Истребитель полицейских

Глава пятнадцатая

В четверг вечером, в семь часов двадцать шесть минут, все в городе смотрели на небо и ждали.

Город услышал некий звук и, услышав его, замер. Это был отдаленный раскат грома.

С севера вдруг подул ветер, освеживший обожженное лицо города. Ворчание грома раздалось ближе, и небо прорезали светящиеся зигзаги молний.

Люди, подняв голову к небу, ждали.

Казалось, дождь никогда не пойдет. Напрасно неистово вспыхивали молнии, стегали высотные здания и плясали над горизонтом. Гром сердито рокотал, ругаясь и негодуя.

Внезапно небо разверзлось, и хлынул дождь. Крупные капли забарабанили по тротуарам, улицам и водосточным желобам; раскаленный асфальт зашипел от соприкосновения с водой. Жители города улыбались, глядя на дождь, глядя, как большие капли — боже, какие огромные! — брызжут на мостовую. Все улыбались и хлопали друг друга по спине, и похоже было, что теперь все будет хорошо.

Но дождь перестал.

Он прекратился так же внезапно, как и начался. Сначала лило так, как будто прорвало плотину. Это продолжалось четыре минуты тридцать шесть секунд. Потом все кончилось, как если бы отверстие в плотине заткнули.

Молнии еще играли в небе, и гром по-прежнему ворчал, но дождя не было.

Ливень принес облегчение не больше чем на десять минут. После этого воздух опять стал раскаленным, и люди снова ругались, жаловались и обливались потом.

Никто не любит грубых шуток.

Даже когда шутит господь бог.

Когда дождь перестал, она стояла у окна.

Она мысленно выругалась и напомнила себе, что должна научить Стива языку знаков. Тогда он будет знать, когда она ругается. Сегодня он обещал прийти, и теперь она думала об этом и о том, что ей надеть для него.

Наверное, самым подходящим костюмом было бы отсутствие всякой одежды. Она улыбнулась собственной шутке. Это надо запомнить и сказать ему, когда он придет.

У улицы снова стал печальный вид. Дождь принес с собой веселье, но теперь он прошел, и улица стала темно-серой. Этот унылый цвет напоминал о смерти.

Смерть.

Двое погибли, двое человек, с которыми он работал и которых хорошо знал… И почему только он не подметальщик улиц, или мойщик окон, или что-нибудь в этом роде, почему полицейский, почему коп?

Она обернулась и посмотрела на часы, чтобы узнать, сколько еще осталось до его прихода, до того момента, когда она увидит подергивание дверной ручки и побежит открывать дверь. Стрелки часов ее не успокоили. До этого еще целые часы. Если он вообще придет. Если не случится ничего такого, что может задержать его на работе, — еще убийство, или…

«Я не должна об этом думать.

Это может повредить ему.

Если я буду думать о несчастье…

С ним ничего не может случиться… ничего. Стив сильный, Стив — хороший полицейский. Стив может постоять за себя. Но Риардон тоже был хороший полицейский, и Фостер тоже, и обоих уже нет в живых. Что может сделать полицейский, если ему стреляют в спину из пистолета 45-го калибра? Что ему делать, если убийца сидит в засаде?

Не думать об этом.

Убийств больше не будет. Это больше не повторится. Фостер был последней жертвой. Все. Все.

Стив, приходи скорее».

Она села перед дверью, зная, что придется ждать часы, пока начнет поворачиваться дверная ручка и скажет ей, что он здесь.

Человек встал с места.

Он был в трусах. Трусы были пестрые, они ловко сидели на нем; он прошел от кровати к туалетному столику, переваливаясь по-утиному. Высокий мужчина, великолепно сложенный. Он оценивающе поглядел на свой профиль в зеркале над туалетным столиком, посмотрел на часы, тяжело вздохнул и снова пошел к кровати.

Еще есть время.

Он лежал, глядя в потолок, и вдруг ему захотелось курить. Он опять встал и подошел к столику, двигаясь со странным перевальцем, что не подходило к его великолепной фигуре. Зажег сигарету и вернулся к кровати. Так он лежал, попыхивая сигаретой и размышляя.

