Итальянские морские республики и Южное Причерноморье в XIII–XV вв.

Глава II. Структура торговли и ассортимент товаров в городах Южного Причерноморья

Основные категории левантийских товаров были выявлены еще в XIX в. в капитальном труде В. Гейда[579] Однако номенклатура товаров в отдельных регионах, включая и Южное Причерноморье, соотношение местных и привозных товаров в различных городах и особенно эволюция товарообмена установлены далеко не в полной мере.

Традиционно учеными выделялась роль экспорта через порты Южного Причерноморья специй, красителей, ароматических веществ, а также шелка и драгоценностей[580]. В последние два десятилетия акцент сместился: все в большей мере стали обращать внимание на экспорт местных товаров и полезных ископаемых[581]. Появились утверждения, что масштабы торговли специями преувеличивались и что большее значение имел вывоз сырья и продовольствия[582]. Стала очевидной необходимость полнее учитывать изменения торговой конъюнктуры, в частности последствия кризиса торговли середины XIV в.[583] М. Балар и Дж. Пистарино, указывая на двойной интерес Черноморья для итальянцев и как перекрестка путей международной торговли, и как источника экспорта местных продуктов, справедливо обратили внимание на существовавший баланс между вывозом дорогостоящих и дешевых товаров в генуэзской торговле[584].

Изучение ассортимента товаров позволяет нам глубже разобраться в самой природе торговли, в ее направленности и социальной ориентированности.

Обратимся первоначально к транзитной торговле. В числе товаров, вывозимых с Востока через порты Южного Черноморья, важное место занимали специи. По-замечанию Ж. Эрса, в эпоху Крестовых походов итальянская торговля и сводилась в основном к торговле специями[585]. Под специями подразумевались пряности, красители, лаки, благовония, духи и мази, лечебные средства (к которым причисляли и сахар). Иногда к специям относили даже квасцы, воск, мед, некоторые металлы, масло[586].

Торговля специями через порты Южного Черноморья прослеживается по источникам с середины XIII в.: из Синопа их привозили в Крым (Солдайю)[587]. Центром, где аккумулировались специи перед их доставкой в порты Южного Черноморья и в Лаяццо, был Тавриз[588]. В начале XIV в. Марино Санудо Старший полагал, что вывоз специй через Тавриз — Черное море, а также через Киликию может полностью восполнить то их количество, которое привозилось из Александрии, если будет объявлена предлагаемая им полная экономическая блокада Египта[589]. К числу пряностей «тонких», легких по весу и дорогих по цене, вывозимых из Тавриза, Санудо причислял кубебу, лаванду; гвоздику, мускатный орех. К более дешевым и «тяжелым» — перец, имбирь, корицу, благовонные смолы и т. п. Доставка этих товаров через Тавриз — Причерноморье обходилась несколько дороже, чем из Египта, но товары были выше качеством и облагались более низкими налогами, что компенсировало эти расходы[590]. Век спустя рекомендации поборника крестового похода не утратили силы: в 1442 г. Бельтрамо ди Миньянелли повторил призыв к вывозу пряностей (aromata) через Трапезунд при запрете торговли с Египтом[591]. Равным образом венецианский посол, направлявшийся в 1436 г. к мамлюкскому султану, утверждал, что венецианцы в состоянии на лучших условиях закупать перец в Константинополе, Бруссе и Трапезунде и потому не заинтересованы в покупке одного только перца во владениях мамлюков[592]. Возможно, проявившаяся в этом случае незаинтересованность Венеции в закупках перца в Египте была следствием значительного повышения цен на него с середины XIV в., после закрытия тавризского пути. Между тем, по подсчетам Э. Аштора, в XV в. перец был основным товаром, вывозимым венецианцами из Египта, и составлял от 35 до 50% всех покупаемых там венецианцами товаров[593]. Вряд ли черноморский рынок специй в XV в. мог заменить египетский по объему экспорта. Но сама возможность закупок специй в портах Черного моря существовала, и это влияло на общий уровень цен на них. По данным Клавихо, в начале XV в. в Султанию из Малой Индии (Афганистана) привозили лучшие по качеству «тонкие» специи — especia menuda, которые не шли в Сирию и Александрию, такие как мускатный орех и мускатный цвет, корица, манна и т. д.[594] «Практики торговли» XIV — начала XVI в. в числе специй, привозимых из Тавриза в Трапезунд, называют как «тонкие», так и «тяжелые» специи, в первую очередь перец, имбирь, гвоздику[595]. В Тавризе приобретали также красители: киноварь, индиго[596], оттуда получали лучший ладан, чем из Египта[597]. Тавриз славился и своей «косметикой» — духами и мазями[598]. Благовония из Трапезунда вывозились на Запад[599].

В источниках сделки, касающиеся специй, отмечены в Тавризе с конца XIII в. В 1284 г. К. Леркари передал в Тавризе в залог своему заимодавцу Р. Букуччо лак и бразильское дерево (иначе — вердзино, красный краситель)[600]. В нотариальном картулярии Ламберто ди Самбучето нет, однако, следов оживленной торговли специями между Южным Черноморьем и Каффой. В первой половине XIV в. караванные связи между Тавризом и Трапезундом действовали регулярно. Данные об этом представлены в табл. I. Естественно, что эти фрагментарные сведения не дают представления о масштабах торговли. Они проливают свет лишь на «порции», которыми покупались эти товары. В расчете на одну сделку или одного негоцианта эти цифры достаточно внушительны. Известно, что в это время венецианцы в Тавризе стремились приобретать специи у «сарацинов» любой ценой, не взирая на имевшиеся запреты и ограничения[601]. Но и масштабы закупок отличались размахом: в 1339 г. лишь один венецианский купец закупил в Трапезунде весь груз специй, доставленных караваном с Востока. Скорее всего он действовал от лица компании. Торговле специями венецианцы придавали исключительное значение. За кражу в 1336 г. гвоздики и других специй на галее Трапезунда некий Леонардо Педоро был осужден на смерть через повешение железной цепью, с запретом снимать труп в течение месяца. Так охранялась эта торговля и ее доходы[602].

Р. Ботье и М. Балар указывают на общий поворот в этой торговле с 1339–1345 гг. в связи с кризисом, после которого итальянская торговля специями сосредоточивалась в основном в Египте[603]. В глобальном масштабе это положение не вызывает сомнений и подтверждается данными документов Архива Датини в Прато о перевозках: специй в конце XIV в., когда лишь небольшая часть товара попадала на итальянские рынки с галеями, шедшими из Черного моря, а большая — с галеями Александрии — Бейрута[604]. Но столь же очевидно, что торговля специями через черноморские порты никогда не прекращалась полностью[605]. Это подтверждается фактом установления норм фрахта на специи для венецианских талей, шедших в Черное море[606]. Но основным регулятором цен в конце XIV в. была Александрия, а не Тана и Трапезунд, где стоимость специй была несколько выше, чем в Египте, а количество — меньше[607]. Постановление венецианского Сената от 27 июля 1339 г., например, отмечает, что ожидается весьма малая прибыль от вывоза специй из Таны и Трапезунда, и потому было даже внесено предложение отменить плавание туда галей[608]. Имеются данные о закупке в 1369 г. в Трапезунде корицы[609], в 1437 г. — кермеса (400 венецианских либр или 121 кг. по цене 50 аспров за либру)[610]. В 1446 г. трапезундским послам в Каффе в числе даров передали всего лишь одну либру перца ценой 24 аспра Каффы[611]. В целом же количество сведений невелико, как невелики и объемы закупок. Нет оснований для утверждений о сохранении венецианцами какой-либо монополии на торговлю специями в Черном море, какую они, возможно, имели в Средиземноморье[612]. Вместе с тем в ряду свидетельств о торговле специями через порты Южного Причерноморья данные о венецианской торговле встречаются чаще, чем о генуэзской.

Шелк, как и специи, был одним из главных товаров транзитной торговли. Шелк ценился намного дороже специй. Ж. Эре определяет его стоимость при погрузке на суда в 10–20 раз выше стоимости перца в расчете на единицу веса[613]. Ставки фрахта при транспортировке шелка на венецианских галеях «линии» также были более высокими.

Упоминания об экспорте шелка из портов Южного Причерноморья встречаются в течение всего изучаемого периода. «Практики торговли» Пеголотти и Кьярини подробно информируют о торговле шелком в Тавризе, способах его взвешивания, доставки в Трапезунд, о его видах и категориях[614]. Шелк различался по качеству и происхождению. Наиболее дешевым был китайский шелк, широко вывозившийся из Тавриза в Трапезунд и Лаяццо с конца 50-х годов XIII в. до середины 40-х годов XIV в.[615] Импорт китайского шелка был выгоден не из-за его качества (оно было посредственным), а из-за дешевизны: в XIII в. он стоил в Генуе в 3 раза дороже, чем в Китае[616]. Более высокого качества был шелк прикаспийских областей, особенно Гиляна, Шемахи, Ганджи, — Талиша, а также Мерва в Туркестане[617]. Высоко ценился шелк Ширвана, из которого в Камахе, близ Эрзинджана, и в Бруссе производили хорошие ткани. В Венеции и Генуе этот шелк шел на изготовление бархата[618]. Большую часть шелка из Гиляна и Шемахи привозили в Султанию в начале XV в. Однако изредка и сами итальянские купцы отправлялись за ним к берегам Каспия[619].

Первое достоверно известное нам свидетельство о генуэзской торговле шелком в Южном Причерноморье относится к 1274 г.: в Ватице Б. Леркари передал в залог Г. ди Пагано 1 фарделл в 50 мин (т. е. 97,4 кг[620]) гилянского шелка[621]. В 1281 г. из того же района (видимо, из Сиваса) шелк на сумму 4627 аспров (около 289 ген. лир) был доставлен в Перу[622].

На венецианских галеях «линии» шелк-сырец стал вывозиться из Трапезунда почти сразу же после открытия туда навигации с 1320 г.[623] Он постоянно фигурирует при исчислении фрахта как венецианских, так и генуэзских галей. Кроме шелка-сырца вывозили также да шелковую пряжу (seta laborata)[624]. Вывоз шелка из Южного Причерноморья не прекратился с наступлением кризиса в торговле, и большинство свидетельств об этой коммерции приходится как раз на его годы и на XV в. М. Бериндей и Ж. Вейнстейн доказали, что шелк, поступавший в этот период в Тану, имел второстепенное значение и по количеству, и по качеству и Трапезунд целиком сохранял первенство в черноморской шелковой торговле[625]. Помимо Трапезунда и в меньших количествах шелк-сырец вывозился из Ло Вати и Севастополя. Значение этих портов в торговле шелком выросло в конце XV — начале XVI в., уже после падения Трапезундской империи[626].

