льюис и Кларк начали исследование Территории Луизиана

11 июля: Александр Гамильтон получает смертельное ранение на дуэли с Аароном Бэрром

25 сентября: вступила в силу двенадцатая поправка к конституции: президент и вице-президент будут избираться раздельно

2 декабря: Наполеон Бонапарт провозгласил себя императором Франции Наполеоном I

5 декабря: Томас Джефферсон переизбран; вице-президентом стал Джордж Клинтон

1805

1 марта: оправдан судья Сэмюэл Чейз

4 марта: начало второго президентского срока Джефферсона

27 апреля: Итон захватил триполитанский город Дерну

4 июня: война с Триполитанией закончилась победой Соединенных Штатов

9 августа: Зебулон Пайк отправился в исследовательскую экспедицию к истокам реки Миссисипи

21 октября: Великобритания нанесла поражение Франции в Трафальгарской битве, получив бесспорное преимущество в море

15 ноября: Льюис и Кларк вышли к Тихому океану

2 декабря: Наполеон одержал победу над Россией и Австрией в битве при Аустерлице, получив бесспорное преимущество на суше

1806

Заговор Бэрра

23 сентября: Льюис и Кларк вернулись в Сент-Луис

15 ноября: Зебулон Пайк открыл пик Пайка

1807

19 февраля: арест Аарона Бэрра

22 июня: британский военный корабль «Леопард» заставил остановиться «Чесапик»

9 июля: Наполеон подписал договор о дружбе с Россией; его влияние достигло пика

17 августа: Роберт Фултон демонстрирует пароход на реке Гудзон

1 сентября: Аарон Бэрр оправдан

22 декабря: Джефферсон принимает Закон об эмбарго

1808

Март: Наполеон вторгся в Испанию; начало падения

7 декабря: Джеймс Мэдисон избран четвертым президентом; Джордж Клинтон остался вице-президентом

1809

1 марта: Закон об эмбарго отменен

4 марта: инаугурация Мэдисона

1810

16 марта: при слушании дела «Флетчер против Пека» установлен принцип, согласно которому Верховный суд может определять конституционность законов отдельных штатов

27 октября: Соединенные Штаты аннексируют Западную Флориду

1811

2 марта: введено эмбарго на торговлю с Великобританией после того, как Наполеон якобы снял ограничения в отношении американских кораблей

16 мая: «Президент» наносит поражение британскому кораблю «Малый пояс» («Литтл белт»)

4 ноября: начало работы Двенадцатого конгресса. Спикером палаты представителей стал Генри Клей, лидер «военных ястребов»

7 ноября: Уильям Генри Гаррисон разбил индейцев в сражении на реке Типпеканоэ

1812

11 февраля: слово «джерримандер» (предвыборная махинация) впервые использовано в отношении перекраивания избирательных округов, которое провел Элбридж Джерри

30 апреля: Луизиана вошла в союз в качестве восемнадцатого штата

11 мая: убит премьер-министр Великобритании Персиваль

1 июня: Мэдисон отправил в конгресс военное послание

18 июня: Соединенные Штаты объявили войну Великобритании; началась война 1812 года

23 июня: Наполеон вторгся в Россию

23 июня: Великобритания отменила ограничения на американскую торговлю, не зная об объявлении войны

17 июля: британцы захватили форт Микиллимакинак

13 августа: «Эссекс» захватил британский корабль «Бдительный» («Алерт»)

15 августа: форт Дирборн (Чикаго) сдался британцам

16 августа: Детройт сдался британцам

19 августа: «Конституция» нанесла поражение британскому кораблю «Воин» («Геррьер»)

14 сентября: Наполеон дошел до Москвы

12 октября: американские войска потерпели поражение на ниагарском фронте; британский генерал Айзек Брок погиб в бою

18 октября: корабль «Оса» («Уосп») захватил британский корабль «Резвый» («Фролик»)

25 октября: корабль «Соединенные Штаты» захватил британский корабль «Македонец»

2 декабря: Мэдисон избран повторно; вице-президентом стал Джерри

18 декабря: Наполеон вернулся в Париж, потеряв в России свою армию

26 декабря: британцы блокировали Чесапик и Делавэр

29 декабря: корабль «Конституция» захватил британский корабль «Ява», заслужив прозвище «Железнобокий старикан»

1813

22 января: американская армия захвачена врасплох и уничтожена у Френчтауна

24 февраля: «Шершень» («Хорнет») потопил британский корабль «Павлин» («Пикок»)

4 марта: начало второго президентского срока Мэдисона

30 марта: британцы заблокировали все побережье Америки за исключением Новой Англии

27 апреля: американские солдаты сожгли административные здания в Йорке (Торонто)

1 июня: британский корабль «Шэннон» захватил «Чесапик»; Джеймс Лоренс погиб со словами «Корабль не сдавать!»

6 июня: американцы потерпели поражение в битве при Стони-Крик

30 августа: индейцы крик захватили форт Мимс; гарнизон вырезан

10 сентября: Оливер Хэзард Перри нанес британцам поражение в битве на озере Эри

18 сентября: британцы оставили Детройт

5 октября: американская победа в битве у Темзы; Текумсе убит

19 октября: Наполеон потерпел крупное поражение в Германии

30 декабря: британцы сожгли Буффало

1814

27 марта: Эндрю Джексон победил индейцев крик у Хорсшу-Бенд

11 апреля: отречение Наполеона

31 мая: британская блокада распространена на Новую Англию

4 июля: Уинфилд Скотт наносит британцам поражение в битве у реки Чиппева

25 июля: в битве при Ландис-Лейн победитель не определился

19 августа: британцы высадились в Мэриленде

24 августа: американцы бежали в битве при Блейденсберге; британцы заняли Вашингтон и сожгли административные здания

27 августа: Мэдисон возвращается в Вашингтон

31 августа: Превост начинает наступление по озеру Шамплейн

11 сентября: Томас Макдонаф наносит британцам поражение в битве на озере Шамплейн; окончание наступления Превоста

14 сентября: британцы бомбардируют форт Мак-Генри в Балтиморе; Фрэнсис Скотт Ки написал слова «Усеянного звездами знамени»

20 сентября: «Усеянное звездами знамя» опубликовано

17 октября: британский флот уходит из Чесапикского залива

7 ноября: Джексон захватывает Пенсаколу

15 декабря: начало заседаний Хартфордского конвента

24 декабря: подписан Гентский договор, окончивший англоамериканскую войну 1812 года

1815

5 января: окончание Хартфордского конвента

8 января: Джексон одерживает убедительную победу над британцами в битве при Новом Орлеане

1 марта: Наполеон возвращается во Францию

18 июня: Наполеон терпит окончательное поражение в битве при Ватерлоо

30 июня: Декейтер кладет конец пиратству стран Средиземноморья

1816

Тост Декейтера «Права она или нет — это наша страна!»