Он думал о полицейском, которого убьет сегодня ночью.

Перед тем как идти домой, лейтенант Бернс остановился поболтать с капитаном Фриком, старшим офицером участка.

— Как дела? — спросил Фрик.

Бернс пожал плечами:

— Как в игре «Холодно — горячо». Похоже, что в эту жару про одну вещь мы уж точно можем сказать: «Холодно».

— Про какую?

— Про это дело.

— Ах, да, — сказал Фрик устало. Он был уже не так молод, как раньше, и вся эта суета его утомляла. Что ж, если этих полицейских убили, значит, так им было на роду написано. Сегодня жив, завтра умер. Нельзя жить вечно, все там будем. Конечно, надо найти преступника, но нельзя требовать от человека слишком много в такую жару. Особенно когда он уже не так молод и устал.

По правде говоря, Фрик был усталым человеком с двадцати лет, и Бернс это знал. Он не испытывал нежных чувств к капитану, но он был добросовестный полицейский, а добросовестный полицейский отчитывается перед начальником участка, даже зная, что от того мало толку.

— Вы заставляете ребят побегать, верно? — спросил Фрик.

— Да, — сказал Бернс, думая, что необходимость этого должна быть ясна даже недоумку.

— Я думаю, это какой-нибудь придурок, — сказал Фрик. — Как ему влетит что-нибудь в голову, так он выходит на улицу и стреляет.

— Почему именно в полицейских? — спросил Бернс.

— А почему нет? Как вы можете знать, что придет в голову придурку? Может, попал в Риардона случайно, даже не знал, что это полицейский. Потом увидел, что газеты подняли шумиху, подумал, что дело того стоит, и уже намеренно убил второго полицейского.

— Как он узнал, что Фостер полицейский? Фостер был в гражданском костюме, как и Риардон.

— А может, этот придурок уже имел дело с полицейскими, откуда мне знать? Ясно только одно — это придурок.

— Или очень хитрый парень, — сказал Бернс.

— Почему? Чтобы спустить курок, ума не надо.

— Да, но, чтобы это сошло тебе с рук, ум нужен, — возразил Бернс.

— Ему это с рук не сойдет, — заверил его Фрик. Он шумно вздохнул. Он устал. Стар становится. Даже волосы поседели. Не надо задавать старикам загадки в такую жару.

— Жарко, правда? — сказал Фрик.

— Да, действительно, — ответил Бернс.

— Собираетесь домой?

— Да.

— Хорошо вам. Я тоже скоро пойду. Тут ребята выехали на попытку самоубийства. Хочу узнать, как повернется дело. Дамочка на крыше собирается прыгнуть вниз. — Фрик покачал головой. — Придурки, правда?

— Да, — сказал Бернс.

— Я отослал жену с детьми в горы, — сказал Фрик. — Это я хорошо придумал. В такую жару и людям, и зверям плохо.

— Конечно, — согласился Бернс.

Телефон на столе Фрика зазвенел. Фрик снял трубку.

— Капитан Фрик, — произнес он. — Что? А, вот как. Хорошо. Правильно. — Он положил трубку. — Это не попытка самоубийства, — сказал он Бернсу. — Дамочка просто сушила на крыше волосы, свесила голову с крыши. Ненормальная, а?

— Да. Ну, я пошел.

— Держите револьвер наготове. Как бы не добрался до вас.

— Кто? — спросил Бернс, идя к двери.

— Он.

— Он?..

— Придурок.

Роджер Хэвиленд был настоящий буйвол.

Даже другие «быки» называли его буйволом. Настоящий буйвол, а не «бык», как обычно называют детективов. Он был силен, как буйвол, ел, как буйвол, и даже фыркал по-буйволиному. Двух мнений не было. Буйвол, и все тут.

Кроме того, он был не особенно приятный человек.

Было время, когда он был приятным, но об этом все забыли, включая самого Хэвиленда. Когда-то Хэвиленд мог часами разговаривать с арестованным, ни разу не пустив в ход кулак. Когда-то он мог говорить без крика. Раньше Хэвиленд был добрым полицейским.

