История Вэги Томасона

Закончу

Проходи... Кх-кх... Прости, не убрано... кх... в спаленке моей. Садись тут, подле меня. Начинаю. Заканчивать.

Когда я смог вволю шевелить руками, более не чувствуя на себе пут, попробовал силу свою чародейскую пробудить. Не вышло. Но в тот момент вздрогнула моя ненаглядная и очнулась.

Рыцарь Смердящий с Соломеей рядом с ней стояли, говорили о чем-то, но сразу же замолчали. Я с печки слез и приблизился. Оглядела нас любимая спокойным взглядом, воды попить испросила. Хотел я было ответить, да рот будто зашит оказался, и руки не поднимались.

Соломея указала на ведро с водой, что на полу стояло, предложила встать и испить. Любимая моя поднялась, заглянула в ту воду, руки ополоснула в ней и ответила, что вперёд должны другие попробовать. Я и девочка отпили, и сразу осели на пол, чуть дыша. Рыцарь в полушаге застыл на месте, когда родненькая моя обратила к нему ладошки, водицы полные.

"Теперь вы связаны со мной, кроме тебя, Рыцарь. Тебя я помню и знаю, пережили мы с тобой многое, и всегда ты был ко мне добр. А те двое чужие мне. Чую в них затаённую тьму. Не верю я им. Будто отняли они у меня что. Но, думаю, окажутся полезными..."

Слушал я её и не верил ушам своим. И голос переменился, и манера речи. Будто лёд в словах похрустывал. И тогда повеяло зимним холодом со двора, тучи чёрные ворчащие пригнало, домик наш ходуном заходил.

Скрипнула зубами моя милая, оскалилась, как лисица бешеная, и сказала тихо так, приторно: "Я стояла на пороге светлицы бога Солнце и говорила с ним. Я грелась в лучах его, открывая и сердце, и мысли, и чувства. Но протянулись ко мне две руки непрошенных, со спины, как враги-разбойники, схватили и поволокли обратно, будто суму пустую. Не совестно, а?"

Указала она на нас с Соломеей, мы плечо к плечу сидели, снизу вверх на красавицу воскрешённую глядючи. Едва мы дыхание выровняли, как вдруг тяжесть на грудь-плечи-голову навалилась, будто скорбь мировая, будто вся совесть, что погнана с земли нашей была.

Улыбнулась моя тростиночка и молвила: "Вы, неверные, прервали моё свидание с богом Солнце, он невестой своею меня нарёк. А тут вы. Не прощу! Не помилую паразитов! Но тянет меня, — схватилась она руками под грудью, — сидит во мне что-то, нашёптывает, будто то, что украли вы у меня, я вернуть могу. И что радует меня особенно: худо вам обоим от этого будет — сердцем чую. А оттого постараюсь я это вернуть в сроки кратчайшие. Жизнь на это свою положу. Да и вашу заодно".

Отпила воды после нас, окатила себя, меня, Соломею с того ведра, да, хохоча, на улицу выбежала, в чёрную дождливую муть. Девчонка фыркнула, сказала, что сполна моя ненаглядная и род её настрадалися от того проклятия, и теперь готова она принять такой исход. Моего же мнения и не спрашивал никто, больно надо.

Отбыли Соломея с Рыцарем посуху, а я дома один остался. Только вертелись слова девочки в голове: "Пока есть хоть одно любящее тебя сердце, ты будешь жить. Мы теперь во власти её".

Кх... Кху-кху... Тяжко вспоминать... Больно.

Вернулась моя ненаглядная, разодетая и хмельная через несколько дней, рассмеялась мне в лицо и снова ушла, отбыла в повозке роскошной. Руки тогда у меня опустились. Но тут соседка явилась узнать, что да как. Хотел ей покаяться, рассказать всё, да только ни словечка выдавить из себя не смог, будто нутро лапа когтистая сжимала.

Так и повелось: убегала моя родимая невесть куда, возвращалась прикорнуть, да уколоть меня острым словом и снова уезжала. А я снова к работе вернулся. Мало-помалу расположение к себе возвратил, доверие, к скоту пустили. А корова та, что с болота спас, за мной хвостиком ходила. Даже когда телята на свет явиться должны были, корова терпела, пока я к ней не подходил. Так вот.

Подай воды... Благодарю.

Так четыре годочка с небольшим и пролетело. Только однажды проснулся я от того, что тормошил меня кто-то. Глядь, а это брат мой Луи. Встревожен и хмур. Ночь сырым рассветом теплилась, запахи пряным ковром расстилалися. И лицо его, будто треснутое пополам горем серело предо мной.

Поведал мне Луи, что всё это время тростиночка моя в его театре передвижном выступала. Он писал мне, да только я как сомнамбула ходил, ни одного письма за это время из почтовой корзины у калитки не вынул. А она после каждого выступления, что в дне пути от дома, заказывала экипаж, да ко мне ехала. И каждый раз Луи говорила, что сердце её не на месте, коли меня не увидит.

"А теперь, — говорю, — почто приехал?" А он мне: "Рыдает она вторые сутки в кибитке театральной, белугой воет, никого к себе не пускает. Поди, утешь. Авось, тебя услышит".

Сорвался я к ней, ни на что не надеясь... А она...

А она прежней стала... Знаешь, как в наши деньки счастливые. Влюблённая в меня. Сказала, что играла роль принцессы с ледяным сердцем, да только лёд тот принц растопил, и жили они долго и счастливо... Кхе-кхе...

И чудом ли, провидением ли, подействовала та сцена и на неё. Поселились мы вместе в нашем доме в любви и здравии, не убегала она от меня больше, но о прошлом ни слова, как отрезало... Кх-кх...

И родилась у нас дочка-красавица... Кх... Да вот беда непоправимая — рождение её унесло тростиночку... Только наказать успела отдать малышку в театр к Луи, а коли упустит, не видать ему счастья. Да имя дать с последним вздохом в честь цветов своих любимых — Лукреция...

Ты посиди со мной... Не уходи... Держи меня за руку...

Держишь?..

Здесь ты ещё?..

Держ...