И в неблагоприятной ситуации конца XIV в. торговые центры Черного моря располагали значительными ресурсами шелка-сырца и обеспечивали потребности в этом, наиболее ценном, товаре итальянских морских республик. Некоторый упадок экспорта, явно ощущавшийся в перевозках шелка галеями Романии, сменился подъемом уже к 1404 г. В 1395 г. галеи «линии» привезли в Венецию из Романии 283 фарделла шелка, а в 1396 г. — только 182 фарделла. В 1404 г. эта величина выросла до 355 фарделлов. Стоимость перевезенного на этих галеях шелка даже в годы упадка коммерции колебалась от 109 500 (1396) до 186 000 дукатов (1404). Она составляла 92% общей стоимости грузов галей в 1395 г., 84,2 — в 1396 г., 74,4% — в 1404 г. Таким образом, именно шелк-сырец оставался основным товаром, экспортировавшимся венецианцами из Романии и Черного моря в эти годы. При этом в 1395 г. галеи Романии плавали только в Тану и Константинополь, в 1395 и 1404 г. — в Тану и Трапезунд[627]. Когда регулярная навигация галей «линии» в Черное море прерывалась, то это тревожило венецианских купцов именно потому, что шелк не мог быть вывезен из Трапезунда. И в 1406 г., даже в необычное для навигации зимнее время, Сенат был вынужден послать туда галею[628]. Доставка же шелка на частных судах по промежуточным маршрутам обходилась очень дорого и была делом рискованным. Это испытал на себе венецианский байло в Трапезунде Якопо Гуссони, в 1398/99 г. с большими транспортными расходами доставивший шелк весом в 21 фарделл (1,7 т) из Трапезунда в Модон[629]. В фонде Судей по петициям Венецианского архива содержатся материалы о сделках с шелком в Трапезунде в 60-е годы XIV в., в разгар торгового кризиса[630]. Судебные споры велись относительно небольших сумм и количества шелка. Цена его колебалась от 0,53 до 0,56 дукатов за либру. Вероятно, это стоимость шелка в пункте закупки, а не в Венеции. В 1408 г. судьи разбирали уже дело о привезенном из Трапезунда в Венецию шелке на более значительную сумму — 800 дукатов[631]. Умирающий в Трапезунде венецианский байло П. Папачиза (1413) поручает душеприказчикам продать имеющиеся у него товары, среди которых на первом месте — шелк-сырец[632]. Украденный у венецианских купцов мешок шелка стал предметом запроса Сената. Шелк предназначался для генуэзского посла к Тимуру: быть может, венецианцы, специализировавшиеся на караванной торговле шелком, не случайно были поставщиками генуэзского дипломата[633].

Венецианский купец в Константинополе Дж. Бадоэр закупал шелк также в Трапезунде. В середине 30-х годов XV в. 1 либра шелка стоила от 153 аспров комнинатов (шелк из Астарабада и Талиша) до 165 аспров (шелк из Ладжихана, провинция Гилян)[634]. Весь шелк был закуплен Бадоэром для отправки в Венецию[635]. Закупки Бадоэра в Трапезунде касались лишь прикаспийского шелка и составили в сумме 389 либр 1 унцию (117,5 кг) стоимостью 1808 перперов 6 каратов.

Венецианская торговля шелком в Южном Причерноморье, в Самсуне и Синопе, продолжалась и после османского завоевания[636].

Сведений о генуэзской торговле шелком меньше. Известно, что с конца XIII в. до середины XIV в. генуэзцы осуществляли снабжение шелком из Персии и Китая европейских производителей шелковых тканей и лидировали в сбыте шелка на Запад[637]. Но в конце XIV в. во всей Романии генуэзцы уже значительно уступали венецианцам в торговле шелком[638]. В 1386 г. венецианские галей перевезли из портов Черноморья 135 фарделлов шелка, из Константинополя — 6 фарделлов, из Негропонта — 37, из Модона— 101, с Корфу — 48. В сумме эти 327 фарделлов в 6 раз превысили количество шелка, привезенного на генуэзских галеях в 1387 г.[639] Значительное количество шелка из Южного Причерноморья (135 фарделлов, или 10,8 т) составляло 41,3% общего объема перевозок. Следует, однако, учесть, что часть шелка, погруженного в Константинополе, Негропонте и Модоне также могла быть южночерноморского происхождения. Понтийский шелк, например, упоминается в актах генуэзских синдиков Перы: фарделл шелка, привезенный из Трапезунда в Перу, был продан там за 900 перперов[640].

Несколько отстраненные от прибыльной торговли шелком, генуэзцы пытались брать реванш путем пиратства. Около 1456 г., например, они захватили турецкий корабль, везший шелк из Трапезунда[641]. Но и сами они становились жертвами подобных же действий: в 1411 г. трапезундский армянин, натурализованный генуэзец, потерял фарделл шелка стоимостью 100–120 соммов, который был конфискован правителем Ло Вати[642].

В целом торговля шелком была одной из главных целей торгово-предпринимательской деятельности венецианцев в Южном Черноморье. Вопреки утверждению Ж. Эрса, что Азия была для Генуи прежде всего рынком шелка[643], генуэзцы существенно уступали в этой коммерции венецианцам и специализировались на более широком спектре товаров, как будет показано ниже.

С торговлей шелком была тесно связана и торговля дорогими шелковыми тканями восточного происхождения. Эти ткани доставлялись из Тавриза, Султанин, Сиваса. Персидский географический трактат XIII в., перечисляя товары Тавриза, упоминает атлас, золотую тонкую китайскую парчу, камку, хазз, шитые золотом покрывала[644]. Ситуация не изменилась и в XV в.: Клавихо отметил наличие на рынках Тавриза и Султанин шелковых тканей, сендала и тафты, в том числе привезенных из Шираза[645]. В XV в. бухарские шелковые ткани доставлялись мусульманскими купцами также в Ло Вати[646]. С середины XIII в. восточные шелковые ткани вывозились из Южного Причерноморья в Солдайю[647]. В 1274 г. торговые операции с ними производят в Ватице генуэзцы[648], а в 1292 г. не очень дорогие шелковые ткани и кружева приобретает в Трапезунде английское посольство к ильхану[649]. По свидетельству Пеголотти, из Трапезунда шитые золотом ткани экспортировались в Перу[650]. Правящие круги Трапезундской империи придавали большое значение ввозу в их государство шелковых, златотканых и бархатных тканей, устанавливая на них особый коммеркий[651].

Постепенно, однако, складывалось положение, когда шелковые ткани стали экспортироваться в обратном направлении: с Запада, где (в частности, в Лукке с конца XIII в.) было налажено их массовое производство[652], на Восток. Как полагает М. Балар, до XIV в. этот вывоз был весьма ограничен, так как ремесленные мастерские самой Романии еще обеспечивали местные потребности[653]. Ситуация, видимо, полностью изменилась к XV в. В 1443 г., например, венецианские купцы отправили в. Романию златотканые материи из шелка, не доставленные по назначению из-за военных действий на море[654]. Бадоэр также в небольших количествах отправлял сендал в Симиссо[655]. Возможно, в иные годы такой экспорт Венеции принимал внушительные размеры: в 1437 г. Сенат запрещал купцам Республики св. Марка вывозить на Левант и в Причерноморье сукна, шелковые и бархатные ткани на иностранных судах и минуя Венецию, так как это наносило большой ущерб как фиску, так и безопасности купцов. Соответствующее письмо об этом: было направлено трапезундскому байло[656].

Сведений о торговле шелковыми тканями между портами самого Черноморья довольно много, главным образом благодаря массариям Каффы. Чаще всего в них упоминается камка — цветная шелковая узорчатая ткань, нередко с золотыми нитями, которая изготавливалась как в Китае, Персии и Сирии, так и в Генуе, Лукке, на Кипре[657], атласные ткани, сендал, а также бархат.

Камка была разного типа и качества, и ее стоимость сильно колебалась. Она широко вывозилась восточными купцами из Каффы в Самсун и Синоп[658], ее дарили послам и государям[659], отправляли наемным воинам (социям) в награду за службу, в качестве жалованья[660] и в качестве средств для проведения фортификационных работ в Самастро и Симиссо[661]. Камка ввозилась и из Синопа в Каффу, и в обратном направлении[662]. Данные о стоимости камки, экспортируемой из Каффы в Симиссо, приведены в табл. II.

Таблица показывает значительный разброс цен на камку: от 100 до 1000 аспров за штуку (в среднем — 230 аспров). Длина ткани в штуке варьировала. В шелковых тканях генуэзского производства она колебалась от 26 до 62 браччи (т. е. от 15 до 36 м), составляя в среднем 26–29 м. Значительные колебания длины — «штук» препятствуют адекватному сравнению цен на этот товар[663]. В некоторых случаях массарии указывают сорт ткани. Но цена камки одного сорта также подвержена колебаниям, хотя и не столь значительным[664]. Значительно влиял на цену вид окраски. В целом шелковые ткани были относительно дорогим товаром. Среди них чаще всего в ряду материй, доставляемых в Южное Причерноморье, встречается камка.

К традиционным предметам экспорта Южного Причерноморья относился хлопок. Он выращивался в Иране, Ираке, Сирии, Анатолии. С XIII по XVI в. основным поставщиком хлопка на рынки Западной Европы была Сирия, а хлопок, попадавший в Симиссо или Трапезунд, был преимущественно анатолийским (более низкого качества) или иранским[665]. В Анатолии хлопок выращивался между Бруссой и Иконием, а центром производства хлопчатобумажных тканей бокаранов была также Арсинга[666]. В XV в. главным экспортером турецкого хлопка были генуэзцы, стимулировавшие местное производство хлопчатобумажного полотна в своих факториях, главным образом Пере и Каффе[667]. Для Венеции хлопок также был важным экспортным левантийским товаром, хотя изучаемый регион играл в этом экспорте подсобную роль[668]. Так, например, в 1413 г. 25 кантаров 15 ротоли (1136,4 кг) хлопка предоставляются в Трапезунде в комменду с оценкой в 11 820 аспров. Эту комменду дал венецианскому патрицию Г. Соранцо житель Перы А. ди Кастелло на 5 месяцев с расчетом в Трапезунде[669]. В 1410 г. генуэзец М. ди Нигро привез из Трапезунда в Каффу 5 кип или тюков (balla), т. е. 395 кг, пряжи[670]. В 1459 г. некий «сарацин» Ахмед привез в Каффу из Симиссо 40 кантаров (1,9 т) хлопка[671]. Хоти данных о вывозе хлопка из Трапезунда и Симиссо в Каффу и Перу немного, объем экспорта в расчете на 1 купца значителен.

Как центр торговли хлопчатобумажными и льняными тканями Трапезунд фигурирует в источниках с IX в.[672]. С середины XIII в. эти ткани экспортировались в Крым[673] и продавались в самом Трапезунде[674]. С другой стороны, в XV в. и западноевропейские хлопчатобумажные ткани импортируются в города Южного Причерноморья: Бадоэр, например, отправляет 10 небольших кусков белой бумазеи ценой 70 перперов в Симиссо и Трапезунд. Товар был получен из Кремоны[675]. Производство льняных тканей в Керасунте зафиксировано еще Книгой эпарха (X в.)[676], а в Трапезунде в XV в. — Иоанном Евгеником[677]. Однако на их основании нельзя делать вывода о непрерывном существовании этого производства с X по XV в.: промежуточные звенья реконструируются фрагментарно. Льняные ткани и полотно явно местного происхождения упомянуты в Вазелонских актах[678], в счетах английского посольства 1292 г.[679], которое закупило в Трапезунде много дешевых льняных материй. В XVII в. о производстве полотна для рубах в другом городе Понта — Ризе — сообщает Хаджи Халфа[680]. Льняной холст и недорогие ткани изготавливали в близлежащих к Понту городах Румского султаната, например в Амасии[681]. Льняные или бумазейные ткани — бокасины — в 1411 г. вывозились из Трапезунда в Каффу[682]. Но четверть века спустя Бадоэр с прибылью реализует в Трапезунде те же бокасины, купленные в Симиссо, а также холстину[683]. Это объясняется, видимо, тем, что Трапезунд как центр посреднической торговли нуждался в значительном количестве упаковочных материалов, часть которых изготовлялась местными портными из полотна[684]. Но итальянский импорт тканей этого сорта не привел к прекращению местного производства их: в конце XIV–XV в, — полотно покупали в Фассо[685] и Ло Вати[686], а в XVI в, — оно ввозилось в Кефе из Севастополя[687].