Дело в том, что однажды с ним случилась очень неприятная вещь. Как-то ночью, возвращаясь домой и будучи в то время добросовестным полицейским, который помнил о своем долге 24 часа в сутки, он попытался прекратить уличную драку. Драка была не очень серьезная. Собственно говоря, это было скорее дружеское выяснение отношений, не более того, никто даже не достал пистолет.

Хэвиленд остановился и очень вежливо попытался успокоить драчунов. Он достал револьвер и несколько раз выстрелил поверх голов, и тут одному из дерущихся как-то удалось ударить Хэвиленда куском трубы по правому запястью. Револьвер выпал у Хэвиленда из руки, и тогда-то произошла неприятность.

Скандалисты, до сих пор с упоением тузившие друг друга, решили, что интереснее будет позабавиться с копом. Они набросились на обезоруженного Хэвиленда, оттащили его в аллею и необыкновенно быстро обработали.

Парень со свинцовой трубой сломал Хэвиленду руку в четырех местах.

Сложный перелом — штука очень болезненная, тем более что рука срослась неправильно, и врачам пришлось ломать ее заново, чтобы поставить кости на место.

Какое-то время Хэвиленд сомневался, что сможет продолжать работать в полиции. Поскольку ему только недавно присвоили звание детектива 3-го класса, положение было еще более затруднительным. Но рука срослась, как обычно бывает, и он снова был здоров, как раньше, — только его отношение к миру несколько изменилось.

Так сбылась старая поговорка: «Один парень может испортить дело всей компании».

Действительно, парень со свинцовой трубой испортил дело не только всей компании, но и всему городу. Хэвиленд стал буйволом, настоящим буйволом. Он выучил свой урок. Его никогда больше на загонят в угол.

Теперь у Хэвиленда был только один способ подавить сопротивление задержанного. Надо отбросить приставку «по-» и обратить внимание на оставшуюся часть глагола. А лучший способ давления — избиение.

Мало кому из арестованных нравился Хэвиленд.

Мало кто из полицейских хорошо к нему относился.

Сомнительно было, чтобы он сам себе нравился.

— Жара, — сказал он Карелле, — вот все, что у меня на уме.

— Мой ум потеет так же, как и все остальное, — сказал Карелла.

— Представь себе, что сидишь на айсберге посреди Ледовитого океана, и тебе сразу станет холоднее.

— Мне не стало холоднее, — сказал Карелла.

— Потому что ты дурак, — прокричал Хэвиленд. Хэвиленд всегда кричал. Когда он шептал, он кричал. — Ты не хочешь, чтобы тебе было прохладнее. Ты хочешь, чтобы тебе было жарко. Это позволяет тебе думать, что ты работаешь.

— Я работаю.

— Я иду домой, — проорал Хэвиленд.

Карелла посмотрел на часы: было семнадцать минут одиннадцатого.

— В чем дело? — закричал Хэвиленд.

— Нет, ничего.

— Десять пятнадцать, чем ты недоволен? — завопил Хэвиленд.

— Я всем доволен.

— Ну, мне на тебя наплевать, — проревел Хэвиленд, — я иду домой.

— Иди. Я жду сменщика.

— Мне не нравится, как ты это сказал, — ответил Хэвиленд.

— Почему?

— Ты хочешь сказать, что я не жду сменщика.

Карелла пожал плечами и весело сказал:

— Пусть это будет на твоей совести, парень.

— Ты знаешь, сколько часов я провел на работе?

— Сколько?

— Тридцать шесть часов, — сказал Хэвиленд. — Я так хочу спать, что могу заползти в сточную трубу и не просыпаться до Рождества.

— Ты отравишь собой весь город, — сказал Карелла.

— Заткнись! — прорычал Хэвиленд. Он расписался в журнале и уже выходил, когда Карелла его окликнул:

— Эй!

— Чего тебе?

— Берегись, чтобы не убили.

— Заткнись, — повторил Хэвиленд и вышел.

Человек спокойно и быстро оделся. Он надел черные брюки и чистую белую сорочку, повязал галстук с черно-золотыми полосками. Натянул темно-синие носки и потянулся за туфлями. На каблуках была выбита марка «О'Салливэн».