Объектом транзитной торговли были также драгоценные камни. Жемчуг и драгоценные камни поступали в Тавриз и Султанию из Ормуза[688]. О торговле жемчугом в Тавризе сообщает Пеголотти, приведший сведения о принятой системе его измерения[689]. Завещание Виони (1263) содержит упоминание мелкого жемчуга ценой 59 тавризских безантов, а также изделий из драгоценных камней, хрусталя и серебра, в том числе и шахматной доски[690]. Западноевропейские купцы ценили продававшиеся в Тавризе янтарь[691] и кораллы[692]. Через Тавриз драгоценные камни беспошлинно ввозились в Трапезунд[693]. До середины XIV в. источники отмечают обилие жемчуга в Трапезунде[694]. В 1340 г. купцы из Пьяченцы передали в комменду в Трапезунде 700 жемчужин стоимостью 20 соммов[695], что показывает сравнительную дешевизну товара. Венеция создавала льготные условия для вывоза жемчуга и драгоценных камней из черноморских портов, устанавливая низкий фрахт за их перевозку. Упоминания о вывозе жемчуга и драгоценных камней зафиксированы в течение всего периода осуществления навигации галей «линии» в Трапезунд[696]. Кризис торговли, безусловно, ограничил эту торговлю, но она не прекратилась вовсе: в 1405 г., например, мы обнаруживаем протест генуэзцев по поводу конфискации венецианцами принадлежащих первым драгоценных камней из Воспоро, Трапезунда и Перы[697]. Помимо драгоценных камней из Трапезунда вывозили шитые золотом, богато инкрустированные пояса восточного производства.

Специями, красителями, шелком, хлопком, тканями и драгоценными камнями в основном и ограничивались предметы транзитной торговли, которую иногда (как в случае с тканями) непросто отграничить от торговли местными и даже западноевропейскими товарами.

Среди местных товаров Южного Причерноморья широко представлены продукты сельского хозяйства и в их числе понтийские вина. Основными центрами их вывоза были города Трапезундской империи, агрикультура которой в значительной степени была ориентирована на виноделие[698]. Путешествующие через Трапезунд традиционно отмечали дешевизну и обилие вин в городе[699]. Виноградники приносили большие доходы трапезундским монастырям, до 82,4 (Фарос) и 87,5% (Хрисокефал) всех поступлений[700]. В середине XVII в., в окрестностях Трапезунда еще сохранялось около 31 тыс. виноградников и садов[701].

Вино экспортировалось прежде всего в Каффу и Тану, где его хронически не хватало. Северное Причерноморье в XIII–XV вв. не знало развитой культуры виноделия, вино ценилось там дорого и доставлялось даже с Хиоса и из Южной Италии[702]. Вывоз трапезундского вина в Каффу отмечен в актах Ламберто ди Самбучето[703]. Но, несмотря на большое количество вина, доставляемого туда из Лимнии и Керасунта — 8 вегет (4200 л) по одному только контракту, это упоминание единично. В XV в. трапезундские вина являются не только товаром, но и средством платежа: даже военные контрибуции генуэзцы предпочитали взыскивать вином (и лесными орехами). В 1417 г. по условиям мирного договора трапезундская сторона должна была предоставить Генуе 2500 вегет (1 312 500 л) вина в течение 2 лет. Затем, правда, генуэзский дож снизил это количество до 2000 (1 050 000 л) вегет, продлив срок платежа еще на 2 года. В документе упомянуты и сорта вин: ⅔ всего количества должны были составлять вина leixi, а остальную часть — камора или замора, красное вино[704]. Репарации не были внесены трапезундскими императорами[705]. Так как 1 ботте вина, близкая к вегете[706], в Каффе в 1441 г. стоила 310 каффинских аспров[707], то самая минимальная оценка трапезундского долга вином была бы в 1441 г. (когда долг не был выплачен) 620 тыс. аспров. Все годовое потребление вина в Каффе составляло 4720 ботти, или 22 750 гектолитров (1387), а налог в 10 аспров с ботте приносил 47 200 аспров[708]. Таким образом, только один трапезундский долг мог бы удовлетворить половину всех потребностей в вине самого крупного черноморского города, как Каффа, а стоимость этого вина превышала более чем в 13 раз один из самых значительных налогов Каффы. Даже если при исчислении репараций сумма их была резко завышена и исходила из максимальных возможностей трапезундского рынка, эти возможности были внушительны.

Несмотря на провал взыскания контрибуции, генуэзцы придавали большое значение импорту трапезундского вина, а также использовали его (ввиду значительности ввоза) как рычаг нажима на трапезундскую сторону. В 1449 г. Генуя угрожала повысить налог на ввозимое в Каффу трапезундское вино до 60 аспров за вегету. Так как это могло вести к прекращению снабжения Каффы этим вином, предполагалось наладить доставку туда вина через Хиос, Перу и Самастро[709]. Обычным налогом на вино в Каффе был налог 10 аспров с ботте[710]. В 1425–1426 г. он поднялся до 11% от стоимости[711]. Если в 1441 г. 1 ботте вина стоила, как указывалось, 310 аспров, то введенный в Каффе в 1449 г. налог составил бы 19,3% от стоимости трапезундского вина, т. е. это было бы почти двукратное его повышение. Но такой скачок нормы налогообложения таил угрозу и для самого фиска. К примеру, когда в 1350 г. Венеция резко увеличила налог на ввозимые вина Романьи и Марке, это привело к столь же резкому снижению импорта вин и большим потерям налогопоступлений[712]. И в рассматриваемом нами случае предлагаемая мера носила не фискальный, а чисто политический характер, даже в ущерб фиску. Но и сами меры генуэзских властей обнаруживают зависимость потребления Каффы от импорта вин из Трапезундской империи.

Трапезундские вина в больших количествах доставлялись также в венецианскую Тану. Трапезундские купцы располагали там правом беспошлинной торговли при продаже вина оптом[713]. Вино из Трапезунда вывозилось также на Западный Кавказ, в частности в Фассо[714]. Ситуация не изменилась и после османских завоеваний: вино и виноградная водка (раки) привозились из Трапезунда в Кефе, Керш (Керчь) и Тамань[715]. В XV в. закупками вина в Трапезунде активно занимались генуэзские торговые общества[716], но основная масса товара проходила через руки трапезундских купцов.

Кроме городов Трапезундской империи, небольшим центром экспорта вина был Севастополь (Сухуми). В 1351 г. в Каффе был введен специальный налог (10 аспров за ботте) на ввоз вин из Турции и Севастополя[717]. В XV в. этот налог составлял 11%. Компании купцов из Севастополя была тогда дана «франкизия» (освобождение от уплаты этого налога) за привезенное ими вино, так как «убыток» каффинской массарии был невелик (61 аспр) и общая стоимость вина была небольшая — 671 аспр Каффы[718]. Такой же налог платили и другие купцы, например из Симиссо[719]. Но некоторые особые сорта вин, например мальвазия, привозились западноевропейскими купцами из Верхней Романии как в Каффу[720], так и в Синоп и Самсун[721]. В целом же можно констатировать большой размах торговли вином прежде всего из Трапезундской империи.

Важное место в трапезундском экспорте занимали также высоко ценившиеся на Западе лесные орехи (понтийск. назв. — λεφτοκάρι, греч. — λεπτοκάρυον, латинск. — avellana, турецк. — фундук)[722]. Еще со времени античности понтийские орехи вывозились даже в Египет[723]. Их экспорт продолжался и в течение средневековья. В 1405 г. Клавихо и его спутники плыли из Платаны в Перу на генуэзском корабле, нагруженном лесными орехами нового урожая[724]. Барбаро сравнивал: понтийские орехи с выращиваемыми в Апулии[725]. Широко распространенная на Понте лещина стала культивироваться. В некоторых районах, как, например, в области Керасунта, орешники даже стали монокультурой, потеснив виноградники и оливы[726]. Значение экспорта лесных орехов показывают также требования репараций, предъявленные генуэзцами. Объем взысканий с трапезундской стороны в 1418 г. был установлен в 2 тыс. (34 168 л), затем — 1600 модиев (27334,2 л)[727]. При определении величин поставок генуэзцы исходили из реальных масштабов производства. В XIII–XV вв. урожайность понтийских орехов оценить трудно. Для примерной ориентировки укажем, что в начале XX в. урожай орехов в области Керасунта составлял до 50–60 тыс. т[728]. Но кроме Керасунта орешники в средние века покрывали склоны Понтийских гор и к востоку от Трапезунда[729]. В середине XVII в. Эвлия Челеби оценивал годовой доход от лесных орехов в 19 тыс. гурушей (более 2 млн. акче)[730].

Пчеловодство и бортничество, развитые в Трапезундской империи[731] и на Западном Кавказе, давали для экспорта мед и особенно воск. Арабские источники сообщают также об обилии и дешевизне меда в пограничных с империей тюркских эмиратах[732]. Воск и изделия из него, в первую очередь свечи, были широко представлены на внутреннем рынке Трапезунда. В 1292 г. они закупались английским посольством в Трапезунде[733]. В османский период мастерские в Трапезунде, производящие восковые и сальные свечи и отличавшиеся большой производительностью, принадлежали казне[734]. Венецианцы вывозили воск из Трапезунда и Таны, предусматривая для него специальный фрахт[735]. В иные годы воск наряду с шелком считался главным объектом погрузки на галеи «линии»[736]. Дж. Бадоэр покупал в Трапезунде воск для отправки в Венецию. Им был приобретен сначала 1 кантар 96 ротоли воска (88,6 кг)[737], а затем, в 1438 г., по поручению Бадоэра, Григуол Контарини закупил 3 мешка воска весом 629 ротоли нетто или 1116 венецианских либр соттиле брутто. Стоимость покупки составила 186 перперов плюс 17 перперов 23 карата за очистку[738].

По поручению Бадоэра, воск закупался также в Симиссо и Севастополе, даже в еще больших объемах[739]. При этом стоимость воска в Трапезунде составляла 27,2 перпера (980 аспров) за кантар, а в Симиссо вместе с доставкой в Константинополь — 22,5 перпера. Масштабы закупок Бадоэра значительны: в общей сложности они составляют 1480,3 кг воска на сумму 786 перперов.

Хотя у нас нет данных о генуэзской торговле воском, примечательно следующее обстоятельство. Д. Джоффрэ, изучавший генуэзские финансовые источники, заметил, что потеря генуэзцами восточных рынков — Трапезунда и Галлиполи — лишила Геную важного поставщика воска и породила спрос на этот товар на Магрибе[740].

На Западном Кавказе, кроме Севастополя, небольшими центрами по производству и сбыту воска были Вати и Фассо[741]. Из Севастополя мед и воск продолжали экспортировать в Кефе в XVI в.[742] Торговали ими также, вывозя по р. Чорох[743].

Прекрасный корабельный лес итальянские купцы приобретали главным образом в Кастамонском эмирате. Покрытые этим лесом горы, как сообщает Хаджи: Халфа, были к западу от Бафры. Они-то и поставляли на рынок мачты для кораблей[744]. В XVI в. в Синопе был арсенал османского флота. Но лес из Южного Причерноморья для строительства судов везли и в крупнейший в Европе арсенал Касим-паша, расположенный на Золотом Роге. В XVII в. суда строили также к западу от Синопа, в местечке Шатыркёй[745]. Так как имеются многочисленные данные о синопском военном и торговом флоте в XIV–XV вв.[746], есть основания полагать, что такое строительство осуществлялось и ранее.

Древесина приобреталась также для изготовления оружия. Например, лес в районе Киноли считался лучшим для арбалетов во всей Романии[747]. Из хорошей древесины в районе Синопа турки изготавливали прекрасные луки, продавать которые христианам запрещалось. Впрочем, соблазн был велик: изготовив луки, турки прятали их, зарывая в землю, а при появлении итальянских кораблей и купцов доставали и продавали[748]. Искусно сделанный лук, подаренный трапезундским императором Мануилом I Людовику IX[749], также был, видимо, синопского изготовления: город входил тогда в состав империи Великих Комнинов. В Трапезунде делали деревянные стрелы для арбалетов. 1000 таких стрел приобрел там Бадоэр более чем за 223 перпера[750].

В целом лес Южного Черноморья высоко ценился. Генуэзцы считали его лучшим материалом для строительства галей и других судов[751], а турки, называя район, примыкающий к реке Сакарья, Агач Денизи (Море деревьев), экспортировали лес на продажу[752]. Но если от времен античности и от XVI–XVII вв. есть много свидетельств вывоза леса с понтийских берегов[753], то при Великих Комнинах данных о торговле лесом через Трапезунд нет. Правда, в Восточном Понте корабельный лес встречается редко, в основном на труднодоступных гребнях гор[754]. Таким образом, в XIII–XV вв. лес и деревянные изделия поставлялись на внешние рынки Кастамонским эмиратом.

Для оснащения судов была необходима также пенька. В конце XIII в. ею торговали в Трапезунде, а в более позднее время, в XVI столетии, культура конопли была широко распространена в районе Самсуна — Терме[755].

В Трапезунде приобретались многочисленные упаковочные материалы и тара, необходимые для обслуживания посреднической и местной торговли. Как показывают археологические находки, из Трапезунда в Северное и Западное Причерноморье широко экспортировались керамические изделия[756]. Посольство Ленгли (1292) закупило в Трапезунде мешки, бочки, веревки для тюков, кошели из кожи для серебряных сосудов, бурдюки для вина, несколько разновидностей стеклянной, глиняной и медной посуды, материи для шатров и палаток, а также шесты и ремни для них и даже клетку для леопарда, подаренного английскому королю ильханом. Там же можно было купить и китайские корзины[757].

Важнейшим экспортным товаром были полезные ископаемые. В ряду наиболее дефицитных и важных в средние века считались квасцы. До середины XV в., когда были открыты месторождения в районе Тольфы в Италии[758], квасцы почти исключительно привозились с Леванта. Они применялись не только как медикамент (кровоостанавливающее средство), но широко использовались в текстильном ремесле для обезжиривания и очистки волокон ткани и особенно как компонент красителей, фиксирующий пигменты и придававший окраске яркость и сочность. В кожевенном производстве квасцы использовались для дубления; их употребляли также для производства стекла и сахара, для полировки золота и серебра[759]. Журдэн де Северак писал, что без квасцов невозможно окрасить никакой одежды. Они столь же необходимы красильщику, вторил ему Вануччо Бирингуччо, как человеку — хлеб[760]. О широком использовании квасцов для окраски сукон писал и византийский историк Георгий Пахимер[761]. Р. Лопец назвал квасцы ключевым материалом для самых важных отраслей промышленности того времени[762]. Поэтому торговля квасцами имела особое экономическое значение.

Существовали два основных месторождения квасцов, откуда их вывозили в Западную Европу: в Фокее и на Понте, южнее Керасунта, в районе Колонии (тур. Шебин Карахиссар). Эти квасцы именовались также трапезундскими[763]. В трактате Пеголотти квасцы делятся на 3 сорта: 1) di rocca, самого высокого качества, 2) di sorta, состоявшие из ⅖ di rocca и ⅗ di corda, и 3) di corda — самого низкого качества[764]. Квасцы di rocca представляли собой кристаллические глыбы, напоминающие льдины, прозрачные, иногда с легким розовым или бледно-зеленым оттенком. Квасцы di corda были в виде мелких кристаллов, не столь прозрачных, как «блоки» кристаллов di rocca[765]. Квасцы Колонии относились к первой категории и считались, как писал Пеголотти, лучшими на Леванте и во всей Романии. Квасцы Фокеи были в основном второй категории[766]. Месторождение фокейских квасцов начало разрабатываться генуэзцами с середины 60-х годов XIII в.[767] В 1268 г. или ранее братья Дзаккария получили от Михаила VIII Палеолога пожалование на монопольную эксплуатацию фокейского месторождения[768]. Семейный клан Дзаккариа и Дориа торговал квасцами в Каффе, Трапезунде, во всем Средиземноморье, основывал красильные мастерские в Италии и стремился монополизировать всю торговлю этими полезными ископаемыми[769]. Простагма Михаила VIII (около 1275 г.) ограничивала вывоз квасцов из Черного моря как средство поддержания этой монополии[770].

Итак, до 1268 г. и даже, как мы попытаемся показать, ранее 40-х годов XIII в. карахиссарское месторождение активно разрабатывалось. Возможно, свидетельство о нем встречается у Симона де Сен-Кантэна, упомянувшего в середине XIII в. об «aluminis minerà iuxta Savastiam» (у Сиваса)[771], а также написавшего, что «apud Hacsar invenitur coctus et aluminis minerà»[772]. Мы предполагаем, что под Хаксаром имелся в виду Карахиссар.

Ранее марта 1274 г. генуэзцы уже вывозили с Понта квасцы в Константинополь[773] и около 1275 г. — в порты Северного Причерноморья[774]. В конце 80-х — начале 90-х годов XIII в. квасцы экспортировались в Каффу и на Запад в основном через Трапезунд, а также Синоп[775]. Однако Дзаккариа, обладая упомянутой монополией, всячески пытались помешать экспорту более качественных квасцов Колонии помимо их контроля, используя для этого полученные от Михаила VIII привилегии. Исполняя договор с Дзаккариа, византийский император захватил генуэзскую наву, на которой в 1276 г. вывозились, вопреки запрету, квасцы из Черного моря, конфисковал товар и ослепил экипаж за неповиновение[776]. Ущерб от конфискации составил 2 тыс. перперов, и еще в 1291 г. генуэзский посол настаивал на его возмещении[777].

Суровые меры не остановили экспорта квасцов Колонии в Перу: он упомянут в 1281 г.[778] В большом количестве квасцы экспортировались и через Каффу[779]. В 1289 г. один только Джорджо Дориа должен был поставить в Каффу 1000 кантаров квасцов двум контрагентам для вывоза в Геную[780]. Для поддержания монополии Дзаккариа идут на заключение матримониального союза с семейством Дориа (Паолино Дориа, зять Дзаккариа, был крупным торговцем квасцами и одно время— трапезундским консулом), а также другим семейством, вовлеченным в торговлю черноморскими квасцами, — ди Нигро[781]. Это был шаг от монополии одного семейства к созданию ассоциации поставщиков квасцов.

Пеголотти оценивал годовой экспорт квасцов из Керасунта в начале XIV в. в 14 тыс. генуэзских кантаров (665,7 т). Столько же давало и Фокейское месторождение[782]. М. Балар справедливо указал на относительность этой «круглой» цифры, но признал реальность оценки объема добычи и экспорта[783]. Э. Брайер, напротив, счел эту цифру завышенной, приведя следующие основания для такого вывода: 1) весь тоннаж вывозимых из Трапезунда грузов редко доходил до 200 т в год; 2) контракты по перевозке квасцов у Ламберто ди Самбучето в 1289–1290 гг. в сумме составили лишь 26,9 т; 3) генуэзцы проявили интерес к Керасунту лишь во время войны 1348 г., когда напали на город, что не имело никакой связи с торговлей квасцами; 4) ни Венеция, ни Генуя не имели своих оффициалов в Керасунте; 5) экспорт квасцов через Керасунт в таких количествах быстро бы обогатил Великих Комнинов, чего, по мнению Брайера, не произошло; 6) трапезундские императоры не контролировали Колонию непосредственно, у них там не было крепости. В 1341–1352 гг. Колония была во власти Эретны. Основной вывоз квасцов Колонии происходил, как считает Брайер, через Сивас и Конию[784]. Тем не менее есть недвусмысленное свидетельство Пеголотти о том, что весь вывоз квасцов Колонии осуществлялся через Керасунт.

Мы полагаем, что аргументация Э. Брайера может быть поставлена под сомнение. В 1290 г. только 3 контракта на вывоз квасцов Колонии в Геную касались величины по меньшей мере 8900 кантаров (422,75 т)[785], что вполне сопоставимо с 14 тыс. кантаров у Пеголотти. Масштабы экспорта товаров из Трапезунда намного превышали величину не только 200, но и 600–700 т в год, учитывая как венецианскую, так и генуэзскую навигацию и тоннаж судов. Нам действительно неизвестно что-либо о генуэзских и венецианских консулах в Керасунте. Но в этом и могло не быть необходимости при наличии таковых в столице империи — Трапезунде. Активные же связи генуэзцев с Керасунтом, даже возможность зимовки там генуэзских судов[786], отмечены в нотариальных актах Ламберто ди Самбучето, Антонио ди Понцо, в массариях Каффы. Свидетельства Пеголотти о квасцах Колонии относятся не к 40–50-м годам XIV в., когда она действительно принадлежала Эретне, а к периоду до 1319 г.[787], и тогда связи ее с Трапезундской империей могли быть более прочными. Для проверки поступлений в казну Великих Комнинов от сбыта квасцов нет решительно никаких данных, и потому этот аргумент никак не подтвержден фактами. Нам представляется, что для опровержения прямого свидетельства автора «Торговой практики» XIV в. оснований нет. Напротив, о функционировании пути длиной в 117 км, из Колонии к Керасунту, через перевалы говорит то, что на этом отрезке обнаружено не менее 5 хане, предназначенных для отдыха путешественников[788]. Весь этот путь, по Пеголотти, занимал 7 дней. Экспорт квасцов через Трапезунд или Синоп требовал большего времени, а путь через всю Анатолию, через многие враждующие эмираты, на юг, к Конии, был и более долгим, и более опасным. Прямых свидетельств о таком варианте экспорта квасцов Колонии нет.

Монополия Дзаккариа на квасцы продержалась лишь до начала XIV в., да и то с известными оговорками[789]. Но вывоз черноморских квасцов генуэзцами продолжался и значительно позднее. Правда, с середины 30-х годов XIV в. Карахиссар перешел под власть Чобанидов и оставался затем в руках мусульманских эмиров, нередко враждовавших с Трапезундской империей. Это могло затруднять экспорт квасцов. С 80-х годов XIV в. между эмиром Маликом Ахмедом и трапезундским императором устанавливаются более дружественные отношения, что могло способствовать и оживлению торговли квасцами. Сведения о ней встречаются и в XV в. В 1433 г., например, генуэзский корабль с квасцами был захвачен в Чембало мангупским князем Алексеем[790]. В 1464 г. трапезундские квасцы были доставлены в Брюгге[791]. Османы приобрели месторождение в Колонии в 1473 г. и причислили его к казне[792]. В XVII в. Эвлия Челеби также описывает карахиссарские квасцы. Однако уже не было речи об их широком экспорте, а главное их применение автор усматривал в ювелирном деле и хирургии. Впрочем, отмечает путешественник, «у них есть множество других достоинств»[793]. Сужение сферы использования квасцов симптоматично и указывает, возможно, на перемены как в производстве, так и в торговле.

В отличие от генуэзцев венецианцы, видимо, не практиковали масштабной торговли квасцами. Примечательно, например, отсутствие упоминаний о квасцах в торговой книге Дж. Бадоэра. Происхождение квасцов, привозимых на венецианских вооруженных и невооруженных судах с Леванта, в большинстве случаев установить невозможно. Тем не менее Республику св. Марка беспокоил вывоз этого товара, минуя Венецию, в Пизу. Сенат отмечает ущерб от этого государству[794]. А само указание Пизы свидетельствует о сосредоточении этой торговли в портах западного побережья Италии: недаром и Пеголотти измерял квасцы генуэзскими кантарами. В Венеции был введен особый налог на квасцы. До 1424 г. при его взимании квасцы дифференцировались как по качеству, так и по месту происхождения. В 1424 г. Сенат ввел единый налог, учитывающий только деление квасцов на de sorta (10 гроссов за милиарий) и de rоcha (15 гроссов за милиарий)[795]. Расходы купцов, зависящие от длины пути, не учитывались.