Надев черный пиджак, он прошел к туалетному столику и открыл верхний ящик. На стопке носовых платков лежал зловещий, синевато-черный пистолет 45-го калибра. Он вставил новую обойму и засунул пистолет в большой внутренний карман пиджака.

Переваливаясь по-утиному, он подошел к двери, открыл ее, проверил взглядом, все ли в квартире в порядке, погасил свет и вышел на темную улицу.

Стива Кареллу сменил в одиннадцать тридцать три детектив по имени Хэл Уиллис. Карелла сказал Уиллису обо всех важных делах, оставил его за работой и спустился по лестнице.

— Идешь к девушке, Стив? — спросил дежурный сержант.

— Бросьте притворяться, — отозвался Карелла, — нам не больше семидесяти.

Сержант радостно рассмеялся:

— Ни на один день больше.

— Спокойной ночи, — сказал Карелла.

— Пока.

Карелла вышел из здания и пошел к своей машине, которая стояла через два дома на запрещенном для стоянки месте.

Хэнк Буш собрался уходить в одиннадцать пятьдесят две, когда появился его сменщик.

— Я уж думал, ты никогда не придешь, — сказал он.

— Я тоже так думал.

— А что случилось?

— Слишком жарко для того, чтобы бежать.

Буш сделал гримасу, подошел к телефону и набрал свой домашний номер. Ему пришлось подождать. Он слышал длинные гудки.

— Хэлло?

— Элис?

— Да. — Она помолчала. — Хэнк?

— Я иду, милая. Сделаешь кофе со льдом?

— Хорошо.

— Дома очень жарко?

— Да. Может, купишь по дороге мороженого?

— Ладно.

— Или нет, не надо. Нет. Иди домой. Будем пить кофе со льдом.

— Ладно. Пока.

— Да, дорогой.

Буш повесил трубку. Он повернулся к своему сменщику:

— Ты, скотина, надеюсь, что тебя не сменят до девяти.

— Жара бросилась ему в голову, — сказал детектив в пространство.

Буш фыркнул, расписался и вышел из помещения.

Человек с пистолетом ждал там, где темнота была гуще всего.

Его рука вспотела на рукоятке пистолета 45-го калибра. Одетый в черное, он знал, что сливается с темнотой в глубине аллеи, и все же нервничал и немного боялся. Но сделать это было необходимо.

Он услышал приближающиеся шаги. Широкие, уверенные. Человек торопится. Напрягая зрение, он всмотрелся. Да.

Да, это тот, кто ему нужен.

Его рука сжала пистолет.

Коп подошел ближе. Человек в черном неожиданно вышел из боковой аллеи. Полицейский остановился. Они были почти одного роста. На углу горел фонарь, и тени обоих мужчин легли на мостовую.

— Мак, закурить есть?

Полицейский уставился на человека в черном и вдруг полез в задний карман. Человек в черном понял и быстро вынул свой пистолет из-под куртки. Оба выстрелили одновременно.

Он почувствовал, как пуля копа вошла ему в плечо, но продолжал стрелять из своего большого пистолета, еще и еще, и увидел, как коп схватился за грудь и упал на мостовую. «Специальный полицейский» револьвер на несколько шагов откатился от его тела.

Он отступил, готовясь бежать.

— Ты, сукин сын… — сказал коп.

Он быстро повернулся. Полицейский был уже на ногах и бежал на него. Он снова вытащил пистолет, но было поздно. Полицейский схватил его, сдавил своими мощными руками. Он вырвался, и полицейский вцепился ему в волосы, он почувствовал, что прядь волос вырвана с корнем; пальцы копа впились ему в лицо, прямо в мясо.

Он снова выстрелил. Полицейский согнулся пополам и упал лицом на неровный асфальт. Плечо человека в черном сильно кровоточило. Он произнес проклятие, стоя над полицейским, и его кровь капала на безжизненные плечи. Он отвел свой пистолет на длину руки и снова нажал курок. Голова полицейского дернулась и снова застыла.

Человек в черном побежал по улице.

На тротуаре лежал Хэнк Буш.