Сведения о ценах на трапезундские квасцы единичны. М. Балар отметил их относительную стабильность в конце XIII — середине XIV в.[796] В 1281 г. в Пере 17 мешков трапезундских квасцов весом 1370,8 кг стоили 22 перпера или 1,3 перпера за кантар[797]. В Генуе в 1292–1297 гг. цена на квасцы была 46–50 сольди за кантар[798] или 4,36 перпера за кантар по курсу того времени[799]. Разница цен значительна, что указывает на доходность торговли.

На территории Южного Причерноморья и прилегавших к нему областей находилось несколько серебряных рудников: в районе Тцанихи (Гюмюшхане), у Пайперта (Байбурта), у Амасии (Гюмюш)[800]. Два из них могли действовать на территории Трапезундской империи: в районе Тцанихи и в Аргирии, на побережье между Керасунтом и Триполи. Не исключено также, что в трапезундские аспры перечеканивался и металл, поступавший в виде слитков и монеты из Турции в период до 1297 г., как предположил Э. Брайер. Он, однако, оставил открытым вопрос о возможности добычи при Великих Комнинах серебряной руды в Халдии — области, особенно тщательно обороняемой трапезундскими императорами от любых противников[801]. Интенсивность трапезундской чеканки серебряной монеты, широкое обращение аспров комнинатов как на территории империи, так и в прилегающих к ней областях, свидетельства о расчетах по коммерческим сделкам в аспрах Трапезунда подтверждают, во всяком случае, положение о значительных ресурсах серебра в Понтийском государстве. Добыча серебра и местная чеканка в полной мере обеспечивали потребности рынка. В источниках имеются упоминания также и о торговле серебряными изделиями в Трапезунде[802]. Пеголотти также писал о продаже серебра в Трапезунде на libbre sottili[803]. Ввоз и вывоз серебра был беспошлинным. Серебро в монете и слитках свободно вывозилось из Трапезунда[804], но оснований говорить о широкой торговле им как металлом пока нет. Серебро выступало в роли денежного эквивалента, и экспорт слитков в значительных количествах: не прослеживается по источникам. Ввоз серебра итальянскими купцами производился для оплаты товаров[805].

В отличие от серебра медь в значительных объемах, поступала на продажу. Основным местом ее разработок был район Кастамона, откуда медь экспортировалась через Синоп. Кастамон, как писал Лаоник Халкокондил, был единственным местом в Анатолии, где добывалась медь. Она была лучшей по качеству, после иверийской, доходы с нее, писал византийский историк, составляли 200 тыс. золотых статеров, а дань, которую ежегодно получал турецкий султан в середине XV в., равнялась 50 тыс. золотых[806]. Дань эту, кстати, уплачивали не. наличными деньгами, а самим металлом[807]. Критовул справедливо назвал медь самым большим богатством Синопа. Ее в изобилии добывали, обрабатывали и продавали как в Азию, так и в Европу[808]. Сразу после османского завоевания Кастамона, которое отчасти и было спровоцировано желанием султана овладеть этим богатством[809], доходы, полученные от экспорта меди, составляли, по оценке Я. ди Промонторио, 150 тыс. дукатов, почти половину всех поступлений в казну рт анатолийских провинций[810]. Добыча меди продолжалась при османах. Центром ее были рудники Кюре в Касталоне, к концу XVI в. дававшие свыше 300 т меди, стоимость которой составляла 2753 тыс. акче в год[811].

В больших количествах медь экспортировалась в «Каффу. Продавали ее греки, мусульмане Синопа, а также генуэзцы[812]. Медь была большой ценностью, а в XV в. шла на изготовление пушек и пороховых бомбард. Генуэзцы не только закупали ее в больших количествах, но и захватывали корабли, перевозившие этот металл османам[813]. Генуэзцы создавали торговые общества для приобретения меди в Синопе и Кастамоне[814]. Медные слитки, бруски, листовая медь в XIV–XV вв. были постоянным товаром, вывозившимся через Перу на Запад[815].

Венецианцы, как и генуэзцы, занимались торговлей медью[816]. Галей «линии» вывозили медь Кастамона (rame de Castemena) из Синопа через Константинополь в Венецию[817].

Возможно, что кроме Пафлагонии медь в ограниченных количествах добывалась и на Понте. Однако «свидетельства об этом относятся к более позднему периоду[818].

Из Синопа в Симиссо и Каффу доставляли также селитру[819] и порох[820]. В Тавризе продавали также ртуть[821], но экспортировалась ли она в сколько-нибудь значительных масштабах через порты Южного Черноморья, неизвестно. Нет данных и об экспорте железа, выплавлявшегося в античности и в раннее средневековье из так называемых «железоносных» песков в Халивии[822]. Плавка железных руд, после трудоемкой промывки, требовала высоких температур и, следовательно, большого количества древесного угля. Такая плавка продолжалась в эпоху Великих Комнинов в ограниченных масштабах, для местных потребностей, но не для рынка[823].

Торговля оружием, возможно, была налажена в Синопе. Выше мы упоминали стрелы и арбалеты. Железные кольчуги, булавы, шлемы преподносились правителем Синопа Исмаилом султану Мураду в 1444 г. Вряд ли этот набор даров (кроме оружия в него вошли лишь кони, также традиционный кастамонский товар) случаен[824]. Вероятно, он отражает специфику местного ремесленного производства.

Оценивая номенклатуру экспорта из портов Южного Причерноморья, можно заметить региональную специализацию: из Трапезундской империи экспортировались в основном вино, лесные орехи, квасцы, мед и воск, керамика, из Синопа и Кастамона — медь и лес, из городов Западного Кавказа — шелк-сырец, полотно, воск и особенно (как будет отмечено ниже) рабы.

Обратимся теперь к характеристике импорта в города Южного Причерноморья. Во внутричерноморской торговле важнейшую роль играл импорт зерна. При нехватке местных ресурсов города Северной Анатолии, особенно Трапезундской империи, были постоянными потребителями привозного хлеба[825]. Масштабы импорта зерна в конце XIII в. были таковы, что почти целиком удовлетворяли потребности горожан в хлебе. Кастамонский эмират, в отличие от Понта, производил достаточно зерна для внутренних потребностей, но не вел с ним торговли. Более того, считалось более выгодным при узости аграрной периферии Синопа снабжать его горожан зерном, привезенным из Крыма. Однако импорт зерна в порты Южного Черноморья не отличался стабильностью и зависел от многих факторов, в том числе от политической ситуации в Северном Причерноморье. В конце XIII — середине XIV в. хлебный рынок в масштабах Причерноморья функционировал стабильно, при высокой разнице цен на зерно между Севером и Югом. Во второй половине XIV в. происходит некоторая унификация цен при их общем повышении. В отдельные годы Каффа, блокированная татарами, сама закупает зерно в местах его традиционного импорта. Недороды и политические конфликты дестабилизируют торговлю зерном в конце 20–50-х годов XV в. Поток зерна нередко меняет ориентацию, направляясь с Юга и Востока в Крым. Происходит общее резкое повышение цен на хлеб, наступает кризис торговли зерном, особенно острый в 30-е и 50-е годы. В конце 30-х годов XV в. цены в 2–2,8 раза, а в конце 50-х годов XV в. в 3,5 раза превышали уровень конца XIII в. Вместе с тем и в самой Италии происходил значительный рост цен на зерно, привозимое из Причерноморья и Романии. Если в 1290 г. мина зерна стоила в Генуе около 16 сольди, то в 1357 г. — 40 сольди, а в 90-х годах XIV в. — oт 38 до 55 сольди[826].

Другим важным товаром, импортируемым в города Южного Черноморья, была соль. Ее доставляли в основном из салин Крыма, контролировавшихся генуэзцами, особенно из Чиприко на Керченском полуострове[827]. Торговля солью имела большое экономическое значение для Венеции и Генуи[828]. Венецианский экспорт соли из салин Крыма был особенно значителен в 1356–1428 гг.[829]

Несмотря на высокий фрахт, достигавший 45% стоимости или объема груза[830], экспорт соли из Крыма в Трапезунд, Синоп и Керасунт был важным направлением генуэзской торговли в конце XIII в. Покупателем соли выступал и трапезундский император; лишь часть одного из контрактов предусматривала поставки ему груза, оцененного в 5500 коми, аспров[831]. В районе производства соль стоила 1,75 каф. аспров за каффинский модий[832], в Каффе — до 5 каф. аспров за модий[833], а в Трапезунде — 6 коми, аспров за трапезундский модий[834], или 16,8 каф. аспров за каффинский модий[835]. Разумеется, данные нотариальных актов Ламберто ди Самбучето отрывочны, и на их основании рискованно делать далеко идущие выводы о разнице цен и степени прибыльности торговли. Они служат лишь общим ориентиром при неимении более репрезентативных показателей. Попытаемся все же определить возможный уровень прибыльности. Принимая стоимость соли в Чиприко за 0,625 коми, аспров за трап, модий, а транспортные расходы за 3,5–3,75 коми, аспров за трап, модий[836], вычислим прибыль купца. Она составила бы 1,875–1,625 коми, аспров за трап, модий, или 260–300% or первоначальной стоимости соли. Разумеется, из этой прибыли следует еще вычесть налоговые, накладные и коммерческие расходы. При доставке соли из Каффы, где она была значительно дороже, прибыль при примерно тех же транспортных расходах составила бы 0,71—0,46 коми, аспров за трап, модий, или 26–40% от стоимости в Каффе. При уплате фрахта натурой (45–50% груза)[837] прибыль немного повышалась.

Масштабы перевозок соли в Трапезунд[838], Керасунт[839], Синоп[840] были значительными: в среднем по 570 т на 1 контракт[841]. Закупки соли продолжались и в XIV–XV вв., однако источники не дают возможности для статистических оценок. В закупках соли участвовали как генуэзские, так и греческие купцы. Последние экспортировали ее не только из Крыма, но и из Перы. В 1391 г., например, трапезундец Феодосий был осужден в Пере к уплате штрафа в 40 перперов за нарушение в уплате соляного налога (cabella salis)[842]. И все же в Пере, как доказывает М. Балар, торговля солью не велась в больших масштабах и поступления Officium salis на рубеже XIV и XV вв. были весьма скромными[843]. В 1403 г. доход этой оффиции был предоставлен в жалованье консулу Синопа. Это была сумма 176 перперов 4 карата[844]. Общие поступления оффиции в 1402 г. равнялись 603 перперам[845]. Случайна ли эта связь выплаты жалованья генуэзскому консулу Синопа, подчиненного тогда властям Перы, с оффицией соли? Прямого ответа на этот вопрос в источниках нет. Но факты закупки соли купцами Синопа в салинах Крыма[846], а также доставки соли из Каффы в Самастро[847] отмечены в массариях Каффы. Возможно, и генуэзская фактория в Синопе также извлекала какой-то доход из этой торговли.

Более активную торговлю солью вели, как уже упоминалось, трапезундские греки. Для давления на трапезундского императора генуэзские власти грозили ввести налог на его подданных, покупавших соль в Крыму, до 12 аспров за модий[848]. Даже учитывая девальвацию аспра в XV в., это очень высокий налог.

Соль из Каффы и районов, прилегавших к Азовскому морю, доставлялась также в Фассо и на Западный Кавказ. В XVII в. эти поставки приобрели широкий размах[849].

Города Понта импортировали рыбу. Это не означает, что жители Трапезунда и других городов Южного Черноморья не ловили ее в прилегающих водах. Такой лов[850], а также специальные прудки для разведения рыбы[851] известны по источникам XIII–XVII вв. В Трапезунде торговля рыбой была оживленной и в конце XIII в. недостатка в ней не чувствовалось[852]. Но при этом преобладал сезонный промысел мелкой рыбешки» особенно излюбленной трапезундцами камсы и паламиды[853]. Ввозили на Понт рыбу иного рода, главным образом осетровых, из устьев Дона и Кубани либо непосредственно, либо через Каффу и города Крыма. Соленая рыба из Газарии упоминается и в трапезундской агиографии XIV в.[854] Торговля осетровыми по актам Ламберто ди Самбучето была недавно проанализирована Л. Баллетто[855]. Поэтому ограничимся суммарными выводами. Рыба импортировалась в больших количествах. На это указывают и единицы ее измерения, и вес грузов. Мерой, принятой при погрузке, был милиарий. Л. Баллетто полагает, что это 1 тыс. штук осетровых, а не единица веса, как считал М. Балар и другие ученые, приравнивавшие милиарий к 1 тыс. либр[856]. Принимая средний вес осетра за 10 кг, при грузах от 9 до 30 милиариев, получаем вес грузов от 90 до 300 т. В одном из актов Самбучето упоминается, правда, 50–65 милиариев осетров, но счет ведется на милиарии subtilia schenarium[857], т. е. на более мелкие рыбы, вес которых нельзя принять за исходную величину 10 кг.

Греческая конторская книга середины XIV в. свидетельствует и о торговле икрой в Юго-Западном Причерноморье. Купец, который вел записи, ввозил икру из Таны и, как полагает П. Шрайнер, возможно, имел монополию на торговлю этим товаром[858].

Доставка рыбы в порты Южного Причерноморья не прекращалась и в XV в. Бадоэр продал в Симиссо 19 милиариев скумбрии[859]. Через Трапезунд соленая рыба могла экспортироваться далее в Фассо[860]. Нотариальные акты 1479 г. упоминают склад генуэзца Дж. ди Онцо в Трапезунде. Там хранилась привезенная в город рыба, 2 тыс. штук[861].

К сожалению, имеющиеся в нашем распоряжении источники не позволяют оценить торговые прибыли и стоимость рыбы: акты касаются фрахта и судебных исков.

В Трапезундской империи сельское население, как и почти повсюду в Анатолии[862], занималось скотоводством[863]. Вазелонские акты сообщают о стойловом содержании скота и скотных дворах, о загонах[864], об уплате податей сыром и мясом[865]. Наряду с этим развивалось отгонное скотоводство[866]. Разводили крупный рогатый скот[867] и овец[868], свиней[869], занимались коневодством[870]. Мясо всех видов было представлено на трапезундском рынке[871]. Еще в 1206 г. трапезундский полководец Давид Комнин, брат императора Алексея I, отправлял латинянам в Константинополь корабли, груженные солониной (возможно — из Пафлагонии)[872]. На рынке в Трапезунде продавались бычьи шкуры[873], лошади, ослы, мулы[874]. Казалось бы, в такой ситуации не было нужды ввозить продукты животноводства в города Понта, тем более что тюркская периферия обладала большими возможностями поставок скота[875]. И действительно, с востока и юга, по караванным путям в Трапезунд доставляли овчину, затем она вывозилась на запад, и венецианцы поручали своим контрагентам приобретать ее в Трапезунде[876]. Тем не менее продукты животноводства ввозились на Понт и с моря. Из Таны и Симиссо в Трапезунд везли кожи[877], из Адрианополя — шерсть[878]. Из Каффы в небольших количествах привозили сыр[879], солонину и топленое сало[880]. Ввоз кож в Трапезунд объясним прежде всего нуждами местного производства. Продукция трапезундских сапожников и кожевников была внушительной: английское посольство купило в Трапезунде в 1292 г. 146 пар обуви на 25–27 человек[881]. По мнению Э. Брайера, существовала альтернатива в такой массовой закупке: либо обувь была очень высокого качества и использовалась как для членов посольства, так и для реализации, либо очень плохой и быстро изнашивалась[882]. Действительно, отчасти большие покупки англичан были связаны с длительностью пути по горным дорогам (хотя и он преодолевался в основном верхом). Но и на обратном пути из Тавриза члены посольства вновь закупали в Трапезунде сапоги и башмаки. Вряд ли это делалось бы при заведомо плохом качестве продукции и теперь уже перед морским путешествием. Цены на обувь в Трапезунде, добавим, были. низкими[883].

Помимо обуви англичане закупали у трапезундских: ремесленников седла, сбруи, кожаные кошели, бурдюки для вина[884]. Заметим, что в османский период именно кожевники были одним из наиболее значительных ремесленных цехов в Трапезунде. Они имели собственные торговые ряды и кварталы у стен крепости[885]. Быть может, сохранялась определенная преемственность от эпохи Великих Комнинов.

Кожевенное ремесло существовало и в Самастро, куда из Каффы отправляли кожи и ткани на пошив обуви для социев и казаков фактории[886]. В середине XIV в. кожи критских коз и кожи из Ператии (Крыма) ввозили морем и в Пафлагонию[887].

Главными поставщиками ценной пушнины на рынки Западной Европы из Причерноморья были Каффа и Тана[888]. Однако вывоз ее в заметных масштабах в порты Понта не просматривается по источникам. В основном мех везли в Синоп и Симиссо, а Трапезундская империя оставалась в стороне от этой торговли. Правда, в самом Трапезунде можно было купить некоторые меха и меховые изделия, но их привозили и из Тавриза: для Лэнгли в Трапезунде были куплены две недорогие меховые шкурки (за 16 аспров) и одна беличья шкурка для капюшона (за 48 аспров)[889]. В Тавризе продавался и беличий мех, и горностаевый, и куний, шкуры рыси, лисы, леопарда и ласки[890], бобра[891]. Вероятно, это были меха кавказского происхождения[892]. Трапезунд не стал посредническим центром торговли этими мехами. Среди почти тысячи актов Ламберто ди Самбучето нет ни одного свидетельства о вывозе меха из Каффы в Трапезунд. Г. Рубрук (1253 г.) отмечает, что беличий и горностаевый меха отправляли из Солдайи в «Турцию» (Синоп) в обмен на драгоценные ткани и специи[893]. С XIV в. в Симиссо изредка отправляли соболей[894], в XV в. ими торговали и посылали их в дар правителю города[895]. Из Каффы в Симиссо экспортировали также беличий[896] и лисий[897] меха. Меха не просто были товаром, но и излюбленным подношением мусульманским эмирам Синопа[898] и Симиссо[899], а также средством платежа[900]. Меха продавались и дарились как связками, кипами, поштучно, так и разрезанными и сшитыми по сортам шкурками (чаще всего сшивались вместе спинки и животы)[901]. Сшивались преимущественно беличьи шкурки[902].

Через Симиссо пушнина экспортировалась в Константинополь и далее в Западную Европу. По поручению Бадоэра, например, в Симиссо было куплено 26 куниц и 4 куницы-белодушки для отправки в Венецию[903]. Караваны венецианских торговых галей систематически привозили мех, главным образом беличий, но не из Южного Причерноморья, а из Таны и (реже) Каффы[904]. Немногочисленные данные о торговле мехом в Южном Причерноморье сведены в табл. III.

Из таблицы видно, что колебания цен на мех одной категории, например соболей, довольно значительны даже в пределах ограниченного периода. Шитые же меха (penna), очевидно, отличались по размеру. Но в целом уровень цен на мех в XV в. повысился по сравнению с концом XIII — началом XIV в., когда одна белка стоила в Каффе всего лишь 1 аспр[905].

Внутрирегиональная торговля на Понте и в Пафлагонии освещена в источниках довольно скудно. Преимущественно это был обмен сельскохозяйственными продуктами. Счета английского посольства 1292 г. показывают значительные закупки в Трапезунде разнообразных: продуктов по сравнительно недорогой цене. Это вино, мясо (говядина, баранина, свинина, языки), сало, птица (куры, гуси, каплуны, голуби), рыба, хлеб и рис, фрукты, молоко, яйца, сыр, растительное и животное масло, зелень (петрушка, чеснок), горчица, уксус, кислый сок для приправ[906].

Внутреннюю торговлю в Пафлагонии частично освещают данные найденной П. Шрайнером, но пока не опубликованной греческой конторской книги середины XIV в., которая, по мнению западногерманского ученого, относится к г. Понтираклия[907]. Книгу эту вел оптовый купец, имевший большой круг контрагентов (120 человек), обслуживавших не международную торговлю, а нужды местного рынка[908]. В книге особенно часто упоминаются фрукты: яблоки, орехи, инжир, изюм, а также каштаны[909]. О развитости садоводства Пафлагонии и товарном производстве фруктов свидетельствуют многие источники[910]. По сведениям Ибн Баттуты, грецкие орехи, фундук, мед были очень дешевы в Кастамоне. Область изобиловала ими[911]. Конторская книга упоминает в числе товаров также злаки и стручковые (особенно бобы)[912]. Бобы, как элемент рациона генуэзских моряков, и в середине XV в. закупались в Кастамонском эмирате[913]. Составитель книги торговал также сыром и вяленым мясом[914]. Ибн Баттута, а затем и аль Умари, писали об экспорте целых стад скота из Малой Азии в Сирию, Персию и Ирак, отмечали большое количество скота и дешевизну мяса в регионе[915]. Во внутренней торговле представлены также железные изделия[916], икра рыб[917]. Примечательно отсутствие сведений о значительной торговле местными тканями, кроме холстины в округе Симиссо[918]. В целом внутренняя торговля Пафлагонии была уже и теснее связана с сельским хозяйством, чем в Трапезундской империи.

Основной категорией товаров, привозимых с Запада и служивших, как и звонкая монета, эквивалентом в обмене на восточные и местные товары, были ткани, главным образом сукна западноевропейского производства[919]. Например, среди товаров, поступавших в Константинополь с Запада, на первом месте по стоимости — ткани. 99,87% тканей, по книге счетов Бадоэра, в Константинополе были западноевропейского производства[920]. Мусульманские купцы охотно приобретали эти ткани. В X в. покупка ими сукна (тогда еще византийского) отмечена в Трапезунде[921]. С 60-х годов XIII в. появляются сведения о торговле тканями западноевропейских купцов в Тавризе и державе ильханов. В Завещании венецианского купца Виони (1263 г.) указаны ломбардские, германские, фландрские сукна, а также полотно из Венеции в больших количествах[922]. Их доставка могла осуществляться как через порты Южного Черноморья, так и через Айяс. Данные о торговле тканями непосредственно в городах Южного Причерноморья в 80–90-х годах XIII в. представлены в табл. IV[923]. В основном ткани экспортировались в Трапезунд, а также в Сивас, Тавриз и Севастополь. Сукно» продавалось на «штуки», но, так как мы не знаем их размеров[924] и качества[925], анализ эволюции цен затруднен. Можно лишь определить пределы колебания цен, составлявшие 13–58 перперов за «штуку». Сукна, преимущественно французские и фландрские. В XII–XIII вв. именно ткани Фландрии экспортировались наиболее интенсивно. В принципе эти сукна делились на две категории: элитные, тонкой выделки, как правило окрашенные, и более грубые, из шерсти более низкого качества. Элитные сукна Дуэ, Гента, Камбрэ, Шалона и других городов Фландрии и Северо-Восточной Франции отличались лучшим качеством и потому были наиболее дорогостоящими[926]. Большинство отмеченных в источниках торговых операций с тканями приходится на комменду. С одной стороны, это объясняется спецификой нотариальных актов, не фиксировавших, за редким исключением, простой купли-продажи, с другой — широким распространением комменды именно в операциях с сукном. Примечательно, что в комменду давались ткани вместе с серебром и монетой, нередко даже без разделения собственно товара и средств платежа, с указанием лишь их совокупной стоимости.

Данных для характеристики торговли сукном в Южном Причерноморье в XIV в. немного, хотя свидетельства о его вывозе постоянно встречаются при исчислении фрахта венецианских галей «линии». «Практики торговли» также упоминают о продаже тканей, привозимых из Венеции и через Перу, в Трапезунде и Тавризе: речь там идет о сукне, камлоте, льняных тканях[927]. Подробные перечни типов тканей, принятых размеров каждой из категорий, встречаются в генуэзских статутах[928]. Каждый центр производства имел свои стандарты (moisons). Разница касалась в первую очередь длины кусков тканей[929]. Полотняные ткани измерялись не «штуками», а тюками (balla). На рынках Трапезунда и Тавриза их обменивали на специи — имбирь и перец[930]. В период кризиса торговли отправляемые в Трапезунд ткани подчас не находили сбыта и их возвращали в Константинополь или Венецию[931]. Основными товарами в XIV в. оставались шампанские, реймские, шалонские, флорентийские сукна, шотландская саржа[932], окрашенная тонкая саржа. К сожалению, в большинстве случаев информация о торговле тканями носит общий характер, да и в целом для XIV в. цены на сукно на левантийских рынках мало известны[933]. В табл. V собраны выявленные. нами конкретные данные о торговле тканями в Южном Причерноморье в XIV в.[934]

По-видимому, в XIV в. в черноморской торговле сохранялось преобладание французских тканей. Они вытесняют фландрские ткани, что подтверждает наблюдение П. Лорана об упадке фландрского сукноделия в XIV в. и подъеме брабантского на территории Франции[935].

С конца XIV в. все большее распространение в левантийской торговле находят английские сукна[936]. По-прежнему в торговлю тканями вкладывали большие средства, особенно через комменду[937].

В XV в. в торговле тканями встречаются флорентийские сукна (их удельный вес растет)[938], венецианские[939], английские, в частности из Лоустофта[940], значительно реже фландрские[941]. Дорогое высококачественное тонкое сукно — бастарда — отправлялось венецианцами в Трапезунд в 1425 г.[942] В очень широких масштабах ткани вывозились мусульманскими купцами в Симиссо, Синоп, Самастро из Каффы. Массарии Каффы учитывают этот экспорт в самом обобщенном виде, при исчислении налога св. Антония (когда ткани облагались пошлиной вместе с вывозимыми рабами)[943]. Преимущественно это были недорогие полотняные ткани, реже — сукна. Только на одном судне в Синоп в 1423 г. было перевезено 170 кантаров 29 ротоли rauba subtile[944], т. е. 8,1143 т тканей. Более точные данные о категориях тканей, вывозившихся из Каффы, мы получаем при упоминании в массариях даров правителям Синопа и Симиссо и окладов социям Самастро. В 1459 г. последние получили ткани на сумму 6982 каф. аспра[945]. Предоставление тканей солдатам как часть их жалованья в XV в. практиковалось достаточно широко, например при оплате папских солдат[946].

Далеко не всегда в XV в. торговля сукном приносила устойчивые доходы. При сбыте сукна из Англии на Леванте в начале XV в. чистая прибыль составляла: 20–25%[947]. Нередко купцы терпели значительный ущерб. Так, например, в 1401 г. Р. ди Альбаро потерял 600 аспров при продаже в Синопе 12 raube флорентийского сукна по вине консула, задержавшего товар[948]. В 1415 г. 55 «локтей» сукна (около 37,6 м), доставленных в Трапезунд, были без реализации возвращены в Константинополь, а затем — Венецию[949] по причине военного конфликта на Понте. Точно так же, но уже из-за рыночной конъюнктуры, не были реализованы фландрские ткани, отправленные по поручению Бадоэра из Константинополя в Трапезунд на сумму более 867 перперов. Ущерб составил 24,5 перпера[950]. Ущерб Бадоэр потерпел и при продаже английских тканей в Трапезунде и Симиссо[951]. Напротив, торговля бокасинами в Симиссо принесла купцу 11,3% прибыли[952].

Общее представление о торговле сукном в городах Южного Причерноморья в XV в. дает табл. VI. Мы видим, что между портами Черного моря амплитуда колебаний цен не была значительна. Это и порождало неустойчивость прибыли, что мы видели на примере Бадоэра. Сукно использовалось как товарный эквивалент и как: предмет дарения. Даже продажа его с убытком компенсировалась приобретением других товаров. Хотя динамику цен на сукно проследить трудно, очевиден их высокий уровень. Спрос на сукно был велик, и трапезундские послы в 1441 г. специально занимались закупками сукна в Италии, получая льготы и подорожные от миланского герцога[953]. Очевидно, в торговле в городах Причерноморья сбывались как дорогие, элитные сукна, так и простые, неокрашенные[954].

Итальянское купечество экспортировало в города Южного Причерноморья также железо в брусках[955] и некоторые цветные металлы: свинец[956], изделия из меди[957], а также мыло[958], стекло[959], олово[960], изюм (из Константинополя)[961]; сахар, считавшийся медикаментом, вывозился в Тавриз еще с 60-х годов XIII в.[962], а в Трапезунд — с конца XIII в.[963] В 30-е годы XV в. его привозили в Трапезунд и Симиссо главным образом с Кипра, в брусках, завернутых в полотно и упакованных в ящики[964]. Цены на сахар росли: в конце XIII в. он продавался за 6 аспров за либру[965], а в XV в. — за 20 аспров за либру[966].

Среди товаров, привозимых с Запада, были и не совсем обычные: Б. ди Виллано, например, приобрел в Каффе ящик с красками, который он собирался вместе с другими товарами сбыть в Севастополе[967].

Особое место в предпринимательской деятельности итальянского купечества в Причерноморье занимала работорговля. Поскольку она уже была предметом специальных публикаций[968], ограничимся общими выводами. Северное и Восточное Причерноморье были главными источниками поступления рабов на рынки Запада и мамлюкского Египта. Центром продажи рабов, контролировавшим магистральные пути торговли, с конца XIII до середины XV в. была генуэзская Каффа. Важными пунктами работорговли были также Тана и Севастополь, ближе всего расположенные к основным источникам поступления рабов. И если в целом в черноморской работорговле того времени явно преобладали татаро-монгольские рабы, а затем, значительно уступая им по численности, шли рабы кавказского происхождения (черкесы, аланы, абхазы, мингрелы), греки и славяне, то структура работорговли в Южном Причерноморье была иной. В Трапезундской империи, лежавшей в стороне от основного потока торговли людьми, преобладают кавказские рабы, но число продаваемых рабов и рабынь незначительно и использовались они преимущественно в роли домашних слуг. Продажа рабов на вывоз через порты государства Великих Комнинов распространения не получила, хотя иногда даже рабы-греки трапезундского происхождения встречаются на Леванте[969]. Напротив, в государстве Джандаров и особенно в г. Синопе работорговля была весьма активной и имела тенденцию к постоянному возрастанию. Нам удалось на основании каффинских массарий установить, что. основной поток рабов из Каффы и Северного Причерноморья в Египет в XV в. шел не через Константинополь-Перу, где эта торговля контролировалась генуэзскими и византийскими властями, а в обход, через Кастамонский эмират, Брусу и Самос. В XV в. наряду с генуэзцами и греками, все большую роль в работорговле играют купцы-мусульмане из Синопа и Самсуна. С ростом османской экспансии возрастает и турецкая работорговля. Пути для нее прокладывали купцы еще не входившего в состав Порты Синопа. В XVI в. она приобретает особый размах, но ее основные транзитные центры — Синоп и Самсун — остаются прежними. К ним добавляются еще Эрегли и Амасра, через последнюю в 1506–1507 гг. вывозили по 113 рабов в среднем в месяц. Такое количество отнюдь не было рекордным, так как лишь один корабль брал на борт до 400–500 рабов. Для сравнения укажем, что в лучшие годы каффинской работорговли с Южным Черноморьем, в 1410/11 г. например, за месяц вывозилось в среднем также до 113 рабов (но учитывая все порты), а обычная цифра, по массариям Каффы, была намного скромнее — 47–67 рабов в месяц[970]. И османские, и каффинские цифры — не абсолютный, а минимальный показатель.

Масштабы каффинской работорговли через Южное Черноморье, значительные в XIV — начале XV в., сокращаются в середине XV столетия. Возможно, это было не общее сокращение работорговли, а перемена ее путей, идущих теперь в обход генуэзской Каффы, вследствие получения доступа мусульманских работорговцев к основным источникам получения рабов, среди которых возрастает значение Западного Кавказа.

Анализ эволюции цен показывает резкое удорожание рабов с середины XIV в. и вторично — в начале XV в., после разгрома Таны Тимуром (1395 г.) и уменьшения экспорта татарских рабов из Северного Причерноморья.

Подводя итоги анализу категорий товаров в XIII–XV в., мы можем выделить несколько направлений товарообмена: 1) транзитные товары, шедшие с Востока, через Тавриз, Султанию, Сивас в порты Понта и Пафлагонии: специи, шелк, шелковые и златотканые материи, хлопок и хлопчатобумажные ткани, полотно, драгоценные камни. До середины XIV в. торговля этими товарами является определяющей для итальянских купцов, а затем их удельный вес сначала резко, а затем плавно снижается за счет второй группы товаров — местной продукции Южного Причерноморья: вина, лесных орехов, меда и воска, леса и деревянных изделий, тары, полезных ископаемых — квасцов, серебра, меди. Торговля этими товарами всегда была интенсивной на протяжении XIII–XV вв. как во внутричерноморском товарообмене, так и в дальней международной торговле. Третья группа товаров — предметы регионального, внутричерноморского обмена, доставлявшиеся, главным образом, из портов Северного Черноморья на Юг: хлеб, соль, рыба, а также (в небольших количествах) пушнина. Эта торговля была жизненно важна для Понта и не была монополизирована итальянцами, в ней принимали участие самые разные категории местного купечества. Она тесно смыкалась с внутренней торговлей сельскохозяйственными продуктами Понта и Пафлагонии. Четвертая группа товаров — импорт с Запада: сукна и другие ткани, драгоценные (как средство платежа), черные и цветные металлы, мыло, сахар. Приоритеты этой торговли четко показывает документ об ограблении венецианских купцов, плывших в Симиссо на греческом корабле: генуэзцы захватили у соперников венецианские и флорентийские сукна, мыло и олово. Особое место занимала, как уже отмечалось, работорговля.

Можно выделить некоторую специализацию областей Южного Причерноморья в торговле. Основной поток транзитных восточных товаров проходил через города Трапезундской империи и прежде всего ее столицу. Это же государство занимало главенствующее положение в экспорте вина, лесных орехов и квасцов. Пафлагония специализировалась на экспорте меди, леса и реэкспорте рабов, особенно с XV в. Из портов Юго-Восточного Черноморья в Каффу, Синоп, Перу и Западную Европу вывозили рабов. Частично, через Севастополь и Ло Вати, транзитом шли хлопок и шелк с Востока, а также лес и местные сельскохозяйственные продукты (особенно воск). Лишь небольшая доля товаров в городах Южного Причерноморья была продуктом местного ремесленного производства: кожаные изделия, льняные ткани, полотно, тара. С другой стороны, труд местных ремесленников и крестьян обслуживал посредническую торговлю, а с середины XIV в. все в большей степени обеспечивал поступление на рынок местной продукции, часть из которой (квасцы и др.) требовала предварительной обработки или доработки.

Общий объем торговли городов Южного Черноморья установить очень сложно. Э. Брайер полагал, что итальянский экспорт из Трапезунда редко достигал 200 т грузов в год[971]. Это предположение представляется нам сомнительным. Если опираться только на данные о грузоподъемности венецианских галей «линии», можно наметить максимальные цифры венецианского экспорта и импорта (для тех лет, когда караван шел в Трапезунд). Такие показатели будут несколько завышенными, так как догрузка галей производилась и в промежуточных портах и, кроме того, они могли иметь и не полную загрузку. Но, с другой стороны, генуэзское и греческое судоходство, восстановить объемы перевозок которых с такой же полнотой, как объемы перевозок галей «линии», нельзя, в несколько раз превосходили, как показывают акты Ламберто ди Самбучето, по тоннажу и скорости товарооборота навигацию венецианских галей.

В 20–40-е годы XIV в. в составе конвоя венецианских галей, шедших в Романию, было в среднем 7,6 галей ежегодно[972]. Средняя грузоподъемность галей составляла тогда 150 т. Таким образом, максимально допустимый грузооборот достигал 1140 т в год в одном направлении, или 2280 т за навигацию. Полная загрузка галей была, например, в 1342 г., когда Сенат отметил в решении, что галей отправились в Черное море «имея товары в максимальном количестве»[973]. Так как речь шла о 8 галеях, посылаемых в Тану и, возможно, Трапезунд, количество товаров, перевезенных в эти порты, составило бы 1200 т. В период кризиса, в 70-е годы XIV в., в Трапезунд плавали 1–2 галей и максимальный их грузооборот составлял таким образом 150–300 т (300–600 т в оба конца). В первой половине XV в., как правило, в Трапезунд плавала одна венецианская галея, но ее грузоподъемность возросла до 160 т в среднем. Таким образом, рассматривать товарооборот «унифицированно», без учета периодов и типов навигации нельзя. По актам только одного нотария Ламберто ди Самбучето, из Каффы в порты Южного Черноморья за период с 16 марта до 17 августа 1290 г., т. е. за полгода, на частных генуэзских судах было перевезено не менее 1095,6 т зерна (13 контрактов), 3991,2 т соли (7 контрактов), от 90 до 300 т осетровых рыб (7 контрактов)[974], т. е. в общей сложности не менее 5281,8 т груза (195,6 т на один контракт): намного более того уровня, который предполагал Брайер.

Благодаря сведениям о коммеркиях, мы имеем возможность оценить товарооборот венецианской фактории в Трапезунде в 1320 г. в стоимостном выражении. Он равнялся 250 635 дукатам (56 665,2 сомма)[975]. Эта цифра весьма значительна. В 30-е годы XIV в. общий товарооборот такого крупнейшего Средиземноморского эмпория, как Генуя, без учета, как и в нашем случае, торговых расходов и прибылей составлял 138 9600 ген. лир, или 185 280 соммов в год[976], т. е. всего в 3,3 раза превосходил товарооборот венецианской фактории в далеком Трапезунде в начальный период ее истории, притом не в годовом исчислении, а при сборе налога в момент прибытия купцов на галеях, что, конечно, было абсолютным «пиком» торговли.

Отправляя в Тану и Трапезунд галеи «линии», венецианский Сенат считал минимальным порогом стоимости товаров, при котором навигация оставалась рентабельной, сумму 12 тыс. дукатов (1399 г.) на одну галею[977]. В ином случае навигация была под угрозой срыва. Укажем для сравнения, что около 1370 г. 4–5 судов привезли в Геную из мамлюкских владений товаров на 200 тыс. дукатов (по 40–50 тыс. дукатов на корабль)[978]. В 1395 г. на двух галеях Романии в Венецию было привезено 70 т специй и шелка на сумму 185 тыс. дукатов (по 92,5 тыс. на галею), в 1396 — на 130 тыс. дукатов (по 65 тыс. на галею), в 1404 г. — на 250 тыс. (по 125 тыс. на галею)[979].

Объем торговли косвенным образом отражен и в данных об имуществе купцов. Чаще всего они появляются в источниках либо при исчислениях сумм ущерба, либо в завещаниях. В 1372 г. 7 венецианских купцов, отправлявшихся из Тавриза в Трапезунд, были ограблены. Ущерб составил огромную сумму — 1750 лир 31 сольди 15 денариев, т. е. по 2500 дукатов на одного купца в среднем[980]. Имущество в деньгах и товарах, принадлежащее венецианскому купцу и байло в Трапезунде Паоло Папачизе, было оценено в завещании более чем в 4 тыс. дукатов. А накануне 1296 г. ущерб, нанесенный тогда еще весьма немногочисленным в Трапезунде венецианским гражданам, превышал 4 тыс. дукатов — почти ту же сумму[981]. На 3 тыс. дукатов взял у генуэзского купца товаров трапезундский император Алексей IV[982]. Ущерб, понесенный в Трапезунде генуэзцем Дж. ди Нигро в 1424 г., составил 24 200 аспров, а его земляка А. ди Робелла — 145 846 аспров[983]. Только один заем, сделанный в 1342 г. в Трапезунде генуэзцем у венецианцев, составил «круглую» сумму — 620 либр серебра[984]. Все это свидетельствует о значительности капиталов, инвестированных итальянскими негоциантами в торговлю в Трапезунде и о значительных оборотах этой торговли.

Товарооборот в других городах с трудом поддается проверке. Во всех случаях он значительно уступал трапезундскому. Общий объем товарооборота генуэзской фактории Севастополя, реконструируемый в минимальных цифрах, по суммам откупа налогов на торговлю составил в 1373 г. 12 тыс. соммов в год (в Генуе в 1350 г. он равнялся 181293,4 сомма[985]); в 1409/10 и 1420/21 гг. он упал до 4200 — 5000 соммов, а в 1422–1427 гг. составлял 7370–11 200 соммов в год. Самый низкий уровень для Севастополя зафиксирован в 1458–1463 гг., после разгрома фактории османами и абхазами в 1454–1455 гг.: от 1850 до 4800 соммов в год. Это значительно ниже товарооборота более слабой, чем генуэзская, венецианской фактории в Трапезунде в начале ее истории (56 665 соммов). Значительно уступал трапезундскому и товарооборот Самастро, составлявший в 1459/60 г., в последний год существования генуэзской фактории, 9120 соммов[986].

Таким образом, именно Трапезунду принадлежала роль крупнейшего для итальянцев эмпория в Южном Причерноморье. Вместе с тем можно предполагать, что наступивший в середине XIV в. кризис торговли не был преодолен в изучаемом регионе и в начале XV в. и товарооборот небольших генуэзских факторий продолжал сокращаться. Процесс сокращения товарооборота в городах Южного Черноморья продолжался и после османского завоевания. В XVI в. торговые налоги с городов давали такие поступления в казну: от Эрегли около 10 тыс. акче в год, от Амасры — от 2640 до 4200, от Самсуна — менее 105 тыс., от Синопа — около 300–400 тыс. акче, от Трабзона — свыше 450 тыс., от Ризе и Офа вместе — свыше 23 тыс. Если в 1320 г. лишь одна венецианская торговля в Трапезунде принесла казне около 200 тыс. более полновесных и высокопробных, чем акче XVI в., аспров комнинатов, то понятна деградация общего уровня коммерции в XVI в.[987] Лишь Трабзон и Синоп сохранили значение крупных торговых центров, но и они испытали значительный упадок.

При оценке платежного баланса в итальянской торговле необходимо учесть два обстоятельства: во-первых, операции с так называемыми «тяжелыми» и дешевыми товарами нередко оказывались не менее прибыльными, чем со специями и другими дорогостоящими товарами[988]. Во-вторых, в черноморской торговле существовала внутренняя согласованность в обмене «тяжелыми» и дорогостоящими товарами, уравновешенность местной и посреднической торговли[989]. Кризис середины XIV в. еще в большей степени укрепил эту взаимосвязь, заставив итальянские республики, особенно Геную, отказаться ют ориентации преимущественно на международную торговлю специями и драгоценностями в Причерноморье. Вместе с тем существовала региональная специализация торговли и известная, хотя и не абсолютная, дифференциация коммерции между Венецией и Генуей. Преобладание у генуэзцев Каффы связей не с метрополией, а с областями Причерноморья, наметившееся еще в конце XIII в., в дальнейшем еще более закрепляется. Сокращение притока дорогих восточных товаров компенсировалось интенсификацией региональной причерноморской торговли[990]. Обмен стимулировали повторные инвестиции прибылей и посредничество в черноморской коммерции, особенно активно осуществлявшиеся генуэзцами[991]. Венецианская торговля и навигация были в большей степени связаны с «дорогими» восточными товарами, больше подвержены неблагоприятным воздействиям кризиса. Но именно они поддерживали связь региональной и общеевропейской торговли, дополняли ту функцию, которую взяли на себя генуэзцы и отчасти греки во внутренней торговле.

Платежный баланс в черноморской торговле оставался пассивным для Запада. Стоимость экспорта из Европы была недостаточной, чтобы покрыть расходы по импорту с Востока. Поэтому золото и особенно серебро вывозились в большом количестве, вызывая определенный дефицит драгоценных металлов в отдельные периоды в Венеции и Генуе. Этот дефицит просуществовал: вплоть до промышленного переворота XVIII в., но особенно остро он ощущался до XV в. Реинвестиции средств на Леванте и вывоз туда тканей и «технологических новинок» (вроде башенных часов) ослабляли этот процесс, но не в полной мере, а кризис торговли в середине XIV в. и рост цен на специи и на рабов, напротив, усугубляли его[992]. Это, однако, не означало, что венецианская или генуэзская экономика обнаруживала слабость. Получая выгоды от посреднической торговли, обе республики фактически перераспределяли в европейском масштабе ресурсы драгоценных металлов, получая недостающие для обмена с Востоком средства у западных партнеров, приспосабливаясь к изменениям цен на золото и серебро и отчасти регулируя эти цены[993]. Так как: в Западной Европе серебро стоило дешевле, чем в Причерноморье и Романии, особенно в 20–40-х годах. XIV в.[994], временами вывоз серебра мог также приносить прибыли. С другой стороны, с конца XIV в. возможности византийских рынков все более ограничиваются из-за последствий экономического кризиса, сокращения покупательной способности населения и порчи монеты[995]. Это приводило к свертыванию международного товарообмена, развитию натурального обмена продуктами.

Остается вопрос: насколько наблюдения верные для всего комплекса отношений Италия — Левант, Запад — Восток, соответствуют положению дел в торговом обмене итальянских республик с Понтом и Пафлагонией? Реальные возможности для проверки дает торговая книга Дж. Бадоэра. По его поручению для реализации в Трапезунд было отправлено тканей на 220 перперов, сахара — на 122 перпера 8 каратов (далее — п. и к.), зерна — на 1016 п. 18 к., шерсти — на 122 п. 7 к., серебра и монет — на 1595 п. 19 к., т. е. всего на сумму 3087 п. 4 к. (из которой более половины — в драгоценных металлах). Из Трапезунда Бадоэр получил шелк на 1811 п. 8 к., воск на 229 п. 22 к., кермес на 424 п. 8 к., стрелы на 223 п. 23 к., всего товаров — на 2689 п. 13 к. Исключив из инвестиций Бадоэра 654 п. в монете и слитках, которые были направлены в Трапезунд по поручению его контрагента[996], получим, что собственно 2433 п. 4 к., было отправлено в Трапезунд и 2689 п. 13 к. — получено оттуда. Товары на 256 п. 6 к. были, таким образом, приобретены за счет прибыли (из которой надо еще вычесть накладные и транспортные расходы), но 35% всех приобретенных товаров (на 941 п. 19 к.) оплачивались не товарными эквивалентами, а серебром. Трапезунд в делах Бадоэра сохранял ярко выраженный активный баланс[997]. Звонкой монетой расплачивался Бадоэр и за товары из Симиссо и Севастополя. Большие денежные инвестиции, как это будет показано далее, вкладывали в торговлю с Трапезундской империей и эмиратом Джандаров многие венецианские и генуэзские купцы вплоть до середины XV в.